Страница:
Забота Корал о судьбе Сирины объяснялась не только финансовыми соображениями. Она относилась к этой главной своей ценности с искренней теплотой, чувствовала ответственность за нее. Похоже, что профессиональная ответственность здесь смешана с материнским чувством. Отсюда и желание защитить Сирину от себя самой, от собственных инстинктов, порой заводящих ее слишком далеко, и от внешнего мира с его хищниками вроде Майкла Левина.
При мысли о блестящем молодом музыканте она вспомнила, что так и не спросила Сирину кое о чем. Откашлялась.
— Сирина… а почему ты решила сделать остановку в Киото?
Сирина вскинула голову. Черные глаза сверкнули.
— Мы там встречаемся с Майклом Левиным.
Она произнесла это с решимостью, отметавшей всякие возражения.
— Понятно. Он там выступает?
— Да. По-моему, он собирается сделать мне предложение, Корал. Вероятно, он уже попросил у жены развод.
Эта новость Корал совсем не понравилась. Однако она ничем не выдала своих чувств. Она сделала все, что могла. И в любом случае Сирина все равно ее не послушает.
— Ну хорошо, — произнесла она мягко. — Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе.
— Обещаю.
Сирина искоса взглянула на Корал. Как?! Никакой нотации по поводу встречи с Майклом в Киото?! Чудеса, да и только.
— Ну, мне пора, — сказала Корал. — Мы с Брэнди кое-что запланировали, так что я не увижу тебя до отъезда. Салли отвезет тебя в аэропорт, как всегда. Поцелуй меня на прощание.
Сирина встала, крепко обняла Корал, расцеловала в обе щеки.
— Не волнуйся, Корал. Все будет в порядке, я уверена.
— Надеюсь. — Внезапно Корал почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Как странно… Она расправила плечи, взяла сумочку. — Не отвлекайся, не провожай меня.
— Хорошо. У меня еще полно работы.
Корал повернулась, направилась к огромному холлу. Она сегодня выглядит старше, чем обычно, подумала Сирина. Подчиняясь внезапному импульсу, быстро подошла к Корал сзади, обняла за талию. Та резко обернулась, в глазах появилось выражение благодарности. Уже в лифте Сирина еще раз поцеловала ее, на этот раз в губы. Двери лифта закрылись, Корал исчезла из виду.
Миша захлопнул последний чемодан. Закрыл замки, поставил рядом с другими. Опустился на кровать, оглядел ровный ряд чемоданов и дорожных сумок. Вздохнул. Предстоящая поездка в Японию вызывала в нем противоречивые чувства. С одной стороны, он ее ждет с нетерпением. В прошлые гастроли в Токио и Киото у него не оставалось времени ни на что, кроме репетиций и выступлений. И еще на еду и сон. Он почти не видел страну. На этот раз все будет иначе. На этот раз у него хватит времени на то, чтобы познакомиться с культурой этой загадочной страны, которая давно уже его интригует. С другой стороны, в Японии он должен увидеться с Сириной. Сейчас он не мог определить свои чувства по поводу предстоящей встречи. Он не сомневался в том, что, как только увидит ее, в нем снова проснется неукротимое желание, как всегда. Но есть ли что-нибудь за этим? Хочет ли он от нее чего-нибудь, кроме утоления физической страсти? Он знал, что Сирина ждет от него известия о том, что он предложил Вере развод. Он сам ей это пообещал. Он и себя убедил в том, что хочет именно этого. Однако сейчас он еще меньше в чем-либо уверен, чем раньше. Да, он испытывает все то же мощное влечение к Сирине, и в то же время ему нужна Вера. Он… да, он любит ее. В спальню вошел Манни, бесшумно ступая по ковру в своих туфлях от Лобба, сделанных на заказ.
— Ну что, ты готов, старина? Миша с удивлением взглянул на него:
— Я — да. А ты?
— Саша заканчивает все приготовления. У нас еще уйма времени. Мы ведь улетаем только послезавтра.
— Не ожидал увидеть тебя сегодня.
— Я звонил. Вера сказала, что ты заканчиваешь упаковывать вещи. Поэтому я решил зайти поговорить с тобой, если ты ничего не имеешь против.
— Да нет.
Миша удивленно смотрел на Манни. Что за экстренность? Почему он не мог просто позвонить?
— Вот и прекрасно, старичок. Вот и прекрасно.
Миша поднялся, прошел в кабинет с книжными стеллажами по стенам. Подошел в столику с напитками.
— Что будешь пить?
— На два пальца виски. И две капли воды. Миша налил. Подал ему. Налил немного виски и себе, положил кубик льда.
— За Японию! — поднял стакан Манни. Миша ответил без особого энтузиазма:
— За Японию.
Некоторое время они молча пили.
— Что у тебя на уме, Манни? — наконец спросил Миша. Манни смущенно заерзал в кресле.
— Видишь ли… я хотел еще раз поговорить о поездке в Россию.
Мишино лицо застыло. Глаза вспыхнули яростью. Похоже, любое упоминание о России затрагивает в нем какой-то нерв, вибрирующий привычной ненавистью к той стране, где он родился.
— Я знаю, тебя эта тема раздражает, — поспешно начал Манни, опасаясь, что Миша его прервет и потребует прекратить разговор, — но тут есть нечто такое, что я просто обязан с тобой обсудить. — Голос его звучал непривычно серьезно. — Пожалуйста, Миша, выслушай меня. Очень тебя прошу. Просто выслушай, прежде чем меня прогнать.
Он смотрел умоляюще, что также не вязалось с Манни Цигель-маном. Миша нехотя кивнул.
Манни сделал глоток виски и начал свою хорошо подготовленную и отрепетированную речь:
— Твои компакт-диски прекрасно расходятся. Концерты зарезервированы надолго вперед. Так было с самого начала… Но как долго это будет продолжаться? Кто может это предсказать? Весь фундамент может неожиданно рухнуть. Продажа компакт-дисков может прекратиться, так же как и концерты. Это все вещи непредсказуемые.
Миша пристально смотрел на него.
— Почему это моя карьера может внезапно полететь вниз, если я играю так же хорошо, как и раньше? Что, люди вдруг перестанут ходить на мои концерты? Или перестанут покупать мои диски? Почему, Манни? В том, что ты говоришь, я не вижу никакого смысла. Вы С Сашей просто хватаетесь за соломинку, пытаясь склонить меня к гастролям в России.
