Страница:
— Остановитесь! — приказал он водителю, и молодой парень, впервые ехавший в рейс с живым академиком, выполнил приказ, хотя и бросил беспомощный взгляд куда-то в глубь кабины. Жаль, что Вакенберг не смог определить, кому именно предназначался этот взгляд.
Он откинул прозрачную дверцу колпака кабины со своей стороны и ступил на песок. Десять, двадцать шагов — и он остался один. Ощущение было почти полным, поскольку краулеры экспедиции скрылись за гребнем бархана, по которому он спустился.
Никто не последовал вслед за ним — и это ровно ни о чем не говорило, поскольку найти человека по биорадару — дело нескольких минут. У него по-прежнему не было ни единого шанса. Хотя нужно ему было совсем немного — мобильный спутниковый вифон. И он у него был — правда, специальный, прошедший обработку в технических лабораториях «Сардона». Теперь по нему можно было вызвать только оператора острова или самого Динькова.
Подбросив на ладони бесполезный аппарат, Вакенберг сунул его обратно в карман и глубоко задумался. Он привык решать сложные проблемы последовательно, разбивая их на отдельные, более простые части. Вот и сейчас он думал о том, смог бы он извлечь какую-нибудь пользу из связи, если бы она у него была?
Напрямую позвонить президенту не мог даже он, тратить время на референтов и секретарей — такую роскошь в сложившейся ситуации он не мог себе позволить, тем более у него были все основания подозревать, что любая информация от референтов будет немедленно передана Динькову. Тот давно уже обложил президента своими людьми со всех сторон. Заявить по открытому информационному каналу обо всем, что здесь творится? Ему никто не поверит, а Диньков позаботится о том, чтобы сообщение оказалось не эффективным, приправленным его собственной информацией.
Выходит, даже будь у него канал связи, толку от этого никакого. Вот если бы он смог сам, лично, появиться в приемной президента… Жаль, что на волшебство он не способен.
Если проблема не имела очевидного решения, он на время старался забыть о ней, загнать в подсознание, и иногда, совершенно неожиданно, часто в самый неподходящий момент, решение возникало в его голове само собой, без всяких усилий.
Вот и сейчас он постарался выбросить все посторонние мысли из головы и сосредоточиться на работе. Ничего другого ему просто не оставалось.
Сорок лет назад в этом районе упал один из двух обломков «Орешка», достигших Земли, — и это все, что ему было известно. За такой долгий срок барханы сместились, скрыли под собой все следы космической катастрофы. Если она вообще здесь была.
След на фотографии мог быть случайной помехой, траекторией какого-то другого обломка, не имевшего отношения к кораблю. Подобным мусором забито все околоземное пространство… Но скорость — тут же возразил он себе, — слишком велика была скорость, и она равнялась скорости первого обломка, давшего жизнь Гифрону. Что бы с ним ни случилось, чем бы ни закончилась эта экспедиция, он обязан найти второй обломок. Выяснить, что он собой представляет, и сообщить об этом людям. Вполне возможно, что эта его работа станет самым важным из всего, что он сделал.
Вакенберг нагнулся и зачерпнул горсть сухого песка. Такой чистый, похожий на воду песок бывает только в пустынях. Вакенберг пропустил его сквозь пальцы, следя за тем, как струйка сверкающих песчинок достигает поверхности земли. Решение было где-то здесь, совсем рядом.
Но еще ближе, чем это решение, оказались две человеческие фигуры, появившиеся на соседнем бархане. Вакенберг сразу же узнал одного из этих людей — похожего на крысу сержанта, и понял, что времени у него не осталось уже ни на что.
Глава 14
Глава 15
Он откинул прозрачную дверцу колпака кабины со своей стороны и ступил на песок. Десять, двадцать шагов — и он остался один. Ощущение было почти полным, поскольку краулеры экспедиции скрылись за гребнем бархана, по которому он спустился.
Никто не последовал вслед за ним — и это ровно ни о чем не говорило, поскольку найти человека по биорадару — дело нескольких минут. У него по-прежнему не было ни единого шанса. Хотя нужно ему было совсем немного — мобильный спутниковый вифон. И он у него был — правда, специальный, прошедший обработку в технических лабораториях «Сардона». Теперь по нему можно было вызвать только оператора острова или самого Динькова.
Подбросив на ладони бесполезный аппарат, Вакенберг сунул его обратно в карман и глубоко задумался. Он привык решать сложные проблемы последовательно, разбивая их на отдельные, более простые части. Вот и сейчас он думал о том, смог бы он извлечь какую-нибудь пользу из связи, если бы она у него была?
Напрямую позвонить президенту не мог даже он, тратить время на референтов и секретарей — такую роскошь в сложившейся ситуации он не мог себе позволить, тем более у него были все основания подозревать, что любая информация от референтов будет немедленно передана Динькову. Тот давно уже обложил президента своими людьми со всех сторон. Заявить по открытому информационному каналу обо всем, что здесь творится? Ему никто не поверит, а Диньков позаботится о том, чтобы сообщение оказалось не эффективным, приправленным его собственной информацией.
Выходит, даже будь у него канал связи, толку от этого никакого. Вот если бы он смог сам, лично, появиться в приемной президента… Жаль, что на волшебство он не способен.
Если проблема не имела очевидного решения, он на время старался забыть о ней, загнать в подсознание, и иногда, совершенно неожиданно, часто в самый неподходящий момент, решение возникало в его голове само собой, без всяких усилий.
Вот и сейчас он постарался выбросить все посторонние мысли из головы и сосредоточиться на работе. Ничего другого ему просто не оставалось.
Сорок лет назад в этом районе упал один из двух обломков «Орешка», достигших Земли, — и это все, что ему было известно. За такой долгий срок барханы сместились, скрыли под собой все следы космической катастрофы. Если она вообще здесь была.
След на фотографии мог быть случайной помехой, траекторией какого-то другого обломка, не имевшего отношения к кораблю. Подобным мусором забито все околоземное пространство… Но скорость — тут же возразил он себе, — слишком велика была скорость, и она равнялась скорости первого обломка, давшего жизнь Гифрону. Что бы с ним ни случилось, чем бы ни закончилась эта экспедиция, он обязан найти второй обломок. Выяснить, что он собой представляет, и сообщить об этом людям. Вполне возможно, что эта его работа станет самым важным из всего, что он сделал.
