Страница:
Включив микрофон, стоявший перед ним на столе, он коротко изложил суть дела для сведения присутствующих: должны же они знать, зачем они здесь. Суд, объяснил Харкин, вероятно, продолжится несколько недель, присяжные не будут изолированы. Существуют определенные официальные ограничения для статуса присяжного, продолжил он. Не попал ли случайно в списки кто-нибудь старше шестидесяти пяти лет? Поднялось шесть рук. Судья удивленно посмотрел на Глорию Лейн, та лишь пожала плечами - дескать, такое всегда случается. Этим шестерым сообщили, что они могут покинуть зал суда. Пятеро из них немедленно так и поступили. Консультанты вычеркнули их имена в своих списках. Осталось 189. Адвокаты мрачно записали что-то в своих бумагах.
- Так. А теперь - есть ли среди присутствующих незрячие? - спросил судья. - Я имею в виду клинически слепых.
Это был напрасный вопрос, кое-кто даже улыбнулся. Где это видано, чтобы слепой согласился быть включенным в списки присяжных? Зачем ему это нужно?
Тем не менее где-то ближе к середине седьмого ряда медленно поднялась рука. Присяжный номер шестьдесят три, некий мистер Херман Граймз, пятидесяти девяти лет, программист-компьютерщик, белый, женат, детей не имеет. Это еще, черт возьми, что за штучки? Неужели никто не знал, что этот человек слеп? Эксперты по обе стороны заерзали. В деле Хермана Граймза имелось несколько снимков его дома и один или два, где был запечатлен он сам на крыльце этого дома. Он жил в здешних местах около трех лет, но в его анкете не содержалось упоминаний о каких бы то ни было физических недостатках.
- Встаньте, пожалуйста, сэр, - попросил судья.
Мистер Херман Граймз медленно поднялся. Одет он был обычно, руки держал в карманах, на носу у него сидели нормальные на вид очки. По его виду никак нельзя было предположить, что он слеп.
- Будьте любезны, назовите ваш номер, - обратился к нему судья. В отличие от адвокатов и их консультантов он не был обязан запоминать все возможные сведения о каждом присяжном.
- Э-э, шестьдесят три.
- И ваше имя, пожалуйста. - Харкин просматривал лежавшую перед ним компьютерную распечатку.
- Херман Граймз.
Харкин нашел имя, потом поднял голову и оглядел море лиц в зале.
- Имеется ли у вас официальное врачебное заключение?
- Да, сэр.
- В таком случае, мистер Граймз, в соответствии с нашими законами вы освобождаетесь от обязанностей присяжного. Я разрешаю вам покинуть зал.
Херман Граймз не шелохнулся. Незряче уставившись куда-то, он лишь спросил:
- Почему?
- Простите?
- Почему я должен уйти?
- Потому что вы незрячий.
- Это я знаю.
- Ну и... Видите ли, слепой человек не может быть присяжным, - сказал Харкин, взглянув направо, потом налево. - Я разрешаю вам идти, мистер Граймз.
Херман Граймз колебался, обдумывая ответ. Зал затих. Наконец Граймз произнес:
- Кто сказал, что слепой не может быть присяжным? Харкин уже потянулся к своду законов. Его честь тщательно подготовился к процессу. Он прекратил слушания в суде уже месяц назад и заперся в своем кабинете, досконально изучая предварительное производство по делу, представленные суду документы, относящиеся к делу законы и новейшие правила судебной процедуры. Он поднял списки присяжных, участвовавших в процессах, состоявшихся за период его пребывания на посту судьи, - самые разные составы жюри по самым разным делам. Ему казалось, что он ничего не упустил. Как же он мог позволить заманить себя в западню в первые же десять минут после начала процесса на глазах у битком набитого зала?
- Вы хотите воспользоваться своим правом, мистер Граймз? - спросил он как можно беззаботнее, продолжая листать страницы свода законов и поглядывая на цвет адвокатуры, собравшейся перед ним.
Чувствовалось, что в мистере Граймзе вскипает враждебность.
- Нет, вы объясните мне, почему слепой не может быть присяжным? Если есть такой закон, то это дискриминационный закон, и я подам жалобу. Если такого закона нет, а просто так принято - тем более.
Не приходилось сомневаться, что мистер Граймз не новичок в судебных тяжбах.
По одну сторону барьера сидели двести обыкновенных обывателей, которых закон принудил явиться в суд. По другую - восседал сам закон в лице судьи, возвышавшегося над остальными, множество надутых адвокатов, зарывшихся носами в бумаги, клерков, приставов и судебных исполнителей. Им всем противостоял "призванный" мистер Херман Граймз, нанесший вдруг мощный удар по истеблишменту. Его коллеги-"призывники" наградили его цоканьем языков и смешками, но ему, похоже, было наплевать.
Адвокаты улыбались так же, как и будущие присяжные, ерзали на стульях и почесывали затылки, потому что никто не знал, что делать. "Такого еще не бывало", - слышалось из их рядов.
В законе сказано, что слепой может быть освобожден от обязанностей присяжного. Увидев слово "может" в книге, судья решил успокоить мистера Граймза и решить вопрос позднее. Не хватало, чтобы ему предъявили судебную претензию в его собственном суде. Существуют иные возможности исключить Граймза из состава жюри. Харкин посоветуется с адвокатами.
- Поразмыслив, я решил, что вы будете прекрасным присяжным, мистер Граймз, - сказал он. - Садитесь, пожалуйста.
Херман Граймз кивнул, улыбнулся и вежливо ответил:
- Благодарю вас, сэр.
Как это он собирается работать со слепым присяжным? - думали эксперты, наблюдая, как Граймз садится. Откуда знать, что у него на уме? Чью сторону он примет? Широко известно, что в игре без правил люди с физическими недостатками чаще всего сочувствуют истцу, так как им ближе обиженный и ущемленный. Но бывают и исключения.
Рэнкин Фитч в последнем ряду скосился вправо, тщетно пытаясь перехватить взгляд Карла Нассмена, который уже получил миллион двести тысяч долларов за то, чтобы подобрать идеальный состав жюри. Нассмен на законном основании сидел вместе со своими экспертами, вглядываясь в лица будущих присяжных и делая вид, будто он прекрасно знал, что Херман Граймз слеп. Фитч нисколько не сомневался, что на самом деле он понятия об этом не имел: незначительный факт, ускользнувший от внимания его разведки. Что еще ускользнуло от ее внимания? - спрашивал себя Фитч. Он шкуру спустит с Нассмена, как только начнется перерыв.
