Гулд Джудит. Рапсодия

   Она взглянула на его пустой стакан.
   — Давайте я вам еще налью. И себе тоже. А вам, Манни?
   — Нет, спасибо.
   Миша наблюдал за ее быстрыми решительными движениями. Вот она поднялась на ноги, взяла его стакан, широкими шагами прошла к мини-бару. Облегающие кожаные брюки обрисовывали ее тугие ягодицы, черный свитер не скрывал упругую полную грудь. Да, несмотря на изящную худощавость, все изгибы и выпуклости у нее на месте. Это точно.
   Манни поймал его взгляд. Подмигнул. Чувственные вибрации, возникшие между Сириной и Мишей, от него не укрылись.
   Не обращая на него внимания, Миша снова перевел взгляд на Сирину.
   — Могу я вам чем-нибудь помочь?
   — Нет, спасибо, я справлюсь. Ах, черт!.. — Она рассмеялась своим хрипловатым чувственным смехом. — Пролила виски!
   Миша поспешно вскочил с места, прошел к мини-бару. Взял полотенце и начал вытирать лужицу на ковре.
   — Дайте мне. Это же я сделала.
   — Все нормально.
   Миша яростно тер ковер. Через минуту выпрямился, внимательно осмотрел то место, где была лужа.
   — Все, пятна нет.
   Он отдал ей полотенце, коснувшись своими длинными музыкальными пальцами ее руки. Сирина непроизвольно вздрогнула. Миша испуганно вскинул глаза и увидел, что лицо ее вспыхнуло яркой краской под легким загаром.
   Она почувствовала то же самое, что и он… То же захватывающее ощущение, предвещающее… Что? С самого первого взгляда его потянуло к ней. Она влечет его, как сирена. Он чувствует себя беспомощным перед ее очарованием. Словно околдованный. Это чисто физическая реакция, уговаривал он себя. Но такой он еще не испытывал ни с кем.
   Они вернулись обратно за стол. Манни взглянул на Мишу. Подавил зевок. Поднялся с места.
   — Надеюсь, вы меня извините. У меня завтра рано утром деловая встреча. — Он протянул руку Сирине. — Счастлив был познакомиться.
   Она тоже начала подниматься с места. Манни остановил ее:
   — Нет-нет, не вставайте. Я сам могу дойти до двери. — Он обернулся к Мише: — Продолжайте без меня. А я — в кровать. Завтра у меня трудный день.
   Миша поднял на него глаза. Повернулся к Сирине. Она ответила понимающим взглядом, улыбнулась.
   — Ну хорошо. — Он не сводил глаз с Сирины. — Выспись как следует, Манни.
   Манни вышел из номера, тихонько прикрыв за собой дверь. Миша подошел к дивану, на котором сидела Сирина.
   — Не возражаете? — Он указал на подушку рядом с ней.
   — Пожалуйста.
   Он сел, положил руку на спинку. Повернулся к ней.
   — Хорошо, что мы остались одни.
   Он ощущал возбуждающий аромат, исходивший от нее, чувствовал, как участился ее пульс. Она кивнула:
   — Да… это хорошо.
   Он заметил выжидательное выражение на ее лице. Осторожно обнял за плечи, привлек к себе, глядя в ее глаза. Она отреагировала моментально. Прижалась к нему, не спуская с него глаз. Губы их встретились. Они целовались все более яростно и страстно, с каждой секундой ощущая все больший голод. Им показалось, что предвкушение продолжалось целую вечность, однако уже через несколько минут они лихорадочно раздевали друг друга у нее в спальне. Сбросили одежду на пол. Стояли друг перед другом обнаженные, впитывая красоту собственных тел. Однако желание оказалось слишком сильным. Долго выдержать они не могли. Опустились на постель, слившись в объятии, сплетя руки, впившись губами в губы. Ласкали друг друга руками, губами, языком.