Вакенберг нагнулся и зачерпнул горсть сухого песка. Такой чистый, похожий на воду песок бывает только в пустынях. Вакенберг пропустил его сквозь пальцы, следя за тем, как струйка сверкающих песчинок достигает поверхности земли. Решение было где-то здесь, совсем рядом.
Но еще ближе, чем это решение, оказались две человеческие фигуры, появившиеся на соседнем бархане. Вакенберг сразу же узнал одного из этих людей — похожего на крысу сержанта, и понял, что времени у него не осталось уже ни на что.
Глава 14
Андрей падал сквозь темную холодную пустоту с невероятной скоростью, задыхаясь от ледяного упругого вихря, грозящего разорвать легкие. Непрерывный бессмысленный крик застревал у него в горле, так и не найдя выхода наружу.
Падение продолжалось бесконечно долго, и юноша давно решил, что с ним все кончено, что он умер. Алан не сумел выполнить своего обещания и направить его полет сквозь пространство на Землю, или у него не хватило для этого сил.
Андрей решил, что он умер, и то, что от него осталось, что должно остаться от человека после смерти, бесконечно будет нестись сквозь бездны спрессованного, вывернутого наизнанку пространства.
Ужас от этой мысли лишь усилил его мучения. Иногда падение замедлялось, и тогда вокруг образовавшегося защитного кокона появлялись непонятные голубоватые сполохи света, выстраивавшиеся в смутные картины никогда не виданных чужих городов. Тогда Андрей пытался плыть сквозь вязкую массу, стиснувшую его тело, и, как ни странно, эти беспомощные движения вновь увеличивали скорость его падения или полета. Во всяком случае, картины исчезали, и он снова несся в черной безликой пустоте.
За те несколько часов, которые Лосев провел в обществе домового, у него появилась твердая уверенность в том, что его товарищ по несчастью никак не улучшит его положения. Быть «хозяином» домового, назвавшегося Масеком, оказалось довольно хлопотно, и, кроме глупой трескотни о том, что Лосев зря сидит сложа руки, что надо попробовать прорубить в стене выход, толку от мохнатого было мало.
Надо отдать ему должное, домовой не сидел, сложа лапы, он обнюхивал углы хижины, иногда подолгу замирая у ее стен и шепча что-то неразборчивое.
— Что ты там делаешь? — не выдержал Лосев.
— Щель ищу! Бывают щели, не видимые для людей, найти бы такую…
В конце концов, перепробовав все, что было возможно, включая подкоп и проверку крыши на прочность, они услышали грузные шаги перед хижиной.
Засов приподнялся сам собой, и дверь открылась легко и бесшумно.
Существо, появившееся в дверном проеме, превосходило все, что Лосев мог себе вообразить.
Чудовище трехметрового роста слепо вглядывалось в темное пространство хижины и с шумом втягивало в себя воздух через единственную ноздрю широкого, во всю морду, носа.
У него было почти человеческое туловище, у этого великана, если не считать колоннообразных ног, заканчивавшихся ступнями с тремя толстыми, птичьими когтями.
Длинные мускулистые руки, сжимавшие дубину, почти доставали до пола. Два небольших, для такой широченной морды, желтых глаза, поражали своими суженными в щель зрачками.
— Хозяин… — простонал забившийся в угол Масек.
— Я задержу его, а ты работай, не отвлекайся!
Масек за несколько минут до появления Лешего заметил в углу хижины какую-то аномалию, щель в пространстве, и теперь пытался ее расширить. Если и была у них еще какая-то надежда — то только на эту щель.
Леший перешагнул порог, и дверь за его спиной сразу же захлопнулась, отрезая пленникам путь к свободе.
— Не нужны автоматические запоры, — проворчал Лосев. Страх прошел, как это всегда бывало, когда опасность становилась слишком близкой. Остались только злость и азарт боя — хотя какой там бой! Силы казались слишком неравными.
Все же Лосев не собирался играть роль беспомощной курицы. Он крепко сжал в руках топорище и теперь следил за малейшим движением Лешего, стараясь не упустить момент, когда тот бросится в атаку.
Но Хозяин не спешил, то ли давая время привыкнуть своим глазам к полумраку, то ли потому, что был уверен — его добыча никуда не денется.
Он даже присел на широкий пень у входа, заменявший здесь стул, и прислонил свою дубину к стене.
— Чую, гости ко мне пожаловали. Я люблю гостей. Одному в лесу скучно, — проворковал Леший, голос у него был на удивление тонкий и почти человеческий. — А тех, кто со мной разделит трапезу, — я одариваю дорогими подарками.
— После обеда? — поинтересовался Лосев, демонстративно поигрывая топором, хотя и не был уверен в том, что Леший это видит.
— Можно и раньше. Ты любишь золото, человек? У меня много золота, вот, посмотри! — Леший достал из-за спины что-то вроде кожаного мешка из необработанной медвежьей шкуры и вытряхнул на пол перед собой кучку тускло блеснувших золотых монет.
— Не верь ему, не верь! — прошептал Масек, ни на минуту не прекращая свои странные, лихорадочные движения. Он словно выкапывал в воздухе невидимую нору, отбрасывая передними лапами пласты несуществующей породы.
— Устарели приемчики! Кому оно теперь нужно, твое золото?
— Золото не нужно?! — искренне удивился Леший. — Чем же вы расплачиваетесь со своими женщинами?
— А это кому как повезет. Наши женщины больше любят валюту.
— Доллары, что ли?
— Можно и доллары…
Совершенно неожиданно посреди этой увлекательной беседы, рассчитанной на то, чтобы отвлечь внимание Лосева, Леший сорвался с места и с проворством, непостижимым для такой огромной туши, бросился через всю хижину к стене, где стоял инспектор.
Но тот, все время ожидая этого, успел уклониться в сторону, и Леший со всего размаха врезался в стену.
Он взревел от ярости и разочарования, и этот рев не имел ничего общего с тем тоненьким, елейным голоском, которым он только что разговаривал со своими «гостями».
Огромные лапищи Лешего лихорадочно шарили в темноте, пытаясь нащупать добычу, но Лосев находился в хижине уже давно, и его глаза привыкли к полумраку. Он ухитрился увернуться от огромной скрюченной ладони, поросшей мехом с наружной стороны, размахнуться и нанести по ней удар топором. Леший снова взревел, теперь уже от боли, и стены хижины содрогнулись от этого рева.
Рана оказалась достаточно глубокой, и, зажимая ее второй огромной лапищей, Леший на какое-то время утратил интерес к охоте. Он вернулся на свой пень и стал заматывать рану грязной тряпкой, пытаясь остановить кровь.
