От Балтики до Центральной Африки
Довольно значительным достижением за правление Нерона было то, что экспедиции из Рима посещали не только Балтику, но и Центральную Африку. Африканская экспедиция, которая, вполне вероятно, отправилась из Рима в 61 году, состояла из небольшого отряда преторианских охранников, включая, возможно, пару офицеров.
Приплыв в Египет, они пересекли южную границу империи недалеко от 1-го катаракта (First Cataract), в месте теперешней границы Египта с Суданом, и затем проследовали на юг, в Судан. Они пересекли Нил с Атбарой и достигли Мероэ (Bakarawiga), столицы Напаты – независимого государства, с которым Рим поддерживал отношения.
Здесь жители Напаты обеспечили им военный эскорт, и они двинулись дальше на юг. В конце концов они подошли к необъятным болотам, где видели растения, настолько «перепутанные с водой», что они были непроходимы, за исключением, возможно, каноэ на одного человека. Это описание явно указывает на Судан, болотистую область плавающих островов из растительности на Белом Ниле к югу от Малакаля, на Верхнем Ниле – в провинции Судана – область, которая была вновь открыта лишь в 1839-1840 годах.
Исследователи проникли за тысячи миль вне границы империи, если считать по прямой, в действительности конечно же их путешествие длилось гораздо дольше. Когда они, в конце концов, снова вернулись домой, их расспрашивал о путешествии Сенека, который выслушал их рассказы о длиннохвостых попугаях, носорогах, слонах, бабуинах с собачьими лицами – и, если уж на то пошло, также и о людях с собачьими головами. Они также показали ему – или скорее подарили – немного эбенового (черного) дерева, что привезли с собой. Но они были вынуждены сообщить, что царство Напата бедно и слабо, мало заселено, а его столица Мероэ в упадке. Поэтому, если Нерон и его правительство надеются воспользоваться этим государством в качестве плацдарма для политической экспансии, они больше не станут принимать в этом участия.
Однако причина, по которой император и Сенека отложили эту замечательную экспедицию, остается непонятной. Что было причиной – интересы торговые, политические или научно-исследовательские? Торговля и политика не были связаны так близко, как стали восемнадцать веков спустя, и императорская поддержка коммерческих начинаний была в основном косвенной, состоящей в обеспечении мира, надежных дорог и безопасных морских путей, по которым один корабль мог перевозить шестьсот человек. Однако императоры, естественно, благоволили деловой активности, что означало не только преуспевание, но и спокойствие, или, другими словами, удовлетворение политических амбиций.
Министры Нерона тоже имели причины придерживаться той же линии, поскольку были греками, а люди восточного происхождения были знакомы со всеми восточными купцами, которые контролировали торговлю империи. Более того, это было время, когда вольноотпущенники восточного происхождения делали себе сенсационные состояния, – тип людей, которых Петроний выводит в образе миллионера Трималхиона, добившегося успеха лишь благодаря самому себе.
«Но человек никогда не бывает доволен: вздумалось мне торговать. Чтобы не затягивать рассказа, скажу коротко – снарядил я пять кораблей. Вином нагрузил, – оно тогда на вес золота было, – и в Рим отправил. Но подумайте, какая неудача: все потонули. Не выдумка, а факт:
в один день Нептун проглотил тридцать миллионов сестерциев. Вы думаете, я пал духом? Ейей, я даже не поморщился от этого убытка. Как ни в чем не бывало снарядил другие корабли, больше, и крепче, и удачнее, так что никто меня за слабого человека почесть не мог… В первую же поездку округлил я десять миллионов. Тотчас же выкупил я все прежние земли моего патрона. Домик построил; рабов, лошадей, скота накупил; к чему бы я ни прикасался, все вырастало как медовый сот. А когда стал богаче, чем вся округа, тогда – руки прочь: торговлю бросил и стал вести свои дела через вольноотпущенников» (.Петроний. Сатирикон, 76).
Неспокойные моря тогда невозможно было проконтролировать. Но контролировать законность человеческих поступков – можно. И обеспечение безопасных условий для торговли было одним из мотивов, которые заставляли имперское правительство уделять неустанное внимание поддержанию безопасности по всей империи. Чтобы иметь мир внутри границ, необходимо было иметь хорошие отношения с народами, живущими вне их, – лучше всего (чего прежним императорам не удалось достичь в Британии), если возможно, поддерживать непрерывный пояс небольших государств, которые, будучи независимыми для видимости, в действительности зависели бы от римского покровительства. Экспедиция в Центральную Африку была связана именно с такими соображениями. Напата, если бы она не оказалась такой слабой, могла бы стать именно такого рода буферным государством, с которым римлянам нравилось бы поддерживать отношения. Возможно, римские гости оказывали ей поддержку, какую только могли, выступая против ее соседа с другой стороны – Аксума в Эфиопии. Но на востоке обоих царств простиралось Красное море, в котором римляне и их левантийские грузоотправители были чрезвычайно заинтересованы из-за торговли с Индией, которая в то время уже вела торговлю, основываясь на гораздо более точных знаниях о муссонах. Вполне возможно, хотя это до сих пор не ясно, что люди из центральной части Римской империи оккупировали некое место на юго-западе Аравии недалеко от Адена, возможно Сиагрос (Syagros), Кейп-Фартак (Cape Fartak). И что за время правления Нерона путешественники с территории империи достигли даже мест дальше к югу – вплоть до места, носившего название Мунуфиас (Menuthias), что было Занзибаром или Пембой.
Приплыв в Египет, они пересекли южную границу империи недалеко от 1-го катаракта (First Cataract), в месте теперешней границы Египта с Суданом, и затем проследовали на юг, в Судан. Они пересекли Нил с Атбарой и достигли Мероэ (Bakarawiga), столицы Напаты – независимого государства, с которым Рим поддерживал отношения.
