Страница:
Между тем как ее запрягали, подошел ко мне старик, показывает на десятилетнего мальчишку и просит, чтобы я его поберег. Я сначала не понял, но после увидел, что он его посылает в пер
61
вый раз - со мной; благословивши его в дорогу, он его сажает на сетку, подает вожжи и, ударив сам в первый раз лошадей кнутом, провожает его из деревни глазами. Между тем парнишка мой храбрится на козлах, покрикивает и пощелкивает, как будто старый ямщик, лошади несутся по гладкой, прямой дороге,- "Нет ли проселочной дороги?" - "Есть мимо монастыря св. Саввы". "Ступай по ней!" Он тотчас своротил с большой дороги прямо в дубовый лес; с полчаса скакали по пням и кочкам и, наконец, выехали к монастырю св. Саввы; там переправились через реку, едем далее, более в траву и, наконец - мы в болоте! Везде кругом густая болотная трава. Лошади пыхтят, тонут в болоте, колеса увязли, - их уже не видно, и мы почти что (не) плывем. "Куда ты заехал?" -"Я, барин, здесь никогда не бывал". - "Зачем же сюда ехал?" - "Да ведь надобно же когда-нибудь побывать: по большой дороге я езжал с отцом". Потом встав на сетку, зачал немилосердным образом бить лошадей: они были хороши и сильны, и через два часа мы выехали опять на чистую дорогу.
Вскоре я догнал Маслова, перегнал его и двумя днями ранее его, 30-го, увидел Царское Село.
Город лежит на горе: все улицы, все дома видны. Мне казалось, что я давно там не был. С удовольствием смотрел я на высокие златоглавые церковные купола, на белые красивые домики, искал глазами тот, где живет мой благодетель, мой наставник, где живет его любезное семейство, нашел его - и не мог спустить глаз с него...
Я забыл Москву, когда увидел Царское Село...
ПЕРЕПИСКА ПЕРВЕНЦЕВ ЛИЦЕЯ
Среди сохранившихся обрывков этой переписки бесспорно самое важное и исключительное место занимают давно уже обнародованные Я. К. Гротом, хотя и не в полном виде, а в значительных и существенных извлечениях, лицейские письма одного из товарищей Пушкина А. Д. Илличевского, к его бывшему гимназическому товарищу и другу П. Н. Фуссу (известному впоследствии ученому, непременному секретарю Академии Наук).
Издавая здесь, впервые целиком и без всяких пропусков этот любопытный историке-бытовой материал, я не могу не сказать хоть нескольких слов об авторе писем, отсылая читателя для более подробного ознакомления с ним, его ролью и его личностью к трудам прежних бытописателей Лицея, между прочим к специальному о нем этюду Н. О. Лернера в Венгеровском издании Пушкина1.
Алексей Демьянович Илличевский (южно-русского происхождения), сын томского губернатора, родился в 1798 г., следовательно был немногим старше Пушкина, и умер 6 октября 1837 г., т. е. пережив поэта всего на 8 месяцев. Внешняя фактическая биография Илличевского нам мало известна. По окончании Лицея он уехал на службу в Сибирь, к своему отцу (будучи причислен к почтовому ведомству), а потом перешел к сибирскому генерал-губернатору. Но с начала 20-х годов мы уже видим его опять в Петербурге, на службе в Министерстве Финансов2, в кружке Пушкина, Дельвига, Баратынского, Соболевского, кн. Вяземского. С Дельвигом он по-видимому был ближе, но с Пушкиным в эту эпоху у него уже не было прежней лицейской близости. Он восторженно чтил вместе с старыми товарищами лицейскую старину, постоянно участвовал в лицейских собраниях 19-го октября, как живой и насмешливо-остроумный собеседник, сочинял стихи, экспромты и эпиграммы. Но в серьезном литературном отношении он не успел заявить себя ничем значительным, никаких крупных дарований не обнаружил, и несмотря на надежды, которые подавал в Лицее, оказался так сказать "пустоцветом". Между тем, слава Пушкина (с которым он некогда соперничал),
'Т. I, стр. 414-428.
2 Он умер в должности начальника отделения тогдашнего департамента государственных имушеств.
! Лишь в 1827 г., т. е. 10 лет по выходе из Лицея и за 10 лет до кончины, Илличевский издал томик своих избранных мелких стихотворений, под заглавием "Опыты в антологическом роде", не стоящие выше посредственности. См. о них Н. Лернер в указанном очерке.
63
как бесподобного поэтического гения, ярко уже блистала, и эта поразительная разность в их положениях и духовном значении, быть может, должна была отразиться и на их отношениях, по крайней мере со стороны Илличевского. Впрочем, Илличевский, кажется, ни с кем не был в тесной дружбе, чему причиной был по-видимому его характер; на это указывает отзыв о нем его товарища М. А. Корфа, который, при всей его обычной резкости и преувеличении, заслуживает все же в общем доверия.
В своих отзывах о товарищах, помещенных в дневнике его (за 1839г.), бар. Корф так характеризует Илличевского: "Еще в Лицее он показал явно желчный и завистливый характер, который после отразился на всей его жизни и отравил ее для него самого. С острым умом, с большим дарованием в эпиграмме, он писывал прежде много стихов, но хотя при смерти его (в 1837 г.) в журналах назвали его "известным нашим литератором", однако, известность эта умерла вместе с ним. Он служил сперва в Министерстве Финансов, потом долго жил в отставке и путешествовал за границею, и наконец вступил опять в Министерство Финансов, в котором и умер начальником отделения. Как собеседник, он был чрезвычайно приятен, но друзей не имел: подозрительный и себялюбивый характер удалил его от всякого сердечного сближения"1.
Однако ж, вопреки мнения Корфа, "известность" Илличевского (хотя правда, и не литературная) не умерла вместе с ним, и она не умрет и в будущем, так как она не основывается ни на его действительно незначительной жизненной карьере, ни на его более чем скромном вкладе в нашу литературу, а всецело на связи его имени с именем Пушкина2, на его роли в кругу лицейских товарищей поэтам в кругу лицейских товарищей поэта и в лицейском периоде развития последнего, наконец на значении тех важных письменных и художественных свидетельств о жизни в Лицее, которые, выйдя из-под пера этого рано развившегося умственно юноши, сохранились к счастью для потомства.
Илличевский в Лицее и Илличевский в жизни -это как будто два разных лица, и насколько последний мало для нас интересен и не внушает особенного сочувствия, настолько первый возбуждает к себе интерес и симпатию. Искренние и простодушные лицейские послания его к другу, как и лицейское его стихотворное острословие и талантливые рисунки-карикатуры, при всем их ребяческом характере, для нас столь же важны и ценны, сколь мало интересны и не значительны все его последующие литературные "опыты". И надо сказать правду: что и безотносительно все, чем проявил себя Илличевский в стенах Лицея и что сохранилось от него, действительно должно было возбуждать известные надежды на расцвет и производительность его все же недю
1 Русская Старина, 1904г., июнь, стр. 554.