— Проклятая козявка! Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты будешь висеть на крюке живым до тех пор, пока не протухнешь! Ты на кого железо поднял?
— А ты меня сначала поймай, людоед хренов!
— Поймаю, не сомневайся. — Покончив с перевязкой, Леший склонился над больной рукой и, бормоча что-то непонятное, стал ее укачивать, словно та была младенцем.
Момент был благоприятным для новой атаки, но, чтобы ее осуществить, кто-то должен был, хотя бы на мгновение, отвлечь внимание Хозяина. Метнув быстрый взгляд в сторону Масека, Лосев убедился, что тот по-прежнему слишком поглощен своим делом и помогать ему не собирается.
«Он ведь и в самом деле нас поймает, рано или поздно поймает, мы здесь в ловушке». Надо было срочно что-то предпринимать. Лосев совсем было собрался метнуть в Лешего топор и постараться попасть в глаза… Но то, что удалось сделать Одиссею, вряд ли получится у него. Циклоп, в отличие от Лешего, был одноглазым. Да и расстояние слишком велико для точного броска.
Леший между тем сорвал с раненой руки тряпку и поиграл мускулами, словно проверяя сделанную работу. На месте глубокой раны появился розовый шрам, и Лосев понял, что лечился Хозяин не грязной тряпкой, и даже совсем не тряпкой.
Это открытие обдало его волной противного, липкого холода. Дело было не в том, что рана быстро затянулась. Самым неприятным была догадка, что Хозяин может своим колдовством не только раны залечивать…
И он, увы, оказался прав.
Помахав лапой в воздухе, словно охлаждая ее, Леший нашел глазами Лосева и стал пристально смотреть на него, стараясь не отпускать взгляда инспектора. Глаза у Лешего были большими и становились все больше, словно плыли навстречу Лосеву.
В какой-то момент он почувствовал, что непреодолимая сила потянула его прочь от стены, навстречу этим бездонным глазам, он сделал шаг к Лешему, второй…
— Не смотри на него, не смотри! — отчаянно заверещал Масек. — Он тебя заманивает!
Лосев и сам уже понял, что смотреть Хозяину в глаза нельзя было ни в коем случае, вот только сил отвести взгляд в сторону уже не было.
Тело стало вялым и непослушным, словно набитым ватой, а ноги жили совершенно самостоятельной, не зависевшей от Лосева жизнью, продолжая сокращать расстояние между ним и Лешим. Перед глазами вспыхнула бледная, уплывающая вдаль картина… Мальчишка с синим кинжалом в руке отчаянно барахтался в какой-то вязкой жидкости, похожей на расплавленную резину. Он боролся за свою жизнь сосредоточенно и упрямо, словно подавая Лосеву пример, не позволяя непонятной окружавшей его субстанции задушить себя.
Лосев никогда раньше не видел этого мальчишку, но почему-то картина его борьбы помогла ему замедлить смертельно опасные шаги, и самое главное, она вновь пробудила в его сознании ту боевую ярость, которая так помогла ему в первый момент неравной схватки.
«В конце концов, это просто гипноз… Самый обыкновенный гипноз — а как бороться с гипнозом, ты знаешь, тебя этому учили. Самое главное четко осознавать, что с тобой происходит, и не фиксировать взгляд на том предмете, которым пользуются… Пользуется… Кто?»
Мысли путались, и от Лешего Лосев теперь был на расстоянии хорошего броска, если тот сейчас ринется на него, он не сможет даже сопротивляться, так чего же ждет его противник? Хочет действовать наверняка? Но так только с кроликами может получиться, а он же все-таки человек.
И, собрав в кулак всю волю, Лосев отчаянным усилием разорвал невидимые, сковавшие его путы.
В ту же секунду Леший это почувствовал и бросился на человека, но тот, вместо того чтобы пытаться уклониться в сторону, сам бросился навстречу противнику и, пригнувшись, проскользнул между его ногами. Затем обернулся и нанес удар со спины, вложив в него все оставшиеся силы.
На этот раз Леший заревел так, что с потолка посыпались обломки досок, Лосев рванул рукоятку топора на себя, но лезвие так прочно засело в спине чудовища, что выдернуть его не удалось. Однако рана хотя и была болезненной, но вряд ли оказалась смертельной. Леший быстро оправился от удара. Он развернулся к Лосеву и этим движением отбросил его к входной двери с такой силой, что от удара у того все поплыло перед глазами.
Теперь великан стоял прямо напротив Лосева, на расстоянии вытянутой руки. Лосев чувствовал, как взмокла у него спина, упершаяся в непробиваемую дверь. Выхода не было. Он сам загнал себя в ловушку, все поставив на этот удар, и проиграл.
Леший вел себя так, словно забыл о топоре, глубоко засевшем у него в спине. Сейчас на его морде не отражалось ни боли, ни ярости, какое-то детское любопытство светилось в его янтарных глазах с узкими тигриными зрачками.
— Ты посмел меня ударить железом во второй раз? Меня, Хозяина леса?
— Что-нибудь не так? — нагло поинтересовался Лосев. Терять ему все равно.было уже нечего.
— Выходит, ты даже не знал… — Леший покачнулся и тяжело опустился на свой пень лицом к Лосеву, и тот оказался прочно зажат между его огромных коленей. — Ты даже не знал, что творишь…
— Просвети, сделай милость! — Лосев все еще надеялся, что рана как-то даст о себе знать, все пытался отыскать на полу кровавый след — но не было следов крови, вообще ничего, и морда чудовища не была искажена болью. На ней читались только растерянность и непонятное для Лосева сожаление. — Ну, чего ты ждешь? Ты, кажется, собирался живьем повесить меня на крюке в своей кладовке?
— Откуда в вашем человеческом племени эта беспредельная наглость, позволяющая вам шутить со смертью? Подвесить тебя на крюке? Это было бы слишком просто. Я придумал кое-что получше…
Хозяин говорил медленно, с трудом выдавливая из себя слова. Что-то неуловимо менялось в лице великана, в странной неподвижности застыли глаза, смотревшие теперь мимо Лосева, кожа на морде приобрела неестественный, лимонно-желтый оттенок.