Миша откинулся на спинку кресла. Расслабился. Сделал глоток виски, ожидая ответа. Интересно, как он вывернется? Его агент такой изобретательный. Шарики и винтики в этой голове не устают вертеться, изобретая все новые и новые махинации.
Манни откашлялся.
— Ты прав. Настоящие любители классической музыки и твои истинные почитатели, конечно, не перестанут ходить на твои концерты и покупать твои диски. Во всяком случае, не сразу. Но — и это очень большое «но» — может появиться какой-нибудь новый талант, и многие из твоих поклонников переметнутся на кого-то нового, молодого, свежего. Или просто не такого, как ты. Надо смотреть правде в глаза, Миша: ты уже не вундеркинд. Этот период твоей жизни закончился, а с ним и часть твоего очарования, независимо от того, как ты играешь.
Манни остановился. Сделал еще глоток. Остается надеяться, что он не оскорбил Мишу и в то же время заставил его задуматься.
Миша переваривал услышанное. В словах Манни, конечно, есть доля правды. Особенно если артист слишком уж на виду, даже редкостно талантливый. Существует тонкая грань между тем, чтобы достаточно показываться публике и в то же время не надоесть. Эту грань очень сложно уловить, если вообще возможно. Знал он и то, что многие из его поклонников переменчивы и непостоянны, их симпатии зависят от моды, высказываний критиков, индустрии звукозаписи. Такие — а их немало — забудут о нем в один момент, как только в музыкальном мире появится новое чудо.
И тем не менее эти проблемы не слишком его волновали. По крайней мере сейчас. Он знал, что все еще очень популярен, и не сомневался в собственных возможностях. Никогда еще он не играл лучше, чем сейчас. И в конце концов, существует определенный контингент истинных любителей музыки, которые не покинут его, пока он играет так же хорошо, как сейчас. Они не пляшут под дудочку модных веяний. Им нужно настоящее искусство. Что же касается дальнейшего… подумаем об этом, когда придет время.
— Есть прекрасный способ справиться с этим положением, — заспешил Манни, — пока оно не превратилось в серьезную проблему. Российские гастроли могут подстегнуть твою популярность. Вот послушай. Я уже говорил тебе, что это можно будет представить как жест великодушия с твоей стороны. Ты только вообрази — возвращение на родину впервые с самого детства! Возвращение к собственным корням, ставшее возможным после падения коммунистического режима. Я уже вижу газетные заголовки: «Михаил Левин наконец простил Россию за зло, причиненное ему и его родителям». — Манни на секунду замолчал, ожидая реакции. Ее не последовало, и он лихорадочно продолжил свою речь: — Такой жест неизбежно привлечет всеобщее внимание. Международное. Ты только представь себе, что будет в прессе! А если пресса тебя не трогает, подумай о том, какие это сулит деньги.
Миша только отмахнулся.
— Они же предлагают целое состояние, Миша! Хотят заключить договор на пять лет, по два концерта в год. И все. Будешь выступать только в Москве и Санкт-Петербурге. Столько денег!
Миша поднял руку. Однако Манни уже не мог остановиться, захваченный собственным возбуждением.
— Подожди, подожди! Подумай о поступлениях от записей, от компакт-дисков. Это совсем другие деньги, и в течение целых пяти лет! Люди будут с нетерпением ждать твоих приездов, и с таким же нетерпением они будут ждать, когда выйдут твои компакт-диски. А в конце этих пяти лет мы закажем весь набор. Это же золотая жила! Ты же сможешь получить больше денег, чем за все прошедшее время.
Миша улыбнулся.
— Манни… Подумал ли ты и те продюсеры, с которыми ты разговаривал — кто бы они ни были, — подумали вы о том, что сейчас творится в России? Ты хоть раз спросил себя, откуда в России возьмутся такие деньги? И кто из русских в состоянии заплатить за билет на мой концерт? Кто заполнит концертные залы?
Манни махнул рукой:
— Страна, может быть, и разорена, но, поверь мне, там крутятся огромные деньги. Не волнуйся, мы с Сашей заполним тебе концертные залы людьми с тугими кошельками и драгоценностями, одетыми в костюмы, сшитые на заказ.
Миша задумчиво смотрел на него, сцепив руки под подбородком. Допил виски, поставил стакан на стол.
— Манни, ты прекрасно знаешь, кто эти люди с тугими кошельками. Мерзавцы и бандиты. Они разграбили все, что можно, все, до чего дотянулись их жадные руки. Это они высасывают последние соки из страны, оставляя прочих голодать. Таких полно в «Палас-отеле» в Санкт-Морице, и в Монте-Карло их полно. Они заполонили лучшие отели и рестораны мира. Тратят награбленные деньги.
Возбуждение Манни понемногу улеглось. Теперь он смотрел на Мишу с несчастным выражением на лице.
— Это верно в какой-то степени. Но зато у них есть деньги, чтобы ходить на твои концерты и покупать твои записи. И потом, не все они обязательно бандиты. Некоторые просто воспользовались возможностями, открывшимися при падении коммунизма.
— Я тебя умоляю, Манни! Ты что, в самом деле хочешь, чтобы я играл для такой публики?! Хочешь, чтобы я их как бы легализовал тем, что согласился выступать перед ними?
Манни неловко заерзал в кресле.
— Я не думаю…
— Может быть, когда-нибудь я и поеду в Россию, буду играть там. Но не для таких людей. Не для бандитов.
— Это твое последнее слово?
— Да, это мое окончательное решение. А теперь иди домой и помоги Саше готовиться к отъезду. Я хочу побыть один.
Манни с трудом поднялся на ноги, почти физически ощущая горечь поражения.
Вера сидела на кухне за большим антикварным сосновым столом, прихлебывая кофе н делая пометки в записной книжке. Рядом лежали листы бумаги с записями, в которых она тоже что-то помечала. Она уже отправила Ники в детский сад и теперь еще раз перепроверяла, что назначено на сегодня, составляла список телефонных звонков, на которые необходимо ответить.
Вошел Миша.
— Манни звонил, — подняла она голову. — Сказал, что машина будет через несколько минут. Марио уже отнес твой багаж в холл.
Вера снова наклонила голову к записной книжке, в надежде скрыть свое расстройство от того, что он уезжает.
— Спасибо.
Она всегда так занята, подумал Миша. Ведет дом, ведет работу в аукционном доме, заботится о Ники… и о нем. И все без единого слова упрека.
Он пододвинул стул, сел рядом с ней.
— Вера… Я рад, что мы с тобой поговорили. И хочу, чтобы ты знала… я… как-нибудь постараюсь… исправить… то, что натворил.