- Итак, дамы и господа, - продолжил судья. Теперь, когда непредвиденная угроза обвинения в дискриминации миновала, голос его стал вдруг резче, в нем послышалось требование без задержки двигаться вперед. Мы приступаем к формированию жюри присяжных, на это потребуется время. Участие в процессе в качестве присяжного связано с определенными физическими нагрузками, которые кому-то могут оказаться не под силу. Мы не хотим пугать вас, но если вы не уверены, что можете выдержать, следует об этом заявить. Начнем с первого ряда.
Когда Глория Лейн встала в проходе перед первым рядом, человек лет шестидесяти поднял руку, потом встал и прошел через вертящуюся дверцу барьера. Пристав провел его на свидетельское место и отодвинул в сторону микрофон. Судья сдвинулся поближе к этому человеку и склонился к нему так, чтобы тот мог шептать ему на ухо. Два адвоката - по одному от каждой стороны - встали вплотную к свидетельскому месту и закрыли их от взоров зрителей Судебный пристав примкнул к ним, после чего судья деликатно спросил вышедшего мужчину, что у него за проблема.
У того оказалась грыжа позвоночника, о чем свидетельствовала справка от врача. Мужчине было позволено покинуть зал, что он и сделал весьма поспешно.
К полудню, когда Харкин уходил на обеденный перерыв, уже тринадцать человек получили освобождение по медицинским противопоказаниям. Все устали. В половине второго предстояло возобновить процедуру и еще долго заниматься тем же самым.
Николас Истер вышел из суда один и, миновав шесть кварталов, зашел в "Бургер Кинг", где заказал сандвич-гигант и колу. Он уселся в уголке возле окна, понаблюдал за носившимися на площадке для игр детьми, просмотрел "Ю-эс-эй тудей" и начал медленно есть - у него было впереди полтора часа.
Блондинка, с которой он познакомился в торговом центре, на сей раз была не в обтягивающих джинсах, а в мешковатых спортивных шортах, свободной майке и новеньких кроссовках "Найк". Через плечо у нее висела небольшая спортивная сумка. Проходя мимо его столика с подносом в руках, она узнала его.
- Николас? - с деланным сомнением произнесла она. Истер взглянул на девушку - кажется, они где-то встречались. Но имени он не помнил.
- Вы меня не помните, - сказала она, мило улыбнувшись. - Две недели назад я выбирала в вашем отделе...
- Да, помню, - подхватил он, мельком бросив взгляд на ее красиво загорелые ноги. - Вы выбирали клавишный радиоприемник.
- Правильно. Зовут меня Аманда. Если не ошибаюсь, я оставила вам свой телефон. Вы его потеряли?
- Не хотите ли присесть?
- Спасибо. - Она без колебаний уселась за столик и принялась за жареную картошку.
- Я не потерял ваш телефон, - сказал Николас, - просто...
- Не важно. Уверена, что вы не раз звонили. У меня сломан автоответчик.
- Нет. Я не звонил. Но собирался.
- Ну конечно, - сказала она, хихикая. У нее были великолепные зубы, которые она с удовольствием ему продемонстрировала. Волосы, собранные в "конский хвостик". Почти не растрепана и не расслаблена, что странно для человека, только что бегавшего трусцой. И на лице - ни капельки пота.
- Что вы здесь делаете? - спросил он.
- Иду на аэробику.
- И перед аэробикой едите жареную картошку?
- Почему бы нет?
- Не знаю. По-моему, это неразумно.
- У меня недостаток углеводов в организме.
- А, понимаю. А вы курите перед аэробикой?
- Иногда. Вы поэтому мне не позвонили? Потому что я курю?
- Не совсем.
- Ну же, Николас! Я выдержу. - Она по-прежнему улыбалась и старалась быть игривой.
- Ну хорошо, меня это действительно смущает.
- Понятно. Вы никогда не встречались с курильщицами?
- Насколько помню, нет.
- А почему?
- Может, потому, что не хочу дышать чужим дымом. Не знаю. Я об этом не задумывался.
- Вы сами никогда не курили? - Она отправила в рот еще одну картофелинку, внимательно наблюдая за ним.
- Курил, конечно. Кто же из мальчишек не пробовал? Когда мне было десять, я свистнул пачку "Кэмела" у водопроводчика, что-то починявшего у нас в доме. Выкурил всю пачку за два дня, мне стало плохо, и я решил, что умираю от рака. - Он откусил кусочек сандвича.
- И на этом все закончилось?
Некоторое время он, усердно жуя, думал, а потом произнес:
- Кажется, да. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы когда-либо еще взял в руки сигарету. А почему вы начали курить?
- По глупости. Пытаюсь бросить.
- Это хорошо. Вы еще слишком молоды.
- Благодарю. Постойте-постойте, вы хотите сказать, что, если я брошу курить, вы мне позвоните?
- Возможно, я позвоню вам в любом случае.
- Это я уже слышала, - заметила она, поддразнивая его видом ослепительно сверкающих зубов. Потом долго пила и наконец спросила: - А могу ли я поинтересоваться, что вы здесь делаете?
- Ем сандвич. А вы?
- Я же вам сказала: иду в гимнастический зал.
- Ах да. А я шел мимо - у меня дела в городе - и почувствовал, что проголодался.
- Почему вы работаете в компьютерном отделе?
- Вы хотите спросить, почему я трачу жизнь на то, чтобы за ничтожную плату работать в торговом центре?
- Не совсем так, но приблизительно.
- Я учусь. - Где?
- Нигде. Я сейчас перехожу из одного учебного заведения в другое.
- А какое было последним?
- Северотехасский университет.
- А где будет следующее?
- Возможно, южномиссисипский.
- А что вы изучаете?
- Компьютеры. Вы задаете много вопросов.
- Но это ведь невинные вопросы, не так ли?
- В общем, да. А где вы работаете?
- Я не работаю. Я только что развелась с богатым мужем. Детей нет. Мне двадцать восемь лет, я одинока и хочу оставаться одинокой, но не прочь встречаться с кем-нибудь время от времени. Почему вы мне не позвонили?
- Насколько богатым?
На это она лишь рассмеялась и посмотрела на часы.
- Мне нужно идти. Занятия начинаются через десять минут. - Она встала и взяла сумку, не потрудившись убрать поднос. - Увидимся.
И уехала в маленьком "БМВ".
