Гулд Джудит. Рапсодия

   Вера и Миша наблюдали за Манни с едва заметными улыбками на губах, время от времени ловили его взгляд и подмигивали, садистски наслаждаясь его мучениями. Они едва прикасались к еде, с трудом удерживая нетерпение и ожидая конца обеда. Когда подадут бренди, сигары и кофе и все встанут из-за стола, можно будет улизнуть наверх, побыть наедине.
   В конце концов их терпение было вознаграждено. Все разбрелись по гостиным. Вера повела Мишу наверх в свою спальню с террасой. Некоторое время они пили шампанское, глядя на ночной город, так же как в первый вечер их знакомства. Делились впечатлениями, разговаривали о своих карьерах.
   — Я буду заниматься изучением и каталогизированием наиболее интересной мебели французского и вообще европейского происхождения, — говорила Вера. — И еще картинами некоторых мастеров старой школы. Но не только. Буду пытаться приобретать мебель и картины для аукционов. Благодаря друзьям нашей семьи и тем связям, которые у меня появились за время учебы, я смогу выйти на людей, обладающих или унаследовавших значительные коллекции.
   — Значит, ты будешь пытаться убедить их пустить свои коллекции на продажу через «Кристи»?
   — именно. В некоторых случаях это не представляет большого труда, иногда наследники терпеть не могут предметы старины и антиквариат, в других случаях им нужны деньги, а иногда — и то и другое.
   — У тебя это здорово будет получаться.
   — Надеюсь. Я многому научилась, и, кроме того, я люблю эту работу.
   — Скоро приступишь?
   — На следующей неделе. — Она подняла на него глаза. — Но этим летом аукционов не будет, так что у меня будет достаточно времени для других вещей.
   — Это хорошо.
   По его тону Вера сразу поняла — он что-то скрывает. Хочет о чем-то поговорить, но не решается. Или не может найти слова.
   — Пойдем посидим.
   Она подошла к кушетке под навесом. Той самой, где они впервые занимались любовью. Шесть долгих лет назад…
   Некоторое время они сидели молча, прихлебывая шампанское. Наконец Миша поставил фужер.
   — Вера… я хотел с тобой поговорить… о нашем будущем. Она смотрела на него с непроницаемым выражением, скрывавшим мучительную тревогу, поднимавшуюся изнутри.
   — Продолжай.
   — Не знаю, как это сказать… Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю. Ты мой самый лучший друг. Ты это знаешь?
   — Да, знаю. И ты мой лучший друг.
   — Вот только… Помнишь наш разговор перед твоим отъездом в Лондон… перед тем как я уехал на гастроли? Я тогда сказал, что не могу точно определить, что я к тебе чувствую.
   — Да… Я помню каждую мелочь.
   — Ну так вот… — Он взял ее руку. — Ничего не изменилось. Я люблю тебя, Вера… как друга. Но я в тебя не влюблен. Ты меня понимаешь?
   — Да.
   Только бы он не услышал страх в ее голосе!
   — Сам не знаю, что я собираюсь делать. Но только жениться и остепениться я еще не готов. Последние шесть лет я работал как одержимый. Концерт за концертом, практически без перерыва. Сейчас мне, кажется, нужно побыть какое-то время в одиночестве, все обдумать, привести мысли в порядок. Ты меня понимаешь?
   — Прекрасно понимаю. Наверное, нам обоим нужно какое-то время побыть в одиночестве, понять, чего мы в действительности хотим от жизни.
   — Да. Я только хочу, чтобы ты меня правильно поняла. Я всегда буду любить тебя. Я люблю тебя как… как сестру. Глаза Веры пронзили его ледяным холодом.
   — Вот как… — наконец произнесла она. — Могу только надеяться, что с сестрой ты бы не стал трахаться так, как со мной.
