Страница:
Тем временем молодой Отон, боком-боком, и побежал к недовольным «по жизни» солдатам. Те пообещали Отону сделать все как надо… И вот на шестой день после усыновления Пизона дедушкой Гальбой правили язычники свой культ на Форуме – резали баранов и гадали на внутренностях. Как в добрые старые времена. Отон гадал позади дедушки Гальбы. Внутренности животных смущали жрецов, они видели на требухе тайные знаки о предстоящей гибели императора Гальбы. Для остальных это было ясно безо всяких внутренностей. И тут появился солдатский заговорщик, подошел к Отону и сказал, мол, строители собрались и ждут молодого Отона. Это был условный знак, по которому Отону надлежало бежать на собрание к солдатам. Отон и побежал.
Число солдат, которые встретили Отона и приветствовали его как императора, не превышало, как пишет Плутарх, числа двадцать три. Отон, видя это жалкое сборище, закричал, что он погиб. «Погиб, погиб – помогите!» – кричал молодой Отон, вытаращив на свое «войско» глаза. Но важные от своей значимости солдаты взвалили Отона, как свинью, на носилки и стали таскать носилки по улицам Рима, выкрикивая ругательства по адресу Сервия Гальбы. И тогда к двадцати трем солдатам присоединилось еще столько же. Молодой Отон от ужаса уже не кричал, а громко стонал. Ему казалось, и оправданно, что сейчас вдруг выскочит из переулка мало-мальски подходящий отряд Гальбы и перережет всех заговорщиков, как котят. Но история иногда творится абы как, глупо и безобразно. Достаточно какому-нибудь придурку выскочить на людное место в подходящий момент и прокартавить пару слов из Карла Маркса, как толпе уже кажется, что этот картавый черт – их национальный лидер. То же самое случилось и с Отоном. К чести его будет сказано, Отон не картавил. Он оторопело молчал. Солдаты наконец-то сообразили, куда им следовать дальше, и потащили носилки с Отоном в свой лагерь. Там и бросили, посреди палаток армейского образца шестьдесят девятого года нашей эры. Января месяца. Четырнадцатого числа.
На следующий день, пятнадцатого января, Сервий Гальба, узнавший о проделках Отона, хотел было выйти к народу, сподвижники не пускали Гальбу к народу, сенаторы убеждали Гальбу выйти, сподвижники обратно противились, – как вдруг разнесся слух, что молодой Отон убит в солдатском лагере. Тогда же выбежал вперед один из телохранителей Гальбы, показал императору окровавленный меч и объявил, что именно он, верный телохранитель, убил молодого Отона. По какой-то необъяснимой причине Гальба поверил этому телохранителю. Уселся в носилки и поехал к согражданам. По дороге дошли до Гальбы противоположные слухи – что жив Отон и здоров и войско подчинилось Отону. Как обычно, предвкушая спектакль, римская толпа заполнила собою главную городскую площадь. Одни кричали Сервию Гальбе, чтобы он поворачивал обратно, другие советовали продолжить путь, третьи убеждали Гальбу не падать духом, четвертые – не доверять никому. Чернь со всего города, смешавшись с рабами, требовала покончить с Отоном, требовала хлеба, требовала зрелищ, требовала, требовала, требовала – бог знает еще чего… Носилки с Гальбой швыряло в толпе из стороны в сторону, как птичий помет в океане. И тут появились на площади всадники, а затем и пехотинцы н тоже потребовали – очистить площадь всем частным лицам. Моментально, как сказано, народ пустился бежать, но недалече… Люди забрались на колонны и статуи вокруг площади и замерли, как обезьяны при появлении «питона по имени Каа». В городе мертвых. Никто из присутствующих не попытался помочь своему императору. Кроме германских ветеранов. Говорят, прослышав о несчастье, они бросились из своего лагеря на подмогу Сервию Гальбе, но заблудились в городе, по незнанию здешних улиц и мест… Носильщики кинули наземь императора Гальбу и разбежались. И тогда на памяти поколения случилось то, ради чего это поколение существовало, – сцена перехода власти из одних рук в другие. Для чего толпе нужно видеть подобные сцены – вечная тайна. Можно предположить, что убийство императора вызывает у обывателей больше восторга, чем убийство какого-нибудь нищего. Ради нищего даже собираться не стоит. Был человек, и нету – раз плюнуть, о чем тут можно рассказывать внукам на сон грядущий? Это Богу все едино: император, рабыня, плотник – все одинаково твари Божьи. Обывателю интереснее, когда режут императора… Пожалуйста – старый Гальба получил множество ран в бедра и руки, его рубили, как капусту, как некогда рубили Гая Калигулу, как некогда рубили Юлия Цезаря, как незадолго до этого могли изрубить Нерона, да не успели… Сервию Гальбе отрубили совершенно лысую голову. Счастливый обладатель лысой головы Гальбы сунул ее за пазуху, поскольку трудно было удержать скользкую от крови, безволосую голову Гальбы в руках. А затем счастливый обладатель лысой головы Гальбы поддел ее пальцем за челюсть и преподнес молодому Отону. Отон отдал голову своим обозникам и харчевникам, а те, потешаясь, накололи голову на пику и шлялись по улицам Рима, распевая: «Красавчик Гальба, красавчик Гальба, наслаждайся вечной молодостью!» А затем лысая голова надоела всем, и ее бросили в отхожее место. Вот такой футбол. Неудачливые люди, которые не успели потыкать своими мечами Сервия Гальбу, специально пачкали руки в его крови и показывали перепачканные руки молодому Отону в надежде получить вознаграждение. Подобных насчиталось сто двадцать человек, сообщает Плутарх. По поводу убийства старого и безоружного императора уместно напомнить стихи Архилоха:
Говорят, что незадолго до смерти приснилась Сервию Гальбе все та же богиня Фортуна. Жаловалась богиня, мол, жадный Гальба лишил ее подарка, упрекала Фортуна императора Гальбу и грозилась в отместку отобрать все, что дала. Чуть свет помчался Сервий Гальба в божий храм одаривать свою Фортуну… Да поздно…
Смутные времена. Отон: ненадолго занял место императора после Гальбы. Правил римской империей целых девяносто пять дней.
