И Рейнер кивнул, соглашаясь с мудрым стариком.
— Воистину, на тебе благодать Господня, — сказал он. — Христиане думают, что мусульмане прокляты за свое суеверие, однако ты своим искусством превосходишь всех жалких европейских лекарей. Я уверен, что ты больше меня заслуживаешь рая. Благодарю вас, мой господин.
Рейнер хотел было поцеловать руку почтенному мавру, но Эль-Каммас быстро поднялся и сказал:
— Пойдемте, Рейнер де Уинслейд. И приберегите ваши поцелуи для юной красавицы. — Лукавый огонек загорелся в его темных глазах. — Ей предстоит еще одно испытание. Судя по тому, что она говорила мне, вы представляетесь ей довольно — таки уродливым кавалером. О, для нее это не имеет значения. — Он ухмыльнулся. — По крайней мере она так сказала. Вот уж она удивится!
Алуетт очнулась от глубокого, умиротворяющего сна, услыхав ласковый голос лекаря. — Алуетт, когда прозвенит колокольчик, ты совсем проснешься и ничего не забудешь из того, о чем мы с тобой говорили. Ты будешь помнить все, что было с тобой в детстве, и даже то ужасное, отчего ты ослепла. Однако знай, что ты ни в коем случае не должна винить себя — в преступлении жестокого негодяя, ведь ты же не винишь себя в том, что разбила коленку, когда малышкой училась ходить. Ты не должна ничего стыдиться, Алуетт. И ты можешь стать женой Рейнера де Уинслейда, который вместе со мной ждет, когда ты проснешься. Я позвоню в колокольчик, Алуетт, и ты прозреешь. И никогда больше не будешь слепой. Ты увидишь лицо своего возлюбленного, а потом и своих детей.
Алуетт напряглась, как пловец, долгое время проведший в темных глубинах моря и готовый выплыть на поверхность.
Звякнул медный колокольчик.
Эль-Каммас задернул шторы, чтобы яркий свет не повредил больной. Но она все равно зажмурилась, инстинктивно испугавшись даже сумерек. Слезы залили ей щеки, и она не стала вытирать их, только глубоко вздохнула и потихоньку подняла веки, словно желая растянуть счастливое мгновение. Сначала ей все показалось серым и как будто размытым.
Лекарь сказал, что Рейнер тоже тут. Каким чудом он отыскал ее? Ладно, у нее еще будет время обо всем расспросить его. Сейчас она хотела только одного — увидеть его. Сначала его.
Пятно возле двери превратилось в человеческую фигуру, которая вышла из тени, и Алуетт увидала высокого великолепно сложенного мужчину, одетого, как полагается христианскому рыцарю. Когда он подошел поближе, она разглядела копну золотистых волос, вьющихся на шее, необыкновенные карие глаза, словно освещенные изнутри, прямой нос, красивые чувственные губы. Даже свежий шрам на щеке не портил его.
Неужели Рейнер пришел не один? Алуетт огляделась, ища человека, который обнимал ее и владел ею. Может, Рейнер испугался, что она отвернется от него из-за его уродства? Ей захотелось немедленно доказать ему, что это не так.
— Сэр, кто вы такой? Я прошу извинить меня, но сейчас мне необходимо видеть Рейнера де Уинслейда, — сказала она, едва вновь обрела способность говорить.
Ей ужасно не понравилось, что незнакомец заулыбался в ответ и ничего не сказал. Алуетт повторила:
— Милорд…
— Алуетт… Вы не узнаете меня?
Голос! Не может быть, чтобы он принадлежал этому красивому рыцарю! Ведь именно такими она представляла себе героев рыцарских сказаний! Нет, это не Рейнер. Эрменгарда ведь говорила, что он совсем не такой.
— Алуетт, позвольте мне представиться. — Я Рейнер де Уинслейд, рыцарь короля Ричарда и ваш нареченный жених. Уверяю вас…
— Но… Эрменгарда говорила…
Алуетт смеялась и плакала одновременно и, не веря своим глазам, глядела на Рейнера.
Потом она неожиданно оказалась в его объятиях, и он поцеловал ее.
— Эрменгарда хотела уберечь вас от сластолюбивого английского рыцаря, дорогая, причислив ко всем моим недостаткам еще и уродство. Она хотела как лучше, потому что искренне верила, будто только за монастырскими стенами вы будете счастливы.
Алуетт признала правоту Рейнера и обрадовалась, что он не осуждает ее старую служанку. Только теперь она поняла, что сама никогда не хотела быть монахиней, что это Эрменгарда и… Лизетт, ее мать, думали таким образом спасти ее от превратностей судьбы. Однако, если жизнь дана, то надо жить, сказала она себе и им и простила их.
Но было еще одно темное облачко, не дававшее ей покоя, тайна, которую она должна открыть Рейнеру прежде, чем почувствует себя достойной его любви. Может быть, когда он узнает, что она сделала, он отвернется от нее? Алуетт решила не тянуть.
— Рейнер, есть еще кое-что… — сказала она, затрепетав от страха.
— Что же? — ласково переспросил он. — Когда светит полная луна, вы превращаетесь в единорога? Я не видел, как это бывает, но с удовольствием…
— Рейнер, пожалуйста! Это важно. Он понял, что она не шутит, и умолк.
— Мне кажется, вы должны знать, что я шпионила для Филиппа.
Ерунда какая-то!
— Шпионили? То есть как?
