— Ну нет, будь я проклят, если Ричард будет отдыхать в городе, а французы мерзнуть на голой земле, — ответил ей Филипп. — Сегодня вечером я в последний раз встречаюсь с Ричардом, а завтра мы расстаемся, надеюсь, вам это известно. Вы еще скажете мне спасибо, Алуетт, когда окажетесь на другом берегу. — Филипп умел говорить не иначе как приказами, даже когда хотел быть любезным. Аристократы и рыцари независимо от национальности ехали впереди процессии, чтобы первыми пересечь Рону во главе войск. Решив, что у нее есть еще несколько часов, Алуетт позволила себе усесться поудобнее и помечтать о мягкой перине и пуховой подушке, ожидающих ее в Лионе. По крайней мере они едут не последними, ибо замыкали шествие английские солдаты.
   — Какое же это будет счастье, когда мы доберемся до Генуи и оттуда двинемся на корабле, — сказала Эрменгарда. — Хотя там мы будем вместе с проклятыми англичанами. Они так шумят и так ужасно коверкают французский язык!
   — Мм… хм, — пробормотана Алуетт, не давая себе труда вслушаться в ворчание старухи, ибо была занята размышлениями о том, встретятся они еще с Рейнером Уинслейдом до того, как армии разойдутся в разные стороны, или нет.
   Короли наконец-то осознали, как трудно накормить такую большую армию, поэтому в Лионе они решили расстаться. Англичане должны направиться на юг к Марселю и там погрузиться на корабли, а французы и фландрийцы двинутся по берегу к Генуе, откуда тоже на кораблях поплывут в Сицилию. Встречу они назначили в Мессине, откуда все вместе собирались плыть дальше.
   Хотя Алуетт приходила в ужас от ожидавшего ее путешествия в экипаже, тем не менее она с нетерпением ждала, когда армии разойдутся. Тогда каждое свободное мгновение она будет проводить в усердной молитве, может быть, даже заставит себя попоститься, чтобы окрепнуть духом и защитить свое сердце от английского рыцаря. К тому времени, когда обе армии сойдутся вновь в Мессине, она опять обретет покой и победит в себе искушение отдаться во власть красивого ласкового голоса.
   Может, ей еще удастся и его увести от светской жизни. Она уже видела, как он вступает в орден тамплиеров или орден госпитальеров, воодушевленный ее примером, после чего довольно долго ругала себя, обвиняя в непомерной гордыне.
   Держать английского рыцаря на расстоянии во время переходов было невозможно, потому что он постоянно ехал рядом. В сопровождении своего полуволка Зевса Рейнер скакал рядом с ней и Анри, пользуясь тем, что тут же были Ричард и Филипп. Анри он очень нравился!
   — Не понимаю, почему вы так холодны с сэром Уинслейдом, — сказал ей как-то вечером Анри после того, как Рейнер отправился взглянуть на своих солдат. — Вы сами говорите, что он спас вам жизнь в Везлэ, когда вы отправились на свою дурацкую прогулку по городу. И он очень приятный собеседник… Для англичанина, конечно же! Мне кажется, он вас обожает, сестренка, — заявил он со свойственной ему прямолинейностью.
   Алуетт не сумела скрыть досаду.
   — Он? Не может быть! Как интересно! А мне показалось, что он все время проводит с вами и Гийомом де Барром и вы предаетесь воспоминаниям о ваших прежних походах!
   — Ужасно, что вы не видите, как загораются его глаза, когда он смотрит на вас, Алуетт, — продолжал Анри. — Боюсь, что он использует де Барра и меня, несмотря на все наши добродетели, чтобы побыть рядом с вами. — Анри ухмыльнулся. — Может быть…
   Но Алуетт не стала его слушать.
   — Не надо, Анри, я знаю, что вы собираетесь мне сказать, и пожалуйста, ничего не говорите. Сэр Рейнер знает о моем призвании. Я ему прямо обо всем сказала, так что даже англичанин понял.