Нет ничего смешнее людей, рвущихся к власти по причине собственных амбиций и жадности. Они меньше всего думают о государстве, опираются они на нищих и дураков, и суетятся они, и толкаются они, не ведая, что будут с этой властью далее делать кроме сиюминутного обогащения. Ибо все в этом мире бренно и сиюминутно. Особенно дураки. Были они и сплыли. И ничего после себя не оставили, кроме жалких регалий в собственных захоронениях.
Поэтому и смешно глядеть на смутные времена и междуцарствие…
Все вышеизложенное отчасти относится и к Отону. За малым исключением – Отон был искренний и прирожденный шалопай. Занятная альтернатива – стать императором или погибнуть от кредиторов1 Но именно так обстояли дела у Отона. За несколько дней до переворота Отон в который раз занял миллион сестерциев у императорского раба в надежде предоставить этому ушастому рабу место управляющего – управляющего все равно чем. Надежды Отона потрафить рабу за взятку рухнули, когда старый Гальба, совершенно не понимающий, какие в жизни вечного юноши могут быть проблемы, когда дурной Гальба объявил своим преемником Пизона. «Тю-тю – денежки!» – вероятно, подумал Отон, и сердце его екнуло, потому что кредиторы, после заявления Гальбы, уставились на Отона с явным интересом…
С ранней молодости, как ябедничает Светоний, будущий император Отон был такой мот и наглец, что отец неоднократно сек Отона от растерянности, не ведая, что еще можно с ним поделать. Разгуливая по ночам по улицам Рима, молодой Отон с приятелями развлекались – хватали подвыпивших прохожих и подкидывали их кверху попой. Об этом можно прочитать у Марциала, такого же повесы и озорника «Как на военном плаще к звездам подбросят тебя!» Занятие веселое, но малокультурное, особенно когда речь идет о подвыпивших женщинах, которые страшно визжат и ругаются, если их подбрасывало ну хотя бы метра на два. Заметим, что молодой Нерон причинял прохожим вред и увечья, а молодой Отон только от души забавлялся. Есть разница?
Когда после убийства императора Гальбы заканчивался день, явился Отон в сенат и кротко заявил, что похитили его на улице солдаты и силой заставили принять власть. Сенаторы почесались и применили к Отону ответное насилие – среди угодливых поздравлений и лести они присвоили Отону имя… Нерон! «Забудем о событиях прошедшего дня!» Отон восстановил изображения и статуи Нерона, вернул подарки актерам и трубочистам, призвал к себе на службу прежних собутыльников Нерона и первым же императорским указом направил пятьдесят миллионов на достройку Золотого дворца. Того самого дворца Нерона, где «пруд был подобен морю», где «прихожая в милю длиной», где «главный зал днем и ночью вращался вслед небосводу». «Забудем о событиях прошедшего дня!» – кричали отцы-сенаторы. Лысая, глупая голова Сервия Гальбы валялась в кустах, новый кесарь принял на себя имя предыдущего – Нерон-Отон. Появление на римском престоле Нерона-Отона сродни возвращению Наполеона Бонапарта. Сто дней французского императора, девяносто пять дней римского Нерона-Отона – небольшая разница между Ватерлоо и битвой при Бедриаке. Император наследует императору. Всё, кроме императрицы… «А впрочем, почему бы и нет?» – подумал Отон.
Хитросплетения, боже мой, как причудливо переплетаются между собой человеческие судьбы, без вмешательства романиста! Какие виртуозные канделябры штампует жизнь, и сгорают, сгорают, как свечи, разные человечки, оплывая в этих удивительных канделябрах… Было у императора Нерона три жены. Первая по имени Октавия – образец женской терпимости, нравственности и смирения в римской литературе. Вроде греческой Пенелопы, да и только… Народная молва наделила Октавию всеми добродетелями, украсила всеми достоинствами. Ангел во плоти, а ведь были у этого ангела вполне земные родители – император Клавдий и Валерия Мессалина. Мать, запятнанная всеми пороками, олицетворение животной страсти, – молва аккуратно отделила трепетную Октавию от ее неукротимой матери. Историки последовали за молвой и тоже не особенно подчеркивали генетическую связь Октавии с Валерией Мессалиной. Агриппина Младшая, мать Нерона, уничтожила Валерию, вышла замуж за императора Клавдия, а дальше?.. Агриппина, люто ненавидевшая Мессалину, с нежностью оберегала дочь ее – Октавию. Во всяком случае, когда Нерон пожелал развестись с Октавией и жениться на Поппее Сабине, он встретил яростное сопротивление со стороны Агриппины. Сейчас мы не будем докапываться, кто именно – Нерон или рыжий Агенобарб – все-таки развелся с Октавией и женился на Поппее через двенадцать дней после развода. Нам это не важно. Октавию обвинили в бесплодии, Октавию обвинили в прелюбодеянии. Но никто не посмел выступить в суде как свидетель женского преступления. Никто, кроме одного человека… Служанка Октавии прямо заявила обвинителю, что женские органы у Октавии чище, чем его лживый рот. Этим свидетелем, обвинителем и пособником вызвался быть дядька Аникет. Морской начальник, принимавший активное участие во всех преступлениях Нерона, и здесь не отступился от своих принципов – быть негодяем. Он заявил, что хитростью овладел Октавией, за что получил императорскую благодарность и большое поместье в провинции. Там Аникет и укрылся от суда истории. Дочь Мессалины получила развод, и вскоре, по приговору новой императрицы Поппеи Сабины, Октавию навестили «врачи». Они связали несчастную и вскрыли ей вены. Затем деловито отрезали голову и отправили голову Октавии в императорский дворец на имя получателя – Поппеи Сабины…
