Римляне лицезрели удивительный вариант традиционной триумфальной процессии: удивительный, потому что триумф был мирным, а не военным, триумф искусства, а не войны. Облаченный в алую тогу и плащ с блестящими золотыми звездами, коронованный дикой оливой, призом за победу в Олимпийских играх, и размахивая лавровым венком, призом за подобные им Пифийские игры в Дельфах, император стоял в раззолоченной колеснице с кифаредом Диодором, одним из знаменитых исполнителей, которого он победил в состязаниях в Греции. Впереди маршировали люди, несущие 1808 венков императора и корон вместе со знаменами, которые перечисляли все его победы и подчеркивали, что он был первым римлянином, который их завоевал. Нерон прошествовал вниз по Священной дороге и на Форум среди развевающихся лент и благоухающих облаков шафрана, в то время как толпы приветствовали его как величайшего из всех победителей с начала времен. «Да здравствует Олимпийский победитель! – скандировали они. – Да здравствует Пифийский победитель! Августейший! Августейший! Нерон – Аполлон! Нерон – Геркулес! Единственный победитель во всех состязаниях! Один и единственный Повелитель! Августейший! Августейший! Обладатель волшебного голоса! Да благословят боги тех, кому посчастливилось его услышать!» Это был момент величайшего ликования Нерона, и действительно, это было то, что превратило классический кровожадный триумф в мирное мероприятие.
   Затем, подобно великим победителям в битвах прошедших дней, Нерон проследовал вверх на Капитолийский холм. Но так как это был финальный критический пункт назначения традиционной процессии, Нерон желал, чтобы кульминация была другой. На этот раз парад должен был заканчиваться вместо этого на прилегающем Палатине – именно там Август построил свой восхитительный храм Аполлону, божественному покровителю искусств. И именно Аполлону на Палатине новый Август – Нерон – посвятил все свои венки. Позднее многие из них он хранил в своей спальне, поскольку не мог вынести расставания с ними. Но другие венчали обелиск в Большом цирке, где Нерон изящно принимал приглашения соревноваться лично с ним.
   Он также дал ряд других публичных представлений, даже при случае добровольно позволяя, чтобы его победили, хотя его собратья-соперники и судьи наверняка пребывали в очень щекотливом положении. В этот момент некоторые предприимчивые личности начали лелеять надежду, что они могут также подбить Нерона давать частные выступления за плату в качестве профессионального лицедея. Некий Ларций из Лидии в Малой Азии осмелился предложить ему миллион сестерциев, чтобы он сыграл на кифаре по такому случаю.
   Ларцию не удалось заполучить выступление Нерона, но он все равно лишился своих денег, потому что Тигеллин забрал их в качестве платы за его жизнь.
   Нерон остался в Риме на несколько недель. Затем вернулся к более благоприятной эллинистической атмосфере Неаполиса.

Глава 14. КОНЕЦ

   Советники императора, уже обеспокоенные слухами о недовольствах, что доходили до них при участии собственной разведывательной службы, наверняка испытывали еще большее беспокойство от фантастических зрелищ, сопровождавших возвращение Нерона, и еще больше подстегивали его ставшую навязчивой страсть к сцене и цирку. Но они, похоже, не позволяли этому лишить себя присутствия духа, поскольку теперь строились планы экспедиции, которая станет самым серьезным военным походом за время всего правления. Этот план предусматривал в качестве первого этапа занятие Дарьяльского (Крестового) прохода через Кавказский хребет, к северу от Тифлиса. За правление Нерона предпринимались неоднократные попытки превратить Черное море в римское озеро. С оккупацией Кавказа эта цель была бы достигнута. Базой военной операции будет Киммерийский Босфор (Крым), где за несколько лет до этого правление царя – клиента Римского государства – было заменено прямым римским правлением. А ближайшей целью было воинственное племя аланов, которое угрожало кавказскому государству – клиенту Рима, а его присутствие подвергало опасности греческие города вдоль побережья.