Ему даже в голову не приходило, что ее в последнее время что-то связывало с французским двором.
— Он сказал, что убьет Анри, если я не буду шпионить.
— Вы? Слепая?
— Конечно, я мало что могла рассказать ему, ведь он хотел знать, когда Ричард покинет Сицилию, например… И еще всякого разного. Спит ли Ричард со своей женой, и ждет ли Беренгария ребенка. Рейнер, это я сказала Филиппу, что Ричард стоит за Ги де Лузиньяна как короля Иерусалима.
Сказав это, Алуетт опустила голову, не смея смотреть Рейнеру в глаза. Он обнял ее и прижал к себе. — Любимая, в качестве шпионки вы не были нужны Филиппу, просто для него это была последняя возможность удержать вас в своей власти. Вы ни в чем не виноваты… Ни в чем.
— А что будет с Анри? Я боюсь за него, Рейнер! Ведь рано или поздно он должен будет вернуться во Францию, и если Филипп еще будет жив…
— У Ричарда и Саладина достаточно власти, чтобы мерзавец Филипп не помешал ему дожить до преклонных лет. Ну, а теперь, моя бескорыстная Алуетт, ненадолго перестаньте думать о других и подумайте о нас с вами…
Сарацинские воины в целости и сохранности доставили Рейнера и Алуетт из Тира в Акру, где распрощались с ними и на своих стремительных арабских лошадках умчались в пустыню.
А Рейнер с Алуетт отправились прямо во дворец, где Беренгария и Иоанна долго охали и ахали, увидав Алуетт живой и прозревшей. Когда Рейнер спросил о короле, ему сказали, что Ричард через два дня после резни отправился в Иерусалим.
Из этого следовало, что Рейнеру тоже надо было отправляться туда, хотя у него не было ни малейшего представления о том, что ждет его впереди, простит его Ричард или не простит, и если простит, то какое назначит наказание. Английский король был человеком непредсказуемым. Любовь любовью, а ему ничего не стоило взять и объявить своего вассала предателем.
Даже в лучшем случае разлука влюбленных могла затянуться на несколько месяцев, если, по счастью, Рейнер останется жив. Саладин не мог с полной отдачей использовать своих всадников во время перехода, но стоило колонне растянуться, как они словно вырастали из-под земли. Правда, поначалу спасало то, что справа было море, которое защищало армию крестоносцев, но довольно скоро лес и горы дали преимущество сарацинам.
Рейнер с тяжелым сердцем покидал Акру. С собой он брал только верного оруженосца Томаса и Зевса. И еще воспоминание о печальном личике Алуетт, изо всех сил боровшейся, чтобы не заплакать, но так и не сумевшей скрыть от него мучительный страх за его судьбу.
Десять… нет, сто раз он пожалел о том, что усмирил в себе страстный порыв. Алуетт бы ему не отказала. Она тоже хотела его, и он это знал. Чем дальше уносил его Геракл, тем больше он ругал себя за никому не нужное, дурацкое позерство. Видите ли, ему пришло в голову поклясться не спать с Алуетт до брачной ночи. Хотелось чем-то отблагодарить Бога за счастливое возвращение любимой. А теперь мучайся тут запоздалым раскаянием! В конце концов Рейнер взял себя в руки и искренне убедил себя, что эту жертву крестоносец должен приносить если не с радостью, то по крайней мере стоически.
Пока они добирались до Акры, отказываться от плотских радостей было куда легче, ибо спали они возле костра в окружении полудюжины сарацин, приставленных к ним Саладином, и Рейнеру было достаточно держать Алуетт в объятиях, глядеть ей в глаза и радоваться, что она видит, как он ее любит.
Ричарда он нагнал в Кесарии, где Плантагенет дал передышку войскам перед следующим переходом в Яффу.
Пока Рейнер ждал аудиенции, пришли Анри де Шеневи и Гийом де Барр. Рейнер рассказал им о возвращении Алуетт в Акру и ее чудесном исцелении, и Анри завопил от радости, обещая основать монастырь, когда вернется во Францию, чтобы прославить Божескую милость. — Божеская милость, конечно, хорошо, — не стал возвражать Рейнер, — но за исцеление Алуетт надо благодарить мусульманского лекаря Эль-Каммаса. Сарацины на несколько веков опередили европейскую науку. Почему бы тебе не пощадить хотя бы одну сарацинскую жизнь за то, что свершилось благодаря им?
Анри задумался.
Потом они заговорили о походе, о том, что Саладин преследует их и все время нападает небольшими силами, а если кто отстанет, того немедленно и без всякой жалости убивают, а голову посылают Ричарду. Очевидно Саладин решил отомстить за резню в Акре.
— Наша пехота только и делает, что отбивается, — сказал Гийом, — и ей приходится нелегко, потому что надо постоянно разворачиваться в разные стороны. В первый день войско герцога Бургундского отстало немного и Ричарду самому пришлось поспешить ему на выручку. С тех пор у нас приказ не растягиваться. Между шеренгами яблоко не упадет, чтобы не задеть коня или человека. А мне удалось вернуть расположение Ричарда, правда, пришлось немного побравировать, — усмехнулся Гийом.
— Рад за вас, старина. — Он от души желал Гийому подольше сохранить благосклонность Ричарда. — А вы как, Анри? Выглядите вы ничего. Тоже изображали героя?