Вторая супруга Нерона поступила к императору весьма замысловатым способом. Через Отона. Поппея Сабина до поры до времени считалась женою блистательного шалопая по имени Отон. Скорее всего молодой Отон любил эту женщину. И скорее всего Поппея отвечала Отону взаимностью, как любят девушки всю свою жизнь развеселых бездельников, но замуж идут за людей обстоятельных и с положением. А выше Нерона девушкам в Римской империи прыгать было некуда… Что за драма разыгралась за дверями спальни между Отоном и Поппеей – одному богу известно. Вполне возможно, что пожалела Поппея своего Отона, который не боялся ни бога, ни дьявола и заставлял могущественного императора Нерона стонать под дверью – «хочу Поппею, хочу Поппею, хочу Поппею!». Отон противился и не собирался уступать свою Поппею даже императору. И Поппея запирала перед Нероном двери, когда Отона не было в городе. Неоднократно «холостой» Нерон удалялся обратно к себе во дворец, проклиная обоих. Играть с огнем становилось все более опасным развлечением, и Поппея в конце концов сдалась. Она не читала еще Вильяма нашего Шекспира, еще не родился Шекспир, не написал «Ромео и Джульетту». Поппея мыслила реально, что не сносить Отону головы, а она рано или чуть попозже все равно окажется в постели императора Нерона, если пришла ему в голову подобная блажь. И отвратительная, по мнению историков, Поппея спасла Отону жизнь. Только благодаря ее влиянию и контролю не тронул Нерон – единственного – Отона. Уничтожил свою мать и многие, многие, многие жизни загубил, а Отона не тронул. Как изменилось поведение Поппеи в образе жены Нерона – другой вопрос. Ведь в подобных мерзостях красавица Поппея ранее замечена не была, а тут получила голову Октавии и истыкала голову иголками. Странности женской натуры? Расплатилась Поппея за эти странности, когда муж, Нерон, явился поздно вечером пьяный, а Поппея принялась его попрекать. Забил до смерти Нерон больную и беременную Поппею – ногами, как пишет Светоний. Вот вам и странности…
Третью супругу приглядел себе Нерон, еще будучи женатым на Поппее. Как звали третью жену Нерона? Статилия Мессалина! Дальняя родственница, можно сказать, десятая пенка с молока, но поглядите, как талантливо переплетаются случай, рок и судьба. Ведь сватался – после смерти Поп-пеи, – сватался Нерон к Антонии, дочери императора Клавдия и Элии Петины. Да отказала Нерону Антония, выбрала для себя смерть, поскольку казнил ее Нерон за это небрежное отношение к его императорскому величию. А родственница третьей жены Клавдия, родственница Валерии Мессалины, – не отказала Нерону. Судьба.
И тоже был муж у Статилии Мессалины, но меньшим влиянием обладала Статилия на Нерона и бывшего мужа своего не уберегла… Звали бедолагу сенатор Марк Вестин… Завершив свои государственные обязанности, обедал Марк Вестин дома с приятелями. Внезапно являются к Вестину посыльные и говорят, что срочное дело ожидает сенатора… Без промедления встает Марк Вестин из-за стола, и все совершается мгновенно, как пишет Корнелий Тацит. Марка уединяют с «врачом» в спальне, там надрезаются вены, после чего переносят тело Марка Вестина в баню и погружают в теплую воду, чтобы кровь вытекала поскорее… Поскорее, побыстрее – чтобы было веселее… Чтобы Марк Вестин не обременял больше Статилию Мессалину своим присутствием в этой жизни… Таким образом дальняя родственница Валерии стала третьей женой Нерона. А затем и вдовой Нерона, поскольку не хватило императору времени прикончить свою третью жену.
К чему эти долгие рассуждения о брачных извращениях? А вот: молодой император Отон принял на себя имя Нерона и собирался жениться на его вдове – Статилии Мессалине. Как сообщает Светоний, на девяносто четвертый день своего правления, в ночь перед смертью, император Нерон-Отон написал два прощальных письма. Первое – своей сестре, с утешениями, и второе – Статилии Мессалине, с просьбой позаботиться о его бренных останках. Именно родственнице Валерии Мессалины суждено было поставить точку после имени «Нерон». Статилия схоронила Нерона-Отона, повесу и баловня, который своей смертью перечеркнул свою жизнь. И многие поколения римлян восхищались затем смертью Отона, столь непохожей на его жизнь. Но обо всем по порядку…
Любезные солдаты, которые довели Отона до власти, едва не довели Отона до сумасшествия. Масса, толпа явно преувеличивает свое значение в истории и явно преуменьшает свое участие в безобразиях. «Нас много, и мы не можем ошибаться!» – глаголет долбаная и……. толпа. Обильное многоточие посреди исторической фразы подразумевает только нецензурное выражение. Кто мы все? Что мы есть? Знаки препинания, собранные на площади. Вместо того чтобы служить по законам грамматики, мы претендуем. Созванные вместе, мы не можем высказать ничего разумного, потому что слов среди нас нет. Мы точки, дефисы, запятые и в беременном виде – двоеточия. Два вопроса заключают в себе умонастроение нации. «Тварь я дрожащая или право имею?!!» – это вопрос амбиций. «А сопричастен ли я Создателю?» – другая возможность самоутверждения. Римские герои меньше всего хотели рассуждать интеллигентно. Каждый дерзал стать богом или воздвигнуть себе хотя бы статую. И простые солдаты не были исключением – они привели Отона на вершину власти и не желали оттуда спускаться. Настырные альпинисты.
Когда Отон поручил своему соратнику передвинуть семнадцатую когорту поближе к Риму, тот еще ночью стал готовить отряд к выступлению и грузить на повозки оружие. «Да как же так?» – возмутились солдаты. Император, по общему мнению, совершил неслыханное дело! Он не поставил в известность каждого солдата о передислокации когорты. Возмутительно! Каждый солдат чувствовал свою исключительную важность в историческом процессе, а с ними обращались, как с (……), как с винтиками. И «свинтики» перебили всех своих солдатских начальников и отправились когортой в Рим к императору Отону, чтобы разобраться – «ты чего, в самом деле?» У Отона, как сообщает Плутарх, в тот вечер обедали семьдесят сенаторов. Солдаты решили, что им представился счастливый случай – помочь императору и перерезать всех императорских врагов разом. Чтобы лишний раз за ними не бегать. Почему солдатам пришла в голову такая блестящая мысль – урок истории. Военные люди рассуждали прагматично – сегодня сенатор друг императору, завтра сенатор враг императору, а подвиг требуется сейчас! Не будем ждать до завтра – «защитим» своего императора немедленно! При приближении семнадцатой когорты во дворце Отона начался переполох. Все были уверены, что сейчас начнется массовый грабеж. Взоры сенаторов обратились на Отона, который оказался в затруднительном положении. Действительно, не такая уж редкость в римской истории, когда сенаторов вместе с детьми и женами резали на императорских ассамблеях. Но в данный момент Отон был к этому не причастен ни сном ни духом и сам задумчиво чесал затылок, соображая, с чего солдаты вдруг «сбрендили». Император потихоньку выпустил своих гостей через тайные двери, и тут же ворвались обезумевшие солдаты и потребовали у императора ответ: куда подевались его враги?!! Как пишет Плутарх, император Отон встал во весь рост на своем ложе и долго упрашивал солдат успокоиться. Говорят, даже разрыдался, бедняга. Далее, Отон похвалил солдат за преданность и назначил каждому награду – по тысяче двести пятьдесят аттических драхм. Что и требовалось! Солдаты разошлись с чувством выполненного долга в глазах истории.