   Но где, достигнув этих целей, правительство Нерона намеревалось установить новую границу империи, довольно нелегко представить. Весь проект, по-видимому, был связан с большим интересом правительства к исследованиям новых земель, что уже привело к не оставшимся незамеченными экспедициям к Балтийскому морю и в Центральную Африку, а затем по указанию Нерона была предпринята предварительная обзорная экспедиция на Кавказ. Сведения об отдаленных областях южной Руси оставались все еще фрагментарными. Но, к примеру, было известно, что воды Каспийского моря на севере питает великая река Волга, и не исключено, что обдумывалось возможное продвижение в этом направлении. И наоборот, Кавказ мог бы рассматриваться в качестве плацдарма для продвижения дальше на юг и восток против Парфии, но после так тяжело доставшегося и преждевременно провозглашенного мирного урегулирования этой державы с Арменией это кажется маловероятным. Возможно, Нерон на этом этапе просто намеревался занять Кавказ, а затем посмотреть, как будут развиваться события. Не исключена также вероятность, что его министры, с их торговыми связями на Востоке, преследовали цели расширения торговли, особенно потому, что именно в это время римляне узнали через посредников о торговых операциях Китая в Гималаях.
   Но личный интерес Нерона, как интерес Цезаря до него и других римских правителей после него, был, вероятно, привлечен людьми, которые льстиво сравнивали его с Александром Великим. Сенека и Лукан придерживались высокомерного отношения меньшинства, когда за несколько лет до этого считали Александра Македонского «ничтожным, несчастным, безумным, мечущимся» человеком (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 91, 94, 119).
   Для Нерона Александр Македонский был прежде всего знаменитой легендой, а легенду Нерон с его греческими вкусами, весьма вероятно, находил более притягательной, чем даже отвращение, которое он ранее питал к войнам. И доказательством того, что миф об Александре привлекал его, послужило образование нового легиона, который составляли италийцы ростом в шесть футов, потому что Нерон назвал его «фалангой Александра Великого».
   Другие легионы для экспедиции можно было собрать из римских западных армий, так как теперь на границе с Парфией царил мир. И Нерон также приказал провести набор солдат в Германии, Британии и на Данувии. Эти далеко идущие приготовления были отмечены чеканкой серебряных монет, изображавших легендарного Орла и два стандарта. Композиция была традиционной, такой, какой она была на знаменитых монетах, которые все еще находились в обращении, отчеканенных сто лет назад. Первым, выпустившим такие монеты, был Антоний, от которого, как полагал Нерон, происходила его бабка по отцу. Основанием для выпуска этих первых монет послужила военная кампания в Акции (морская битва), выигранная другим предком Нерона – Августом. И Август, и Антоний стремились завоевать Восток, и Нерон намеревался превзойти их обоих, хотя маловероятно, что он сам появился бы на поле битвы, поскольку раньше он никогда этого не делал. Однако было бы довольно быть Александром по доверенности, а потом отпраздновать соответствующий триумф.

Мятеж в Галлии

   Но этой задуманной экспедиции не суждено было случиться. Поскольку в день годовщины смерти своей матери – а именно примерно в середине марта 68 года – Нерон получил известие о том, что один из его провинциальных наместников поднял мятеж. Это был Гай Юлий Виндекс, наместник Галлии, скорее ее центральной части – Лугдунской, столицей которой был важный город Лугдун (Лион) [38], при слиянии рек Роны и Саоны. Несмотря на то что Галлия успешно процветала, к Виндексу, который сам претендовал на царское галльское происхождение, присоединились многочисленные войска, находившиеся вне метрополии, особенно из богатых центральных племен. Это было вызвано, до некоторой степени, тем фактом, что под его командованием не было легионеров. Поэтому, несмотря на отсутствие регулярных войск, он собрал силу, составляющую сто тысяч воинов. Лугдун, с его выраженными традициями лояльности императору, не встал на его сторону, зато к нему присоединилось другое поселение римских граждан, которое было соперником Лугдуна, а именно Виенна (Вьенна), расположенная ниже на Роне в примыкающей провинции Нарбонской Галлии, южной части Франции.