— Только в постели, — улыбаясь, ответил Анри. — Вас ведь давно не было, и вы ничего не знаете. Я женился на Инноценции! Она понесла от меня, но я бы все равно на ней женился. Здесь я понял, что многие наши требования к невесте, будь то приданое или происхождение, глупы и бессмысленны. Она любит меня, а я ее и хочу, чтобы она жила со мной и стала матерью моего законного наследника, а не просто родила мне дитя любви. Наверно, Алуетт рассердится, что я похитил у нее отличную служанку, и обрадуется, что я вернул ей честное имя. Мне казалось, она боится, что я обойдусь с Инноценцией, как Людовик с ее матерью.
— Что ж, ты сделал прекрасный выбор, — сказал Рейнер и обнял Анри.
Крестовый поход ни для кого не прошел бесследно, все вернутся домой другими людьми. Они повидали другие страны,
познакомились с другой культурой и многому научились.
Сенешал Ричарда объявил, что его милость желает видеть сэра Рейнера де Уинслейда. Напутствуемый добрыми друзьями, Рейнер переступил порог, чувствуя себя почти как Даниил, входящий в логово льва. Правда, его ждет всего один лев, но от зубов этого льва нет спасения.
Ричард выслушал, не перебивая, все, что рассказал ему Рейнер, начиная с того момента, как пришпорил Геракла, чтобы бежать от резни, до ранения, встречи с Саладином и исцеления Алуетт Элъ-Каммасом. Не забыл он и о короле Филиппе.
— Я готов претерпеть любое наказание, сир, или присоединиться к войску, чтобы продолжать поход, будь на то ваша воля.
Он поклонился, не в силах выдерживать дольше немигающий взгляд своего сюзерена.
— Сэр Рейнер, я получил послание Саладина, в котором он подробно повествует о вас. Он также сообщает мне об ужасной участи, постигшей вашего мерзавца-кузена. Думаю, мне надо было бы точно также поступить с вами за то, что вы оголили мой фланг. По голосу Ричарда Рейнер понял, что он вроде забавляется своими угрозами.
— В любом случае его просьба не противоречит моему решению. Боюсь, после чуда, сотворенного сарацинским лекарем, вы не очень-то захотите убивать его единоверцев, что, несомненно, будет стоить вам жизни. — Ричард помолчал. — Вы знаете, Рейнер, как я к вам отношусь, — забыв о королевской важности, продолжал Ричард. — И я знаю, что вы никогда не ответите мне тем же, разве и дальше станете любить и почитать меня как вашего короля. Будьте счастливы, Рейнер, на том пути, который вы сами себе выбрали. А этот путь ведет к Алуетт. Женитесь на ней и будьте счастливы… хотя вы, наверно, понимаете, что… Думаю, вам лучше всего возвратиться в Англию. Только не думайте, будто я прогоняю вас. Нет, Боже упаси, вы не впали в немилость. Знаете, служить мне можно не только в походе. Королева Элеонора пишет, что неплохо бы кому-нибудь приглядеть за моим братцем. Поезжайте, Рейнер. Я вознагражу вас… Дам вам земли в Кенте, и вы построите там замок. Почему бы не назвать его Новой Акрой? Будете бароном. Это, надеюсь, не поссорит вас с вашим отцом? — спросил Ричард, наслаждаясь растерянностью Рейнера.
— Нет, сир! Я все равно буду вассалом графа де Уинслейда, а он никогда не пойдет против интересов королевского дома. Я… Я благодарю вас, ваша милость. Простите меня, я не умею словами выразить все, что я чувствую.
— Да, словами бывает трудно, — согласился с ним Ричард. — Вот поэтому и нужны трубадуры. У вас есть ваш Жаворонок, у меня мой Блондель. Ладно, идите с Богом, Рейнер. И помните, я жду от вас донесений!
Рейнер поскакал обратно в Акру, и на сердце у него было легко, как никогда. Ему позволено вернуться на зеленые холмы Англии, да еще вместе с невестой! Чего еще желать? К тому же отныне он барон! Лорд Рейнер, барон Новоакрский! Рейнер не уставал повторять это, наслаждаясь непривычным и весьма приятным на слух словосочетанием. И его супруга, графиня Алуетт! Рейнер знал, что Эймери разделит с ним его радость. И отец тоже. Они никогда не завидовали друг другу. К тому же когда-нибудь Эймери унаследует графство. Наверно, только матушка огорчится, что не сможет постоянно видеться с ним и со своей новой дочерью.
Беренгария и Иоанна, заскучавшие в Акре без Ричарда, с удовольствием принялись за приготовления к свадьбе, и это было как нельзя более кстати, потому что неожиданное возвращение Рейнера подействовало на Алуетт самым поразительным образом. Она ничего и никого не замечала вокруг, а только плакала и смеялась от радости. Она готовилась к долгому ожиданию, а он вернулся всего через несколько дней с разрешением играть свадьбу, с новым титулом и с приказом ехать в Англию. Домой! Отныне и навсегда ее домом будет Англия. Родина ее возлюбленного станет и ее родиной.
Венчание состоялось во второй половине дня, когда жара уступила место вечерней прохладе, в дворцовой церкви, до отказа заполненной воинами, оставшимися охранять занятый христианами город.
Присутствовали обе королевы, не умевшие сдержать радостных слез. Если Беренгария и завидовала Алуетт, сравнивая ее жениха с Ричардом, вида она не показала. По одну сторону от них стояла принцесса Хлоя, которой за хорошее поведение было обещано новое платье от Беренгарии, а за плохое — суровое наказание от Иоанны. По другую сторону — сияющая леди Инноценция де Шеневи, еще не привыкшая отзываться, когда к ней обращались: «Графиня…» Ей потребовалось немалое искусство, чтобы задрапировать свой округлившийся живот. Полный покой снизошел на нее, когда, вернувшись, Алуетт одобрила выбор брата.