Дурной пример вдвойне заразителен для людей, предрасположенных к идиотизму. Славная семнадцатая когорта открыто похвалялась своими заслугами, а другим солдатам в Римской империи тоже хотелось пить, плясать и веселиться до безобразия. Да только число вакансий на «разлюли малину» было ограниченно. И тогда иные солдаты выдвинули своего императора – Вителлия. Честно говоря и положа руку на сердце – не было других предпосылок для смены императора…
И вот однажды солдаты Отона и солдаты Вителлия, размахивая разноцветными знаменами, притащились на некое поле, изрезанное рвами, неподалеку от городка Бедриак. Место самое неподходящее для сражения, но именно здесь задумали солдаты решать который из императоров лучше. По-настоящему смогли развернуться в боевом порядке только два легиона. «Хищник» – со стороны Вителлия и легион по прозванию «Заступник» – со стороны Отона. Все остальные рубились в сутолоке и беспорядке. В междоусобных войнах погибло наибольшее количество римского народа, поскольку в плен друг друга сограждане не брали. По Римскому праву, римского гражданина нельзя было обратить в рабство и продать. Брать в плен – совсем невыгодно. А по совести, междоусобная война – это сущее уродство. Оставшиеся в живых участники «битвы» при Бедриаке не могли припомнить собственных действий и маневров – из-за страшного беспорядка в этом сражении. Один консул, переживший междоусобицу, рассказывал, что после битвы он видел гору трупов в четыре человеческих роста высотой. Консул попытался разузнать – зачем, для какой надобности притащили в одно место такое количество мертвых тел и взгромоздили их одно на другое? Никто не мог ему этого объяснить, а самому понять подобное не так-то просто. Поскольку невозможно понять безумие, безумие можно только лицезреть. И постараться в нем не участвовать…
Собственно, император Отон так и поступил. Он решил устраниться от этого маразма, решил умереть с большей честью, нежели управлял государством. Отон уничтожил все бумаги, компрометирующие его сторонников как сторонников. Раздал сенаторам и солдатам оставшиеся у него деньги, лег спать и спал спокойно, а наутро велел рабу своему побродить некоторое время на глазах у солдат – «если не хочешь, чтобы они убили тебя как собаку, подумав, будто умер я с твоей помощью». Как только раб покинул императорскую палатку, Отон поставил меч острием вверх и, держа оружие обеими руками, упал на него. Единожды только вскрикнул Отон от боли и скончался. Можно ли было ожидать такой мужественной смерти от повесы и весельчака Отона? Почему нет?
Многие воины со слезами целовали мертвому Отону руки, величали его мужественным и мудрым мужем – смерть императора Отона потрясла всех. Многие лишали себя жизни возле погребального костра Отона, многие солдаты искупили свой идиотизм своею искренностью. Впрочем, мы римлянам не судьи, мы тоже искренни и эмоциональны в своих оценках. Эпитафией Отону послужат слова, сказанные Отоном: «Мальчик мой, завещаю тебе напоследок – не забудь, что я тоже был императором, но не слишком часто вспоминай об этом!»
Смутные времена. Вителлий: правил, если можно сказать так, Римской империей в течение одного года без девятнадцати дней.
Если яблоко падает недалеко от яблони, то Вителлий загнивал в отца. Папенька его отличался умением беззастенчиво льстить – искренне и самоотверженно. Безумного Гая Калигулу папенька Вителлия первым признал как бога. Закутал голову в одеяло, чтобы «не ослепнуть», глядя на «божество», приблизился и распростерся перед Калигулой на полу ниц. Вероятно, Гай хихикал до икоты, но «шуточка» с одеялом ему понравилась. У Мессалины папенька Вителлия выпросил дозволения разуть свою императрицу. Валерия и сама была не промах повеселиться, а тут – толстенький подлиза ползает у нее под ногами и прямо провоцирует на всяческие сексуальные отклонения. То в пятку чмокнет, то пальчик облобызает. Как только сдержалась Валерия, чтобы не сесть на папеньку Вителлия верхом или не выкинуть что-нибудь похлеще? Уму непостижимо, что приходится терпеть женщинам! Вы думаете, папенька Вителлия на этом успокоился? Нет, нет и нет! Он снял с Мессалины правую сандалию и впредь носил сандалию на груди, то и дело целуя. Одно это способно распалить любую гражданку любой империи до невозможности, вот Мессалина и тронулась… А папенька Вителлия – ничуть… Умер от паралича, а не от бесстыдства. Сенат почтил пройдоху статуей за государственный счет с подписью: «Неколебимо верен императору». Надо было бы приписать – «любому императору».
Авл Вителлин, сын пройдохи, дослужился до императора в возрасте пятидесяти семи лет. Спина, конечно, сгибалась у него хуже, чем у папашки, да случай помог, да разные казусы смутного времени. Детство и юность свою Авл Вителлий провел на острове Капри. Среди развратных любимчиков императора Тиберия, которые совокуплялись пред глазами императора Тиберия группами и цепочками. В последующие годы мастерство Авла Вителлия росло. Он был близок императору Калигуле за показательную любовь к скачкам, близок императору Клавдию за отчаянную любовь к азартным играм, близок императору Нерону – за все, что мог Нерон с ним себе позволить. Таким образом Авл Вителлий снискал милость трех правителей и удостоился множества почетных должностей. Вылитый папенька. Должности свои Вителлий отправлял добросовестно. Он похищал из храмов приношения граждан. Лишь только взглянет Вителлий на серебряные украшения в храме, как превращаются они в оловянные, а только коснется взором – и блекнет золото, и превращается золото в медь. Химик.