   Он вошел в нее стремительно и в то же время нежно. У Сирины перехватило дыхание. Она притянула его к себе. Он проникал в нее все глубже и глубже. Услышал стон наслаждения, сорвавшийся с ее губ. Ощутил, как в глубине его существа нарастает мощный шквал. Почувствовал себя всемогущим. Он в состоянии дать ей наслаждение, он ее завоевал, он обладает этим удивительным существом. Он вонзался в нее изо всех сил. Дрожь сотрясала ее тело. Она извивалась под ним, словно в судорогах.
   — О, Майкл… О, Майкл! Я… я…
   Она громко вскрикнула. С глухим стоном Миша изаерг в нее свое семя. Обессиленный, опустился на нее, покрывая поцелуями, прижимая ее к себе так, словно не собирался отпускать никогда.
   Потом они лежали молча, глядя друг на друга в тусклом свете. Длинные пальцы Миши гладили ее прекрасное тело. Он целовал ее волосы, лицо, шею. Сирина никогда еще не чувствовала себя такой желанной. И сама никогда раньше не испытывала такого желания ни к кому. Она гладила его длинные черные волосы, сильные плечи и грудь, отвечала на его поцелуи, вдыхая неповторимый мужской запах. Заглянула ему в глаза.
   — Это было похоже на мазурку.
   — Престиссимо.
   — Да, что-то вроде. Уж слишком стремительно. Закончилось, не успев начаться.
   — Ты разочарована?
   Он сжал ее плечи. Знал, что она не разочарована. Страсть захватила ее с такой же силой, как и его.
   — О нет! Это было чудесно. — Рука ее скользнула вниз по его животу, вниз, к тому, что составляло его мужскую гордость. — Просто чудесно.
   Миша заглянул в ее карие глаза, даже сейчас, при тусклом ночном свете, горевшие страстью.
   — На этот раз мы не будем торопиться. — Пальцы его тронули ее соски, моментально напрягшиеся. — На этот раз мы пойдем намного медленнее. Это будет адажио.
   Губы его приникли к ее груди. Сирина застонала, почувствовала, как ожил в ее руке его член.
   Вечный танец начался снова, на этот раз гораздо более медленный. Они без устали познавали друг друга.
   Насытившись, ощущая восхитительное утомление, очи лежали, не выпуская друг друга из объятий. Разговаривали, смеялись. Теперь они познавали друг друга уже на другом уровне: расспрашивали один другого о профессиональной жизни, семье, друзьях, о том, кто что любит и чего не любит.
   — А знаешь, ты играл на моем теле, как на музыкальном инструменте, — внезапно проговорила Сирина, прежде чем их обоих сморил сон.
   — В самом деле? И что же это за инструмент?
   — Я не знаю. Но ты великолепный музыкант.
   — А ты, Сирина Гиббонс, самый великолепный инструмент, на котором я когда-либо играл.
   Он поймал губами ее палец. Она заглянула ему в глаза:
   — Только, пожалуйста, запомни: мазурка — это хорошо, адажио — просто сказка, а вот ноктюрны я не люблю. Так что, пожалуйста, не надо ноктюрнов. От них мне становится грустно.
   Он крепче прижал ее к себе.
   — Обещаю, что никогда не буду играть тебе ноктюрны.
   Выступление в Концертном зале имени Дворжака принесло Мише оглушительный успех. И публика, и критики превозносили его до небес. Сам же он чувствовал, что никогда еще не играл с такой страстью. Раньше он планировал вернуться в Нью-Йорк перед следующим концертом, но теперь решил остаться в Праге и отпраздновать успех вместе с Сириной.
   Глазами влюбленного он видел Прагу еще более прекрасной и сказочной. Они вместе прошли по улицам, мощенным брусчаткой, от Вацлавской площади до Старого Города. Остановились полюбоваться знаменитыми астрономическими часами пятнадцатого века, из окошек которых один за другим появлялись сначала Христос, потом апостолы. Через час, когда скелет Смерти переворачивал стекло, они исчезали. После этого появлялся петух, взмахивал крыльями и кукарекал.