2 Вспомним предсказание самого Илличевского, что "лучи славы его (Пушкина)
будут отсвечиваться и в его товарищах".
64
жинных способностей в будущем, и мы даже склонны думать, что в этом полном неоправдании ожиданий отчасти виноваты и обстоятельства и условия жизни, в которые был поставлен Илличевский после Лицея... При иных более благоприятных условиях, из его хотя бы посредственного дарования могло бы выйти что-нибудь более значительное.
Илличевский в Лицее (прозвище его у товарищей было "Олосенька" уменьшительное от Алексея) принадлежал к лучшим, "превосходным" ученикам и удостаивался от профессоров самых похвальных аттестаций, что явно свидетельствует о его способностях. Но уже в этих лицейских аттестациях отмечаются некоторые шероховатости в его нраве и характере.
Вот, например, отзыв о его успехах по нескольким предметам и поведению из цитованной уже табели ведомостей профессоров за 1812г. (подписанной дир. Малиновским):
В русском и латинском языках: Счастливые способности, прилежание чрезвычайное и успехи отличные.
В логике и нравственности'. Острое понятие, отменно успевает, но слишком тороплив.
В математике: Судит основательно, но скоро, самонадежен. Успехи отличные.
В географии и истории: Редких дарований, особенно прилежен, судит здраво и основательно, успехи прекрасны.
В рисовании: Великих дарований, успехи превосходные.
По нравственной части: Довольно благонравен, остроумен, пылкого воображения, смел, решителен, с чувством к добродетели; но властолюбив и с трудом подчиняется!
О деятельном участии Илличевского в литературных упражнениях лицеистов, о его любви к стихотворству в разных родах, особенно в сатирическом, о раннем соперничестве его с Пушкиным, о его злых эпиграммах и карикатурах (он был отличный рисовальщик), которыми он украшал лицейские журналы, об этом достаточно известно, и ко всему этому мне придется еще возвращаться по разным поводам.
Здесь же на очереди стоят письма Илличевского к его другу Фуссу. Значение этих живых современных свидетельств о лицейском быте и порядках, о педагогах лицея и их учениках, о литературных занятиях, вкусах и настроениях в среде питомцев I курса и пр. вполне признано и оценено, и излишне было бы распространяться о том.
П. Н.Фусс, к которому обращены письма, сын непременного секретаря Академии Наук Н. И. Фусса (впоследствии сам занявший эту должность), был учеником Петербургской гимназии (ныне 2-й, что на Казанской ул.), где до Лицея учился и Илличевский. Так возникла их дружба, не прекращавшаяся и после их разлуки. Видимо она поддерживалась общими рано развитыми духовными интересами и любовью к литературе. Илличевский, надо думать, поступил в Лицеи уже с порядочной подготовкой, и в этом смысле мог иметь влияние на товари
3 Зак. 689
65
щей. В письмах своих он обнаруживает большую рассудительность, начитанность в современной литературе, остроту суждений и наблюдательность.
Моему отцу эти письма были переданы сыном П. Н.Фусса лицейским воспитанником Влад. Павл. Фуссом.
Письма Илличевского к Фуссу1 1812-й год
I
9 февраля (1812 г.).
За добрый твой привет, за лестное желанье Я приношу тебе сердечное признанье. Благодарю тебя за то, что не забыл Того, кто так тебя, как друга, век любил. Прошу меня простить за долгое молчанье:
Но чтоб проступок сей, Толико дерзостный, загладить поскорей, Пишу к тебе, мой друг, стихами я посланье.
Благодаря судьбу, здоров и весел я; Учение ж меня совсем не отягчает; Вот только чем, мой друг, прискорбна жизнь моя: Разлука от меня любезных отделяет. Но, может быть, смягчится рок, И в Петербурге я, средь праздного досуга, Увижу и родных, и милый дом, и друга.
1 Все письма писаны на довольно толстой и грубой бумаге (б ч. в 4-ку) разного цвета: белой, светло-синей, желтоватой и сероватой и хорошо сохранились, почерк во всех четкий, но меняется значительно с голами крупный и детский в 1812 г. (за 1813 г. нет вовсе писем), он обращается в более мелкий и твердый с 1814-15 г. и по характеру приближается к почерку Пушкина. Сходство их во многих рукописных набросках порой так велико, что не легко для неопытного глаза различать их автографы. - Сохраняем подстрочные примечания Я К Грота к письмам. Первое письмо все - в стихах.
66
Душевно рад, что ты не одинок: Что некто есть к тебе душою приближенный. Желаю сердцем всем, чтоб сей союз бесценный Продлился - и тебе век утешеньем был.
Ты пишешь, что и он прокладует дорогу На Пинд утесистый, к стихотворенья богу, Куда в Гимназии и я подчас ходил, Куда и днесь хожу, но только что украдкой, Ибо, сказать тишком, нам всем запрещено Шутить с Парнасскою, опасною лошадкой, Которую седлать еще нам мудрено.
Ты счастлив, что нашел себе в Гимназьи друга, Ты счастлив! У меня ж нет искренних друзей: Но есть приятели, с коими средь досуга, Делю часы забав и юности моей.
Пора уж перестать... но сделай одолженье, Товарищам отдать прошу мое почтенье: Ахматову скажи ты от меня поклон; Преплуту Ольхину мой выговор строжайший, Зачем писать ко мне не хочет больше он; А Фусу1 объяви почтение нижайше.
Что? Каково теперь в Гимназии у вас? Пиши, пожалуйста, ни мало не стыдясь. Скажу же про себя - нет лучше, как в Лицее: Учась с прилежностью, ведя себя скромнее, Бояться нечего: беда, напасть - пустяк, Счастлив быть может всяк. Уверен будь всегда, мой друг нелицемерный, Что я тебя любить не перестану верно, И что писать к тебе я буду средь досуг. Ответа жду прощай! Я семь твой верный друг
Алексей Илличевский.
1 Вероятно, брату П. Н. Фусса Александру, о котором упомянуто ниже. К. Г. 3' 67
II
18 февраля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Благодарю тебя душевно за приятнейшее письмо: оно мне принесло много удовольствия. Прошу тебя и впредь продолжать столь для меня приятную переписку.
Напрасно ты думаешь, что у нас в Лицее не слишком хорошо: потому что не можешь видеть всякую неделю своих родителей. Средь разлуки привыкнешь к разлуке; да будто бы и нельзя совсем видеть их? К нам приезжают наши родители довольно часто. Жаль мне, любезный друг, что ты не в Лицее. Ты верно бы здесь был из самых лучших. Позволь затруднить тебя маленькой просьбой: пришли ко мне мои басни: Дуб и Лисица вельможею* и поцелуй миленьких Виленьку, Егорушку и Сашеньку. Rendez de ma part mes plus profonds respects a M-me votre mere et M-r votre pere2.
