Страница:
Труден всегда только первый шаг. Теперь, когда Глеб решил, что источник воздействия на станцию находится снаружи, оставалось проверить весь ее периметр вдоль наружной стены, что-то около шести километров извилистой тропинки, то подходившей вплотную к стене, то отступавшей от нее в тех местах, где толстые, причудливо изогнутые трубы энерговодов пронизывали снизу доверху все пространство станции. Прежде чем предпринимать какие-то действия, необходимо было выяснить, что собой представляет неизвестная сила, обрушившаяся на станцию.
Уже в начале пути Глеб понял, какую напряженную работу ведет гигантский компьютер, внутри которого он находился. Световые вспышки, сопровождавшие каждую передачу сигналов от одного блока к другому, сейчас не прекращались ни на минуту и местами сливались в сплошные реки огня. К тому же часть блоков разогревалась от перегрузки. Он чувствовал, что температура внутри купола повысилась уже градусов на десять. До опасного предела в восемьдесят градусов по Цельсию оставалось не так уж много… И он почти не сомневался в том, что тем же самым пределом температурной устойчивости обладает и его собственное тело… Следовало поспешить, иначе он вообще не успеет обнаружить своего таинственного врага.
Случайное прикосновение к раскаленной поверхности энерговода напомнило ему о том, что хотя он и не испытывает боли в прежнем, человеческом, смысле, его тело отреагировало на ожог весьма бурно, его затрясло так, словно он прикоснулся к источнику высоковольтного напряжения. На какое-то время отказало даже зрение, а мышцы скрутило узлом. Лишь через несколько минут ему удалось вернуть над ними контроль и продолжить движение вдоль стены. Это происшествие лишний раз напомнило ему о том, какую опасность представляет для него чрезмерное повышение температуры во внешней среде.
Глеб прошел уже почти четверть периметра, везде, где это было возможно, стараясь приблизиться к стене вплотную и рассмотреть, что происходит снаружи. Вспышки света, возникавшие в энерговодах, проникая за пределы купола сквозь его прозрачную поверхность, освещали вокруг достаточное пространство, но ничего, кроме унылой серой пыли, покрывавшей всю поверхность этой изглоданной энтропией несчастной планеты, Глеб так и не сумел разглядеть.
А колокол, между тем, продолжал звонить, и каждый его удар напоминал о том, что время Глеба уходит. До верхнего предела температуры, после которого внутренние блоки станции вместе с его телом потеряют способность функционировать, оставалось всего пять градусов, и Глеб понял, что не успеет пройти всего периметра.
Впрочем, ему и не пришлось этого делать. Удары колокола постепенно нарастали, и в какой-то момент после одного из них раздался взрыв.
Взрывная волна швырнула Глеба на пол, все световоды станции мгновенно погасли и наступила полная темнота.
Очевидно, невидимая схватка, в которой он оказался посторонним наблюдателем, закончилась, и поражение в ней, похоже, понесли защитные механизмы станции. Танаев больше не чувствовал движения плазмы ни в одном энерговоде.
Хотя нет… Над тропой, по которой он до этого пробирался сквозь стеклянный лес энерговодов, кто-то подвесил гирлянду небольших светлых огоньков. Они ничего не освещали, а лишь указывали путь. Вдоль гирлянды раз за разом пробегала световая волна, словно приглашая Глеба следовать за ней. Собственно, ничего другого ему теперь и не оставалось, если он собирался выяснить, что же произошло со станцией. Внутренней энергии его телу хватит ненадолго, и если он не найдет в самое ближайшее время какого-нибудь способа подпитки, его с таким трудом обретенное тело погибнет. Сейчас он впервые осознал, что у роботов существуют свои проблемы, порой ничуть не уступающие по сложности человеческим.
Неожиданно он понял, что заранее принимает поражение как неизбежность и уже примеряет на себя роль побежденного, роль униженного просителя у могущественного, неведомого врага. Нет, так дело не пойдет. Кто бы ни был этот враг, его, Глеба, он пока еще не победил.
Выпрямившись, Танаев решительно направился вдоль огней, навстречу новому вызову, брошенному ему судьбой, и метров через двести обнаружил впереди светлое пятно.
Это был проход, прорезанный во внешней защитной броне станции, выход наружу, которого тут никогда не было и не могло быть.
Оплавленные края пластиброни, толщиной в несколько метров, говорили о том, какие титанические силы потребовались для того, чтобы нейтрализовать все защитные автоматы станции, а после этого справиться с самой пластиброней.
Ну что же, теперь ему оставалось выяснить, кому и для чего это понадобилось. Он шагнул в прорезанную в броне арку. От ее не успевших остыть стен на Глеба пахнуло таким жаром, что ему пришлось рвануться вперед, чтобы скорее миновать опасную зону.
Он инстинктивно ожидал холода и тьмы, царивших по всей планете за пределами станции, но ничего этого не было в коротком десятиметровом рукаве, соединившем пробоину в стене станции с какой-то внешней конструкцией, настолько огромной, что ее очертания терялись в окружающем мраке.
Он даже не пытался представить, что представляет собой эта конструкция, не было необходимости давать волю воображению. Рукав заканчивался гостеприимно распахнутым люком тамбурного переходника, и, благополучно его миновав, Глеб очутился внутри таинственного здания.
Он находился в огромном пустом зале, похожем на зал средневекового замка, и ничего нелепее подобного сочетания — планетарной станции, построенной сверхцивилизацией антов, и этого зала, сошедшего с полотен музейных картин, — он не мог себе представить.
Гобелены на стенах, картины каких-то предков в допотопных костюмах, образцы холодного оружия, красноватый свет чадящих факелов… Если пришельцы, захватившие станцию, собирались поразить его воображение, то им это вполне удалось. Еще раз осмотрев зал, Глеб сосредоточил внимание на самом главном — на портретах, поскольку именно они давали представление о хозяевах этого странного сооружения.
Мужчины и женщины — вполне гуманоидного вида, разве что удлиненная форма черепа несколько отличалась от привычной, но эту особенность хорошо скрывали высокие прически. Слишком долго разглядывать портреты он не стал, потому что заметил в глубине зала нечто гораздо более интересное, нечто, похожее на огромный трон, предназначенный, скорее всего, для какого-то великана.
Некоторое время ему казалось, что на троне кто-то сидит, некая неясная, темная фигура, рассмотреть которую мешал сгусток темноты, окутывавшей эту часть зала. Но когда Глеб приблизился вплотную, трон оказался пустым.
