Страница:
К весне 1940 года мы располагали четкой картиной укреплений и диспозиции противника. Нам было известно, что где-то на участке между Монмеди и Седаном линия Мажино была слабее, чем везде. Линию укреплений от Седана до Ла-Манша мы назвали «продолжением линии Мажино». Известно нам было и о расположении и, по большей части, о прочности бельгийских и голландских укреплений. Все они возводились исключительно против Германии.
Линию Мажино обороняли незначительные силы, основная часть французской армии вместе с британским экспедиционным корпусом находилась во Фландрии, между Мёзом и Ла-Маншем, развернувшись фронтом на северо-восток; бельгийские и голландские войска находились в боевой готовности к защите своих границ от нападения с востока.
Дислокация войск противника ясно показывала, что от Германии снова ожидают действий по плану Шлиффена и что основные силы армий союзников готовятся отразить обходные удары немецких сил через Голландию и Бельгию. Никакого резервного прикрытия на случай выдвижения союзнических сил в Бельгию – скажем, в районе Шарлевиля и Вердена – не было заметно. Похоже, никакой приемлемой альтернативы старому плану Шлиффена французское Верховное командование не видело.
Наконец, причиной моей уверенности в победе были знания о боевом порядке неприятеля и предсказуемость его реакции на начало наступления со стороны Германии.
Кроме того, имелся еще ряд факторов общей оценки противника, на которые можно было с той или иной степенью надежности полагаться.
Французских солдат мы знали и уважали со времен Первой мировой войны как храбрых воинов, защищавших свою страну упрямо и энергично. Мы не сомневались, что и на этот раз они поведут себя так же. Но что касается руководства Франции, то мы были крайне удивлены, что оно не воспользовалось моментом и не приняло решения о нападении на Германию осенью 1939 года, когда основные силы немецкой армии, в том числе все бронетанковые части, находились в Польше. Причины такого бездействия нам были не ясны, можно было только строить догадки. В любом случае осторожность французов навела нас на мысль о том, что они все еще надеялись избежать серьезного вооруженного конфликта. Пассивное поведение правительства Франции зимой 1939/40 года говорило о том, что желания воевать у него нет.
Исходя из всего вышеизложенного, я пришел к выводу, что решительный бросок мощного бронетанкового клина через Седан и Амьен до самого Атлантического побережья нанесет противнику сильный удар по крылу его войск, продвигающихся в Бельгию; маловероятно, что у неприятеля найдется достаточно резервов, чтобы отразить этот удар. Я видел, что наши шансы на успех весьма велики, а в этом случае мы отрезали бы все основные силы противника, направлявшиеся в Бельгию.
Теперь мне предстояло убедить как свое начальство, как и подчиненных, что я прав, чтобы заручиться полной свободой сверху и надежной преданностью снизу. Второе мне удалось гораздо хуже, чем первое.
В случае наступления XIX армейский корпус получил приказ двигаться через Люксембург и юг Бельгии, захватить мост через Мёз и предмостные укрепления в Седане и обеспечить пехотным дивизиям переправу. Что делать в случае неожиданного успеха, регламентировано не было.
Была достигнута договоренность о сотрудничестве с люфтваффе. Я должен был пребывать в постоянном контакте с командующим самолетами непосредственной поддержки, – это был человек исключительной храбрости, генерал фон Штуттерхайм – и, одновременно с этим, с авиационным корпусом генерала Лёрцера. Чтобы как можно скорее установить прочную базу для сотрудничества, я пригласил летчиков на свои учения и сам принял участие в летных учениях, организованных генералом Лёрцером. Принципиальной темой для обсуждения было форсирование Мёза. После тщательного изучения проблемы мы сошлись на том, что наилучшим использованием военно-воздушных сил было бы обеспечение наземным войскам постоянной поддержки с воздуха во время самой переправы – то есть не концентрированная бомбардировка, а постоянные налеты и угрожающие имитации налетов на вражеские артиллерийские батареи с самого начала операции и до ее завершения; это заставило бы неприятеля прятаться как от самих налетов, так и от их имитаций. На карте были отмечены как цели налетов, так и их время.
Незадолго до начала операции было решено, в соответствии с пожеланиями Геринга, погрузить один батальон пехотного полка «Великая Германия» в самолет «шторьх» и утром первого же дня наступления высадить за линией фронта на бельгийской стороне, под Витри, к западу от Мартеланжа, чтобы возбудить панику на линии вражеской обороны.
Все три танковые дивизии корпуса выстроились единым фронтом для молниеносного броска через Люксембург и юг Бельгии. Посередине располагалась 1-я бронетанковая дивизия, за ней – артиллерия, штаб корпуса и большая часть зенитной артиллерии; именно она должна была нанести главный удар. Справа от 1-й шла 2-я бронетанковая дивизия, слева – 10-я бронетанковая дивизия и пехотный полк «Великая Германия». 1-й бронетанковой командовал генерал Кирхнер, 2-й – генерал Фейель, 10-й – генерал Шааль. Я хорошо знал всех троих и полностью полагался на их компетентность и верность. Они разделяли мои воззрения и веру в то, что, бросив танки на врага, их уже нельзя останавливать до самого конца. В нашем случае концом броска представлялся Ла-Манш. Таким же духом был проникнут и каждый солдат, и все были готовы рваться к Ла-Маншу вне зависимости от получения каких-либо приказов после начала наступления.
Прорыв к Ла-Маншу
Линию Мажино обороняли незначительные силы, основная часть французской армии вместе с британским экспедиционным корпусом находилась во Фландрии, между Мёзом и Ла-Маншем, развернувшись фронтом на северо-восток; бельгийские и голландские войска находились в боевой готовности к защите своих границ от нападения с востока.
Дислокация войск противника ясно показывала, что от Германии снова ожидают действий по плану Шлиффена и что основные силы армий союзников готовятся отразить обходные удары немецких сил через Голландию и Бельгию. Никакого резервного прикрытия на случай выдвижения союзнических сил в Бельгию – скажем, в районе Шарлевиля и Вердена – не было заметно. Похоже, никакой приемлемой альтернативы старому плану Шлиффена французское Верховное командование не видело.
Наконец, причиной моей уверенности в победе были знания о боевом порядке неприятеля и предсказуемость его реакции на начало наступления со стороны Германии.
Кроме того, имелся еще ряд факторов общей оценки противника, на которые можно было с той или иной степенью надежности полагаться.