— Не знаю, как уж так вышло, миледи, — сказала она Алуетт, когда им удалось остаться наедине. Она говорила о беременности. — Я ведь пила отвар…
Однако Алуетт заметила лукавый огонек в ее черных глазах и подумала, что Инноценция все устроила нарочно, чтобы поймать ее братца. Хорошо, что этот старый как мир трюк сработал с Анри, хотя такое редко случается, когда крестьянские девушки хотят заманить в ловушку своих аристократических любовников.
Она обняла сицилийку.
— Ах, Инноценция, какая разница! Главное, что ваш ребенок угоден Господу! Интересно, он… или она… будет темным, как ты, или светлым, как Анри! Так чудесно, что ты теперь моя сестра, но все равно ты должна помочь мне найти служанку. Мы будем помогать друг дружке, правда?
Рядом с Инноценцией расположился не кто иной, как Зевс. Он навострил уши и так высовывал язык, что было похоже, будто он смеется.
Капеллан Беренгарии был категорически против его присутствия в церкви.
— Волки не принадлежат к дому Господню, ваша милость, — сказал он, стараясь за негодованием скрыть обыкновенный страх.
Беренгария легко дала бы себя уговорить священнику, но тут вступилась Иоанна, которая, как все Плантагенеты, не терпела отказов.
— Разве волк не был подобно всем животным сотворен Господом прежде человека? И разве мы не приносим соколов в церковь? Зевс помог этому мужчине и этой женщине соединиться, и он должен присутствовать на венчании, это я вам говорю. Не бойтесь, он вас не укусит, разве лишь если вы не справитесь с латынью.
И священник ничего не сказал, когда Зевс торжественно занял свое место в церкви.
Алуетт и Рейнер никого не видели. Они смотрели друг другу в глаза и были счастливы.
Их можно понять.
Алуетт была в голубом с серебром платье под цвет своих глаз, подаренном ей Саладином. Золотой венец с жемчужинами великолепно смотрелся на ее черных волосах, распущенных и покрывших ей спину чуть не до тоненькой талии.
Рейнер был в изумрудно-зеленом одеянии, подаренном ему королевой Иоанной и прекрасно сочетавшемся с его золотистыми кудрями и карими глазами. Золотой пояс с изумрудами прислал ему в подарок король Ричард от себя и королевы Беренгарии. Волосы у него выгорели на солнце и красиво оттеняли смуглую от загара кожу. Все женщины немножко завидовали Алуетт, а мужчины потихоньку вздыхали, глядя на невесту.
Сидя за свадебным столом, Рейнер поверх серебряной чаши смотрел, не отрываясь, на Алуетт, и ее бросало то в жар, то в холод. Было ли это от выпитого вина или от страстного взгляда ее возлюбленного, она не думала. Она просто наслаждалась тем новым ощущением, которое ей подарило венчание.
В конце концов Иоанна, более чуткая к желаниям новобрачных, чем еще не проснувшаяся для страсти Беренгария, объявила об окончании пира, несмотря на вопли и стоны присутствующих.
Рейнер отказался от обряда демонстрации обнаженной невесты, не желая смущать Алуетт, и нарушил тем самым древнюю традицию. Веселая процессия с шутками и плясками провожала их до самого дома, заполняя узкие улочки Акры неуемной жаждой жизни.
Попрощавшись с гостями у двери, Рейнер и Алуетт наконец остались одни. Они забрались на крышу, и пологом им было небо, украшенное звездами и полной луной.
Рейнер раздел свою жену, и она стояла перед ним обнаженная и прекрасная в одном лишь золотом с жемчугами венце на черных волосах. Его она сняла сама.
— Какой он красивый, — шепнула Алуетт. — Совсем круглый. Венец любви. Венец желаний.
Эпилог
— Воистину, на тебе благодать Господня, — сказал он. — Христиане думают, что мусульмане прокляты за свое суеверие, однако ты своим искусством превосходишь всех жалких европейских лекарей. Я уверен, что ты больше меня заслуживаешь рая. Благодарю вас, мой господин.
Рейнер хотел было поцеловать руку почтенному мавру, но Эль-Каммас быстро поднялся и сказал:
— Пойдемте, Рейнер де Уинслейд. И приберегите ваши поцелуи для юной красавицы. — Лукавый огонек загорелся в его темных глазах. — Ей предстоит еще одно испытание. Судя по тому, что она говорила мне, вы представляетесь ей довольно — таки уродливым кавалером. О, для нее это не имеет значения. — Он ухмыльнулся. — По крайней мере она так сказала. Вот уж она удивится!
Алуетт очнулась от глубокого, умиротворяющего сна, услыхав ласковый голос лекаря. — Алуетт, когда прозвенит колокольчик, ты совсем проснешься и ничего не забудешь из того, о чем мы с тобой говорили. Ты будешь помнить все, что было с тобой в детстве, и даже то ужасное, отчего ты ослепла. Однако знай, что ты ни в коем случае не должна винить себя — в преступлении жестокого негодяя, ведь ты же не винишь себя в том, что разбила коленку, когда малышкой училась ходить. Ты не должна ничего стыдиться, Алуетт. И ты можешь стать женой Рейнера де Уинслейда, который вместе со мной ждет, когда ты проснешься. Я позвоню в колокольчик, Алуетт, и ты прозреешь. И никогда больше не будешь слепой. Ты увидишь лицо своего возлюбленного, а потом и своих детей.