Вблизи это сооружение пятиметровой высоты, украшенное позолотой, а может быть, даже отлитое из золота, произвело на навигатора Танаева совсем не то впечатление, на которое, возможно, рассчитывали его хозяева. Потрясения он не испытал, скорее раздражение и злость от хорошо разыгранного спектакля.
— Долго еще мне здесь торчать?! — требовательно произнес он в пустоту, не слишком рассчитывая на ответ.
— Нехорошо быть таким нетерпеливым и тем более нехорошо проявлять неуважение к хозяину этого корабля, — произнес голос у него за спиной.
Танаев резко обернулся, он готов был поклясться, что секунду назад в зале, кроме него, никого не было. Но теперь он оказался лицом к лицу с человеком средних лет. Небольшая бородка и щегольские усики. Приличный костюм несколько устаревшего даже для времени Танаева покроя, на котором не было ни одной складочки, словно его обладатель только что вышел из гардеробной.
После этого трона Танаев ожидал увидеть какое-нибудь чудовище, но вид этого человека потряс его не меньше, чем образина любого монстра.
И не потому, что он давным-давно не видел людей и вполне мог себе позволить забыть, как люди выглядят, — вот только не забыл и знал, чувствовал, что перед ним стоит вовсе не человек, а лишь существо, похожее на человека внешне. И от этого существа исходило такое ощущение злой мощи, что Глеб невольно попятился.
— Кто вы такой?! Как вы здесь оказались? — Он знал, что поспешные вопросы выдают его растерянность, но ничего не мог с этим поделать. Слова отделились от поверхности его тела и летали теперь где-то под потолком средневекового зала, отражаясь от него гулким эхом.
— Садитесь, навигатор. Нам предстоит долгий разговор. И успокойтесь, я не причиню вам вреда. — Рядом с Глебом появился стул и небольшой столик, на котором стояла ваза с фруктами и графин вина. Глеб многое готов был отдать за то, чтобы ощутить вкус этих давно забытых яств, но слишком хорошо знал, что эта способность утрачена для него навсегда.
— Вы не правы! — произнес его собеседник, словно мог читать мысли Глеба, как открытую книгу. — Все еще можно вернуть. Рано или поздно — все возвращается. Было бы желание. Ну, например, вот так…
Он провел ладонью по своему лицу, словно стирая с него невидимую грязь, а затем небрежно махнул кистью руки в сторону Глеба. Глеб ощутил странное жжение в районе гортани и невольно сглотнул, хотя не мог проделать этого простого действа с момента своего нового рождения. Теперь у него вновь появился рот и, кажется, все лицо, потому что угол зрения также резко и неожиданно изменился — сейчас он видел предметы только прямо перед собой, словно смотрел на них настоящими глазами. Не веря себе, он поднес руку к лицу, ощупал лоб, ладонью прикрыл глаза и убедился в том, что невероятные изменения произошли с его внешностью на самом деле, что это вовсе не игра воображения, не шутка… Совершенно потрясенный он уставился на хозяина зала.
— Я бы дал вам зеркало… Но в этом нет необходимости, потому что ваше лицо походит на мое собственное, как две капли воды.
Проверяя его слова, Глеб провел ладонью по своему новому лицу до самого низа, ощутил жесткие волосы бороды и понял, что его собеседник говорит правду.
— Но так не годится… — капризно проговорил тот тоном парикмахера, только что закончившего стрижку и не полностью удовлетворенного результатом своей работы. — Я вовсе не собирался делать из вас собственную копию. К тому же ваш вид отвлекает меня от нашей беседы. Впечатление такое, словно я разговариваю сам с собой. — Он вновь направил ладонь в сторону Глеба, и тому показалось, что невидимая рука резко и неожиданно вцепилась в его лицо, потянула его вперед, прошлась по скулам и подбородку, уничтожая усы и бороду, что-то сделала с надбровными дугами и затем отпустила.
— Так гораздо лучше… Теперь, пожалуй, можете посмотреть.
На столе, рядом с графином, появилось небольшое старинное зеркало в серебряной рамке, с подставкой в форме ноги какого-то животного. Глеб, забыв обо всех странных обстоятельствах, предшествовавших появлению своего могущественного собеседника, о проломленной стене и остановленной защите станции, жадно схватил зеркало.
Из слегка пожелтевшего стекла на него глянуло вполне заурядное лицо тридцатилетнего мужчины со знакомым шрамом под подбородком. Это было его собственное лицо, каким он его запомнил, когда брился последний раз, неисчислимую бездну лет тому назад.
— Кажется, я совсем не постарел… — пробормотал он смущенно, совершенно не представляя, что следует говорить в подобном случае, ведь не из парикмахерской же он вышел. Но в том-то и дело, что ощущение значительности событий приходит позже, а первые слова, первые впечатления, как правило, банальны.
— С чего бы вам стареть. Все эти годы вы существовали в виде плазмы. Даже не протоплазмы, а именно плазмы, в самом ее первозданном смысле. К тому же лицо, которое я вам создал, ни в коей мере не отображает ваш подлинный облик. Его у вас нет вообще, и не стоит забывать об этом обстоятельстве, поскольку, если мы с вами не договоримся, все свои дары я заберу обратно.
— А мы должны о чем-то договориться?
— Непременно.
— Но, в таком случае, вам следует хотя бы представиться. Трудно говорить с человеком, не зная даже его имени.
— Зовите меня князь Хронст. А что касается остального… Боюсь, вы ничего не поймете или, что еще хуже, поймете меня неправильно. За время, пока вы спали внутри своего стеклянного кокона, в мире многое изменилось.
— Не могли бы вы, хотя бы кратко, просветить меня в этом вопросе?
— Я попробую, хотя сомневаюсь, что из этого получится что-нибудь дельное. — Хронст держался с показным дружелюбием, но за ним угадывалось хорошо скрываемое высокомерие, граничащее с брезгливостью. Таким тоном обычно говорят с низшими существами, перед которыми нет необходимости притворяться. Чувствовалось, что для него непривычно разговаривать с собеседником на равных. «Откуда же ты взялся, на мою голову, — подумал Глеб, — и что тебе от меня надо? Любым способом я должен вытянуть из него больше сведений, пусть и не слишком достоверных, позже я отсортирую лишнее, но даже когда человек лжет, в его словах всегда проскальзывают крупицы правды. Нужно лишь уметь отделить их от плевел». Глеб сомневался в том, что внешность Хронста соответствует его настоящему облику. Но это как раз не имело в его глазах особого значения, гораздо важнее было уяснить, какие силы представляло это существо и зачем ему понадобился всеми давно забытый навигатор, погрузившийся в непробиваемый покой черной дыры вместе со звездой, носящей его имя.