Французских солдат мы знали и уважали со времен Первой мировой войны как храбрых воинов, защищавших свою страну упрямо и энергично. Мы не сомневались, что и на этот раз они поведут себя так же. Но что касается руководства Франции, то мы были крайне удивлены, что оно не воспользовалось моментом и не приняло решения о нападении на Германию осенью 1939 года, когда основные силы немецкой армии, в том числе все бронетанковые части, находились в Польше. Причины такого бездействия нам были не ясны, можно было только строить догадки. В любом случае осторожность французов навела нас на мысль о том, что они все еще надеялись избежать серьезного вооруженного конфликта. Пассивное поведение правительства Франции зимой 1939/40 года говорило о том, что желания воевать у него нет.
Исходя из всего вышеизложенного, я пришел к выводу, что решительный бросок мощного бронетанкового клина через Седан и Амьен до самого Атлантического побережья нанесет противнику сильный удар по крылу его войск, продвигающихся в Бельгию; маловероятно, что у неприятеля найдется достаточно резервов, чтобы отразить этот удар. Я видел, что наши шансы на успех весьма велики, а в этом случае мы отрезали бы все основные силы противника, направлявшиеся в Бельгию.
Теперь мне предстояло убедить как свое начальство, как и подчиненных, что я прав, чтобы заручиться полной свободой сверху и надежной преданностью снизу. Второе мне удалось гораздо хуже, чем первое.
В случае наступления XIX армейский корпус получил приказ двигаться через Люксембург и юг Бельгии, захватить мост через Мёз и предмостные укрепления в Седане и обеспечить пехотным дивизиям переправу. Что делать в случае неожиданного успеха, регламентировано не было.
Была достигнута договоренность о сотрудничестве с люфтваффе. Я должен был пребывать в постоянном контакте с командующим самолетами непосредственной поддержки, – это был человек исключительной храбрости, генерал фон Штуттерхайм – и, одновременно с этим, с авиационным корпусом генерала Лёрцера. Чтобы как можно скорее установить прочную базу для сотрудничества, я пригласил летчиков на свои учения и сам принял участие в летных учениях, организованных генералом Лёрцером. Принципиальной темой для обсуждения было форсирование Мёза. После тщательного изучения проблемы мы сошлись на том, что наилучшим использованием военно-воздушных сил было бы обеспечение наземным войскам постоянной поддержки с воздуха во время самой переправы – то есть не концентрированная бомбардировка, а постоянные налеты и угрожающие имитации налетов на вражеские артиллерийские батареи с самого начала операции и до ее завершения; это заставило бы неприятеля прятаться как от самих налетов, так и от их имитаций. На карте были отмечены как цели налетов, так и их время.
Незадолго до начала операции было решено, в соответствии с пожеланиями Геринга, погрузить один батальон пехотного полка «Великая Германия» в самолет «шторьх» и утром первого же дня наступления высадить за линией фронта на бельгийской стороне, под Витри, к западу от Мартеланжа, чтобы возбудить панику на линии вражеской обороны.
Все три танковые дивизии корпуса выстроились единым фронтом для молниеносного броска через Люксембург и юг Бельгии. Посередине располагалась 1-я бронетанковая дивизия, за ней – артиллерия, штаб корпуса и большая часть зенитной артиллерии; именно она должна была нанести главный удар. Справа от 1-й шла 2-я бронетанковая дивизия, слева – 10-я бронетанковая дивизия и пехотный полк «Великая Германия». 1-й бронетанковой командовал генерал Кирхнер, 2-й – генерал Фейель, 10-й – генерал Шааль. Я хорошо знал всех троих и полностью полагался на их компетентность и верность. Они разделяли мои воззрения и веру в то, что, бросив танки на врага, их уже нельзя останавливать до самого конца. В нашем случае концом броска представлялся Ла-Манш. Таким же духом был проникнут и каждый солдат, и все были готовы рваться к Ла-Маншу вне зависимости от получения каких-либо приказов после начала наступления.
Прорыв к Ла-Маншу
Сигнал боевой тревоги прозвучал 9 мая 1940 года в 13.30. В 16.00 я уехал из Кобленца и вечером прибыл в штаб корпуса, располагавшийся под Битбургом, в Зоненгофе. Войска, как и предписывал приказ, были выстроены вдоль границы между Вианденом и Эхтернахом.
В 5.30 утра я вместе с 1-й бронетанковой дивизией пересек границу с Люксембургом под Валлендорфом, двигаясь в направлении Мартеланжа. К вечеру первого дня наступления авангард дивизии уже преодолел бельгийские приграничные укрепления и соединился с десантировавшимися ранее частями пехотного полка «Великая Германия», однако углубиться в территорию противника не смог из-за того, что дороги были повсеместно завалены, а объездных путей в этой горной местности не было. За ночь дороги следовало расчистить. 2-я бронетанковая сражалась под Стреншампом, а 10-я, наступая через Абе-ла-Нёв и Эталь, столкнулась с французскими частями – 2-й кавалерийской и 3-й Колониальной пехотной дивизиями. Штаб корпуса расположился в Рамбрю, к западу от Мартеланжа.
Утром 11 мая завалы и минные заграждения вдоль бельгийской границы были пройдены. К полудню 1-я бронетанковая продолжила движение вперед. Теперь мы направлялись к укреплениям, воздвигнутым с обеих сторон Нёфшато, которые обороняли бельгийские Chasseur Ardennais[10], отступавшие от границы, и французские кавалеристы. После короткого боя Нёфшато был взят, потери с нашей стороны были небольшими. Не остановившись на этом, 1-я бронетанковая продолжила бросок, взяла Бертри и к вечеру достигла Буйона, но этот город французам удалось удерживать всю ночь. Две другие дивизии продолжали двигаться строго по плану, встречая лишь слабое сопротивление. 2-я бронетанковая взяла Либрамон; 10-я понесла небольшие потери под Абе-ла-Нёв; командир 69-го стрелкового полка подполковник Элерман погиб под Сен-Мари 10 мая.
В ночь с 10 на 11 мая командующий танковой группой генерал фон Клейст, управлявший нашей операцией, отдал приказ 10-й бронетанковой дивизии немедленно изменить направление движения и идти к Лонгви, поскольку оттуда, по донесениям, приближалась французская кавалерия. Я просил отменить этот приказ – отвлечение трети моих войск на отражение предполагаемого нападения вражеской кавалерии ставило под угрозу успешное форсирование Мёза, а соответственно, и всю операцию в целом. Чтобы избежать проблем, связанных с этим удивительным страхом перед кавалерией противника, я приказал, чтобы 10-я бронетанковая дивизия двигалась по параллельной своей предыдущей линии движения дороге и наступала через Рюль к реке Семуа, чтобы выйти к ней между Куньоном и Мортеаном. Наступление продолжалось. Опасность остановки и изменения направления движения миновала. Командование танковой группы в итоге согласилось с нами. Французская кавалерия так и не появилась (см. приложение 4).