   Анри подумал, что красивый англичанин, похоже, человек решительный и разговоры о монастыре должны были настроить его еще решительнее, но де Шеневи понимал, что не надо лезть напролом. Не стоит настаивать, а то она совсем заупрямится. Пусть англичанин ведет свою любовную партию, как знает.
   Стоя на высоком берегу Роны, Рейнер сквозь пелену дождя смотрел, как последние солдаты французской армии готовятся ступить на старинный мост, и хмурил брови. Ему не нравился ненадежный с виду мост, не нравилось, как он скрипит и шатается, когда по нему идут сотни крестоносцев. Слишком много их скопилось там. Он больше всего на свете хотел, чтобы Алуетт была уже на другом берегу, но деревянный экипаж все стоял, не трогаясь с места. Рейнеру надо заняться поиском пристанища для своих людей, но он не мог уйти с берега, даже если бы от этого зависело спасение его души, пока он не уверен в безопасности Алуетт.
   Король Филипп вместе со своей разрисованной болтущкой любовницей уже не меньше часа как переехал Рону и теперь, наверное, отдыхает себе в отнятом у кого-нибудь доме.
   Рейнер предложил было Алуетт свои услуги, но, несмотря на ласковое «спасибо», она категорически отказалась ехать с ним.
   — С моей стороны будет нехорошо бросить мою служанку тут одну, — сказала она.
   Эрменгарда смотрела на него непроницаемым взглядом.
   — Ее мы тоже возьмем с собой. Гераклу ничего не стоит взять вас обеих, а я поведу его под уздцы.
   — Святая Дева! Да я умру от страха, если сяду на эту громадину! — взвизгнула Эрменгарда в притворном ужасе.
   — Тогда вы можете идти пешком, — предложил Рейнер как можно приветливее, хотя заранее знал, что из этого ничего не получится.
   — Нет, я не могу… Я целый день сидела, и мне так просто не разогнуть мои старые кости. Когда мы будем в городе, меня придется выносить отсюда на руках.
   Алуетт пожала плечами, не зная, довольна она или рассержена поведением Эрменгарды.
   — Видите, милорд, придется мне остаться. Если бы она не любила меня, то не поехала бы за мной на край света. Она уже старая, а ей Бог знает что приходится терпеть.
   В карих глазах Рейнера загорелось гневное пламя, когда он перевел взгляд с милого лица на праздновавшую победу старую дуру, и он еле сдержался, чтобы не задушить ее.
   Потом, уже распрощавшись, он понял, что старуха просто боится потерять свое место при госпоже. Может, она хочет пойти в монастырь вместе с Алуетт? Или боится, что он не разрешит Алуетт взять ее с собой в Уинслейд, когда она станет его женой? Так или иначе, а надо подумать, как бы сделать из этой мегеры союзницу.
   Вот… Наконец-то последние экипажи и тот, в котором сидела Алуетт, тоже въехали на мост.
   Сейчас они будут здесь, и он сможет спокойно вздохнуть.
   Едва мост качнулся в первый раз, Эрменгарда громко завопила, потом схватила ничего не понимавшую Алуетт и прижала ее к своей толстой груди, не переставая кричать и призывать на помощь всех святых сразу.
   — Эрменгарда! Что случилось? Отпусти меня!
   — Госпожа, мост сейчас сломается и мы все утонем! Ой! Ой! — вопила Эрменгарда, пока мост гнулся и сопротивлялся, а потом не выдержал и с оглушительным шумом рухнул вместе с людьми и лошадьми в черный поток.
   Рейнер не помнил, как сорвал с себя шлем, как соскочил с Геракла, как стянул с себя кольчугу, пока бежал по берегу. Первое, что он почувствовал, — это невыносимый холод, но уже позже, когда вынырнул далеко от берега. Зевс бросился, рыча и лая, следом за ним.
   На середине реки все смешалось. Обломки экипажей, фыркающие лошади, тонущие люди. Стараясь не попасть под копыта, Рейнер нырял и нырял в ледяной воде, представляя себе, как слепая и беспомощная Алуетт не может найти дверь и, захлебываясь, задыхаясь от ужаса, тонет в ледяной воде. Будь проклята ее камеристка!