Остаюсь твой верный друг
Алексей Илличевский.
III
25 марта (1812) г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Письмо твое, от 12 марта, к великому удовольствию я получил недавно, и приношу тебе чувствительную благодарность за то, что ты меня не оставляешь, подобно плуту-Ольхину, своими ответами. Нет ничего приятнее, как получать письма от старинных своих приятелей, и при получении оных вспоминать драгоценные минуты, проведенные некогда вместе; по крайней мере, я всегда держусь правила: ищи друзей, не забывай старинных; Бог знает, милый друг, что впредь случится, а что за плечами, то уже сбылось... Но полно! я, мне кажется, наскучил тебе своей моралью.
Что касается до моих стихотворческих занятий, я в них успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между лучшими стихотворцами, приобрел много в
1 Басня "Дуб" оказалась приложенною и печатается ниже с другими стихотворениями автора. Там имеется приписка: "Извини, друг мой! другую пришлю пост: я ее хочу поправить; правда и эта не слишком хороша. А. И." К. Г.
1 Свидетельствуйте мое самое глубокое почтение Вашим матушке и батюшке (франц.)
68
поэзии знаний и вкуса (не правда ль тебе это последнее имя неизвестно?), и, читая мои прежние стихи, вижу в них непростительные ошибки. Хотя у нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою; по первой почте постараюсь прислать тебе несколько стихотворений1.
Прошу засвидетельствовать нижайшее почтение мое Папеньке и Маменьке вашей и не забывать истинно тебя любящего друга.
Алексей Илличевский.
IV
26 апреля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Христос воскресе! Искренно поздравляю тебя с праздником Св. Пасхи и желаю всем сердцем быть тебе отныне здорову и щастливу. Чувствительно жалею, друг мой, что у тебя все еще болит рука: потому что это отнимает у меня удовольствие получать твои письма, а тебе мешает в успехах.
Ты пишешь, что у вас в Гимназии все идет весьма хорошо; вряд ли? Ты, я думаю, из пристрастия к Миллендорфу2, в этом меня уверяешь! Что же касается до нашего Лицея, уверяю тебя, нельзя быть лучше: учимся в день только 7 часов, и то с перемена-ми; которые по часу продолжаются; на местах никогда не сидим; кто хочет учится, кто хочет гуляет; уроки, сказать правду, не весьма велики; в праздное время гуляем, а нынче ж начинается лето: снег высох, трава показывается, и мы с утра до вечера в саду, который лучше всех летних петербургских. Ведя себя скромно, учась прилежно, нечего бояться. Притом родители нас посещают довольно часто, а чем реже свидание, тем оно приятнее. Скажу тебе новость: нам позволили теперь сочинять, и мы начали периоды; вследствие чего посылаю тебе две мои басни и желаю, чтоб они тебе понравились. Горчаков3 благодарит тебя за поклон,
1 Ниже печатается еще несколько оказавшихся при письмах стихотворений Илли-чевскогоогШ2г. К. Г
2 Тогдашнему инспектору гимназии, который на деле управлял заведением Директором был известный, как цензор, Иван Осипович Тимковский. Я. Г.
3 Князь Ал Мих. Горчаков, впоследствии министр иностранных дел, поступил в Лицей также из гимназии, как и некоторые другие воспитанники 1-го курса. Получил при выпуске из лицея вторую золотую медаль. Я Г
69
и хотел было писать, да ему некогда. Поверишь ли? Этот человек учится с утра до вечера, чтоб быть первым учеником, и, кажется, достиг своего желания.
Побрани, сделай милость, преплута Ольхина (кажется, вы все его так зовете), что он ленится пять строчек написать к прежнему своему товарищу, и скажи Гижицкому, что его муза напрасно молчит. Засвидетельствуй мое нижайшее почтение Папеньке и Маменьке и поцелуй миленьких твоих братьев.
Остаюсь с искренним доброжелательством и верною дружбою
А. Илличевский. 1814-й год
V
Июля 27 дня 1814 года Царское Село.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Странно, что, питая взаимно постоянную дружбу и ведя толь долго приятную переписку, вдруг оба мы замолкли. Прошел год - и я не получил от тебя ни одного слова. Обыкновенно дружба подобна огню, который не горит, не будучи раздуваем; ее истребляет долгое молчание; но мое чувство к тебе никогда не истощится. Воспоминания о тебе составляют приятнейшие минуты в моей жизни! Позволь же о тебе мыслить то же, - думать, что ты не позабыл меня, и надеяться, что примешь ты письмо сие с благосклонностью.
В течение тех трех лет, как я оставил Гимназию, мне кажется, что она совершенно не изменилась. Прежние товарищи вышли, вступили новые, и ты, мой друг, скоро оставишь оную. От многих, в том числе и от Матвеева, который служит теперь в правлении нашего Лицея, слышал я, что ты перешел в 7-й класс. Желать тебе успехов было бы с моей стороны и не кстати и незачем: я уверен и без того, что ты из первых в Гимназии. Радуюсь, что тебе не много остается уже продолжать учение; но мой курс продолжится... еще... еще... три года! - Хоть не рад, да будь готов!
У нас в Царском Селе завелось теперь новое училище под именем Пансиона при Императорском Лицее, где за каждого воспи
70
танника платят по 1000 рублей. Число их простирается уже до 80, и все они на казенном содержании1. Нельзя жаловаться на смотрение, ни на учение; но содержание могло бы быть лучше. Отличнейшие из них будут поступать в лицей: итак, рассуди сам, как трудно теперь к нам попасть! В пансионе много есть и из Гимназии, именно: Романовский, Бухаров, Рашет, Безаки, Черкасов... всех не могу вспомнить!
Каково ты проводишь время в Петербурге? здоров ли ты? прошла ли у тебя болезнь руки, которою ты прежде страдал? У вас теперь каникулы: тебе, я думаю, весело! И я бы мог проводить также весело время, когда бы не лишен был удовольствия видеть своих родителей, которые живут теперь в Томске, где Папенька Губернатором, за 4.500 верст отсюда! Каково расстояние? Часто случается, что по два месяца не получаю от них писем.
Кланялся ли тебе от меня Гижицкий? Он был у нас в Лицее, когда мы представляли маленькую пьесу, и видел меня. Не помню фамилии одного вашего пансионера, который был также у нас и которого я просил именно тебе и Гижицкому поклониться. Опиши мне, сделай милость, ежели это тебе не труд, какие у вас теперь перемены в рассуждении прежнего? Кто остался еще в Гимназии из бывших наших товарищей? Что сделалось с Ильею Ольхиным, где он теперь и что творит? Поклонись от меня Гижицкому, Шварцу и пр., также твоему братцу Александру Николаевичу. Уверь миленьких Виленьку и Егорушку, что я их всегда люблю и невольно о них вспоминаю; я думаю, что первый из них весьма вырос и уже в Гимназии.
