Громова Ариадна Григорьевна. Кто есть кто (фрагмент)

   ну, естественней, что ли. И наглядней... А тут - человек во времени, да вдобавок еще и сам... ну, изобрел машину времени!"
   Изобретатель машины времени и первопроходец хроноса выглядел довольно-таки невесело, это Линьков сразу отметил. Лицо у него было серое, осунувшееся, глаза воспаленные, и держался он как-то скованно, будто не знал, на что решиться и куда идти.
   - А, здравствуйте... - тоже скованно и неловко пробормотал Линьков. Вы, значит, пришли?
   Стружков будто бы и не заметил нелепости этого вопроса. Он мотнул головой, словно отгоняя какие-то свои мысли, и медленно, нехотя проговорил:
   - Да... пришел вот... А вы... вы со мной хотите говорить?
   Линьков удивленно посмотрел на него.
   - Нет. Я, собственно, к Шелесту. Но с вами мне, конечно, поговорить хочется!
   Я вам домой только что звонил, кстати...
   - Звонили? Мне? - Борис хмурился, точно стараясь что-то сообразить. Погодите, я что-то не пойму... Почему же вы звонили?
   - Как то есть почему? - изумился Линьков. - Вы записку оставили... ну, насчет перехода, а потом не являетесь...
   - Не понимаю... Как это: потом не являюсь? - растерянно сказал Борис. А куда делась записка... и журнал с расчетами?
   - Шелест забрал, - объяснил Линьков, с недоумением глядя на него, - Вас же не было утром, мы пошли в лабораторию:
   - Ах, ну да... Значит, Шелест знает. И вы... А еще кто?
   - Не знаю. Шелест, по-моему, созывает небольшое совещание по этому поводу.
   Он Чернышева при мне вызывал и еще кого-то. Но пока у него ученый совет заседает. Кстати, надо его известить, что вы здесь, а то он вас ждет не дождется...
   - Я опять не понимаю, - тоскливо проговорил Борис. - Как это он может меня ждать? И вы тоже, говорите, звонили, искали... Ах, ну да! Вахтер сказал, наверное? И вы догадались? Неужели можно было догадаться...
   - С вахтером я потом поговорил... Сначала Шелест подсчитал по расходу энергии, что камера не только ушла в прошлое, но и вернулась назад с полной нагрузкой... примерно соответствующей вашему весу.
   - Понятно... - протянул Стружков. - А вы, значит, в хронофизике ориентируетесь?
   - Пришлось отчасти разобраться, - суховато ответил Линьков, слегка обидевшись. - И ваши лекции не пропали даром...
   - Мои лекции? - искренне удивился Борис. - Я никогда лекций не читал! Ах да, вы, наверное, имеете в виду разговоры... - Он осекся и замолчал.
   "Да что ж это с ним? - недоумевал Линьков. - Может, все же при переходе что случилось? Все-то он перезабыл..."
   - Не кажется-ли вам, - светским тоном сказал Линьков вслух, - что вести разговор в коридоре несколько неудобно? Почему бы нам не посидеть в вашей лаборатории? Ведь у вас есть ключ.
   Борис явно не пришел в восторг от этого предложения.
   - Мне бы надо к Шелесту... а потом... - пробормотал он.
   - Так ведь Шелест сейчас занят, - возразил Линьков. - Я звонил Тамаре:
   ученый совет непредвиденно затянулся, там какое-то каверзное дело...
   - Каверзное дело? А, это, наверное, они с Туркиным возятся... задумчиво отозвался Борис, - Ну, ладно... только действительно сообщить надо Шелесту...
   - Да, я сейчас же из лаборатории позвоню! - заверил Линьков.
   В лаборатории окно было распахнуто, ветер шелестел бумагами на столе и в выдвинутом ящике.
   - Это я тут хозяйничал... - смущенно пояснил Борис.
   "Интересно, почему это он сначала сюда кинулся, а потом только к Шелесту собрался? - раздумывал Линьков. - Про записку спрашивал... Что ж, он только теперь сообразил, что ее лучше бы ликвидировать?"
   - У меня к вам целая куча вопросов накопилась, - сказал он, положив трубку после разговора с секретаршей Шелеста. - Можно я по порядку?