Но и с самим Лосевым происходило нечто непонятное. Никогда прежде он не испытывал такого спокойствия и равнодушия ко всему происходящему. Его словно затягивало в мертвый неподвижный сон. Ему было хорошо сейчас. Ничего не болело. И даже колени великана, стиснувшие его так, что перехватило дыхание, больше не беспокоили. Хотелось только одного — чтобы его оставили в покое. Но какой-то назойливый, настырный голосок пробивался сквозь охватившую инспектора ватную равнодушность.
— Ты хочешь превратиться в дерево? Тебе надоело быть человеком? — Голос Масека постепенно удалялся от Лосева и звучал сейчас издалека, словно их разделяло огромное пространство. — Ты больше не увидишь солнца. Ты будешь стоять здесь, пока не сгниешь!
Последние слова не понравились Лосеву, хотя и не имели особого значения.
— Он тебя затягивает, уводит вместе с собой! Если ты не отойдешь от него, ты останешься здесь навсегда!
Лосев попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на назойливое существо, не дающее ему спокойно уснуть, но шейные позвонки повиновались с трудом и скрипели, словно плохо смазанные шарниры.
Ему не удалось увидеть Масека, а перед глазами поплыл радужный туман, затянувший стену хижины, на которую он теперь смотрел таким же неподвижным, как у Лешего, взглядом.
И внутри этого туманного пятна, в самом его центре, он вновь увидел лицо незнакомого мальчишки. Тот продолжал бороться с уносившим его потоком, отчаянно и целеустремленно. Прямо перед собой в вытянутой руке он держал сверкающий синий кинжал, и Лосев откуда-то знал, что это его последняя и единственная надежда.
Лезвие кинжала то и дело вспыхивало голубым огнем, и тогда по нему начинали плыть одна за другой непонятные буквы. Это были какие-то древние руны, и Лосев, не понимая ни единого знака, все же шептал окаменевшими губами незнакомые слова: «Эль Ла худар Эль сидор Эль рион…» И что-то менялось, становилось легче дышать, возвращалась ослепительная, нестерпимая боль в пояснице, стиснутой одеревеневшими коленями Лешего, и почему-то вызывавшая у Лосева необъяснимую радость.
Маленькие слабые лапы его нового, поросшего мехом друга изо всех сил тормошили его, пытались вытащить из мертвого капкана, в котором он оказался.
— Оставь меня, — прошептал Лосев, — слишком поздно. У тебя не хватит сил, мне уже ничем не поможешь!
— Если ты в это поверишь — так и будет. Ты должен мне помочь, ты слишком далеко ушел, и мне не вытащить тебя, если ты не захочешь вернуться. Нет места страшнее того, в которое тебя тащит за собой Леший. Это не ваш, не человеческий Ад. Ты должен вернуться. Еще не поздно!
Лосев и сам чувствовал, что это еще возможно. Невероятно трудно, нестерпимо больно, но возможно. И он боролся, лишь потому, что перед глазами по-прежнему стоял образ незнакомого мальчишки, протягивавшего ему свой синий кинжал.
Когда Лосев очнулся, на голову ему лилась ледяная вода из деревянного ковша. Ковш, стиснутый маленькими меховыми лапками, раскачивался перед самыми глазами Лосева. Он лежал на полу хижины в разорванной одежде, весь мокрый и покрытый ссадинами, но живой.
С трудом повернув голову, он посмотрел на стену, перед которой теперь появился корявый, перекрученный ствол старого, гнилого и мертвого дуба, упершегося в крышу искореженными ветвями, на которых не было ни единого живого листа.
Падение продолжалось бесконечно долго, и юноша давно решил, что с ним все кончено, что он умер. Алан не сумел выполнить своего обещания и направить его полет сквозь пространство на Землю, или у него не хватило для этого сил.
Андрей решил, что он умер, и то, что от него осталось, что должно остаться от человека после смерти, бесконечно будет нестись сквозь бездны спрессованного, вывернутого наизнанку пространства.
Ужас от этой мысли лишь усилил его мучения. Иногда падение замедлялось, и тогда вокруг образовавшегося защитного кокона появлялись непонятные голубоватые сполохи света, выстраивавшиеся в смутные картины никогда не виданных чужих городов. Тогда Андрей пытался плыть сквозь вязкую массу, стиснувшую его тело, и, как ни странно, эти беспомощные движения вновь увеличивали скорость его падения или полета. Во всяком случае, картины исчезали, и он снова несся в черной безликой пустоте.
За те несколько часов, которые Лосев провел в обществе домового, у него появилась твердая уверенность в том, что его товарищ по несчастью никак не улучшит его положения. Быть «хозяином» домового, назвавшегося Масеком, оказалось довольно хлопотно, и, кроме глупой трескотни о том, что Лосев зря сидит сложа руки, что надо попробовать прорубить в стене выход, толку от мохнатого было мало.
Надо отдать ему должное, домовой не сидел, сложа лапы, он обнюхивал углы хижины, иногда подолгу замирая у ее стен и шепча что-то неразборчивое.
— Что ты там делаешь? — не выдержал Лосев.
— Щель ищу! Бывают щели, не видимые для людей, найти бы такую…
В конце концов, перепробовав все, что было возможно, включая подкоп и проверку крыши на прочность, они услышали грузные шаги перед хижиной.
Засов приподнялся сам собой, и дверь открылась легко и бесшумно.
Существо, появившееся в дверном проеме, превосходило все, что Лосев мог себе вообразить.
Чудовище трехметрового роста слепо вглядывалось в темное пространство хижины и с шумом втягивало в себя воздух через единственную ноздрю широкого, во всю морду, носа.
У него было почти человеческое туловище, у этого великана, если не считать колоннообразных ног, заканчивавшихся ступнями с тремя толстыми, птичьими когтями.
Длинные мускулистые руки, сжимавшие дубину, почти доставали до пола. Два небольших, для такой широченной морды, желтых глаза, поражали своими суженными в щель зрачками.
— Хозяин… — простонал забившийся в угол Масек.
— Я задержу его, а ты работай, не отвлекайся!
Масек за несколько минут до появления Лешего заметил в углу хижины какую-то аномалию, щель в пространстве, и теперь пытался ее расширить. Если и была у них еще какая-то надежда — то только на эту щель.
Леший перешагнул порог, и дверь за его спиной сразу же захлопнулась, отрезая пленникам путь к свободе.
— Не нужны автоматические запоры, — проворчал Лосев. Страх прошел, как это всегда бывало, когда опасность становилась слишком близкой. Остались только злость и азарт боя — хотя какой там бой! Силы казались слишком неравными.