О последнем Глеб, впрочем, не подозревал, и Хронст, затянувшись непонятно откуда появившейся толстой сигарой, которая тут же и раскурилась сама собой, как только очутилась у него во рту, начал именно с этого:
— После того как вы оставили наш бренный мир и ушли на заслуженный отдых… — В его словах чувствовался нескрываемый сарказм, но Глеб постарался не обращать на это внимания, чтобы не пропустить чего-нибудь важного, он ловил каждое слово драгоценной для него информации. — Вам был выделен персональный памятник в виде этой самой звезды, на планете которой мы с вами сейчас находимся. Астрономы Земли назвали ее звездой Танаева. Увы, звезда просуществовала недолго. Не без вашей помощи она закрылась непроницаемой оболочкой пространственного кокона. Ну а потом, спустя довольно продолжительное время, когда память о вашем подвиге осталась лишь в строчках космической лоции…
— Знаете, князь, меня меньше всего заботила слава, когда я решил вмешаться в происходящее, чтобы спасти своих друзей и корабль от энтропийного выброса.
— Мы всегда о себе думаем лучше и оцениваем наши поступки выше, чем они того стоят, хотя и не говорим этого вслух. В мыслях, исключительно в собственных мыслях и только там, наши поступки получают свою настоящую оценку. Ну да я не об этом. Так вот, после того как вы закрыли звезду, спустя каких-то пару тысячелетий в мире разразилась большая космическая война.
— Расскажите мне об этом подробней. Кто с кем воевал и на чьей стороне выступила Земная Федерация?
— Эта война началась в другом рукаве Галактики, на самом ее краю. Земля не принимала в ней участия. Обе сражавшиеся стороны именовали себя силами порядка, хотя мне почему-то кажется, что для одной из них подобное название было всего лишь прикрытием. С другой стороны, понятие «порядок» и «хаос» весьма относительны. Вряд ли вы станете отрицать, что любая степень мировой упорядоченности всего лишь производная от хаоса. Именно он в виде нематериального, а следовательно, неупорядоченного эфира лежит в начале всего. Из него рождаются элементарные частицы и в него они уходят, отслужив свой век. Я мог бы продолжить свои объяснения, но вижу, они вас утомляют.
— Я не ученый, князь, и тем более не философ. Я простой навигатор.
— Ну, не такой уж простой. Не каждый навигатор способен превратить свое тело и мозг в составную часть компьютера антов, а затем суметь из него выбраться.
Выпуская изо рта широкие кольца дыма от своей сигары, Хронст с несколько отвлеченным интересом рассматривал Танаева, словно перед ним находился музейный экспонат или чучело какого-то странного животного, а не живой человек. В каком-то смысле так оно и было.
— Ну да ладно. Оставим в покое философские темы и перейдем к делу. Мне нужен человек для особого и весьма важного поручения. Ознакомившись с вашей биографией, я пришел к выводу, что вы наиболее подходящая кандидатура для этого.
Невесть откуда на столе по правую руку от князя появилась толстая папка в желтой обложке, какие можно встретить только в старинных архивах. Очевидно, именно в ней содержалась вся биография Глеба, весь его послужной список, описание жизненного пути и еще многое такое, о чем он сам даже не подозревал. Почему-то он подумал, что даже эпизоду с золотой медалью и первым поцелуем Тинки не удалось избежать заключения в это хранилище сведений.
Словно подтверждая его догадку, князь слегка хлопнул по папке, точно хотел убедиться в ее весомости и значении, но извлек на свет лишь солидное облако пыли, заставившее его поморщиться.
— Никто не следит за порядком! Стоит отлучиться на какую-то пару тысяч лет, и в архив уже невозможно зайти из-за скопившейся там грязи. У вас на корабле матросы ведут себя так же, когда надсмотрщики отвлекаются?
— У нас на корабле не было надсмотрщиков.
— Да полно! Неважно, как назывались эти люди, но члены этой гильдии вездесущи, они есть всегда и везде.
Князь пожевал кончик сигары, вытолкнул из ноздрей еще одно совершенно правильное кольцо дыма и уставился на Глеба своим правым глазом. Левый в это время внимательно изучал потолок, словно пытался что-то прочесть в переплетении лепнин и старинных фресок, украшавших его поверхность.
Только теперь Глеб обратил внимание на то, что глаза этого существа были совершенно разного цвета и отличались даже размерами. Не говоря уж о том, что каждый из них вел себя совершенно самостоятельно и не зависел от движений второго глаза. Впрочем, он не успел как следует обдумать это, потому что бархатный баритон князя продолжил важную для него тему:
— Итак, о поручении, которое я собираюсь вам предложить. Я переброшу вас на планету Зиндру, в столицу одной из враждующих армий. Там вы должны будете закрепиться, создать себе необходимую базу, обзавестись деньгами и связями, чтобы затем, когда придет срок, иметь возможность претендовать на самую высокую должность в административной иерархии этой планеты.
— С какой стати? — совершенно спокойно, почти насмешливо спросил Танаев. Его утомила излишняя самоуверенность князя, и он решил попытаться несколько ее уменьшить.
— С какой стати — что? — Хронст не сумел скрыть искреннего изумления от вопроса Глеба. Похоже, он совершенно не ожидал отпора с его стороны и даже слегка растерялся, почувствовав, что его собеседник приготовился именно к отпору.
— С какой стати я должен всем этим заниматься, и почему бы вам не перебросить меня на мою собственную планету, раз уж вы вознамерились заняться благотворительностью?
— А кто вам сказал, что я занимаюсь благотворительностью? Мне нужна Зиндра. По соглашению, которое я был вынужден подписать, сам я не имею права вмешиваться в ее дела. Поэтому я отправлю туда вас.
— Что касается вашей благотворительности — это, разумеется, всего лишь шутка, а если говорить серьезно, то я действительно не понимаю, почему вы решили, что я стану заниматься вашими делами вместо своих собственных, да еще и не зная толком, кто вы, собственно, такой, какие силы представляете.