Вера сделала глоток кофе. Поставила чашку, стараясь не смотреть на него.
— Что бы ты ни решил, давай попытаемся вести себя как цивилизованные люди. — Она нервно вертела обручальное кольцо на пальце. — Ты знаешь мое отношение. Я… я все равно тебя люблю. И приму в любом случае. Но я хочу нормального отношения.
Он молча кивнул. Ему хотелось сказать, что он тоже любит ее. Но вероятно, сейчас она эти слова не воспримет. Прежде чем он успел что-либо сказать, загудел зуммер домофона. Прибыла машина. Пора ехать в аэропорт.
Вера поднялась.
— Ну иди же. Не стоит заставлять водителя ждать.
Несколько мгновений он стоял в нерешительности. Потом неожиданно для самого себя подошел к ней, положил руки ей на плечи и поцеловал в губы. Оторвался, посмотрел ей в глаза. Вера встретила его взгляд. Ей так хотелось прижаться к нему и не отпускать. Но она не решалась.
Миша на мгновение сжал ее плечи. Резко повернулся и вышел. Глаза ее наполнились слезами. Она смотрела ему вслед, повторяя про себя: «Пожалуйста, вернись ко мне! Вернись к нам с Ники!»
Миша нервно переминался с ноги на ногу в ожидании лифта. Взгляд его упал на мезузу над дверью. Ту, которую он купил много лет назад вместо отнятой, московской, дедушки Аркадия. Он потянулся, провел пальцами по холодному металлу. Внезапно осознал, как давно он не вспоминал старика. Интересно, что сказал бы его наставник о его теперешней жизни? Кажется, он уже знает ответ. Ничего хорошего. Сказал бы, наверное, что страсти взяли над ним верх в ущерб добродетели.
«Прости меня, дедушка Аркадий, — взмолился он. — Прости и помоги. Я совсем растерялся. Сам себя не понимаю».
Миша благоговейно коснулся мезузы губами. Услышал, что пришел лифт, и поспешно вытер слезы с глаз.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 36
При мысли о блестящем молодом музыканте она вспомнила, что так и не спросила Сирину кое о чем. Откашлялась.
— Сирина… а почему ты решила сделать остановку в Киото?
Сирина вскинула голову. Черные глаза сверкнули.
— Мы там встречаемся с Майклом Левиным.
Она произнесла это с решимостью, отметавшей всякие возражения.
— Понятно. Он там выступает?
— Да. По-моему, он собирается сделать мне предложение, Корал. Вероятно, он уже попросил у жены развод.
Эта новость Корал совсем не понравилась. Однако она ничем не выдала своих чувств. Она сделала все, что могла. И в любом случае Сирина все равно ее не послушает.
— Ну хорошо, — произнесла она мягко. — Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе.
— Обещаю.
Сирина искоса взглянула на Корал. Как?! Никакой нотации по поводу встречи с Майклом в Киото?! Чудеса, да и только.
— Ну, мне пора, — сказала Корал. — Мы с Брэнди кое-что запланировали, так что я не увижу тебя до отъезда. Салли отвезет тебя в аэропорт, как всегда. Поцелуй меня на прощание.
Сирина встала, крепко обняла Корал, расцеловала в обе щеки.
— Не волнуйся, Корал. Все будет в порядке, я уверена.
— Надеюсь. — Внезапно Корал почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Как странно… Она расправила плечи, взяла сумочку. — Не отвлекайся, не провожай меня.
— Хорошо. У меня еще полно работы.
Корал повернулась, направилась к огромному холлу. Она сегодня выглядит старше, чем обычно, подумала Сирина. Подчиняясь внезапному импульсу, быстро подошла к Корал сзади, обняла за талию. Та резко обернулась, в глазах появилось выражение благодарности. Уже в лифте Сирина еще раз поцеловала ее, на этот раз в губы. Двери лифта закрылись, Корал исчезла из виду.
Миша захлопнул последний чемодан. Закрыл замки, поставил рядом с другими. Опустился на кровать, оглядел ровный ряд чемоданов и дорожных сумок. Вздохнул. Предстоящая поездка в Японию вызывала в нем противоречивые чувства. С одной стороны, он ее ждет с нетерпением. В прошлые гастроли в Токио и Киото у него не оставалось времени ни на что, кроме репетиций и выступлений. И еще на еду и сон. Он почти не видел страну. На этот раз все будет иначе. На этот раз у него хватит времени на то, чтобы познакомиться с культурой этой загадочной страны, которая давно уже его интригует. С другой стороны, в Японии он должен увидеться с Сириной. Сейчас он не мог определить свои чувства по поводу предстоящей встречи. Он не сомневался в том, что, как только увидит ее, в нем снова проснется неукротимое желание, как всегда. Но есть ли что-нибудь за этим? Хочет ли он от нее чего-нибудь, кроме утоления физической страсти? Он знал, что Сирина ждет от него известия о том, что он предложил Вере развод. Он сам ей это пообещал. Он и себя убедил в том, что хочет именно этого. Однако сейчас он еще меньше в чем-либо уверен, чем раньше. Да, он испытывает все то же мощное влечение к Сирине, и в то же время ему нужна Вера. Он… да, он любит ее. В спальню вошел Манни, бесшумно ступая по ковру в своих туфлях от Лобба, сделанных на заказ.
— Ну что, ты готов, старина? Миша с удивлением взглянул на него:
— Я — да. А ты?
— Саша заканчивает все приготовления. У нас еще уйма времени. Мы ведь улетаем только послезавтра.
— Не ожидал увидеть тебя сегодня.
— Я звонил. Вера сказала, что ты заканчиваешь упаковывать вещи. Поэтому я решил зайти поговорить с тобой, если ты ничего не имеешь против.
— Да нет.
Миша удивленно смотрел на Манни. Что за экстренность? Почему он не мог просто позвонить?
— Вот и прекрасно, старичок. Вот и прекрасно.
Миша поднялся, прошел в кабинет с книжными стеллажами по стенам. Подошел в столику с напитками.
— Что будешь пить?
— На два пальца виски. И две капли воды. Миша налил. Подал ему. Налил немного виски и себе, положил кубик льда.
— За Японию! — поднял стакан Манни. Миша ответил без особого энтузиазма:
— За Японию.
Некоторое время они молча пили.
— Что у тебя на уме, Манни? — наконец спросил Миша. Манни смущенно заерзал в кресле.