Все же Лосев не собирался играть роль беспомощной курицы. Он крепко сжал в руках топорище и теперь следил за малейшим движением Лешего, стараясь не упустить момент, когда тот бросится в атаку.
Но Хозяин не спешил, то ли давая время привыкнуть своим глазам к полумраку, то ли потому, что был уверен — его добыча никуда не денется.
Он даже присел на широкий пень у входа, заменявший здесь стул, и прислонил свою дубину к стене.
— Чую, гости ко мне пожаловали. Я люблю гостей. Одному в лесу скучно, — проворковал Леший, голос у него был на удивление тонкий и почти человеческий. — А тех, кто со мной разделит трапезу, — я одариваю дорогими подарками.
— После обеда? — поинтересовался Лосев, демонстративно поигрывая топором, хотя и не был уверен в том, что Леший это видит.
— Можно и раньше. Ты любишь золото, человек? У меня много золота, вот, посмотри! — Леший достал из-за спины что-то вроде кожаного мешка из необработанной медвежьей шкуры и вытряхнул на пол перед собой кучку тускло блеснувших золотых монет.
— Не верь ему, не верь! — прошептал Масек, ни на минуту не прекращая свои странные, лихорадочные движения. Он словно выкапывал в воздухе невидимую нору, отбрасывая передними лапами пласты несуществующей породы.
— Устарели приемчики! Кому оно теперь нужно, твое золото?
— Золото не нужно?! — искренне удивился Леший. — Чем же вы расплачиваетесь со своими женщинами?
— А это кому как повезет. Наши женщины больше любят валюту.
— Доллары, что ли?
— Можно и доллары…
Совершенно неожиданно посреди этой увлекательной беседы, рассчитанной на то, чтобы отвлечь внимание Лосева, Леший сорвался с места и с проворством, непостижимым для такой огромной туши, бросился через всю хижину к стене, где стоял инспектор.
Но тот, все время ожидая этого, успел уклониться в сторону, и Леший со всего размаха врезался в стену.
Он взревел от ярости и разочарования, и этот рев не имел ничего общего с тем тоненьким, елейным голоском, которым он только что разговаривал со своими «гостями».
Огромные лапищи Лешего лихорадочно шарили в темноте, пытаясь нащупать добычу, но Лосев находился в хижине уже давно, и его глаза привыкли к полумраку. Он ухитрился увернуться от огромной скрюченной ладони, поросшей мехом с наружной стороны, размахнуться и нанести по ней удар топором. Леший снова взревел, теперь уже от боли, и стены хижины содрогнулись от этого рева.
Рана оказалась достаточно глубокой, и, зажимая ее второй огромной лапищей, Леший на какое-то время утратил интерес к охоте. Он вернулся на свой пень и стал заматывать рану грязной тряпкой, пытаясь остановить кровь.
— Проклятая козявка! Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты будешь висеть на крюке живым до тех пор, пока не протухнешь! Ты на кого железо поднял?
— А ты меня сначала поймай, людоед хренов!
— Поймаю, не сомневайся. — Покончив с перевязкой, Леший склонился над больной рукой и, бормоча что-то непонятное, стал ее укачивать, словно та была младенцем.
Момент был благоприятным для новой атаки, но, чтобы ее осуществить, кто-то должен был, хотя бы на мгновение, отвлечь внимание Хозяина. Метнув быстрый взгляд в сторону Масека, Лосев убедился, что тот по-прежнему слишком поглощен своим делом и помогать ему не собирается.
«Он ведь и в самом деле нас поймает, рано или поздно поймает, мы здесь в ловушке». Надо было срочно что-то предпринимать. Лосев совсем было собрался метнуть в Лешего топор и постараться попасть в глаза… Но то, что удалось сделать Одиссею, вряд ли получится у него. Циклоп, в отличие от Лешего, был одноглазым. Да и расстояние слишком велико для точного броска.
Леший между тем сорвал с раненой руки тряпку и поиграл мускулами, словно проверяя сделанную работу. На месте глубокой раны появился розовый шрам, и Лосев понял, что лечился Хозяин не грязной тряпкой, и даже совсем не тряпкой.
Это открытие обдало его волной противного, липкого холода. Дело было не в том, что рана быстро затянулась. Самым неприятным была догадка, что Хозяин может своим колдовством не только раны залечивать…
И он, увы, оказался прав.
Помахав лапой в воздухе, словно охлаждая ее, Леший нашел глазами Лосева и стал пристально смотреть на него, стараясь не отпускать взгляда инспектора. Глаза у Лешего были большими и становились все больше, словно плыли навстречу Лосеву.
В какой-то момент он почувствовал, что непреодолимая сила потянула его прочь от стены, навстречу этим бездонным глазам, он сделал шаг к Лешему, второй…
— Не смотри на него, не смотри! — отчаянно заверещал Масек. — Он тебя заманивает!
Лосев и сам уже понял, что смотреть Хозяину в глаза нельзя было ни в коем случае, вот только сил отвести взгляд в сторону уже не было.
Тело стало вялым и непослушным, словно набитым ватой, а ноги жили совершенно самостоятельной, не зависевшей от Лосева жизнью, продолжая сокращать расстояние между ним и Лешим. Перед глазами вспыхнула бледная, уплывающая вдаль картина… Мальчишка с синим кинжалом в руке отчаянно барахтался в какой-то вязкой жидкости, похожей на расплавленную резину. Он боролся за свою жизнь сосредоточенно и упрямо, словно подавая Лосеву пример, не позволяя непонятной окружавшей его субстанции задушить себя.
Лосев никогда раньше не видел этого мальчишку, но почему-то картина его борьбы помогла ему замедлить смертельно опасные шаги, и самое главное, она вновь пробудила в его сознании ту боевую ярость, которая так помогла ему в первый момент неравной схватки.
«В конце концов, это просто гипноз… Самый обыкновенный гипноз — а как бороться с гипнозом, ты знаешь, тебя этому учили. Самое главное четко осознавать, что с тобой происходит, и не фиксировать взгляд на том предмете, которым пользуются… Пользуется… Кто?»
Мысли путались, и от Лешего Лосев теперь был на расстоянии хорошего броска, если тот сейчас ринется на него, он не сможет даже сопротивляться, так чего же ждет его противник? Хочет действовать наверняка? Но так только с кроликами может получиться, а он же все-таки человек.
И, собрав в кулак всю волю, Лосев отчаянным усилием разорвал невидимые, сковавшие его путы.