   Виндекса описывают храбрым, отважным и умным человеком. Единственное, что говорит не в его пользу (если только он не забавлялся таким образом, устраивая розыгрыши), так это то, что он белил свое лицо. Толпы охотников за наследством, которые окружали знатных людей, относились к нему с особым уважением и старались служить с особым усердием. Правительство Нерона обвинило его в раздувании мятежного галльского национализма, но монеты, которые тогда отчеканил Виндекс, без упоминания своего имени, в Виенне, содержали девизы, которые отрицают любую связь с узкими интересами галлов. Основной мотив – Свобода и Месть (именно это и означает имя Виндекс), то есть освобождение римских граждан и других подданных империи, где только возможно, от якобы деспотии и тирании правления Нерона.
   Виндекс издал воззвание, где перечислялись сумасбродства императора, но главное, что он имел в виду, несомненно, была опасность, исходящая от Нерона, которая тогда угрожала каждому наместнику провинции каждый день их жизни. Однако, хотя в его официальной речи прослеживались республиканские традиции, Виндекс не предусматривал того, что Рим может обойтись вообще без императора. Восстановить республиканское правительство не представлялось возможным. Старая система исчезла более чем за три поколения до этого и теперь была невозвратимой. Его стремлением была замена Нерона каким-нибудь другим императором: неким конституционным правителем, каким был Август или сам Нерон в первые годы своего правления.
   Однако сам Виндекс не стремился занять это положение. Вместо этого он предложил возглавить свое движение другой, гораздо более выдающейся фигуре. Это был Гальба, семидесятитрехлетний наместник Ближней Испании (Испания Тарраконская). Гальба был очень состоятельным и очень скупым членом одного из немногочисленных выживших семейств староримской аристократии. Когда-то ему сильно симпатизировала жена Августа Ливия. За тридцать пять лет до этого он имел должность консула, а затем, после продолжительной и неординарной карьеры, был назначен Нероном на настоящий пост в 60 году. Гальба старался держаться в тени в Испании, поскольку знал, что император способен обратить свой гнев на энергично действующих наместников. Но Гальбе все равно не удалось поддерживать хорошие отношения с личными агентами Нерона в провинции, поэтому была причина опасаться, что следующий удар будет нацелен на него. Гальба знал, что может положиться на поддержку народа в Испании, особенно потому, что погубленное Нероном семейство Сенеки Аннея наверняка оставило многих из их феодальных клиентов недовольными.
   Однако Гальба был стар и слаб здоровьем, и у него был только один легион, поэтому он и мешкал.
   Но дальнейшая отсрочка стала невозможной, когда наместник юго-западной Франции (Аквитании) написал ему, взывая к его помощи против Виндекса, от имени Нерона. Светоний пишет, что «его просил о помощи аквитанский легат».
   Как заметил командующий легионом Гальбы, даже обсуждать подобную просьбу означало предательство по отношению к Нерону: просто нужно было решить, кого поддерживать. Итак, 2 апреля 68 года в воззвании в Карфагене (Carthage Nova) Гальба открыто выступил против императора. Но он все еще не соглашался, чтобы его провозгласили его преемником, называя себя военачальником и представителем Сената и римского народа. Он и Виндекс теперь стали фактически союзниками. Гальбу также поддерживал Отон, который занимал пост наместника Лузитании (Португалия) с тех пор, как он вынужден был поспешно покинуть Рим, оставив Поппею императору. Но Отон также мог дать только очень небольшое количество солдат. Поэтому Гальба начал набирать еще один легион из испанцев. Однако этого все еще было не вполне достаточно.