Число солдат, которые встретили Отона и приветствовали его как императора, не превышало, как пишет Плутарх, числа двадцать три. Отон, видя это жалкое сборище, закричал, что он погиб. «Погиб, погиб – помогите!» – кричал молодой Отон, вытаращив на свое «войско» глаза. Но важные от своей значимости солдаты взвалили Отона, как свинью, на носилки и стали таскать носилки по улицам Рима, выкрикивая ругательства по адресу Сервия Гальбы. И тогда к двадцати трем солдатам присоединилось еще столько же. Молодой Отон от ужаса уже не кричал, а громко стонал. Ему казалось, и оправданно, что сейчас вдруг выскочит из переулка мало-мальски подходящий отряд Гальбы и перережет всех заговорщиков, как котят. Но история иногда творится абы как, глупо и безобразно. Достаточно какому-нибудь придурку выскочить на людное место в подходящий момент и прокартавить пару слов из Карла Маркса, как толпе уже кажется, что этот картавый черт – их национальный лидер. То же самое случилось и с Отоном. К чести его будет сказано, Отон не картавил. Он оторопело молчал. Солдаты наконец-то сообразили, куда им следовать дальше, и потащили носилки с Отоном в свой лагерь. Там и бросили, посреди палаток армейского образца шестьдесят девятого года нашей эры. Января месяца. Четырнадцатого числа.
На следующий день, пятнадцатого января, Сервий Гальба, узнавший о проделках Отона, хотел было выйти к народу, сподвижники не пускали Гальбу к народу, сенаторы убеждали Гальбу выйти, сподвижники обратно противились, – как вдруг разнесся слух, что молодой Отон убит в солдатском лагере. Тогда же выбежал вперед один из телохранителей Гальбы, показал императору окровавленный меч и объявил, что именно он, верный телохранитель, убил молодого Отона. По какой-то необъяснимой причине Гальба поверил этому телохранителю. Уселся в носилки и поехал к согражданам. По дороге дошли до Гальбы противоположные слухи – что жив Отон и здоров и войско подчинилось Отону. Как обычно, предвкушая спектакль, римская толпа заполнила собою главную городскую площадь. Одни кричали Сервию Гальбе, чтобы он поворачивал обратно, другие советовали продолжить путь, третьи убеждали Гальбу не падать духом, четвертые – не доверять никому. Чернь со всего города, смешавшись с рабами, требовала покончить с Отоном, требовала хлеба, требовала зрелищ, требовала, требовала, требовала – бог знает еще чего… Носилки с Гальбой швыряло в толпе из стороны в сторону, как птичий помет в океане. И тут появились на площади всадники, а затем и пехотинцы н тоже потребовали – очистить площадь всем частным лицам. Моментально, как сказано, народ пустился бежать, но недалече… Люди забрались на колонны и статуи вокруг площади и замерли, как обезьяны при появлении «питона по имени Каа». В городе мертвых. Никто из присутствующих не попытался помочь своему императору. Кроме германских ветеранов. Говорят, прослышав о несчастье, они бросились из своего лагеря на подмогу Сервию Гальбе, но заблудились в городе, по незнанию здешних улиц и мест… Носильщики кинули наземь императора Гальбу и разбежались. И тогда на памяти поколения случилось то, ради чего это поколение существовало, – сцена перехода власти из одних рук в другие. Для чего толпе нужно видеть подобные сцены – вечная тайна. Можно предположить, что убийство императора вызывает у обывателей больше восторга, чем убийство какого-нибудь нищего. Ради нищего даже собираться не стоит. Был человек, и нету – раз плюнуть, о чем тут можно рассказывать внукам на сон грядущий? Это Богу все едино: император, рабыня, плотник – все одинаково твари Божьи. Обывателю интереснее, когда режут императора… Пожалуйста – старый Гальба получил множество ран в бедра и руки, его рубили, как капусту, как некогда рубили Гая Калигулу, как некогда рубили Юлия Цезаря, как незадолго до этого могли изрубить Нерона, да не успели… Сервию Гальбе отрубили совершенно лысую голову. Счастливый обладатель лысой головы Гальбы сунул ее за пазуху, поскольку трудно было удержать скользкую от крови, безволосую голову Гальбы в руках. А затем счастливый обладатель лысой головы Гальбы поддел ее пальцем за челюсть и преподнес молодому Отону. Отон отдал голову своим обозникам и харчевникам, а те, потешаясь, накололи голову на пику и шлялись по улицам Рима, распевая: «Красавчик Гальба, красавчик Гальба, наслаждайся вечной молодостью!» А затем лысая голова надоела всем, и ее бросили в отхожее место. Вот такой футбол. Неудачливые люди, которые не успели потыкать своими мечами Сервия Гальбу, специально пачкали руки в его крови и показывали перепачканные руки молодому Отону в надежде получить вознаграждение. Подобных насчиталось сто двадцать человек, сообщает Плутарх. По поводу убийства старого и безоружного императора уместно напомнить стихи Архилоха:
Так закончил дни свои император Сервий Гальба. Росту он был среднего, голова, как упоминалось, совершенно лысая, глаза голубые. Умер он на семьдесят третьем году жизни и на седьмом месяце правления.
Мы настигли и убили – ровным счетом семерых!
Целых тысяча нас было…
Говорят, что незадолго до смерти приснилась Сервию Гальбе все та же богиня Фортуна. Жаловалась богиня, мол, жадный Гальба лишил ее подарка, упрекала Фортуна императора Гальбу и грозилась в отместку отобрать все, что дала. Чуть свет помчался Сервий Гальба в божий храм одаривать свою Фортуну… Да поздно…
Смутные времена. Отон: ненадолго занял место императора после Гальбы. Правил римской империей целых девяносто пять дней.
Нет ничего смешнее людей, рвущихся к власти по причине собственных амбиций и жадности. Они меньше всего думают о государстве, опираются они на нищих и дураков, и суетятся они, и толкаются они, не ведая, что будут с этой властью далее делать кроме сиюминутного обогащения. Ибо все в этом мире бренно и сиюминутно. Особенно дураки. Были они и сплыли. И ничего после себя не оставили, кроме жалких регалий в собственных захоронениях.