Пехотный полк «Великая Германия» в Сен-Медаре передали в резерв корпуса. Штаб корпуса заночевал в Нёфшато.
12 мая, на Троицу, в 5 часов утра я вместе со штабом выехал через Бертри, Феле-Венё и Бельво на Буйон. На этот город в 7.45 обрушился штурм 1-го стрелкового полка под командованием подполковника Балка; штурм закончился быстро и успешно. Французы взорвали мосты через Семуа, но в нескольких местах танки могли пересечь реку вброд. Инженерные войска тут же взялись за строительство новых мостов. Удовлетворившись принятыми мерами, я вслед за танками вброд пересек реку и направился к Седану, но дороги были заминированы, и мне пришлось вернуться в Буйон. Здесь, в южной части города, я первый раз в жизни попал под вражеский воздушный налет; целью бомбардировщиков был мост, возводимый 1-й бронетанковой. Мост, к счастью, остался цел, но несколько домов загорелось.
Теперь я ехал по лесу в 10-ю бронетанковую, которая пересекла Семуа на участке между Куньоном и Эбермоном. Добравшись до расположения дивизии, я стал свидетелем атаки разведывательного батальона на вражеские приграничные укрепления. Стрелки во главе с храбрым бригадным командиром полковником Фишером наступали непосредственно за разведчиками, с ними был и командир дивизии генерал Шааль. Дивизия, медленно двигавшаяся вперед вслед за офицерами, представляла из себя внушительное зрелище. Лесные укрепления вскоре были взяты: наступление на Базей и Балан через Ла-Шапель продолжалось. Я спокойно мог вернуться в Буйон, в штаб корпуса.
Начальник моего штаба, полковник Неринг, разместился между тем в гостинице «Панорама», где из окон открывался чудесный вид на долину Семуа. Мой рабочий стол был оборудован в общей комнате, но в отдельном алькове, украшенном охотничьими трофеями.
Мы продолжали работать. Вдруг раздались взрывы – еще один воздушный налет! И как будто этого было мало, огонь охватил инженерную колонну – грузовики, груженные детонаторами, взрывчаткой, минами, гранатами, взрывались один за другим. Голова вепря, висевшая над моим столом, свалилась со стены и пролетела на волосок от моего виска: остальные охотничьи трофеи тоже попадали, а стекло окна, перед которым я сидел, разлетелось на осколки, просвистевшие мимо моих ушей. Обстановка превратилась в крайне неудобную для работы, и мы решили куда-нибудь перебраться. Мы нашли маленькую гостиницу к северу от Буйона, где уже разместился штаб 1-го пехотного полка. При осмотре ее командующий авиационными войсками поддержки, генерал фон Штуттерхайм, предупредил меня о том, что она слишком открыто расположена. Пока мы разговаривали, появилась эскадрилья бельгийских самолетов и разбомбила лагерь танкового полка. Потери были минимальны, но теперь мы были склонны прислушаться к советам Штуттерхайма и приготовились ехать дальше на север, в следующую деревню, Бельво-Нуарфонтен.
Но не успели мы отправиться в путь, как за мной прилетел самолет «физелер-шторьх», чтобы доставить меня в штаб генерала фон Клейста. Там я получил приказ на следующий день, 13 мая, в 16.00 начать наступление, перейдя Мёз. 1-я и 10-я дивизии к этому времени, разумеется, успели бы занять боевые позиции, но вот 2-я бронетанковая, встретившаяся на реке Семуа с некоторыми трудностями, вряд ли бы успела. Об этом факте я и доложил, подчеркнув, что наши наступательные силы и без того слабы. Однако генерал фон Клейст приказа не изменил, и мне пришлось признать, что определенные преимущества немедленное наступление без ожидания основных сил нам, конечно, принесло бы. Следующий же приказ был еще более неприятным: будучи в неведении о нашей с Лёрцером договоренности, генерал фон Клейст и генерал военно-воздушных войск Шперле приняли решение о массированной бомбардировке, скоординированной по времени с началом артобстрела. Весь мой тщательно продуманный план наступления оказался под угрозой, потому что при таких обстоятельствах долговременная нейтрализация вражеских артиллерийских батарей оказалась бы невозможной. Я стал горячо возражать, предлагая действовать вместо этого по моему изначальному плану, на котором базировалось все предстоящее наступление. Но и это предложение генерал фон Клейст отверг, и новый пилот повез меня на том же «шторьхе» обратно в штаб. Этот молодой человек знал, где находится посадочная полоса, на которой он должен был меня высадить, но найти ее в сумерках не смог, и я увидел внезапно, что мы перелетели Мёз и оказались прямо над французскими позициями на медленном и безоружном самолете. Это было неприятно, и я крикнул пилоту, чтобы он немедленно повернул на север и нашел посадочную полосу; в общем, все закончилось благополучно.
Вернувшись в штаб, я тут же начал отдавать приказы. Ввиду того что времени до начала наступления оставалось мало, нам приходилось пользоваться готовыми бланками распоряжений, разработанных во время штабных игр в Кобленце, заменяя в них даты и время, и использовать их как приказы. Они очень хорошо соответствовали реальной ситуации. Надо было только заменить время начала наступления с 10.00 на 16.00. Командование 1-й и 10-й бронетанковых дивизий поступило так же, в общем, приказы отдавались легко и быстро (см. приложение 5).
К вечеру 12 мая 1-я и 10-я бронетанковые дивизии заняли весь северный берег Мёза и взяли старый город и крепость Седан. Ночь прошла в последних приготовлениях к атаке; артиллерия корпуса и танковой группы выдвинулась на свои позиции. Основное направление удара лежало в секторе 1-й бронетанковой дивизии. Она была усилена пехотным полком «Великая Германия»; вдобавок ей были переданы артиллерия корпуса и батальоны тяжелой артиллерии двух соседних дивизий. При оценке успехов, которых добились на следующий день эти две дивизии, не следует забывать о том, что их артиллерия была ослаблена.
Штаб корпуса было приказано перевести 13 мая в Ла-Шапель (см. приложение 6).