Вот тебе письмо мое,- ты не можешь жаловаться, чтоб оно коротко было; вдобавок еще посылаю тебе мою Оду на взятие Парижа1. Прости, ежели увидишь несовершенства. Остаюсь в полной надежде получить от тебя ответ, - от тебя, которому был и всегда пребуду нелестным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Прошу засвидетельствовать глубочайшее уважение Родителям твоим и изъявить мое почтение Федору Ивановичу Кат
1 Лицейский пансион возник из частного училища, основанного в 1813 г. Гауэншильдом, который потом и назначен был директором новообразованного казенного заведения. Я. Г.
2 Печатается ниже, в отделе стихотворений на заданные темы. К. Г.
71
терфельду. Он всегда брал во мне особенное участие и помнит меня до сих пор еще, за что бы я был весьма благодарен, ежели бы не питал к нему живейших чувствований истинной признательности.
VI
Царское Село. 10-го сентября 1814г.1
Любезный друг, Павел Николаевич!
Приятное письмо твое от 24 августа имел я удовольствие получить. Суди сколько я был обрадован: оно первое после толь долгого твоего молчания. Но что делать? не всяк господин своего времени. Beatus, кто свободен, кто может управлять досугом и может по воле наслаждаться бытием своим; beatus! По крайней мере, этот удел не наш, не наш, повторю: ибо и я нередко в зависимости у должности своей.
Так! но не страшись, чтоб это могло прервать переписку нашу - нет! нет! не захочу я лишиться самых приятных минут в жизни: ибо, по истине, чтение писем твоих доставляет мне оныя. Но извини, ежели нынешнее письмо мое тебе коротким покажется: я опоздал, а почта, ты знаешь, никого не дожидается. Все лучше написать хоть мало, чем ничего не написать.
Свидетельствую мое почтение Федору Ивановичу К. и целую братцев твоих. Прощай - до будущего раза.
Искренний и всегдашний друг твой
VII
Алексей Илличевский.
Октября 6 дня 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Принимаюсь за перо, три недели оставленное мною. Ты простишь мне это молчание, в котором, однако ж, я не виноват ни мало: признайся, что по законам справедливости тебе писать сле
1 Адрес этого письма, как и следующего (написан на одной из сторон листа): "Его Благородию Милостивому Государю моему Павлу Николаевичу Фуссу в Петербург. На Васильевском острову, в 7-й линии, угольный дом на набережной".
72
довало, - и к величайшему удовольствию, ты исполнил долг свой. На сих днях получил я письмо твое от 26 сентября.
Что сказать мне о состоянии вашей Гимназии? Жаль! и только; подлинно только: лучшей перемены ожидать не можно! Если в мою бытность при М. все так переменилось, что ж должно быть ныне? Ах! с какою сладостию вспоминаю иногда пребывание мое в Гимназии, времена счастливые Энгельбаха и Доль-ста, наше взаимное дружество, прежних товарищей: Голубя, Ор-житского, Ольхина - et tant d'autres! Oui, j'aime le souvenir de ceux, que j'ai cheri!1 Ax, воспоминание прежнего счастия и настоящие бедствия усладить может:
Et le pauvre lui meme est riche en esperance, Et chacim redevient Gros-Jean comme devant, Et chacun est du moins fort heureux en revant!2
Но я слишком разахался! un mot de M-r Gretch: Quoique jc n'ai pas 1'honneur de le connaitre en personne, j'estime ncanmoins son talent superieur. Son journal de Patriote, sa traduction de Leontine, son edition des Избранные места4 - делает ему честь великую, а похвала моя, я уверен, не прибавит к его славе... ни крошечки!
Ежели уроки мешают тебе свободно вести со мною переписку, то и мне не менее мешает (только не уроки: il sen faut de beaucoup!), а страсть к стихам. К счастию уроков у нас не много, а времени-довольно; и так я со всем успеваю разделываться. Но не думай, чтоб это помешало мне писать к тебе. Счастливейшими почитаю те минуты, в которые, известив тебя о всем нужном, могу подписаться твоим нелицемерным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Почтенным Родителям твоим свидетельствую глубочайшее мое уважение и целую братьев твоих.
Знаешь ли, Будри получил крест Владимирский в петлицу (4 степени).
Что-нибудь об Ольхине.
' и многих других! Да, я люблю вспоминать тех, кто стал мне дорог! (франц.) 1И даже бедняк надеждой богат / И каждый может стать как некогда богачом / И уж по крайней мере в мечтах каждый купаться может в блаженстве (франц.)
3 По поводу i -на Греча: хоть я и не имею чести знать его лично, я тем не менее уважаю его превосходный талант. Его дневник Патриота, его перевод Леонтины, его издание "Избранных мест"...(франц.)
73
VIII
Ноября 2 дня, 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Ты требуешь от меня пространного письма. Охотно на сей раз исполняю твое желание. Ты прав, у меня нет недостатка в материи; но обстоятельства, проклятые обстоятельства кого не держат в оковах? За то я и сам не сержусь на тебя. Правда, у всякого свое на уме: у тебя уроки, у Ольхина шалости, у меня стихи; но они равносильно действуют на наши души. Впрочем как ни есть повинуюсь тебе, гоню от себя докучливых Муз, беру перо и пишу тебе целые пол листа - бессмыслицы.
Начнем с самого скучного. Первою матернею нашей будет Лицей. Но что тебе сказать о нем? Ты сам знаешь, что все училища под одну стать: начало хорошо; чем же далее, то становится хуже. Благодаря Бога, у нас по крайней мере царствует с одной стороны свобода (а свобода дело золотое!). Нет скучного заведения сидеть a ses places], в классах бываем не долго: 7 часов в день, больших уроков не имеем, летом досуг проводим в прогулке, зимою в чтении книг, иногда представляем театр, с начальниками обходимся без страха, шутим с ними, смеемся. Таким образом, как можем, сражаемся со скукою: подобно матросам, которые, когда корабль их производит течь, видя к ним со всех сторон вливающиеся волны, не предаются отчаянию, но усилиям моря противополагая свои усилия, спокойно борются с ужасною стихиею.
В науках мы таки кое-как успеваем; но языки, ты сам знаешь, как трудны - и die deutsche Sprache2 до сих пор еще мне почти тарабарская азбука. В латинском мы плыли, плыли, (начали было читать Федровы басни и Cornelius Nepotis de vitae etc.3), да вдруг и наехали на мель, не стало кормчего, и мы ни тпрру, ни ну - сели, как раки. Подлинно наш профессор Н. Ф. Кошанский, довольно известный в ученом свете, вдруг сделался болен и с полгода уже не ходит в классы, а мы хоть и ходим, однако ничему не учимся. А математика?..
