Гуляковский Евгений Яковлевич. Часовые Вселенной

   Странные мысли приходят к нему в голову только по утрам, на голодный желудок, и всегда сопровождаются сильными приступами боли. Он не знал, как от них избавиться. Наверно, самым простым способом было бы прекратить вспоминать и Думать вообще, но этого он не мог себе позволить. Краешком сознания, очищенного огнем Талисмана, Лагур понимал, что с ним произошло нечто Необычное и что, если он хочет выбраться из трясины полного отупения, он должен продолжать сопротивляться.
   Для начала необходимо побороть неожиданный приступ жажды и неудержимое желание осушить кувшин до самого дна.
   Выкопав в земляном полу хижины небольшую ямку, он вылил в нее содержимое кувшина и аккуратно заровнял поверхность. Сейчас, когда кувшин был пуст, жажда усилилась еще больше. Если в течение дня ему не удастся найти воду, пригодную для питья, эта маленькая победа над собой превратится в поражение.
   Прежде чем выйти из хижины, он тщательно спрятал огненную вещицу, согревавшую его своим внутренним теплом, под рубашку и разровнял куртку. Странно, что до сих пор у него не обнаружили и не отобрали эту замечательную вещь. Он не сомневался, что лишится ее, как только людям, поджидавшим его снаружи, станет известно о его сокровище.
   Когда он выбрался из хижины, солнце уже встало над квадратной вершиной горы. Эта вершина, единственная прорвавшаяся к небу сквозь завесу тропического леса, упорно приковывала его внимание. Она была плоской и наверняка огромной. Он подумал, что там, наверху, дуют свежие ветры и уносят прочь гнусные запахи, которыми пропитался охотничий поселок.
   Недалеко от его хижины, поджидая Лагура, стояли трое охотников, полностью снаряженные и готовые к походу. Он сразу же вспомнил их имена: Зак, Ригас и Телл. Возможно, он видит их не в первый раз, возможно, они уже ходили вместе на охоту… Возможно.
   — Лаг! Ты опять забыл взять свой лук? — спросил Ригас, самый высокий из них и наверняка главный в этой группе. Но почему он назвал его Лагом? Ах да… Так они все делают. Длинные имена выговаривать слишком утомительно.
   — Он опять все забыл! — хихикнул низенький и толстый Зак.
   — Хватит! — сразу же оборвал его Ригас. — Он новичок. Научится. Ты сам был таким. Пойди принеси его лук!
   — Куда мы пойдем сегодня? — спросил Лагур, и все уставились на него так, словно он сморозил какую-то глупость.
   — Мы пойдем туда, куда скажет Ригас, — важно и значительно произнес худой, как тростинка, Телл.
   — Мне хочется побывать на вершине горы. Что, если нам поохотиться сегодня там?
   — Зачем тебе на гору, Лаг? Не нужно тебе на гору! — хихикнул Зак, уже успевший принести из хижины лук Лагура.
   — Туда нет дороги. Никто не ходит через Черный лес к подножию горы. Мы пойдем на старые вырубки. К Желтому ручью приходят на водопой саландры. Сегодня мы будем охотиться на них, — закончил Ригас не допускающим возражений тоном, и Лагур сразу же понял, что спорить с ним бесполезно, а возражать опасно.
   Самое лучшее — продемонстрировать полную покорность, иначе они догадаются о том, что он проделал со своим кувшином. Слова Ригаса о водопое вселили в него надежду утолить жажду, мучившую его все сильнее.
   К его поясу привязали небольшой бурдючок с жидкостью, но Лагур не сомневался, что в нем бултыхается все тот же сок. «Наверняка в соке содержится какой-то наркотик», — подумал он, и это незнакомое ему раньше слово, неожиданно всплывшее в памяти, лишний раз показало, что действие наркотика начинает слабеть. Ему нужно быть очень осторожным, чтобы не выдать себя…
   На краю поселка, без всякой загородки и привязей, свободно паслись несколько странных животных. Одно из них, заметив Лагура, сразу же поспешило к нему навстречу, радостно потряхивая своей отвратительной зубастой мордой, сплошь покрытой какими-то кожистыми наростами.
   — Твоя лалама ждет тебя. Поприветствуй ее, но не задерживайся слишком долго. Солнце уже высоко, мы можем опоздать к утреннему водопою, — сказал Ригас.