Алуетт напряглась, как пловец, долгое время проведший в темных глубинах моря и готовый выплыть на поверхность.
Звякнул медный колокольчик.
Эль-Каммас задернул шторы, чтобы яркий свет не повредил больной. Но она все равно зажмурилась, инстинктивно испугавшись даже сумерек. Слезы залили ей щеки, и она не стала вытирать их, только глубоко вздохнула и потихоньку подняла веки, словно желая растянуть счастливое мгновение. Сначала ей все показалось серым и как будто размытым.
Лекарь сказал, что Рейнер тоже тут. Каким чудом он отыскал ее? Ладно, у нее еще будет время обо всем расспросить его. Сейчас она хотела только одного — увидеть его. Сначала его.
Пятно возле двери превратилось в человеческую фигуру, которая вышла из тени, и Алуетт увидала высокого великолепно сложенного мужчину, одетого, как полагается христианскому рыцарю. Когда он подошел поближе, она разглядела копну золотистых волос, вьющихся на шее, необыкновенные карие глаза, словно освещенные изнутри, прямой нос, красивые чувственные губы. Даже свежий шрам на щеке не портил его.
Неужели Рейнер пришел не один? Алуетт огляделась, ища человека, который обнимал ее и владел ею. Может, Рейнер испугался, что она отвернется от него из-за его уродства? Ей захотелось немедленно доказать ему, что это не так.
— Сэр, кто вы такой? Я прошу извинить меня, но сейчас мне необходимо видеть Рейнера де Уинслейда, — сказала она, едва вновь обрела способность говорить.
Ей ужасно не понравилось, что незнакомец заулыбался в ответ и ничего не сказал. Алуетт повторила:
— Милорд…
— Алуетт… Вы не узнаете меня?
Голос! Не может быть, чтобы он принадлежал этому красивому рыцарю! Ведь именно такими она представляла себе героев рыцарских сказаний! Нет, это не Рейнер. Эрменгарда ведь говорила, что он совсем не такой.
— Алуетт, позвольте мне представиться. — Я Рейнер де Уинслейд, рыцарь короля Ричарда и ваш нареченный жених. Уверяю вас…
— Но… Эрменгарда говорила…
Алуетт смеялась и плакала одновременно и, не веря своим глазам, глядела на Рейнера.
Потом она неожиданно оказалась в его объятиях, и он поцеловал ее.
— Эрменгарда хотела уберечь вас от сластолюбивого английского рыцаря, дорогая, причислив ко всем моим недостаткам еще и уродство. Она хотела как лучше, потому что искренне верила, будто только за монастырскими стенами вы будете счастливы.
Алуетт признала правоту Рейнера и обрадовалась, что он не осуждает ее старую служанку. Только теперь она поняла, что сама никогда не хотела быть монахиней, что это Эрменгарда и… Лизетт, ее мать, думали таким образом спасти ее от превратностей судьбы. Однако, если жизнь дана, то надо жить, сказала она себе и им и простила их.
Но было еще одно темное облачко, не дававшее ей покоя, тайна, которую она должна открыть Рейнеру прежде, чем почувствует себя достойной его любви. Может быть, когда он узнает, что она сделала, он отвернется от нее? Алуетт решила не тянуть.
— Рейнер, есть еще кое-что… — сказала она, затрепетав от страха.
— Что же? — ласково переспросил он. — Когда светит полная луна, вы превращаетесь в единорога? Я не видел, как это бывает, но с удовольствием…
— Рейнер, пожалуйста! Это важно. Он понял, что она не шутит, и умолк.
— Мне кажется, вы должны знать, что я шпионила для Филиппа.
Ерунда какая-то!
— Шпионили? То есть как?
Ему даже в голову не приходило, что ее в последнее время что-то связывало с французским двором.
— Он сказал, что убьет Анри, если я не буду шпионить.
— Вы? Слепая?
— Конечно, я мало что могла рассказать ему, ведь он хотел знать, когда Ричард покинет Сицилию, например… И еще всякого разного. Спит ли Ричард со своей женой, и ждет ли Беренгария ребенка. Рейнер, это я сказала Филиппу, что Ричард стоит за Ги де Лузиньяна как короля Иерусалима.
Сказав это, Алуетт опустила голову, не смея смотреть Рейнеру в глаза. Он обнял ее и прижал к себе. — Любимая, в качестве шпионки вы не были нужны Филиппу, просто для него это была последняя возможность удержать вас в своей власти. Вы ни в чем не виноваты… Ни в чем.
— А что будет с Анри? Я боюсь за него, Рейнер! Ведь рано или поздно он должен будет вернуться во Францию, и если Филипп еще будет жив…
— У Ричарда и Саладина достаточно власти, чтобы мерзавец Филипп не помешал ему дожить до преклонных лет. Ну, а теперь, моя бескорыстная Алуетт, ненадолго перестаньте думать о других и подумайте о нас с вами…
Сарацинские воины в целости и сохранности доставили Рейнера и Алуетт из Тира в Акру, где распрощались с ними и на своих стремительных арабских лошадках умчались в пустыню.