   В первый момент он едва не поперхнулся. Потом издал какой-то лающий смешок. Она продолжала смотреть на него тем же безжалостным, ледяным взглядом. Постепенно выражение ее лица смягчилось. Вера рассмеялась. Смеялась все громче, веселым, жизнерадостным смехом. Миша присоединился к ней, хохоча во все горло. Они повалились друг на друга, смеясь от души, обнимаясь и целуясь. Внезапно Вера подалась назад, вытирая слезы с глаз.
   — Нет, ты просто невероятная девчонка! — Миша взял ее руку. — Ты лучше всех!
   — Ну как, не хочешь ли трахнуться разок, напоследок?
   Господи, только бы он не заметил отчаяния в ее голосе!..
   Миша замер. Этого он и боялся. Это ее только еще больше заведет, вселит несбыточные надежды. Нет, этого нельзя делать. Разрыв так разрыв.
   Поколебавшись несколько секунд, он встал.
   — Думаю, не стоит, Вера.
   — Ну ладно, ладно. Почему такой виноватый вид? Я пошутила. Ей хотелось кричать от отчаяния.
   — Я надеюсь, в остальном между нами ничего не изменилось, Вера? Надеюсь, все останется по-прежнему. То есть я хочу сказать, мы ведь можем остаться такими же хорошими друзьями… и все такое.
   «А это что означает: с траханьем или без него?» — хотелось ей закричать.
   — Я тоже на это надеюсь, Миша. И мне бы очень этого хотелось. Как бы там ни было, ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.
   — Да. А ты знаешь, где найти меня. Она посмотрела на него.
   — Почему бы тебе не вернуться вниз? Родители тебя практически не видели.
   — А ты?
   — Я немного побуду здесь. Выпью еще шампанского. В одиночестве. — Вера погладила его по щеке. — Ты ничего не имеешь против? Хочется немного побыть одной.
   — Нет, конечно, я ничего не имею против. Но ты скоро спустишься?
   — Да. А теперь давай отправляйся.
   Он поднялся, наклонился к ней для поцелуя. Вера отвернулась, подставила щеку. Он запечатлел на ней целомудренный поцелуй.
   — Давай-давай, ступай.
   Едва за ним закрылась балконная дверь, как из глаз Веры ручьем хлынули слезы. Сердце, казалось, сейчас разорвется на части. Слезы текли без остановки. Никогда никого в жизни она не любила так, как Мишу. С самого первого взгляда. Она не могла этого объяснить. Это не укладывалось ни в какие логические рамки. И тем не менее это так. Как же ей жить без него?.. Ни с кем другим она не будет счастлива.
   Однако какой-то голос в мозгу уже нашептывал: не надо сдаваться и не надо делать никаких поспешных шагов. Надо просто ждать и сохранять свою любовь. Он в конце концов разберется в своих чувствах, поймет, что для него существует лишь она одна.
   Вера встала, пошла в спальню, вытерла слезы. Потом прошла в ванную, посмотрела на себя в зеркало. Глаза, конечно, сразу же ее выдают, но кое-что можно исправить с помощью косметики.
   Через десять минут свершилось чудо. Лицо ее снова выглядело сияющим, безмятежным и совершенным в своей красоте. Она еще раз внимательно осмотрела себя в зеркале. У нее всегда было все, что ей хотелось. И никогда не приходилось для этого палец о палец ударять. Нет, она, конечно, старалась делать приятное родителям, старалась хорошо учиться, теперь вот будет прилагать усилия, чтобы сделать карьеру. И ей придется приложить немало усилий, придется очень постараться — больше, чем когда бы то ни было, — чтобы вернуть Мишу. Нет, брошенную подружку, убитую горем, Вера изображать не станет. И сцен или скандалов тоже не будет. И никогда, никогда больше сама не кинется к нему на шею. Она будет выдержанной, холодной, интеллигентной — будет сама собой. И будет терпеливо ждать, пока он нагуляется и прибежит к ней. Встретит его не кнутом, а пряником. Потому что он ей нужен. Она его хочет. И она его получит.
   Вера отвернулась от зеркала, сошла вниз, к гостям, собравшимся в ее честь, очаровывая всех своим безмятежным видом. Ни малейшего намека на то, что сейчас произошло в ее спальне. И никто не заметил разбитого сердца, кровоточащего у нее в груди.

