- Какие у тебя претензии? - поинтересовалась Ирэна, когда я стал возмущаться обстоятельствами своего содержания.
- Даже в зоопарке условия хуже, - поддакнула Янка.
Я требовал установить видеокамеру и в женском душе, чтобы программы по телевизору были разнообразнее. При этом мне приходилось орать под дверью, потому что иначе звук просто не распространялся...
- Мне надоело смотреть, как вы режете овощи!!! - надрывался я. - Нельзя ли сходить в магазин и принести мне пива?!!
Но Янка несправедливо замечала, что вначале - пиво, потом - бабы, и если я называю это разнообразием, то жизнь у бегемота - куда содержательней. И лучше бы я не орал под дверью, а сел за компьютер и восстанавливал картину преступления... Что в сумме получается - детектив, за который издательство может заплатить деньги.
- Уникальный случай, - соглашалась с ней Ирэна. - Мы его содержим, безо всякой для себя пользы...
- Что подрывает основы женского существования, - подтверждала Янка...
В общем, на третий день я включил компьютер и напечатал следующую фразу: "Боги, не гневайтесь на меня все сразу - станьте в очередь". Думая, как бы поживописнее изобразить бурную литературную деятельность. Далее, войдя в образ, я взлохматил на своей голове волосы, погляделся в зеркало и от испуга - исписал еще полстраницы разными многозначительными словами. Предполагая, что именно так должно начинаться повествование - издалека и туманно. После чего потерял к этому мероприятию всяческий интерес и пару дней лежал на спине, не беспокоя другие части тела. Покуда во входной двери не появилась дырка, просверленная Янкой или Ирэной.
- Это чей там глаз? - тогда поинтересовался я.
- Это - наш! - хором отвечали дамы. - Теперь мы будем за тобой наблюдать.
- Валяйте! - разрешил я.
Часа через полтора они стали шумно возмущаться, потому что за прошедшее время произошло только одно изменение - я почесался. И "бездельник", и "тюлень" - были самые божеские эпитеты после этого изменения.
- Великие художники Возрождения, - возразил я, - ждали, как минимум, трое суток, чтобы в комнате осела пыль. Прежде чем приступить к работе.
- А мы думали, что ты сдох, - пояснили они.
И хотя мне уже надоело - я пролежал еще полтора часа, из принципа. Только тогда встал, заткнул смотровое отверстие и снова сел за компьютер...
Всякая информация, что поступает от женщин, должна быть рассмотрена обоюдно. Как банкнота. Поскольку на женских купюрах нередко с одной стороны нарисованы кроны, а с другой - доллары. То есть не информация, а кредитная карточка для любой покупки. Нетерпеливые мужчины не в силах дослушать женщину до конца и торопятся с выводами, что она безобидная идиотка. А между тем, смиренно внимая, как собирается дама разделать к обеду говядину, можно дождаться откровения - как эта пани будет расчленять ваш труп. Я не запугиваю, а просто рассуждаю. Что женщина на исповеди придерживается повествовательной манеры - начинает с далекого детства и не всегда доходит до грехов. Просто - не успевает...
Но Янка с Ирэной, пересказывая, и с конца, и с начала, ни разу не упомянули, что они утопили в ванной Густава Шкрету и разрисовали его химическим карандашом. Поэтому мне оставалось только верить дамам, что они к этому делу непричастны. А также исследовать природу загадочной надписи "Гай Петроний Арбитр" - как единственной и малопонятной улики...
Допустим, предполагал я, что некие злоумышленники задумали извести Густава Шкрету таким замысловатым способом. Для этого им понадобился - сам Густав Шкрета, ванна, бритва и химический карандаш. И, чтобы собрать такие разнородные вещи в одной квартире, - им нужен от этой квартиры ключ. Или Янка. Которая разбрасывает запасные ключи где ни попадя, а потом верещит, что они пропали. Тогда злоумышленники должны познакомиться с Янкой, хотя бы затем, чтобы знать, где у нее ванна. А это не самое привлекательное место у девушки, если ты не маньяк. Следовательно, убийца Густава Шкреты водопроводчик!.. Либо я - идиот, и надо предполагать снова...
Допустим, снова предполагал я, что Густав Шкрета решил извести самого себя таким замысловатым способом. Для этого ему понадобились - ванна, бритва, химический карандаш и минимум - желание помыться. Мне остается уточнить - как часто у Густава Шкреты возникало такое желание, и в принципе - все ясно. Злодей-водопроводчик отключает у Густава Шкреты горячую воду, и он просто вынужден идти к Янке. Где от ярости на коммунальные структуры вскрывает себе вены. Потому что у Янки горячей воды тоже нет... То есть как ни крути, а у писателя действительно мозги растут криво. Поскольку только ему приходят в голову такие разноплановые сюжеты...
Вопрос:Что такое для вас подлинная философия?
Ответ.Все познается - в развитии... Из посеянного предложения вырастает роман, если за ним хорошо ухаживать - культивировать и обильно поливать водой. У некоторых писателей прет из земли "баобаб", но не в смысле, что "роман о женщинах", а в перспективе... Я же выращиваю мелко-колючие кактусы и лишь изредка - литературный бонсай, в стиле "бундзин". Целый миниатюрный сад на подносе, когда человек нависает над ним в образе Саваофа, - смотрит и улыбается. Можно скоротать вечность, разглядывая бонсай... И нужно относиться к моим медитациям над "карликовыми деревьями" - с юмором. Ведь, наблюдая за психиатром и его пациентом, не всегда с уверенностью можно сказать, кто болен. Поскольку психиатр серьезно относится к своей работе, а я - нет...
- Мы можем тебе чем-нибудь помешать?! - попеременно барабанили в дверь Янка и Ирэна.
- Обойдусь, - отзывался я.
- Отрицательные факторы благоприятно сказываются на творчестве! намекали они, не переставая барабанить. - Такие, как - шум, критика, голод, нищета и инвалидность!
- Спасибо за поддержку, - благодарил я, а сам был мысленно далеко отсюда...
автобиография
- Сорок лет - ума нет, - констатировал писатель
и посмотрел в окно.