   - Пожалуйста, - досадливо морщась, сказал Борис. - Только я вряд ли смогу...
   Лучше бы с Шелестом сначала... Вам трудно будет понять...
   - А я все же постараюсь, - невозмутимо возразил Линьков. - Да и вопросы будут не такие уж сложные. Значит, вопрос первый: вы говорили с Берестовой о том, что она видела вас в окне лаборатории вечером двадцатого мая? И что вы ей сказали на это?
   - Что же я мог сказать? - смущенно проговорил Борис.- Я... ну, я ведь там действительно был...
   Линьков даже растерялся - очень уж легко и просто Борис признался, что лгал все эти дни, лгал изощренно, артистически.
   - Выходит, что о смерти Левицкого вы знали еще двадцатого мая? - жестко спросил он.
   - Ну... можно сказать, что двадцатого...- подумав, ответил Стружков.
   - И знали, почему он... умер?
   - Да... знал... Поэтому я и... - Он осекся и замолчал.
   Линьков ошеломленно уставился на него. Да что ж это, он теперь во всем сознается, и без особого смущения, словно это был дружеский розыгрыш! С ума он сошел, что ли?
   - Тогда уж давайте по порядку, - мрачно предложил он, протирая очки. Как вы попали в лабораторию? Неужели через проходную?
   К его удивлению, Борис вяло улыбнулся, словно услышал не очень удачную шутку.
   - Нет, через проходную мне было бы трудновато, - с оттенком юмора сказал он.
   - Я прямо сюда, в лабораторию...
   - Как это прямо в лабораторию? - удивился Линьков.
   Борис посмотрел на него тоже с удивлением.
   - Да вот... - Он кивнул на хронокамеру. - Как же еще?
   Линьков совершенно сбился с толку. Не зная, как дальше вести разговор, он уцепился за хронофизические проблемы:
   - Но ведь если вы путешествовали в прошлое, вы не могли вернуться назад! То есть если вы там выходили из хронокамеры. А вы, я знаю, выходили!
   - Выходить-то я выходил, - сказал Борис. - Но тут есть одна закавыка...
   боюсь, что вы не поймете, это уже тонкости... Лучше бы нам сразу к Шелесту, и вы бы тогда послушали...
   - Воля ваша,- сдержанно сказал Линьков, уязвленный этим упорным пренебрежением к его способностям в области хронофизики. - Но Шелест вам тоже вряд ли поверит. Всего час назад он втолковывал мне элементарную хронофизичесную истину, что раз вы вернулись, значит, из камеры не выходили и никаких действий в прошлом не совершали.
   - Что касается действий, - медленно проговорил Борис, - то действий я, пожалуй, никаких особых не совершал... Мне кажется, я и не должен был отклонить мировую линию... Хотя... ах, я, дурень! Ну, конечно...
   У Линькова в голове какая-то неприятная пустота образовалась от всей этой дикой путаницы, от этих нелепых ответов, совершенно между собой не согласующихся. О каком двадцатом мая, собственно, говорит Борис? Ведь если он попал туда через хронокамеру, то речь идет уже не о том "нормальном"
   двадцатом мая, с которого начинается в здешнем мире дело Левицкого, а о возвращении в прошлое. А это совсем другой коленкор! Но как же тогда могли его видеть Нина и Чернышев? Видели раньше, чем он там побывал? Опять нарушение причинности! Линьков рассердился и решил взять быка за рога.
   - Вот что, - сухо сказал он. - Расскажите, пожалуйста, что конкретно вы делали вечером двадцатого мая?
   Борис вздохнул и досадливо поморщился.
   - Н-ну... что... - Он запинался на каждом слове. - Увидал Аркадия... на диване... Хотел вызвать "Скорую помощь:
   - Почему же не вызвали?
   - Телефон, понимаете, не работал, - растерянно сказал Борис. - Я побежал в зал хронокамер...
   - Лаборатория Чернышева ближе... - заметил Линьков.
   - Я не знал, что Чернышев еще в институте... - пробормотал Борис. Вернее, не сообразил, растерялся.