— Да просто потому, что выбор у вас небогат. Разумеется, вы можете отказаться и вечно оставаться на своей станции простым придатком полюбившейся вам стеклянной машины. Вы можете и впредь создавать в своем воображении тысячи недоступных для вас миров, снова и снова упираться лбом в стеклянную стену, отгородившую вас от наружного мира. Вас устраивает такой выбор?
Чего Глеб совершенно не переносил, так это когда его загоняли в тупик, из которого не было выхода, и если такое случалось, он зачастую начинал действовать вопреки логике и здравому смыслу.
— А, собственно, о каком выборе может идти речь, после того как вы разрушили станцию и оставили меня без энергии?
— Ну, это поправимо. Станцию вам оставят в прежнем виде. Так что выбор у вас есть. Главнейший этический принцип, которому следует моя раса, — это возможность выбора. В решении любого вопроса, который мы предлагаем, обязательно должен быть выбор, хотя бы из двух вариантов. В вашем случае это условие также будет соблюдено.
Сейчас в голосе князя, впервые с начала беседы, появились ледяные нотки, и оба его разнокалиберных глаза уставились на Глеба, излучая такую злобную эманацию, от которой у навигатора внезапно перехватило недавно приобретенное дыхание. Все же он нашел в себе силы выпрямиться и задать следующий, с виду вполне обоснованный и невинный вопрос:
— Могу я все же узнать, какие силы вы поддерживаете? В чьей победе вы заинтересованы?
— В зависимости от обстоятельств, в разное время я поддерживаю разные силы.
— Понимаю. Но какие силы вы поддерживаете в Данное время?
С минуту Хронст молчал, окутываясь облаками Дыма, исторгаемого его сигарой, и когда Танаев стал сомневаться в том, что вообще получит ответ на свой вопрос, произнес скороговоркой между двумя затяжками:
— Я не думаю, что вам следует это знать. Некоторые знания опасны. Весьма опасны. Кроме всего прочего, они могут помешать успешному выполнению задания, которое я собираюсь вам поручить.
— Как я могу принять решение, не зная, на чьей стороне буду вынужден сражаться?
— Но ведь вы спросили меня не об этом. Ваше участие — совсем другое дело, и поддерживать вам придется, возможно, совсем не ту сторону, которая интересует меня.
— И вы думаете, я поверю, что вы предприняли такие сложные действия — пробили оболочку черной дыры, разрушили защитный купол станции — лишь для того, чтобы укрепить с моей помощью своих врагов? — Наверняка ему не стоило этого говорить. Но надменные манеры князя и излучаемая им эманация ненависти заставили Глеба на какое-то время утратить над собой контроль.
— Мои истинные намерения и цели не имеют к вам никакого отношения. Вы отправитесь на планету и выполните мое поручение. Или останетесь здесь, в своем стеклянном гробу. Собственно, это все. Остальное вас не касается. Так что делайте ваш выбор, навигатор, прокладывайте трассу собственной жизни.
И в те короткие мгновения, которые повисли в молчании вслед за последней фразой Хронста, Глеб неожиданно увидел все свое будущее, все, что его ждет. Он, разумеется, согласится. Потому что, по большому счету, выбора у него не было, была только иллюзия выбора.
Некто, проломив стены его тюрьмы, предлагал свободу и жизнь, полную приключений и опасностей, и обещал, в случае отказа, замуровать обратно взорванные стены…
Это, так сказать, с одной стороны. Но он не мог забыть и того, что создал вокруг себя эти стены совершенно добровольно, сознательно встав на одну из сторон титанических сил, сошедшихся в схватке на этой планете. Не будет ли его согласие обыкновенной изменой, пусть пока еще и неявной, и не последует ли за изменой неявной измена явная? Он должен был получить ответ на этот вопрос, хотя и понимал, на какую опасную тропу вступает.
— Еще один вопрос, князь, чисто теоретический. Вот вы говорите, в основе порядка лежит хаос. Наверно, так оно и есть, я не силен в философских аспектах науки. Но объясните, почему Хаос всегда стремится разрушить Порядок и вернуться в свое первозданное состояние? Почему он всегда агрессивен?
— Агрессивен? Естественен, вы хотите сказать. Любая сложная система — всегда искусственна. Независимо от того, создана она человеком или эволюцией. Чтобы поддержать ее неестественное состояние, ей необходима постоянная подпитка энергией извне, будь то пища или горючее. Эта избыточная, извлекаемая из внешней среды энергия стремится высвободиться и делает это при любой возможности. Так что хаос тут ни при чем. Скорее уж виноваты основные законы мироздания, изменить которые даже мне не всегда по силам. Сколько бы вы ни накачивали воздушный шарик — рано или поздно он лопнет.
Вопрос Танаева немного разрядил обстановку и вернул Хронсту прежнее благодушие, хотя бы внешне. Навигатор правильно угадал, что философские, отвлеченные темы были любимым коньком князя. Отложив в сторону свою бесконечную сигару, которая за время их беседы не уменьшилась ни на сантиметр, Хронст взял со стола графин и разлил по бокалам рубиновую жидкость. Свет факелов по углам зала окрашивал ее на просвет в кроваво-красный цвет.
— Не желаете попробовать? Это отличное тартанское вино, хорошей выдержки. Вам ведь не терпится испытать свои новые вкусовые рецепторы, так что давайте выпьем. Тост выбирайте сами.
Глеб осторожно налил в бокал рубиновую жидкость, еще раз оценил на просвет ее ослепительно кровавый цвет, осторожно понюхал и ощутил аромат незнакомых плодов. С опаской пригубил и почувствовал вкус этого божественного напитка — по языку пробежали колючие, необыкновенно приятные змейки, пробравшиеся внутрь его недавно появившегося желудка, и наполнили все тело теплом.
— Вы волшебник, князь! Опытный и коварный волшебник. Не понимаю, для чего такому могущественному существу мог понадобиться какой-то навигатор.
— Считайте это моим капризом. Мне понравилось описание вашей судьбы и ваше мужество. В конце концов, вы единственный человек, которому удалось самому сделать себя бессмертным. Хоть это вы понимаете? Время для вас теперь не имеет никакого значения. Его у вас бесконечно много. Будут меняться цивилизации, стареть и умирать звезды, а вы по-прежнему будете жить. Если, конечно, не совершите какую-нибудь непоправимую глупость. Материал, из которого вы создали свое новое тело, сам себя восстанавливает, не старится и не знает поломок. Мне было любопытно узнать, сумеете ли вы закончить то, что начали, хотя ответа пришлось ждать довольно долго. Но время для меня, как вы догадались, так же, как и для вас теперь, не имеет принципиального значения. Итак, где же тост?