- А как будет сорок пять - пообедаем опять, - добавил он.
Йиржи Геллер
"Я думаю, что он специально нарушил хронологию
событий. Дабы посеять сомнения в подлинности этой
истории..."
Вендулка
В начале я родился. И в шесть лет уже бойко зыркал из полуподвала, где размещалось книгохранилище города Биш. "Мама, мама - где ты греешь жопу? В каких заморских, с позволения сказать, странах?" Я не был сиротой, просто с удовольствием жил у бабушки. То есть успешно скрывался от идиотизма, который стремились привить мне путем воспитания. "Что могут дать родители, исключая подзатыльник? - раздумывал я и не находил ничего интересного. Ни сердца, ни ума, ни фантазий...
Книгохранилище в Бише имело жуткую репутацию. Во-первых, все были уверены, что там обитает привидение и - разгуливает со свечкой, в длинной ночной рубахе. Поэтому, завидя здание городской библиотеки, где находилось книгохранилище, все стремительно переходили на другую сторону улицы, что, безусловно, сказывалось на посещаемости этого "проклятого" места. "Прекрати бродить по ночам, - сетовала бабушка на мой образ жизни, - всех постоянных читателей распугал..." - "А как же - Мошка?" - припоминал я. "Он сумасшедший, - возражала бабушка, - а посему погоды не делает!" Иоганн Мошка имел читательский билет под номером два, был действительным городским сумасшедшим и служил звонарем в костеле. Он интересовался только специфическими книгами "про девочек". Например, "Марыся и три медведя", "Белыся и семь гномов", "Алыся в Зазеркалье" и так далее... Читательским билетом номер один - обладал я. Чем вызывал восхищение у Иоганна Мошки, который думал, что по церковной иерархии я важнее архиепископа...
Во-вторых, жители города Биш верили в "черную вдову", которую заживо замуровали в нашем книгохранилище. Словно ведьму. И, как гласила народная молва, "черная вдова" время от времени испускала леденящие душу звуки и взывала к бывшему мужу - "Йиииржиии! Йиииржиии!". Отчего молодухи в радиусе двух кварталов вскакивали по ночам и с подозрением разглядывали своих благоверных. "Пойди накорми поросенка, - говорила тогда моя бабушка, слышишь, как развизжался, .." Этот свиной бифштекс провалился у нас в погреб, и не было никаких сил поднять его обратно. Как и зарезать...
В-третьих, о чем перешептывались в городе, нашу библиотеку посещал Антихрист. Во всяком случае, из музыкальной школы видели, как однажды ночью во время дождя Антихрист залетел в помещение книгохранилища прямо на огненной колеснице, а буквально через пять минут - выскочил обратно, словно ошпаренный, к ушел под землю возле дровяного сарая. "Во как!" - отмечали жители скорость, с которой Антихрист покинул городское книгохранилище. "Читательский билет номер три", - вывел я очередность для всех проживающих в городе Бит. Потому что на самом деле - это была шаровая молния, которая едва нас не подпалила. И мы с бабушкой сильно рисковали, ведь никакая пожарная команда не отважилась бы войти в книгохранилище в темное время суток. Разве что - под наркозом...
В шесть с половиной лет я вынужден был отправиться в школу и долгое время придуривался - читая вслух по складам. Дабы никто не догадался, что библиотечное привидение давно изучило Ги де Мопассана, "лишенного иллюзорности при описании чувств..." Ха! Пользуясь положением, в шесть лет я видел из полуподвала больше женских трусов, чем Ги де Мопассан за всю свою жизнь, что. собственно, никак не сказалось на моей иллюзорности, а только выработалась манера задирать на дамах юбки при ближайшем знакомстве...
Но некоторые юбки были длиннее, чем память о них. И на первом свидании меня не покидало чувство, что с этой женщиной мы уже это делали. "А скажи-ка, Мошка, чем Марыся отличается от Белыси?" - "Если не вдаваться в подробности, - важничал Мошка, перелистывая свои книги, - то надо обобщать..." - "Давай!" - разрешал я. "Марыси ходят гуськом, - обобщал Мошка, - на довольно далекие расстояния, подтверждая тем самым американскую мудрость, что у семи гномов - Белыся без глазу". - "Ну ты и начитался!" удивлялся я. "Так точно! - Мошка по-военному отдавал честь и раскрывал страшную церковную тайну: - А вот у нас пастор - член коммунистической партии!.."
И в какой-то момент меня стали одолевать разногласия между органами и чувствами. Иначе говоря, необъективное восприятие реальности. То есть при осязании - мною нередко овладевал страх, а при обонянии нашего поросенка странная печаль. Все относительно книгохранилища мне виделось потусторонним, и, выходя на улицу, я боялся навсегда потерять гравитацию. Тем более что мои опасения подтверждались картинами Марка Шагала - про то, как евреи летают над странной местностью и не могут определиться. А город Бпш - тоже не земля обетованная. Никоим образом...
Такое неестественное ощущение отчего дома - меня абсолютно не радовало. Когда висишь над ним вверх тормашками сорок неполных лет и все время рискуешь расквасить себе морду о свою же малую родину. Поэтому я загружался камнями для большего тяготения к отчизне и опускался на землю, вроде как остальные люди. Работал, служил, защищал, поглаживал, то есть - ничего плохого я своей малой родине не делал. Но между революциями - не любил... Как, вероятно, не обожает тягловая лошадь - телегу с дерьмом, нагруженную по чьей-то прихоти. Можете назвать это космополитизмом, а у меня язык не поворачивается...
В четырнадцать лет я решил озвучить свое чувство ритма, чтобы не петь хором. Ведь, находясь в подобном обществе, ты не можешь стоять с отсутствующим видом, без соответствующей справки, как у Иоганна Мошки. И либо должен голосить вместе со всеми, либо - аккомпанировать. Иначе к тебе появляется масса вопросов от компетентных организаций...
- Вы знаете, почему помидор красный?!
- Он как нельзя лучше олицетворяет чувство долга!
- Кто?! Помидор?!
- Нет! Чувство долга - олицетворяет цвет помидора! Потому что он частичка красного знамени!