Глава 19

   Миша закрыл партитуру — фортепианная соната Бетховена номер один, опус одиннадцатый, знаменитая «Лунная соната». Он трудился за роялем уже шесть часов с небольшим перерывом на ленч, однако сейчас ощущал необыкновенный прилив энергии. Чистый адреналин. Миша отодвинул стул от рояля, встал, потянулся. Вспомнил об утреннем телефонном звонке. Улыбнулся. Все прекрасно укладывается по времени. Он подошел к письменному столу, полистал записную книжку из черной крокодиловой кожи. Что у него намечено на сегодняшний вечер? Последнее время он целыми днями занимался за роялем, разучивал новые вещи, расширял свой репертуар. Вечерами встречался с кем-нибудь. Теперь ему приходилось полагаться на записную книжку, чтобы не перепутать свидания.
   Елена сообщила, что приезжает в Нью-Иорк и тут же снова уедет. Так что если он хочет с ней встретиться, то это возможно только сегодня вечером. Днем она позирует для журнала «Вог». Он взглянул на страничку сегодняшнего вечера. «Кристина. Поздний ужин. „Лайф“. Кристина — красавица, с которой он познакомился на балете во время перерыва. „Лайф“ — самый модный дансинг-клуб. Так… что же ему делать?
   Кристина — потрясающая красотка, и с ней занятно. А тело у нее такое, что просто просится в кинокамеру, в порнофильм, а не в этот «Вог». Елена совсем другая. Русская, работает фотомоделью, очень высокая, очень худая, очень подвижная. Внешность такая, что при одном взгляде на нее водители замирают за рулем. А уж характер!
   Большим умом ни та ни другая не отличаются. Дальше Элтона Джона их познания в музыке не идут, но это не имеет значения. Итак, кто же из них? Кристина? Затанцевать ее так, чтобы с ног свалилась, потом трахнуть так, чтобы закричала? Или тугобедрая эксцентричная Елена? С Кристиной он может встретиться в любое время. Она живет недалеко, ни с кем не связана. Вольнолюбивая душа. И она куда-нибудь выходит каждый вечер, так что не очень обидится, если он сегодня отменит их встречу. Просто снимет телефонную трубку и позвонит кому-нибудь из своих многочисленных ухажеров.
   Итак, решено — Елена. Она здесь всего на один сегодняшний вечер. Последний раз они встречались несколько месяцев назад, но он до сих пор не может этого забыть. Она его просто вымотала своей акробатикой.
   Миша снял трубку, набрал номер, который она оставила. Какая-то фотостудия, где проходят съемки для журнала. Они договорились встретиться в девять часов в отеле «Морган» на Мэдисон-авеню, где остановилась Елена.
   — У меня для тебя сюрприз.
   — Какой? — Она говорила с сильным акцентом.
   — Увидишь. По-моему, тебе понравится.
   — Ну, Миша, скажи.
   — Новая игрушка — вот все, что я могу сказать.
   Он положил трубку, взглянул на часы. Шесть. Времени достаточно. Успеет принять душ, одеться. А в девять часов удивит ее своим сюрпризом.
   Миша прошел вниз по улице к гаражу с таким ощущением, словно весь мир в его распоряжении. В тесно облегающих джинсах «Ливайс», новых мотоциклетных ботинках, со сверкающим шлемом в руке — представитель нового поколения, городской ковбой. Вошел в гараж, вывел новенький «харлей-дэвидсон», сверкающий хромом и черной краской. Последнее приобретение, тщательно скрываемое от всех. Родители, Вера и даже Манни пришли бы в ужас, если бы узнали. Тут же вообразили бы себе своего Мишу лежащего бездыханным на дороге. Конец блестящей карьере. А то, чего они не знают, их не касается. В конце концов, ему двадцать четыре года. Может он испытать настоящее удовольствие?