   Сирина взглянула на Мишу с легкой гримасой:
   — Жутковато, правда?
   — Да, не очень веселое напоминание, это уж точно. Забыв про калории, они зашли в знаменитую кофейню и от души наелись восхитительной выпечки.
   — Мне теперь придется снимать это длительной пешей прогулкой, — виновато проговорила Сирина. Миша взял ее руку.
   — Прекрасная мысль.
   Рука об руку они пересекли Карлов мост. Вдоволь насладились видом храма Святого Вита с его многочисленными часовнями, двориками и картинными галереями.
   — Похоже на грандиозные декорации к какому-нибудь фильму правда? — спросила Сирина.
   — А ты — как кинозвезда в этом фильме.
   Она смущенно улыбнулась. Похоже, что он говорит это искренне. Не то что другие мужчины, с которыми она встречалась раньше.
   Наконец она почувствовала утомление от прогулки и от множества впечатлений.
   — Может быть, вернемся в отель, выпьем чего-нибудь и примем душ перед обедом? Что скажешь?
   — Я боялся, что ты никогда об этом не спросишь. Он поцеловал ее в лоб.
   В отеле Миша заказал бутылку шампанского в номер. Вначале они пили в гостиной. Потом взяли бутылку в спальню. Быстро сняли с себя одежду, сплелись в тесном объятии, оставив шампанское выдыхаться на столике, упиваясь друг другом всю оставшуюся часть дня. Вечером они пошли в знаменитый ресторан «У художников». Ели копченую форель, баранину, мороженое.
   — Мне не следовало все это есть, — тяжело вздохнула Сирина. — Но это так вкусно.
   — Завтра оба сядем на диету.
   Сирина внезапно нахмурилась. Завтра… Завтра утром они расстанутся. Он поедет в Нью-Йорк перед следующим этапом своего турне, она уедет на очередные съемки, на этот раз в Париж.
   Миша заметил выражение ее лица. Потянулся к ней, взял за руку.
   — Что случилось, Сирина? Она вздохнула:
   — Так не хочется уезжать! Он сжал ее руку.
   — У нас еще вся ночь впереди.
   — Да, я знаю. Но не могу не думать о том, что будет… после.
   Сирина смотрела на него каким-то ищущим взглядом. Она и в самом деле чувствует себя несчастной от того, что они должны расстаться! Его захлестнула волна радости. Нет, ему вовсе не хотелось видеть ее несчастной, и все же… Она чувствует то же самое, что и он!
   Он обнял ее за плечи, привлек к себе. Заглянул в глаза.
   — Мы сможем встречаться. Мы это как-нибудь устроим. Обязательно устроим. Либо в Нью-Йорке, между поездками, либо… в пути.
   — Мы будем как корабли, проплывающие мимо в ночи. Мы оба так много путешествуем.
   — Послушай, мы обязательно что-нибудь придумаем. Например, если я буду в Лондоне, а ты в Париже, один из нас может быстренько махнуть туда и обратно. Вот мы и увидимся.
   — Надеюсь, что это так и будет.
   — А я в этом уверен. Поэтому верни обратно улыбку на свое прекрасное лицо.
   Она заставила себя улыбнуться. Однако он говорил так уверенно, что глаза ее загорелись при мысли о новых возможностях. Кажется, она для него не просто случайная знакомая, которую он скоро забудет.
   — Ты только подумай, Сирина, мы с тобой можем любить друг друга в любой точке земного шара.
   Их разбудил пронзительный телефонный звонок, прервав короткий сон после долгой и страстной ночной акробатики. Этой ночью они занимались любовью с лихорадочным жаром, сознавая, что наутро им придется расстаться. Даже зная о том, что рано утром их разбудят телефонным звонком, они никак не могли оторваться друг от друга. Всепоглощающая тяга друг к другу словно поработила их.
   — Хочешь принять душ? — спросил полусонный Миша, не выпуская ее из объятий.
   — Нет. Я хочу сохранить твой запах до самого Парижа, — шепнула она ему в ухо.