Утром я первым делом побывал в штабе 1-й бронетанковой дивизии, чтобы оценить, насколько дивизия готова к действиям. Затем, преодолев обильно заминированную территорию, которую мои водители очищали от мин, я приехал под артиллерийским огнем французов с дальнего берега реки в расположение 2-й бронетанковой дивизии в Сюньи. Авангард дивизии уже достиг французской границы. К полудню я вернулся в штаб корпуса, разместившийся теперь уже в Ла-Шапель.
К 15.30 под плотным огнем французов я отправился на передовой наблюдательный артиллерийский пункт 10-й бронетанковой дивизии, чтобы лично оценить воздействие на противника нашей артиллерии и самолетов люфтваффе. В 16.00 началась мощнейшая, по крайней мере на наш взгляд, артподготовка. Я в напряжении ждал появления авиации. Самолеты появились вовремя, и я увидел, к своему изумлению, лишь несколько эскадрилий бомбардировщиков; похоже, тактика, обговоренная мной с Лёрцером на штабных играх, была все-таки принята. Передумал ли генерал фон Клейст, или же его приказы не успели дойти до летчиков? В любом случае действия авиации оказались именно такими, какими их хотелось бы видеть, и я вздохнул с облегчением.
Теперь я ждал, когда начнется само наступление. Процесс переправы уже должен был закончиться, и я направился в Сен-Манж, а оттуда – во Флуан, где 1-я бронетанковая должна была форсировать реку. Там я переправился на другой берег в первой же из штурмовых лодок. На том берегу меня встретил храбрый, толковый командир 1 – го стрелкового полка подполковник Балк со своим штабом. Вместо приветствия, он крикнул мне:
– Катание на лодках по Мёзу запрещается!
Эти слова я сам когда-то бросил в сердцах на учениях, когда меня покоробило легкомысленное отношение некоторых молодых офицеров. Теперь мне было понятно, что они правильно оценили ситуацию.
1-й стрелковый полк и пехотный полк «Великая Германия» наступали так, как и отрабатывалось на маневрах. Непрерывные воздушные налеты практически парализовали французскую артиллерию; бетонированные укрепления вдоль Мёза были выведены из строя нашими противотанковыми и зенитными орудиями, а вражеские пулеметчики попрятались от нашей артиллерии. Несмотря на то что наступали мы по полностью открытой местности, потери наши оставались небольшими. До темноты мы достаточно далеко продвинулись в глубь вражеских укреплений. Было приказано продолжать наступление всю ночь без остановки, и я был уверен, что этот приказ будет выполнен. К 23.00 мы заняли Шевеж, часть леса Буа-де-ла-Марфе и добрались, к западу от Вадланкура, до основной линии французской обороны. Довольный и с чувством гордости за увиденное я вернулся в штаб корпуса в Буа-де-ла-Гаран, прибыл в Ла-Шапель, как раз когда начался очередной воздушный налет, и принялся изучать доклады с флангов.
Из 2-й бронетанковой дивизии сражались только передовые части – разведывательный батальон и мотоциклетный батальон при поддержке тяжелой артиллерии. Ввиду столь малого количества войск переправиться им не удалось. Вся стрелковая бригада 1-й бронетанковой дивизии находилась к этому моменту уже на левом берегу Мёза; артиллерия и танки готовы были последовать за ними сразу же, как только наведут мост. 10-я бронетанковая форсировала реку и установила на дальнем берегу небольшие предмостные укрепления. Из-за нехватки артиллерийской поддержки 10-й бронетанковой пришлось нелегко. Особенно досаждал обстрел сбоку, с линии Мажино южнее Дузи – Кариньяна. Однако на следующее утро и 10-я и 2-я дивизии вздохнули с облегчением: за ночь на ближний берег реки была переброшена тяжелая зенитная артиллерия корпуса, поскольку с 14 мая авиацию перебрасывали в другое место.
Ночью я позвонил Лёрцеру, чтобы выяснить, почему был изменен план авиационной поддержки, а заодно – поблагодарить его за эту поддержку, которой мы в столь значительной степени были обязаны своим успехом. Оказалось, что приказ Шперле действительно пришел с запозданием и его не успели донести до летчиков, поэтому Лёрцер и не стал вносить в план никаких изменений. Потом я известил о наших успехах Буша, который поставил под сомнение способность моих частей форсировать Мёз на совещании у Гитлера. Ответ был весьма лестен. В заключение я поблагодарил своих товарищей по штабу за их самоотверженную работу (см. приложение 7).
Рано утром 14 мая из 1-й бронетанковой передали, что за ночь они проникли еще глубже в расположение противника и теперь продвигались по Шемери. Я отправился туда. По берегам Мёза стояли тысячи военнопленных. В Шемери командир 1-й бронетанковой дивизии отдавал приказы своим подчиненным, и я послушал его. Поступило предупреждение о том, что на подходе крупные бронетанковые соединения французов, и он посылал танки к Стонну, чтобы отрезать наприятеля. Я вернулся к мосту через Мёз, где приказал 2-й бронетанковой бригаде переправляться сразу же за 1-й, чтобы к появлению французов на дальнем берегу было достаточно танков для отражения их атаки. Атака французских танков была отражена: при этом было подбито в Бюльсоне – 20 танков, а в Шемери – более 50. Пехотный полк «Великая Германия» занял Бюльсон и продвигался дальше, на Вилье-Мезонсель. После моего отъезда произошел печальный инцидент – наши бомбардировщики атаковали свою же пехоту в Шемери, нанеся тяжелые потери.
2-я бронетанковая дивизия между тем форсировала Мёз под Доншери и готовилась пробиваться по южному берегу реки. Я съездил туда, увидел, что командиры – полковник фон Ферст и полковник фон Приттвиц – находятся во главе своих войск, и спокойно вернулся к Мёзу. В это время шел сильный воздушный налет противника. Храбрые английские и французские летчики несли тяжелейшие потери, но разбомбить мосты им так и не удалось. Наши зенитчики показали себя в тот день в наилучшем свете. К вечеру количество сбитых ими самолетов противника дошло до 150. Позже командир полка, полковник фон Гиппель, получил за это Рыцарский Железный крест.
2-я бронетанковая бригада продолжала переправу без помех. К полудню, ко всеобщему удовольствию, приехал командующий группой армий генерал-полковник фон Рундштедт, чтобы лично оценить положение. Я доложил ему ситуацию прямо на мосту во время вражеского авиационного налета. Он сухо спросил:
– Здесь что, все время так?
Я честно ответил, что да, все время. На это он произнес несколько прочувствованных слов благодарности в знак оценки достижений наших храбрых солдат.