   Времени до встречи достаточно. Он решил прокатиться по вест-сайдскому шоссе, потом вернуться на Ист-Сайд, к отелю «Морган». Покатил по шоссе через весь город на скорости семьдесят миль в час, опьяненный быстрой ездой, ощущением ветра, проносящегося мимо. Остановился у светофора на Западной Двадцать третьей улице, решил повернуть налево и проехать прямо на Мэдисон-авеню. Как только зажегся зеленый свет, он повернул, и… Господи!
   Машина, та самая, которая все время мчалась по шоссе бок о бок с ним, направляется прямо на него! Какого черта?! Миша нажал на газ, надеясь увернуться от автомобиля. Поздно. Машина надвигается!.. Сейчас она его ударит. Все кончено.
   Он медленно поднимался из густого тумана, приходил в сознание. Вначале послышались голоса. Он не мог понять чьи. Потом увидел тусклый свет, показавшийся тем не менее невыносимо ярким его воспаленным глазам. Мир потерял четкие очертания. Он различал лишь краски — белые, бледно-зеленые, бежевые. Постепенно звуки оформились во что-то определенное: стук металла о металл, скрип резиновых подошв на кафельных плитках, хлопанье дверей. Кто-то передавал какие-то имена по пейджеру. Он сделал над собой усилие, пытаясь выйти из летаргии. Попытался двинуть руками, ногами. Все тело пронзила дикая боль. Пульсирующая боль охватила голову. Тело обдало жаром, простыни намокли от пота. Он почувствовал, что не может вздохнуть.
   Что произошло? Куда он попал?
   От приступа острой боли Миша пришел в себя. Осторожно, стараясь не двигаться, обвел глазами вокруг. Больничная палата… Но что за больница? И почему он здесь?
   Дверь распахнулась. Резиновые подошвы проскрипели по кафельному полу. Над ним склонилась медсестра:
   — Я вижу, мы очнулись?
   Миша разглядел, что у нее седые волосы, коротко остриженные, почти по-мужски. На верхней губе явный намек на такие же седые усики. Судя по виду, решительная женщина.
   — Где… — с трудом прохрипел он. Попытался прочистить горло. — Где я?
   — Сент-Винсент.
   Она развернула одноразовый термометр.
   — Где? — переспросил он.
   — В больнице Сент-Винсент. Гринвич-Виллидж. — Она приготовила градусник. — Ну-ка откройте рот.
   Миша послушно раскрыл губы, принял градусник, снова закрыл. Какого черта! Что он здесь делает?
   Медсестра вынула термометр, взглянула, пометила что-то в своей таблице. С полуулыбкой перевела глаза на него:
   — Добро пожаловать обратно в мир живых. Посетители давно ждут. Сейчас я их впущу.
   Посетители?.. Он ничего не мог понять.
   Медсестра вышла. В следующее же мгновение дверь снова открылась. В палату осторожно вошли мать, отец, Манни и Саша. Медленно подошли к его кровати. Лица встревоженные, испуганные.
   Соня наклонилась, коснулась губами его лба. С трудом подавила рыдание. У Дмитрия в глазах стояли слезы. Он с трудом сдерживался, чтобы не кинуться к сыну, но не решался до него дотронуться, боясь причинить боль. Манни, никогда не терявший присутствия духа, прекрасно владевший собой в любой ситуации, сейчас откровенно растерялся. Миша никогда еще не видел его таким расстроенным. Саша стоял с каменным лицом… впрочем, как и всегда.
   Соня выпрямилась. По лицу ее текли слезы.
   — О, Миша, Миша!..
   Миша почувствовал, что его глаза тоже наполняются слезами при виде их горя.
   — Что… почему… почему я здесь?
   — Произошел несчастный случай. Тебе очень повезло, что ты остался жив, сынок.
   Несчастный случай?.. Как?
   — Несчастный случай с мотоциклом.
   Соня непроизвольно сделала ударение на последнем слове. От него это не укрылось. При всей своей всепоглощающей любви мама не может сдержать гнев.