   Он заговорщически усмехнулся:
   — Тогда и я не буду.
   Они быстро оделись. Миша настаивал на том, что довезет се до аэропорта.
   — Это совсем необязательно.
   — Не возражай. Я хочу все оставшееся время быть с тобой, до последней минуты.
   Она яростно сжала его в объятиях.
   — Ты такой хороший, что даже не верится.
   — И ты тоже.
   Едва они приехали в аэропорт, как объявили посадку на ее рейс.
   — Ну, я пошла.
   Она никак не могла выпустить его руку.
   — До свидания, Сирина. Мы очень скоро увидимся снова. Она невесело засмеялась.
   — Да, уж пусть это так и будет. Он наклонился, поцеловал ее в губы.
   — Я люблю тебя.
   У нее перехватило дыхание.
   — И я тебя люблю.
   Она отвернулась и быстро пошла в туннель, чтобы он не заметил слезы на ее глазах.
   Миша долго смотрел ей вслед, пока она совсем не скрылась из вида. По дороге из аэропорта до Праги он смотрел в окно невидящим взглядом. Думал только о ней. Он уже ощущал сосущую пустоту внутри, невиданный всепоглощающий голод, который ничем не унять. Как это могло произойти? Внезапно он осознал, что познакомился с ней всего два дня назад. Всего два дня… Два коротких дня. А кажется, будто он знает ее всю жизнь. Он с изумлением поймал себя на том, что уже планирует их будущие встречи.
   Вещи упакованы. Все готово к отъезду в аэропорт на вечерний рейс. Осталось еще только одно дело. Он сел в машину, сказал Яну, куда ехать. Пражское гетто. Вчера он подумал о том, чтобы поехать туда вместе с Сириной, но потом решил, что это место он должен посетить один.
   Из окна машины он смотрел на улицы гетто, на дом, где жил знаменитый раввин Ло. У Старого еврейского кладбища попросил Яна остановиться. Вышел из машины, с изумлением оглядел разбросанные в беспорядке древние могильные плиты. Двенадцать тысяч могил на таком небольшом пространстве. Некоторые почти одна на другой, некоторые ушли под землю, многие плиты разрушились. Он прошел немного вперед и остановился. Дальше идти не хотелось.
   Он объехал практически весь мир. Чего только не повидал за это время. Однако это место потрясло его больше всего на свете. Оно словно не хотело его отпускать. Сердце наполнилось великой печалью. Нахлынули воспоминания. Бабушка Мария, дедушка Аркадий… Их давно уже нет в живых. Где их могилы? Навещает ли их хоть кто-нибудь? А ведь он сам столько времени о них даже не вспоминал, об этих редкостных, драгоценных людях. Все эти годы он жил в погоне за славой и успехом, в погоне за ночными удовольствиями, одержимый всем этим настолько, что почти забыл своих первых учителей и наставников. С чувством жгучего стыда Миша вспомнил, что долгое время не то что не целовал свою мезузу, но даже забывал взглянуть на нее.
   Он прошел еще немного в глубь кладбища. Снова остановился. Склонил голову. Глаза наполнились слезами.
   «Дедушка Аркадий, — шептал он, — прости меня. Прости за то, что забыл о вас с бабушкой Марией. Теперь я к вам вернулся. Сейчас мне больше чем когда бы то ни было нужно твое благословение. И твоя помощь. Дедушка, кажется, я нашел свою женщину. Ту, единственную. И она должна быть моей».

Глава 23

   — Сколько раз я тебе это повторял, Мании!
   Миша вскочил на ноги, отшвырнул партитуру. Ноты упали на персидский ковер.
   Видя, что Манни не отвечает, он еще больше разъярился:
   — Я не буду давать концерты в Москве! Никогда! И нигде в России я не буду выступать.
   Он гневно смотрел на своего агента, весь дрожа от ярости.