И я снова поехал в 1-ю бронетанковую, где встретил командира дивизии вместе со своим старшим офицером штаба, майором Венком. Я спросил его, может ли он повернуть всю дивизию на запад, или же надо оставить часть войск на восточном берегу Арденнского канала для охраны флангов с юга. Венк ответил на это моей же любимой фразой «Давить их, а не шлепать!» – что вполне определенно говорило о его решимости. 1-я и 2-я бронетанковые дивизии получили приказ немедленно изменить направление движения, переправиться через Арденнский канал и продвигаться на запад, чтобы прорвать там оборону французов. Теперь я должен был координировать продвижение двух дивизий. Сначала я поехал на командный пункт 2-й бронетанковой, который находился в Шато-Рокан, на высоте над Доншери. С этой обзорной точки открывался хороший вид на местность, по которой 2-я бронетанковая дивизия наступала 13 и 14 мая. Я и раньше удивлялся, почему французская дальнобойная артиллерия с линии Мажино и ее западного продолжения не открыла более интенсивный огонь и не причинили нам больше потерь по ходу наступления. Теперь же, при полном обозрении местности, успех нашего штурма вообще казался мне каким-то чудом.
Во второй половине дня я вернулся в штаб, чтобы скоординировать действия моих дивизий на 15 мая. Севернее моего корпуса располагался XLI армейский корпус (Рейнхардт), изначально следовавший за моими частями, а с 12 мая вовлеченный в боевые действия на правом крыле XIX армейского корпуса в направлении Мезьер – Шарлевиль.
13 мая этот корпус форсировал Мёз (под Монтерме) и с боями продвигался на запад. XIV армейский корпус генерала фон Витерсгейма находился теперь непосредственно позади моих частей и должен был вскоре достичь Мёза.
К вечеру отдельные части 1-й бронетанковой дивизии форсировали Арденнский канал и заняли, несмотря на упорное сопротивление противника, Сингли и Вандресс. Танки 10-й бронетанковой пересекли линию Мезонсель – Рокуре-Флаба, и основные силы ее достигли высот Бюльсон – Телонн, захватив там более сорока орудий противника.
Основной задачей XIX армейского корпуса было захватить доминирующие высоты вокруг Стонна и закрепиться на них, чтобы обеспечить идущим сзади частям безопасную переправу, лишив противника возможности обрушиться на наши предмостные укрепления. Весь день 14 мая пехотный полк «Великая Германия» и 10-я танковая дивизия вели ожесточенные бои за эти высоты. Деревня Стонн несколько раз переходила из рук в руки. Наконец 15 мая наступление завершилось успехом (см. приложение 8).
В 4.00 15 мая я встретился в штабе корпуса с генералом фон Витерсгеймом, чтобы обсудить с ним вопрос смены моих солдат на его части в районе предмостных укреплений у Мёза южнее Седана. Кратко обговорив ситуацию, мы вместе отправились к Бюльсону, в штаб 10-й бронетанковой дивизии. Генерал Шааль находился на переднем крае, во главе наступающих войск. Его заместитель по общим вопросам, замечательный офицер, генерал-полковник барон фон Либенштайн рассказал нам о проблемах, с которыми они столкнулись, и терпеливо отвечал на подробные расспросы генерала, которому мы передавали командование. Наконец мы сошлись на том, что на время смены войск 10-я бронетанковая и пехотный полк «Великая Германия» попадают в распоряжение XIV армейского корпуса до тех пор, пока части этого корпуса не сменят их. Так на следующие два дня под моим командованием остались только 1-я и 2-я бронетанковые дивизии.
10-я бронетанковая, вместе с приданным ей полком «Великая Германия», получила приказ прикрывать южный фланг XIX армейского корпуса вдоль линии: Арденнский канал – высоты в районе Стонна – изгиб Мёза к югу от Вильмонтри. В течение 15 мая к ней продолжало прибывать подкрепление в лице передовых частей 29-й мотопехотной дивизии.
Из штаба 10-й бронетанковой я поехал в Стонн, в штаб «Великой Германии». Когда я прибыл туда, французы предпринимали попытку контрнаступления, и найти кого-либо представлялось проблематичным. Заметно было некоторое общее напряжение, но в конце концов атака французов была отброшена, и я уехал в штаб своего корпуса, расположенный теперь в роще неподалеку от Сапони, на южном берегу Мёза.
Вопреки всем ожиданиям, ночь выдалась неспокойная, не столько из-за действий неприятеля, сколько из-за действий нашего собственного командования. Командир танковой группы фон Клейст приказал прекратить дальнейшее наступление и остановиться на предмостных укреплениях. Я с этим приказом никак не мог согласиться, ведь это означало бы потерять элемент неожиданности и перечеркнуть все достигнутые успехи. Поэтому я лично связался сперва с начальником штаба танковой группы полковником Цейтцлером, а потом, поскольку это не помогло, и с самим генералом фон Клейстом, отстаивая свою просьбу отменить приказ. Разговор шел на повышенных тонах, и мы по нескольку раз повторяли свои аргументы. Наконец генерал фон Клейст разрешил нам продолжать наступление еще в течение двадцати четырех часов, чтобы захватить, таким образом, достаточно пространства для следующей за нами пехоты. Мне пришлось упомянуть в конце разговора о миссии Хенча, напомнив, таким образом, о «чуде на Марне», – вряд ли это упоминание пришлось командиру танковой группы по душе.
В 5.30 утра я вместе с 1-й бронетанковой дивизией пересек границу с Люксембургом под Валлендорфом, двигаясь в направлении Мартеланжа. К вечеру первого дня наступления авангард дивизии уже преодолел бельгийские приграничные укрепления и соединился с десантировавшимися ранее частями пехотного полка «Великая Германия», однако углубиться в территорию противника не смог из-за того, что дороги были повсеместно завалены, а объездных путей в этой горной местности не было. За ночь дороги следовало расчистить. 2-я бронетанковая сражалась под Стреншампом, а 10-я, наступая через Абе-ла-Нёв и Эталь, столкнулась с французскими частями – 2-й кавалерийской и 3-й Колониальной пехотной дивизиями. Штаб корпуса расположился в Рамбрю, к западу от Мартеланжа.