А Рейнер с Алуетт отправились прямо во дворец, где Беренгария и Иоанна долго охали и ахали, увидав Алуетт живой и прозревшей. Когда Рейнер спросил о короле, ему сказали, что Ричард через два дня после резни отправился в Иерусалим.
Из этого следовало, что Рейнеру тоже надо было отправляться туда, хотя у него не было ни малейшего представления о том, что ждет его впереди, простит его Ричард или не простит, и если простит, то какое назначит наказание. Английский король был человеком непредсказуемым. Любовь любовью, а ему ничего не стоило взять и объявить своего вассала предателем.
Даже в лучшем случае разлука влюбленных могла затянуться на несколько месяцев, если, по счастью, Рейнер останется жив. Саладин не мог с полной отдачей использовать своих всадников во время перехода, но стоило колонне растянуться, как они словно вырастали из-под земли. Правда, поначалу спасало то, что справа было море, которое защищало армию крестоносцев, но довольно скоро лес и горы дали преимущество сарацинам.
Рейнер с тяжелым сердцем покидал Акру. С собой он брал только верного оруженосца Томаса и Зевса. И еще воспоминание о печальном личике Алуетт, изо всех сил боровшейся, чтобы не заплакать, но так и не сумевшей скрыть от него мучительный страх за его судьбу.
Десять… нет, сто раз он пожалел о том, что усмирил в себе страстный порыв. Алуетт бы ему не отказала. Она тоже хотела его, и он это знал. Чем дальше уносил его Геракл, тем больше он ругал себя за никому не нужное, дурацкое позерство. Видите ли, ему пришло в голову поклясться не спать с Алуетт до брачной ночи. Хотелось чем-то отблагодарить Бога за счастливое возвращение любимой. А теперь мучайся тут запоздалым раскаянием! В конце концов Рейнер взял себя в руки и искренне убедил себя, что эту жертву крестоносец должен приносить если не с радостью, то по крайней мере стоически.
Пока они добирались до Акры, отказываться от плотских радостей было куда легче, ибо спали они возле костра в окружении полудюжины сарацин, приставленных к ним Саладином, и Рейнеру было достаточно держать Алуетт в объятиях, глядеть ей в глаза и радоваться, что она видит, как он ее любит.
Ричарда он нагнал в Кесарии, где Плантагенет дал передышку войскам перед следующим переходом в Яффу.
Пока Рейнер ждал аудиенции, пришли Анри де Шеневи и Гийом де Барр. Рейнер рассказал им о возвращении Алуетт в Акру и ее чудесном исцелении, и Анри завопил от радости, обещая основать монастырь, когда вернется во Францию, чтобы прославить Божескую милость. — Божеская милость, конечно, хорошо, — не стал возвражать Рейнер, — но за исцеление Алуетт надо благодарить мусульманского лекаря Эль-Каммаса. Сарацины на несколько веков опередили европейскую науку. Почему бы тебе не пощадить хотя бы одну сарацинскую жизнь за то, что свершилось благодаря им?
Анри задумался.
Потом они заговорили о походе, о том, что Саладин преследует их и все время нападает небольшими силами, а если кто отстанет, того немедленно и без всякой жалости убивают, а голову посылают Ричарду. Очевидно Саладин решил отомстить за резню в Акре.
— Наша пехота только и делает, что отбивается, — сказал Гийом, — и ей приходится нелегко, потому что надо постоянно разворачиваться в разные стороны. В первый день войско герцога Бургундского отстало немного и Ричарду самому пришлось поспешить ему на выручку. С тех пор у нас приказ не растягиваться. Между шеренгами яблоко не упадет, чтобы не задеть коня или человека. А мне удалось вернуть расположение Ричарда, правда, пришлось немного побравировать, — усмехнулся Гийом.
— Рад за вас, старина. — Он от души желал Гийому подольше сохранить благосклонность Ричарда. — А вы как, Анри? Выглядите вы ничего. Тоже изображали героя?
— Только в постели, — улыбаясь, ответил Анри. — Вас ведь давно не было, и вы ничего не знаете. Я женился на Инноценции! Она понесла от меня, но я бы все равно на ней женился. Здесь я понял, что многие наши требования к невесте, будь то приданое или происхождение, глупы и бессмысленны. Она любит меня, а я ее и хочу, чтобы она жила со мной и стала матерью моего законного наследника, а не просто родила мне дитя любви. Наверно, Алуетт рассердится, что я похитил у нее отличную служанку, и обрадуется, что я вернул ей честное имя. Мне казалось, она боится, что я обойдусь с Инноценцией, как Людовик с ее матерью.
— Что ж, ты сделал прекрасный выбор, — сказал Рейнер и обнял Анри.
Крестовый поход ни для кого не прошел бесследно, все вернутся домой другими людьми. Они повидали другие страны,
познакомились с другой культурой и многому научились.
Сенешал Ричарда объявил, что его милость желает видеть сэра Рейнера де Уинслейда. Напутствуемый добрыми друзьями, Рейнер переступил порог, чувствуя себя почти как Даниил, входящий в логово льва. Правда, его ждет всего один лев, но от зубов этого льва нет спасения.
Ричард выслушал, не перебивая, все, что рассказал ему Рейнер, начиная с того момента, как пришпорил Геракла, чтобы бежать от резни, до ранения, встречи с Саладином и исцеления Алуетт Элъ-Каммасом. Не забыл он и о короле Филиппе.
— Я готов претерпеть любое наказание, сир, или присоединиться к войску, чтобы продолжать поход, будь на то ваша воля.