- Кто?! Помидор?!
- Тыква...
- Ответ неправильный! А что вы думаете о зеленом цвете?
- Путь свободен - можно ехать!
- Размечтались...
И компетентные организации не выпускали меня за пределы города Биш, с такими неадекватными чувствами. Поэтому приходилось их развивать на соответствие обществу. То есть учиться, учиться и аккомпанировать, как завещал мне Большой брат, который заходил в шестьдесят восьмом году и изрядно нагадил на моей малой родине. Наверное, у него были проблемы с желудком. Впрочем, у кого их не было...
Чувству ритма я отдавался, играя на ударной установке. Петь на родном языке не решался, дабы не ляпнуть про священный помидор чего-нибудь лишнего. А престарелый капельмейстер изображал в нашем ансамбле недостающие духовые инструменты. "Кам ту-гезааа!!!" - орали мы, что в микрофон, что без микрофона, и капельмейстер в определенный момент делал "ффшшших!" - на аккордеоне, мастерски раздувая меха. "Там, та, та, тааам! Ффшшших! Там, та, та, тааам! Ффшшших!"
Подобными глупостями я занимался лет десять, изредка предполагая, что напишу об этом роман и назову его "Камтугеза". Но время шло, и в двадцать пять - я сократил свои амбиции до повести, а в тридцать - уже чувствовал себя на рассказ с подагрой. Поскольку чем дольше живешь, тем меньше желаний. И в конце концов мечтаешь о стакане воды, который тебе подадут перед смертью. Во всяком случае - так говорят... Чувство со временем выглядит, как старое полупальто, побитое молью. Которое жалко выбросить и - вышло из моды. Изредка ты достаешь его из кладовки, кряхтя напяливаешь на себя и красуешься на потеху молоденьким девушкам, пуская от умиления сопли. Ты говоришь: "Мадам, - шаркая ножкой, - мадам, позвольте вас пригласить на романтический танец", - а на тебя хихикают, потому что, честно сказать, ты давненько не редактировал себя перед зеркалом. Да еще и вырядился, как старое чучело, в непонятное чувство...
Когда в двадцать восемь лет я устроился на работу в качестве администратора танцевального зала - ходил ко мне на дискотеки такой плясун. Исполнять балетные номера для умирающего лебедя с песочным отверстием. Его не устраивали тихие ретроспективные вечера "Для тех, кому за тридцать". И он потрясал своими чувствами, как старый экскаватор, размахивая ковшом больше для устрашения, чем со смыслом. Поскольку уходил с дискотеки вдвоем с одышкой и никогда - с молоденькой танцовщицей. А ей вначале надо показать сто пятьдесят баксов, а потом уж и прыгать, и проявлять эмоции. Но скорее всего у этого плясуна не было иностранных денег, а только чувства, что для мужчины в его возрасте просто смешно, когда он рассчитывает тряхнуть "ковшом". Вот мне в двадцать восемь - еще отдавались почти что за просто так. За право пройти на дискотеку по контрамарке. И не хлопотно, и с перспективой - на абонемент...
В первый, третий и пятый раз - я выписывал этот абонемент на сходное имя. Такое же развлечение было у Македонского с Александриями... Но то ж города, а это ж - дамы. Поэтому я разделял всех своих бывших жен на четненьких и нечетненьких, ради удобства, и присваивал им порядковые номера. Получался - каталог кораблей из "Илиады" Гомера...
"Прима" - считала, что сон - лекарство от всех невзгод. Первую половину дня она мирно дрыхла, вторую - рассказывала, что видела во сне. В конце концов эти половинки у нее перемешались, и Прима стала воспринимать меня как фантом. Думала, что семейная жизнь - это грезы, а наяву я - причудливая сволочь... Когда мы расстались - она спала...
"Секунда" - выкуривала пачку "Житан" минут за сорок и выпивала бутылку вина - еще быстрее. После чего ей был необходим спарринг-партнер для тренировочного боя. Я выстоял против нее целых восемь "раундов", покуда в суде нам не сказали - "брек" и развели по разным углам жизни. Предполагаю, она до сих пор жалеет, что не завершила нашу встречу нокаутом...
"Терция" - обучала меня английскому языку, а я, как полагается, прогуливал уроки. Не приходил домой ночевать, выдумывая объективные причины. Что съемки видеоклипов надо обязательно проводить ночью, поскольку в это время - аренда студии на пятьдесят процентов дешевле... Был отчислен за неуспеваемость...
"Кварта" - все время думала о перспективах. Как станет вдовой, как меня похоронит, и в каких это будет тапочках. Мысли о будущем не давали ей покоя, поскольку по моему некрологу - Кварте оставалось все имущество. И когда в сороковой раз она переспросила - какого размера обувь я ношу, мне ничего другого не оставалось, как сделать ноги. Да и Бог с ним, с имуществом...
"Квинтилия" - заботилась о моем здоровье. Не разрешала: пить пива больше одною литра в день; общаться с посторонними дамами по телефону; курить без перерыва; есть острое, соленое, перченое и копченое; общаться с посторонними дамами без телефона; распоряжаться самим собой по собственному усмотрению... Вот я и подумал - а для чего мне такая оставшаяся жизнь?!
В десять лет Иоганн Мошка решил заменить мне дядю, которого никогда не было. Смастерил по такому случаю черный цилиндр и заявил, что приехал из Франции. "Ты знаешь, - вкрадчиво сообщил он при встрече, - что я скончался в прошлом году и оставил тебе большое наследство?" Разумеется, я и понятия об этом не имел. "Ггрррьяяяя, ррррьяяяя-ррррьяяяя-ррррьяяяя!.." - стал таинственно напевать Мошка и продолжал "рррьякать", покуда я не отдал ему читательский билет за номером один. Правда, б обмен на черный цилиндр и завещание. Другого способа избавиться в тот день от новоявленного "дядюшки" не существовало... А похоронили Мошку осенью, и я присутствовал на церемонии в его цилиндре. "Завещаю вам - всё!" - такова была последняя воля Иоганна Мошки...