   Саша наблюдал за этой сценой из дальнего угла комнаты, по-видимому, нисколько не встревоженный Мишиной реакцией. Мании вынул идеально чистый носовой платок из заднего кармана брюк, начал нервно протирать очки. Пухлые пальцы двигались с нервозной неловкостью, но он тем не менее все протирал и протирал, вымещая на дорогих очках свое волнение.
   — Я… я… просто подумал…
   — Что ты подумал?
   Прежде чем Манни успел ответить, Миша пронзил его гневным взглядом и снова взорвался:
   — Я тебе скажу, что ты подумал. Ничего. Ровным счетом ничего! Ноль! Зеро! — Он начал расхаживать по комнате, направив указующий палец на Манни. — И знаешь почему? Потому что ты вообще не думал! Если бы ты о чем-нибудь думал, ты бы даже не заикнулся о такой возможности. О том, чтобы я играл в России.
   Манни смотрел на него, сцепив руки за спиной. Вначале лицо его выражало только стыд, который он и на самом деле испытывал. Однако теперь в нем начал нарастать гнев. Не нравилось ему и то, что Саша молча наблюдает за тем, как его тут разносят. В то же время он сознавал, что должен сделать все возможное, чтобы уговорить своего звездного клиента. И ему надо вести себя крайне осмотрительно с этим основным источником его доходов. Он в сотый раз напомнил себе, что неудачливые пианисты могут очень неплохо кормиться за счет выдающихся музыкантов.
   Через некоторое время ему удалось успокоиться.
   — Я очень даже об этом думал, Миша. Просто я решил, что за это время ты мог передумать. Прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как ты уехал из России.
   Миша опустился на обтянутую замшей софу, с турецкими подушками, расшитыми шелком. Обхватил руками голову, начал раскачиваться из стороны в сторону.
   — Манни, — произнес он более спокойным тоном, — я ведь рассказывал тебе о том, как они отняли у нас жилье и все, что там было. О том, как переселили нас в грязный гадюшник, набитый злобными пьяницами и проститутками. Как отняли все привилегии у моих родителей, как не позволяли мне учиться музыке у лучших преподавателей Московской консерватории, как в течение двух лет не давали нам разрешения на выезд.
   Он замолчал, глядя Манни в глаза. Манни сел в кресло напротив него.
   — Да, Миша, ты мне все это рассказывал много раз. Я могу понять всю вашу боль, все ваши страдания. Но может быть, пора забыть прошлое? Что было, то прошло. Теперь там совершенно другой режим. И Стены больше нет.
   — Мне на это наплевать. Они обращались с моей семьей как с грязью. И в России я выступать не буду, хоть это и моя родина.
   — Но… Миша… ты только подумай о том, сколько они предлагают! Нельзя же просто так за здорово живешь отказываться от таких денег!
   Миша бросил на него недобрый взгляд:
   — Тебе, может быть, и нельзя, а я откажусь.
   — Но… но… подумай только… тебя там встретят как героя. Ты можешь себе это представить? Бывший гражданин России, незаслуженно обиженный коммунистами… Тебя встретят с распростертыми объятиями. А какая реклама! Это же будет событие международного масштаба. Такую рекламу ни за какие деньги не купишь.
   — Я не собираюсь играть роль рекламного мальчика для новой России. Забудь об этом, Манни. Все. Дело закрыто. Манни беспокойно заерзал в своем кресле.
   — Миша… я просто не могу понять…
   — Я сказал: дело закрыто!
   Миша хлопнул по подушке, яростно глядя на Манни. На лбу у него вздулись вены.
   — Все, все.
   Манни понял, что перегнул палку. Если он хочет когда-нибудь добиться успеха, сейчас надо оставить эту тему.
   — Прости, Миша. Мне жаль, что я тебя расстроил. Больше мы об этом говорить не будем.
   — Да, не будем.
   — Ну, нам пора идти.
   Манни снова принял свой обычный бодрый вид. Кинул взгляд в сторону Саши. Тот моментально вскочил с места. Манни с довольным видом потирал руки.
   — Есть тут у нас одно неотложное дело. Миша не двинулся с места.