Уже в начале пути Глеб понял, какую напряженную работу ведет гигантский компьютер, внутри которого он находился. Световые вспышки, сопровождавшие каждую передачу сигналов от одного блока к другому, сейчас не прекращались ни на минуту и местами сливались в сплошные реки огня. К тому же часть блоков разогревалась от перегрузки. Он чувствовал, что температура внутри купола повысилась уже градусов на десять. До опасного предела в восемьдесят градусов по Цельсию оставалось не так уж много… И он почти не сомневался в том, что тем же самым пределом температурной устойчивости обладает и его собственное тело… Следовало поспешить, иначе он вообще не успеет обнаружить своего таинственного врага.
Случайное прикосновение к раскаленной поверхности энерговода напомнило ему о том, что хотя он и не испытывает боли в прежнем, человеческом, смысле, его тело отреагировало на ожог весьма бурно, его затрясло так, словно он прикоснулся к источнику высоковольтного напряжения. На какое-то время отказало даже зрение, а мышцы скрутило узлом. Лишь через несколько минут ему удалось вернуть над ними контроль и продолжить движение вдоль стены. Это происшествие лишний раз напомнило ему о том, какую опасность представляет для него чрезмерное повышение температуры во внешней среде.
Глеб прошел уже почти четверть периметра, везде, где это было возможно, стараясь приблизиться к стене вплотную и рассмотреть, что происходит снаружи. Вспышки света, возникавшие в энерговодах, проникая за пределы купола сквозь его прозрачную поверхность, освещали вокруг достаточное пространство, но ничего, кроме унылой серой пыли, покрывавшей всю поверхность этой изглоданной энтропией несчастной планеты, Глеб так и не сумел разглядеть.
А колокол, между тем, продолжал звонить, и каждый его удар напоминал о том, что время Глеба уходит. До верхнего предела температуры, после которого внутренние блоки станции вместе с его телом потеряют способность функционировать, оставалось всего пять градусов, и Глеб понял, что не успеет пройти всего периметра.
Впрочем, ему и не пришлось этого делать. Удары колокола постепенно нарастали, и в какой-то момент после одного из них раздался взрыв.
Взрывная волна швырнула Глеба на пол, все световоды станции мгновенно погасли и наступила полная темнота.
Очевидно, невидимая схватка, в которой он оказался посторонним наблюдателем, закончилась, и поражение в ней, похоже, понесли защитные механизмы станции. Танаев больше не чувствовал движения плазмы ни в одном энерговоде.
Хотя нет… Над тропой, по которой он до этого пробирался сквозь стеклянный лес энерговодов, кто-то подвесил гирлянду небольших светлых огоньков. Они ничего не освещали, а лишь указывали путь. Вдоль гирлянды раз за разом пробегала световая волна, словно приглашая Глеба следовать за ней. Собственно, ничего другого ему теперь и не оставалось, если он собирался выяснить, что же произошло со станцией. Внутренней энергии его телу хватит ненадолго, и если он не найдет в самое ближайшее время какого-нибудь способа подпитки, его с таким трудом обретенное тело погибнет. Сейчас он впервые осознал, что у роботов существуют свои проблемы, порой ничуть не уступающие по сложности человеческим.
Неожиданно он понял, что заранее принимает поражение как неизбежность и уже примеряет на себя роль побежденного, роль униженного просителя у могущественного, неведомого врага. Нет, так дело не пойдет. Кто бы ни был этот враг, его, Глеба, он пока еще не победил.
Выпрямившись, Танаев решительно направился вдоль огней, навстречу новому вызову, брошенному ему судьбой, и метров через двести обнаружил впереди светлое пятно.
Это был проход, прорезанный во внешней защитной броне станции, выход наружу, которого тут никогда не было и не могло быть.
Оплавленные края пластиброни, толщиной в несколько метров, говорили о том, какие титанические силы потребовались для того, чтобы нейтрализовать все защитные автоматы станции, а после этого справиться с самой пластиброней.
Ну что же, теперь ему оставалось выяснить, кому и для чего это понадобилось. Он шагнул в прорезанную в броне арку. От ее не успевших остыть стен на Глеба пахнуло таким жаром, что ему пришлось рвануться вперед, чтобы скорее миновать опасную зону.
Он инстинктивно ожидал холода и тьмы, царивших по всей планете за пределами станции, но ничего этого не было в коротком десятиметровом рукаве, соединившем пробоину в стене станции с какой-то внешней конструкцией, настолько огромной, что ее очертания терялись в окружающем мраке.
Он даже не пытался представить, что представляет собой эта конструкция, не было необходимости давать волю воображению. Рукав заканчивался гостеприимно распахнутым люком тамбурного переходника, и, благополучно его миновав, Глеб очутился внутри таинственного здания.
Он находился в огромном пустом зале, похожем на зал средневекового замка, и ничего нелепее подобного сочетания — планетарной станции, построенной сверхцивилизацией антов, и этого зала, сошедшего с полотен музейных картин, — он не мог себе представить.
Гобелены на стенах, картины каких-то предков в допотопных костюмах, образцы холодного оружия, красноватый свет чадящих факелов… Если пришельцы, захватившие станцию, собирались поразить его воображение, то им это вполне удалось. Еще раз осмотрев зал, Глеб сосредоточил внимание на самом главном — на портретах, поскольку именно они давали представление о хозяевах этого странного сооружения.
Мужчины и женщины — вполне гуманоидного вида, разве что удлиненная форма черепа несколько отличалась от привычной, но эту особенность хорошо скрывали высокие прически. Слишком долго разглядывать портреты он не стал, потому что заметил в глубине зала нечто гораздо более интересное, нечто, похожее на огромный трон, предназначенный, скорее всего, для какого-то великана.
Некоторое время ему казалось, что на троне кто-то сидит, некая неясная, темная фигура, рассмотреть которую мешал сгусток темноты, окутывавшей эту часть зала. Но когда Глеб приблизился вплотную, трон оказался пустым.
Вблизи это сооружение пятиметровой высоты, украшенное позолотой, а может быть, даже отлитое из золота, произвело на навигатора Танаева совсем не то впечатление, на которое, возможно, рассчитывали его хозяева. Потрясения он не испытал, скорее раздражение и злость от хорошо разыгранного спектакля.