   Внезапно на него нахлынули воспоминания о предыдущем вечере. Мотоцикл. Он вспомнил, как пошел в гараж, чтобы вывести его. Он собирался на встречу с Еленой. Вспомнил, как выехал из гаража. Но больше ничего не помнил.
   — Я… со мной… со мной все в порядке?
   — Пройдет много времени, пока ты поправишься, — ответил Дмитрий. — И это будет нелегкое время. Физиотерапия и все такое.
   — А что… что случилось… со мной?
   — Сломана левая нога. — Соня не могла продолжать. Слезы ручьем хлынули из глаз. — И…
   — И левая рука сломана, Миша, — проговорил Дмитрий. — Тяжелый перелом.
   У Миши голова пошла кругом.
   — Но кисти у меня в порядке? Насколько все плохо? Сколько понадобится времени, чтобы рука зажила?
   — Не стоит паниковать, — произнес Манни. — Врачи говорят, все будет хорошо. Как сказал твой отец, с помощью физиотерапии и кое-какого другого лечения рука в момент станет как новенькая.
   — И сколько он продлится, этот «момент»? Манни пожал плечами:
   — Может быть, несколько недель. Но скорее несколько месяцев. По меньшей мере.
   — Господи, Манни! А как же мои гастроли? Все ведь уже расписано!
   — Об этом не беспокойся, старина. Меры уже приняты.
   — Твой график свободен до тех пор, пока ты окончательно не поправишься и снова сможешь играть, — добавил Саша.
   — Да вы просто кудесники! Я не представляю, как вы этого добиваетесь. Вы действительно обо всем позаботились?
   — Спрашиваешь! — ответил Манни. — Нет проблем. Твое дело поправляться.
   — Не могу поверить, что это произошло со мной!
   — И тем не менее, — заговорила Соня. — А все из-за этого дурацкого мотоцикла. Не хочу сейчас читать тебе нотации, Миша, тебе и так больно. Но вся причина в том, что ты вел себя поразительно неосторожно. Просто безрассудно. И ты сам это знаешь.
   Мать, конечно, права. Внезапно Миша снова ощутил себя маленьким ребенком. Его охватили жгучий стыд и чувство вины.
   Дмитрий заметил выражение раскаяния на лице сына.
   — Может быть, тебя это утешит… В газетах сообщается, что ты не виноват. Несколько свидетелей определенно заявляют, что это был наезд. Сейчас полиция ищет того, кто тебя сбил.
   Манни взволнованно взглянул на Дмитрия:
   — Когда вы об этом узнали?
   — Перед тем как ехать сюда. Миша тяжело вздохнул:
   — Какое это имеет значение, найдут его или нет! Я же все равно не могу теперь играть.
   — Сможешь, мой мальчик, скоро сможешь, — заявил Манни со своим прежним апломбом.
   Вошла медсестра. Непререкаемым тоном заявила, что посещение окончено.
   — Нам пора приступать к процедурам. И кроме того, не следует утомлять молодого человека.
   Все быстро распрощались и вышли.
   Если бы вспомнить, что же произошло, думал Миша. Вспомнить бы, кто это сделал. И почему.

Глава 20

   Вера нервно расхаживала по ковру в своей спальне. В глазах ее стояли слезы. Все тело била дрожь. Ее трясло от ужаса, ярости, стыда. Мучительнее всего ощущался стыд: он буквально сжигал ее, не давая ни минуты покоя. Что она наделала?!
   Она резко остановилась. Села в кресло. Снова взяла в руки газету. Взглянула на фотографию на первой полосе и громко разрыдалась.
   Господи! Это просто невыносимо! Она скомкала газету, швырнула в дальний угол комнаты. Безмолвный свидетель ее предательства… Что же делать?
   Сегодня, взглянув на газеты, она в первый момент рассмеялась над заголовками: «Модный пианист Михаил Левин, рок-звезда от классической музыки, „звезданулся“ со своего „харлея“. Однако веселое настроение быстро прошло. Как оказалось, очевидцы происшествия запомнили номер машины, и теперь полиция пустилась на поиски преступника, сбившего мотоцикл. В газетах говорили об уголовном преступлении.