61
вый раз - со мной; благословивши его в дорогу, он его сажает на сетку, подает вожжи и, ударив сам в первый раз лошадей кнутом, провожает его из деревни глазами. Между тем парнишка мой храбрится на козлах, покрикивает и пощелкивает, как будто старый ямщик, лошади несутся по гладкой, прямой дороге,- "Нет ли проселочной дороги?" - "Есть мимо монастыря св. Саввы". "Ступай по ней!" Он тотчас своротил с большой дороги прямо в дубовый лес; с полчаса скакали по пням и кочкам и, наконец, выехали к монастырю св. Саввы; там переправились через реку, едем далее, более в траву и, наконец - мы в болоте! Везде кругом густая болотная трава. Лошади пыхтят, тонут в болоте, колеса увязли, - их уже не видно, и мы почти что (не) плывем. "Куда ты заехал?" -"Я, барин, здесь никогда не бывал". - "Зачем же сюда ехал?" - "Да ведь надобно же когда-нибудь побывать: по большой дороге я езжал с отцом". Потом встав на сетку, зачал немилосердным образом бить лошадей: они были хороши и сильны, и через два часа мы выехали опять на чистую дорогу.
Вскоре я догнал Маслова, перегнал его и двумя днями ранее его, 30-го, увидел Царское Село.
Город лежит на горе: все улицы, все дома видны. Мне казалось, что я давно там не был. С удовольствием смотрел я на высокие златоглавые церковные купола, на белые красивые домики, искал глазами тот, где живет мой благодетель, мой наставник, где живет его любезное семейство, нашел его - и не мог спустить глаз с него...
Я забыл Москву, когда увидел Царское Село...
ПЕРЕПИСКА ПЕРВЕНЦЕВ ЛИЦЕЯ
Среди сохранившихся обрывков этой переписки бесспорно самое важное и исключительное место занимают давно уже обнародованные Я. К. Гротом, хотя и не в полном виде, а в значительных и существенных извлечениях, лицейские письма одного из товарищей Пушкина А. Д. Илличевского, к его бывшему гимназическому товарищу и другу П. Н. Фуссу (известному впоследствии ученому, непременному секретарю Академии Наук).
Издавая здесь, впервые целиком и без всяких пропусков этот любопытный историке-бытовой материал, я не могу не сказать хоть нескольких слов об авторе писем, отсылая читателя для более подробного ознакомления с ним, его ролью и его личностью к трудам прежних бытописателей Лицея, между прочим к специальному о нем этюду Н. О. Лернера в Венгеровском издании Пушкина1.
Алексей Демьянович Илличевский (южно-русского происхождения), сын томского губернатора, родился в 1798 г., следовательно был немногим старше Пушкина, и умер 6 октября 1837 г., т. е. пережив поэта всего на 8 месяцев. Внешняя фактическая биография Илличевского нам мало известна. По окончании Лицея он уехал на службу в Сибирь, к своему отцу (будучи причислен к почтовому ведомству), а потом перешел к сибирскому генерал-губернатору. Но с начала 20-х годов мы уже видим его опять в Петербурге, на службе в Министерстве Финансов2, в кружке Пушкина, Дельвига, Баратынского, Соболевского, кн. Вяземского. С Дельвигом он по-видимому был ближе, но с Пушкиным в эту эпоху у него уже не было прежней лицейской близости. Он восторженно чтил вместе с старыми товарищами лицейскую старину, постоянно участвовал в лицейских собраниях 19-го октября, как живой и насмешливо-остроумный собеседник, сочинял стихи, экспромты и эпиграммы. Но в серьезном литературном отношении он не успел заявить себя ничем значительным, никаких крупных дарований не обнаружил, и несмотря на надежды, которые подавал в Лицее, оказался так сказать "пустоцветом". Между тем, слава Пушкина (с которым он некогда соперничал),
'Т. I, стр. 414-428.
2 Он умер в должности начальника отделения тогдашнего департамента государственных имушеств.
! Лишь в 1827 г., т. е. 10 лет по выходе из Лицея и за 10 лет до кончины, Илличевский издал томик своих избранных мелких стихотворений, под заглавием "Опыты в антологическом роде", не стоящие выше посредственности. См. о них Н. Лернер в указанном очерке.
63
как бесподобного поэтического гения, ярко уже блистала, и эта поразительная разность в их положениях и духовном значении, быть может, должна была отразиться и на их отношениях, по крайней мере со стороны Илличевского. Впрочем, Илличевский, кажется, ни с кем не был в тесной дружбе, чему причиной был по-видимому его характер; на это указывает отзыв о нем его товарища М. А. Корфа, который, при всей его обычной резкости и преувеличении, заслуживает все же в общем доверия.
В своих отзывах о товарищах, помещенных в дневнике его (за 1839г.), бар. Корф так характеризует Илличевского: "Еще в Лицее он показал явно желчный и завистливый характер, который после отразился на всей его жизни и отравил ее для него самого. С острым умом, с большим дарованием в эпиграмме, он писывал прежде много стихов, но хотя при смерти его (в 1837 г.) в журналах назвали его "известным нашим литератором", однако, известность эта умерла вместе с ним. Он служил сперва в Министерстве Финансов, потом долго жил в отставке и путешествовал за границею, и наконец вступил опять в Министерство Финансов, в котором и умер начальником отделения. Как собеседник, он был чрезвычайно приятен, но друзей не имел: подозрительный и себялюбивый характер удалил его от всякого сердечного сближения"1.
Однако ж, вопреки мнения Корфа, "известность" Илличевского (хотя правда, и не литературная) не умерла вместе с ним, и она не умрет и в будущем, так как она не основывается ни на его действительно незначительной жизненной карьере, ни на его более чем скромном вкладе в нашу литературу, а всецело на связи его имени с именем Пушкина2, на его роли в кругу лицейских товарищей поэтам в кругу лицейских товарищей поэта и в лицейском периоде развития последнего, наконец на значении тех важных письменных и художественных свидетельств о жизни в Лицее, которые, выйдя из-под пера этого рано развившегося умственно юноши, сохранились к счастью для потомства.
Илличевский в Лицее и Илличевский в жизни -это как будто два разных лица, и насколько последний мало для нас интересен и не внушает особенного сочувствия, настолько первый возбуждает к себе интерес и симпатию. Искренние и простодушные лицейские послания его к другу, как и лицейское его стихотворное острословие и талантливые рисунки-карикатуры, при всем их ребяческом характере, для нас столь же важны и ценны, сколь мало интересны и не значительны все его последующие литературные "опыты". И надо сказать правду: что и безотносительно все, чем проявил себя Илличевский в стенах Лицея и что сохранилось от него, действительно должно было возбуждать известные надежды на расцвет и производительность его все же недю
1 Русская Старина, 1904г., июнь, стр. 554.