   Лагур, больше всего озабоченный тем, чтобы скрыть свое состояние, медленно направился навстречу животному. Лалама положила свою длинную, украшенную ужасной пастью голову ему на плечо. Странно, почему-то он не испытал ни страха, ни отвращения. Какое-то необъяснимое чувство дружелюбия исходило от животного и омывало его сознание чистой и ясной волной.
   Они стояли рядом, наверно, с минуту. Лагур видел, что Ригас начинает терять терпение. Он уже совсем было собрался отойти от животного, когда услышал тоненький голосок, словно комар пищал у самого уха.
   Сначала слова, произносимые этим голоском, показались ему совершенно неразборчивыми, но чем больше он вслушивался, тем больше слов становилось понятными.
   — Иди с ними к водопою. Когда солнце зайдет за вершину горы, я помогу тебе бежать. Покажу дорогу. Будут заставлять пить сок Кафы — не делай этого.
   — Кто ты? — прошептал Лагур беззвучно, одними губами. Но, видимо, его услышали, потому что пришел ответ, хотя по-прежнему звук этого голоса больше всего походил на комариный писк. Слова теперь звучали вполне отчетливо:
   — Я лалама.
   — Почему ты хочешь помочь мне?
   — Потому, что только ты понимаешь наш язык. Не говори им об этом. Теперь иди. Они не должны догадаться.
   Когда Лагур вернулся к поджидавшим его охотникам, Ригас долго с подозрением разглядывал его, словно увидел впервые.
   — Почему тебя так любят лаламы?
   — Они мне нравятся.
   — Нравятся? Их можно почитать. За ними нужно ухаживать и всегда нужно благодарить за помощь. Но как может лалама нравиться?
   — Лаг часто говорит непонятные вещи. Такой уж он нам достался. Наверно, у него все еще болит голова.
   — У тебя болит голова, Лаг? — спросил Ригас, и Лагур сразу же услышал знакомый писк.
   — Не говори ему правды, иначе он догадается, что ты не пил сока Кафы. Скажи, что голова болела утром, но, когда ты напился, боль прошла.
   Лагур так и сделал. Это сообщение, видимо, успокоило Ригаса, потому что они наконец тронулись в путь.
   Почти сразу же поселок скрылся из глаз в густых зарослях. Лес над их головами сомкнулся, исчезло небо, исчезла далекая вершина горы, все время притягивавшая к себе взгляд Лагура. Почва под Ногами начинала мягко пружинить, постепенно Превращаясь в болото. Они шли уже второй час, и с каждой минутой дурман в голове Лагура рассеивался все больше. Он уже вспомнил, что у него есть другое имя, то, которое ему дали в мире под названием Земля.
   Он не смог вспомнить этого имени, но уже знал, что имя Лагур имеет отношение только к поселку охотников, в котором он находился не по своей воле.
   Теперь он знал, что его желание во что бы то ни стало попасть на гору как-то связано с изменившей ему памятью. На горе находятся вещи, которые помогут ему вспомнить что-то очень важное.
   Возможно, он вспомнил бы это важное прямо сейчас — но ему мешала головная боль, все время усиливавшаяся по мере того, как слабело действие наркотика.
   Кроме боли, ему мешало сосредоточиться постоянное нытье Зака, который шел за ним след в след и ни на минуту не оставлял его в покое.
   — Лаг! Почему ты не взял свою лаламу, раз ты ее так любишь! Почему я должен тащишь на себе тяжелый мешок?
   — У тебя есть своя лалама. Ты мог взять ее с собой.
   — У моей сегодня плохое настроение. Она с утра начала плеваться. Почему твоя лалама никогда не плюется?
   — Потому что я кормлю ее три раза в день, потому что я не ленюсь лазить для нее на вершины деревьев за молодыми листьями гролы, потому что вечерами я вожу ее к водопою. Потому, что, если ты от меня сейчас же не отстанешь, я перережу тебе глотку.
   Когда смысл последней фразы дошел наконец до Зака, он остановился как вкопанный.
   — Что ты сказал, Лаг? Повтори, что ты сказал!
   Лагур уже понял, что этой неосторожной фразой выдал себя и что действовать теперь надо немедленно, пока идущий впереди Ригас не заметил, что происходит. И хотя его мозг все еще не полностью освободился от дурмана, его тело и мышцы, его инстинкты опытного бойца — все это уже было в его распоряжении.
   Лагур остановился, повернулся и бросился на Зака. Он испытал сильное и неожиданное для себя чувство удовлетворения, почти наслаждения, когда его рука одним стремительным движением сломала шею этому несчастному дураку.