Исследователи проникли за тысячи миль вне границы империи, если считать по прямой, в действительности конечно же их путешествие длилось гораздо дольше. Когда они, в конце концов, снова вернулись домой, их расспрашивал о путешествии Сенека, который выслушал их рассказы о длиннохвостых попугаях, носорогах, слонах, бабуинах с собачьими лицами – и, если уж на то пошло, также и о людях с собачьими головами. Они также показали ему – или скорее подарили – немного эбенового (черного) дерева, что привезли с собой. Но они были вынуждены сообщить, что царство Напата бедно и слабо, мало заселено, а его столица Мероэ в упадке. Поэтому, если Нерон и его правительство надеются воспользоваться этим государством в качестве плацдарма для политической экспансии, они больше не станут принимать в этом участия.
Министры Нерона тоже имели причины придерживаться той же линии, поскольку были греками, а люди восточного происхождения были знакомы со всеми восточными купцами, которые контролировали торговлю империи. Более того, это было время, когда вольноотпущенники восточного происхождения делали себе сенсационные состояния, – тип людей, которых Петроний выводит в образе миллионера Трималхиона, добившегося успеха лишь благодаря самому себе.
«Но человек никогда не бывает доволен: вздумалось мне торговать. Чтобы не затягивать рассказа, скажу коротко – снарядил я пять кораблей. Вином нагрузил, – оно тогда на вес золота было, – и в Рим отправил. Но подумайте, какая неудача: все потонули. Не выдумка, а факт:
в один день Нептун проглотил тридцать миллионов сестерциев. Вы думаете, я пал духом? Ейей, я даже не поморщился от этого убытка. Как ни в чем не бывало снарядил другие корабли, больше, и крепче, и удачнее, так что никто меня за слабого человека почесть не мог… В первую же поездку округлил я десять миллионов. Тотчас же выкупил я все прежние земли моего патрона. Домик построил; рабов, лошадей, скота накупил; к чему бы я ни прикасался, все вырастало как медовый сот. А когда стал богаче, чем вся округа, тогда – руки прочь: торговлю бросил и стал вести свои дела через вольноотпущенников» (.Петроний. Сатирикон, 76).
Неспокойные моря тогда невозможно было проконтролировать. Но контролировать законность человеческих поступков – можно. И обеспечение безопасных условий для торговли было одним из мотивов, которые заставляли имперское правительство уделять неустанное внимание поддержанию безопасности по всей империи. Чтобы иметь мир внутри границ, необходимо было иметь хорошие отношения с народами, живущими вне их, – лучше всего (чего прежним императорам не удалось достичь в Британии), если возможно, поддерживать непрерывный пояс небольших государств, которые, будучи независимыми для видимости, в действительности зависели бы от римского покровительства. Экспедиция в Центральную Африку была связана именно с такими соображениями. Напата, если бы она не оказалась такой слабой, могла бы стать именно такого рода буферным государством, с которым римлянам нравилось бы поддерживать отношения. Возможно, римские гости оказывали ей поддержку, какую только могли, выступая против ее соседа с другой стороны – Аксума в Эфиопии. Но на востоке обоих царств простиралось Красное море, в котором римляне и их левантийские грузоотправители были чрезвычайно заинтересованы из-за торговли с Индией, которая в то время уже вела торговлю, основываясь на гораздо более точных знаниях о муссонах. Вполне возможно, хотя это до сих пор не ясно, что люди из центральной части Римской империи оккупировали некое место на юго-западе Аравии недалеко от Адена, возможно Сиагрос (Syagros), Кейп-Фартак (Cape Fartak). И что за время правления Нерона путешественники с территории империи достигли даже мест дальше к югу – вплоть до места, носившего название Мунуфиас (Menuthias), что было Занзибаром или Пембой.
Научные исследования
Нерон с готовностью заражался энтузиазмом исследовательских проектов. Именно он пытался измерить глубины предположительно бездонного озера Алкион рядом с Лерной в Греции с помощью звука. Таким отношением он во многом обязан Сенеке, который был страстно заинтересован в исследованиях с научной точки зрения. В юности он жил в Египте и написал монографию об этой стране, а кроме того, он изучал Индию. Теперь он готовил материал для восьмитомного труда, озаглавленного «Естественные вопросы», большая часть которого сохранилась до наших дней. Его предметом служила естественная наука во многих аспектах – природа огня, воздуха и воды, природа ветров, землетрясений и комет. Неудивительно, что Сенека хотел расспросить людей, вернувшихся из Центральной Африки, поскольку надеялся, что они открыли истоки Нила.
Подобная деятельность не соответствовала его философской убежденности, что земля – это единое братство людей, объединенных Римом.
Ничто на своих не оставил местах Мир, открытый путям, Индийцев поит студеный Араке, Из Рейна перс и Альбиса пьет.
(Сенека. Медея, 370)
«Естественные вопросы» выражают ту же самую мысль более детально. Наверняка Нерона ободряли слова Сенеки, обращенные к нему или к его совету с предсказаниями – сделанными в просветительском, научном стиле – того, что люди будущих поколений будут знать гораздо больше, чем современники Сенеки, что многое останется векам, в которых сотрутся их имена: мир сам по себе не так уж велик, если не считать того, что он ставит вопросы, достаточно великие… Великие открытия совершаются медленно, особенно когда работа спорится неспешно.
И Сенека, будучи испанцем – младшим соотечественником великого географа Помпония Мелы, хотя тот был родом из Тингентеры рядом с Гибралтаром, – записал некоторые незаурядные примеры на тему, о которой он думал. С одной стороны, он был убежден, что Испания вскоре будет общаться с Индией через океан. Он предсказал открытие новой трансатлантической земли, которая заменит полулегендарную Тулу (Исландия или Норвегия) как край земли. Грекосирийский ученый предыдущего века Посидоний сказал, что Испания и Индия находятся на расстоянии 7700 миль. Но Сенека с оптимизмом, не оправданным до эры аэропланов, полагал, что вскоре можно будет добраться из одной страны в другую всего за несколько дней.