— Видишь ли… я хотел еще раз поговорить о поездке в Россию.
Мишино лицо застыло. Глаза вспыхнули яростью. Похоже, любое упоминание о России затрагивает в нем какой-то нерв, вибрирующий привычной ненавистью к той стране, где он родился.
— Я знаю, тебя эта тема раздражает, — поспешно начал Манни, опасаясь, что Миша его прервет и потребует прекратить разговор, — но тут есть нечто такое, что я просто обязан с тобой обсудить. — Голос его звучал непривычно серьезно. — Пожалуйста, Миша, выслушай меня. Очень тебя прошу. Просто выслушай, прежде чем меня прогнать.
Он смотрел умоляюще, что также не вязалось с Манни Цигель-маном. Миша нехотя кивнул.
Манни сделал глоток виски и начал свою хорошо подготовленную и отрепетированную речь:
— Твои компакт-диски прекрасно расходятся. Концерты зарезервированы надолго вперед. Так было с самого начала… Но как долго это будет продолжаться? Кто может это предсказать? Весь фундамент может неожиданно рухнуть. Продажа компакт-дисков может прекратиться, так же как и концерты. Это все вещи непредсказуемые.
Миша пристально смотрел на него.
— Почему это моя карьера может внезапно полететь вниз, если я играю так же хорошо, как и раньше? Что, люди вдруг перестанут ходить на мои концерты? Или перестанут покупать мои диски? Почему, Манни? В том, что ты говоришь, я не вижу никакого смысла. Вы С Сашей просто хватаетесь за соломинку, пытаясь склонить меня к гастролям в России.
Миша откинулся на спинку кресла. Расслабился. Сделал глоток виски, ожидая ответа. Интересно, как он вывернется? Его агент такой изобретательный. Шарики и винтики в этой голове не устают вертеться, изобретая все новые и новые махинации.
Манни откашлялся.
— Ты прав. Настоящие любители классической музыки и твои истинные почитатели, конечно, не перестанут ходить на твои концерты и покупать твои диски. Во всяком случае, не сразу. Но — и это очень большое «но» — может появиться какой-нибудь новый талант, и многие из твоих поклонников переметнутся на кого-то нового, молодого, свежего. Или просто не такого, как ты. Надо смотреть правде в глаза, Миша: ты уже не вундеркинд. Этот период твоей жизни закончился, а с ним и часть твоего очарования, независимо от того, как ты играешь.
Манни остановился. Сделал еще глоток. Остается надеяться, что он не оскорбил Мишу и в то же время заставил его задуматься.
Миша переваривал услышанное. В словах Манни, конечно, есть доля правды. Особенно если артист слишком уж на виду, даже редкостно талантливый. Существует тонкая грань между тем, чтобы достаточно показываться публике и в то же время не надоесть. Эту грань очень сложно уловить, если вообще возможно. Знал он и то, что многие из его поклонников переменчивы и непостоянны, их симпатии зависят от моды, высказываний критиков, индустрии звукозаписи. Такие — а их немало — забудут о нем в один момент, как только в музыкальном мире появится новое чудо.
И тем не менее эти проблемы не слишком его волновали. По крайней мере сейчас. Он знал, что все еще очень популярен, и не сомневался в собственных возможностях. Никогда еще он не играл лучше, чем сейчас. И в конце концов, существует определенный контингент истинных любителей музыки, которые не покинут его, пока он играет так же хорошо, как сейчас. Они не пляшут под дудочку модных веяний. Им нужно настоящее искусство. Что же касается дальнейшего… подумаем об этом, когда придет время.
— Есть прекрасный способ справиться с этим положением, — заспешил Манни, — пока оно не превратилось в серьезную проблему. Российские гастроли могут подстегнуть твою популярность. Вот послушай. Я уже говорил тебе, что это можно будет представить как жест великодушия с твоей стороны. Ты только вообрази — возвращение на родину впервые с самого детства! Возвращение к собственным корням, ставшее возможным после падения коммунистического режима. Я уже вижу газетные заголовки: «Михаил Левин наконец простил Россию за зло, причиненное ему и его родителям». — Манни на секунду замолчал, ожидая реакции. Ее не последовало, и он лихорадочно продолжил свою речь: — Такой жест неизбежно привлечет всеобщее внимание. Международное. Ты только представь себе, что будет в прессе! А если пресса тебя не трогает, подумай о том, какие это сулит деньги.
Миша только отмахнулся.
— Они же предлагают целое состояние, Миша! Хотят заключить договор на пять лет, по два концерта в год. И все. Будешь выступать только в Москве и Санкт-Петербурге. Столько денег!
Миша поднял руку. Однако Манни уже не мог остановиться, захваченный собственным возбуждением.
— Подожди, подожди! Подумай о поступлениях от записей, от компакт-дисков. Это совсем другие деньги, и в течение целых пяти лет! Люди будут с нетерпением ждать твоих приездов, и с таким же нетерпением они будут ждать, когда выйдут твои компакт-диски. А в конце этих пяти лет мы закажем весь набор. Это же золотая жила! Ты же сможешь получить больше денег, чем за все прошедшее время.
Миша улыбнулся.
— Манни… Подумал ли ты и те продюсеры, с которыми ты разговаривал — кто бы они ни были, — подумали вы о том, что сейчас творится в России? Ты хоть раз спросил себя, откуда в России возьмутся такие деньги? И кто из русских в состоянии заплатить за билет на мой концерт? Кто заполнит концертные залы?
Манни махнул рукой:
— Страна, может быть, и разорена, но, поверь мне, там крутятся огромные деньги. Не волнуйся, мы с Сашей заполним тебе концертные залы людьми с тугими кошельками и драгоценностями, одетыми в костюмы, сшитые на заказ.
Миша задумчиво смотрел на него, сцепив руки под подбородком. Допил виски, поставил стакан на стол.
— Манни, ты прекрасно знаешь, кто эти люди с тугими кошельками. Мерзавцы и бандиты. Они разграбили все, что можно, все, до чего дотянулись их жадные руки. Это они высасывают последние соки из страны, оставляя прочих голодать. Таких полно в «Палас-отеле» в Санкт-Морице, и в Монте-Карло их полно. Они заполонили лучшие отели и рестораны мира. Тратят награбленные деньги.
Возбуждение Манни понемногу улеглось. Теперь он смотрел на Мишу с несчастным выражением на лице.
— Это верно в какой-то степени. Но зато у них есть деньги, чтобы ходить на твои концерты и покупать твои записи. И потом, не все они обязательно бандиты. Некоторые просто воспользовались возможностями, открывшимися при падении коммунизма.