   Впереди он увидел, как кто-то борется за жизнь в черной, как чернила, воде, но из-за намокшего платья и тумана, поднимавшегося от реки, понять, кто это, было невозможно. Только подхватив женщину, Рейнер понял, что спасает Эрменгарду. Черт бы ее побрал! Но и бросить ее он тоже не мог!
   Вынырнув на поверхность, он с жадностью глотнул воздух, но старуха всей тяжестью повисла на нем, грозя его утопить.
   — Моя госпожа! Спасите мою госпожу! — сипела она.
   — Тогда отпусти меня! — прокричал он ей в ухо, но старуха была в невменяемом состоянии.
   Рейнер, теряя терпение, искал, кому бы передать вцепившуюся в него старуху, но видел только плывущих к берегу лошадей.
   Откуда-то вынырнул Анри де Шеневи, и Рейнер, ни секунды не медля, вручил ему Эрменгарду и молча исчез под водой.
   Никого. Никого! Все, кто сумел спастись, уже выбрались на берег. Рейнер отыскал на дне экипаж с огромной дырой в стене. В нем никого не было.
   Потом он опять вынырнул, чтобы набрать в легкие воздух. «Алуетт!» — вопило в отчаянье его сердце, когда он плыл наверх. И он все нырял и нырял и будет нырять, пока не найдет ее. Он не оставит ее одну в этой холодной могиле.
   Вынырнув в очередной раз, он услышал радостные крики и увидел, что Зевс плывет к берегу, таща за собой бесчувственное тело женщины. Длинные черные волосы. Это Алуетт. Живая или мертвая? Неужели его храбрый пес опоздал? Рейнер поплыл к нему, легко рассекая воду сильными руками.
   Анри уже был на берегу вместе с хныкающей Эрменгардой. Он был наготове, когда Зевс подплыл со своей ношей и, буквально выхватив ее из воды, положил на траву. Тут и Рейнер вылез на сухое место и подбежал к ним.
   Алуетт лежала, полуоткрыв рот, белая как мел. Прядь черных волос прилипла к щеке. За ухо зацепилась веточка водорослей. Глаза у нее были закрыты. Рядом лежал Зевс, который то тяжко вздыхал, то тихонько скулил.
   — Рейнер, она дышит! Слава Богу! — крикнул Анри, и Рейнер. словно сразу лишившись всех сил, упал на колени и обнял девушку. Он то благодарил Бога за ее спасение, то хвалил своего храброго пса, то осыпал поцелуями ее холодное лицо.
   Алуетт закашлялась И очнулась, а очнувшись сразу же услыхала его голос, звавший ее:
   — Алуетт! Алуетт! Любовь моя! О, Боже, Боже мой! Очнись, моя любовь, открой глазки!
   Она почувствовала, что он крепко прижимает ее к себе и оба они совсем мокрые.
   — Рейнер? — прошептала она, еще ничего не понимая, забыв и о воде, о холоде. Может, это сон?
   — Любовь моя, я уже думал, что потерял тебя! Я думал, что ты утонула и я больше никогда не смогу сказать тебе, как сильно я… О, Алуетт!
   Горячие губы прижались к ее губам и поцеловали их так, что она чуть не задохнулась от радости и наслаждения и задрожала всем телом. Она все вспомнила. И как разрушился мост, и как она испугалась, и как ей не хотелось умирать, не сказав о своей любви мужчине, который сейчас целовал ее. Она обняла его за шею, догладила по волосам и с такой простотой и естественностью раскрыла ему навстречу губы, словно делала это не в первый раз в жизни.
   Слепая, она легко поверила, что они одни на всем свете, когда он ласкал ее волосы, щеки… Рейнер оторвался от ее губ, и ей стало грустно, но она услыхала, как он прошептал:
   — Алуетт, я люблю тебя! Я люблю тебя!