   Единственная большая концентрация войск во всей западной половине империи находилась далеко за Рейном; и теперь все зависело от нее. Рейнские армии были распределены между двумя военными округами – находились в Нижней и Верхней Германии. Наместник Нижней Германии был человеком, неспособным принимать решения. Следовательно, хозяином положения стал его коллега в Верхней Германии. Занимавшим эту должность и командующим войсками, расквартированными в Могонтиаке (Майнц), был Луций Вергиний Руф, пользовавшийся глубоким уважением человек из Медиолана (Милан) и один из основных предводителей группы знати с севера Италии. И вот после некоторого перерыва Вергиний двинулся вперед. Он оставил Рейн и направился на юг, по крайней мере с тремя легионами и соответствующими вспомогательными войсками, но ни в коей мере не с теми намерениями, на которые надеялся Гальба, поскольку в этих событиях Вергиний не поддерживал Виндекса, а боролся против него.
   Сведения о его действиях, дошедшие до нас, почти полностью затмили антинероновскую политику, которой такие, как он, лидеры считали удобным придерживаться при последующих правлениях. Далеко от правды, например, то, что говорится в его эпитафии, где он или его наследники не упоминают о том, что Вергиний помогал Нерону, а предполагают, что в борьбе с Виндексом он патриотично подавлял угрозу галльского национализма. Плиний Младший упоминает в своих письмах надпись на могиле Вергиния Руфа: «Здесь покоится Руф, что Виндекса в битве осилил, Родине власть передал, но не оставил себе» (Письма Плиния Младшего, VI, 10; IX, 19) [39].
   В действительности, однако, не только неточно дано описание целей, которые преследовал Вергиний, но и не сказано, что сам Вергиний преданно действовал в поддержку Нерона. Верно, что могли быть моменты, когда он не намеревался делать этого. Во-первых, он медлил с выступлением, хотя находился в немногодневном переходе от Виндекса, ему потребовалось два месяца, чтобы отреагировать. И когда он наконец выступил, то связался с Виндексом и договорился о встрече с ним, на которой никто из посторонних не присутствовал. Предположительно, они обсуждали, может ли Вергиний присягнуть на верность Гальбе. Но, если так, ничего из этого не вышло, поскольку к концу мая эти две армии пришли в столкновение и вступили в бой. Битва состоялась под Везонтионом (Безансон), Виндекс был разбит и умер, вероятно покончив жизнь самоубийством. Впоследствии говорили, что обе армии настояли на сражении против воли своих командующих, «…войска Вергиния и Виндекса чуть ли не силою заставили своих полководцев – точно колесничих, которые уж не могут удержать вожжи, – решиться на битву и сошлись в жестокой сече…» (Плутарх. Гальба, 6).
   Но это была попытка сделать вид, что Вергиний не принимал решения сражаться в защиту Нерона, что на самом деле было не так.
   Тогда, в таком важном кризисе, очень высокопоставленный военачальник не счел достойным оставить императора, и легионеры также не покинули его. Нерона часто обвиняли в том, что он никогда не посещал свои легионы, а что касается Рейнских гарнизонов, он недавно сместил и казнил их последних двух командиров. Но, несмотря на это и на задержки в выплате денежного довольствия и несмотря на его артистические вкусы, армии на германской границе остались верными потомку Августа. Что же касается Вергиния, то либо немного позже, либо, возможно, раньше были предложения, чтобы он провозгласил себя императором. Но вместо этого он по велению долга возвратился в свои провинции, и по крайней мере не под стражей. Гальба, услышав о смерти Виндекса, послал Вергинию просьбу о сотрудничестве, а затем в отчаянии удалился в далекий испанский городок Клуния.

Реакция Нерона на критическую ситуацию

   Нерон прекрасно владел ситуацией. Когда известие о мятеже Виндекса в первый раз было доставлено ему в Неаполис, он сначала не обратил на это внимания и не предпринял никаких действий – в течение восьми дней он продолжал ежедневно посещать гимнасий, хотя вызывающее особое беспокойство сообщение, которое прибыло, когда он сидел за столом на пиру, действительно сорвало с его уст раздраженную угрозу о расправе. В конце концов Нерон написал письмо Сенату, извинившись за свое отсутствие по причине болезни горла, и попросил от своего имени и от имени Рима сместить Виндекса с его поста.