Подобная деятельность не соответствовала его философской убежденности, что земля – это единое братство людей, объединенных Римом.
Ничто на своих не оставил местах Мир, открытый путям, Индийцев поит студеный Араке, Из Рейна перс и Альбиса пьет.
(Сенека. Медея, 370)
«Естественные вопросы» выражают ту же самую мысль более детально. Наверняка Нерона ободряли слова Сенеки, обращенные к нему или к его совету с предсказаниями – сделанными в просветительском, научном стиле – того, что люди будущих поколений будут знать гораздо больше, чем современники Сенеки, что многое останется векам, в которых сотрутся их имена: мир сам по себе не так уж велик, если не считать того, что он ставит вопросы, достаточно великие… Великие открытия совершаются медленно, особенно когда работа спорится неспешно.
И Сенека, будучи испанцем – младшим соотечественником великого географа Помпония Мелы, хотя тот был родом из Тингентеры рядом с Гибралтаром, – записал некоторые незаурядные примеры на тему, о которой он думал. С одной стороны, он был убежден, что Испания вскоре будет общаться с Индией через океан. Он предсказал открытие новой трансатлантической земли, которая заменит полулегендарную Тулу (Исландия или Норвегия) как край земли. Грекосирийский ученый предыдущего века Посидоний сказал, что Испания и Индия находятся на расстоянии 7700 миль. Но Сенека с оптимизмом, не оправданным до эры аэропланов, полагал, что вскоре можно будет добраться из одной страны в другую всего за несколько дней.
Глава 8. НОВЫЕ СОВЕТНИКИ И НОВАЯ ЖЕНА
В 62 году умерло сразу несколько человек, которые играли важную роль в жизни Нерона. Четыре из этих смертей мало отразились на нем, поскольку умершие потеряли свое влияние на него задолго до этого. Двое из них были прежними министрами – Паллант, который достиг могущественного положения при Клавдии, и Дорифор, который, как предполагается, был любовником Нерона в его юные годы. Нет причин верить неизбежным слухам, что он ускорил конец их обоих.
Однако с двумя другими, Рубеллием Плавтом и Фаустусом Суллой, дела обстояли по-иному. Рубеллий мог похвастать происхождением от Августа, что было почти сравнимым с происхождением самого Нерона, а Сулла, потомок великого диктатора, носившего то же имя, и Помпея, был женат на одной из дочерей Клавдия. Как и двое министров, умерших в том же году, они сошли с римской сцены за несколько лет до этого. Ведь Рубеллий и Сулла жили в изгнании. Но, как мы уже могли убедиться, ни одному частному лицу, имеющему отношение к императорскому дому, не позволялось продлить свое существование на долгие годы, и люди в ссылке обычно жили недолго, поскольку было довольно легко передать приписываемые им высказывания подозрительному Нерону. Решение предать их смерти, по словам Тацита (что усиливает их трагедийность), было принято из-за смерти другого человека, которая послужила жестоким прецедентом и в общем оказала большое и далеко идущее влияние на правительственную политику. Имеется в виду смерть Бурра. Предполагалось, что снова подействовал яд императора, хотя Бурр, по-видимому, почил вследствие естественной причины – абсцесса или рака шеи или горла.
Нерон решил заменить его, как командира преторианской гвардии, не одним офицером, а двумя, – решение, которому отдавалось предпочтение в ранние дни правления Августа. Количество административной, юридической и консультативной работы, предусматриваемой этой должностью, помимо чисто военных обязанностей и членства в императорском совете, оправдывало разделение должности на двоих, что также помогало предотвратить опасность того, что командир охраны может обрести слишком большую власть. Но это разделение ни в коей мере не означало, что один из коллег станет ближе императору, чем другой. Так было и сейчас. Одним из двух новых командиров стал Фений Руф, любимый караульными стражами и пользующийся всеобщей популярностью, поскольку прежде отвечал за поставки в Рим зерна и справлялся со своими обязанностями без какой бы то ни было выгоды для себя. Но он не был слишком впечатляющей личностью, и его быстро затмил другой командир, разделявший с ним пост, – Гай Офроний Тигеллин.
Карьера Тигеллина была необычной. Он доводился сыном сицилийцу из Агригента, который счел благоразумным покинуть остров. Юноша воспитывался среди домашней челяди Агриппины и ее сестры и был изгнан Калигулой по подозрению в прелюбодеянии сразу с двумя этими высокими матронами. Пожив некоторое время в Греции, занимаясь рыбной ловлей, он снова появился в Южной Италии. Здесь он сделал себе состояние, став землевладельцем и заводчиком скаковых лошадей для цирка, и именно этим он привлек расположение Нерона, который сделал его начальником караула. Теперь, в 62 году, он разделял с Фением Руфом пост командира преторианской гвардии.
Тацит приписывает Тигеллину отталкивающий характер, обвиняя его в разврате, вероломстве, жестокости, жадности и циничной торговле человеческими жизнями.
«…Тигеллин, человек темного происхождения, провел молодость в грязи, а старость – в бесстыдстве» (Тацит. История, 1, 72).
Был ли он, следовательно, назначен на этот высокий пост потому, что был любителем лошадей, как Нерон, или же потому, что они питали страсть к одинаковым развлечениям? Это не могло быть решающим доводом для назначения на столь высокий пост, если бы правление проявляло высокую степень ответственности. Мы, конечно, не знаем ничего хорошего о Тигеллине. Но ненависть к нему Тацита внушает нам подозрения, что новый командир должен был быть человеком, обладающим гораздо большими способностями, чем об этом пишет Тацит, хотя, возможно, и не лучшими качествами. Историк был снобом, который не одобрял людей скромного происхождения, обретших власть, и он особо обвиняет Тигеллина не только в порочном детстве и беспутной юности, но и в низком происхождении. К тому же Тацит видел в нем перевоплощение и повторение пугала Сеяна, чье пребывание на том же самом посту при Тиберии, по его мнению, сделало это правление решающей эпохой римского вырождения. Вдобавок Тигеллин занял место Сенеки, чью сторону, по-видимому, поддерживает Тацит.