   Не издав ни единого звука, тот упал в траву. Капля крови показалась в углу его губ и медленно поползла по подбородку. В ушах Лагура все еще стоял отвратительный треск сломанных шейных позвонков, словно он расколол скорлупу ореха.
   «Я не должен был этого делать. Что со мной происходит? Этот человек ни в чем не виноват… Он одурманен наркотиками так же, как и я…» Но дело было сделано, и теперь он должен позаботиться о том, чтобы остальные не узнали, что здесь произошло, или, по крайней мере, узнали не сразу.
   Лагур оттащил труп Зака в сторону от тропы. К счастью для него, тропа все время виляла, меняя направление, и идущие впереди не могли ви-Деть, как он напал на Зака.
   Прежде чем вернуться на тропу, Лагур достал из заплечного мешка Зака большой кусок солонины, а на дне его обнаружил флягу с хорошей свежей водой. Это означало, что его предположение о том, что Зак тоже одурманен наркотиками, скорее всего не соответствовало истине. Он был неплохим притворщиком, этот Зак.
   Свежая вода из фляжки помогла Лагуру окончательно прийти в себя, даже головная боль отступила. Сняв с пояса Зака хороший стальной нож с широким лезвием, который тот демонстративно держал под рукой, отпуская в его адрес свои гнусные шуточки, Лагур вернулся на тропу.
   Теперь у него был выбор. Он мог скрыться в зарослях, запутать след и попробовать самостоятельно отыскать дорогу к вершине горы. Но гораздо больше он узнает, если последует дальше вместе с отрядом, в котором теперь остался всего один серьезный противник. Времени у него, правда, будет немного. Исчезновение Зака обнаружится очень скоро.
   Догнав идущих впереди него людей, Лагур попытался обогнать Телла, чтобы быть как можно ближе к Ригасу в тот момент, когда поднимется тревога. Это ему почти удалось.
   Телл, молчаливый и угрюмый человек, вызывал у него жалость и симпатию. Почему-то Лагур не сомневался, что в рюкзаке ТеЛла нет фляжки с чистой водой.
   Тропа была слишком узкой для того, чтобы на ней могли свободно разойтись два человека. Плотно переплетенные побеги колючих лиан спускались с деревьев по обе стороны узкого туннеля, прорубленного в зарослях топорами охотников. Тропу приходилось постоянно расчищать, потому что лианы росли слишком быстро. Их ветви напоминали Лагуру стальную колючую проволоку. Через каждый десяток сантиметров на ветке находился нарост в виде узла из толстой древесины, утыканный шипами с прочными колючками, длиной в пять—шесть сантиметров каждый.
   Наступить на такой еж означало надолго потерять способность двигаться. Колючки легко пропарывали подошвы самодельных сыромятных сапог охотников.
   Телл, не понимая, что происходит, уступил Лагуру дорогу, когда тот хлопнул его по плечу и попросил посторониться. Его спина находилась в нескольких сантиметрах от стены колючих зарослей, и Лагуру достаточно было бы одного движения, чтобы надолго вывести из строя второго охотника. Но он ничего не имел против Телла и знал, что в решительную минуту тот не встанет безоговорочно на сторону Ригаса.
   Оставив без ответа вопрос Телла о том, куда девался Зак, Лагур рванулся вперед, преодолевая последние несколько метров, все еще отделявшие его от Ригаса.
   Услышав шум, тот успел обернуться раньше, чем это расстояние сократилось на дистанцию, достаточную для нападения. Теперь они стояли лицом к лицу, и Ригасу потребовалось всего несколько секунд, чтобы разобраться в происходящем.
   Он приподнял топор, которым расчищал заросли, и первым молча бросился на Лагура.
   Помня о том, что за его спиной оставался еще один противник, хоть и не такой серьезный, как Ригас, но все же способный напасть, если ему прикажут, Лагур принял единственно правильное в этой ситуации решение.
   Он упал на землю, под ноги атаковавшему его Ригасу. Топор, описав в воздухе дугу, просвистел высоко над ним, но сам Ригас, хоть и споткнулся, все же сумел удержать равновесие.
   Однако Лагуру удалось добиться главного, ради чего он использовал этот рискованный прием.
   Теперь оба охотника находились от него с одной стороны, а узкая тропа не позволяла им напасть одновременно.