   — Сами сможете выйти?
   — А то! Ну пока, старичок. До встречи.
   Они вышли из комнаты. Миша услышал, как за ними закрылась входная дверь. Вздохнул, скинул туфли, положил ноги на кушетку, вытянулся во всю длину. Лежал, глядя в потолок, погруженный в свои мысли.
   Почему он так настойчиво выступает за поездку в Россию? Почему никак не хочет отступить? Уже четыре года подряд, с самого падения Берлинской стены, не дает покоя.
   По изменившемуся свету в комнате он понял, что солнце садится. Скоро пора отправляться к своим.
   И все же что-то здесь не так. В том, как Манни давит на него по поводу этой поездки в Россию, есть что-то… подозрительное. Да, от всего этого определенно плохо пахнет. Но что же это такое, черт возьми?
   Однако как только он вошел в спальню, все мысли о Манни, Саше, обо всем прочем улетучились как по мановению волшебной палочки. Сирина! Завтра она будет в Нью-Йорке. Он едва не застонал от предвкушения, взглянув на свою кровать. Меньше чем через двадцать четыре часа они с Сириной будут лежать здесь, держа друг друга в объятиях. Перед глазами встало ее прекрасное тело и все наслаждения, которые оно сулит. Он снова почувствовал дикий голод. С удивлением и страхом обнаружил, что возбудился при одной мысли о ней. Испытывает ли она такой же голод? Хочет ли его так же, как там, в Праге, на фоне той волшебной сказки? Он вспомнил, как они тогда шептали, что любят друг друга.
   Потом Миша не спеша разделся, наслаждаясь своим возбуждением. Неужели то, что они испытывают друг к другу, и в самом деле любовь? А может быть, все-таки мощное физическое влечение, животная похоть? Чистая химия?
   Он встал под душ. Не важно, как это называется. Такого он еще никогда в жизни не испытывал и с радостью готов отдаться этому, весь, без остатка.
   Соня не могла сдержать улыбку. Миша и Вера, сидевшие за столом напротив, не видели и не слышали ничего вокруг, увлеченные друг другом. Смеялись как дети. Как самые близкие, самые дорогие друзья. А может быть… как любовники… влюбленные? Об этом она даже не решалась думать. Но если бы, если бы только это оказалось возможно… Они просто идеальная пара во всех отношениях. Словно созданы друг для друга.
   Она заметила, что Дмитрий тоже незаметно наблюдает за ними. Наверняка думает о том же. Они много раз говорили с мужем на эту тему. Но он наверняка снова скажет, что Вера и Миша знают друг друга уже семь лет. За это время их отношения прошли все стадии. Теперь оба они сделали успешную карьеру. В деньгах они не нуждаются, так что никаких внешних препятствий к совместной жизни как будто нет. Вероятно, что-то этому мешает в них самих.
   Соня понимала, что муж прав. Сама она всю жизнь считала себя практичной женщиной. По ее мнению, Миша просто еще не насладился всеми радостями жизни. Хочет сорвать еще немного удовольствий, прежде чем остепениться и осесть. Но сколько еще времени это будет продолжаться?
   Сын улыбнулся ей:
   — Мама!
   Только сейчас она заметила, что он пристально на нее смотрит.
   — Да? В чем дело, Миша?
   — Ты куда-то от нас ушла.
   От него не укрылось одобрительное внимание, с которым мать наблюдала за ними с Верой. И он точно знал, о чем она думает. Она уже столько лет делает прозрачные намеки. Тактичностью мать никогда не отличалась.
   — Нет-нет, просто задумалась.
   — О чем?
   — Так… обо всем. — Она попыталась переменить тему: — А где Манни и Саша? Я ожидала их увидеть. Секретарша позвонила и сказала, что они не придут.
   У Миши явно испортилось настроение.
   — Я не знаю. Не знаю, что они там затевают. В голосе его послышалось раздражение.
   — Ты чем-то недоволен? — вставила Вера. — Чем они тебе не угодили?