— Я тебя умоляю, Манни! Ты что, в самом деле хочешь, чтобы я играл для такой публики?! Хочешь, чтобы я их как бы легализовал тем, что согласился выступать перед ними?
Манни неловко заерзал в кресле.
— Я не думаю…
— Может быть, когда-нибудь я и поеду в Россию, буду играть там. Но не для таких людей. Не для бандитов.
— Это твое последнее слово?
— Да, это мое окончательное решение. А теперь иди домой и помоги Саше готовиться к отъезду. Я хочу побыть один.
Манни с трудом поднялся на ноги, почти физически ощущая горечь поражения.
Вера сидела на кухне за большим антикварным сосновым столом, прихлебывая кофе н делая пометки в записной книжке. Рядом лежали листы бумаги с записями, в которых она тоже что-то помечала. Она уже отправила Ники в детский сад и теперь еще раз перепроверяла, что назначено на сегодня, составляла список телефонных звонков, на которые необходимо ответить.
Вошел Миша.
— Манни звонил, — подняла она голову. — Сказал, что машина будет через несколько минут. Марио уже отнес твой багаж в холл.
Вера снова наклонила голову к записной книжке, в надежде скрыть свое расстройство от того, что он уезжает.
— Спасибо.
Она всегда так занята, подумал Миша. Ведет дом, ведет работу в аукционном доме, заботится о Ники… и о нем. И все без единого слова упрека.
Он пододвинул стул, сел рядом с ней.
— Вера… Я рад, что мы с тобой поговорили. И хочу, чтобы ты знала… я… как-нибудь постараюсь… исправить… то, что натворил.
Вера сделала глоток кофе. Поставила чашку, стараясь не смотреть на него.
— Что бы ты ни решил, давай попытаемся вести себя как цивилизованные люди. — Она нервно вертела обручальное кольцо на пальце. — Ты знаешь мое отношение. Я… я все равно тебя люблю. И приму в любом случае. Но я хочу нормального отношения.
Он молча кивнул. Ему хотелось сказать, что он тоже любит ее. Но вероятно, сейчас она эти слова не воспримет. Прежде чем он успел что-либо сказать, загудел зуммер домофона. Прибыла машина. Пора ехать в аэропорт.
Вера поднялась.
— Ну иди же. Не стоит заставлять водителя ждать.
Несколько мгновений он стоял в нерешительности. Потом неожиданно для самого себя подошел к ней, положил руки ей на плечи и поцеловал в губы. Оторвался, посмотрел ей в глаза. Вера встретила его взгляд. Ей так хотелось прижаться к нему и не отпускать. Но она не решалась.
Миша на мгновение сжал ее плечи. Резко повернулся и вышел. Глаза ее наполнились слезами. Она смотрела ему вслед, повторяя про себя: «Пожалуйста, вернись ко мне! Вернись к нам с Ники!»
Миша нервно переминался с ноги на ногу в ожидании лифта. Взгляд его упал на мезузу над дверью. Ту, которую он купил много лет назад вместо отнятой, московской, дедушки Аркадия. Он потянулся, провел пальцами по холодному металлу. Внезапно осознал, как давно он не вспоминал старика. Интересно, что сказал бы его наставник о его теперешней жизни? Кажется, он уже знает ответ. Ничего хорошего. Сказал бы, наверное, что страсти взяли над ним верх в ущерб добродетели.
«Прости меня, дедушка Аркадий, — взмолился он. — Прости и помоги. Я совсем растерялся. Сам себя не понимаю».
Миша благоговейно коснулся мезузы губами. Услышал, что пришел лифт, и поспешно вытер слезы с глаз.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Осень 1999 года
Верхний Уэст-Сайд, Манхэттен
Пожилой россиянин вошел из холла в просторную гостиную в сопровождении неизменных охранников в неизменных черных кожаных плащах и ковбойских ботинках. Погрузил ступни в толстый пушистый ковер, оглядел огромную комнату с дорогой мебелью, картинами и скульптурами. Сквозь французские двери виднелась круговая терраса с массой вечнозеленых растений, высоко над головами простых смертных, над шумом городских улиц.
Один из громил даже присвистнул:
— Вот это да! Культурно жить не запретишь. Второй круто развернулся:
— Твою мать!
— Оставайтесь здесь! — приказал пожилой, не обращая внимания на их восторги. Он прошел к французским дверям, вышел на террасу. Остановился у перил, глядя на город. День выдался прохладный, но ясный. Он мог разглядеть мост имени Джорджа Вашингтона к северу и даже сады Нью-Джерси. Да, некоторые люди умеют жить! И умеют со вкусом тратить деньги. Деньги, которые получили отчасти благодаря ему.
Он мог распознать в людях признаки хорошего вкуса и утонченности, когда они попадались на его пути, и всегда им завидовал. Такие люди неизменно вызывали в нем враждебность. Держатся, как правило, свысока, не воздают ему должное.
Он устал от этого задавалы. Ему все это осточертело. Поэтому он и приехал сюда сегодня. Он сделал последнее предложение — невероятно щедрое, но все же не разорительное для него и его организации с учетом будущих прибылей. Если, конечно, Михаил Левин его примет. С именем Левина в качестве вывески они без проблем смогут снять и заполнить лучшие концертные залы, продавать компакт-диски, заключать договора с огромными прибылями. У них все готово, все на мази. Требуется лишь громкое имя, чтобы запустить гигантскую машину в движение. И он намерен получить ответ сегодня же, здесь, на его территории. Он скоро должен вернуться. Ошеломим его неожиданным появлением, так, чтобы испугался как следует. Если ему удастся уговорить Левина, все в порядке, никакие дальнейшие действия не понадобятся. Если же нет… там будет видно.
Фактически Левин абсолютно беззащитен. У него есть жена, ребенок и любовница. Их всех можно использовать, чтобы заставить его сотрудничать.
Он, конечно, знал, что сегодня Михаил отбыл в Японию. Лучшего времени не найти. Левин с любовницей — в Японии, его «друзья» — в Японии, жена с ребенком — здесь.
Он вернулся в гостиную. Один из его сторожевых псов рассматривал мебель и картины, другой, растянувшись на диване, листал какую-то книгу.
— Ни хрена не разберу, — поднял он глаза на пожилого россиянина.