   Оттолкнувшись от земли обеими руками, Лагур мгновенно оказался на ногах. В руке у него был зажат трофейный нож — оружие гораздо более удобное в ближнем бою, чем топор. Однако в том узком коридоре, ограниченном с обеих сторон опасными колючками, подойти к своему противнику на нужную дистанцию не удавалось.
   Топор, описывая круговые движения, находился в опасной близости от Лагура, и он понимал, что при малейшей ошибке это лезвие раскроит ему череп. Он чувствовал себя так, словно попал в узкое жерло огромной мясорубки, а вращающийся нож с каждой секундой приближался к нему все ближе.
   Лагуру приходилось шаг за шагом пятиться назад, и это было очень опасно, потому что он не видел за собой пространства — времени оборачиваться не было.
   Каждую секунду его нога могла попасть на колючку или угодить в яму. Позиция, в которую он сам себя поставил, была крайне невыгодной, и ему пришлось вновь пойти на весьма рискованный прием. Максимально сократив расстояние, Лагур без всякой подготовки снизу метнул нож в Ригаса, расставшись тем самым со своим единственным оружием.
   К счастью, его рука сама помнила, как правильно бросить нож, чтобы его лезвие в нужный момент оказалось впереди рукоятки.
   Последовал хлесткий удар. Нож глубоко засел в правом плече Ригаса. Тот закричал от боли и выронил топор.
   Лагур все время помнил о том, что за спиной Ригаса остался еще один противник. Несмотря на взаимную симпатию, которую они с Теллом испытывали друг к другу, он ни на минуту не сомневался, что тот не оставит без внимания нападение на Ригаса.
   Лагур был для него чужаком, а Ригас, в их охотничьей четверке, главным. Похоже, он был главным во всей деревне, если не считать председателя, которого Лагур ни разу не видел.
   Помня об этом, Лагур сразу же рванулся вперед, как только исчезло лезвие топора, преграждавшее ему путь.
   За то короткое время, которое понадобилось Лагуру, чтобы преодолеть отделявшие его от Ригаса несколько метров, тот еще не успел прийти в себя после удара ножом.
   Нож, видимо, задел артерию, потому что по обеим сторонам лезвия из раны на плече кровь хлестала фонтанчиками. Уже вся куртка Ригаса была залита кровью, а вид собственной крови совершенно деморализовал его.
   Лагур обхватил его за шею, одновременно проводя захват здоровой руки Ригаса, и, заведя ее за спину, оказался у него за спиной.
   Теперь тело Ригаса прикрывало его от нападения, и Лагур сразу же увидел, что успел сделать это в самый последний момент.
   Телл уже натягивал тетиву лука, направляя тяжелую стрелу в грудь Лагуру. Однако на лице у него появилась растерянность, как только они с Ригасом поменялись местами. Теперь он боялся задеть своего вожака. Хотя расстояние для точного выстрела было вполне подходящим.
   — Прикажи Теллу опустить лук!
   Ригас молчал, и Лагуру пришлось как следует его тряхнуть. Тот взвыл от боли, но по-прежнему не произнес ни слова.
   — Если ты не прикажешь Теллу опустить лук, я перережу тебе еще одну артерию. Ты и так уже истекаешь коровью. Через несколько минут ты потеряешь сознание и уже никогда не вернешься в свою деревню, если я немедленно не наложу жгут на твою руку! Прикажи Теллу опустить лук!
   На этот раз его доводы подействовали.

Глава 37

   Всю ночь Версон, Ли Карт и Штрауб, не смыкая глаз, собирали планолет, выполняя распоряжение своего командира. К утру выяснилось, что машина не сможет взлететь. Кто-то еще на Аниране позаботился об этом. Топливные элементы оказались искусно сделанной фальшивкой, они сели после пробного запуска мотора, хотя во время проверки, перед стартом, приборы показывали их полную зарядку.
   С аварийным комплектом получилось то же самое.
   — Сколько времени ушло у вас на дорогу до городской площади? — спросил Версон, скептически осматривая бесполезную машину. В отсутствие Заславского он оставался за старшего, и сейчас ему предстояло принять первое самостоятельное решение.
   — Около двух часов.
   — Нам надо немного отдохнуть. Будем спать до рассвета, затем отправимся в город.
   — Кто останется на корабле?
   — Никого. Пойдем втроем. Нас слишком мало, чтобы разбивать отряд на группы. Или мы найдем их и все вместе улетим отсюда, или останемся здесь и будем искать, пока не узнаем, что с ними произошло. Ты настроил автомат приемника, Ли?