— Долго еще мне здесь торчать?! — требовательно произнес он в пустоту, не слишком рассчитывая на ответ.
— Нехорошо быть таким нетерпеливым и тем более нехорошо проявлять неуважение к хозяину этого корабля, — произнес голос у него за спиной.
Танаев резко обернулся, он готов был поклясться, что секунду назад в зале, кроме него, никого не было. Но теперь он оказался лицом к лицу с человеком средних лет. Небольшая бородка и щегольские усики. Приличный костюм несколько устаревшего даже для времени Танаева покроя, на котором не было ни одной складочки, словно его обладатель только что вышел из гардеробной.
После этого трона Танаев ожидал увидеть какое-нибудь чудовище, но вид этого человека потряс его не меньше, чем образина любого монстра.
И не потому, что он давным-давно не видел людей и вполне мог себе позволить забыть, как люди выглядят, — вот только не забыл и знал, чувствовал, что перед ним стоит вовсе не человек, а лишь существо, похожее на человека внешне. И от этого существа исходило такое ощущение злой мощи, что Глеб невольно попятился.
— Кто вы такой?! Как вы здесь оказались? — Он знал, что поспешные вопросы выдают его растерянность, но ничего не мог с этим поделать. Слова отделились от поверхности его тела и летали теперь где-то под потолком средневекового зала, отражаясь от него гулким эхом.
— Садитесь, навигатор. Нам предстоит долгий разговор. И успокойтесь, я не причиню вам вреда. — Рядом с Глебом появился стул и небольшой столик, на котором стояла ваза с фруктами и графин вина. Глеб многое готов был отдать за то, чтобы ощутить вкус этих давно забытых яств, но слишком хорошо знал, что эта способность утрачена для него навсегда.
— Вы не правы! — произнес его собеседник, словно мог читать мысли Глеба, как открытую книгу. — Все еще можно вернуть. Рано или поздно — все возвращается. Было бы желание. Ну, например, вот так…
Он провел ладонью по своему лицу, словно стирая с него невидимую грязь, а затем небрежно махнул кистью руки в сторону Глеба. Глеб ощутил странное жжение в районе гортани и невольно сглотнул, хотя не мог проделать этого простого действа с момента своего нового рождения. Теперь у него вновь появился рот и, кажется, все лицо, потому что угол зрения также резко и неожиданно изменился — сейчас он видел предметы только прямо перед собой, словно смотрел на них настоящими глазами. Не веря себе, он поднес руку к лицу, ощупал лоб, ладонью прикрыл глаза и убедился в том, что невероятные изменения произошли с его внешностью на самом деле, что это вовсе не игра воображения, не шутка… Совершенно потрясенный он уставился на хозяина зала.
— Я бы дал вам зеркало… Но в этом нет необходимости, потому что ваше лицо походит на мое собственное, как две капли воды.
Проверяя его слова, Глеб провел ладонью по своему новому лицу до самого низа, ощутил жесткие волосы бороды и понял, что его собеседник говорит правду.
— Но так не годится… — капризно проговорил тот тоном парикмахера, только что закончившего стрижку и не полностью удовлетворенного результатом своей работы. — Я вовсе не собирался делать из вас собственную копию. К тому же ваш вид отвлекает меня от нашей беседы. Впечатление такое, словно я разговариваю сам с собой. — Он вновь направил ладонь в сторону Глеба, и тому показалось, что невидимая рука резко и неожиданно вцепилась в его лицо, потянула его вперед, прошлась по скулам и подбородку, уничтожая усы и бороду, что-то сделала с надбровными дугами и затем отпустила.
— Так гораздо лучше… Теперь, пожалуй, можете посмотреть.
На столе, рядом с графином, появилось небольшое старинное зеркало в серебряной рамке, с подставкой в форме ноги какого-то животного. Глеб, забыв обо всех странных обстоятельствах, предшествовавших появлению своего могущественного собеседника, о проломленной стене и остановленной защите станции, жадно схватил зеркало.
Из слегка пожелтевшего стекла на него глянуло вполне заурядное лицо тридцатилетнего мужчины со знакомым шрамом под подбородком. Это было его собственное лицо, каким он его запомнил, когда брился последний раз, неисчислимую бездну лет тому назад.
— Кажется, я совсем не постарел… — пробормотал он смущенно, совершенно не представляя, что следует говорить в подобном случае, ведь не из парикмахерской же он вышел. Но в том-то и дело, что ощущение значительности событий приходит позже, а первые слова, первые впечатления, как правило, банальны.
— С чего бы вам стареть. Все эти годы вы существовали в виде плазмы. Даже не протоплазмы, а именно плазмы, в самом ее первозданном смысле. К тому же лицо, которое я вам создал, ни в коей мере не отображает ваш подлинный облик. Его у вас нет вообще, и не стоит забывать об этом обстоятельстве, поскольку, если мы с вами не договоримся, все свои дары я заберу обратно.
— А мы должны о чем-то договориться?
— Непременно.
— Но, в таком случае, вам следует хотя бы представиться. Трудно говорить с человеком, не зная даже его имени.
— Зовите меня князь Хронст. А что касается остального… Боюсь, вы ничего не поймете или, что еще хуже, поймете меня неправильно. За время, пока вы спали внутри своего стеклянного кокона, в мире многое изменилось.
— Не могли бы вы, хотя бы кратко, просветить меня в этом вопросе?
— Я попробую, хотя сомневаюсь, что из этого получится что-нибудь дельное. — Хронст держался с показным дружелюбием, но за ним угадывалось хорошо скрываемое высокомерие, граничащее с брезгливостью. Таким тоном обычно говорят с низшими существами, перед которыми нет необходимости притворяться. Чувствовалось, что для него непривычно разговаривать с собеседником на равных. «Откуда же ты взялся, на мою голову, — подумал Глеб, — и что тебе от меня надо? Любым способом я должен вытянуть из него больше сведений, пусть и не слишком достоверных, позже я отсортирую лишнее, но даже когда человек лжет, в его словах всегда проскальзывают крупицы правды. Нужно лишь уметь отделить их от плевел». Глеб сомневался в том, что внешность Хронста соответствует его настоящему облику. Но это как раз не имело в его глазах особого значения, гораздо важнее было уяснить, какие силы представляло это существо и зачем ему понадобился всеми давно забытый навигатор, погрузившийся в непробиваемый покой черной дыры вместе со звездой, носящей его имя.