   Вера снова содрогнулась. Какой ужас! И все по ее вине. Хотя этого она никак не могла предполагать. Ее даже затошнило. Она кинулась в ванную, открыла золотой кран. Пригоршнями глотала холодную воду, брызгала в лицо. Через некоторое время выпрямилась, взглянула на себя в зеркало.
   Она должна освободиться от этой тяжести. Должна сказать правду невзирая на возможные последствия. Иначе она просто не сможет жить дальше.
   Решение принято. Она еще раз ополоснула холодной водой лицо, красное, опухшее от слез. Наложила косметику. Переоделась. Выбежала из дома, поймала такси.
   Миша встретил ее радостной улыбкой.
   — Не ожидал снова увидеть тебя так скоро. Цветы просто великолепные.
   Он взглянул на огромный букет, стоявший на тумбочке. Вера подошла к кровати, коснулась губами его губ.
   — Ты сегодня выглядишь получше.
   — Да. Это очень помогает.
   Он показал кнопочную панель, которую держал в руке.
   — Что это?
   — Нажимаю на кнопку и получаю еще порцию обезболивающего.
   Вера рассмеялась невеселым смехом.
   — Да я скоро отсюда выйду. И снова отправлюсь в путь. — Он заметил сумрачное выражение ее лица. — В чем дело? Вера отвела глаза.
   — Я… я… о…
   — Что случилось, Вера? Я тебя никогда такой не видел.
   — Мне надо сказать тебе что-то… очень важное.
   — Тогда пододвинь стул и сядь. Так будет намного удобнее. Не стой там с таким несчастным видом. Вера придвинула стул. Села.
   — Не знаю, с чего начать.
   В глазах его промелькнуло веселое любопытство.
   — Попробуй с самого начала.
   — Да… Господи, как тяжело! Мне никогда еще не было так тяжело.
   — В любом случае это останется между нами. Так что беспокоиться не о чем. Договорились?
   — Договорились. Я… я… Помнишь, я рассказывала тебе об одном знакомом… Саймон… Я с ним встречалась в Лондоне.
   — Помню. Агрессивный, собственник, мотоциклист-маньяк, художник.
   — Да, это он. — Вера помолчала. Сделала глубокий вдох, набираясь смелости. — Последние годы, пока ты путешествовал, я с ним виделась… несколько раз… особенно в последний год.
   — Ты скрывала это от меня?! — Внезапно он почувствовал ревнивый гнев, несмотря на уговор, который они заключили с Верой. — Ты ведь, кажется, говорила, что больше не будешь с ним встречаться. Тебе не нравились его садистские замашки и поведение собственника. Так я понял.
   — Не нравились. Но он вроде начал новую жизнь. Ну знаешь, изменился, стал вести себя не так агрессивно. Вроде бы он уважает мою независимость и все такое. В общем, изображал хорошего мальчика. Я ему поверила. Мне казалось, ему нужно только… ну, знаешь… немного развлечься.
   — Так, — засмеялся Миша. — Становится интересно.
   — Боюсь, что в этом нет ничего смешного. Саймон, конечно, знал, что я встречалась с тобой. Знал, что я… к тебе чувствую. И… Она не могла продолжать. Слезы ручьем полились из глаз.
   — Вера… Не плачь! Ну пожалуйста! Ты же знаешь, я не выношу, когда ты плачешь.
   — Прости. Не смогла удержаться. Потому что… то, что случилось… это просто ужасно! — Она задержала дыхание. — Саймон приехал в Нью-Йорк на лето. Какая-то выставка в Челси. Я об этом знала. Но я с ним не виделась, клянусь тебе!
   — Ну и что? Подумаешь, Саймон приехал в Нью-Йорк! Сотни людей ежедневно приезжают в Нью-Йорк.
   — Это верно. Но Саймон приехал не только из-за выставки. Была и другая причина.