   И опять его губы прижались к ее губам. Она почувствовала, как напряглись ее груди, как будто он уже коснулся их, и, не веря себе, призналась, что ей хочется чувствовать его руки.
   — Пожалуйста, Рейнер… — шепнула она и замолчала, не зная, как попросить его об этом. И вообще, должна ли девушка просить, или мужчина сам знает, когда твердеют ее соски и жаждут ласки?
   Он знал. Ее мокрое платье заслоняло их ото всех, словно щитом, и он нашел ее грудь, взял длинными чуткими пальцами затвердевший, как камень, сосок, и она застонала от наслаждения.
   — Алуетт, любимая Алуетт, теперь ты понимаешь, что тебе не надо в монастырь, что ты любишь меня? Ты моя, Алуетт, и я хочу, чтобы ты стала моей…
   — Госпожа! Госпожа! Спасибо Святой Бландине за то, что она спасла вас от смерти и вернула к служению Господу! Это будет наше благодарственное паломничество. Мы положим венок из лилий на Святую могилу в Иерусалиме! — трещала Эрменгарда, сумевшая наконец-то подняться на ноги, чтобы увидеть свою юную госпожу в объятиях английского дьявола.
   На Алуетт словно снова вылили ушат холодной воды. Она вырвалась из объятий Рейнера и виновато подумала, что даже не вспомнила о своей камеристке.
   — Спасибо нашей Владычице, что ты тоже спаслась, Эрменгарда.
   «Алуетт похожа на напроказившую девчонку», — с раздражением подумал Рейнер, проклиная и старуху и себя за то, что спас ее.
   Король Филипп, переправившись через Рону, немедленно поскакал в Лион, чтобы захватить там лучшие дома для французов, поэтому он ничего не знал о несчастье, которое стоило жизни трем английским солдатам и остановило движение английской армии. Однако едва прибыл гонец, он сразу же подумал об Алуетт.
   Филипп ждал у ворот епископского дворца и видел, как Рейнер де Уинслейд привез Алуетт на своем коне и она прижималась к его груди. Камеристка ехала на муле, который кричал от страха, когда приближался к коню, пинавшему его копытом. По другую сторону могучего коня весело бежал огромный волк, любимец проклятого англичанина.
   Филипп рванулся к ним, думая лишь о том, чтобы вырвать Алуетт из рук рыцаря и унести ее по дальше от него, но вынужден был остановиться из-за угрожающего рычания пса. Он посмотрел на оскаленные клыки, потом померился взглядами с Рейнером и незаметно усмехнулся. Будь он проклят, если попросит англичанина убрать собаку.
   — Отнесите ее в дом, милорд, — холодно сказал Филипп. — Леди Алуетт, вас ждет теплая постель.
   Рейнер, поражаясь невесомости Алуетт, несмотря на намокшие одежды, вместе с ней поднялся на третий этаж епископского дома и вошел в прекрасно освещенную комнату, говорившую вовсе не об аскетических вкусах хозяина. Пол был устлан восточным ковром с малиновым и золотым переплетением. Над кроватью висел полог из алого бархата, на ней лежало одеяло из мягчайшей шерсти, из-под которого выглядывали снежно-белые полотняные простыни.
   Рейнер усадил Алуетт в стоявшее рядом с кроватью кресло. Тотчас появилась Эрменгарда, которая, забыв о себе, начала хлопотать вокруг хозяйки. Первым делом она послала пажа за горячей водой и за одеялами, потому что все вещи Алуетт лежали на дне реки.
   По дороге в Лион из-за ядовитой близости камеристки Рейнер не произнес ни слова о том, что лежало у него на сердце. Да и потом не было никакой возможности это сделать, ибо он видел, что Филипп Капет с нетерпением ждет, когда он покинет комнату, чтобы выпроводить его из дома.
   — Леди Алуетт, если мы не увидимся до ухода французской армии, я очень надеюсь на встречу с вами в Сицилии, — произнес Рейнер, осторожно подбирая слова и чувствуя, как Филипп сверлит взглядом его спину. Он хотел сказать ей много больше этого, но не смел в присутствии ее королевского родственника.