Утром 11 мая завалы и минные заграждения вдоль бельгийской границы были пройдены. К полудню 1-я бронетанковая продолжила движение вперед. Теперь мы направлялись к укреплениям, воздвигнутым с обеих сторон Нёфшато, которые обороняли бельгийские Chasseur Ardennais[10], отступавшие от границы, и французские кавалеристы. После короткого боя Нёфшато был взят, потери с нашей стороны были небольшими. Не остановившись на этом, 1-я бронетанковая продолжила бросок, взяла Бертри и к вечеру достигла Буйона, но этот город французам удалось удерживать всю ночь. Две другие дивизии продолжали двигаться строго по плану, встречая лишь слабое сопротивление. 2-я бронетанковая взяла Либрамон; 10-я понесла небольшие потери под Абе-ла-Нёв; командир 69-го стрелкового полка подполковник Элерман погиб под Сен-Мари 10 мая.
В ночь с 10 на 11 мая командующий танковой группой генерал фон Клейст, управлявший нашей операцией, отдал приказ 10-й бронетанковой дивизии немедленно изменить направление движения и идти к Лонгви, поскольку оттуда, по донесениям, приближалась французская кавалерия. Я просил отменить этот приказ – отвлечение трети моих войск на отражение предполагаемого нападения вражеской кавалерии ставило под угрозу успешное форсирование Мёза, а соответственно, и всю операцию в целом. Чтобы избежать проблем, связанных с этим удивительным страхом перед кавалерией противника, я приказал, чтобы 10-я бронетанковая дивизия двигалась по параллельной своей предыдущей линии движения дороге и наступала через Рюль к реке Семуа, чтобы выйти к ней между Куньоном и Мортеаном. Наступление продолжалось. Опасность остановки и изменения направления движения миновала. Командование танковой группы в итоге согласилось с нами. Французская кавалерия так и не появилась (см. приложение 4).
Пехотный полк «Великая Германия» в Сен-Медаре передали в резерв корпуса. Штаб корпуса заночевал в Нёфшато.
12 мая, на Троицу, в 5 часов утра я вместе со штабом выехал через Бертри, Феле-Венё и Бельво на Буйон. На этот город в 7.45 обрушился штурм 1-го стрелкового полка под командованием подполковника Балка; штурм закончился быстро и успешно. Французы взорвали мосты через Семуа, но в нескольких местах танки могли пересечь реку вброд. Инженерные войска тут же взялись за строительство новых мостов. Удовлетворившись принятыми мерами, я вслед за танками вброд пересек реку и направился к Седану, но дороги были заминированы, и мне пришлось вернуться в Буйон. Здесь, в южной части города, я первый раз в жизни попал под вражеский воздушный налет; целью бомбардировщиков был мост, возводимый 1-й бронетанковой. Мост, к счастью, остался цел, но несколько домов загорелось.
Теперь я ехал по лесу в 10-ю бронетанковую, которая пересекла Семуа на участке между Куньоном и Эбермоном. Добравшись до расположения дивизии, я стал свидетелем атаки разведывательного батальона на вражеские приграничные укрепления. Стрелки во главе с храбрым бригадным командиром полковником Фишером наступали непосредственно за разведчиками, с ними был и командир дивизии генерал Шааль. Дивизия, медленно двигавшаяся вперед вслед за офицерами, представляла из себя внушительное зрелище. Лесные укрепления вскоре были взяты: наступление на Базей и Балан через Ла-Шапель продолжалось. Я спокойно мог вернуться в Буйон, в штаб корпуса.
Начальник моего штаба, полковник Неринг, разместился между тем в гостинице «Панорама», где из окон открывался чудесный вид на долину Семуа. Мой рабочий стол был оборудован в общей комнате, но в отдельном алькове, украшенном охотничьими трофеями.
Мы продолжали работать. Вдруг раздались взрывы – еще один воздушный налет! И как будто этого было мало, огонь охватил инженерную колонну – грузовики, груженные детонаторами, взрывчаткой, минами, гранатами, взрывались один за другим. Голова вепря, висевшая над моим столом, свалилась со стены и пролетела на волосок от моего виска: остальные охотничьи трофеи тоже попадали, а стекло окна, перед которым я сидел, разлетелось на осколки, просвистевшие мимо моих ушей. Обстановка превратилась в крайне неудобную для работы, и мы решили куда-нибудь перебраться. Мы нашли маленькую гостиницу к северу от Буйона, где уже разместился штаб 1-го пехотного полка. При осмотре ее командующий авиационными войсками поддержки, генерал фон Штуттерхайм, предупредил меня о том, что она слишком открыто расположена. Пока мы разговаривали, появилась эскадрилья бельгийских самолетов и разбомбила лагерь танкового полка. Потери были минимальны, но теперь мы были склонны прислушаться к советам Штуттерхайма и приготовились ехать дальше на север, в следующую деревню, Бельво-Нуарфонтен.
Но не успели мы отправиться в путь, как за мной прилетел самолет «физелер-шторьх», чтобы доставить меня в штаб генерала фон Клейста. Там я получил приказ на следующий день, 13 мая, в 16.00 начать наступление, перейдя Мёз. 1-я и 10-я дивизии к этому времени, разумеется, успели бы занять боевые позиции, но вот 2-я бронетанковая, встретившаяся на реке Семуа с некоторыми трудностями, вряд ли бы успела. Об этом факте я и доложил, подчеркнув, что наши наступательные силы и без того слабы. Однако генерал фон Клейст приказа не изменил, и мне пришлось признать, что определенные преимущества немедленное наступление без ожидания основных сил нам, конечно, принесло бы. Следующий же приказ был еще более неприятным: будучи в неведении о нашей с Лёрцером договоренности, генерал фон Клейст и генерал военно-воздушных войск Шперле приняли решение о массированной бомбардировке, скоординированной по времени с началом артобстрела. Весь мой тщательно продуманный план наступления оказался под угрозой, потому что при таких обстоятельствах долговременная нейтрализация вражеских артиллерийских батарей оказалась бы невозможной. Я стал горячо возражать, предлагая действовать вместо этого по моему изначальному плану, на котором базировалось все предстоящее наступление. Но и это предложение генерал фон Клейст отверг, и новый пилот повез меня на том же «шторьхе» обратно в штаб. Этот молодой человек знал, где находится посадочная полоса, на которой он должен был меня высадить, но найти ее в сумерках не смог, и я увидел внезапно, что мы перелетели Мёз и оказались прямо над французскими позициями на медленном и безоружном самолете. Это было неприятно, и я крикнул пилоту, чтобы он немедленно повернул на север и нашел посадочную полосу; в общем, все закончилось благополучно.