   — Конечно. Если он поймает хоть что-то на их передающей частоте, автоматически включится сигнал тревоги.
   — Тогда всем спать.
   Когда хмурый жиденький рассвет еще только начал пробиваться сквозь густые облака тумана, несущие на плато бесконечные заряды дождя, они уже подходили к городской площади.
   Здесь ничего не изменилось. Разве что не было обещанного Арланом радиомаяка. Не осталось вообще никаких следов их пребывания в городе. Даже пластиковый пакет с мусором, брошенный в пустом зале городской управы, где ужинал отряд перед исчезновением Беатрис, не удалось отыскать. Если бы Сельма сама не сидела за этим столом, она бы решила, что все происшедшее прошлым днем — хорошо поставленный розыгрыш.
   Ни на что уже не надеясь, они начали осматривать дом за домом. В четвертом или пятом здании, похожем друг на друга, как близнецы, Сельма впервые обнаружила комнату, в которой вещи, собранные для дальней дороги, стояли в коридоре, словно в ожидании исчезнувших хозяев. Здесь были пластиковые емкости со свежей водой, запас концентратов, посуда, шерстяные одеяла, запасная обувь и теплое белье для ребенка. Пластиковый мишка сиротливо лежал на дне маленького рюкзачка. Сельма почувствовала, как боль чужой беды, наполнившая эту квартиру, проникла в ее душу.
   — Эти люди знали, что их ждет. Они собирались покинуть город. Наверно, кому-то это удалось.
   — Возможно, ты права. Нам придется расширить зону поисков. Внизу, под горой, если верить архивам, должны быть сельские хутора. Неплохо было бы выяснить, что с ними стало, но без пла-нолета спуск займет несколько дней… — Версон все еще надеялся, что каким-то чудом им удастся избежать похода в нижние леса.
   Весь день они ходили из дома в дом тесной группой, не теряя из виду друг друга. Каждый из них по очереди исполнял роль часового. В его обязанности входило замыкать группу и держать оружие в постоянной боевой готовности, ни на секунду не выпуская из своего поля зрения остальных.
   Версон тщательно рассчитал время и, едва солнце коснулось западной городской стены, дал команду возвращаться на корабль. Оставаться в городе с наступлением темноты после бесследного исчезновения четверых членов экспедиции было бы чистым безумием.
   Следующие два дня прошли в таких же безрезультатных поисках внутри города. Версон все никак не мог решиться на многодневную экспедицию к подножию плато. Они боялись оставить корабль на произвол судьбы, в глубине души каждый из них был уверен, что, вернувшись из похода, они не найдут и этой крохотной частицы дома. Тогда даже надежда на возвращение будет утеряна, и они навсегда останутся на этой смертельно опасной планете.
   К концу третьего дня, окончательно вымотанные после очередного безрезультатного похода, они вернулись на корабль. По очереди все приняли воздушный статический душ, поужинали осточертевшими концентратами и собрались в кают-компании для обсуждения планов поисков на следующий день.
   — Третий день закончился, — произнесла Сельма, вопросительно глядя на Версона. — Тебе это ни о чем не говорит?
   — А о чем это должно мне говорить?
   — Командир сказал, что, если мы не найдем его в городе, через три дня мы должны стартовать.
   — Вряд ли он мог знать, сколько времени понадобится на поиски. И потом… В тех войсках, где мне довелось служить на Земле, не принято бросать во вражеском тылу людей, с которыми пошел на задание.
   — Но мы должны доставить информацию! Нас сюда послали за сбором информации! Я не собираюсь провести на этой чертовой планете весь остаток своих дней! Я хотела бы получить заработанные деньги и вернуться на Землю. Кроме того, хочу напомнить нашему многоуважаемому полковнику, что не все из присутствующих служили в каких-то там войсках!
   — Но вы все подписали контракт и взяли на себя определенные обязательства.
   — Ах, контракт… Попробовала бы я его не подписать! К тому же в контракте ничего не сказано о том, что я должна загнуться на этой планете!
   Ли Карт во время спора упорно молчал, и Версон почувствовал, что теряет инициативу. Если эти двое объединятся против него, придется готовить корабль к старту…
   — Послушай, Сельма, я ведь не собираюсь здесь оставаться. Как только закончим поиски…
   — Когда? Когда именно мы их закончим? Ты что, всю планету собираешься обыскать? Так на это не хватит двух жизней! У тебя нет даже планолета!