   В жемчужно-ясных голубых глазах Алуетт Рейнер заметил блеснувшую слезу, когда она подалась к нему, стоявшему возле нее на коленях.
   — Как мне благодарить вас, милорд, за все, что вы и ваш храбрый пес сделали для меня?
   Она протянула ему руку, но Зевс, которому очень хотелось, чтобы она его погладила, опередил хозяина, не знавшего, что он рядом, и потому не понимавшего, отчего Филипп держится от них на расстоянии.
   — Мне кажется, у сира де Уинслейда сейчас много дел, Алуетт. Мы должны отпустить его, — вмешался окончательно потерявший терпение Филипп, глядя прямо в глаза Рейнеру.
   — Да, конечно. Сохрани вас Бог, пока мы не встретимся в Сицилии, милорд… И вас, и вашего чудесного Зевса.
   Рейнер перевел взгляд на Алуетт и постарался получше запомнить прелестные черты, ведь через несколько мгновений они должны расстаться на долгие недели. Однако его старания были лишними, потому что милое лицо Алуетт запечатлелось в его душе с самого первого раза, когда он увидел ее.
   — Идем, Зевс.
   Он щелкнул пальцами, приказывая собаке следовать за ним, а пес как стоял, так и остался стоять, не отрывая обожающих глаз от Алуетт. Такого еще никогда не было. Если бы пес умел говорить, он бы сказал, что Рейнер и Алуетт должны быть вместе, а уж коли им приходится расставаться, то он желает находиться с ней.
   Рейнер не мог оторвать от него изумленного взгляда.
   — Зевс, ты идешь?
   Он всегда говорил с псом так, словно тот мог ему ответить.
   Зевс коротко гавкнул и помахал хвостом, но с места не сдвинулся.
   — Вы его покорили, миледи. Зевс хочет остаться с вами.
   Рейнер знал, что будет скучать по преданному другу, но совсем не огорчился. Оставляя Зевса с Алуетт, он словно оставлял с ней часть себя, и когда она будет гладить собаку, то наверняка вспомнит о ее хозяине. Да и Зевс сумеет защитить девушку в случае чего, подумал Рейнер, любовно потрепав его по загривку на прощание.
   — Благодарю вас. Я буду заботиться о нем до Мессины, — сказала Алуетт. — Не печальтесь, милорд, ему будет хорошо со мной.

Глава 6

   Ричард Плантагенет, узнав о несчастье, помешавшем его армии переправиться на другую сторону Роны, прискакал на высокий, поросший травой берег и задумчиво глядел на остатки моста и на своих солдат, бесцельно круживших возле них.
   — Будь тысячу раз прокляты и мост, и Филипп Капет вместе с ним, — в отчаянье крикнул он приблизившемуся к нему Рейнеру. — Знаешь, какую помощь предложил мне жирный Филипп? Никакой. «Я уверен, что вы согласитесь со мной, — сказал он, передразнивая фальцет Филиппа. — Какой смысл держать обе армии в Лионе из-за случившейся беды?» Завтра он отправляется в Геную, если еще чего-нибудь не произойдет!
   И он ударил кулаком в раскрытую ладонь другой руки. Для анжуйца он вел себя очень сдержанно, можно сказать и глазом не повел. Рассказывают, что его отец Генрих II в гневе жевал солому, катался по земле и вообще делал Бог знает что. Не надо забывать, что Плантагенеты вели свой род от ведьмы Мелузины.
   — Представляю, какой для вас удар — не получить помощи от союзника, — осторожно заметил Рейнер, зная характер Плантагенета.
   — «Удар» не совсем то слово, — скривившись, отозвался Ричард, но зажегшиеся в его глазах огоньки говорили, что скоро он обратит свою энергию на пользу дела, вместо того чтобы растрачивать ее впустую на вопли и угрозы. — Ничего у меня союзничек, а Рейнер? Не знаю прямо, кого больше бояться, Саладина[2] или его?