Оставшиеся больные быстренько получили освобождение, и к трем часам количество присяжных сократилось до 159. Судья Харкин объявил перерыв на пятнадцать минут, а вернувшись на судейскую скамью, приступил к следующему этапу формирования жюри. Он прочел впечатляющую лекцию о гражданской ответственности и пригласил всех имеющих немедицинские противопоказания заявить о них. Первым оказался затюканный служащий некоей корпорации, который, сев на свидетельское место, жалобно объяснил судье, двум адвокатам и судебному приставу, что он работает на крупную компанию по восемьдесят часов в неделю и, если придется заседать в суде, потеряет кучу денег, любое его отсутствие на работе оборачивается для него огромными потерями. Судья велел ему вернуться на место и ждать решения.
Второй была женщина средних лет, сославшаяся на то, что неофициально содержит домашний детский сад. "Я присматриваю за детьми, - сдерживая слезы, прошептала женщина, - это все, что я могу делать. Я зарабатываю двести долларов, в неделю и бываю занята с утра до вечера. Если я буду заседать в жюри, придется нанимать себе смену. Родителям это не понравится, кроме того, я не могу себе позволить платить кому-то. Я разорюсь".
Предполагаемые присяжные с большим интересом проводили взглядами женщину, проследовавшую по проходу мимо своего ряда и покинувшую зал. Видимо, ей удалось убедить судью. Затюканный служащий заволновался.
К половине шестого освобождение получили одиннадцать человек, шестнадцать других не сумели разжалобить судью и вернулись на свои места. Судья велел Глории Лейн раздать еще одну, более длинную анкету, а оставшимся кандидатам - заполнить ее к девяти часам утра следующего дня. После этого он отпустил их, строго предупредив, что обсуждать обстоятельства дела с кем бы то ни было запрещено.
После дневного перерыва Рэнкин Фитч не вернулся в зал суда. Он пошел в свой офис, располагавшийся на той же улице. В списках студентов Северотехасского университета никакого Николаса Истера не значилось. Блондинка записала их разговор в "Бургер Кинге", и Фитч прослушал его дважды. Это была его идея подстроить "случайную" встречу. Идея рискованная, но она сработала. Блондинка летела сейчас обратно в Вашингтон. Ее автоответчик в Билокси оставался включенным и должен был оставаться, пока не будет сформировано жюри. Если Истер позвонит, в чем Фитч сомневался, он блондинки дома не застанет.
Глава 4
Вопросы в анкете были такими: "Курите ли вы сигареты? Если да, сколько пачек в день? Если да, то как давно вы курите? Если да, хотите ли бросить? Испытывали ли вы когда-либо табакозависимость? Страдал ли кто-нибудь из ваших родственников или знакомых от заболеваний, непосредственно связанных с курением? Если да, то кто? (Укажите, пожалуйста, имя человека, характер заболевания, а также успешным ли было его лечение.) Верите ли вы, что курение может стать причиной: а) рака легких, б) сердечно-сосудистых болезней, в) гипертонии, г) ни одной из перечисленных болезней, д) всех перечисленных болезней?"
Третья страница трактовала о более общих предметах: "Каково ваше мнение о создании фонда для лечения больных, пострадавших в результате курения, на средства налогоплательщиков? Каково ваше мнение по поводу отчисления бюджетных средств для субсидирования фермеров, выращивающих табак? Каково ваше мнение о необходимости запрета курения во всех общественных местах? Какие права, по вашему мнению, следует предоставить курильщикам?" Для каждого из ответов было оставлено много места. На странице четвертой перечислялись имена семнадцати юристов, официально участвовавших в нынешнем процессе, а также еще восьмидесяти, которые имели к ним хоть какое-нибудь отношение по службе. "Знакомы ли вы лично с кем-нибудь из этих юристов? Представлял ли когда-либо кто-нибудь из них ваши интересы? Участвовали ли вы в любом качестве в судебном разбирательстве, в котором участвовал один из них?" Нет. Нет. Нет. Николас быстро ставил прочерки. На пятой странице имелся список предполагаемых свидетелей. Шестьдесят два человека, включая Селесту Вуд, вдову и истицу. "Знакомы ли вы с кем-нибудь из этих людей?" Нет.
Истер налил себе еще одну чашку растворимого кофе и положил два пакетика сахара. Вчера вечером он целый час просидел над этой анкетой и вот уже час сидит над ней с утра. Солнце только начало всходить. На завтрак у Николаса был банан и черствая булочка-бейгел, прожевывая которую, он размышлял над вопросами и уставшей рукой аккуратно вписывал ответы печатными буквами, потому что его скоропись разобрать было почти невозможно. Он представлял себе, как уже сегодня вечером целая комиссия графологов с той и другой стороны будет корпеть над его анкетой, интересуясь не столько тем, что в ней написано, сколько тем, как он выводит свои буковки. Он хотел показать, что аккуратен и вдумчив, умен и открыт, способен слушать во все уши и решать вопросы справедливо, то есть что он именно такой арбитр, какой им требуется.
Истер специально проштудировал три книги обо всех тонкостях графологии.
Он вернулся к вопросу о субсидиях табакопроизводителям как к ключевому. Ответ был готов, поскольку он много думал об этом предмете, но хотел выразиться как можно яснее. Или, наоборот, неопределеннее. Быть может, тогда он не выдаст своих чувств, но и не вызовет настороженности ни у одной из сторон. Многие из этих вопросов уже задавались во время слушания дела "Симмино" в прошлом году в пенсильванском городе Аллентауне. Николас выступал тогда под именем Дэвид, Дэвид Ланкастер, студент-заочник кинематографического колледжа с настоящей черной бородой и фальшивыми очками в роговой оправе. Тогда он работал в магазине видеотехники. Прежде чем вернуть анкету на второй день, он сделал копию. То дело было аналогично этому, но хотя занималась им сотня юристов, ни один из них не участвовал в нынешнем процессе. Только Фитч присутствовал неизменно.
Тогда Николас, он же Дэвид, прошел первые два этапа отбора, но до него оставалось еще четыре ряда, когда жюри оказалось полностью укомплектованным. Он сбрил бороду, выбросил фальшивые очки и через месяц уехал из города.