Он поклонился, не в силах выдерживать дольше немигающий взгляд своего сюзерена.
— Сэр Рейнер, я получил послание Саладина, в котором он подробно повествует о вас. Он также сообщает мне об ужасной участи, постигшей вашего мерзавца-кузена. Думаю, мне надо было бы точно также поступить с вами за то, что вы оголили мой фланг. По голосу Ричарда Рейнер понял, что он вроде забавляется своими угрозами.
— В любом случае его просьба не противоречит моему решению. Боюсь, после чуда, сотворенного сарацинским лекарем, вы не очень-то захотите убивать его единоверцев, что, несомненно, будет стоить вам жизни. — Ричард помолчал. — Вы знаете, Рейнер, как я к вам отношусь, — забыв о королевской важности, продолжал Ричард. — И я знаю, что вы никогда не ответите мне тем же, разве и дальше станете любить и почитать меня как вашего короля. Будьте счастливы, Рейнер, на том пути, который вы сами себе выбрали. А этот путь ведет к Алуетт. Женитесь на ней и будьте счастливы… хотя вы, наверно, понимаете, что… Думаю, вам лучше всего возвратиться в Англию. Только не думайте, будто я прогоняю вас. Нет, Боже упаси, вы не впали в немилость. Знаете, служить мне можно не только в походе. Королева Элеонора пишет, что неплохо бы кому-нибудь приглядеть за моим братцем. Поезжайте, Рейнер. Я вознагражу вас… Дам вам земли в Кенте, и вы построите там замок. Почему бы не назвать его Новой Акрой? Будете бароном. Это, надеюсь, не поссорит вас с вашим отцом? — спросил Ричард, наслаждаясь растерянностью Рейнера.
— Нет, сир! Я все равно буду вассалом графа де Уинслейда, а он никогда не пойдет против интересов королевского дома. Я… Я благодарю вас, ваша милость. Простите меня, я не умею словами выразить все, что я чувствую.
— Да, словами бывает трудно, — согласился с ним Ричард. — Вот поэтому и нужны трубадуры. У вас есть ваш Жаворонок, у меня мой Блондель. Ладно, идите с Богом, Рейнер. И помните, я жду от вас донесений!
Рейнер поскакал обратно в Акру, и на сердце у него было легко, как никогда. Ему позволено вернуться на зеленые холмы Англии, да еще вместе с невестой! Чего еще желать? К тому же отныне он барон! Лорд Рейнер, барон Новоакрский! Рейнер не уставал повторять это, наслаждаясь непривычным и весьма приятным на слух словосочетанием. И его супруга, графиня Алуетт! Рейнер знал, что Эймери разделит с ним его радость. И отец тоже. Они никогда не завидовали друг другу. К тому же когда-нибудь Эймери унаследует графство. Наверно, только матушка огорчится, что не сможет постоянно видеться с ним и со своей новой дочерью.
Беренгария и Иоанна, заскучавшие в Акре без Ричарда, с удовольствием принялись за приготовления к свадьбе, и это было как нельзя более кстати, потому что неожиданное возвращение Рейнера подействовало на Алуетт самым поразительным образом. Она ничего и никого не замечала вокруг, а только плакала и смеялась от радости. Она готовилась к долгому ожиданию, а он вернулся всего через несколько дней с разрешением играть свадьбу, с новым титулом и с приказом ехать в Англию. Домой! Отныне и навсегда ее домом будет Англия. Родина ее возлюбленного станет и ее родиной.
Венчание состоялось во второй половине дня, когда жара уступила место вечерней прохладе, в дворцовой церкви, до отказа заполненной воинами, оставшимися охранять занятый христианами город.
Присутствовали обе королевы, не умевшие сдержать радостных слез. Если Беренгария и завидовала Алуетт, сравнивая ее жениха с Ричардом, вида она не показала. По одну сторону от них стояла принцесса Хлоя, которой за хорошее поведение было обещано новое платье от Беренгарии, а за плохое — суровое наказание от Иоанны. По другую сторону — сияющая леди Инноценция де Шеневи, еще не привыкшая отзываться, когда к ней обращались: «Графиня…» Ей потребовалось немалое искусство, чтобы задрапировать свой округлившийся живот. Полный покой снизошел на нее, когда, вернувшись, Алуетт одобрила выбор брата.
— Не знаю, как уж так вышло, миледи, — сказала она Алуетт, когда им удалось остаться наедине. Она говорила о беременности. — Я ведь пила отвар…
Однако Алуетт заметила лукавый огонек в ее черных глазах и подумала, что Инноценция все устроила нарочно, чтобы поймать ее братца. Хорошо, что этот старый как мир трюк сработал с Анри, хотя такое редко случается, когда крестьянские девушки хотят заманить в ловушку своих аристократических любовников.
Она обняла сицилийку.
— Ах, Инноценция, какая разница! Главное, что ваш ребенок угоден Господу! Интересно, он… или она… будет темным, как ты, или светлым, как Анри! Так чудесно, что ты теперь моя сестра, но все равно ты должна помочь мне найти служанку. Мы будем помогать друг дружке, правда?
Рядом с Инноценцией расположился не кто иной, как Зевс. Он навострил уши и так высовывал язык, что было похоже, будто он смеется.
Капеллан Беренгарии был категорически против его присутствия в церкви.
— Волки не принадлежат к дому Господню, ваша милость, — сказал он, стараясь за негодованием скрыть обыкновенный страх.