   - Ну, хорошо, побежали вы в зал, - скептически сказал Линьков, - и что же дальше?
   - А там телефон тоже не работал! - криво усмехаясь, ответил Борис, Представляете мое положение? Я совсем растерялся!
   - Так растерялись, что на все махнули рукой? - с нескрываемой уже насмешкой спросил Линьков.
   Его злила эта бездарная, нелепая ложь. Злила - и опять-таки удивляла. Три дня Борис Стружков лгал виртуозно, ни на секунду не вышел из роли, а теперь не может сочинить хоть относительно правдоподобную версию, путается, противоречит себе самому...
   Но Бориса возмутила эта насмешка, и он заговорил без прежней вялости.
   - То есть как это махнул рукой?! - почти крикнул он. - Да вы что? Я затем, что ли, в прошлое лез? Я обратно побежал, в лабораторию. Мне вдруг страшно стало, что, пока я бегаю, Аркадий умрет... Он ведь совсем как мертвый был! - упавшим голосом сказал Борис. - Я пульс никак не мог нащупать... и дыхания не слышал... И вот тут я голову совсем потерял! Сначала решил в проходную бежать... Потом в окно высунулся: думал, может, кто пройдет по улице, я закричу, мне уже все равно было, пускай меня видят, пускай что угодно! Но никого не было...
   - А Нина? - невольно спросил Линьков.
   - Нину я не видел... может, она раньше проходила, еще до того, как я бегал вниз... Ну, в общем, я начал бестолково метаться из угла в угол... Стыд и позор, конечно, что я так растерялся... Но, понимаете, я-то рассчитывал, что попаду туда часов в шесть-семь вечера, а почему-то меня перебросило так поздно, почти в одиннадцать... и Аркадий уже умирал! Я к этому не подготовился как-то... и потом телефоны эти проклятые... ведь надо же!
   - Действительно... - отозвался Линьков, уже без насмешки.
   Он не знал, что и думать: рассказ Бориса звучал теперь гораздо более правдоподобно... "Э, за счет интонации! - вдруг обозлившись, решил он. Опять он в роль вошел, вот и все. А сочиняет по-прежнему чушь. Взрослый парень, и знал ведь все это заранее, - с чего бы он так уж растерялся?"
   - Ну вот... И я сам не понимаю, чего меня туда понесло... - уныло сказал Борис.
   - Куда именно? - изумленно осведомился Линьков.
   - Да в хронокамеру! - Борис с ожесточением махнул рукой. - Понимаете, глянул я туда случайно и вижу: стоит там подставка, здоровенная такая! А я твердо знаю, что никакой подставки у меня в камере не было! И я вот так, ничего толком не сообразив, сунулся туда... Мне бы, дураку, подумать хоть минуточку, но где там! Совсем я был не в себе. Такой идиотизм - с ума сойти!
   Но мне, конечно, и в голову не пришло, что она на автоматику включена... Я только здесь понял, в чем дело. В общем, сунулся я туда меня и швырнуло...
   - Почему же вы обратно не отправились?
   - Я... ну, просто я никак не мог разобраться, что произошло. Я не мог понять, почему меня швырнуло... и куда я попал...
   - Как же это? - удивился Линьков.- Ведь записка тут на столе лежала, и расчеты...
   - Ну да, вот записка... Но я все равно не сразу понял...
   - А теперь вы уже понимаете? Разобрались во всем?
   - В основном, пожалуй, да: С Ниной вот поговорил... Понял, какая путаница получилась... по моей вине...
   - Берестова, очевидно, с утра была с вами?
   Да, я ее у дома подстерег. Мы долго разговаривали. Потом на телефонную станцию ходили...
   - Зачем? - удивился Линьков.
   - Да телефоны эти проклятые, - сказал Борис, - покою они мне не давали.
   Почему они все не работали, будто сговорились!
   - Да, довольно странно, - согласился Линьков.
   - Вот и Нина не могла поверить. Да оно и понятно. А вот, представляете:
   оказалось, что двадцатого мая с двадцати двух до двадцати четырех часов кабель ремонтировали в нашем районе. В общем, отключили на два часа весь участок...