   — Думаю, вы не боитесь ни того ни другого. Рейнер не льстил Плантагенету, он сказал правду, но все равно сделал ему приятное.
   — Правильно. Наш поход был бы гораздо удачнее, если бы Филипп вернулся домой и оставил мне своих крестоносцев. Правда, тогда мне, наверное, пришлось бы беспокоиться за мои земли, так что лучше уж пусть он будет на глазах. Вы проследили, чтобы вашего «жаворонка» просушили и уложили в постель?
   Рейнер было растерялся, потому что никак не ожидал, что король не упустил и такую мелочь на фоне гораздо более трагических событий, однако быстро пришел в себя и ответил с улыбкой:
   — О да, милорд.
   — Само провидение послало вас и вашего пса спасать сестру Филиппа. Может, таким образом оно хотело расплатиться за Ал ее, — сказал король, имея в виду другую сестру Филиппа, на которой Ричард отказывался жениться. — Ты увлечен этой слепой девушкой, да? Наконец-то нашел такую, что не испугалась твоего уродства?
   Рейнер не обиделся на его шутки, потому что Ричард и раньше прохаживался по поводу его привлекательности и для служаночек, и для знатных замужних дам.
   — Она мне нравится, — не стал он скрывать и с сожалением пожал плечами. — Но, боюсь, эта дама не для меня. Она ждет не дождется, когда ее отпустят в монастырь.
   — Хм! Ладно, у тебя еще много времени, может, она переменит свое решение, — сказал Ричард, вновь поворачиваясь к реке, однако Рейнер успел заметить, как изменилось его лицо. Неужели он огорчился? Тем не менее голос у него был все такой же веселый, когда он заговорил опять. — А где твой героический пес? Кажется, мне пора произвести его в рыцари?
   Не исключено, что Ричард так и поступил бы.
   — К сожалению, придется отложить это до Сицилии, ваша милость. Зевс решил остаться с леди Алуетт.
   — Черт! Уже интересно!
   Ричард игриво ткнул Рейнера в бок и погрузился в решение какой-то сложной задачи.
 
   В конце концов Ричард принял предложение Рейнера соединить вместе все лодки, которые только найдутся в Лионе, и с помощью местных мастеров соорудить из них несколько переправ через реку. Таким образом вся английская армия перешла Рону, что заняло гораздо меньше времени, чем если бы ее перевозили на лодках. И все равно они задержались на три драгоценных дня.
   Коль жадным ты меня зовешь,
   Когда тоскую по любимой,
   То знай, что вовсе ты не лжешь,
   Нет счастья порозну с любимой…
   Алуетт сидела в одиночестве на носу большой галеры и, тихонько перебирая струны лютни, пела простенькую любовную песню, сочиненную каким-то крестоносцем. Все остальные сгрудились на корме, глядя, как удаляется Генуя, и радуясь, что наступил последний этап пути. Больше месяца прошло с тех пор, как они покинули Лион, держа путь в итальянский порт, где Филипп собирался нанять корабли, чтобы плыть в Сицилию, а потом в Палестину.
   В Генуе они потеряли почти неделю, пока искали корабли и Филипп оправлялся от какой-то неведомой болезни. Алуетт, правда, иногда приходило в голову, что болезнь Филиппа связана с его страхом перед морскими путешествиями, о котором всем было известно. В конце концов Филипп объявил, что готов к отплытию, вероятно подбодренный коротким визитом короля Ричарда, который шел со своей армией по берегу и случайно узнал о болезни Филиппа.
   Устроили прием в честь Ричарда, и хотя Алуетт не рассчитывала, что он будет тянуться вечность, но и даже самой короткой встречи ждала с большим нетерпением. Она должна показать сэру Рейнеру, что владеет своими чувствами. Укажет ему на разделяющее их расстояние, но все же постарается быть любезной. Она заставит его забыть о легкомысленной девчонке, потерявшей рядом с ним голову.