Действительно, назначение Тигеллина сразу после смерти Бурра подтолкнуло Сенеку к решению удалиться в отставку. Волны критики, направленной против него, всегда значительные, теперь, по-видимому, стали гораздо сильнее, чем он мог с ними справиться. Сенека занимал слишком изолированное положение, чтобы быть в силах продолжать полезную карьеру советника императора. Очевидно, критика была нацелена на его огромное состояние, но гораздо более серьезным был тот факт, что император больше не желал его видеть.
Очевидно, разнообразные философские высказывания Сенеки могли быть, и несомненно были, истолкованы как порицание вкусов императора, к примеру его страсти к гонкам на колесницах, пению и атлетике, а также к ношению эксцентричных нарядов. И вне всякого сомнения, всегда находились люди, готовые донести Нерону, что написанное или сказанное Сенекой можно счесть за критические замечания в адрес принцепса. Когда Сенека пошел к нему, чтобы объявить о своей отставке под тактичным предлогом необходимости управления своими обширными владениями, Тацит блестяще воспроизводит обмен неискренними любезностями между ними. Нерон, по его словам, убеждает его не уходить в отставку. Но Сенеку было не уговорить.
«И Сенека в заключение их беседы, как это неизменно происходит при встречах с властителями, изъявляет ему благодарность, но вместе с тем немедленно порывает со сложившимся во времена его былого могущества образом жизни: перестает принимать приходящих с приветствиями, избегает появляться в общественных местах в сопровождении многих и редко оказывается в городе, ссылаясь на то, что его удерживают дома нездоровье или философские занятия» (Тацит. Анналы, XIV, 56).
С тех пор произведения Сенеки резко увеличились в объеме. Новые работы включали трактат «О досуге», «Естественные вопросы» и изящные нравственные письма к Луцилию Младшему. Когда-то их было больше ста двадцати четырех, из числа дошедших до нас, хотя Луцилий не просил столь многочисленных советов, вылившихся в тома.
Удаление Сенеки и Бурра привело к тому, что Нерон потерял осторожность и набрался храбрости, чтобы развестись с Октавией. Их брак был полной катастрофой: она совершенно не привлекала его. И похоже, у Октавии не было перспектив заиметь ребенка – либо потому, что ей не удавалось забеременеть, либо потому, что ее муж не мог заставить себя выполнять супружеские обязанности. Но римские правители, как зачастую показывают отчеканенные ими монеты, были сильно озабочены тем, чтобы иметь детей и наследников, чтобы защитить свое положение от возможных претендентов.
Кроме того, Нерон оставил Акте и влюбился в другую женщину, Поппею. Ранее отмечалось, что древняя традиция относить ее большое влияние к 59 году, вероятно, фальсифицирована, поскольку еще до 62 года император сменил ее на другую. Это был решительный и, возможно, рискованный шаг, заключавшийся в унижении молодой жены из императорского рода, чей отец был предшественником самого Нерона. Сенека и Бурр не могли бы одобрить этого развода, но теперь их уже не было рядом. И сразу через год после расставания Нерона с Акте Поппея забеременела. Теперь наконец у Нерона появился шанс получить наследника вместе с женой, которую он находил определенно более привлекательной, чем Октавия. И он сделал решительный шаг.
Инсценировка предположительной виновности Октавии, казалось, была невыразимо грязной.
Для того чтобы примирить Сенат, народ и армию с устранением женщины столь высокого происхождения, необходимо было основательно запятнать ее репутацию грязью. Для этого был подкуплен кто-то из ее домашней челяди и принужден был сообщить, что у его хозяйки была преступная любовная связь с александрийским рабом, игравшим на флейте. Ее слуги подвергались допросам и пыткам, но многие из них остались неколебимо преданными ей. Тигеллин лично руководил допросами, и, когда он допрашивал одну из ее служанок, Пифию, та плюнула ему в лицо и воскликнула, что «женские органы Октавии чище, чем его рот».
Тем не менее пытками было получено достаточно признаний, чтобы начать процедуру развода. В качестве места уединения Октавии была дана усадьба Бурра – с довольно зловещим добавлением некоторых имений, которые принадлежали Рубеллию Плавту перед тем, как от него тоже избавились. Однако вскоре после этого она была отправлена подальше в Кампанию, где содержалась под военной охраной.
Но Нерон не посчитался с мнением римского населения. За год до этого оно восстало в поддержку осужденных рабов, а теперь толпы демонстрировали свою решительную поддержку этой трогательной девушке из императорского рода, которая лишь недавно вышла из подросткового возраста. Слухи о том, что Нерон собирается вернуть ее назад, вызвали столь шумные проявления радости, что их потребовалось подавлять армией Понятно, что это досаждало Поппее. Голословные утверждения о нарушении супружеской верности Октавией с александрийским рабом явно не получили одобрения, нужно было найти и выдвинуть какое-то другое обвинение. Итак, Нерону теперь пришлось привлечь своего старого наставника, командующего флотом Аникета, чтобы тот заявил, что сам совершил прелюбодеяние с Октавией. Поскольку он был связан с Нероном соучастием в смерти Агриппины, у него не было другого выхода. Созвали императорский совет, чтобы выслушать от него признания, которые в действительности превзошли полученные им инструкции. А затем лучше всего было убрать его со сцены. Ему было приказано удалиться на Сардинию, где он «безбедно проживал в ссылке и умер естественной смертью».