2 Вспомним предсказание самого Илличевского, что "лучи славы его (Пушкина)
будут отсвечиваться и в его товарищах".
64
жинных способностей в будущем, и мы даже склонны думать, что в этом полном неоправдании ожиданий отчасти виноваты и обстоятельства и условия жизни, в которые был поставлен Илличевский после Лицея... При иных более благоприятных условиях, из его хотя бы посредственного дарования могло бы выйти что-нибудь более значительное.
Илличевский в Лицее (прозвище его у товарищей было "Олосенька" уменьшительное от Алексея) принадлежал к лучшим, "превосходным" ученикам и удостаивался от профессоров самых похвальных аттестаций, что явно свидетельствует о его способностях. Но уже в этих лицейских аттестациях отмечаются некоторые шероховатости в его нраве и характере.
Вот, например, отзыв о его успехах по нескольким предметам и поведению из цитованной уже табели ведомостей профессоров за 1812г. (подписанной дир. Малиновским):
В русском и латинском языках: Счастливые способности, прилежание чрезвычайное и успехи отличные.
В логике и нравственности'. Острое понятие, отменно успевает, но слишком тороплив.
В математике: Судит основательно, но скоро, самонадежен. Успехи отличные.
В географии и истории: Редких дарований, особенно прилежен, судит здраво и основательно, успехи прекрасны.
В рисовании: Великих дарований, успехи превосходные.
По нравственной части: Довольно благонравен, остроумен, пылкого воображения, смел, решителен, с чувством к добродетели; но властолюбив и с трудом подчиняется!
О деятельном участии Илличевского в литературных упражнениях лицеистов, о его любви к стихотворству в разных родах, особенно в сатирическом, о раннем соперничестве его с Пушкиным, о его злых эпиграммах и карикатурах (он был отличный рисовальщик), которыми он украшал лицейские журналы, об этом достаточно известно, и ко всему этому мне придется еще возвращаться по разным поводам.
Здесь же на очереди стоят письма Илличевского к его другу Фуссу. Значение этих живых современных свидетельств о лицейском быте и порядках, о педагогах лицея и их учениках, о литературных занятиях, вкусах и настроениях в среде питомцев I курса и пр. вполне признано и оценено, и излишне было бы распространяться о том.
П. Н.Фусс, к которому обращены письма, сын непременного секретаря Академии Наук Н. И. Фусса (впоследствии сам занявший эту должность), был учеником Петербургской гимназии (ныне 2-й, что на Казанской ул.), где до Лицея учился и Илличевский. Так возникла их дружба, не прекращавшаяся и после их разлуки. Видимо она поддерживалась общими рано развитыми духовными интересами и любовью к литературе. Илличевский, надо думать, поступил в Лицеи уже с порядочной подготовкой, и в этом смысле мог иметь влияние на товари
3 Зак. 689
65
щей. В письмах своих он обнаруживает большую рассудительность, начитанность в современной литературе, остроту суждений и наблюдательность.
Моему отцу эти письма были переданы сыном П. Н.Фусса лицейским воспитанником Влад. Павл. Фуссом.
Письма Илличевского к Фуссу1 1812-й год
I
9 февраля (1812 г.).
За добрый твой привет, за лестное желанье Я приношу тебе сердечное признанье. Благодарю тебя за то, что не забыл Того, кто так тебя, как друга, век любил. Прошу меня простить за долгое молчанье:
Но чтоб проступок сей, Толико дерзостный, загладить поскорей, Пишу к тебе, мой друг, стихами я посланье.
Благодаря судьбу, здоров и весел я; Учение ж меня совсем не отягчает; Вот только чем, мой друг, прискорбна жизнь моя: Разлука от меня любезных отделяет. Но, может быть, смягчится рок, И в Петербурге я, средь праздного досуга, Увижу и родных, и милый дом, и друга.
1 Все письма писаны на довольно толстой и грубой бумаге (б ч. в 4-ку) разного цвета: белой, светло-синей, желтоватой и сероватой и хорошо сохранились, почерк во всех четкий, но меняется значительно с голами крупный и детский в 1812 г. (за 1813 г. нет вовсе писем), он обращается в более мелкий и твердый с 1814-15 г. и по характеру приближается к почерку Пушкина. Сходство их во многих рукописных набросках порой так велико, что не легко для неопытного глаза различать их автографы. - Сохраняем подстрочные примечания Я К Грота к письмам. Первое письмо все - в стихах.
66
Душевно рад, что ты не одинок: Что некто есть к тебе душою приближенный. Желаю сердцем всем, чтоб сей союз бесценный Продлился - и тебе век утешеньем был.
Ты пишешь, что и он прокладует дорогу На Пинд утесистый, к стихотворенья богу, Куда в Гимназии и я подчас ходил, Куда и днесь хожу, но только что украдкой, Ибо, сказать тишком, нам всем запрещено Шутить с Парнасскою, опасною лошадкой, Которую седлать еще нам мудрено.
Ты счастлив, что нашел себе в Гимназьи друга, Ты счастлив! У меня ж нет искренних друзей: Но есть приятели, с коими средь досуга, Делю часы забав и юности моей.
Пора уж перестать... но сделай одолженье, Товарищам отдать прошу мое почтенье: Ахматову скажи ты от меня поклон; Преплуту Ольхину мой выговор строжайший, Зачем писать ко мне не хочет больше он; А Фусу1 объяви почтение нижайше.
Что? Каково теперь в Гимназии у вас? Пиши, пожалуйста, ни мало не стыдясь. Скажу же про себя - нет лучше, как в Лицее: Учась с прилежностью, ведя себя скромнее, Бояться нечего: беда, напасть - пустяк, Счастлив быть может всяк. Уверен будь всегда, мой друг нелицемерный, Что я тебя любить не перестану верно, И что писать к тебе я буду средь досуг. Ответа жду прощай! Я семь твой верный друг
Алексей Илличевский.
1 Вероятно, брату П. Н. Фусса Александру, о котором упомянуто ниже. К. Г. 3' 67
II
18 февраля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Благодарю тебя душевно за приятнейшее письмо: оно мне принесло много удовольствия. Прошу тебя и впредь продолжать столь для меня приятную переписку.
Напрасно ты думаешь, что у нас в Лицее не слишком хорошо: потому что не можешь видеть всякую неделю своих родителей. Средь разлуки привыкнешь к разлуке; да будто бы и нельзя совсем видеть их? К нам приезжают наши родители довольно часто. Жаль мне, любезный друг, что ты не в Лицее. Ты верно бы здесь был из самых лучших. Позволь затруднить тебя маленькой просьбой: пришли ко мне мои басни: Дуб и Лисица вельможею* и поцелуй миленьких Виленьку, Егорушку и Сашеньку. Rendez de ma part mes plus profonds respects a M-me votre mere et M-r votre pere2.