   Она говорила с ним почти грубо, и он знал причину… Не прошло и двух дней с тех пор, как исчез командир, а он уже успел побывать в ее каюте. При нем бы он не решился. Сельма не возражала против его визита, и он подозревал, что Ли посетил ее каюту еще раньше, чем он сам. Об этом Версон ничего не хотел знать, это его не касалось.
   Никогда раньше он не позволял себе интимных отношений с сослуживцами, зная, сколько неприятностей несут с собой подобные связи. Но он слишком долго не видел женщин, а Штрауб, надо отдать ей должное, чертовски соблазнительна.
   Слишком далеко от них остались придуманные людьми правила поведения, мораль и прочая чепуха, не имеющая здесь никакого значения. Разве что долг остался прежним, долг перед товарищами… Но ведь одно не мешает другому… Нет, конечно, вот только чертовски трудно поддерживать дисциплину и официальные отношения с женщиной, если ты по вечерам залезаешь к ней в постель…
   — Ты, несомненно, права. И я не собираюсь силой держать вас здесь, если оба вы не согласны с моим решением. Но мы должны дать им хотя бы дополнительное время…
   — Время для чего?
   — Время, чтобы они могли вернуться! И чтобы, вернувшись, они не нашли вместо ракеты опдавленные камни от ее двигателей. Вы когда-нибудь представляли себя на их месте? Попробуйте представить!
   После его слов все надолго замолчали, и наконец заговорил Ли:
   — Я с тобой согласен. Но у нас должен быть твердый план. И какой-то конкретный срок… Мы ведь выполнили все, о чем просил командир…
   — Не совсем, — неожиданно вступила в разговор Сельма. И полковник заметил на ее лице какое-то новое, не свойственное ей выражение, будто она действительно последовала его совету и впервые постаралась взглянуть на обстоятельства глазами других людей. — Не совсем… Он просил нас сделать еще одну вещь…
   — О чем ты говоришь? — спросил Ли, не скрывая недовольства оттого, что его перебили в такой ответственный момент, когда он совсем было выдавил из полковника конкретную дату, срок, после которого можно было требовать старта на законных основаниях.
   — Я говорю о том, что командир просил нас узнать, что здесь происходит. Командир говорил, что мы должны хотя бы увидеть наших врагов, чтобы люди знали, с кем они борются. Если мы не сделаем даже этого — тогда вся наша экспедиция потеряет смысл и все жертвы окажутся напрасными…
   — Но ты сама только что настаивала на отлете! — возмутился Ли.
   — Считай, что я передумала.
   Поздно ночью, когда все они, недовольные друг другом, разошлись по своим каютам и забылись тяжелым сном, оглушительный свист сигнала тревоги потряс стены корабля. В радиорубку все трое вбежали одновременно. Сельма не успела накинуть даже халата и теперь, забыв о том, как она выглядит в своей прозрачной ночной рубашке, стояла рядом с ними, впившись взглядом в черный ящик прибора, настроенного на канал связи с исчезнувшими людьми.
   — Ты бы хоть прикрылась… — Щелкая ручками переключателей, Версон успел сделать Сельме это замечание и услышал в ответ лишь короткое: «Обойдешься». — «Северная звезда» на связи, «Северная звезда» на связи… — произнес он в микрофон, почти ни на что не надеясь. Уже дважды автомат рации включался, реагируя на слишком сильные атмосферные помехи.
   — Откройте входной люк. Здесь Сандри и Рудин.
   Лишь после того, как оптические датчики подтвердили, что у трапа корабля действительно две человеческие фигуры, одетые в защитные скафандры, и все еще не веря самому себе, Версон включил гидравлический подъемник. Он едва сдержался, чтобы не приказать стоявшим снаружи людям снять шлемы. Именно этого требовала инструкция безопасности. Но он знал, что подобной педантичности ему никто не простит.
   К счастью, это действительно были Сандри и Рудин, и, пока продолжались радостные возгласы, объятия и даже женские слезы, Версон стоял в стороне, дожидаясь своей очереди, чтобы поздравить товарищей с благополучным возвращением. Он думал о том, откуда в нем эта излишняя подозрительность. «Я ни на йоту не доверяю этой проклятой планете. Во всем, что здесь происходит, в ее мертвом, но чистеньком городе, в пропавших кораблях, в бесследно исчезающих людях — во всем скрыт какой-то обман…»