Беренгария легко дала бы себя уговорить священнику, но тут вступилась Иоанна, которая, как все Плантагенеты, не терпела отказов.
— Разве волк не был подобно всем животным сотворен Господом прежде человека? И разве мы не приносим соколов в церковь? Зевс помог этому мужчине и этой женщине соединиться, и он должен присутствовать на венчании, это я вам говорю. Не бойтесь, он вас не укусит, разве лишь если вы не справитесь с латынью.
И священник ничего не сказал, когда Зевс торжественно занял свое место в церкви.
Алуетт и Рейнер никого не видели. Они смотрели друг другу в глаза и были счастливы.
Их можно понять.
Алуетт была в голубом с серебром платье под цвет своих глаз, подаренном ей Саладином. Золотой венец с жемчужинами великолепно смотрелся на ее черных волосах, распущенных и покрывших ей спину чуть не до тоненькой талии.
Рейнер был в изумрудно-зеленом одеянии, подаренном ему королевой Иоанной и прекрасно сочетавшемся с его золотистыми кудрями и карими глазами. Золотой пояс с изумрудами прислал ему в подарок король Ричард от себя и королевы Беренгарии. Волосы у него выгорели на солнце и красиво оттеняли смуглую от загара кожу. Все женщины немножко завидовали Алуетт, а мужчины потихоньку вздыхали, глядя на невесту.
Сидя за свадебным столом, Рейнер поверх серебряной чаши смотрел, не отрываясь, на Алуетт, и ее бросало то в жар, то в холод. Было ли это от выпитого вина или от страстного взгляда ее возлюбленного, она не думала. Она просто наслаждалась тем новым ощущением, которое ей подарило венчание.
В конце концов Иоанна, более чуткая к желаниям новобрачных, чем еще не проснувшаяся для страсти Беренгария, объявила об окончании пира, несмотря на вопли и стоны присутствующих.
Рейнер отказался от обряда демонстрации обнаженной невесты, не желая смущать Алуетт, и нарушил тем самым древнюю традицию. Веселая процессия с шутками и плясками провожала их до самого дома, заполняя узкие улочки Акры неуемной жаждой жизни.
Попрощавшись с гостями у двери, Рейнер и Алуетт наконец остались одни. Они забрались на крышу, и пологом им было небо, украшенное звездами и полной луной.
Рейнер раздел свою жену, и она стояла перед ним обнаженная и прекрасная в одном лишь золотом с жемчугами венце на черных волосах. Его она сняла сама.
— Какой он красивый, — шепнула Алуетт. — Совсем круглый. Венец любви. Венец желаний.
Эпилог
Филипп Капет не торопясь плыл домой. По дороге он остановился в Риме, навестил его святейшество папу, и в Париж прибыл накануне Рождества. Он бы удивился, если бы узнал, что в то же самое время граф и графиня Хокингем встречали своего сына с молодой женой. Рейнер и Алуетт покинули Акру много позже Филиппа, но они торопились поскорее увидеть родную землю.
Французского короля во дворце ожидало письмо, вовсе его не обрадовавшее. Рядом с письмом лежал непонятный мешок. Филипп сломал печать на письме и принялся нетерпеливо читать:
Приветствую Филиппа, короля Франции!
Да будет тебе известно, что по просьбе Саладина я взял под опеку четыре жизни: графа и графини де Шеневи и барона и баронессы Новоакрских (известных тебе как сэр Рейнер Уинслейд и леди Алуетт де Шеневи).
Граф Анри де Шеневи ничего не знает о твоих угрозах, поэтому, когда он вернется во Францию, то будет верно служить тебе. Если ты мудр и хочешь жить долго, отнесись к нему по-доброму. Иначе тебя ждет такой же бесславный конец, какой выпал на долю твоему слуге Фулку де Лангру, но сначала я открою всему миру, как ты позволил изнасиловать свою сестру, когда в твоей власти было спасти ее. Если ты сомневаешься в моем могуществе, спроси у своих слуг, видел ли кто, как было доставлено тебе сие послание, да не забудь заглянуть в мешок.
Рашит эд-Дин Синан старый Владыка гор.
Филипп развязал мешок и закричал от ужаса. Внутри была голова Фулка де Лангра.
Французского короля во дворце ожидало письмо, вовсе его не обрадовавшее. Рядом с письмом лежал непонятный мешок. Филипп сломал печать на письме и принялся нетерпеливо читать:
Приветствую Филиппа, короля Франции!
Да будет тебе известно, что по просьбе Саладина я взял под опеку четыре жизни: графа и графини де Шеневи и барона и баронессы Новоакрских (известных тебе как сэр Рейнер Уинслейд и леди Алуетт де Шеневи).
Граф Анри де Шеневи ничего не знает о твоих угрозах, поэтому, когда он вернется во Францию, то будет верно служить тебе. Если ты мудр и хочешь жить долго, отнесись к нему по-доброму. Иначе тебя ждет такой же бесславный конец, какой выпал на долю твоему слуге Фулку де Лангру, но сначала я открою всему миру, как ты позволил изнасиловать свою сестру, когда в твоей власти было спасти ее. Если ты сомневаешься в моем могуществе, спроси у своих слуг, видел ли кто, как было доставлено тебе сие послание, да не забудь заглянуть в мешок.
Рашит эд-Дин Синан старый Владыка гор.
Филипп развязал мешок и закричал от ужаса. Внутри была голова Фулка де Лангра.