Складной карточный столик, за которым он сидел, дрожал под его рукой. Истер заполнял анкету в своем обеденном уголке - столик и три разнокалиберных стула. В крохотной каморке справа от него стояли хлипкое кресло-качалка, телевизор на деревянном штативе и пыльный диван, купленный на блошином рынке за пятнадцать долларов. Возможно, он мог бы позволить себе снять более приличное жилье, но аренда означала предоставление документов и оставляла следы. А были люди, которые буквально рылись в его мусоре, чтобы выяснить, кто он есть.
Интересно, где сегодня вынырнет эта блондинка - разумеется, с сигаретой наготове, жаждущая втянуть его в очередной банальный разговор о курении. О том, чтобы позвонить ей, он и не думал, но узнать, чью сторону она представляет, хотелось. Вероятно, табачные компании, больно уж она походила на тот тип агентов, который так любил использовать Фитч.
Из своих занятий юриспруденцией Николас знал, что вступать в прямой контакт с потенциальным присяжным было для этой блондинки, как и для любого другого нанятого с подобной целью агента, нарушением этики. Знал он так же и то, что у Фитча достаточно денег, чтобы заставить блондинку бесследно исчезнуть отсюда. В следующий раз она могла появиться во время другого процесса как, скажем, рыжеволосая любительница садоводства с совсем иной легендой. Есть вещи, которые невозможно разоблачить.
В спальне прямо на полу лежал широченный матрас, приобретенный на том же блошином рынке. Картотечная тумба служила комодом. Одежда была разбросана по полу.
Временное жилье Истера имело вид места, предназначенного для того, чтобы, использовав его несколько месяцев, незаметно покинуть однажды среди ночи - что он и собирался сделать. Он жил здесь уже полгода, и это был его официальный адрес, во всяком случае, именно его Истер указал при регистрации в избирательной комиссии и получении местных водительских прав. В четырех милях отсюда у него было жилье получше, но он не рисковал появляться там, чтобы его не заметили.
Итак, он беспечно жил в нищете - один из множества студентов, временно отошедших ют занятий, не обладающих никаким имуществом и не обремененных особыми обязанностями. Он был почти уверен, что ищейки Фитча не заходили пока в его квартирку, но не обольщался на этот счет, поэтому в доме все было хоть и бедно, но тщательно продумано: они ничего не должны здесь разнюхать.
К восьми он закончил заполнять анкету и еще раз все проверил. Та анкета, в деле "Симмино", была написана обычным почерком и в совершенно ином стиле. Истер практиковался в писании печатными буквами несколько месяцев и был уверен, что опознать его по почерку никто не сможет. Там было триста потенциальных присяжных, здесь - двести, почему кто-то должен заподозрить, что он входил в обе компании?
Отодвинув наволочку, которой было занавешено кухонное окно, Истер внимательно оглядел стоянку машин перед домом на предмет обнаружения фотографов или иных наблюдателей. Три недели назад он заметил одного, прятавшегося за колесом пикапа.
Сегодня ищеек не было. Он запер дверь и пешком отправился в суд.
Глория Лейн на второй день процесса гораздо успешнее справлялась со своим "стадом". Оставшиеся в наличии 148 потенциальных присяжных сидели в правой половине зала плотной группой по двенадцать человек в каждом из двенадцати рядов и еще четверо - в проходе на приставных стульях.
Так ими легче было руководить. Анкеты собрали у них при входе в зал, быстро отксерокопировали и роздали представителям обеих сторон. К десяти часам эксперты, запершись в комнатах без окон, проанализировали ответы.
По другую сторону прохода кучка хорошо воспитанных ребят-финансистов, репортеры, зеваки и прочие присутствующие глазели на юристов, продолжавших изучать лица присяжных. Фитч тихонько продвинулся к первому ряду, поближе к своей команде, по обе стороны которой сидели подхалимы в элегантных костюмах, готовые незамедлительно выполнить любой его приказ. Судья Харкин в этот вторник был настроен по-деловому: рассмотрение немедицинских апелляций он закончил менее чем за час. Еще шесть человек были освобождены, осталось 142.
Наконец настало время прений сторон. Уэндел Pop, одетый, как и накануне, в вельветовый спортивный пиджак и белый жилет с тем же красно-желтым галстуком, подошел к барьеру, чтобы обратиться к аудитории. Он громко клацнул искусственными зубами, развел руки и широко, но мрачно улыбнулся. "Добро пожаловать", - драматически произнес он, словно событию, которое должно было последовать, предстояло навеки остаться в памяти потомков. Он представился сам, представил членов своей команды, после чего попросил встать истицу, Селесту Вуд. Представляя ее будущим присяжным, он ухитрился дважды упомянуть слово "вдова". На маленькой пятидесятипятилетней женщине было скромное черное платье, темные чулки, темные туфли, которые, впрочем, скрывал барьер. Она улыбалась жалостной, исполненной боли улыбкой, словно бы все еще была в трауре, хотя муж ее скончался четыре года назад. Она чуть было не вышла замуж снова - Уэндел едва успел предотвратить это событие, узнав о нем в последний момент. Вы можете любить своего избранника сколько угодно, объяснил он вдове, но тихо, так, чтобы никто об этом не знал, и вам не следует выходить замуж до окончания процесса. Фактор сострадания. Вы должны выглядеть скорбящей.
Фитч знал о несостоявшемся бракосочетании, но понимал, что шанса сделать это достоянием жюри у него нет.
Представив всю свою команду, Pop коротко изложил суть дела. Его повествование вызвало живой интерес судьи и адвокатов защиты. Они затаив дыхание ждали, перейдет ли Pop невидимую грань, отделяющую фактическую сторону дела от аргументации. Он ее не перешел, но ему доставляло удовольствие держать их в напряжении.
Затем последовало пространное воззвание к присяжным - быть честными, открытыми и не бояться поднимать свои робкие ручки и откровенно высказывать любые, даже малейшие сомнения. Иначе как они, участники процесса, узнают, что думают и чувствуют будущие присяжные? "Разумеется, мы не можем догадаться об этом, просто глядя на вас", - сказал Pop, в очередной раз блеснув белоснежными зубами. В этот момент в зале находилось как минимум восемь человек, отчаянно пытавшихся уловить и истолковать каждую поднятую бровь и каждый искаженный в гримасе рот.
Не давая слушателям передышки, Pop взял в руки бумаги, лежавшие перед ним на столе, заглянул в них и продолжил:
- Итак, среди вас есть люди, которым уже доводилось исполнять обязанности присяжных. Пожалуйста, поднимите руки.
Около дюжины человек послушно подняли руки. Pop всех их окинул изучающим взглядом и остановился на сидевшей в переднем ряду ближе всего к нему женщине.