В городе Биш проживали два признанных писателя. Почти ежедневно они собирались в одном месте, чтобы культурно провести время. Только у них ничего не получалось - обязательно напьются и морду друг другу набьют. Остальные писатели в городе Биш считались непризнанными, поэтому им приходилось тихо наблюдать за "монстрами" и обсуждать свои наблюдения. Подобный кошмар назывался - "Литературным объединением". "Все поэты онанисты!" - декларировал первый признанный. "Все прозаики - извращенцы!" пропагандировал второй. И можно было не разделять какую-то позицию, но никто не отваживался возражать обоим...
Признанные от непризнанных отличались только публикациями - одним удалось донести свой бред до читателя, а другим - нет. Отчего так исторически произошло - никто понятия не имел, но признанные учили непризнанных литературному мастерству и качеству. Когда им подсовывали листочки с каракулями, признанные охотно объясняли, почему сочинения эти дерьмо. Правда, иной раз они ошибались и принимали цитаты из собственных публикаций за произведения других авторов. Но приговор оставался прежним "тоже - дерьмо..." В двадцать пять лет мне надоело оставаться читателем, и я примкнул к молодым непризнанным...
В группе нас было семь человек и девушка, которая сочиняла рассказы про кораблики с разноцветными парусами. От этого она в скором времени сильно забеременела и перестала общаться с литераторами. Принципиально. Еще на сверхзвуковой скорости сошел с ума боевой летчик. Он отказывался есть мясо, куру, колбасу и фиксировал на бумаге только поток своего сознания. Больше ему ходить в туалет было нечем... Можно вспомнить и Александра по прозвищу Пестик, у которого в пяти рассказах - триста пятьдесят раз упоминался "черный пистолет..." А также нелишне упомянуть безнадежного романиста, который умудрился написать порнографическую повесть для детей дошкольного возраста "Про зайчиху Пусси". В связи с чем никого из нашей группы не принимали в стационар. А только поясняли, что для больных со сходными заболеваниями - мест нет. Ибо Литература - зараза неизлечимая...
Когда мне стукнуло тридцать, мимо города Биш стали прокладывать автомагистраль и потревожили отчие могилы, то есть - окончательно разворошили. Тогда я пошел на бывшее кладбище, разыскал череп Мошки и притащил его домой, чтобы гладить и приговаривать - "Мой бедный Иоганн!" Это подвигло меня на театральный пост, в том смысле, что - "шоу мает гоу он" до полного похудания. Театральная труппа тоже делилась на основной состав и вспомогательный. Что было весьма удобно, когда главный актер погибал для зрителя. Ему тотчас же находилась замена из вспомогательного состава, если "клон" был в более трезвом виде. Я поступил на сцену во время поголовной эпидемии и незамедлительно получил роль "второго фашиста в третьей страже". Без слов. Мы появлялись на пару с "первым фашистом" и уводили главного героя на расстрел, если он мог передвигаться самостоятельно. Если нет - бросали главного героя на пулеметную амбразуру и кланялись. Поскольку на этом шоу заканчивалось. Что вскоре нам надоело, и мы зашвырнули главного героя в оркестровую яму. Ради импровизации. В связи с чем в труппе произошло резкое сокращение штата, и всех "фашистов" уволили...
А еще в восемь лет - мы бегали с Мошкой по проволоке, изображая цирковых клоунов. Для этого бабушка сшила мне специальную шапочку, чтобы я больше походил на полудурка. При встрече со всеми мы дико хохотали, подпрыгивали и падали на спину, но малоподготовленные люди не слишком-то разбирались в цирковом искусстве. Особенно в вечернее время... Поэтому люди окрестили нас "попрыгунчиками" и перестали встречаться. "Надо поменять амплуа", - догадался Мошка после трех инфарктов, случившихся на пашей улице. И мы "переклинились" на гильдию жонглеров и эквилибристов. Покуда не выбили все стекла на первых этажах. Тогда возмущенные граждане ворвались в помещение книгохранилища, нашли под моей кроватью потрепанный чемоданчик с журналами "Цирк" и сожгли их на площади... Как бишь назывался этот город?..
В двадцать два года - я поступил на работу в научно-исследовательский институт, в качестве подопытного кролика. На мне отрабатывалась важная народно-хозяйственная программа - насколько мартышкин труд облагораживает человека. Опыты проводились в режиме повышенной секретности, для соблюдения "ноу-хау". Поэтому вместе с другими "кроликами" я - пил, нецензурно выражался и ничего практически не делал, дабы ввести посторонние государства в заблуждение насчет интенсивного строительства социализма в отдельно проклятой стране... Это был тот же цирк, но с большим количеством уродов. И мне оставалось только сожалеть, что Иоганн Мошка не дожил до этого светлого времени...
После революции - я занялся рекламным бизнесом...
В семьдесят пятом - не закончил школу...
В девяносто восьмом - опубликовал первый роман...
В тридцать три года - посадил дерево...
В девяносто шестом - построил дом...
В канун миллениума - развелся в последний раз...
В девяносто седьмом - лишился дома...
В восемьдесят шестом - сбежал из института...
* * *
И теперь вам известно - кто есть я на самом деле...
сюжет
Тем не менее я промолчал, как будто вся эта
[история меня] не касалась. После чего стал
перечислять [кушанья] из нашего обеда...
Петроний Арбитр. Сатирикон
В городской библиотеке мне выдали "Сатирикон" Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал "Сатирикон" на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями...
Первое, что бросилось мне в глаза, - это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками - [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего средневековых переписчиков. Не знаю - с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже "нахрюкалась" и дрыхнет...
Исследуя "Сатирикон" далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, - текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна - это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет - ни опыта, ни времени, ни квалификации...
Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня - домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя - схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в "Анналах" Тацита...
[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]
"Экий артист-брандмейстер, - подумал я. - Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности". Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в "Анналах" и "Сатириконе" речь идет об одной и той же поэме. А именно - "О гибели Трои", написанной Нероном. "Гиссарлык!!!" - радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула...
Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения - сперва от нападок служительницы, которая все время твердила "Тихо-тихо", затем - от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, - приписывали авторство "Сатирикона" некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества...