Поэтому и смешно глядеть на смутные времена и междуцарствие…
Все вышеизложенное отчасти относится и к Отону. За малым исключением – Отон был искренний и прирожденный шалопай. Занятная альтернатива – стать императором или погибнуть от кредиторов1 Но именно так обстояли дела у Отона. За несколько дней до переворота Отон в который раз занял миллион сестерциев у императорского раба в надежде предоставить этому ушастому рабу место управляющего – управляющего все равно чем. Надежды Отона потрафить рабу за взятку рухнули, когда старый Гальба, совершенно не понимающий, какие в жизни вечного юноши могут быть проблемы, когда дурной Гальба объявил своим преемником Пизона. «Тю-тю – денежки!» – вероятно, подумал Отон, и сердце его екнуло, потому что кредиторы, после заявления Гальбы, уставились на Отона с явным интересом…
С ранней молодости, как ябедничает Светоний, будущий император Отон был такой мот и наглец, что отец неоднократно сек Отона от растерянности, не ведая, что еще можно с ним поделать. Разгуливая по ночам по улицам Рима, молодой Отон с приятелями развлекались – хватали подвыпивших прохожих и подкидывали их кверху попой. Об этом можно прочитать у Марциала, такого же повесы и озорника «Как на военном плаще к звездам подбросят тебя!» Занятие веселое, но малокультурное, особенно когда речь идет о подвыпивших женщинах, которые страшно визжат и ругаются, если их подбрасывало ну хотя бы метра на два. Заметим, что молодой Нерон причинял прохожим вред и увечья, а молодой Отон только от души забавлялся. Есть разница?
Когда после убийства императора Гальбы заканчивался день, явился Отон в сенат и кротко заявил, что похитили его на улице солдаты и силой заставили принять власть. Сенаторы почесались и применили к Отону ответное насилие – среди угодливых поздравлений и лести они присвоили Отону имя… Нерон! «Забудем о событиях прошедшего дня!» Отон восстановил изображения и статуи Нерона, вернул подарки актерам и трубочистам, призвал к себе на службу прежних собутыльников Нерона и первым же императорским указом направил пятьдесят миллионов на достройку Золотого дворца. Того самого дворца Нерона, где «пруд был подобен морю», где «прихожая в милю длиной», где «главный зал днем и ночью вращался вслед небосводу». «Забудем о событиях прошедшего дня!» – кричали отцы-сенаторы. Лысая, глупая голова Сервия Гальбы валялась в кустах, новый кесарь принял на себя имя предыдущего – Нерон-Отон. Появление на римском престоле Нерона-Отона сродни возвращению Наполеона Бонапарта. Сто дней французского императора, девяносто пять дней римского Нерона-Отона – небольшая разница между Ватерлоо и битвой при Бедриаке. Император наследует императору. Всё, кроме императрицы… «А впрочем, почему бы и нет?» – подумал Отон.
Хитросплетения, боже мой, как причудливо переплетаются между собой человеческие судьбы, без вмешательства романиста! Какие виртуозные канделябры штампует жизнь, и сгорают, сгорают, как свечи, разные человечки, оплывая в этих удивительных канделябрах… Было у императора Нерона три жены. Первая по имени Октавия – образец женской терпимости, нравственности и смирения в римской литературе. Вроде греческой Пенелопы, да и только… Народная молва наделила Октавию всеми добродетелями, украсила всеми достоинствами. Ангел во плоти, а ведь были у этого ангела вполне земные родители – император Клавдий и Валерия Мессалина. Мать, запятнанная всеми пороками, олицетворение животной страсти, – молва аккуратно отделила трепетную Октавию от ее неукротимой матери. Историки последовали за молвой и тоже не особенно подчеркивали генетическую связь Октавии с Валерией Мессалиной. Агриппина Младшая, мать Нерона, уничтожила Валерию, вышла замуж за императора Клавдия, а дальше?.. Агриппина, люто ненавидевшая Мессалину, с нежностью оберегала дочь ее – Октавию. Во всяком случае, когда Нерон пожелал развестись с Октавией и жениться на Поппее Сабине, он встретил яростное сопротивление со стороны Агриппины. Сейчас мы не будем докапываться, кто именно – Нерон или рыжий Агенобарб – все-таки развелся с Октавией и женился на Поппее через двенадцать дней после развода. Нам это не важно. Октавию обвинили в бесплодии, Октавию обвинили в прелюбодеянии. Но никто не посмел выступить в суде как свидетель женского преступления. Никто, кроме одного человека… Служанка Октавии прямо заявила обвинителю, что женские органы у Октавии чище, чем его лживый рот. Этим свидетелем, обвинителем и пособником вызвался быть дядька Аникет. Морской начальник, принимавший активное участие во всех преступлениях Нерона, и здесь не отступился от своих принципов – быть негодяем. Он заявил, что хитростью овладел Октавией, за что получил императорскую благодарность и большое поместье в провинции. Там Аникет и укрылся от суда истории. Дочь Мессалины получила развод, и вскоре, по приговору новой императрицы Поппеи Сабины, Октавию навестили «врачи». Они связали несчастную и вскрыли ей вены. Затем деловито отрезали голову и отправили голову Октавии в императорский дворец на имя получателя – Поппеи Сабины…
Вторая супруга Нерона поступила к императору весьма замысловатым способом. Через Отона. Поппея Сабина до поры до времени считалась женою блистательного шалопая по имени Отон. Скорее всего молодой Отон любил эту женщину. И скорее всего Поппея отвечала Отону взаимностью, как любят девушки всю свою жизнь развеселых бездельников, но замуж идут за людей обстоятельных и с положением. А выше Нерона девушкам в Римской империи прыгать было некуда… Что за драма разыгралась за дверями спальни между Отоном и Поппеей – одному богу известно. Вполне возможно, что пожалела Поппея своего Отона, который не боялся ни бога, ни дьявола и заставлял могущественного императора Нерона стонать под дверью – «хочу Поппею, хочу Поппею, хочу Поппею!». Отон противился и не собирался уступать свою Поппею даже императору. И Поппея запирала перед Нероном двери, когда Отона не было в городе. Неоднократно «холостой» Нерон удалялся обратно к себе во дворец, проклиная обоих. Играть с огнем становилось все более опасным развлечением, и Поппея в конце концов сдалась. Она не читала еще Вильяма нашего Шекспира, еще не родился Шекспир, не написал «Ромео и Джульетту». Поппея мыслила реально, что не сносить Отону головы, а она рано или чуть попозже все равно окажется в постели императора Нерона, если пришла ему в голову подобная блажь. И отвратительная, по мнению историков, Поппея спасла Отону жизнь. Только благодаря ее влиянию и контролю не тронул Нерон – единственного – Отона. Уничтожил свою мать и многие, многие, многие жизни загубил, а Отона не тронул. Как изменилось поведение Поппеи в образе жены Нерона – другой вопрос. Ведь в подобных мерзостях красавица Поппея ранее замечена не была, а тут получила голову Октавии и истыкала голову иголками. Странности женской натуры? Расплатилась Поппея за эти странности, когда муж, Нерон, явился поздно вечером пьяный, а Поппея принялась его попрекать. Забил до смерти Нерон больную и беременную Поппею – ногами, как пишет Светоний. Вот вам и странности…