Остаюсь твой верный друг
Алексей Илличевский.
III
25 марта (1812) г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Письмо твое, от 12 марта, к великому удовольствию я получил недавно, и приношу тебе чувствительную благодарность за то, что ты меня не оставляешь, подобно плуту-Ольхину, своими ответами. Нет ничего приятнее, как получать письма от старинных своих приятелей, и при получении оных вспоминать драгоценные минуты, проведенные некогда вместе; по крайней мере, я всегда держусь правила: ищи друзей, не забывай старинных; Бог знает, милый друг, что впредь случится, а что за плечами, то уже сбылось... Но полно! я, мне кажется, наскучил тебе своей моралью.
Что касается до моих стихотворческих занятий, я в них успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между лучшими стихотворцами, приобрел много в
1 Басня "Дуб" оказалась приложенною и печатается ниже с другими стихотворениями автора. Там имеется приписка: "Извини, друг мой! другую пришлю пост: я ее хочу поправить; правда и эта не слишком хороша. А. И." К. Г.
1 Свидетельствуйте мое самое глубокое почтение Вашим матушке и батюшке (франц.)
68
поэзии знаний и вкуса (не правда ль тебе это последнее имя неизвестно?), и, читая мои прежние стихи, вижу в них непростительные ошибки. Хотя у нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою; по первой почте постараюсь прислать тебе несколько стихотворений1.
Прошу засвидетельствовать нижайшее почтение мое Папеньке и Маменьке вашей и не забывать истинно тебя любящего друга.
Алексей Илличевский.
IV
26 апреля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Христос воскресе! Искренно поздравляю тебя с праздником Св. Пасхи и желаю всем сердцем быть тебе отныне здорову и щастливу. Чувствительно жалею, друг мой, что у тебя все еще болит рука: потому что это отнимает у меня удовольствие получать твои письма, а тебе мешает в успехах.
Ты пишешь, что у вас в Гимназии все идет весьма хорошо; вряд ли? Ты, я думаю, из пристрастия к Миллендорфу2, в этом меня уверяешь! Что же касается до нашего Лицея, уверяю тебя, нельзя быть лучше: учимся в день только 7 часов, и то с перемена-ми; которые по часу продолжаются; на местах никогда не сидим; кто хочет учится, кто хочет гуляет; уроки, сказать правду, не весьма велики; в праздное время гуляем, а нынче ж начинается лето: снег высох, трава показывается, и мы с утра до вечера в саду, который лучше всех летних петербургских. Ведя себя скромно, учась прилежно, нечего бояться. Притом родители нас посещают довольно часто, а чем реже свидание, тем оно приятнее. Скажу тебе новость: нам позволили теперь сочинять, и мы начали периоды; вследствие чего посылаю тебе две мои басни и желаю, чтоб они тебе понравились. Горчаков3 благодарит тебя за поклон,
1 Ниже печатается еще несколько оказавшихся при письмах стихотворений Илли-чевскогоогШ2г. К. Г
2 Тогдашнему инспектору гимназии, который на деле управлял заведением Директором был известный, как цензор, Иван Осипович Тимковский. Я. Г.
3 Князь Ал Мих. Горчаков, впоследствии министр иностранных дел, поступил в Лицей также из гимназии, как и некоторые другие воспитанники 1-го курса. Получил при выпуске из лицея вторую золотую медаль. Я Г
69
и хотел было писать, да ему некогда. Поверишь ли? Этот человек учится с утра до вечера, чтоб быть первым учеником, и, кажется, достиг своего желания.
Побрани, сделай милость, преплута Ольхина (кажется, вы все его так зовете), что он ленится пять строчек написать к прежнему своему товарищу, и скажи Гижицкому, что его муза напрасно молчит. Засвидетельствуй мое нижайшее почтение Папеньке и Маменьке и поцелуй миленьких твоих братьев.
Остаюсь с искренним доброжелательством и верною дружбою
А. Илличевский. 1814-й год
V
Июля 27 дня 1814 года Царское Село.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Странно, что, питая взаимно постоянную дружбу и ведя толь долго приятную переписку, вдруг оба мы замолкли. Прошел год - и я не получил от тебя ни одного слова. Обыкновенно дружба подобна огню, который не горит, не будучи раздуваем; ее истребляет долгое молчание; но мое чувство к тебе никогда не истощится. Воспоминания о тебе составляют приятнейшие минуты в моей жизни! Позволь же о тебе мыслить то же, - думать, что ты не позабыл меня, и надеяться, что примешь ты письмо сие с благосклонностью.
В течение тех трех лет, как я оставил Гимназию, мне кажется, что она совершенно не изменилась. Прежние товарищи вышли, вступили новые, и ты, мой друг, скоро оставишь оную. От многих, в том числе и от Матвеева, который служит теперь в правлении нашего Лицея, слышал я, что ты перешел в 7-й класс. Желать тебе успехов было бы с моей стороны и не кстати и незачем: я уверен и без того, что ты из первых в Гимназии. Радуюсь, что тебе не много остается уже продолжать учение; но мой курс продолжится... еще... еще... три года! - Хоть не рад, да будь готов!
У нас в Царском Селе завелось теперь новое училище под именем Пансиона при Императорском Лицее, где за каждого воспи
70
танника платят по 1000 рублей. Число их простирается уже до 80, и все они на казенном содержании1. Нельзя жаловаться на смотрение, ни на учение; но содержание могло бы быть лучше. Отличнейшие из них будут поступать в лицей: итак, рассуди сам, как трудно теперь к нам попасть! В пансионе много есть и из Гимназии, именно: Романовский, Бухаров, Рашет, Безаки, Черкасов... всех не могу вспомнить!
Каково ты проводишь время в Петербурге? здоров ли ты? прошла ли у тебя болезнь руки, которою ты прежде страдал? У вас теперь каникулы: тебе, я думаю, весело! И я бы мог проводить также весело время, когда бы не лишен был удовольствия видеть своих родителей, которые живут теперь в Томске, где Папенька Губернатором, за 4.500 верст отсюда! Каково расстояние? Часто случается, что по два месяца не получаю от них писем.
Кланялся ли тебе от меня Гижицкий? Он был у нас в Лицее, когда мы представляли маленькую пьесу, и видел меня. Не помню фамилии одного вашего пансионера, который был также у нас и которого я просил именно тебе и Гижицкому поклониться. Опиши мне, сделай милость, ежели это тебе не труд, какие у вас теперь перемены в рассуждении прежнего? Кто остался еще в Гимназии из бывших наших товарищей? Что сделалось с Ильею Ольхиным, где он теперь и что творит? Поклонись от меня Гижицкому, Шварцу и пр., также твоему братцу Александру Николаевичу. Уверь миленьких Виленьку и Егорушку, что я их всегда люблю и невольно о них вспоминаю; я думаю, что первый из них весьма вырос и уже в Гимназии.