Тот не обратил на него внимания. Подошел к столику с напитками, налил себе виски с содовой в старинный хрустальный бокал, выпил одним махом. Налил еще. Сделал глоток и поставил бокал на стол, услышав, как открывается входная дверь. Прошел на середину комнаты и остановился, широко расставив ноги. Молодой человек с ключами и портфелем в руке вошел в арку, соединявшую гостиную с холлом. Остановился как вкопанный, увидев гостей. Лицо его побелело. Несколько секунд он не мог произнести ни слова. Наконец обрел дар речи:
— Какого хрена вы здесь делаете? И как, черт побери, вы сюда попали?
— А не важно. — Старик повернулся к охраннику: — Положи книгу где взял!
Тот захлопнул книгу, бросил на кофейный столик.
Молодой человек поставил портфель на кресло, положил ключи.
— Что вам нужно?
— Услышать ответ.
Несколько секунд молодой человек молчал.
— Он ответил «нет».
Лицо старика осталось неподвижным.
— Ты не ошибаешься?
— Нисколько. Он не поедет. Он уверен, что предложение исходит от подонков вроде вас.
Громилы как по команде вскинули головы, мышцы их напряглись и заиграли. Старик стоял неподвижно, не спуская глаз с молодого человека. А он храбрее, чем казался, этот сосунок… Он их, похоже, совсем не боится. Может, пусть он и займется Левиным?
— Пошли поговорим.
Старик двинулся в сторону террасы. Молодой человек последовал за ним, вначале с опаской, однако потом решил, что они все равно нуждаются в нем. Может быть, сейчас, больше, чем когда-либо. Он самоуверенно взглянул на охранников, расправил плечи и пошел за стариком.
Верхний Уэст-Сайд, Манхэттен
Пожилой россиянин вошел из холла в просторную гостиную в сопровождении неизменных охранников в неизменных черных кожаных плащах и ковбойских ботинках. Погрузил ступни в толстый пушистый ковер, оглядел огромную комнату с дорогой мебелью, картинами и скульптурами. Сквозь французские двери виднелась круговая терраса с массой вечнозеленых растений, высоко над головами простых смертных, над шумом городских улиц.
Один из громил даже присвистнул:
— Вот это да! Культурно жить не запретишь. Второй круто развернулся:
— Твою мать!
— Оставайтесь здесь! — приказал пожилой, не обращая внимания на их восторги. Он прошел к французским дверям, вышел на террасу. Остановился у перил, глядя на город. День выдался прохладный, но ясный. Он мог разглядеть мост имени Джорджа Вашингтона к северу и даже сады Нью-Джерси. Да, некоторые люди умеют жить! И умеют со вкусом тратить деньги. Деньги, которые получили отчасти благодаря ему.
Он мог распознать в людях признаки хорошего вкуса и утонченности, когда они попадались на его пути, и всегда им завидовал. Такие люди неизменно вызывали в нем враждебность. Держатся, как правило, свысока, не воздают ему должное.
Он устал от этого задавалы. Ему все это осточертело. Поэтому он и приехал сюда сегодня. Он сделал последнее предложение — невероятно щедрое, но все же не разорительное для него и его организации с учетом будущих прибылей. Если, конечно, Михаил Левин его примет. С именем Левина в качестве вывески они без проблем смогут снять и заполнить лучшие концертные залы, продавать компакт-диски, заключать договора с огромными прибылями. У них все готово, все на мази. Требуется лишь громкое имя, чтобы запустить гигантскую машину в движение. И он намерен получить ответ сегодня же, здесь, на его территории. Он скоро должен вернуться. Ошеломим его неожиданным появлением, так, чтобы испугался как следует. Если ему удастся уговорить Левина, все в порядке, никакие дальнейшие действия не понадобятся. Если же нет… там будет видно.
Фактически Левин абсолютно беззащитен. У него есть жена, ребенок и любовница. Их всех можно использовать, чтобы заставить его сотрудничать.
Он, конечно, знал, что сегодня Михаил отбыл в Японию. Лучшего времени не найти. Левин с любовницей — в Японии, его «друзья» — в Японии, жена с ребенком — здесь.
Он вернулся в гостиную. Один из его сторожевых псов рассматривал мебель и картины, другой, растянувшись на диване, листал какую-то книгу.
— Ни хрена не разберу, — поднял он глаза на пожилого россиянина.
Тот не обратил на него внимания. Подошел к столику с напитками, налил себе виски с содовой в старинный хрустальный бокал, выпил одним махом. Налил еще. Сделал глоток и поставил бокал на стол, услышав, как открывается входная дверь. Прошел на середину комнаты и остановился, широко расставив ноги. Молодой человек с ключами и портфелем в руке вошел в арку, соединявшую гостиную с холлом. Остановился как вкопанный, увидев гостей. Лицо его побелело. Несколько секунд он не мог произнести ни слова. Наконец обрел дар речи:
— Какого хрена вы здесь делаете? И как, черт побери, вы сюда попали?
— А не важно. — Старик повернулся к охраннику: — Положи книгу где взял!
Тот захлопнул книгу, бросил на кофейный столик.
Молодой человек поставил портфель на кресло, положил ключи.
— Что вам нужно?
— Услышать ответ.
Несколько секунд молодой человек молчал.
— Он ответил «нет».
Лицо старика осталось неподвижным.
— Ты не ошибаешься?
— Нисколько. Он не поедет. Он уверен, что предложение исходит от подонков вроде вас.
Громилы как по команде вскинули головы, мышцы их напряглись и заиграли. Старик стоял неподвижно, не спуская глаз с молодого человека. А он храбрее, чем казался, этот сосунок… Он их, похоже, совсем не боится. Может, пусть он и займется Левиным?
— Пошли поговорим.
Старик двинулся в сторону террасы. Молодой человек последовал за ним, вначале с опаской, однако потом решил, что они все равно нуждаются в нем. Может быть, сейчас, больше, чем когда-либо. Он самоуверенно взглянул на охранников, расправил плечи и пошел за стариком.
Глава 36
Миша влюбился в Киото, бывшую столицу японских императоров. Сирина осматривала город с таким же энтузиазмом. Более тысячи буддийских храмов, дзен-буддистские монастыри, храмы Амида практически на каждом углу… И повсюду дворцы, сады, павильоны. Восприимчивость этого города к красоте проявлялась в стольких вещах, что сразу стало понятно, почему здесь так много путешественников.