Вернувшись в штаб, я тут же начал отдавать приказы. Ввиду того что времени до начала наступления оставалось мало, нам приходилось пользоваться готовыми бланками распоряжений, разработанных во время штабных игр в Кобленце, заменяя в них даты и время, и использовать их как приказы. Они очень хорошо соответствовали реальной ситуации. Надо было только заменить время начала наступления с 10.00 на 16.00. Командование 1-й и 10-й бронетанковых дивизий поступило так же, в общем, приказы отдавались легко и быстро (см. приложение 5).
К вечеру 12 мая 1-я и 10-я бронетанковые дивизии заняли весь северный берег Мёза и взяли старый город и крепость Седан. Ночь прошла в последних приготовлениях к атаке; артиллерия корпуса и танковой группы выдвинулась на свои позиции. Основное направление удара лежало в секторе 1-й бронетанковой дивизии. Она была усилена пехотным полком «Великая Германия»; вдобавок ей были переданы артиллерия корпуса и батальоны тяжелой артиллерии двух соседних дивизий. При оценке успехов, которых добились на следующий день эти две дивизии, не следует забывать о том, что их артиллерия была ослаблена.
Штаб корпуса было приказано перевести 13 мая в Ла-Шапель (см. приложение 6).
Утром я первым делом побывал в штабе 1-й бронетанковой дивизии, чтобы оценить, насколько дивизия готова к действиям. Затем, преодолев обильно заминированную территорию, которую мои водители очищали от мин, я приехал под артиллерийским огнем французов с дальнего берега реки в расположение 2-й бронетанковой дивизии в Сюньи. Авангард дивизии уже достиг французской границы. К полудню я вернулся в штаб корпуса, разместившийся теперь уже в Ла-Шапель.
К 15.30 под плотным огнем французов я отправился на передовой наблюдательный артиллерийский пункт 10-й бронетанковой дивизии, чтобы лично оценить воздействие на противника нашей артиллерии и самолетов люфтваффе. В 16.00 началась мощнейшая, по крайней мере на наш взгляд, артподготовка. Я в напряжении ждал появления авиации. Самолеты появились вовремя, и я увидел, к своему изумлению, лишь несколько эскадрилий бомбардировщиков; похоже, тактика, обговоренная мной с Лёрцером на штабных играх, была все-таки принята. Передумал ли генерал фон Клейст, или же его приказы не успели дойти до летчиков? В любом случае действия авиации оказались именно такими, какими их хотелось бы видеть, и я вздохнул с облегчением.
Теперь я ждал, когда начнется само наступление. Процесс переправы уже должен был закончиться, и я направился в Сен-Манж, а оттуда – во Флуан, где 1-я бронетанковая должна была форсировать реку. Там я переправился на другой берег в первой же из штурмовых лодок. На том берегу меня встретил храбрый, толковый командир 1 – го стрелкового полка подполковник Балк со своим штабом. Вместо приветствия, он крикнул мне:
– Катание на лодках по Мёзу запрещается!
Эти слова я сам когда-то бросил в сердцах на учениях, когда меня покоробило легкомысленное отношение некоторых молодых офицеров. Теперь мне было понятно, что они правильно оценили ситуацию.
1-й стрелковый полк и пехотный полк «Великая Германия» наступали так, как и отрабатывалось на маневрах. Непрерывные воздушные налеты практически парализовали французскую артиллерию; бетонированные укрепления вдоль Мёза были выведены из строя нашими противотанковыми и зенитными орудиями, а вражеские пулеметчики попрятались от нашей артиллерии. Несмотря на то что наступали мы по полностью открытой местности, потери наши оставались небольшими. До темноты мы достаточно далеко продвинулись в глубь вражеских укреплений. Было приказано продолжать наступление всю ночь без остановки, и я был уверен, что этот приказ будет выполнен. К 23.00 мы заняли Шевеж, часть леса Буа-де-ла-Марфе и добрались, к западу от Вадланкура, до основной линии французской обороны. Довольный и с чувством гордости за увиденное я вернулся в штаб корпуса в Буа-де-ла-Гаран, прибыл в Ла-Шапель, как раз когда начался очередной воздушный налет, и принялся изучать доклады с флангов.
Из 2-й бронетанковой дивизии сражались только передовые части – разведывательный батальон и мотоциклетный батальон при поддержке тяжелой артиллерии. Ввиду столь малого количества войск переправиться им не удалось. Вся стрелковая бригада 1-й бронетанковой дивизии находилась к этому моменту уже на левом берегу Мёза; артиллерия и танки готовы были последовать за ними сразу же, как только наведут мост. 10-я бронетанковая форсировала реку и установила на дальнем берегу небольшие предмостные укрепления. Из-за нехватки артиллерийской поддержки 10-й бронетанковой пришлось нелегко. Особенно досаждал обстрел сбоку, с линии Мажино южнее Дузи – Кариньяна. Однако на следующее утро и 10-я и 2-я дивизии вздохнули с облегчением: за ночь на ближний берег реки была переброшена тяжелая зенитная артиллерия корпуса, поскольку с 14 мая авиацию перебрасывали в другое место.
Ночью я позвонил Лёрцеру, чтобы выяснить, почему был изменен план авиационной поддержки, а заодно – поблагодарить его за эту поддержку, которой мы в столь значительной степени были обязаны своим успехом. Оказалось, что приказ Шперле действительно пришел с запозданием и его не успели донести до летчиков, поэтому Лёрцер и не стал вносить в план никаких изменений. Потом я известил о наших успехах Буша, который поставил под сомнение способность моих частей форсировать Мёз на совещании у Гитлера. Ответ был весьма лестен. В заключение я поблагодарил своих товарищей по штабу за их самоотверженную работу (см. приложение 7).
Рано утром 14 мая из 1-й бронетанковой передали, что за ночь они проникли еще глубже в расположение противника и теперь продвигались по Шемери. Я отправился туда. По берегам Мёза стояли тысячи военнопленных. В Шемери командир 1-й бронетанковой дивизии отдавал приказы своим подчиненным, и я послушал его. Поступило предупреждение о том, что на подходе крупные бронетанковые соединения французов, и он посылал танки к Стонну, чтобы отрезать наприятеля. Я вернулся к мосту через Мёз, где приказал 2-й бронетанковой бригаде переправляться сразу же за 1-й, чтобы к появлению французов на дальнем берегу было достаточно танков для отражения их атаки. Атака французских танков была отражена: при этом было подбито в Бюльсоне – 20 танков, а в Шемери – более 50. Пехотный полк «Великая Германия» занял Бюльсон и продвигался дальше, на Вилье-Мезонсель. После моего отъезда произошел печальный инцидент – наши бомбардировщики атаковали свою же пехоту в Шемери, нанеся тяжелые потери.