   "Это уж он вряд ли сочиняет, - подумал Линьков, - это ведь в два счета проверить можно, он же понимает. Но если не врет, что же тогда все это означает?"
   - Ну, ладно. - Линьков тяжело вздохнул. - Позвоню-ка я Шелесту, а то вдруг Тамара забыла передать... Да! Один только вопрос еще: вы, когда были там, записку Левицкого не видали?
   Борис внезапно покраснел как рак и жалобно сказал:
   - Ну, я же говорил вам, что у меня полное помрачение было!.. Нет, хотя на этот счет у меня даже имелись кое-какие соображения. Я как представил себе, что приедет "Скорая помощь", начнут все записку эту читать... Ну, а потом я попал в хронокамеру, и меня швырнуло... Ну, идиотизм получился ужасающий!
   - То есть... - ошеломленно спросил Линьков, не веря своим ушам, - Вы хотите сказать, что взяли записку?!
   Борис тоскливо посмотрел на него и сунул руку в карман.
   - То-то и беда, - сказал он, протягивая Линькову листок. - Именно вот, взял я записку... И наделал же я дел!
   В эту минуту задребезжал телефон.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Борис-72 весь позеленел, когда Аркадий это сказал. Я и сам, наверно, выглядел немногим лучше.
   - Т-ты что, Аркадий?! - запинаясь, выговорил Борис. - Как это: действительно убил?! Ты что?!
   - "Ты что, ты что"! - вдруг заорал Аркадий. - Реакции на уровне коммунальной кухни! Ученые вы или кто в конце-то концов?!
   Он чуть не раздавил сигарету, пока закуривал, - руки у него тряслись.
   - При чем здесь... ученые мы или... - совсем растерявшись, пробормотал Борис.
   - А вот при том! - чуточку спокойней ответил Аркадий. - Думать надо, понимать надо!
   - Но я вот именно ничего не понимаю! - уныло сказал Борис. - Ты не умер...
   мой Аркадий тоже:
   - А пес его знает, твоего Аркадия, почему он не умер! - Усмешка Аркадия походила на гримасу боли. - Во всяком случае, не моя тут заслуга. Это, небось, Борькины фокусы. - Он поносился на меня, - Я уж его спрашивал, но он увиливает.
   - Борька, хватит! - сурово сказал мне Борис-72. - Что-ж нам, до ночи тут сидеть, пока ты соберешься с духом?
   Я вздохнул: говорить мне было трудно даже после того, как Аркадий сам сказал...
   - Ну, значит, так... Аркадий - не этот, а мой Аркадий, - вечером двадцатого мая глотнул смертельную дозу снотворного. Отравился... Я не мог поверить...
   Но я увидел эти проклятые таблетки у него на столе...
   - Ты... увидел?! - изумился Аркадий. - Когда?! Не мог ты видеть, не ври!
   Я молча улыбнулся, и это взбесило Бориса-72.
   - Интересно, чему ты радуешься? - свирепо спросил он. - Увидел таблетки - и что же ты подумал? Что Аркадий завел новое хобби: коллекционирует снотворные?
   - Ничего я не подумал, - деланно равнодушным тоном сказал я. - Просто взял эти таблетки и сунул в карман.
   - Сунул в карман?! Сдаюсь! Совсем ты меня, Борька, запутал! - Аркадий со вздохом откинулся на спинку скамейки. - Таблетки ты забрал, тот Аркадий не умер Кто же тогда умер, спрашивается? Может,я?!
   - Подумай, подумай! - ехидно сказал я.- Ты же у нас гений, ты и без подсказки сообразишь, умер ты или не умер...
   - Ну, я уж совсем ничего не понимаю! - заявил Борис-72. - Когда и где ты забрал снотворное? И если ты его забрал, то каким образом Аркадий отравился?
   - Да вовсе он не отравился! - устало ответил я.- Ты же сам говоришь, что он с тобой работает! Только где он все же, этот неудавшийся покойник?
   - Эт-то и меня интересует! - с расстановкой сказал Аркадий,- Очень даже интересует. Еще с вечера. Пробовал я звонить к нему... - Он искоса глянул на меня и повернулся к Борису-72. - Ну, в лаборатории на тебя напоролся: А вчера вечером ты его видел?