За одиннадцать веков своего существования Киото пережил землетрясения, пожары, разрушительные войны. И всегда восстанавливался с неизменным уважением к своему прошлому. Здесь, конечно же, появились современные здания и небоскребы, однако он оставался центром традиционной японской жизни. Его жители делали все возможное, чтобы защитить вещественные доказательства своей древней культуры от безжалостной модернизации.
Миша влюбился в домики из дерева и гипса, сохранившиеся лишь здесь во всей Японии, в особенности в деревянные двухэтажные чайные с гейшами. Им с Сириной довелось увидеть гейшу с ученицами, направлявшихся в чайную. В старейшем театре Японии они с увлечением смотрели драму кабуки, а маски и торжественные речитативы спектакля в театре но их просто очаровали.
Они покупали антикварную керамику и украшения. В одном из магазинов Миша купил для Сирины красивейшее шелковое кимоно. Ели жареную рыбу на открытых рынках. В Ракусо, знаменитой чайной на бывшей вилле, отведали чая, приготавливаемого для особых церемоний.
Миша решил, что больше всего в этом древнем городе ему нравится преданность духовному началу, о чем говорило множество храмов и монастырей, и плотскому — целые районы отведены под заведения для телесных удовольствий. В Киото можно поклоняться чему угодно. И во всем чувствуется причудливое сочетание плотского и духовного. Он не мог оставаться к этому равнодушным.
Миша ехал в Киото с твердым намерением серьезно поговорить с Сириной. Прежде всего сесть и поговорить. Он так и не мог толком понять, чего же на самом деле хочет. Еще больше он сомневался в том, что понимает Сирину.
Она встретила его в комнате, обставленной антикварной мебелью, в одном только кимоно из хлопка, не скрывавшем ни одного изгиба ее роскошного тела. Большего ему не потребовалось. Он моментально откликнулся на призыв этого тела, как всегда. И забыл, о чем собирался с ней говорить. Они занимались любовью с прежней страстью, и в то же время у него появилось ощущение, что чего-то не хватает, словно они оба что-то недоговаривают, скрывают друг от друга. Он не успел это обдумать, потому что они сразу же пошли осматривать город.
И вот теперь они снова вернулись к себе в номер. Скинули туфли, надели тапочки, предоставляемые гостиницей. Мише показалось, что вся их бурная активность в течение предыдущих нескольких часов — очень приятных, спору нет — не более чем попытка оттянуть, отложить неизбежный разговор. На протяжении всей прогулки по городу он не мог не заметить, что, невзирая на все свое воодушевление и заинтересованность, Сирина думает о чем-то другом. Может быть, просто тревожится по поводу предстоящей поездки в Камбоджу…
Они вошли к себе в комнату, вновь захваченные неотразимой прелестью этой древней гостиницы. Сирина по-прежнему казалась погруженной в свои мысли. Он прекрасно понимал ее честолюбивые замыслы, ее тревоги. Это так сродни его собственному честолюбию. И все же… пусть это и несправедливо с его стороны, но… совсем не хочется оставаться у нее на втором плане.
Войдя в комнату, они сбросили тапочки, босиком прошли по полу, устланному коврами. Обед им сегодня подадут сюда на тончайшем красивейшем фарфоре. Они заказали разные национальные блюда, в том числе черепаховый суп, овощи с острой приправой и еще многое другое. Будут вносить одно блюдо за другим. Внезапно Миша почувствовал, что ему уже не так всего этого хочется.
Сирина разделась, бросила одежду на стул, накинула кимоно. Повернулась к нему:
— А ты что не раздеваешься? Чувствуй себя как дома. Поколебавшись немного, он тоже начал раздеваться. Она внимательно смотрела на него.
— В чем дело, Майкл? Ты что-то все молчишь…
— Да нет, ничего. Но знаешь, я подумал то же самое о тебе. Ты тоже что-то все молчишь.
Она села, откинула волосы с лица. Вытянула руки, рассматривая свои ногти, покрытые темным лаком, так внимательно, словно нет на свете ничего важнее, чем этот дорогостоящий маникюр.
Миша молча сложил одежду, накинул кимоно, сел напротив, взял ее руку.
— Давай поговорим, Сирина. Да, мы очень хорошо провели время, но я же вижу, ты чем-то озабочена, не меньше, чем я. Чем? Она вздохнула:
— Наверное, мне просто не терпится поскорее попасть на место. В Камбоджу. У меня только Джейсон, а работы очень много. Надо приниматься за дело.
— Джейсон здесь, с тобой?
— Да, я разве тебе не говорила? Он остановился в маленькой гостинице в Гионе.
— Тогда, может быть, пригласим его на ужин?
— Нет, он будет дико скучать. Да и потом, он скорее всего уже пошел по барам.
— Да, наверное. Итак… — Он сжал ее руку. — Тебе не терпится поскорее попасть на место. И это все? Это единственная причина твоей… рассеянности?
— Думаю, да. Я очень рада, что мы встретились, только, наверное, выбрали неудачное время.
Он не мог поверить своим ушам. Неудачное время?! Но ведь они же достигли поворотного момента в своих отношениях. И Сирина, кажется, ждала, что он сообщит ей о том, что попросил у жены развод. Да, похоже, они действительно достигли поворотного момента… только не того, о каком думал он.
Сквозь сумбур в голове он снова услышал ее голос:
— Я ждала, что ты скажешь мне, что попросил у жены развод и что мы с тобой поженимся.
На губах ее появилась едва заметная усмешка.
Значит, она все-таки об этом думала… однако теперь, когда разговор наконец коснулся этой темы, он не знал, что ответить.
— Я… я не знаю… Я говорил с Верой, но…
— Но что?
— Мы говорили о разводе. Но не пришли ни к какому определенному решению.
— Неубедительно. Слабовато, я бы сказала.
— Называй как хочешь, но дело обстоит именно так. На этом мы с ней остановились.
— Вы с ней?! При чем тут «вы с ней»?! Ты же собирался избавиться от нее.
Миша словно весь сжался внутри. Он мог понять ее разочарование и ярость. Но как она может абсолютно не сочувствовать другой женщине?!
— Сирина… Мы с Верой знаем друг друга очень давно. Нельзя же без всяких церемоний просто отшвырнуть человека, которого давно знаешь и… и любишь. Ты бы должна это понимать.
Она смотрела на него, надув губы.
— А как же я?
— Ты уверена в том, что любишь меня, Сирина? В том, что хочешь стать моей женой, хочешь иметь от меня детей? Спроси себя еще раз. Ты абсолютно в этом уверена?