В ту же секунду Леший это почувствовал и бросился на человека, но тот, вместо того чтобы пытаться уклониться в сторону, сам бросился навстречу противнику и, пригнувшись, проскользнул между его ногами. Затем обернулся и нанес удар со спины, вложив в него все оставшиеся силы.
На этот раз Леший заревел так, что с потолка посыпались обломки досок, Лосев рванул рукоятку топора на себя, но лезвие так прочно засело в спине чудовища, что выдернуть его не удалось. Однако рана хотя и была болезненной, но вряд ли оказалась смертельной. Леший быстро оправился от удара. Он развернулся к Лосеву и этим движением отбросил его к входной двери с такой силой, что от удара у того все поплыло перед глазами.
Теперь великан стоял прямо напротив Лосева, на расстоянии вытянутой руки. Лосев чувствовал, как взмокла у него спина, упершаяся в непробиваемую дверь. Выхода не было. Он сам загнал себя в ловушку, все поставив на этот удар, и проиграл.
Леший вел себя так, словно забыл о топоре, глубоко засевшем у него в спине. Сейчас на его морде не отражалось ни боли, ни ярости, какое-то детское любопытство светилось в его янтарных глазах с узкими тигриными зрачками.
— Ты посмел меня ударить железом во второй раз? Меня, Хозяина леса?
— Что-нибудь не так? — нагло поинтересовался Лосев. Терять ему все равно.было уже нечего.
— Выходит, ты даже не знал… — Леший покачнулся и тяжело опустился на свой пень лицом к Лосеву, и тот оказался прочно зажат между его огромных коленей. — Ты даже не знал, что творишь…
— Просвети, сделай милость! — Лосев все еще надеялся, что рана как-то даст о себе знать, все пытался отыскать на полу кровавый след — но не было следов крови, вообще ничего, и морда чудовища не была искажена болью. На ней читались только растерянность и непонятное для Лосева сожаление. — Ну, чего ты ждешь? Ты, кажется, собирался живьем повесить меня на крюке в своей кладовке?
— Откуда в вашем человеческом племени эта беспредельная наглость, позволяющая вам шутить со смертью? Подвесить тебя на крюке? Это было бы слишком просто. Я придумал кое-что получше…
Хозяин говорил медленно, с трудом выдавливая из себя слова. Что-то неуловимо менялось в лице великана, в странной неподвижности застыли глаза, смотревшие теперь мимо Лосева, кожа на морде приобрела неестественный, лимонно-желтый оттенок.
Но и с самим Лосевым происходило нечто непонятное. Никогда прежде он не испытывал такого спокойствия и равнодушия ко всему происходящему. Его словно затягивало в мертвый неподвижный сон. Ему было хорошо сейчас. Ничего не болело. И даже колени великана, стиснувшие его так, что перехватило дыхание, больше не беспокоили. Хотелось только одного — чтобы его оставили в покое. Но какой-то назойливый, настырный голосок пробивался сквозь охватившую инспектора ватную равнодушность.
— Ты хочешь превратиться в дерево? Тебе надоело быть человеком? — Голос Масека постепенно удалялся от Лосева и звучал сейчас издалека, словно их разделяло огромное пространство. — Ты больше не увидишь солнца. Ты будешь стоять здесь, пока не сгниешь!
Последние слова не понравились Лосеву, хотя и не имели особого значения.
— Он тебя затягивает, уводит вместе с собой! Если ты не отойдешь от него, ты останешься здесь навсегда!
Лосев попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на назойливое существо, не дающее ему спокойно уснуть, но шейные позвонки повиновались с трудом и скрипели, словно плохо смазанные шарниры.
Ему не удалось увидеть Масека, а перед глазами поплыл радужный туман, затянувший стену хижины, на которую он теперь смотрел таким же неподвижным, как у Лешего, взглядом.
И внутри этого туманного пятна, в самом его центре, он вновь увидел лицо незнакомого мальчишки. Тот продолжал бороться с уносившим его потоком, отчаянно и целеустремленно. Прямо перед собой в вытянутой руке он держал сверкающий синий кинжал, и Лосев откуда-то знал, что это его последняя и единственная надежда.
Лезвие кинжала то и дело вспыхивало голубым огнем, и тогда по нему начинали плыть одна за другой непонятные буквы. Это были какие-то древние руны, и Лосев, не понимая ни единого знака, все же шептал окаменевшими губами незнакомые слова: «Эль Ла худар Эль сидор Эль рион…» И что-то менялось, становилось легче дышать, возвращалась ослепительная, нестерпимая боль в пояснице, стиснутой одеревеневшими коленями Лешего, и почему-то вызывавшая у Лосева необъяснимую радость.
Маленькие слабые лапы его нового, поросшего мехом друга изо всех сил тормошили его, пытались вытащить из мертвого капкана, в котором он оказался.
— Оставь меня, — прошептал Лосев, — слишком поздно. У тебя не хватит сил, мне уже ничем не поможешь!
— Если ты в это поверишь — так и будет. Ты должен мне помочь, ты слишком далеко ушел, и мне не вытащить тебя, если ты не захочешь вернуться. Нет места страшнее того, в которое тебя тащит за собой Леший. Это не ваш, не человеческий Ад. Ты должен вернуться. Еще не поздно!
Лосев и сам чувствовал, что это еще возможно. Невероятно трудно, нестерпимо больно, но возможно. И он боролся, лишь потому, что перед глазами по-прежнему стоял образ незнакомого мальчишки, протягивавшего ему свой синий кинжал.
Когда Лосев очнулся, на голову ему лилась ледяная вода из деревянного ковша. Ковш, стиснутый маленькими меховыми лапками, раскачивался перед самыми глазами Лосева. Он лежал на полу хижины в разорванной одежде, весь мокрый и покрытый ссадинами, но живой.
С трудом повернув голову, он посмотрел на стену, перед которой теперь появился корявый, перекрученный ствол старого, гнилого и мертвого дуба, упершегося в крышу искореженными ветвями, на которых не было ни единого живого листа.
Глава 15
Иногда впереди Андрея появлялось сотканное из голубых электрических огней лицо человека и его руки. Этот не известный ему человек тянулся к нему сквозь бездну пространства и старался помочь, он был единственной надеждой, единственным маяком в этом бесконечном безумном полете.
Иногда Андрею казалось, что этот человек больше, чем он сам, нуждается в помощи. Тогда он протягивал ему навстречу Рикон, стараясь поделиться его силой. Голубые искорки стекали с лезвия, словно капли воды, и улетали в пространство. Лицо незнакомца притягивало их, как магнит.