   - Нет... Звонил я ему часов в семь, но никто не подошел.
   - В семь! - протянул Аркадий. - В семь - это уже не то...
   - А чего ты? - удивился Борис.- Мой-то Аркадий никуда не денется, у нас по времени пока не научились прыгать. Вы, ребята, лучше объясните мне, что это за история со снотворным и почему ты, Аркадий, говоришь, что убил...
   Аркадия?
   - На словах это не объяснишь, ты только хуже запутаешься, - сказал я. Давай я тебе все нарисую. Аркадию я уже рисовал картинки до твоего прихода.
   Только он, я вижу, ни черта не понял, хоть и представлялся, что понял...
   - Кое-что, положим, я понял, - возразил Аркадий. - Но, конечно, не все.
   Главное - вот эта ваша встреча! Мы ведь тут пришли к выводу, что если хочешь встретиться с самим собой в будущем, то нужно раньше побывать в прошлом, так? Вот я и не понимаю! Ну да, картинки ты мне рисовал, но я, признаться, решил, что ты все это теоретически вывел и кое-что присочинил! А ты, значит, всерьез это, насчет своего скачка в прошлое? Ну, не знаю... Может, я чего-то не учел? Как же ты мог передвинуться в прошлое? Откуда у тебя взялась хронокамера?
   - Вообще-то хронокамеры, если ты помнишь, в 1970 году уже существовали, - кротко заметил я.
   - Ты ж понимаешь, о чем я говорю! - нетерпеливо бросил Аркадий.
   - Погоди, - сказал Борис-72. - Я опять не понимаю! Почему ты говоришь только о прошлом? А в будущее в чем он мог двигаться, если не было хронокамеры...
   ну, хронокамеры, пригодной для переброски человека? Впрочем, дело вообще не столько в хронокамере, сколько в том, чтобы рассчитать поле... однородное поле. Но ведь и тебе это было нужно.
   Аркадий прямо сиял от гордости. Наконец-то мы сообразили, что он сделал - он, и никто другой!
   - Да, вот именно... - сказал он, стыдливо потупившись. - Я... видишь ли...
   ну, рассчитал я такое поле! Ну, и вот...
   Он посмотрел, какое это произведет на нас впечатление. Вот ведь характер!
   Ну, сделал ты дело, и отлично, и радуйся про себя. И подожди, пока люди сами оценят, что ты сделал. Так нет, разве у Аркаши хватит терпения ждать? Он уж поможет людям побыстрее все оценить, без волокиты!
   - То есть ты понимаешь, что это значит? - удивленно и чуточку обиженно спросил он Бориса-72. - Я рассчитал поле, которое позволяет человеку перемещаться во времени. На любые дистанции, в прошлое или в будущее. Ну, конечно, только туда, где существуют хронокамеры.
   - Как не понять! - сказал Борис. - Просто я не удивляюсь этому: ты ведь у нас гений, ты еще и не то можешь!
   Аркадий подозрительно покосился на него, но промолчал.
   - А что же дальше? - спросил Борис. - Нашел ты, значит, это поле и сразу решил прогуляться?
   - Ну да... - уже неохотно сказал Аркадий. - Отправился я в прошлое. Потом - еще раз. Встретился с самим собой... Потом снова встретился - как раз двадцатого мая, вечером...
   - Ты_. издалека? - спросил Борис.
   - Из этого года, из семьдесят второго... Только, разумеется, из другого мира, не нашего...
   - Понятно, понятно... Из того мира, каким он был до твоих путешествий...
   Потом ты свалился на голову ему и прочим... - Борис-72 кивнул в мою сторону, - накуролесил там со своим двойником, и в результате мир стал такой, каким я его знаю - Но все равно ты мне не объяснил, почему тебя не удивляет Борькино передвижение в будущее.
   - А потому, что он, как я понимаю, в будущее кинулся вслед за мной! объяснил Аркадий, - В моей хронокамере!
   Он с такой гордостью сказал "в моей", словно эта хронокамера была его родовым поместьем.
   - А ты чего молчишь? - накинулся на меня Борис. - Он правильно объясняет?