2-я бронетанковая дивизия между тем форсировала Мёз под Доншери и готовилась пробиваться по южному берегу реки. Я съездил туда, увидел, что командиры – полковник фон Ферст и полковник фон Приттвиц – находятся во главе своих войск, и спокойно вернулся к Мёзу. В это время шел сильный воздушный налет противника. Храбрые английские и французские летчики несли тяжелейшие потери, но разбомбить мосты им так и не удалось. Наши зенитчики показали себя в тот день в наилучшем свете. К вечеру количество сбитых ими самолетов противника дошло до 150. Позже командир полка, полковник фон Гиппель, получил за это Рыцарский Железный крест.
2-я бронетанковая бригада продолжала переправу без помех. К полудню, ко всеобщему удовольствию, приехал командующий группой армий генерал-полковник фон Рундштедт, чтобы лично оценить положение. Я доложил ему ситуацию прямо на мосту во время вражеского авиационного налета. Он сухо спросил:
– Здесь что, все время так?
Я честно ответил, что да, все время. На это он произнес несколько прочувствованных слов благодарности в знак оценки достижений наших храбрых солдат.
И я снова поехал в 1-ю бронетанковую, где встретил командира дивизии вместе со своим старшим офицером штаба, майором Венком. Я спросил его, может ли он повернуть всю дивизию на запад, или же надо оставить часть войск на восточном берегу Арденнского канала для охраны флангов с юга. Венк ответил на это моей же любимой фразой «Давить их, а не шлепать!» – что вполне определенно говорило о его решимости. 1-я и 2-я бронетанковые дивизии получили приказ немедленно изменить направление движения, переправиться через Арденнский канал и продвигаться на запад, чтобы прорвать там оборону французов. Теперь я должен был координировать продвижение двух дивизий. Сначала я поехал на командный пункт 2-й бронетанковой, который находился в Шато-Рокан, на высоте над Доншери. С этой обзорной точки открывался хороший вид на местность, по которой 2-я бронетанковая дивизия наступала 13 и 14 мая. Я и раньше удивлялся, почему французская дальнобойная артиллерия с линии Мажино и ее западного продолжения не открыла более интенсивный огонь и не причинили нам больше потерь по ходу наступления. Теперь же, при полном обозрении местности, успех нашего штурма вообще казался мне каким-то чудом.
Во второй половине дня я вернулся в штаб, чтобы скоординировать действия моих дивизий на 15 мая. Севернее моего корпуса располагался XLI армейский корпус (Рейнхардт), изначально следовавший за моими частями, а с 12 мая вовлеченный в боевые действия на правом крыле XIX армейского корпуса в направлении Мезьер – Шарлевиль.
13 мая этот корпус форсировал Мёз (под Монтерме) и с боями продвигался на запад. XIV армейский корпус генерала фон Витерсгейма находился теперь непосредственно позади моих частей и должен был вскоре достичь Мёза.
К вечеру отдельные части 1-й бронетанковой дивизии форсировали Арденнский канал и заняли, несмотря на упорное сопротивление противника, Сингли и Вандресс. Танки 10-й бронетанковой пересекли линию Мезонсель – Рокуре-Флаба, и основные силы ее достигли высот Бюльсон – Телонн, захватив там более сорока орудий противника.
Основной задачей XIX армейского корпуса было захватить доминирующие высоты вокруг Стонна и закрепиться на них, чтобы обеспечить идущим сзади частям безопасную переправу, лишив противника возможности обрушиться на наши предмостные укрепления. Весь день 14 мая пехотный полк «Великая Германия» и 10-я танковая дивизия вели ожесточенные бои за эти высоты. Деревня Стонн несколько раз переходила из рук в руки. Наконец 15 мая наступление завершилось успехом (см. приложение 8).
В 4.00 15 мая я встретился в штабе корпуса с генералом фон Витерсгеймом, чтобы обсудить с ним вопрос смены моих солдат на его части в районе предмостных укреплений у Мёза южнее Седана. Кратко обговорив ситуацию, мы вместе отправились к Бюльсону, в штаб 10-й бронетанковой дивизии. Генерал Шааль находился на переднем крае, во главе наступающих войск. Его заместитель по общим вопросам, замечательный офицер, генерал-полковник барон фон Либенштайн рассказал нам о проблемах, с которыми они столкнулись, и терпеливо отвечал на подробные расспросы генерала, которому мы передавали командование. Наконец мы сошлись на том, что на время смены войск 10-я бронетанковая и пехотный полк «Великая Германия» попадают в распоряжение XIV армейского корпуса до тех пор, пока части этого корпуса не сменят их. Так на следующие два дня под моим командованием остались только 1-я и 2-я бронетанковые дивизии.
10-я бронетанковая, вместе с приданным ей полком «Великая Германия», получила приказ прикрывать южный фланг XIX армейского корпуса вдоль линии: Арденнский канал – высоты в районе Стонна – изгиб Мёза к югу от Вильмонтри. В течение 15 мая к ней продолжало прибывать подкрепление в лице передовых частей 29-й мотопехотной дивизии.
Из штаба 10-й бронетанковой я поехал в Стонн, в штаб «Великой Германии». Когда я прибыл туда, французы предпринимали попытку контрнаступления, и найти кого-либо представлялось проблематичным. Заметно было некоторое общее напряжение, но в конце концов атака французов была отброшена, и я уехал в штаб своего корпуса, расположенный теперь в роще неподалеку от Сапони, на южном берегу Мёза.
Вопреки всем ожиданиям, ночь выдалась неспокойная, не столько из-за действий неприятеля, сколько из-за действий нашего собственного командования. Командир танковой группы фон Клейст приказал прекратить дальнейшее наступление и остановиться на предмостных укреплениях. Я с этим приказом никак не мог согласиться, ведь это означало бы потерять элемент неожиданности и перечеркнуть все достигнутые успехи. Поэтому я лично связался сперва с начальником штаба танковой группы полковником Цейтцлером, а потом, поскольку это не помогло, и с самим генералом фон Клейстом, отстаивая свою просьбу отменить приказ. Разговор шел на повышенных тонах, и мы по нескольку раз повторяли свои аргументы. Наконец генерал фон Клейст разрешил нам продолжать наступление еще в течение двадцати четырех часов, чтобы захватить, таким образом, достаточно пространства для следующей за нами пехоты. Мне пришлось упомянуть в конце разговора о миссии Хенча, напомнив, таким образом, о «чуде на Марне», – вряд ли это упоминание пришлось командиру танковой группы по душе.