Третью супругу приглядел себе Нерон, еще будучи женатым на Поппее. Как звали третью жену Нерона? Статилия Мессалина! Дальняя родственница, можно сказать, десятая пенка с молока, но поглядите, как талантливо переплетаются случай, рок и судьба. Ведь сватался – после смерти Поп-пеи, – сватался Нерон к Антонии, дочери императора Клавдия и Элии Петины. Да отказала Нерону Антония, выбрала для себя смерть, поскольку казнил ее Нерон за это небрежное отношение к его императорскому величию. А родственница третьей жены Клавдия, родственница Валерии Мессалины, – не отказала Нерону. Судьба.
И тоже был муж у Статилии Мессалины, но меньшим влиянием обладала Статилия на Нерона и бывшего мужа своего не уберегла… Звали бедолагу сенатор Марк Вестин… Завершив свои государственные обязанности, обедал Марк Вестин дома с приятелями. Внезапно являются к Вестину посыльные и говорят, что срочное дело ожидает сенатора… Без промедления встает Марк Вестин из-за стола, и все совершается мгновенно, как пишет Корнелий Тацит. Марка уединяют с «врачом» в спальне, там надрезаются вены, после чего переносят тело Марка Вестина в баню и погружают в теплую воду, чтобы кровь вытекала поскорее… Поскорее, побыстрее – чтобы было веселее… Чтобы Марк Вестин не обременял больше Статилию Мессалину своим присутствием в этой жизни… Таким образом дальняя родственница Валерии стала третьей женой Нерона. А затем и вдовой Нерона, поскольку не хватило императору времени прикончить свою третью жену.
К чему эти долгие рассуждения о брачных извращениях? А вот: молодой император Отон принял на себя имя Нерона и собирался жениться на его вдове – Статилии Мессалине. Как сообщает Светоний, на девяносто четвертый день своего правления, в ночь перед смертью, император Нерон-Отон написал два прощальных письма. Первое – своей сестре, с утешениями, и второе – Статилии Мессалине, с просьбой позаботиться о его бренных останках. Именно родственнице Валерии Мессалины суждено было поставить точку после имени «Нерон». Статилия схоронила Нерона-Отона, повесу и баловня, который своей смертью перечеркнул свою жизнь. И многие поколения римлян восхищались затем смертью Отона, столь непохожей на его жизнь. Но обо всем по порядку…
Любезные солдаты, которые довели Отона до власти, едва не довели Отона до сумасшествия. Масса, толпа явно преувеличивает свое значение в истории и явно преуменьшает свое участие в безобразиях. «Нас много, и мы не можем ошибаться!» – глаголет долбаная и……. толпа. Обильное многоточие посреди исторической фразы подразумевает только нецензурное выражение. Кто мы все? Что мы есть? Знаки препинания, собранные на площади. Вместо того чтобы служить по законам грамматики, мы претендуем. Созванные вместе, мы не можем высказать ничего разумного, потому что слов среди нас нет. Мы точки, дефисы, запятые и в беременном виде – двоеточия. Два вопроса заключают в себе умонастроение нации. «Тварь я дрожащая или право имею?!!» – это вопрос амбиций. «А сопричастен ли я Создателю?» – другая возможность самоутверждения. Римские герои меньше всего хотели рассуждать интеллигентно. Каждый дерзал стать богом или воздвигнуть себе хотя бы статую. И простые солдаты не были исключением – они привели Отона на вершину власти и не желали оттуда спускаться. Настырные альпинисты.
Когда Отон поручил своему соратнику передвинуть семнадцатую когорту поближе к Риму, тот еще ночью стал готовить отряд к выступлению и грузить на повозки оружие. «Да как же так?» – возмутились солдаты. Император, по общему мнению, совершил неслыханное дело! Он не поставил в известность каждого солдата о передислокации когорты. Возмутительно! Каждый солдат чувствовал свою исключительную важность в историческом процессе, а с ними обращались, как с (……), как с винтиками. И «свинтики» перебили всех своих солдатских начальников и отправились когортой в Рим к императору Отону, чтобы разобраться – «ты чего, в самом деле?» У Отона, как сообщает Плутарх, в тот вечер обедали семьдесят сенаторов. Солдаты решили, что им представился счастливый случай – помочь императору и перерезать всех императорских врагов разом. Чтобы лишний раз за ними не бегать. Почему солдатам пришла в голову такая блестящая мысль – урок истории. Военные люди рассуждали прагматично – сегодня сенатор друг императору, завтра сенатор враг императору, а подвиг требуется сейчас! Не будем ждать до завтра – «защитим» своего императора немедленно! При приближении семнадцатой когорты во дворце Отона начался переполох. Все были уверены, что сейчас начнется массовый грабеж. Взоры сенаторов обратились на Отона, который оказался в затруднительном положении. Действительно, не такая уж редкость в римской истории, когда сенаторов вместе с детьми и женами резали на императорских ассамблеях. Но в данный момент Отон был к этому не причастен ни сном ни духом и сам задумчиво чесал затылок, соображая, с чего солдаты вдруг «сбрендили». Император потихоньку выпустил своих гостей через тайные двери, и тут же ворвались обезумевшие солдаты и потребовали у императора ответ: куда подевались его враги?!! Как пишет Плутарх, император Отон встал во весь рост на своем ложе и долго упрашивал солдат успокоиться. Говорят, даже разрыдался, бедняга. Далее, Отон похвалил солдат за преданность и назначил каждому награду – по тысяче двести пятьдесят аттических драхм. Что и требовалось! Солдаты разошлись с чувством выполненного долга в глазах истории.