- Миссис Милвуд, если не ошибаюсь?
Женщина, зардевшись, кивнула. Все без исключения либо уже глазели на миссис Милвуд, либо искали ее взглядом.
- Насколько мне известно, вы были членом жюри присяжных несколько лет назад? - приветливо спросил Pop.
- Да, - откашлявшись и стараясь говорить громко, ответила та.
- Так. А теперь - есть ли среди присутствующих незрячие? - спросил судья. - Я имею в виду клинически слепых.
Это был напрасный вопрос, кое-кто даже улыбнулся. Где это видано, чтобы слепой согласился быть включенным в списки присяжных? Зачем ему это нужно?
Тем не менее где-то ближе к середине седьмого ряда медленно поднялась рука. Присяжный номер шестьдесят три, некий мистер Херман Граймз, пятидесяти девяти лет, программист-компьютерщик, белый, женат, детей не имеет. Это еще, черт возьми, что за штучки? Неужели никто не знал, что этот человек слеп? Эксперты по обе стороны заерзали. В деле Хермана Граймза имелось несколько снимков его дома и один или два, где был запечатлен он сам на крыльце этого дома. Он жил в здешних местах около трех лет, но в его анкете не содержалось упоминаний о каких бы то ни было физических недостатках.
- Встаньте, пожалуйста, сэр, - попросил судья.
Мистер Херман Граймз медленно поднялся. Одет он был обычно, руки держал в карманах, на носу у него сидели нормальные на вид очки. По его виду никак нельзя было предположить, что он слеп.
- Будьте любезны, назовите ваш номер, - обратился к нему судья. В отличие от адвокатов и их консультантов он не был обязан запоминать все возможные сведения о каждом присяжном.
- Э-э, шестьдесят три.
- И ваше имя, пожалуйста. - Харкин просматривал лежавшую перед ним компьютерную распечатку.
- Херман Граймз.
Харкин нашел имя, потом поднял голову и оглядел море лиц в зале.
- Имеется ли у вас официальное врачебное заключение?
- Да, сэр.
- В таком случае, мистер Граймз, в соответствии с нашими законами вы освобождаетесь от обязанностей присяжного. Я разрешаю вам покинуть зал.
Херман Граймз не шелохнулся. Незряче уставившись куда-то, он лишь спросил:
- Почему?
- Простите?
- Почему я должен уйти?
- Потому что вы незрячий.
- Это я знаю.
- Ну и... Видите ли, слепой человек не может быть присяжным, - сказал Харкин, взглянув направо, потом налево. - Я разрешаю вам идти, мистер Граймз.
Херман Граймз колебался, обдумывая ответ. Зал затих. Наконец Граймз произнес:
- Кто сказал, что слепой не может быть присяжным? Харкин уже потянулся к своду законов. Его честь тщательно подготовился к процессу. Он прекратил слушания в суде уже месяц назад и заперся в своем кабинете, досконально изучая предварительное производство по делу, представленные суду документы, относящиеся к делу законы и новейшие правила судебной процедуры. Он поднял списки присяжных, участвовавших в процессах, состоявшихся за период его пребывания на посту судьи, - самые разные составы жюри по самым разным делам. Ему казалось, что он ничего не упустил. Как же он мог позволить заманить себя в западню в первые же десять минут после начала процесса на глазах у битком набитого зала?
- Вы хотите воспользоваться своим правом, мистер Граймз? - спросил он как можно беззаботнее, продолжая листать страницы свода законов и поглядывая на цвет адвокатуры, собравшейся перед ним.
Чувствовалось, что в мистере Граймзе вскипает враждебность.
- Нет, вы объясните мне, почему слепой не может быть присяжным? Если есть такой закон, то это дискриминационный закон, и я подам жалобу. Если такого закона нет, а просто так принято - тем более.
Не приходилось сомневаться, что мистер Граймз не новичок в судебных тяжбах.
По одну сторону барьера сидели двести обыкновенных обывателей, которых закон принудил явиться в суд. По другую - восседал сам закон в лице судьи, возвышавшегося над остальными, множество надутых адвокатов, зарывшихся носами в бумаги, клерков, приставов и судебных исполнителей. Им всем противостоял "призванный" мистер Херман Граймз, нанесший вдруг мощный удар по истеблишменту. Его коллеги-"призывники" наградили его цоканьем языков и смешками, но ему, похоже, было наплевать.
Адвокаты улыбались так же, как и будущие присяжные, ерзали на стульях и почесывали затылки, потому что никто не знал, что делать. "Такого еще не бывало", - слышалось из их рядов.
В законе сказано, что слепой может быть освобожден от обязанностей присяжного. Увидев слово "может" в книге, судья решил успокоить мистера Граймза и решить вопрос позднее. Не хватало, чтобы ему предъявили судебную претензию в его собственном суде. Существуют иные возможности исключить Граймза из состава жюри. Харкин посоветуется с адвокатами.
- Поразмыслив, я решил, что вы будете прекрасным присяжным, мистер Граймз, - сказал он. - Садитесь, пожалуйста.
Херман Граймз кивнул, улыбнулся и вежливо ответил:
- Благодарю вас, сэр.
Как это он собирается работать со слепым присяжным? - думали эксперты, наблюдая, как Граймз садится. Откуда знать, что у него на уме? Чью сторону он примет? Широко известно, что в игре без правил люди с физическими недостатками чаще всего сочувствуют истцу, так как им ближе обиженный и ущемленный. Но бывают и исключения.
Рэнкин Фитч в последнем ряду скосился вправо, тщетно пытаясь перехватить взгляд Карла Нассмена, который уже получил миллион двести тысяч долларов за то, чтобы подобрать идеальный состав жюри. Нассмен на законном основании сидел вместе со своими экспертами, вглядываясь в лица будущих присяжных и делая вид, будто он прекрасно знал, что Херман Граймз слеп. Фитч нисколько не сомневался, что на самом деле он понятия об этом не имел: незначительный факт, ускользнувший от внимания его разведки. Что еще ускользнуло от ее внимания? - спрашивал себя Фитч. Он шкуру спустит с Нассмена, как только начнется перерыв.
- Итак, дамы и господа, - продолжил судья. Теперь, когда непредвиденная угроза обвинения в дискриминации миновала, голос его стал вдруг резче, в нем послышалось требование без задержки двигаться вперед. Мы приступаем к формированию жюри присяжных, на это потребуется время. Участие в процессе в качестве присяжного связано с определенными физическими нагрузками, которые кому-то могут оказаться не под силу. Мы не хотим пугать вас, но если вы не уверены, что можете выдержать, следует об этом заявить. Начнем с первого ряда.