   Но больше всего задело императора донесение, которое пришло вскоре после этого, сообщающее о том, что Виндекс сказал о нем. Нерона не столько возмутило, что мятежник называл его прежним именем Домиций Агенобарб вместо принятого императорского звучного имени Нерон. Он и сам, по его словам, подумывал о том, не взять ли ему свое родовое имя назад. Но утверждение Виндекса, что он плохо играет на кифаре, сильно задело императора, и он обходил всех своих друзей, спрашивая, согласны ли они, что это заявление чрезвычайно возмутительно. Наконец, Нерон вернулся в Рим, но так и не появился ни перед Сенатом, ни перед народом. Когда его советники по его же немедленному требованию навестили его, он быстро свернул собрание и провел остаток дня, показывая им недавно изобретенный орган, приводимый в действие с помощью гидравлического устройства, и объясняя, что нашел способ, как сделать так, чтобы подобные органы производили более громкие и более музыкальные звуки.
   Услышав о воззвании Гальбы в Карфагене, Нерон упал в обморок. Но женщина, которая когда-то была его нянькой, утешила его, и он достаточно быстро пришел в себя, чтобы набросать несколько четверостиший, высмеивающих зачинщиков бунта. Затем Нерон отправился в театр. Какому-то актеру достались громкие аплодисменты, на что Нерон послал ему записку, уверяя, что тот нечестно воспользовался тем, что император занят другими делами.
   Сенат должным образом объявил Гальбу врагом народа, а Нерон отхватил значительный кус его собственности, на какой только мог наложить руку, пока тот колебался. Тогда в конце апреля, перед битвой под Везонтионом, император сделал вызывающий жест, приняв консульство без коллеги, как поступил Помпей в прошлом веке в другой столь же критический момент. Нерон также начал вербовку в армию, набирая новый легион из моряков в Мизенах, морской базе рядом с Неаполисом. Более того, были назначены два новых главнокомандующих в Северную Италию: Петроний Турпилиан, бывший наместник Британии, который помогал Нерону раскрыть заговор Пизона, и другой бывший консул Рубрий Галл. Чтобы обеспечить их ударной силой, Нерон собрал войско в три легиона, частично из области Данувия, а частично из Британии, которые предназначались для экспедиции на Кавказ, и новая фаланга Александра Великого, сформированная для тех же целей, была отправлена в Галлию, чтобы усилить верноподданный Лугдун. В Африку, где его военачальник в Нумидии (Восточный Алжир) начинал действовать в одиночку и по-пиратски, он отправил Кальвию Криспиниллу, женщину, которая присматривала за Спором – если только, что тоже возможно, она не сбежала туда по собственной воле немного позднее. «…Криспинилла… отправилась в Африку с целью убедить Клодия Макра взяться за оружие…» (Тацит. История, 1, 73).
   Император также пытался собрать денег. Но ни одна из этих мер не была слишком эффективной, поскольку его собственная позиция была неуверенной.
   «…уходя однажды с пира, поддерживаемый друзьями, он заявил, что, как только они будут в Галлии, он выйдет навстречу войскам безоружный и одними своими слезами склонит мятежников к раскаянию, а на следующий день, радуясь среди общего веселья, споет победную песнь, которую должен сочинить заранее»
(Светоний. Нерон, 43).
   А затем Нерон объявил, что будет проводить игры в честь победы, на которых сам будет играть на свирели и флейте, а также на своем новом водяном органе. Кроме того, даже если он и потеряет свой трон, говорил он, то сможет зарабатывать себе на жизнь своим искусством.

Конец

   На каком-то этапе в этот период два командира преторианцев, Тигеллин и Нимфидий Сабин, решили, что не стоит больше предпринимать попыток помочь Нерону. Даже известие о победе под Везонтионом, которое наверняка достигло Рима через несколько дней, очевидно, не заставило их изменить свое решение, поскольку дело уже зашло слишком далеко.