   - Объясняет-то он в общем правильно, только не все, - ответил я, - Это верно, что сюда я ввалился случайно и в хронокамере, - я ведь рассказывал, как это было. Но в двадцатое мая 1970 года я прибыл намеренно. И в своей хронокамере.
   Я Аркашеньке это все рисовал, но он просто не может поверить, что кто-то, кроме него, способен рассчитать поле... Ты же знаешь Аркашеньку, от скромности он не умрет!
   - Я не отрицаю в принципе, - с достоинством произнес Аркадий. - Я всегда был о тебе высокого мнения, Борис, ты же знаешь... Ну, и потом, ты ведь работал со мной... Это тоже кое-что значит... Но не надо преувеличивать... да! Не стоит, знаешь ли, преувеличивать...
   - Это в каком же смысле преувеличивать? - спросил я.
   - В этом самом. Говоришь, что я от скромности не умру, а сам-то? Я да я, в своей камере прибыл, я уже два года назад все это рассчитал. Не советую тебе, знаешь ли...
   - Ну, а если все-таки? - спросил я, с любопытством глядя на Аркадия. Если на минуточку допустить, что я и вправду взял да рассчитал поле? Еще в 1970 году? Тогда что?
   - Тогда честь тебе и слава! - неуверенно сказал Аркадий. - То есть ты и так молодец, если действительно отправился в прошлое в своей хронокамере.
   Действительно, Борька?
   - Действительно... - сдержанно ответил я.
   - Молодец, молодец! - величественно отозвался Аркадий. - Это здорово! И этого вполне достаточно, чтобы похвастаться. А преувеличивать, я ж говорю, незачем...
   Я неопределенно хмыкнул. Что-то крылось за этими словами Аркадия... Ну, ладно, потом выясню!
   - Ладно, не буду преувеличивать, раз тебе это не нравится, - кротко согласился я. - Борька, смотри сюда!
   Я быстро восстановил чертеж, который делал для Аркадия.
   - Видишь? - говорил я Борису. - Линия 1 - это его мир, где он изобрел свою "машину времени", нашел свое поле. Вот он прибывает к нам...возьмем для простоты последнее его прибытие, двадцатого мая... Иначе много чертить придется, - ведь он всякий раз, когда прибывал к нам, новую линию создавал - Ну, ладно, пусть линия 1 - последняя из линий, созданных Аркадием. Это не та, где он рассчитывал поле, а та, с которой он свалился в "мое" двадцатое мая.
   Аркадий поглядел на мой чертеж, сдвинул брови и о чем-то задумался. Борис-72 был заинтересован до крайности.
   - Эти вот две параллельные линии, которые начинаются от двадцатого мая, - это встреча двух Аркадиев, да? - спрашивал он, не отрывая глаз от чертежа.
   - Ну да! Они встретились в лаборатории, потом, видимо, пошли вместе в зал хронокамер - Ну, Аркаша нам это обрисует подробней... Постой, а ты разве об этом не слыхал?
   - Да ни черта я не слыхал и ни черта не знаю, ясно тебе? - огрызнулся Борис-72. - Куда мне до вас! Вы бывалые люди, знаменитые путешественники, а я жалкий провинциал... И вообще не обо мне речь. Давай дальше! Крест это что?
   - Это смерть моего Аркадия, - неохотно проговорил я.
   Каждый раз, когда я об этом вспоминал, вся история переставала мне казаться хоть отчасти забавной. Ведь своего Аркадия я так и не спас. Да это было и невозможно, я подсознательно все время это понимал. В том мире, который я покинул, смерть Аркадия Левицкого осталась фактом, и никакая хронофизика не могла этого изменить.
   Я посмотрел на Аркадия. Другой Аркадий... Вот он, пожалуйста, жив-здоров.
   Сидит рядом - рукой потрогать можно - и тоже смотрит на меня. И, кажется, понимает, о чем я думаю. Во всяком случае, глаза у него очень грустные.
   - Я понимаю... - хмурясь, сказал Борис-72. - Для меня это только слова, я ведь ничего сам не видел... Ты говоришь - "смерть моего Аркадия", и я ведь вижу, что для тебя это действительно смерть, что тебе и сейчас больно... Я просто представить себе не могу, как это все получилось с отравлением и с прочим... Но если ты это нарочно затеял, Аркадий, то... Нет, не буду!