О последнем Глеб, впрочем, не подозревал, и Хронст, затянувшись непонятно откуда появившейся толстой сигарой, которая тут же и раскурилась сама собой, как только очутилась у него во рту, начал именно с этого:
— После того как вы оставили наш бренный мир и ушли на заслуженный отдых… — В его словах чувствовался нескрываемый сарказм, но Глеб постарался не обращать на это внимания, чтобы не пропустить чего-нибудь важного, он ловил каждое слово драгоценной для него информации. — Вам был выделен персональный памятник в виде этой самой звезды, на планете которой мы с вами сейчас находимся. Астрономы Земли назвали ее звездой Танаева. Увы, звезда просуществовала недолго. Не без вашей помощи она закрылась непроницаемой оболочкой пространственного кокона. Ну а потом, спустя довольно продолжительное время, когда память о вашем подвиге осталась лишь в строчках космической лоции…
— Знаете, князь, меня меньше всего заботила слава, когда я решил вмешаться в происходящее, чтобы спасти своих друзей и корабль от энтропийного выброса.
— Мы всегда о себе думаем лучше и оцениваем наши поступки выше, чем они того стоят, хотя и не говорим этого вслух. В мыслях, исключительно в собственных мыслях и только там, наши поступки получают свою настоящую оценку. Ну да я не об этом. Так вот, после того как вы закрыли звезду, спустя каких-то пару тысячелетий в мире разразилась большая космическая война.
— Расскажите мне об этом подробней. Кто с кем воевал и на чьей стороне выступила Земная Федерация?
— Эта война началась в другом рукаве Галактики, на самом ее краю. Земля не принимала в ней участия. Обе сражавшиеся стороны именовали себя силами порядка, хотя мне почему-то кажется, что для одной из них подобное название было всего лишь прикрытием. С другой стороны, понятие «порядок» и «хаос» весьма относительны. Вряд ли вы станете отрицать, что любая степень мировой упорядоченности всего лишь производная от хаоса. Именно он в виде нематериального, а следовательно, неупорядоченного эфира лежит в начале всего. Из него рождаются элементарные частицы и в него они уходят, отслужив свой век. Я мог бы продолжить свои объяснения, но вижу, они вас утомляют.
— Я не ученый, князь, и тем более не философ. Я простой навигатор.
— Ну, не такой уж простой. Не каждый навигатор способен превратить свое тело и мозг в составную часть компьютера антов, а затем суметь из него выбраться.
Выпуская изо рта широкие кольца дыма от своей сигары, Хронст с несколько отвлеченным интересом рассматривал Танаева, словно перед ним находился музейный экспонат или чучело какого-то странного животного, а не живой человек. В каком-то смысле так оно и было.
— Ну да ладно. Оставим в покое философские темы и перейдем к делу. Мне нужен человек для особого и весьма важного поручения. Ознакомившись с вашей биографией, я пришел к выводу, что вы наиболее подходящая кандидатура для этого.
Невесть откуда на столе по правую руку от князя появилась толстая папка в желтой обложке, какие можно встретить только в старинных архивах. Очевидно, именно в ней содержалась вся биография Глеба, весь его послужной список, описание жизненного пути и еще многое такое, о чем он сам даже не подозревал. Почему-то он подумал, что даже эпизоду с золотой медалью и первым поцелуем Тинки не удалось избежать заключения в это хранилище сведений.
Словно подтверждая его догадку, князь слегка хлопнул по папке, точно хотел убедиться в ее весомости и значении, но извлек на свет лишь солидное облако пыли, заставившее его поморщиться.
— Никто не следит за порядком! Стоит отлучиться на какую-то пару тысяч лет, и в архив уже невозможно зайти из-за скопившейся там грязи. У вас на корабле матросы ведут себя так же, когда надсмотрщики отвлекаются?
— У нас на корабле не было надсмотрщиков.
— Да полно! Неважно, как назывались эти люди, но члены этой гильдии вездесущи, они есть всегда и везде.
Князь пожевал кончик сигары, вытолкнул из ноздрей еще одно совершенно правильное кольцо дыма и уставился на Глеба своим правым глазом. Левый в это время внимательно изучал потолок, словно пытался что-то прочесть в переплетении лепнин и старинных фресок, украшавших его поверхность.
Только теперь Глеб обратил внимание на то, что глаза этого существа были совершенно разного цвета и отличались даже размерами. Не говоря уж о том, что каждый из них вел себя совершенно самостоятельно и не зависел от движений второго глаза. Впрочем, он не успел как следует обдумать это, потому что бархатный баритон князя продолжил важную для него тему:
— Итак, о поручении, которое я собираюсь вам предложить. Я переброшу вас на планету Зиндру, в столицу одной из враждующих армий. Там вы должны будете закрепиться, создать себе необходимую базу, обзавестись деньгами и связями, чтобы затем, когда придет срок, иметь возможность претендовать на самую высокую должность в административной иерархии этой планеты.
— С какой стати? — совершенно спокойно, почти насмешливо спросил Танаев. Его утомила излишняя самоуверенность князя, и он решил попытаться несколько ее уменьшить.
— С какой стати — что? — Хронст не сумел скрыть искреннего изумления от вопроса Глеба. Похоже, он совершенно не ожидал отпора с его стороны и даже слегка растерялся, почувствовав, что его собеседник приготовился именно к отпору.
— С какой стати я должен всем этим заниматься, и почему бы вам не перебросить меня на мою собственную планету, раз уж вы вознамерились заняться благотворительностью?
— А кто вам сказал, что я занимаюсь благотворительностью? Мне нужна Зиндра. По соглашению, которое я был вынужден подписать, сам я не имею права вмешиваться в ее дела. Поэтому я отправлю туда вас.
— Что касается вашей благотворительности — это, разумеется, всего лишь шутка, а если говорить серьезно, то я действительно не понимаю, почему вы решили, что я стану заниматься вашими делами вместо своих собственных, да еще и не зная толком, кто вы, собственно, такой, какие силы представляете.
— Да просто потому, что выбор у вас небогат. Разумеется, вы можете отказаться и вечно оставаться на своей станции простым придатком полюбившейся вам стеклянной машины. Вы можете и впредь создавать в своем воображении тысячи недоступных для вас миров, снова и снова упираться лбом в стеклянную стену, отгородившую вас от наружного мира. Вас устраивает такой выбор?