Нерон издал эдикт, где сообщалось, что выбор Октавией любовника показывает ее намерение оказать тайное влияние на лояльность флота. Он добавлял, что она забеременела от Аникета и избавилась от плода – не слишком обдуманное обвинение, принимая во внимание, что прежде он обвинял ее в невозможности зачать. Октавия должна была быть вывезена из Кампании и содержаться на острове Панадерия (Pantellaria). Но всегда оставалась опасность того, что какой-нибудь амбициозный патриций освободит ее и сделает своей женой. И поэтому лишь несколько дней спустя после ее прибытия на Панадерию Октавия была предана смерти. Через двадцать или тридцать лет после этих событий была написана риторическая трагедия «Октавия» – единственная римская историческая пьеса, дошедшая до наших дней, дающая драматический и лирический отчет обо всех этих событиях. Сенека появляется на сцене, чтобы выступить против жестокости императора. «Октавия» – хаотичное произведение, но впечатляющее в изображении трех испуганных людей – Октавии, Поппеи и самого Нерона.
Но теперь торжествовала Поппея, поскольку спустя всего лишь двенадцать дней после развода Нерон женился на ней.
О, какой ты была красивой на этом высоком помосте в дворцовом зале! Твои прелести удивляли Сенат, когда ты жгла священные благовония, Окропляя алтарь священным вином, в изысканной свадебной фате из шафрана.
(Анон. Октавия)
Одним из друзей Нерона, который вряд ли присутствовал на свадьбе, был Отон. Он сам любил Поппею и был ее любовником; не исключено, что они были даже женаты. Однако, не успокоившись на том, что когда-то помог Нерону в его любовных делах с Акте, Отон к тому же сам познакомил его с Поппеей. Древним историкам нравилось слагать легенды вокруг этого треугольника. Но то, что, вероятно, произошло, на удивление просто: Нерон захотел ее для себя и поэтому назначил Отона на пост губернатора в отдаленную Лузитанию (Португалию), где тот довольно неплохо устроился.
«Правителем Отон был мягким и с подчиненными народами жил в согласии, ибо знал, что его наместничество – не более чем почетное изгнание» (Плутарх. Гальба, 20).
Когда его отношения с Нероном стали натянутыми, кажется, Сенека поспособствовал получению этого поста для него и таким образом, возможно, спас его от гибели.
Хочешь узнать, почему Отон в почетном изгнанье?
Сам со своею женой он захотел переспать!
(Светоний. Отон, 3)
Поппея была провозглашена Августой, как и Агриппина (но не Октавия). Портрет Октавии появляется на монетах Александрии и западных городов, но ни разу в столице. Теперь же портретное изображение Поппеи не только заменяет изображение своей предшественницы в Александрии, но ее фигура также видна на золотых и серебряных монетах Рима. Она изображается стоящей рядом с императором на монетах с надписью «AUGUSTUS AUGUSTA».
В еще одной серии монет она появляется в облике богини Конкордии [21] с надписью «CONCORDIA AUGUSTA». Под этим подразумевалось, что в семействе императора царит согласие и оно соответствует всеобщей гармонии, обеспеченной режимом.
Это лестное внимание Поппея получала от многих сообществ и личностей, знающих, куда ветер дует. Предполагают, что Нерон был ею сильно увлечен, по-видимому, слишком увлечен, чтобы убить ее сына от предыдущего брака, хотя есть сведения, что именно так он и поступил. Нерон написал стихотворение о ее «янтарных волосах», что создало моду на этот промежуточный оттенок между блондинкой и брюнеткой. Монеты Александрии показывают, что ее прическа была более претенциозна, чем у Октавии, но весьма похожа на прическу Агриппины – подобие конского хвоста на затылке. Кроме всего этого и за исключением того, что Поппея была на несколько лет старше Нерона, мы знаем о ней слишком мало. Правда, нам предоставляется довольно много информации, но многое в ней вымышлено. Историки не только предвосхитили то, что она перешла из рук Отона к императору, но этот факт также дал повод к многочисленным другим мифам, а история обольщения ею Нерона, сначала скромно, а затем настойчиво, является банальной традиционной темой.
Тацит, однако, наделяет ее особым шармом, и вот какие выводы он делает о ее личности:
«У этой женщины было все, кроме честной души. Мать ее, почитавшаяся первой красавицей своего времени, передала ей вместе со знатностью и красоту; она располагала средствами, соответствовавшими достоинству ее рода; речь ее была любезной и обходительной, и вообще она не была обойдена природной одаренностью. Под личиной скромности она предавалась разврату. В общественных местах показывалась редко и всегда с полуприкрытым лицом – то ли чтобы не насыщать взоров, то ли, быть может, потому, что ей это шло. Никогда не щадила она своего доброго имени, одинаково не считаясь ни со своими мужьями, ни со своими любовниками; никогда она не подчинялась ни своему, ни чужому чувству, но где предвиделась выгода, туда и несла свое любострастие» (Тацит. Анналы, XIII, 45, 2-3).
Это, вероятно, по большей мере довольно правдивая картина. Но возможно, слишком уж эффектная, поскольку здесь наблюдаются подозрительно схожие словесные и стилистические отзвуки другого великого историка, Саллюстия, писавшего за полтора века до Тацита о другой зловещей красавице, покровительнице Катилины Семпронии.
Какие еще сведения о Поппее дошли до нас, кроме цвета ее волос и прически? Мы знаем, что ее отцом был некий Тит Оллий, который стал жертвой Тиберия по подозрению в участии в заговоре Сеяна, но она предпочла взять более блистательное имя своей матери, красивейшей женщины своего времени и жертвы Мессалины; семейство Поппеи, по-видимому, происходило из Помпеи. До нас дошли сведения, что она очень заботилась о своей внешности, поскольку ее лицо было ее богатством. По сведениям Диона Кассия, она изобрела особый крем для лица, названный ее именем, которым пользовались долго после ее смерти, и она смягчала кожу, купаясь в молоке ослиц, – для этого содержали стадо из пятисот недавно ожеребившихся ослиц.