Дурной пример вдвойне заразителен для людей, предрасположенных к идиотизму. Славная семнадцатая когорта открыто похвалялась своими заслугами, а другим солдатам в Римской империи тоже хотелось пить, плясать и веселиться до безобразия. Да только число вакансий на «разлюли малину» было ограниченно. И тогда иные солдаты выдвинули своего императора – Вителлия. Честно говоря и положа руку на сердце – не было других предпосылок для смены императора…
И вот однажды солдаты Отона и солдаты Вителлия, размахивая разноцветными знаменами, притащились на некое поле, изрезанное рвами, неподалеку от городка Бедриак. Место самое неподходящее для сражения, но именно здесь задумали солдаты решать который из императоров лучше. По-настоящему смогли развернуться в боевом порядке только два легиона. «Хищник» – со стороны Вителлия и легион по прозванию «Заступник» – со стороны Отона. Все остальные рубились в сутолоке и беспорядке. В междоусобных войнах погибло наибольшее количество римского народа, поскольку в плен друг друга сограждане не брали. По Римскому праву, римского гражданина нельзя было обратить в рабство и продать. Брать в плен – совсем невыгодно. А по совести, междоусобная война – это сущее уродство. Оставшиеся в живых участники «битвы» при Бедриаке не могли припомнить собственных действий и маневров – из-за страшного беспорядка в этом сражении. Один консул, переживший междоусобицу, рассказывал, что после битвы он видел гору трупов в четыре человеческих роста высотой. Консул попытался разузнать – зачем, для какой надобности притащили в одно место такое количество мертвых тел и взгромоздили их одно на другое? Никто не мог ему этого объяснить, а самому понять подобное не так-то просто. Поскольку невозможно понять безумие, безумие можно только лицезреть. И постараться в нем не участвовать…
Собственно, император Отон так и поступил. Он решил устраниться от этого маразма, решил умереть с большей честью, нежели управлял государством. Отон уничтожил все бумаги, компрометирующие его сторонников как сторонников. Раздал сенаторам и солдатам оставшиеся у него деньги, лег спать и спал спокойно, а наутро велел рабу своему побродить некоторое время на глазах у солдат – «если не хочешь, чтобы они убили тебя как собаку, подумав, будто умер я с твоей помощью». Как только раб покинул императорскую палатку, Отон поставил меч острием вверх и, держа оружие обеими руками, упал на него. Единожды только вскрикнул Отон от боли и скончался. Можно ли было ожидать такой мужественной смерти от повесы и весельчака Отона? Почему нет?
Многие воины со слезами целовали мертвому Отону руки, величали его мужественным и мудрым мужем – смерть императора Отона потрясла всех. Многие лишали себя жизни возле погребального костра Отона, многие солдаты искупили свой идиотизм своею искренностью. Впрочем, мы римлянам не судьи, мы тоже искренни и эмоциональны в своих оценках. Эпитафией Отону послужат слова, сказанные Отоном: «Мальчик мой, завещаю тебе напоследок – не забудь, что я тоже был императором, но не слишком часто вспоминай об этом!»
Смутные времена. Вителлий: правил, если можно сказать так, Римской империей в течение одного года без девятнадцати дней.
Если яблоко падает недалеко от яблони, то Вителлий загнивал в отца. Папенька его отличался умением беззастенчиво льстить – искренне и самоотверженно. Безумного Гая Калигулу папенька Вителлия первым признал как бога. Закутал голову в одеяло, чтобы «не ослепнуть», глядя на «божество», приблизился и распростерся перед Калигулой на полу ниц. Вероятно, Гай хихикал до икоты, но «шуточка» с одеялом ему понравилась. У Мессалины папенька Вителлия выпросил дозволения разуть свою императрицу. Валерия и сама была не промах повеселиться, а тут – толстенький подлиза ползает у нее под ногами и прямо провоцирует на всяческие сексуальные отклонения. То в пятку чмокнет, то пальчик облобызает. Как только сдержалась Валерия, чтобы не сесть на папеньку Вителлия верхом или не выкинуть что-нибудь похлеще? Уму непостижимо, что приходится терпеть женщинам! Вы думаете, папенька Вителлия на этом успокоился? Нет, нет и нет! Он снял с Мессалины правую сандалию и впредь носил сандалию на груди, то и дело целуя. Одно это способно распалить любую гражданку любой империи до невозможности, вот Мессалина и тронулась… А папенька Вителлия – ничуть… Умер от паралича, а не от бесстыдства. Сенат почтил пройдоху статуей за государственный счет с подписью: «Неколебимо верен императору». Надо было бы приписать – «любому императору».
Авл Вителлин, сын пройдохи, дослужился до императора в возрасте пятидесяти семи лет. Спина, конечно, сгибалась у него хуже, чем у папашки, да случай помог, да разные казусы смутного времени. Детство и юность свою Авл Вителлий провел на острове Капри. Среди развратных любимчиков императора Тиберия, которые совокуплялись пред глазами императора Тиберия группами и цепочками. В последующие годы мастерство Авла Вителлия росло. Он был близок императору Калигуле за показательную любовь к скачкам, близок императору Клавдию за отчаянную любовь к азартным играм, близок императору Нерону – за все, что мог Нерон с ним себе позволить. Таким образом Авл Вителлий снискал милость трех правителей и удостоился множества почетных должностей. Вылитый папенька. Должности свои Вителлий отправлял добросовестно. Он похищал из храмов приношения граждан. Лишь только взглянет Вителлий на серебряные украшения в храме, как превращаются они в оловянные, а только коснется взором – и блекнет золото, и превращается золото в медь. Химик.