   Досказывай, Борька, а потом мы за него возьмемся.
   - Да мне уже нечего досказывать. Этот вот пунктир - это моя жизнь с двадцатого на двадцать третье мая того же года. Невеселая жизнь, прямо скажем. То есть ночь я преспокойно проспал, а утром двадцать первого вызывают меня срочно в институт и сразу обухом по голове: Левицкий отравился! Следователь выспрашивает, почему Левицкий это сделал, а я даже приблизительно не могу понять, почему! Чего я только не напридумывал! Целые детективные романы!
   - Постой, постой! - вмешался Аркадий. - Чего ты чушь-то городишь? На какого лешего ты сочинял детективные романы, когда в записке все объяснялось?
   - Так ведь не было записки... - виновато сказал я.
   - То есть как не было?
   - Ну, была, но ее кто-то украл:
   - Украл? Ну, знаешь! Ври, Борька, да знай меру!
   - Нет, ну вас, ребята! - сказал Борис-72. - Я больше не могу. Уйду я лучше от греха... - И в подтверждение этого он поудобней уселся на скамейке.
   - А ведь правда, Борька, совсем ты заврался! - осуждающе обратился ко мне Аркадий. - Сознайся, что насчет украденной записки ты просто сочинил! Ведь не может этого быть!
   - Не может быть... - сердито пробормотал я. - Как же, интересно, не может, когда было! Сперли твою записку - и все!
   - Может, он все же не написал? - вслух раздумывал Аркадий. - Странно: Мы же обо всем договорились, вместе сочинили текст. А расчеты я заранее сам написал.
   - Вернемся к нашим баранам, - сказал Борис, - а вернее, к нашему барану.
   Можешь ты нам объяснить, баранья голова, что и почему ты натворил однажды двадцатого мая?!
   Аркадий со злостью погасил сигарету о подошву туфли, выпрямился и сказал преувеличенно твердым тоном:
   - В общем, так! Когда я решил эту задачу и понял, что теперь есть практическая возможность передвигаться по времени, я пришел к мысли, что необходим решающий эксперимент... ну, для проверки безопасности движения.
   Меня холодом обдало: я догадался, в чем дело. Я посмотрел на Бориса, ища сочувствия, но тот таращился на Аркадия, ничего еще не понимая: Нет, все же мы с ним разные люди! Вот он не видел Аркадия мертвым, а это многое меняет...
   - Ну, вот - И тогда я подумал, - уже более спокойно продолжал Аркадий, - что самый радикальный вариант парадокса времени - это когда человек убивает сам себя. Не дедушку или папу, а именно себя! Ведь только так и можно обеспечить чистоту опыта. Но почему-то никто до этого не додумывался...
   А он додумался! Он, видите ли, сообразил! Борис-72 вдруг замычал, как от боли: видно, и до него дошло!
   - Чего вы на меня выпучились? - раздраженно сказал Аркадий. - Как маленькие!
   Вы что, не понимаете: я же не кого-нибудь, а самого себя! Имею я право сам себя убить?
   - Это ты кого спрашиваешь? - мрачно отозвался Борис-72, - Меня с Борькой, что ли? Удачную аудиторию подобрал:
   Да уж, действительно! Менее подходящую аудиторию на всей Земле не сыщешь.
   Мы-то не нуждались в абстрактных выкладках: нам достаточно было посмотреть друг на друга...
   - Ну, вот я - имею я право его убить? - Борис-72 произнес это вслух, указывая на меня. - Ты вообще хоть сколько-нибудь соображаешь, Аркадий, или уж вовсе?..
   Аркадий опешил. Он даже не сразу смог заговорить.
   - Понимаете, ребята...- сказал он наконец почти умоляющим тоном. Понимаете, это же совсем другая ситуация... Я как-то даже отвлекся от нее, когда начал объяснять - ну, насчет двадцатого мая - переключился на свое тогдашнее психологическое состояние... А я ведь тогда совсем иначе думал, абстрактно! Вы тут сидите и смотрите друг на друга, а я...