Но человеческое лицо появлялось лишь изредка. Гораздо чаще вокруг Андрея мелькали разъяренные, оскаленные морды чудовищ, стремящихся во что бы то ни стало добраться до него, прорваться сквозь защитный кокон.
Когда им это почти удавалось, Андрей использовал последнее средство — свое единственное оружие.
Образ синего ножа, мягкий и никчемный на ощупь, действовал тем не менее безотказно. Сполохи ослепительного пламени слетали с его лезвия и уходили за пределы кокона. Они возвращали лики чудовищ туда, откуда они вышли, — в темноту и хаос неорганизованного пространства, в котором не было даже звезд.
Единственное, что удерживало сознание Андрея на грани разрушения, было обещание, данное Алану в момент расставания. Он обещал донести образ синего ножа до своей родной планеты, он обещал помочь тем, кто сейчас борется с космическим нашествием, с ядовитыми грибами, похищавшими души людей. И хотя вслух клятва произнесена не была, он поклялся помочь, и, значит, обязан все вытерпеть. Обязан долететь. В его возрасте клятвы еще имели то мистическое, определяющее значение, которое в них вкладывали люди тысячи лет назад.
— И это все, что от него осталось? — спросил Лосев, разглядывая засохший дуб, стоявший посреди хижины.
— Все, что ты от него оставил, хозяин. Правда, ты и сам наполовину одеревенел. Еще немного, и мне бы тебя не вытянуть.
Лосев с сомнением посмотрел на крошечную фигуру домового и на свое распростертое на полу тело.
— Да нет, я не то имею в виду, — слегка смутился его маленький друг. — Из ловушки ты сам вылез.
— Я всегда буду помнить, что ты для меня сделал.
— Да уж, пожалуйста, не забывай. И выпей вот этого отвара, после него полегчает, а то тебя до сих пор с пнем спутать можно.
— И где это ты раздобыл такую гадость?
— В кладовке у Лешего полно сушеных трав, а вода в котле еще есть. Пей, сколько хочешь.
— Мне бы сейчас поесть не мешало.
— Это уж точно, только здесь, кроме гнилых костей, из пищи ничего нет. Если хочешь — я тебе выберу косточку посвежее.
— Издеваешься, да?
— Нет, хочу, чтобы ты хорошенько проникся обстановкой. Нам нужно отсюда поскорей выбираться. Через дверь не получится. Слишком сильное заклятье на нее наложено. Но я нашел трещину и расширил ее немного, может, и пролезем.
— Пролезем, если я смогу подняться.
— Сможешь. Этот отвар действует быстро, да и ты не слишком долго у Лешего на коленях сидел.
— Какой-то юмор у тебя загробный.
— А у тебя вообще никакого нет.
Лосев не ответил, целиком сосредоточившись на том, чтобы, упершись руками в пол, приподнять свое каменно-неподвижное тело. Минут через пять, после нескольких неудачных попыток, ему это удалось. Но вот с головой было гораздо хуже — мысли оставались деревянными и тяжелыми, как поленья.
Но даже сквозь эту «деревянность» пробивался к нему луч синего света от того волшебного ножа, что помог ему в самую отчаянную минуту. «Значит есть у меня еще один друг, и я должен его найти. Только все вместе сможем мы отсюда выбраться, а может, и не только выбраться…»
На Земле зарождался энергетический центр, из которого потянулись пока что узенькие тропочки в другие миры. Но эти дорожки будут разрастаться, и никто сейчас не может сказать, чем все это обернется, выживет или погибнет человечество, оказавшись на перекрестке тысяч миров… «Я должен там быть, я должен вернуться!»
Но это было легче сказать, чем сделать. Все, что ему удалось, — ползком добраться до котла с водой и вволю напиться. Вода оказалась холодной и чистой, хотя и имела какой-то странный, металлический привкус.
Обдумав положение, в котором они оказались, Лосев решил, что немедленно покидать хижину рискованно. Слишком мало для этого у него сил. Чтобы их восстановить, нужна пища, но ее можно найти только снаружи. Получался замкнутый круг. А Лосев чувствовал, что пища для него сейчас важнее всего остального. Голод становился совершенно нестерпимым. Он знал, что это неспроста — организму требовались силы, чтобы справиться с негативным внешним воздействием.
— Может, ты испробуешь свой лаз и раздобудешь хоть что-нибудь съестное?
Масек почему-то смутился и ответил несколько неопределенно. Лосев, в своем нынешнем состоянии, этого не заметил и, как выяснилось позже, совершенно напрасно.
— Я, конечно, могу попробовать… — промямлил Масек, — но ход очень запутанный — обратную дорогу найти будет не так-то просто.
Лосеву не хватало только остаться одному в хижине, утонувшей в отвратительной вони гнилых костей, рядом с котлом, наполненным металлической мертвой водой… Нужно выбираться, чего бы это ни стоило.
— Показывай, где вход в твой лаз!
— Да вот он, прямо перед тобой!
— Я ничего не вижу!
— Конечно, ты не видишь. Человеческие глаза не видят того, что видят глаза домовых.
— А ты уверен, что мне удастся в него вползти?
— В обычное время нет. Но я много поработал над ним, наложил специальное заклятье… Расширил вход. Если постараешься, думаю, у тебя получится. Не смотри на стену, забудь о ней, закрой глаза и ползи.
— А если я застряну?
— Как ты это узнаешь, пока не попробуешь?
На это Лосеву возразить было нечего. Пришлось закрыть глаза, собрать все силы и медленно двинуться вперед.
Через какое-то время на него навалилась непомерная тяжесть, словно он оказался погребенным под слоем обвалившейся породы. Он попытался сказать об этом Масеку, но не услышал собственного голоса.
Тогда Лосев открыл наконец глаза и увидел окружавшую его тьму. Она была физически плотной, почти ощутимой. Тьма без единого проблеска, без надежды, навалилась на него со всех сторон холодной липкой массой. Он чувствовал, как ее ледяные пальцы вползают к нему в тело, начинают замораживать сознание. Тогда он закричал и вновь не услышал собственного крика. Он понял, что вот сейчас, в эту самую секунду, он полностью утратит контроль над ситуацией, над собственным телом и навсегда останется в этом чудовищном мертвом пространстве.