- Даже в зоопарке условия хуже, - поддакнула Янка.
Я требовал установить видеокамеру и в женском душе, чтобы программы по телевизору были разнообразнее. При этом мне приходилось орать под дверью, потому что иначе звук просто не распространялся...
- Мне надоело смотреть, как вы режете овощи!!! - надрывался я. - Нельзя ли сходить в магазин и принести мне пива?!!
Но Янка несправедливо замечала, что вначале - пиво, потом - бабы, и если я называю это разнообразием, то жизнь у бегемота - куда содержательней. И лучше бы я не орал под дверью, а сел за компьютер и восстанавливал картину преступления... Что в сумме получается - детектив, за который издательство может заплатить деньги.
- Уникальный случай, - соглашалась с ней Ирэна. - Мы его содержим, безо всякой для себя пользы...
- Что подрывает основы женского существования, - подтверждала Янка...
В общем, на третий день я включил компьютер и напечатал следующую фразу: "Боги, не гневайтесь на меня все сразу - станьте в очередь". Думая, как бы поживописнее изобразить бурную литературную деятельность. Далее, войдя в образ, я взлохматил на своей голове волосы, погляделся в зеркало и от испуга - исписал еще полстраницы разными многозначительными словами. Предполагая, что именно так должно начинаться повествование - издалека и туманно. После чего потерял к этому мероприятию всяческий интерес и пару дней лежал на спине, не беспокоя другие части тела. Покуда во входной двери не появилась дырка, просверленная Янкой или Ирэной.
- Это чей там глаз? - тогда поинтересовался я.
- Это - наш! - хором отвечали дамы. - Теперь мы будем за тобой наблюдать.
- Валяйте! - разрешил я.
Часа через полтора они стали шумно возмущаться, потому что за прошедшее время произошло только одно изменение - я почесался. И "бездельник", и "тюлень" - были самые божеские эпитеты после этого изменения.
- Великие художники Возрождения, - возразил я, - ждали, как минимум, трое суток, чтобы в комнате осела пыль. Прежде чем приступить к работе.
- А мы думали, что ты сдох, - пояснили они.
И хотя мне уже надоело - я пролежал еще полтора часа, из принципа. Только тогда встал, заткнул смотровое отверстие и снова сел за компьютер...
Всякая информация, что поступает от женщин, должна быть рассмотрена обоюдно. Как банкнота. Поскольку на женских купюрах нередко с одной стороны нарисованы кроны, а с другой - доллары. То есть не информация, а кредитная карточка для любой покупки. Нетерпеливые мужчины не в силах дослушать женщину до конца и торопятся с выводами, что она безобидная идиотка. А между тем, смиренно внимая, как собирается дама разделать к обеду говядину, можно дождаться откровения - как эта пани будет расчленять ваш труп. Я не запугиваю, а просто рассуждаю. Что женщина на исповеди придерживается повествовательной манеры - начинает с далекого детства и не всегда доходит до грехов. Просто - не успевает...
Но Янка с Ирэной, пересказывая, и с конца, и с начала, ни разу не упомянули, что они утопили в ванной Густава Шкрету и разрисовали его химическим карандашом. Поэтому мне оставалось только верить дамам, что они к этому делу непричастны. А также исследовать природу загадочной надписи "Гай Петроний Арбитр" - как единственной и малопонятной улики...
Допустим, предполагал я, что некие злоумышленники задумали извести Густава Шкрету таким замысловатым способом. Для этого им понадобился - сам Густав Шкрета, ванна, бритва и химический карандаш. И, чтобы собрать такие разнородные вещи в одной квартире, - им нужен от этой квартиры ключ. Или Янка. Которая разбрасывает запасные ключи где ни попадя, а потом верещит, что они пропали. Тогда злоумышленники должны познакомиться с Янкой, хотя бы затем, чтобы знать, где у нее ванна. А это не самое привлекательное место у девушки, если ты не маньяк. Следовательно, убийца Густава Шкреты водопроводчик!.. Либо я - идиот, и надо предполагать снова...
Допустим, снова предполагал я, что Густав Шкрета решил извести самого себя таким замысловатым способом. Для этого ему понадобились - ванна, бритва, химический карандаш и минимум - желание помыться. Мне остается уточнить - как часто у Густава Шкреты возникало такое желание, и в принципе - все ясно. Злодей-водопроводчик отключает у Густава Шкреты горячую воду, и он просто вынужден идти к Янке. Где от ярости на коммунальные структуры вскрывает себе вены. Потому что у Янки горячей воды тоже нет... То есть как ни крути, а у писателя действительно мозги растут криво. Поскольку только ему приходят в голову такие разноплановые сюжеты...
Вопрос:Что такое для вас подлинная философия?
Ответ.Все познается - в развитии... Из посеянного предложения вырастает роман, если за ним хорошо ухаживать - культивировать и обильно поливать водой. У некоторых писателей прет из земли "баобаб", но не в смысле, что "роман о женщинах", а в перспективе... Я же выращиваю мелко-колючие кактусы и лишь изредка - литературный бонсай, в стиле "бундзин". Целый миниатюрный сад на подносе, когда человек нависает над ним в образе Саваофа, - смотрит и улыбается. Можно скоротать вечность, разглядывая бонсай... И нужно относиться к моим медитациям над "карликовыми деревьями" - с юмором. Ведь, наблюдая за психиатром и его пациентом, не всегда с уверенностью можно сказать, кто болен. Поскольку психиатр серьезно относится к своей работе, а я - нет...
- Мы можем тебе чем-нибудь помешать?! - попеременно барабанили в дверь Янка и Ирэна.
- Обойдусь, - отзывался я.
- Отрицательные факторы благоприятно сказываются на творчестве! намекали они, не переставая барабанить. - Такие, как - шум, критика, голод, нищета и инвалидность!
- Спасибо за поддержку, - благодарил я, а сам был мысленно далеко отсюда...
автобиография
- Сорок лет - ума нет, - констатировал писатель
и посмотрел в окно.
- А как будет сорок пять - пообедаем опять, - добавил он.