Когда Глория Лейн встала в проходе перед первым рядом, человек лет шестидесяти поднял руку, потом встал и прошел через вертящуюся дверцу барьера. Пристав провел его на свидетельское место и отодвинул в сторону микрофон. Судья сдвинулся поближе к этому человеку и склонился к нему так, чтобы тот мог шептать ему на ухо. Два адвоката - по одному от каждой стороны - встали вплотную к свидетельскому месту и закрыли их от взоров зрителей Судебный пристав примкнул к ним, после чего судья деликатно спросил вышедшего мужчину, что у него за проблема.
У того оказалась грыжа позвоночника, о чем свидетельствовала справка от врача. Мужчине было позволено покинуть зал, что он и сделал весьма поспешно.
К полудню, когда Харкин уходил на обеденный перерыв, уже тринадцать человек получили освобождение по медицинским противопоказаниям. Все устали. В половине второго предстояло возобновить процедуру и еще долго заниматься тем же самым.
Николас Истер вышел из суда один и, миновав шесть кварталов, зашел в "Бургер Кинг", где заказал сандвич-гигант и колу. Он уселся в уголке возле окна, понаблюдал за носившимися на площадке для игр детьми, просмотрел "Ю-эс-эй тудей" и начал медленно есть - у него было впереди полтора часа.
Блондинка, с которой он познакомился в торговом центре, на сей раз была не в обтягивающих джинсах, а в мешковатых спортивных шортах, свободной майке и новеньких кроссовках "Найк". Через плечо у нее висела небольшая спортивная сумка. Проходя мимо его столика с подносом в руках, она узнала его.
- Николас? - с деланным сомнением произнесла она. Истер взглянул на девушку - кажется, они где-то встречались. Но имени он не помнил.
- Вы меня не помните, - сказала она, мило улыбнувшись. - Две недели назад я выбирала в вашем отделе...
- Да, помню, - подхватил он, мельком бросив взгляд на ее красиво загорелые ноги. - Вы выбирали клавишный радиоприемник.
- Правильно. Зовут меня Аманда. Если не ошибаюсь, я оставила вам свой телефон. Вы его потеряли?
- Не хотите ли присесть?
- Спасибо. - Она без колебаний уселась за столик и принялась за жареную картошку.
- Я не потерял ваш телефон, - сказал Николас, - просто...
- Не важно. Уверена, что вы не раз звонили. У меня сломан автоответчик.
- Нет. Я не звонил. Но собирался.
- Ну конечно, - сказала она, хихикая. У нее были великолепные зубы, которые она с удовольствием ему продемонстрировала. Волосы, собранные в "конский хвостик". Почти не растрепана и не расслаблена, что странно для человека, только что бегавшего трусцой. И на лице - ни капельки пота.
- Что вы здесь делаете? - спросил он.
- Иду на аэробику.
- И перед аэробикой едите жареную картошку?
- Почему бы нет?
- Не знаю. По-моему, это неразумно.
- У меня недостаток углеводов в организме.
- А, понимаю. А вы курите перед аэробикой?
- Иногда. Вы поэтому мне не позвонили? Потому что я курю?
- Не совсем.
- Ну же, Николас! Я выдержу. - Она по-прежнему улыбалась и старалась быть игривой.
- Ну хорошо, меня это действительно смущает.
- Понятно. Вы никогда не встречались с курильщицами?
- Насколько помню, нет.
- А почему?
- Может, потому, что не хочу дышать чужим дымом. Не знаю. Я об этом не задумывался.
- Вы сами никогда не курили? - Она отправила в рот еще одну картофелинку, внимательно наблюдая за ним.
- Курил, конечно. Кто же из мальчишек не пробовал? Когда мне было десять, я свистнул пачку "Кэмела" у водопроводчика, что-то починявшего у нас в доме. Выкурил всю пачку за два дня, мне стало плохо, и я решил, что умираю от рака. - Он откусил кусочек сандвича.
- И на этом все закончилось?
Некоторое время он, усердно жуя, думал, а потом произнес:
- Кажется, да. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы когда-либо еще взял в руки сигарету. А почему вы начали курить?
- По глупости. Пытаюсь бросить.
- Это хорошо. Вы еще слишком молоды.
- Благодарю. Постойте-постойте, вы хотите сказать, что, если я брошу курить, вы мне позвоните?
- Возможно, я позвоню вам в любом случае.
- Это я уже слышала, - заметила она, поддразнивая его видом ослепительно сверкающих зубов. Потом долго пила и наконец спросила: - А могу ли я поинтересоваться, что вы здесь делаете?
- Ем сандвич. А вы?
- Я же вам сказала: иду в гимнастический зал.
- Ах да. А я шел мимо - у меня дела в городе - и почувствовал, что проголодался.
- Почему вы работаете в компьютерном отделе?
- Вы хотите спросить, почему я трачу жизнь на то, чтобы за ничтожную плату работать в торговом центре?
- Не совсем так, но приблизительно.
- Я учусь. - Где?
- Нигде. Я сейчас перехожу из одного учебного заведения в другое.
- А какое было последним?
- Северотехасский университет.
- А где будет следующее?
- Возможно, южномиссисипский.
- А что вы изучаете?
- Компьютеры. Вы задаете много вопросов.
- Но это ведь невинные вопросы, не так ли?
- В общем, да. А где вы работаете?
- Я не работаю. Я только что развелась с богатым мужем. Детей нет. Мне двадцать восемь лет, я одинока и хочу оставаться одинокой, но не прочь встречаться с кем-нибудь время от времени. Почему вы мне не позвонили?
- Насколько богатым?
На это она лишь рассмеялась и посмотрела на часы.
- Мне нужно идти. Занятия начинаются через десять минут. - Она встала и взяла сумку, не потрудившись убрать поднос. - Увидимся.
И уехала в маленьком "БМВ".
Оставшиеся больные быстренько получили освобождение, и к трем часам количество присяжных сократилось до 159. Судья Харкин объявил перерыв на пятнадцать минут, а вернувшись на судейскую скамью, приступил к следующему этапу формирования жюри. Он прочел впечатляющую лекцию о гражданской ответственности и пригласил всех имеющих немедицинские противопоказания заявить о них. Первым оказался затюканный служащий некоей корпорации, который, сев на свидетельское место, жалобно объяснил судье, двум адвокатам и судебному приставу, что он работает на крупную компанию по восемьдесят часов в неделю и, если придется заседать в суде, потеряет кучу денег, любое его отсутствие на работе оборачивается для него огромными потерями. Судья велел ему вернуться на место и ждать решения.