   Алуетт хотела быть такой же спокойной и умиротворенной, как гипсовая Мадонна в генуэзской церкви, куда она приходила молиться. Гладя ее своими чуткими пальцами, когда оставалась одна в церкви, Алуетт хотела узнать тайну Мариинова покоя.
   Однако все ее приготовления оказались напрасными, и ей не пришлось продемонстрировать Рейнеру вновь обретенное спокойствие, потому что он не приехал с Ричардом. Об этом ей сказало поведение Зевса, лежавшего у ее ног, когда она готовилась ублажить слух обедавших приятной мелодией. Прежде чем коснуться струн лютни, она наклонилась погладить его. Уши у него стояли торчком, и весь он был напряжен, пока английский король усаживался за стол, но его хозяина не было среди трех рыцарей, сопровождавших короля. Если бы Рейнер де Уинслейд приехал, Зевс бросился бы к нему с радостным лаем.
   Она пела, прославляя своими песнями рыцарей, любовь и крест, и потихоньку оживление сходило с ее лица. Почему он не приехал? Может, за прошедшие недели он научился видеть в ней женщину, готовящуюся к монастырской жизни, и решил, что она ему не подходит. Разве она не молилась об этом?
   Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы не спросить английского короля о Рейнере, когда он подошел похвалить ее пение и поздороваться с Зевсом. Однако гордыня победила, хотя это была горькая победа.
   — Слушая вас вчера, я ожидал чего-нибудь более… Как бы это сказать… Воинственного перед отплытием, — произнес рядом с ней незнакомый голос.
   Алуетт смутилась, потому что не слышала, как неизвестный оказался рядом с ней.
   — Кто вы?
   — Прошу прощения, леди Алуетт. Я — Фулк де Лангр, и я бы не подошел, если бы не заметил, как вы бледны. В такой прекрасный день! Не может быть, чтобы никто не сказал вам, как ярко сияет солнце и ветер резво гонит нас к Сицилии?
   Господи! Опять эти зрячие со своей жалостью! Обычно она не обижалась и спокойно объясняла, как другие органы чувств заменяют ей глаза, но сегодня присутствие незнакомого человека было для нее нестерпимо. Утреннее солнышко согревало ей щеки, легкий ветерок теребил кудряшки на шее, острый запах моря щекотал ноздри, и уж никак не могла она не слышать хриплые крики чаек и мерные удары весел о воду. — Ах, боюсь, я некстати, — не обиделся на ее молчание де Лангр. Но, честно говоря, я заметил печаль на вашем лице и понял, что причина ее в моем родственнике.
   — О чем вы говорите?
   — К сожалению, я — кузен виновника вашей печали, Рейнера де Уинслейда.
   Вот теперь было от чего огорчаться. Неужели ее лицо выдает ее чувства? А иначе, каким образом этот незнакомец мог узнать ее тайну? Когда она опускала лютню, рука у нее дрожала.
   — Я знакома с этим английским рыцарем, — сказала она, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. — Но какое он имеет ко мне отношение?
   — Леди Алуетт, простите меня, но вчера вечером я видел, как вы ждали приезда английского короля. Вы были похожи на живой огонь. Ваше лицо сияло. Но пламя понемногу угасало, и я ничего не понимал, пока не вспомнил, как хвастался Рейнер де Уинслейд своими победами в Везлэ и Лионе, особенно последней, намекая, что его дама — королевских кровей. Я, право, поначалу не обратил внимания, решив, что он перебрал бургундского. Рейнер любит выпить и попетушиться вокруг женщин. Но вчера вечером я понял, что он говорил о вас, и мне это не понравилось.
   У Алуетт перехватило горло, и Фулк, увидав, как она побледнела, решил не останавливаться на достигнутом.
   — Вы ведь ждали моего кузена, правда? Ах, моя госпожа, мне вас очень жаль. Рейнер тоже был вчера на берегу, но он не поехал с королем, а направился в портовый бордель и там, говорят, поднимал бокал в вашу честь: «За самые белые ножки Франции, за ножки Жаворонка!» Прошу прощения, леди Алуетт, но я думал, вы знаете.