Чего Глеб совершенно не переносил, так это когда его загоняли в тупик, из которого не было выхода, и если такое случалось, он зачастую начинал действовать вопреки логике и здравому смыслу.
— А, собственно, о каком выборе может идти речь, после того как вы разрушили станцию и оставили меня без энергии?
— Ну, это поправимо. Станцию вам оставят в прежнем виде. Так что выбор у вас есть. Главнейший этический принцип, которому следует моя раса, — это возможность выбора. В решении любого вопроса, который мы предлагаем, обязательно должен быть выбор, хотя бы из двух вариантов. В вашем случае это условие также будет соблюдено.
Сейчас в голосе князя, впервые с начала беседы, появились ледяные нотки, и оба его разнокалиберных глаза уставились на Глеба, излучая такую злобную эманацию, от которой у навигатора внезапно перехватило недавно приобретенное дыхание. Все же он нашел в себе силы выпрямиться и задать следующий, с виду вполне обоснованный и невинный вопрос:
— Могу я все же узнать, какие силы вы поддерживаете? В чьей победе вы заинтересованы?
— В зависимости от обстоятельств, в разное время я поддерживаю разные силы.
— Понимаю. Но какие силы вы поддерживаете в Данное время?
С минуту Хронст молчал, окутываясь облаками Дыма, исторгаемого его сигарой, и когда Танаев стал сомневаться в том, что вообще получит ответ на свой вопрос, произнес скороговоркой между двумя затяжками:
— Я не думаю, что вам следует это знать. Некоторые знания опасны. Весьма опасны. Кроме всего прочего, они могут помешать успешному выполнению задания, которое я собираюсь вам поручить.
— Как я могу принять решение, не зная, на чьей стороне буду вынужден сражаться?
— Но ведь вы спросили меня не об этом. Ваше участие — совсем другое дело, и поддерживать вам придется, возможно, совсем не ту сторону, которая интересует меня.
— И вы думаете, я поверю, что вы предприняли такие сложные действия — пробили оболочку черной дыры, разрушили защитный купол станции — лишь для того, чтобы укрепить с моей помощью своих врагов? — Наверняка ему не стоило этого говорить. Но надменные манеры князя и излучаемая им эманация ненависти заставили Глеба на какое-то время утратить над собой контроль.
— Мои истинные намерения и цели не имеют к вам никакого отношения. Вы отправитесь на планету и выполните мое поручение. Или останетесь здесь, в своем стеклянном гробу. Собственно, это все. Остальное вас не касается. Так что делайте ваш выбор, навигатор, прокладывайте трассу собственной жизни.
И в те короткие мгновения, которые повисли в молчании вслед за последней фразой Хронста, Глеб неожиданно увидел все свое будущее, все, что его ждет. Он, разумеется, согласится. Потому что, по большому счету, выбора у него не было, была только иллюзия выбора.
Некто, проломив стены его тюрьмы, предлагал свободу и жизнь, полную приключений и опасностей, и обещал, в случае отказа, замуровать обратно взорванные стены…
Это, так сказать, с одной стороны. Но он не мог забыть и того, что создал вокруг себя эти стены совершенно добровольно, сознательно встав на одну из сторон титанических сил, сошедшихся в схватке на этой планете. Не будет ли его согласие обыкновенной изменой, пусть пока еще и неявной, и не последует ли за изменой неявной измена явная? Он должен был получить ответ на этот вопрос, хотя и понимал, на какую опасную тропу вступает.
— Еще один вопрос, князь, чисто теоретический. Вот вы говорите, в основе порядка лежит хаос. Наверно, так оно и есть, я не силен в философских аспектах науки. Но объясните, почему Хаос всегда стремится разрушить Порядок и вернуться в свое первозданное состояние? Почему он всегда агрессивен?
— Агрессивен? Естественен, вы хотите сказать. Любая сложная система — всегда искусственна. Независимо от того, создана она человеком или эволюцией. Чтобы поддержать ее неестественное состояние, ей необходима постоянная подпитка энергией извне, будь то пища или горючее. Эта избыточная, извлекаемая из внешней среды энергия стремится высвободиться и делает это при любой возможности. Так что хаос тут ни при чем. Скорее уж виноваты основные законы мироздания, изменить которые даже мне не всегда по силам. Сколько бы вы ни накачивали воздушный шарик — рано или поздно он лопнет.
Вопрос Танаева немного разрядил обстановку и вернул Хронсту прежнее благодушие, хотя бы внешне. Навигатор правильно угадал, что философские, отвлеченные темы были любимым коньком князя. Отложив в сторону свою бесконечную сигару, которая за время их беседы не уменьшилась ни на сантиметр, Хронст взял со стола графин и разлил по бокалам рубиновую жидкость. Свет факелов по углам зала окрашивал ее на просвет в кроваво-красный цвет.
— Не желаете попробовать? Это отличное тартанское вино, хорошей выдержки. Вам ведь не терпится испытать свои новые вкусовые рецепторы, так что давайте выпьем. Тост выбирайте сами.
Глеб осторожно налил в бокал рубиновую жидкость, еще раз оценил на просвет ее ослепительно кровавый цвет, осторожно понюхал и ощутил аромат незнакомых плодов. С опаской пригубил и почувствовал вкус этого божественного напитка — по языку пробежали колючие, необыкновенно приятные змейки, пробравшиеся внутрь его недавно появившегося желудка, и наполнили все тело теплом.
— Вы волшебник, князь! Опытный и коварный волшебник. Не понимаю, для чего такому могущественному существу мог понадобиться какой-то навигатор.
— Считайте это моим капризом. Мне понравилось описание вашей судьбы и ваше мужество. В конце концов, вы единственный человек, которому удалось самому сделать себя бессмертным. Хоть это вы понимаете? Время для вас теперь не имеет никакого значения. Его у вас бесконечно много. Будут меняться цивилизации, стареть и умирать звезды, а вы по-прежнему будете жить. Если, конечно, не совершите какую-нибудь непоправимую глупость. Материал, из которого вы создали свое новое тело, сам себя восстанавливает, не старится и не знает поломок. Мне было любопытно узнать, сумеете ли вы закончить то, что начали, хотя ответа пришлось ждать довольно долго. Но время для меня, как вы догадались, так же, как и для вас теперь, не имеет принципиального значения. Итак, где же тост?