   Точная роль, которую играл Тигеллин, не ясна. Возможно, он намеренно оставил Нерона [40], а может быть, нет. Он страдал от неизлечимой болезни (по утверждению Плутарха, «Тигеллин… был наказан… неисцелимыми телесными недугами») [41], и не исключена возможность, что он вообще уехал из Рима. Во всяком случае, он не предпринял никаких действий от имени императора. Инициатива, значит, по утверждению того же Плутарха, лежала на его коллеге Нимфидий (см.: Плутарх. Гальба, 2).
   Нимфидий, очевидно, пришел к заключению, что Нерон настолько потерял связь с реальностью, что военная присяга в верности больше не имеет силы. Сподвижники императора разбежались на все четыре стороны. Представителей аристократического класса, совершенно нелояльных из-за казней в их рядах, тайно навестил человек, являющийся доверенным лицом Гальбы, – его вольноотпущенник Икел Марциан. Солдаты германского гарнизона оставались верными императору, но из-за такой задолженности в выплате денежного довольствия разве можно было полагаться на легионеров? Что же касается римского народа, Нерон считал, что все еще пользуется народной любовью, и черновик обращения к римскому народу позднее был найден среди его документов. Но население Рима переживало нехватку зерна, а прибывающие корабли везли песок для какого-то придворного представления борцов! Массовое появление оскорбительных надписей показывало, что репутация императора в столице переживает не лучшие времена. Однако Нерона погубили не эти слои населения. Что же касается Сената, армии и народа, Нерон еще смог бы спасти положение, если бы только предпринял энергичные действия. Его большим просчетом было сохранение личного доверия к командирам преторианцев и особенно к Нимфидию, что оказалось фатальным.
   Сообщение о победе под Везонтионом было более чем уравновешено плохими известиями, которые резко усилили природную склонность Нерона к панике. Ведь 8 июня прибыл доклад, что «взбунтовались и остальные войска» (Светоний. Нерон, 47).
   Вероятно, Рубрий Галл – один из двух военачальников, которые были посланы командовать армией в Северной Италии, – теперь решил оставить Гальбу, таким образом лишив возможности действовать своего коллегу Турпилиана, который, очевидно, сохранил лояльность императору, но не мог ничего сделать.
   Именно в этот момент Нерон решил уехать. Как долго эта мысль зрела в его мозгу, мы не можем сказать. Но теперь, во всяком случае, он задумал уехать немедленно, не теряя ни одного дня. Целью его был Египет, единственная большая провинция, которой, по обычаю, управлял собственный агент императора, не являющийся членом Сената (в то время отступник-иудей Тиберий Юлий Александер был на этом посту). Нерон, который и так планировал посетить эту страну во время своей предыдущей поездки за пределы империи, считал, что она ему верна.
   Итак, Нерон отдал приказ своим наиболее заслуживающим доверия министрам спешить в Остию и готовиться к отплытию, а сам намеревался немедленно присоединиться к ним.
   Он покинул Золотой дворец в тот же день и преодолел небольшое расстояние до своей усадьбы в Сервилиевых садах, по пути к римским Остийским воротам. Там он отдохнул. Но после короткого сна, проснувшись, обнаружил, что отряда телохранителей-преторианцев, которые стояли на посту снаружи, там больше не было. Несмотря на то что сам Нимфидий посоветовал ему остановиться в Сервилиевых садах, как только Нерон покинул Золотой дворец, командир отряда поспешил в лагерь преторианцев и сказал охранникам, что император уже сбежал в Египет. Тогда Нимфидий, в сопровождении группы сенаторов, предложил преторианцам награду в размере 30 тысяч сестерциев каждому и вынудил их провозгласить императором Гальбу.
   Нерон оказался в отчаянном положении, оставшись без преторианских телохранителей и их командиров.
   То, что последовало за этим, непременно должно быть поведано словами Светония, хотя его повествование отличается от отчета Диона Кассия и оставляет много вопросов без ответов. В частности, последовательность событий, как она описывается здесь, предполагает, что среди людей, сопровождавших Нерона в последние часы его жизни, наверняка были предатели, хотя Светоний, давая такие подробности, ничего не говорит об этом. Тем не менее это описание является его шедевром.