   Миша даже моргнул от неожиданности. Куда она клонит?
   — Саймон приехал для того, чтобы убить тебя. Это он сбил твой мотоцикл. Преднамеренно. Он пытался убить тебя. Он остался все тем же агрессивным собственником. Он обезумел от ревности. Мне бы следовало это знать. Это все моя вина.
   Она больше не могла продолжать. Снова разрыдалась.
   Миша лежал потрясенный.
   — Но как ты можешь это знать? Ты уверена?
   Она кивнула, вытерла глаза тыльной стороной ладони.
   — Он мне позвонил. Бахвалился. Сказал, что его ни за что не поймают. Он угнал машину, на которой сбил тебя. Он ненормальный! Он пытался убить тебя! О Господи! Это все я виновата… Миша!
   Из глаз ее снова полились слезы.
   — Вера, не надо. Это не твоя вина. Ты же ничего не знала.
   — Но я скрывала от тебя, что встречалась с ним. — Она с трудом перевела дыхание. — Я знала, что у тебя есть другие девушки, кроме тех, о которых ты рассказывал. И я… считала, что, скрывая от тебя свои встречи с Саймоном, я… как бы… поквиталась с тобой. Мол, раз тебе можно, значит, и мне тоже. — Она подняла на него глаза. — Мне так стыдно! Мой маленький секрет обернулся большой бедой. Такого я не могла предположить.
   Миша снова почувствовал укол ревности. Но разве он сам не вел себя точно так же? Ведь о многих девушках он ей не рассказывал. С другой стороны, ни одна из этих девушек не пыталась убить Веру.
   Он взглянул на ее залитое слезами лицо, на волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам. Нет, ему совсем не понравился ее обман. Но и усугублять ее мучения он не хотел. Он вовсе не собирается ее наказывать. В глубине души Миша знал, что она уже достаточно наказала себя сама. Тем не менее он заговорил холодным, непререкаемым тоном:
   — А теперь уходи. Вера. И никому не говори о том, что знаешь. Тем более полиции. Огласка нам с тобой ни к чему. Все начнут смаковать подробности. Пусть это останется нашей тайной. А ты постарайся забыть об этом. И ради всего святого, держись подальше от этого… Саймона!
   — Никогда в жизни больше с ним не увижусь! Папа позаботится о том, чтобы он меня больше не беспокоил.
   — Вот и хорошо. А теперь иди. Не звони мне пока. Мне нужно время. Я сам тебе позвоню.
   Некоторое время она сидела неподвижно. Потом поднялась и направилась к нему. Он махнул рукой:
   — Пожалуйста… просто иди, и все.
   Со слезами на глазах она повернулась и вышла из палаты.
   Она потеряла его навсегда по собственной вине.
   Однако, как оказалось, она его не потеряла. Через несколько недель Миша вышел из больницы, правда, на костылях, и позвонил ей. За это время он кое-что понял. Ни Елена, ни Кристина, ни Валери, ни Риги, ни Банка — ни одна из этих бесфамильных красоток — не пожертвовали ни своим рабочим графиком, ни свободным временем ради него, пока он лежал в больнице. Они просто бросили его. Ни разу не навестили, ни цветочка не прислали, ни даже записочки. Вера же забросила все остальное, изменила график работы, порой оставалась без ленча, чтобы помочь ему как только могла. Возила в город на сеансы физиотерапии и гимнастики, помогала передвигаться по квартире, иногда даже готовила и убирала. Соня, разумеется, с радостью взяла бы на себя все заботы о сыне, однако Мише совсем не улыбалось постоянно видеть ее рядом. В ее присутствии он как бы снова превращался в маленького мальчика. Он мог бы нанять кого-нибудь, и временами, когда Вере не удавалось оторваться от работы, он так и делал. Однако большую часть времени она неизменно посвящала ему. Рабски ему служила. И ни на минуту не теряла уверенности в том, что настанет день, когда он снова выйдет на сцену, сядет за рояль и покорит публику своей музыкой.