   — Да-да, — поддержала ее Соня. — Что они такого сделали?
   — Вопрос не в том, что они сделали. Они без конца пытаются меня уговорить поехать в Россию. Работают с какими-то рекламщиками оттуда. По крайней мере я думаю, что оттуда.
   Соня положила вилку.
   — Да, с Манни и особенно с этим Сашей никогда ничего нельзя сказать наверняка. Возможно, они работают вместе с теми гангстерами, которых мы видели тогда на Брайтон-Бич. Тебе такая мысль не приходила в голову?
   — Нет. Я же не смогу сосредоточиться на своей музыке, если буду думать о таких вещах. С другой стороны, эти люди, кто бы он ни были, готовы заплатить мне огромные деньги за гастроли в России.
   Соня смотрела на сына, сдвинув брови.
   — Миша, я не хотела тебе об этом говорить… но, по-моему, тебе пора подыскать себе другого агента. Этот Манни наверняка связан с…
   — Мама, у тебя слишком живое воображение! Все это время Манни и Саша творили для меня чудеса. Заказывали лучшие концертные залы, договаривались с лучшими оркестрами. Я играю на самых престижных фестивалях. И компания звукозаписи процветает. Это просто феноменально. Мои компакт-диски расходятся мгновенно. Рекламу они организовали первоклассную. Чего еще я могу желать?!
   — Я тоже над этим думала, — неожиданно произнесла Вера. Миша резко обернулся к ней.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Все выглядит слишком хорошо. — Вера тщательно подбирала слова. — Как это им удается всегда — действительно всегда — резервировать для тебя лучшие концертные залы? В музыкальном мире все знают, как трудно получить многие из тех залов, в которых ты выступаешь постоянно. Звездам первой величины порой приходится ждать, а иногда и выступать в местах рангом ниже. А почему твои компакт-диски распродаются лучше всех остальных? И как получается, что они всегда выставлены в самых выигрышных местах? Пойми, я вовсе не хочу сказать, что они этого не заслуживают. Просто любопытно, как этой компании звукозаписи, которую создали Манни и Саша, с самого начала удалось достичь того, чего не могут порой добиться для своих артистов крупные, известные компании, работающие много лет?
   Соня одобрительно кивнула:
   — По-моему, тебе стоит прислушаться к Вериным словам. Я думаю о том же.
   Миша рассмеялся:
   — Возможно, у вас обеих чересчур развита интуиция, которой лишены мужчины.
   Он попытался воспринять их слова с легкостью, как нечто не имеющее большого значения, хотя в действительности они затронули проблему, которая давно уже беспокоила его самого. Он просто не хотел задумываться над этим.
   — Не думаю, что это имеет какое-либо отношение к женской интуиции, — услышали они голос Дмитрия, который до этого не произнес ни слова.
   Все обернулись к нему.
   — Что ты хочешь сказать, папа? Дмитрий откашлялся.
   — Я согласен с мамой. По-моему, тебе пора подыскать себе другого агента. У меня появилось такое ощущение, что Манни и Саше нельзя доверять.
   — Это что, из-за того дурацкого обеда в Брайтон-Бич? Или, может быть, ты думаешь, что они любовники? Или что-нибудь в этом роде?
   — Нет. Разумеется, нет. Мне абсолютно безразлично, любовники они или кто-то там еще. Но мне совсем не нравится то, что они каким-то образом связаны с теми людьми. Потому что в таком случае и ты окажешься косвенным образом замешан в их делах.
   — Да я даже не знаю, кто они, те люди.
   — Тебе и необязательно это знать, сынок. Случись что, и окружающие решат, что ты с ними заодно. — Дмитрий снова откашлялся. — Я не отрицаю, что Манни и Саша хорошо поработали для тебя. Но они слишком скрытны, в особенности в том, что касается звукозаписи и вообще всего этого бизнеса. Каждый раз, когда я поднимаю этот вопрос, они уходят от ответа. Короче говоря, я чувствую, что это дело плохо пахнет.