Вот тебе письмо мое,- ты не можешь жаловаться, чтоб оно коротко было; вдобавок еще посылаю тебе мою Оду на взятие Парижа1. Прости, ежели увидишь несовершенства. Остаюсь в полной надежде получить от тебя ответ, - от тебя, которому был и всегда пребуду нелестным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Прошу засвидетельствовать глубочайшее уважение Родителям твоим и изъявить мое почтение Федору Ивановичу Кат
1 Лицейский пансион возник из частного училища, основанного в 1813 г. Гауэншильдом, который потом и назначен был директором новообразованного казенного заведения. Я. Г.
2 Печатается ниже, в отделе стихотворений на заданные темы. К. Г.
71
терфельду. Он всегда брал во мне особенное участие и помнит меня до сих пор еще, за что бы я был весьма благодарен, ежели бы не питал к нему живейших чувствований истинной признательности.
VI
Царское Село. 10-го сентября 1814г.1
Любезный друг, Павел Николаевич!
Приятное письмо твое от 24 августа имел я удовольствие получить. Суди сколько я был обрадован: оно первое после толь долгого твоего молчания. Но что делать? не всяк господин своего времени. Beatus, кто свободен, кто может управлять досугом и может по воле наслаждаться бытием своим; beatus! По крайней мере, этот удел не наш, не наш, повторю: ибо и я нередко в зависимости у должности своей.
Так! но не страшись, чтоб это могло прервать переписку нашу - нет! нет! не захочу я лишиться самых приятных минут в жизни: ибо, по истине, чтение писем твоих доставляет мне оныя. Но извини, ежели нынешнее письмо мое тебе коротким покажется: я опоздал, а почта, ты знаешь, никого не дожидается. Все лучше написать хоть мало, чем ничего не написать.
Свидетельствую мое почтение Федору Ивановичу К. и целую братцев твоих. Прощай - до будущего раза.
Искренний и всегдашний друг твой
VII
Алексей Илличевский.
Октября 6 дня 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Принимаюсь за перо, три недели оставленное мною. Ты простишь мне это молчание, в котором, однако ж, я не виноват ни мало: признайся, что по законам справедливости тебе писать сле
1 Адрес этого письма, как и следующего (написан на одной из сторон листа): "Его Благородию Милостивому Государю моему Павлу Николаевичу Фуссу в Петербург. На Васильевском острову, в 7-й линии, угольный дом на набережной".
72
довало, - и к величайшему удовольствию, ты исполнил долг свой. На сих днях получил я письмо твое от 26 сентября.
Что сказать мне о состоянии вашей Гимназии? Жаль! и только; подлинно только: лучшей перемены ожидать не можно! Если в мою бытность при М. все так переменилось, что ж должно быть ныне? Ах! с какою сладостию вспоминаю иногда пребывание мое в Гимназии, времена счастливые Энгельбаха и Доль-ста, наше взаимное дружество, прежних товарищей: Голубя, Ор-житского, Ольхина - et tant d'autres! Oui, j'aime le souvenir de ceux, que j'ai cheri!1 Ax, воспоминание прежнего счастия и настоящие бедствия усладить может:
Et le pauvre lui meme est riche en esperance, Et chacim redevient Gros-Jean comme devant, Et chacun est du moins fort heureux en revant!2
Но я слишком разахался! un mot de M-r Gretch: Quoique jc n'ai pas 1'honneur de le connaitre en personne, j'estime ncanmoins son talent superieur. Son journal de Patriote, sa traduction de Leontine, son edition des Избранные места4 - делает ему честь великую, а похвала моя, я уверен, не прибавит к его славе... ни крошечки!
Ежели уроки мешают тебе свободно вести со мною переписку, то и мне не менее мешает (только не уроки: il sen faut de beaucoup!), а страсть к стихам. К счастию уроков у нас не много, а времени-довольно; и так я со всем успеваю разделываться. Но не думай, чтоб это помешало мне писать к тебе. Счастливейшими почитаю те минуты, в которые, известив тебя о всем нужном, могу подписаться твоим нелицемерным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Почтенным Родителям твоим свидетельствую глубочайшее мое уважение и целую братьев твоих.
Знаешь ли, Будри получил крест Владимирский в петлицу (4 степени).
Что-нибудь об Ольхине.
' и многих других! Да, я люблю вспоминать тех, кто стал мне дорог! (франц.) 1И даже бедняк надеждой богат / И каждый может стать как некогда богачом / И уж по крайней мере в мечтах каждый купаться может в блаженстве (франц.)
3 По поводу i -на Греча: хоть я и не имею чести знать его лично, я тем не менее уважаю его превосходный талант. Его дневник Патриота, его перевод Леонтины, его издание "Избранных мест"...(франц.)
73
VIII
Ноября 2 дня, 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Ты требуешь от меня пространного письма. Охотно на сей раз исполняю твое желание. Ты прав, у меня нет недостатка в материи; но обстоятельства, проклятые обстоятельства кого не держат в оковах? За то я и сам не сержусь на тебя. Правда, у всякого свое на уме: у тебя уроки, у Ольхина шалости, у меня стихи; но они равносильно действуют на наши души. Впрочем как ни есть повинуюсь тебе, гоню от себя докучливых Муз, беру перо и пишу тебе целые пол листа - бессмыслицы.
Начнем с самого скучного. Первою матернею нашей будет Лицей. Но что тебе сказать о нем? Ты сам знаешь, что все училища под одну стать: начало хорошо; чем же далее, то становится хуже. Благодаря Бога, у нас по крайней мере царствует с одной стороны свобода (а свобода дело золотое!). Нет скучного заведения сидеть a ses places], в классах бываем не долго: 7 часов в день, больших уроков не имеем, летом досуг проводим в прогулке, зимою в чтении книг, иногда представляем театр, с начальниками обходимся без страха, шутим с ними, смеемся. Таким образом, как можем, сражаемся со скукою: подобно матросам, которые, когда корабль их производит течь, видя к ним со всех сторон вливающиеся волны, не предаются отчаянию, но усилиям моря противополагая свои усилия, спокойно борются с ужасною стихиею.
В науках мы таки кое-как успеваем; но языки, ты сам знаешь, как трудны - и die deutsche Sprache2 до сих пор еще мне почти тарабарская азбука. В латинском мы плыли, плыли, (начали было читать Федровы басни и Cornelius Nepotis de vitae etc.3), да вдруг и наехали на мель, не стало кормчего, и мы ни тпрру, ни ну - сели, как раки. Подлинно наш профессор Н. Ф. Кошанский, довольно известный в ученом свете, вдруг сделался болен и с полгода уже не ходит в классы, а мы хоть и ходим, однако ничему не учимся. А математика?..