Иногда Андрею казалось, что этот человек больше, чем он сам, нуждается в помощи. Тогда он протягивал ему навстречу Рикон, стараясь поделиться его силой. Голубые искорки стекали с лезвия, словно капли воды, и улетали в пространство. Лицо незнакомца притягивало их, как магнит.
Но человеческое лицо появлялось лишь изредка. Гораздо чаще вокруг Андрея мелькали разъяренные, оскаленные морды чудовищ, стремящихся во что бы то ни стало добраться до него, прорваться сквозь защитный кокон.
Когда им это почти удавалось, Андрей использовал последнее средство — свое единственное оружие.
Образ синего ножа, мягкий и никчемный на ощупь, действовал тем не менее безотказно. Сполохи ослепительного пламени слетали с его лезвия и уходили за пределы кокона. Они возвращали лики чудовищ туда, откуда они вышли, — в темноту и хаос неорганизованного пространства, в котором не было даже звезд.
Единственное, что удерживало сознание Андрея на грани разрушения, было обещание, данное Алану в момент расставания. Он обещал донести образ синего ножа до своей родной планеты, он обещал помочь тем, кто сейчас борется с космическим нашествием, с ядовитыми грибами, похищавшими души людей. И хотя вслух клятва произнесена не была, он поклялся помочь, и, значит, обязан все вытерпеть. Обязан долететь. В его возрасте клятвы еще имели то мистическое, определяющее значение, которое в них вкладывали люди тысячи лет назад.
— И это все, что от него осталось? — спросил Лосев, разглядывая засохший дуб, стоявший посреди хижины.
— Все, что ты от него оставил, хозяин. Правда, ты и сам наполовину одеревенел. Еще немного, и мне бы тебя не вытянуть.
Лосев с сомнением посмотрел на крошечную фигуру домового и на свое распростертое на полу тело.
— Да нет, я не то имею в виду, — слегка смутился его маленький друг. — Из ловушки ты сам вылез.
— Я всегда буду помнить, что ты для меня сделал.
— Да уж, пожалуйста, не забывай. И выпей вот этого отвара, после него полегчает, а то тебя до сих пор с пнем спутать можно.
— И где это ты раздобыл такую гадость?
— В кладовке у Лешего полно сушеных трав, а вода в котле еще есть. Пей, сколько хочешь.
— Мне бы сейчас поесть не мешало.
— Это уж точно, только здесь, кроме гнилых костей, из пищи ничего нет. Если хочешь — я тебе выберу косточку посвежее.
— Издеваешься, да?
— Нет, хочу, чтобы ты хорошенько проникся обстановкой. Нам нужно отсюда поскорей выбираться. Через дверь не получится. Слишком сильное заклятье на нее наложено. Но я нашел трещину и расширил ее немного, может, и пролезем.
— Пролезем, если я смогу подняться.
— Сможешь. Этот отвар действует быстро, да и ты не слишком долго у Лешего на коленях сидел.
— Какой-то юмор у тебя загробный.
— А у тебя вообще никакого нет.
Лосев не ответил, целиком сосредоточившись на том, чтобы, упершись руками в пол, приподнять свое каменно-неподвижное тело. Минут через пять, после нескольких неудачных попыток, ему это удалось. Но вот с головой было гораздо хуже — мысли оставались деревянными и тяжелыми, как поленья.
Но даже сквозь эту «деревянность» пробивался к нему луч синего света от того волшебного ножа, что помог ему в самую отчаянную минуту. «Значит есть у меня еще один друг, и я должен его найти. Только все вместе сможем мы отсюда выбраться, а может, и не только выбраться…»
На Земле зарождался энергетический центр, из которого потянулись пока что узенькие тропочки в другие миры. Но эти дорожки будут разрастаться, и никто сейчас не может сказать, чем все это обернется, выживет или погибнет человечество, оказавшись на перекрестке тысяч миров… «Я должен там быть, я должен вернуться!»
Но это было легче сказать, чем сделать. Все, что ему удалось, — ползком добраться до котла с водой и вволю напиться. Вода оказалась холодной и чистой, хотя и имела какой-то странный, металлический привкус.
Обдумав положение, в котором они оказались, Лосев решил, что немедленно покидать хижину рискованно. Слишком мало для этого у него сил. Чтобы их восстановить, нужна пища, но ее можно найти только снаружи. Получался замкнутый круг. А Лосев чувствовал, что пища для него сейчас важнее всего остального. Голод становился совершенно нестерпимым. Он знал, что это неспроста — организму требовались силы, чтобы справиться с негативным внешним воздействием.
— Может, ты испробуешь свой лаз и раздобудешь хоть что-нибудь съестное?
Масек почему-то смутился и ответил несколько неопределенно. Лосев, в своем нынешнем состоянии, этого не заметил и, как выяснилось позже, совершенно напрасно.
— Я, конечно, могу попробовать… — промямлил Масек, — но ход очень запутанный — обратную дорогу найти будет не так-то просто.
Лосеву не хватало только остаться одному в хижине, утонувшей в отвратительной вони гнилых костей, рядом с котлом, наполненным металлической мертвой водой… Нужно выбираться, чего бы это ни стоило.
— Показывай, где вход в твой лаз!
— Да вот он, прямо перед тобой!
— Я ничего не вижу!
— Конечно, ты не видишь. Человеческие глаза не видят того, что видят глаза домовых.
— А ты уверен, что мне удастся в него вползти?
— В обычное время нет. Но я много поработал над ним, наложил специальное заклятье… Расширил вход. Если постараешься, думаю, у тебя получится. Не смотри на стену, забудь о ней, закрой глаза и ползи.
— А если я застряну?
— Как ты это узнаешь, пока не попробуешь?
На это Лосеву возразить было нечего. Пришлось закрыть глаза, собрать все силы и медленно двинуться вперед.
Через какое-то время на него навалилась непомерная тяжесть, словно он оказался погребенным под слоем обвалившейся породы. Он попытался сказать об этом Масеку, но не услышал собственного голоса.
Тогда Лосев открыл наконец глаза и увидел окружавшую его тьму. Она была физически плотной, почти ощутимой. Тьма без единого проблеска, без надежды, навалилась на него со всех сторон холодной липкой массой. Он чувствовал, как ее ледяные пальцы вползают к нему в тело, начинают замораживать сознание. Тогда он закричал и вновь не услышал собственного крика. Он понял, что вот сейчас, в эту самую секунду, он полностью утратит контроль над ситуацией, над собственным телом и навсегда останется в этом чудовищном мертвом пространстве.