Йиржи Геллер
"Я думаю, что он специально нарушил хронологию
событий. Дабы посеять сомнения в подлинности этой
истории..."
Вендулка
В начале я родился. И в шесть лет уже бойко зыркал из полуподвала, где размещалось книгохранилище города Биш. "Мама, мама - где ты греешь жопу? В каких заморских, с позволения сказать, странах?" Я не был сиротой, просто с удовольствием жил у бабушки. То есть успешно скрывался от идиотизма, который стремились привить мне путем воспитания. "Что могут дать родители, исключая подзатыльник? - раздумывал я и не находил ничего интересного. Ни сердца, ни ума, ни фантазий...
Книгохранилище в Бише имело жуткую репутацию. Во-первых, все были уверены, что там обитает привидение и - разгуливает со свечкой, в длинной ночной рубахе. Поэтому, завидя здание городской библиотеки, где находилось книгохранилище, все стремительно переходили на другую сторону улицы, что, безусловно, сказывалось на посещаемости этого "проклятого" места. "Прекрати бродить по ночам, - сетовала бабушка на мой образ жизни, - всех постоянных читателей распугал..." - "А как же - Мошка?" - припоминал я. "Он сумасшедший, - возражала бабушка, - а посему погоды не делает!" Иоганн Мошка имел читательский билет под номером два, был действительным городским сумасшедшим и служил звонарем в костеле. Он интересовался только специфическими книгами "про девочек". Например, "Марыся и три медведя", "Белыся и семь гномов", "Алыся в Зазеркалье" и так далее... Читательским билетом номер один - обладал я. Чем вызывал восхищение у Иоганна Мошки, который думал, что по церковной иерархии я важнее архиепископа...
Во-вторых, жители города Биш верили в "черную вдову", которую заживо замуровали в нашем книгохранилище. Словно ведьму. И, как гласила народная молва, "черная вдова" время от времени испускала леденящие душу звуки и взывала к бывшему мужу - "Йиииржиии! Йиииржиии!". Отчего молодухи в радиусе двух кварталов вскакивали по ночам и с подозрением разглядывали своих благоверных. "Пойди накорми поросенка, - говорила тогда моя бабушка, слышишь, как развизжался, .." Этот свиной бифштекс провалился у нас в погреб, и не было никаких сил поднять его обратно. Как и зарезать...
В-третьих, о чем перешептывались в городе, нашу библиотеку посещал Антихрист. Во всяком случае, из музыкальной школы видели, как однажды ночью во время дождя Антихрист залетел в помещение книгохранилища прямо на огненной колеснице, а буквально через пять минут - выскочил обратно, словно ошпаренный, к ушел под землю возле дровяного сарая. "Во как!" - отмечали жители скорость, с которой Антихрист покинул городское книгохранилище. "Читательский билет номер три", - вывел я очередность для всех проживающих в городе Бит. Потому что на самом деле - это была шаровая молния, которая едва нас не подпалила. И мы с бабушкой сильно рисковали, ведь никакая пожарная команда не отважилась бы войти в книгохранилище в темное время суток. Разве что - под наркозом...
В шесть с половиной лет я вынужден был отправиться в школу и долгое время придуривался - читая вслух по складам. Дабы никто не догадался, что библиотечное привидение давно изучило Ги де Мопассана, "лишенного иллюзорности при описании чувств..." Ха! Пользуясь положением, в шесть лет я видел из полуподвала больше женских трусов, чем Ги де Мопассан за всю свою жизнь, что. собственно, никак не сказалось на моей иллюзорности, а только выработалась манера задирать на дамах юбки при ближайшем знакомстве...
Но некоторые юбки были длиннее, чем память о них. И на первом свидании меня не покидало чувство, что с этой женщиной мы уже это делали. "А скажи-ка, Мошка, чем Марыся отличается от Белыси?" - "Если не вдаваться в подробности, - важничал Мошка, перелистывая свои книги, - то надо обобщать..." - "Давай!" - разрешал я. "Марыси ходят гуськом, - обобщал Мошка, - на довольно далекие расстояния, подтверждая тем самым американскую мудрость, что у семи гномов - Белыся без глазу". - "Ну ты и начитался!" удивлялся я. "Так точно! - Мошка по-военному отдавал честь и раскрывал страшную церковную тайну: - А вот у нас пастор - член коммунистической партии!.."
И в какой-то момент меня стали одолевать разногласия между органами и чувствами. Иначе говоря, необъективное восприятие реальности. То есть при осязании - мною нередко овладевал страх, а при обонянии нашего поросенка странная печаль. Все относительно книгохранилища мне виделось потусторонним, и, выходя на улицу, я боялся навсегда потерять гравитацию. Тем более что мои опасения подтверждались картинами Марка Шагала - про то, как евреи летают над странной местностью и не могут определиться. А город Бпш - тоже не земля обетованная. Никоим образом...
Такое неестественное ощущение отчего дома - меня абсолютно не радовало. Когда висишь над ним вверх тормашками сорок неполных лет и все время рискуешь расквасить себе морду о свою же малую родину. Поэтому я загружался камнями для большего тяготения к отчизне и опускался на землю, вроде как остальные люди. Работал, служил, защищал, поглаживал, то есть - ничего плохого я своей малой родине не делал. Но между революциями - не любил... Как, вероятно, не обожает тягловая лошадь - телегу с дерьмом, нагруженную по чьей-то прихоти. Можете назвать это космополитизмом, а у меня язык не поворачивается...
В четырнадцать лет я решил озвучить свое чувство ритма, чтобы не петь хором. Ведь, находясь в подобном обществе, ты не можешь стоять с отсутствующим видом, без соответствующей справки, как у Иоганна Мошки. И либо должен голосить вместе со всеми, либо - аккомпанировать. Иначе к тебе появляется масса вопросов от компетентных организаций...
- Вы знаете, почему помидор красный?!
- Он как нельзя лучше олицетворяет чувство долга!
- Кто?! Помидор?!
- Нет! Чувство долга - олицетворяет цвет помидора! Потому что он частичка красного знамени!
- Кто?! Помидор?!