Но также случайно удается узнать, что, как и ее новый муж, она дружила с комическим актером по имени Алитир (Alityrus), который был иудеем. С его помощью его соотечественник Иосиф Флавий, историк, удостоился беседы с ней в Путеолах и добился освобождения нескольких арестованных раввинов, кроме того, она также помогала евреям и по другому случаю.
Поппея разделяла интерес к восточным религиям с Нероном, который покровительствовал довольно истерическому культу сирийской богини, известной еще как Атаргатис [22], и который воспользовался случаем визита армянского царя, чтобы изучить доктрину персидских мудрецов, магов. Отон также обладал знаниями о похожих экзотических учениях, поскольку был посвященным в культ египетской богини Изиды (как и родственники Поппеи в Помпеях). Он, как и Поппея, интересовался астрологией, и один из ее нанятых слуг, связанный с этим предметом, по имени Птолемей, или Селевк, поехал с Отоном в Лузитанию (см.: Тацит. История, 1, 22).
Однако с двумя другими, Рубеллием Плавтом и Фаустусом Суллой, дела обстояли по-иному. Рубеллий мог похвастать происхождением от Августа, что было почти сравнимым с происхождением самого Нерона, а Сулла, потомок великого диктатора, носившего то же имя, и Помпея, был женат на одной из дочерей Клавдия. Как и двое министров, умерших в том же году, они сошли с римской сцены за несколько лет до этого. Ведь Рубеллий и Сулла жили в изгнании. Но, как мы уже могли убедиться, ни одному частному лицу, имеющему отношение к императорскому дому, не позволялось продлить свое существование на долгие годы, и люди в ссылке обычно жили недолго, поскольку было довольно легко передать приписываемые им высказывания подозрительному Нерону. Решение предать их смерти, по словам Тацита (что усиливает их трагедийность), было принято из-за смерти другого человека, которая послужила жестоким прецедентом и в общем оказала большое и далеко идущее влияние на правительственную политику. Имеется в виду смерть Бурра. Предполагалось, что снова подействовал яд императора, хотя Бурр, по-видимому, почил вследствие естественной причины – абсцесса или рака шеи или горла.
Нерон решил заменить его, как командира преторианской гвардии, не одним офицером, а двумя, – решение, которому отдавалось предпочтение в ранние дни правления Августа. Количество административной, юридической и консультативной работы, предусматриваемой этой должностью, помимо чисто военных обязанностей и членства в императорском совете, оправдывало разделение должности на двоих, что также помогало предотвратить опасность того, что командир охраны может обрести слишком большую власть. Но это разделение ни в коей мере не означало, что один из коллег станет ближе императору, чем другой. Так было и сейчас. Одним из двух новых командиров стал Фений Руф, любимый караульными стражами и пользующийся всеобщей популярностью, поскольку прежде отвечал за поставки в Рим зерна и справлялся со своими обязанностями без какой бы то ни было выгоды для себя. Но он не был слишком впечатляющей личностью, и его быстро затмил другой командир, разделявший с ним пост, – Гай Офроний Тигеллин.
Карьера Тигеллина была необычной. Он доводился сыном сицилийцу из Агригента, который счел благоразумным покинуть остров. Юноша воспитывался среди домашней челяди Агриппины и ее сестры и был изгнан Калигулой по подозрению в прелюбодеянии сразу с двумя этими высокими матронами. Пожив некоторое время в Греции, занимаясь рыбной ловлей, он снова появился в Южной Италии. Здесь он сделал себе состояние, став землевладельцем и заводчиком скаковых лошадей для цирка, и именно этим он привлек расположение Нерона, который сделал его начальником караула. Теперь, в 62 году, он разделял с Фением Руфом пост командира преторианской гвардии.
Тацит приписывает Тигеллину отталкивающий характер, обвиняя его в разврате, вероломстве, жестокости, жадности и циничной торговле человеческими жизнями.
«…Тигеллин, человек темного происхождения, провел молодость в грязи, а старость – в бесстыдстве» (Тацит. История, 1, 72).
Был ли он, следовательно, назначен на этот высокий пост потому, что был любителем лошадей, как Нерон, или же потому, что они питали страсть к одинаковым развлечениям? Это не могло быть решающим доводом для назначения на столь высокий пост, если бы правление проявляло высокую степень ответственности. Мы, конечно, не знаем ничего хорошего о Тигеллине. Но ненависть к нему Тацита внушает нам подозрения, что новый командир должен был быть человеком, обладающим гораздо большими способностями, чем об этом пишет Тацит, хотя, возможно, и не лучшими качествами. Историк был снобом, который не одобрял людей скромного происхождения, обретших власть, и он особо обвиняет Тигеллина не только в порочном детстве и беспутной юности, но и в низком происхождении. К тому же Тацит видел в нем перевоплощение и повторение пугала Сеяна, чье пребывание на том же самом посту при Тиберии, по его мнению, сделало это правление решающей эпохой римского вырождения. Вдобавок Тигеллин занял место Сенеки, чью сторону, по-видимому, поддерживает Тацит.
Действительно, назначение Тигеллина сразу после смерти Бурра подтолкнуло Сенеку к решению удалиться в отставку. Волны критики, направленной против него, всегда значительные, теперь, по-видимому, стали гораздо сильнее, чем он мог с ними справиться. Сенека занимал слишком изолированное положение, чтобы быть в силах продолжать полезную карьеру советника императора. Очевидно, критика была нацелена на его огромное состояние, но гораздо более серьезным был тот факт, что император больше не желал его видеть.
Очевидно, разнообразные философские высказывания Сенеки могли быть, и несомненно были, истолкованы как порицание вкусов императора, к примеру его страсти к гонкам на колесницах, пению и атлетике, а также к ношению эксцентричных нарядов. И вне всякого сомнения, всегда находились люди, готовые донести Нерону, что написанное или сказанное Сенекой можно счесть за критические замечания в адрес принцепса. Когда Сенека пошел к нему, чтобы объявить о своей отставке под тактичным предлогом необходимости управления своими обширными владениями, Тацит блестяще воспроизводит обмен неискренними любезностями между ними. Нерон, по его словам, убеждает его не уходить в отставку. Но Сенеку было не уговорить.
«И Сенека в заключение их беседы, как это неизменно происходит при встречах с властителями, изъявляет ему благодарность, но вместе с тем немедленно порывает со сложившимся во времена его былого могущества образом жизни: перестает принимать приходящих с приветствиями, избегает появляться в общественных местах в сопровождении многих и редко оказывается в городе, ссылаясь на то, что его удерживают дома нездоровье или философские занятия» (Тацит. Анналы, XIV, 56).
С тех пор произведения Сенеки резко увеличились в объеме. Новые работы включали трактат «О досуге», «Естественные вопросы» и изящные нравственные письма к Луцилию Младшему. Когда-то их было больше ста двадцати четырех, из числа дошедших до нас, хотя Луцилий не просил столь многочисленных советов, вылившихся в тома.
Удаление Сенеки и Бурра привело к тому, что Нерон потерял осторожность и набрался храбрости, чтобы развестись с Октавией. Их брак был полной катастрофой: она совершенно не привлекала его. И похоже, у Октавии не было перспектив заиметь ребенка – либо потому, что ей не удавалось забеременеть, либо потому, что ее муж не мог заставить себя выполнять супружеские обязанности. Но римские правители, как зачастую показывают отчеканенные ими монеты, были сильно озабочены тем, чтобы иметь детей и наследников, чтобы защитить свое положение от возможных претендентов.
Кроме того, Нерон оставил Акте и влюбился в другую женщину, Поппею. Ранее отмечалось, что древняя традиция относить ее большое влияние к 59 году, вероятно, фальсифицирована, поскольку еще до 62 года император сменил ее на другую. Это был решительный и, возможно, рискованный шаг, заключавшийся в унижении молодой жены из императорского рода, чей отец был предшественником самого Нерона. Сенека и Бурр не могли бы одобрить этого развода, но теперь их уже не было рядом. И сразу через год после расставания Нерона с Акте Поппея забеременела. Теперь наконец у Нерона появился шанс получить наследника вместе с женой, которую он находил определенно более привлекательной, чем Октавия. И он сделал решительный шаг.
Инсценировка предположительной виновности Октавии, казалось, была невыразимо грязной.
Для того чтобы примирить Сенат, народ и армию с устранением женщины столь высокого происхождения, необходимо было основательно запятнать ее репутацию грязью. Для этого был подкуплен кто-то из ее домашней челяди и принужден был сообщить, что у его хозяйки была преступная любовная связь с александрийским рабом, игравшим на флейте. Ее слуги подвергались допросам и пыткам, но многие из них остались неколебимо преданными ей. Тигеллин лично руководил допросами, и, когда он допрашивал одну из ее служанок, Пифию, та плюнула ему в лицо и воскликнула, что «женские органы Октавии чище, чем его рот».
Тем не менее пытками было получено достаточно признаний, чтобы начать процедуру развода. В качестве места уединения Октавии была дана усадьба Бурра – с довольно зловещим добавлением некоторых имений, которые принадлежали Рубеллию Плавту перед тем, как от него тоже избавились. Однако вскоре после этого она была отправлена подальше в Кампанию, где содержалась под военной охраной.
Но Нерон не посчитался с мнением римского населения. За год до этого оно восстало в поддержку осужденных рабов, а теперь толпы демонстрировали свою решительную поддержку этой трогательной девушке из императорского рода, которая лишь недавно вышла из подросткового возраста. Слухи о том, что Нерон собирается вернуть ее назад, вызвали столь шумные проявления радости, что их потребовалось подавлять армией Понятно, что это досаждало Поппее. Голословные утверждения о нарушении супружеской верности Октавией с александрийским рабом явно не получили одобрения, нужно было найти и выдвинуть какое-то другое обвинение. Итак, Нерону теперь пришлось привлечь своего старого наставника, командующего флотом Аникета, чтобы тот заявил, что сам совершил прелюбодеяние с Октавией. Поскольку он был связан с Нероном соучастием в смерти Агриппины, у него не было другого выхода. Созвали императорский совет, чтобы выслушать от него признания, которые в действительности превзошли полученные им инструкции. А затем лучше всего было убрать его со сцены. Ему было приказано удалиться на Сардинию, где он «безбедно проживал в ссылке и умер естественной смертью».
Нерон издал эдикт, где сообщалось, что выбор Октавией любовника показывает ее намерение оказать тайное влияние на лояльность флота. Он добавлял, что она забеременела от Аникета и избавилась от плода – не слишком обдуманное обвинение, принимая во внимание, что прежде он обвинял ее в невозможности зачать. Октавия должна была быть вывезена из Кампании и содержаться на острове Панадерия (Pantellaria). Но всегда оставалась опасность того, что какой-нибудь амбициозный патриций освободит ее и сделает своей женой. И поэтому лишь несколько дней спустя после ее прибытия на Панадерию Октавия была предана смерти. Через двадцать или тридцать лет после этих событий была написана риторическая трагедия «Октавия» – единственная римская историческая пьеса, дошедшая до наших дней, дающая драматический и лирический отчет обо всех этих событиях. Сенека появляется на сцене, чтобы выступить против жестокости императора. «Октавия» – хаотичное произведение, но впечатляющее в изображении трех испуганных людей – Октавии, Поппеи и самого Нерона.
Но теперь торжествовала Поппея, поскольку спустя всего лишь двенадцать дней после развода Нерон женился на ней.
О, какой ты была красивой на этом высоком помосте в дворцовом зале! Твои прелести удивляли Сенат, когда ты жгла священные благовония, Окропляя алтарь священным вином, в изысканной свадебной фате из шафрана.
(Анон. Октавия)
Одним из друзей Нерона, который вряд ли присутствовал на свадьбе, был Отон. Он сам любил Поппею и был ее любовником; не исключено, что они были даже женаты. Однако, не успокоившись на том, что когда-то помог Нерону в его любовных делах с Акте, Отон к тому же сам познакомил его с Поппеей. Древним историкам нравилось слагать легенды вокруг этого треугольника. Но то, что, вероятно, произошло, на удивление просто: Нерон захотел ее для себя и поэтому назначил Отона на пост губернатора в отдаленную Лузитанию (Португалию), где тот довольно неплохо устроился.
«Правителем Отон был мягким и с подчиненными народами жил в согласии, ибо знал, что его наместничество – не более чем почетное изгнание» (Плутарх. Гальба, 20).
Когда его отношения с Нероном стали натянутыми, кажется, Сенека поспособствовал получению этого поста для него и таким образом, возможно, спас его от гибели.
Хочешь узнать, почему Отон в почетном изгнанье?
Сам со своею женой он захотел переспать!
(Светоний. Отон, 3)
Поппея была провозглашена Августой, как и Агриппина (но не Октавия). Портрет Октавии появляется на монетах Александрии и западных городов, но ни разу в столице. Теперь же портретное изображение Поппеи не только заменяет изображение своей предшественницы в Александрии, но ее фигура также видна на золотых и серебряных монетах Рима. Она изображается стоящей рядом с императором на монетах с надписью «AUGUSTUS AUGUSTA».
В еще одной серии монет она появляется в облике богини Конкордии [21] с надписью «CONCORDIA AUGUSTA». Под этим подразумевалось, что в семействе императора царит согласие и оно соответствует всеобщей гармонии, обеспеченной режимом.
Это лестное внимание Поппея получала от многих сообществ и личностей, знающих, куда ветер дует. Предполагают, что Нерон был ею сильно увлечен, по-видимому, слишком увлечен, чтобы убить ее сына от предыдущего брака, хотя есть сведения, что именно так он и поступил. Нерон написал стихотворение о ее «янтарных волосах», что создало моду на этот промежуточный оттенок между блондинкой и брюнеткой. Монеты Александрии показывают, что ее прическа была более претенциозна, чем у Октавии, но весьма похожа на прическу Агриппины – подобие конского хвоста на затылке. Кроме всего этого и за исключением того, что Поппея была на несколько лет старше Нерона, мы знаем о ней слишком мало. Правда, нам предоставляется довольно много информации, но многое в ней вымышлено. Историки не только предвосхитили то, что она перешла из рук Отона к императору, но этот факт также дал повод к многочисленным другим мифам, а история обольщения ею Нерона, сначала скромно, а затем настойчиво, является банальной традиционной темой.
Тацит, однако, наделяет ее особым шармом, и вот какие выводы он делает о ее личности:
«У этой женщины было все, кроме честной души. Мать ее, почитавшаяся первой красавицей своего времени, передала ей вместе со знатностью и красоту; она располагала средствами, соответствовавшими достоинству ее рода; речь ее была любезной и обходительной, и вообще она не была обойдена природной одаренностью. Под личиной скромности она предавалась разврату. В общественных местах показывалась редко и всегда с полуприкрытым лицом – то ли чтобы не насыщать взоров, то ли, быть может, потому, что ей это шло. Никогда не щадила она своего доброго имени, одинаково не считаясь ни со своими мужьями, ни со своими любовниками; никогда она не подчинялась ни своему, ни чужому чувству, но где предвиделась выгода, туда и несла свое любострастие» (Тацит. Анналы, XIII, 45, 2-3).
Это, вероятно, по большей мере довольно правдивая картина. Но возможно, слишком уж эффектная, поскольку здесь наблюдаются подозрительно схожие словесные и стилистические отзвуки другого великого историка, Саллюстия, писавшего за полтора века до Тацита о другой зловещей красавице, покровительнице Катилины Семпронии.
Какие еще сведения о Поппее дошли до нас, кроме цвета ее волос и прически? Мы знаем, что ее отцом был некий Тит Оллий, который стал жертвой Тиберия по подозрению в участии в заговоре Сеяна, но она предпочла взять более блистательное имя своей матери, красивейшей женщины своего времени и жертвы Мессалины; семейство Поппеи, по-видимому, происходило из Помпеи. До нас дошли сведения, что она очень заботилась о своей внешности, поскольку ее лицо было ее богатством. По сведениям Диона Кассия, она изобрела особый крем для лица, названный ее именем, которым пользовались долго после ее смерти, и она смягчала кожу, купаясь в молоке ослиц, – для этого содержали стадо из пятисот недавно ожеребившихся ослиц.
Но также случайно удается узнать, что, как и ее новый муж, она дружила с комическим актером по имени Алитир (Alityrus), который был иудеем. С его помощью его соотечественник Иосиф Флавий, историк, удостоился беседы с ней в Путеолах и добился освобождения нескольких арестованных раввинов, кроме того, она также помогала евреям и по другому случаю.
Поппея разделяла интерес к восточным религиям с Нероном, который покровительствовал довольно истерическому культу сирийской богини, известной еще как Атаргатис [22], и который воспользовался случаем визита армянского царя, чтобы изучить доктрину персидских мудрецов, магов. Отон также обладал знаниями о похожих экзотических учениях, поскольку был посвященным в культ египетской богини Изиды (как и родственники Поппеи в Помпеях). Он, как и Поппея, интересовался астрологией, и один из ее нанятых слуг, связанный с этим предметом, по имени Птолемей, или Селевк, поехал с Отоном в Лузитанию (см.: Тацит. История, 1, 22).