Второй была женщина средних лет, сославшаяся на то, что неофициально содержит домашний детский сад. "Я присматриваю за детьми, - сдерживая слезы, прошептала женщина, - это все, что я могу делать. Я зарабатываю двести долларов, в неделю и бываю занята с утра до вечера. Если я буду заседать в жюри, придется нанимать себе смену. Родителям это не понравится, кроме того, я не могу себе позволить платить кому-то. Я разорюсь".
Предполагаемые присяжные с большим интересом проводили взглядами женщину, проследовавшую по проходу мимо своего ряда и покинувшую зал. Видимо, ей удалось убедить судью. Затюканный служащий заволновался.
К половине шестого освобождение получили одиннадцать человек, шестнадцать других не сумели разжалобить судью и вернулись на свои места. Судья велел Глории Лейн раздать еще одну, более длинную анкету, а оставшимся кандидатам - заполнить ее к девяти часам утра следующего дня. После этого он отпустил их, строго предупредив, что обсуждать обстоятельства дела с кем бы то ни было запрещено.
После дневного перерыва Рэнкин Фитч не вернулся в зал суда. Он пошел в свой офис, располагавшийся на той же улице. В списках студентов Северотехасского университета никакого Николаса Истера не значилось. Блондинка записала их разговор в "Бургер Кинге", и Фитч прослушал его дважды. Это была его идея подстроить "случайную" встречу. Идея рискованная, но она сработала. Блондинка летела сейчас обратно в Вашингтон. Ее автоответчик в Билокси оставался включенным и должен был оставаться, пока не будет сформировано жюри. Если Истер позвонит, в чем Фитч сомневался, он блондинки дома не застанет.
Глава 4
Вопросы в анкете были такими: "Курите ли вы сигареты? Если да, сколько пачек в день? Если да, то как давно вы курите? Если да, хотите ли бросить? Испытывали ли вы когда-либо табакозависимость? Страдал ли кто-нибудь из ваших родственников или знакомых от заболеваний, непосредственно связанных с курением? Если да, то кто? (Укажите, пожалуйста, имя человека, характер заболевания, а также успешным ли было его лечение.) Верите ли вы, что курение может стать причиной: а) рака легких, б) сердечно-сосудистых болезней, в) гипертонии, г) ни одной из перечисленных болезней, д) всех перечисленных болезней?"
Третья страница трактовала о более общих предметах: "Каково ваше мнение о создании фонда для лечения больных, пострадавших в результате курения, на средства налогоплательщиков? Каково ваше мнение по поводу отчисления бюджетных средств для субсидирования фермеров, выращивающих табак? Каково ваше мнение о необходимости запрета курения во всех общественных местах? Какие права, по вашему мнению, следует предоставить курильщикам?" Для каждого из ответов было оставлено много места. На странице четвертой перечислялись имена семнадцати юристов, официально участвовавших в нынешнем процессе, а также еще восьмидесяти, которые имели к ним хоть какое-нибудь отношение по службе. "Знакомы ли вы лично с кем-нибудь из этих юристов? Представлял ли когда-либо кто-нибудь из них ваши интересы? Участвовали ли вы в любом качестве в судебном разбирательстве, в котором участвовал один из них?" Нет. Нет. Нет. Николас быстро ставил прочерки. На пятой странице имелся список предполагаемых свидетелей. Шестьдесят два человека, включая Селесту Вуд, вдову и истицу. "Знакомы ли вы с кем-нибудь из этих людей?" Нет.
Истер налил себе еще одну чашку растворимого кофе и положил два пакетика сахара. Вчера вечером он целый час просидел над этой анкетой и вот уже час сидит над ней с утра. Солнце только начало всходить. На завтрак у Николаса был банан и черствая булочка-бейгел, прожевывая которую, он размышлял над вопросами и уставшей рукой аккуратно вписывал ответы печатными буквами, потому что его скоропись разобрать было почти невозможно. Он представлял себе, как уже сегодня вечером целая комиссия графологов с той и другой стороны будет корпеть над его анкетой, интересуясь не столько тем, что в ней написано, сколько тем, как он выводит свои буковки. Он хотел показать, что аккуратен и вдумчив, умен и открыт, способен слушать во все уши и решать вопросы справедливо, то есть что он именно такой арбитр, какой им требуется.
Истер специально проштудировал три книги обо всех тонкостях графологии.
Он вернулся к вопросу о субсидиях табакопроизводителям как к ключевому. Ответ был готов, поскольку он много думал об этом предмете, но хотел выразиться как можно яснее. Или, наоборот, неопределеннее. Быть может, тогда он не выдаст своих чувств, но и не вызовет настороженности ни у одной из сторон. Многие из этих вопросов уже задавались во время слушания дела "Симмино" в прошлом году в пенсильванском городе Аллентауне. Николас выступал тогда под именем Дэвид, Дэвид Ланкастер, студент-заочник кинематографического колледжа с настоящей черной бородой и фальшивыми очками в роговой оправе. Тогда он работал в магазине видеотехники. Прежде чем вернуть анкету на второй день, он сделал копию. То дело было аналогично этому, но хотя занималась им сотня юристов, ни один из них не участвовал в нынешнем процессе. Только Фитч присутствовал неизменно.
Тогда Николас, он же Дэвид, прошел первые два этапа отбора, но до него оставалось еще четыре ряда, когда жюри оказалось полностью укомплектованным. Он сбрил бороду, выбросил фальшивые очки и через месяц уехал из города.
Складной карточный столик, за которым он сидел, дрожал под его рукой. Истер заполнял анкету в своем обеденном уголке - столик и три разнокалиберных стула. В крохотной каморке справа от него стояли хлипкое кресло-качалка, телевизор на деревянном штативе и пыльный диван, купленный на блошином рынке за пятнадцать долларов. Возможно, он мог бы позволить себе снять более приличное жилье, но аренда означала предоставление документов и оставляла следы. А были люди, которые буквально рылись в его мусоре, чтобы выяснить, кто он есть.