- Тыква...
- Ответ неправильный! А что вы думаете о зеленом цвете?
- Путь свободен - можно ехать!
- Размечтались...
И компетентные организации не выпускали меня за пределы города Биш, с такими неадекватными чувствами. Поэтому приходилось их развивать на соответствие обществу. То есть учиться, учиться и аккомпанировать, как завещал мне Большой брат, который заходил в шестьдесят восьмом году и изрядно нагадил на моей малой родине. Наверное, у него были проблемы с желудком. Впрочем, у кого их не было...
Чувству ритма я отдавался, играя на ударной установке. Петь на родном языке не решался, дабы не ляпнуть про священный помидор чего-нибудь лишнего. А престарелый капельмейстер изображал в нашем ансамбле недостающие духовые инструменты. "Кам ту-гезааа!!!" - орали мы, что в микрофон, что без микрофона, и капельмейстер в определенный момент делал "ффшшших!" - на аккордеоне, мастерски раздувая меха. "Там, та, та, тааам! Ффшшших! Там, та, та, тааам! Ффшшших!"
Подобными глупостями я занимался лет десять, изредка предполагая, что напишу об этом роман и назову его "Камтугеза". Но время шло, и в двадцать пять - я сократил свои амбиции до повести, а в тридцать - уже чувствовал себя на рассказ с подагрой. Поскольку чем дольше живешь, тем меньше желаний. И в конце концов мечтаешь о стакане воды, который тебе подадут перед смертью. Во всяком случае - так говорят... Чувство со временем выглядит, как старое полупальто, побитое молью. Которое жалко выбросить и - вышло из моды. Изредка ты достаешь его из кладовки, кряхтя напяливаешь на себя и красуешься на потеху молоденьким девушкам, пуская от умиления сопли. Ты говоришь: "Мадам, - шаркая ножкой, - мадам, позвольте вас пригласить на романтический танец", - а на тебя хихикают, потому что, честно сказать, ты давненько не редактировал себя перед зеркалом. Да еще и вырядился, как старое чучело, в непонятное чувство...
Когда в двадцать восемь лет я устроился на работу в качестве администратора танцевального зала - ходил ко мне на дискотеки такой плясун. Исполнять балетные номера для умирающего лебедя с песочным отверстием. Его не устраивали тихие ретроспективные вечера "Для тех, кому за тридцать". И он потрясал своими чувствами, как старый экскаватор, размахивая ковшом больше для устрашения, чем со смыслом. Поскольку уходил с дискотеки вдвоем с одышкой и никогда - с молоденькой танцовщицей. А ей вначале надо показать сто пятьдесят баксов, а потом уж и прыгать, и проявлять эмоции. Но скорее всего у этого плясуна не было иностранных денег, а только чувства, что для мужчины в его возрасте просто смешно, когда он рассчитывает тряхнуть "ковшом". Вот мне в двадцать восемь - еще отдавались почти что за просто так. За право пройти на дискотеку по контрамарке. И не хлопотно, и с перспективой - на абонемент...
В первый, третий и пятый раз - я выписывал этот абонемент на сходное имя. Такое же развлечение было у Македонского с Александриями... Но то ж города, а это ж - дамы. Поэтому я разделял всех своих бывших жен на четненьких и нечетненьких, ради удобства, и присваивал им порядковые номера. Получался - каталог кораблей из "Илиады" Гомера...
"Прима" - считала, что сон - лекарство от всех невзгод. Первую половину дня она мирно дрыхла, вторую - рассказывала, что видела во сне. В конце концов эти половинки у нее перемешались, и Прима стала воспринимать меня как фантом. Думала, что семейная жизнь - это грезы, а наяву я - причудливая сволочь... Когда мы расстались - она спала...
"Секунда" - выкуривала пачку "Житан" минут за сорок и выпивала бутылку вина - еще быстрее. После чего ей был необходим спарринг-партнер для тренировочного боя. Я выстоял против нее целых восемь "раундов", покуда в суде нам не сказали - "брек" и развели по разным углам жизни. Предполагаю, она до сих пор жалеет, что не завершила нашу встречу нокаутом...
"Терция" - обучала меня английскому языку, а я, как полагается, прогуливал уроки. Не приходил домой ночевать, выдумывая объективные причины. Что съемки видеоклипов надо обязательно проводить ночью, поскольку в это время - аренда студии на пятьдесят процентов дешевле... Был отчислен за неуспеваемость...
"Кварта" - все время думала о перспективах. Как станет вдовой, как меня похоронит, и в каких это будет тапочках. Мысли о будущем не давали ей покоя, поскольку по моему некрологу - Кварте оставалось все имущество. И когда в сороковой раз она переспросила - какого размера обувь я ношу, мне ничего другого не оставалось, как сделать ноги. Да и Бог с ним, с имуществом...
"Квинтилия" - заботилась о моем здоровье. Не разрешала: пить пива больше одною литра в день; общаться с посторонними дамами по телефону; курить без перерыва; есть острое, соленое, перченое и копченое; общаться с посторонними дамами без телефона; распоряжаться самим собой по собственному усмотрению... Вот я и подумал - а для чего мне такая оставшаяся жизнь?!
В десять лет Иоганн Мошка решил заменить мне дядю, которого никогда не было. Смастерил по такому случаю черный цилиндр и заявил, что приехал из Франции. "Ты знаешь, - вкрадчиво сообщил он при встрече, - что я скончался в прошлом году и оставил тебе большое наследство?" Разумеется, я и понятия об этом не имел. "Ггрррьяяяя, ррррьяяяя-ррррьяяяя-ррррьяяяя!.." - стал таинственно напевать Мошка и продолжал "рррьякать", покуда я не отдал ему читательский билет за номером один. Правда, б обмен на черный цилиндр и завещание. Другого способа избавиться в тот день от новоявленного "дядюшки" не существовало... А похоронили Мошку осенью, и я присутствовал на церемонии в его цилиндре. "Завещаю вам - всё!" - такова была последняя воля Иоганна Мошки...