За одиннадцать веков своего существования Киото пережил землетрясения, пожары, разрушительные войны. И всегда восстанавливался с неизменным уважением к своему прошлому. Здесь, конечно же, появились современные здания и небоскребы, однако он оставался центром традиционной японской жизни. Его жители делали все возможное, чтобы защитить вещественные доказательства своей древней культуры от безжалостной модернизации.
Миша влюбился в домики из дерева и гипса, сохранившиеся лишь здесь во всей Японии, в особенности в деревянные двухэтажные чайные с гейшами. Им с Сириной довелось увидеть гейшу с ученицами, направлявшихся в чайную. В старейшем театре Японии они с увлечением смотрели драму кабуки, а маски и торжественные речитативы спектакля в театре но их просто очаровали.
Они покупали антикварную керамику и украшения. В одном из магазинов Миша купил для Сирины красивейшее шелковое кимоно. Ели жареную рыбу на открытых рынках. В Ракусо, знаменитой чайной на бывшей вилле, отведали чая, приготавливаемого для особых церемоний.
Миша решил, что больше всего в этом древнем городе ему нравится преданность духовному началу, о чем говорило множество храмов и монастырей, и плотскому — целые районы отведены под заведения для телесных удовольствий. В Киото можно поклоняться чему угодно. И во всем чувствуется причудливое сочетание плотского и духовного. Он не мог оставаться к этому равнодушным.
Миша ехал в Киото с твердым намерением серьезно поговорить с Сириной. Прежде всего сесть и поговорить. Он так и не мог толком понять, чего же на самом деле хочет. Еще больше он сомневался в том, что понимает Сирину.
Она встретила его в комнате, обставленной антикварной мебелью, в одном только кимоно из хлопка, не скрывавшем ни одного изгиба ее роскошного тела. Большего ему не потребовалось. Он моментально откликнулся на призыв этого тела, как всегда. И забыл, о чем собирался с ней говорить. Они занимались любовью с прежней страстью, и в то же время у него появилось ощущение, что чего-то не хватает, словно они оба что-то недоговаривают, скрывают друг от друга. Он не успел это обдумать, потому что они сразу же пошли осматривать город.
И вот теперь они снова вернулись к себе в номер. Скинули туфли, надели тапочки, предоставляемые гостиницей. Мише показалось, что вся их бурная активность в течение предыдущих нескольких часов — очень приятных, спору нет — не более чем попытка оттянуть, отложить неизбежный разговор. На протяжении всей прогулки по городу он не мог не заметить, что, невзирая на все свое воодушевление и заинтересованность, Сирина думает о чем-то другом. Может быть, просто тревожится по поводу предстоящей поездки в Камбоджу…
Они вошли к себе в комнату, вновь захваченные неотразимой прелестью этой древней гостиницы. Сирина по-прежнему казалась погруженной в свои мысли. Он прекрасно понимал ее честолюбивые замыслы, ее тревоги. Это так сродни его собственному честолюбию. И все же… пусть это и несправедливо с его стороны, но… совсем не хочется оставаться у нее на втором плане.
Войдя в комнату, они сбросили тапочки, босиком прошли по полу, устланному коврами. Обед им сегодня подадут сюда на тончайшем красивейшем фарфоре. Они заказали разные национальные блюда, в том числе черепаховый суп, овощи с острой приправой и еще многое другое. Будут вносить одно блюдо за другим. Внезапно Миша почувствовал, что ему уже не так всего этого хочется.
Сирина разделась, бросила одежду на стул, накинула кимоно. Повернулась к нему:
— А ты что не раздеваешься? Чувствуй себя как дома. Поколебавшись немного, он тоже начал раздеваться. Она внимательно смотрела на него.
— В чем дело, Майкл? Ты что-то все молчишь…
— Да нет, ничего. Но знаешь, я подумал то же самое о тебе. Ты тоже что-то все молчишь.
Она села, откинула волосы с лица. Вытянула руки, рассматривая свои ногти, покрытые темным лаком, так внимательно, словно нет на свете ничего важнее, чем этот дорогостоящий маникюр.
Миша молча сложил одежду, накинул кимоно, сел напротив, взял ее руку.
— Давай поговорим, Сирина. Да, мы очень хорошо провели время, но я же вижу, ты чем-то озабочена, не меньше, чем я. Чем? Она вздохнула:
— Наверное, мне просто не терпится поскорее попасть на место. В Камбоджу. У меня только Джейсон, а работы очень много. Надо приниматься за дело.
— Джейсон здесь, с тобой?
— Да, я разве тебе не говорила? Он остановился в маленькой гостинице в Гионе.
— Тогда, может быть, пригласим его на ужин?
— Нет, он будет дико скучать. Да и потом, он скорее всего уже пошел по барам.
— Да, наверное. Итак… — Он сжал ее руку. — Тебе не терпится поскорее попасть на место. И это все? Это единственная причина твоей… рассеянности?
— Думаю, да. Я очень рада, что мы встретились, только, наверное, выбрали неудачное время.
Он не мог поверить своим ушам. Неудачное время?! Но ведь они же достигли поворотного момента в своих отношениях. И Сирина, кажется, ждала, что он сообщит ей о том, что попросил у жены развод. Да, похоже, они действительно достигли поворотного момента… только не того, о каком думал он.
Сквозь сумбур в голове он снова услышал ее голос:
— Я ждала, что ты скажешь мне, что попросил у жены развод и что мы с тобой поженимся.
На губах ее появилась едва заметная усмешка.
Значит, она все-таки об этом думала… однако теперь, когда разговор наконец коснулся этой темы, он не знал, что ответить.
— Я… я не знаю… Я говорил с Верой, но…
— Но что?
— Мы говорили о разводе. Но не пришли ни к какому определенному решению.
— Неубедительно. Слабовато, я бы сказала.
— Называй как хочешь, но дело обстоит именно так. На этом мы с ней остановились.
— Вы с ней?! При чем тут «вы с ней»?! Ты же собирался избавиться от нее.
Миша словно весь сжался внутри. Он мог понять ее разочарование и ярость. Но как она может абсолютно не сочувствовать другой женщине?!
— Сирина… Мы с Верой знаем друг друга очень давно. Нельзя же без всяких церемоний просто отшвырнуть человека, которого давно знаешь и… и любишь. Ты бы должна это понимать.
Она смотрела на него, надув губы.
— А как же я?
— Ты уверена в том, что любишь меня, Сирина? В том, что хочешь стать моей женой, хочешь иметь от меня детей? Спроси себя еще раз. Ты абсолютно в этом уверена?