Интересно, где сегодня вынырнет эта блондинка - разумеется, с сигаретой наготове, жаждущая втянуть его в очередной банальный разговор о курении. О том, чтобы позвонить ей, он и не думал, но узнать, чью сторону она представляет, хотелось. Вероятно, табачные компании, больно уж она походила на тот тип агентов, который так любил использовать Фитч.
Из своих занятий юриспруденцией Николас знал, что вступать в прямой контакт с потенциальным присяжным было для этой блондинки, как и для любого другого нанятого с подобной целью агента, нарушением этики. Знал он так же и то, что у Фитча достаточно денег, чтобы заставить блондинку бесследно исчезнуть отсюда. В следующий раз она могла появиться во время другого процесса как, скажем, рыжеволосая любительница садоводства с совсем иной легендой. Есть вещи, которые невозможно разоблачить.
В спальне прямо на полу лежал широченный матрас, приобретенный на том же блошином рынке. Картотечная тумба служила комодом. Одежда была разбросана по полу.
Временное жилье Истера имело вид места, предназначенного для того, чтобы, использовав его несколько месяцев, незаметно покинуть однажды среди ночи - что он и собирался сделать. Он жил здесь уже полгода, и это был его официальный адрес, во всяком случае, именно его Истер указал при регистрации в избирательной комиссии и получении местных водительских прав. В четырех милях отсюда у него было жилье получше, но он не рисковал появляться там, чтобы его не заметили.
Итак, он беспечно жил в нищете - один из множества студентов, временно отошедших ют занятий, не обладающих никаким имуществом и не обремененных особыми обязанностями. Он был почти уверен, что ищейки Фитча не заходили пока в его квартирку, но не обольщался на этот счет, поэтому в доме все было хоть и бедно, но тщательно продумано: они ничего не должны здесь разнюхать.
К восьми он закончил заполнять анкету и еще раз все проверил. Та анкета, в деле "Симмино", была написана обычным почерком и в совершенно ином стиле. Истер практиковался в писании печатными буквами несколько месяцев и был уверен, что опознать его по почерку никто не сможет. Там было триста потенциальных присяжных, здесь - двести, почему кто-то должен заподозрить, что он входил в обе компании?
Отодвинув наволочку, которой было занавешено кухонное окно, Истер внимательно оглядел стоянку машин перед домом на предмет обнаружения фотографов или иных наблюдателей. Три недели назад он заметил одного, прятавшегося за колесом пикапа.
Сегодня ищеек не было. Он запер дверь и пешком отправился в суд.
Глория Лейн на второй день процесса гораздо успешнее справлялась со своим "стадом". Оставшиеся в наличии 148 потенциальных присяжных сидели в правой половине зала плотной группой по двенадцать человек в каждом из двенадцати рядов и еще четверо - в проходе на приставных стульях.
Так ими легче было руководить. Анкеты собрали у них при входе в зал, быстро отксерокопировали и роздали представителям обеих сторон. К десяти часам эксперты, запершись в комнатах без окон, проанализировали ответы.
По другую сторону прохода кучка хорошо воспитанных ребят-финансистов, репортеры, зеваки и прочие присутствующие глазели на юристов, продолжавших изучать лица присяжных. Фитч тихонько продвинулся к первому ряду, поближе к своей команде, по обе стороны которой сидели подхалимы в элегантных костюмах, готовые незамедлительно выполнить любой его приказ. Судья Харкин в этот вторник был настроен по-деловому: рассмотрение немедицинских апелляций он закончил менее чем за час. Еще шесть человек были освобождены, осталось 142.
Наконец настало время прений сторон. Уэндел Pop, одетый, как и накануне, в вельветовый спортивный пиджак и белый жилет с тем же красно-желтым галстуком, подошел к барьеру, чтобы обратиться к аудитории. Он громко клацнул искусственными зубами, развел руки и широко, но мрачно улыбнулся. "Добро пожаловать", - драматически произнес он, словно событию, которое должно было последовать, предстояло навеки остаться в памяти потомков. Он представился сам, представил членов своей команды, после чего попросил встать истицу, Селесту Вуд. Представляя ее будущим присяжным, он ухитрился дважды упомянуть слово "вдова". На маленькой пятидесятипятилетней женщине было скромное черное платье, темные чулки, темные туфли, которые, впрочем, скрывал барьер. Она улыбалась жалостной, исполненной боли улыбкой, словно бы все еще была в трауре, хотя муж ее скончался четыре года назад. Она чуть было не вышла замуж снова - Уэндел едва успел предотвратить это событие, узнав о нем в последний момент. Вы можете любить своего избранника сколько угодно, объяснил он вдове, но тихо, так, чтобы никто об этом не знал, и вам не следует выходить замуж до окончания процесса. Фактор сострадания. Вы должны выглядеть скорбящей.
Фитч знал о несостоявшемся бракосочетании, но понимал, что шанса сделать это достоянием жюри у него нет.
Представив всю свою команду, Pop коротко изложил суть дела. Его повествование вызвало живой интерес судьи и адвокатов защиты. Они затаив дыхание ждали, перейдет ли Pop невидимую грань, отделяющую фактическую сторону дела от аргументации. Он ее не перешел, но ему доставляло удовольствие держать их в напряжении.
Затем последовало пространное воззвание к присяжным - быть честными, открытыми и не бояться поднимать свои робкие ручки и откровенно высказывать любые, даже малейшие сомнения. Иначе как они, участники процесса, узнают, что думают и чувствуют будущие присяжные? "Разумеется, мы не можем догадаться об этом, просто глядя на вас", - сказал Pop, в очередной раз блеснув белоснежными зубами. В этот момент в зале находилось как минимум восемь человек, отчаянно пытавшихся уловить и истолковать каждую поднятую бровь и каждый искаженный в гримасе рот.
Не давая слушателям передышки, Pop взял в руки бумаги, лежавшие перед ним на столе, заглянул в них и продолжил:
- Итак, среди вас есть люди, которым уже доводилось исполнять обязанности присяжных. Пожалуйста, поднимите руки.
Около дюжины человек послушно подняли руки. Pop всех их окинул изучающим взглядом и остановился на сидевшей в переднем ряду ближе всего к нему женщине.
- Миссис Милвуд, если не ошибаюсь?
Женщина, зардевшись, кивнула. Все без исключения либо уже глазели на миссис Милвуд, либо искали ее взглядом.
- Насколько мне известно, вы были членом жюри присяжных несколько лет назад? - приветливо спросил Pop.
- Да, - откашлявшись и стараясь говорить громко, ответила та.