В городе Биш проживали два признанных писателя. Почти ежедневно они собирались в одном месте, чтобы культурно провести время. Только у них ничего не получалось - обязательно напьются и морду друг другу набьют. Остальные писатели в городе Биш считались непризнанными, поэтому им приходилось тихо наблюдать за "монстрами" и обсуждать свои наблюдения. Подобный кошмар назывался - "Литературным объединением". "Все поэты онанисты!" - декларировал первый признанный. "Все прозаики - извращенцы!" пропагандировал второй. И можно было не разделять какую-то позицию, но никто не отваживался возражать обоим...
Признанные от непризнанных отличались только публикациями - одним удалось донести свой бред до читателя, а другим - нет. Отчего так исторически произошло - никто понятия не имел, но признанные учили непризнанных литературному мастерству и качеству. Когда им подсовывали листочки с каракулями, признанные охотно объясняли, почему сочинения эти дерьмо. Правда, иной раз они ошибались и принимали цитаты из собственных публикаций за произведения других авторов. Но приговор оставался прежним "тоже - дерьмо..." В двадцать пять лет мне надоело оставаться читателем, и я примкнул к молодым непризнанным...
В группе нас было семь человек и девушка, которая сочиняла рассказы про кораблики с разноцветными парусами. От этого она в скором времени сильно забеременела и перестала общаться с литераторами. Принципиально. Еще на сверхзвуковой скорости сошел с ума боевой летчик. Он отказывался есть мясо, куру, колбасу и фиксировал на бумаге только поток своего сознания. Больше ему ходить в туалет было нечем... Можно вспомнить и Александра по прозвищу Пестик, у которого в пяти рассказах - триста пятьдесят раз упоминался "черный пистолет..." А также нелишне упомянуть безнадежного романиста, который умудрился написать порнографическую повесть для детей дошкольного возраста "Про зайчиху Пусси". В связи с чем никого из нашей группы не принимали в стационар. А только поясняли, что для больных со сходными заболеваниями - мест нет. Ибо Литература - зараза неизлечимая...
Когда мне стукнуло тридцать, мимо города Биш стали прокладывать автомагистраль и потревожили отчие могилы, то есть - окончательно разворошили. Тогда я пошел на бывшее кладбище, разыскал череп Мошки и притащил его домой, чтобы гладить и приговаривать - "Мой бедный Иоганн!" Это подвигло меня на театральный пост, в том смысле, что - "шоу мает гоу он" до полного похудания. Театральная труппа тоже делилась на основной состав и вспомогательный. Что было весьма удобно, когда главный актер погибал для зрителя. Ему тотчас же находилась замена из вспомогательного состава, если "клон" был в более трезвом виде. Я поступил на сцену во время поголовной эпидемии и незамедлительно получил роль "второго фашиста в третьей страже". Без слов. Мы появлялись на пару с "первым фашистом" и уводили главного героя на расстрел, если он мог передвигаться самостоятельно. Если нет - бросали главного героя на пулеметную амбразуру и кланялись. Поскольку на этом шоу заканчивалось. Что вскоре нам надоело, и мы зашвырнули главного героя в оркестровую яму. Ради импровизации. В связи с чем в труппе произошло резкое сокращение штата, и всех "фашистов" уволили...
А еще в восемь лет - мы бегали с Мошкой по проволоке, изображая цирковых клоунов. Для этого бабушка сшила мне специальную шапочку, чтобы я больше походил на полудурка. При встрече со всеми мы дико хохотали, подпрыгивали и падали на спину, но малоподготовленные люди не слишком-то разбирались в цирковом искусстве. Особенно в вечернее время... Поэтому люди окрестили нас "попрыгунчиками" и перестали встречаться. "Надо поменять амплуа", - догадался Мошка после трех инфарктов, случившихся на пашей улице. И мы "переклинились" на гильдию жонглеров и эквилибристов. Покуда не выбили все стекла на первых этажах. Тогда возмущенные граждане ворвались в помещение книгохранилища, нашли под моей кроватью потрепанный чемоданчик с журналами "Цирк" и сожгли их на площади... Как бишь назывался этот город?..
В двадцать два года - я поступил на работу в научно-исследовательский институт, в качестве подопытного кролика. На мне отрабатывалась важная народно-хозяйственная программа - насколько мартышкин труд облагораживает человека. Опыты проводились в режиме повышенной секретности, для соблюдения "ноу-хау". Поэтому вместе с другими "кроликами" я - пил, нецензурно выражался и ничего практически не делал, дабы ввести посторонние государства в заблуждение насчет интенсивного строительства социализма в отдельно проклятой стране... Это был тот же цирк, но с большим количеством уродов. И мне оставалось только сожалеть, что Иоганн Мошка не дожил до этого светлого времени...
После революции - я занялся рекламным бизнесом...
В семьдесят пятом - не закончил школу...
В девяносто восьмом - опубликовал первый роман...
В тридцать три года - посадил дерево...
В девяносто шестом - построил дом...
В канун миллениума - развелся в последний раз...
В девяносто седьмом - лишился дома...
В восемьдесят шестом - сбежал из института...
* * *
И теперь вам известно - кто есть я на самом деле...
сюжет
Тем не менее я промолчал, как будто вся эта
[история меня] не касалась. После чего стал
перечислять [кушанья] из нашего обеда...
Петроний Арбитр. Сатирикон
В городской библиотеке мне выдали "Сатирикон" Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал "Сатирикон" на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями...
Первое, что бросилось мне в глаза, - это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками - [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего средневековых переписчиков. Не знаю - с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже "нахрюкалась" и дрыхнет...
Исследуя "Сатирикон" далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, - текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна - это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет - ни опыта, ни времени, ни квалификации...
Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня - домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя - схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в "Анналах" Тацита...
[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]
"Экий артист-брандмейстер, - подумал я. - Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности". Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в "Анналах" и "Сатириконе" речь идет об одной и той же поэме. А именно - "О гибели Трои", написанной Нероном. "Гиссарлык!!!" - радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула...
Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения - сперва от нападок служительницы, которая все время твердила "Тихо-тихо", затем - от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, - приписывали авторство "Сатирикона" некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества...