Гуляковский Евгений Яковлевич. Зона воздействия

   Еще один человек упал. Остальные уже не бежали. Они медленно, шатаясь, брели по склону. Кто-то остановился. Вот еще один и еще… Оборачивались, возвращались к упавшим товарищам…
   Глеб схватился за рукоятки управления противометеорной пушки. Ближе всего к нему оказалось носовое орудие, оно допускало отключение автоматики. Это было то, что ему сейчас нужно. Орудие, рассчитанное на разрушение крупных материальных масс, оказавшихся на пути корабля, могло излучать и концентрировать в конце траектории мощные энергетические импульсы. У Глеба не было времени рассчитывать мощность. Он передвинул регулятор примерно на половину шкалы и сразу же поймал в перекрестье прицела середину потока. Чтобы не задеть людей аннигиляционной вспышкой, он вынужден был отвести прицел подальше, на самое дно ущелья. Какую-то Долю секунды нога, нащупавшая педаль пуска, еще медлила. То, что он собирался сделать, могло иметь самые неожиданные последствия. Но не было времени ни на раздумья, ни на детальный анализ ситуации. Одно он понимал совершенно четко: на глазах гибли его товарищи… Он нажал спуск. На экране полыхнул голубой сгусток взрыва. Однако он оказался намного меньше того, что Глеб ожидал увидеть, и самое поразительное — это последствия выстрела. Ничего не горело, не плавились окружающие скалы. Не расползалось во все стороны облако превращенной в пар и газы материи. Взрыв прошел тихо, по-домашнему, словно неведомая сила жадно впитала в себя почти всю его энергию.
   — Отойди от пульта! — вдруг услышал он за своей спиной дрожащий от ярости голос координатора.
   — Но ведь они… Они там…
   И сразу же, как бы пресекая все его возражения, хлестнула в лицо уставная фраза:
   — Космопилот Танаев, я отстраняю вас от должности!
   Пошатнувшись, он встал, сделал шаг в сторону. Ни одной мысли не осталось в голове, ни обиды, ни горечи. Только боль за скорченные, беспомощные фигурки людей.
   Секунду координатор сидел на его месте, обхватив голову руками, и ничего не предпринимал. Потом выслал отряд медиков на танках высшей защиты.
   Глеб видел, как неуклюжие серые громады танков медленно, точно насекомые, ползут, перемалывая камни. Казалось, прошла целая вечность, пока они подошли к неподвижно лежащим людям и накрыли их своими защитными полями.
   И все же надежда была. Сразу после выстрела Глеба разрушительная лавина прекратила свое движение. За все время, пока шли танки, она ни на миллиметр не продвинулась к людям.
   Наконец в динамиках раздался искаженный голос главврача:
   — Шестеро живы, отделались шоком, но двое…
   — Кто?! — хриплым, незнакомым голосом выдохнул координатор.
   — Максутов и Даров. Для них мы ничего не сможем сделать…
   …Да, это были они. Те двое, что упали первыми и ближе всех оказались к краю смертоносного щупальца. Значит, его выстрел остановил смерть, ползущую к остальным. Теперь он мог уйти, но еще несколько секунд помедлил, разглядывая сгорбленную спину координатора. Видимо, тот почувствовал его взгляд, потому что, не оборачиваясь, проговорил:
   — Возможно, на твоем месте я поступил бы так же, но это тебя не оправдывает. Ты не имел права использовать аннигиляционную пушку на чужой планете. Мне очень жаль, Глеб…
   Это означало, что решение осталось в силе и в рубке ему больше нечего делать.
   — Знаешь, Кен, у меня просто не было времени вспоминать параграфы инструкции! — Впервые Глеб назвал координатора по имени, словно подчеркивая, что с этого момента не считает себя обязанным придерживаться официальной субординации. Рент ничего не ответил, лишь ниже склонился над пультом. Его спина выражала какую-то нечеловеческую усталость, и, выходя из рубки, Танаев подумал, что годы обошлись с Кеном гораздо более жестоко, чем с ним самим.
   — Что это было?
   Лонг долго молчал, стараясь не смотреть на координатора.
   — Я не знаю, Рент. Пока не знаю. Ответ нельзя получить немедленно. Нужны подробные исследования, нужно время.
   Координатор взглянул на настенные часы.
   — Я могу ждать еще шесть часов, не больше. Надеюсь, у вас теперь достаточно материалов. И, прежде всего, установите, что случилось с людьми.
   — Медицинский сектор мне не подчиняется, — проворчал Лонг.
   — Знаю. Твоя задача — выяснить, что именно нас атаковало. Что или кто… С медиками я поговорю отдельно. И запомни: шесть часов, ни минуты больше.
   — А почему, собственно, такая спешка?
   — Ты что, не понимаешь, насколько серьезно наше положение? Мы не знаем характер атаки, мы вообще ничего не знаем! И каждую минуту это может повториться. Ты можешь гарантировать, что эта штука остановится перед защитными полями нашего корабля? А что, если в случае повторной атаки она прошьет их навылет? Какие мощности необходимы, чтобы остановить эту смертоносную лавину? И вообще, что это такое, черт возьми?!
 
   Центральная часть медицинского отсека корабля представляла собой современное диагностическое отделение, оснащенное новейшим оборудованием. Оно было специально приспособлено для обследования пациентов, вошедших в контакт с флорой и фауной чужих планет.
   Сканирующие электронные микроскопы, сложнейшие анализаторы, аппаратура для микротомии тканей, газовый, спектральный и, наконец, нейтринный анализ — все было к услугам расположившихся здесь специалистов.
   Непосредственно к диагностическому отделению, отгороженный от него прозрачной стеной, примыкал карантинный отдел, автономно снабженный всем необходимым для поддержания жизни и лечения людей, вошедших в контакт с чужой флорой, полностью изолированный от всех остальных помещений корабля. И хотя в данном случае прямого контакта с иножизнью не было, самый тщательный осмотр скафандров пострадавших не выявил ни малейшего изъяна в их герметичной броне, тем не менее Брэгов, главный врач корабля, до выяснения причин поражения поместил сюда всех спасенных геологов.
   Сразу же после вызова координатора и разговора с ним Брэгов попросил своих сотрудников сделать перерыв на два часа. Ему нужно было остаться одному и еще раз спокойно все обдумать. Он понимал, насколько важен его диагноз для установления причин того, что произошло, и поэтому не спешил с ответом на запрос координатора.
   Развернув папку, Брэгов еще раз перечитал характеристики состояния пострадавших в момент прибытия спасательной группы: пульс сорок—пятьдесят, психомоторные рефлексы заторможены, молочная кислота в мышцах полностью отсутствует, понижена температура тела и особенно кожных покровов, уменьшен систолический минутный объем крови, снижены интервалы и ограничены амплитуды энцефалограмм и кардиограмм. Общее подавленное состояние организма на фоне острой сахарной недостаточности, симптомы которой, после принятых мер, сразу же пошли на убыль. Картина казалась настолько ясной, настолько не вызывающей сомнений, что Брэгов недовольно крякнул.
   Сахарная кома, острая энергетическая недостаточность… Словно больным кто-то ввел смертельную дозу инсулина! Словно из их организма в одну минуту высосали все запасы энергии! Эта последняя мысль заставила Брэгова надолго задуматься. Здесь что-то было. Что-то, не имеющее непосредственного отношения к его пациентам. Ах да… роботы. Энергия, исчезающая из аккумуляторов… Если это так, если воздействие на человеческий организм оказывает неизвестное пока изменение параметров внешней среды, то его усилия напрасны, ему вряд ли удастся обнаружить фактор, ответственный за заболевание. Но за эту область исследований отвечают другие специалисты. Его задача совсем другая — десять, сто раз проверить, не осталась ли в складках скафандра или в глубинах человеческого организма неведомым путем проникшая туда чужая жизнь… Затаившаяся там до поры до времени, чтобы потом, набравшись сил, приспособившись к новой среде существования, начать свою грозную атаку.
   У некоторых пациентов ясная диагностическая картина осложнялась разрушением наиболее сложных белковых молекул. Такие нарушения возможны при воздействии определенных органических ядов. Сами яды обнаружить не удалось, так же как не удалось установить, каким образом могли попасть эти яды в наглухо закрытые, полностью изолированные от внешней среды скафандры. Но это еще ничего не доказывало. Если яды все же сумели каким-то образом просочиться сквозь оболочку скафандров, их воздействие могло быть кратковременным, сыгравшим роль спускового крючка в сложной цепочке последствий. Значит, надо продолжать поиски. Значит, пока он все еще не может дать координатору определенный и обоснованный ответ на вопрос, что же, собственно, произошло с группой Кленова…
 
   Притихший, с задраенными люками, отгородившийся от внешнего мира колпаками полей корабль напоминал сложенную из гранита мертвую пирамиду. Ничто не выдавало кипевшую внутри напряженную работу. Из отпущенных координатором на анализ ситуации шести часов прошло уже четыре.
   Наиболее напряженная работа, малозаметная непосвященному взгляду, шла в лабораториях научного сектора.
   Лонг вместе со своим постоянным напарником, молодым физиком Платовым, работали без перерыва. Лонг хорошо понимал Рента и знал, что дополнительное время отпущено не будет, что ответ должен быть получен за оставшиеся два часа. Но пока ничто не указывало на то, что исследования приближаются к конечному результату. Все работы велись дистанционно. Этого требовала элементарная безопасность. Камеры научного центра, снабженные сложными манипуляторами для работы с активными материалами, давали физикам такую возможность. Спасательная экспедиция привезла в специальном контейнере большую часть обшивки пострадавшего транспортера. Теперь ее разрезали на отдельные образцы, и каждая лаборатория вела собственный поиск.
   Лонг и Платов работали с фрагментом наружной силиконовой обшивки транспортера. Изображение обломка, увеличенное в шестьсот раз, в виде объемной голограммы транслировалось прямо в центр лаборатории. Усталости они не чувствовали, но голод давал о себе знать. Чтобы не прекращать работы, заказали ужин по центральному транслятору прямо в лабораторию, и вскоре появился киб с подносом. Рент выключил сканирующий микроскоп, но голограмма осталась. Настройка лазеров требовала слишком много времени. Несколько минут оба молча сидели на небольшом диванчике в стороне от пульта. Кофе показался Лонгу слишком горьким, а печенье, битком набитое микроэлементами и витаминами, приторно сладким. Он почти силой заставил себя проглотить несколько глотков обжигающей горячей жидкости.
   Приглушенное освещение, чуть слышное шипение лазеров, щелчки фиксаторов на пульте и, в особенности, увеличенное, заполнившее собой половину комнаты изображение искореженного металлического обломка создавали в лаборатории странную, нереальную обстановку. Впервые за двенадцать часов, с момента первой атаки на «Жука», Лонг позволил себе небольшой отдых. Возможно, ему не хватало именно этого, чтобы дать возможность мозгу в мозаике фактов, выхваченных из реальности сумасшедшего дня, увидеть какой-то осмысленный рисунок… Впрочем, он разглядел его не сразу.
   — Вы были у петрографов? Что у них нового? — спросил он Платова, хотя прекрасно знал, что в механической структуре металла нет ответа на загадку, с которой они столкнулись.
   — Все то же самое. Повышенная хрупкость. Они не могут установить точную причину. Похоже, ослабли связи в зоне контакта отдельных молекул металла. Все остальное в норме. Температура плавления, упругость, твердость — все параметры. Только эта странная хрупкость.
   — И, конечно, никаких следов теплового воздействия?
   — Не только теплового. Вообще нет признаков какого бы то ни было постороннего энергетического воздействия! Даже при облучении мягкими альфа-частицами в материале должны были возникнуть следы остаточной радиоактивности, ее наверняка уловили бы наши приборы. Внешнее воздействие не могло пройти бесследно, даже если это был неизвестный нам вид энергии. Я ничего не понимаю… Чепуха какая-то получается, что мы доложим координатору?
   Лонг долго молчал, уставившись на расплывшееся, нерезкое в этом углу изображение обломка.
   — Вы помните срез с характерным рисунком? Кажется, номер сорок два-четыре? По-моему, там что-то было. Давайте еще раз посмотрим. — Он подошел к пульту и набрал код.
   Засветился большой экран сканатора, в его глубине четко обозначились узловые центры кристаллической решетки. Появились расплывчатые сероватые тени электронов.
   — Видите, в левом углу. Нет ядра атома кремния. Соседние ядра кислорода и титана еще сохраняют общую структуру решетки, но узлового атомного ядра нет. Может, причина повышенной хрупкости именно в этом?
   — Ну, один атом еще ни о чем не говорит… — проворчал Лонг. — Дайте задание машине подсчитать количество таких нарушений, скажем, в кубическом миллиметре вещества, тогда посмотрим.
   Платов, манипулируя клавишами пульта, набрал нужный код команд. Серия зеленых контрольных огней известила о том, что программа принята и прошла анализаторный блок. Почти сразу же изображение на экране вздрогнуло и исчезло, сменившись едва уловимым для глаз мельканием. Скорость, с которой машина меняла глубину среза, как всегда, оставалась за порогом человеческого восприятия. Теперь нужно было только ждать. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем звонок известил об окончании программы и на контрольном табло засветился ряд семизначных цифр.
   — Восемь в шестнадцатой степени?.. Вы правы. Это не может быть случайным. Давайте снова тот срез. Вы проанализировали топологию всех внешних треков?
   — Да, получается очень любопытная картина. Похоже, облучение шло с одной стороны. Сорок два градуса от полюса на топокарте.
   — Иными словами, это результат выстрела нашей пушки?
   — Совершенно верно. Но обратите внимание на энергию воздействия. Она очень ослаблена. Такое впечатление, как будто взрыв был, по крайней мере, километрах в десяти.
   — А на самом деле?
   — Тысяча триста метров. Обшивка должна была оплавиться.
   — Любопытно…
   Лонг взъерошил волосы, прошелся по лаборатории и неловко дернулся, столкнувшись с бестелесным изображением металлического обломка.
   — Да уберите вы его! Теперь он уже не нужен.
   Платов выключил голограмму. В комнате сразу стало непривычно просторно.
   — Самое любопытное не хрупкость, не бесследное исчезновение отдельных атомов, — задумчиво проговорил Лонг. — Скажите мне, куда девался фон космического излучения? На планете нет атмосферы, и он вроде бы должен усилиться. В зоне посадки корабля это так и есть, но, судя по материалу обшивки, в этом загадочном районе фона не было вообще, или он был так ослаблен, что в данном материале не осталось никаких следов.
   Несколько секунд Платов внимательно смотрел на Лонга, почувствовав, но еще не осознав до конца всю важность его последнего замечания.
   — Нет не только фона, — продолжал Лонг. — Нет следов внутриатомного распада. А он должен был быть. Хотя бы от воздействия нашего взрыва. Атомы кремния не могли исчезнуть бесследно, они должны были оставить после себя хотя бы траектории альфа-частиц! Нам придется проделать один небольшой эксперимент. Пойдемте к навигаторам. Нам понадобится их помощь.
   В рубке дежурил какой-то стажер. Увидев начальника научного отдела, он даже встал с кресла, только что не вытянулся по стойке «смирно» от почтительности. Лонгу не хотелось, чтобы у мальчишки были потом неприятности, разрешение на запуск зонда, который ему потребовался, нужно было получить у кого-нибудь постарше.
   — Где Танаев?
   — Вы разве не знаете? — стараясь предотвратить неловкий разговор, вмешался Платов.
   — Подождите, — остановил его Лонг, — мне нужен Танаев.
   — Пилот Танаев отстранен. Так решил координатор.
   — Это что еще за новости? Мне нужен Танаев! Вызовите координатора.
   Не дождавшись, пока практикант наберет код, Лонг нетерпеливо шагнул к видеофону.
   — Говорят, ты отстранил Танаева?
   — А в чем дело? — Координатор смотрел с экрана своими маленькими сонными глазками куда-то в сторону, но Лонг по опыту знал, что этот его неопределенный, направленный в сторону взгляд замечает куда больше, чем любой из них.
   — Мне нужен Глеб!
   — Ну, так и вызови Глеба. Если ты забыл его личный код, посмотри в справочнике.
   — Он мне нужен здесь, в рубке!
   — Ну, знаешь, Лонг! Я не вмешиваюсь в дела твоего отдела, так что позволь и мне самому решать, кто должен быть в рубке, а кто нет. Что тебе, собственно, понадобилось?
   — Ракетный зонд!
   — И только-то? Тебе его запустит любой стажер. Леонов, возьмите координаты, заказ оформите как обычно, по разделу научного отдела. — Рент отключился.
   Секунду Лонг с интересом смотрел на погасший экран.
   — Он забыл спросить у меня, куда именно собираюсь я запускать этот зонд… Может быть, это и к лучшему. История с Глебом, видно, совсем выбила старика из колеи.
   Лонг повернулся к стажеру, все еще навытяжку стоявшему перед пультом.
   — Есть у вас на складе термитные снаряды?
   — Термитные?.. Не знаю… Я сейчас проверю… Я никогда не слышал про такие…
   — Еще бы вам о них слышать… В крайнем случае, закажите начинку химикам. Это необязательно должна быть термитная смесь. Годится любая, способная гореть в безвоздушном пространстве.
   Из-за отсутствия атмосферы им пришлось направить зонд почти прямо в зенит и ждать двенадцать минут, прежде чем ракета вернулась к планете по баллистической траектории в нужной Лонгу точке. Опасаясь, что тормозные двигатели могут не сработать вблизи зоны, Лонг попросил практиканта включить их как можно раньше. Очевидно, юноша расценил просьбу Лонга как недоверие к его профессиональным способностям и стал спорить:
   — Зонд наверняка разобьется, если израсходует запас тормозного топлива вдали от поверхности!
   — Все же включите их как можно раньше, — проворчал Лонг, — иначе мы вообще лишимся удовольствия наблюдать за этим зондом.
   Он оказался прав. Яркая звездочка ракетных двигателей на экране обзора вдруг потускнела и метров за триста до поверхности планеты исчезла вовсе.
   Стажер лихорадочно крутил на пульте какие-то регуляторы, стараясь повторно включить отказавшие двигатели.
   — Перестаньте. Это бесполезно. Дайте обзор через носовые телескопы.
   Заранее рассчитывая точку посадки зонда, Лонг выбрал лощину, вклинившуюся в зону разрушений таким образом, что корабельные телескопы могли наблюдать за местом падения зонда. На обзорных экранах появилось изображение ровной, покрытой слоем пыли поверхности.
   — Это самый край зоны. Возможно, здесь толщина пылевого покрова не так велика и зонд не провалится, тогда мы что-нибудь увидим… Вот он, смотрите!
   На экране мелькнуло узкое длинное тело ракеты. Тормозные двигатели частично замедлили ее падение, но она потеряла ориентировку и падала, беспорядочно кувыркаясь. Видимо, Леонов ошибся в корректировке, потому что ракета явно недотянула до песчаной лощины. Она ударилась о камни на самом краю пылевой зоны. Корпус раскололся на несколько частей, из него выкатился удлиненный цилиндр термитной бомбы, подпрыгнул несколько раз и остановился у линии, за которой начинался песок.
   — Извините… Двигатели выключились слишком рано, иначе я бы смог откорректировать…
   — Не беспокойся! — Лонг обнял стажера за плечи. — Все получилось как надо, только бы взрыватель сработал!
   — Что здесь происходит? — послышался у них за спиной недовольный голос координатора.
   — Запускаем зонд, как видите. Тот самый, о котором я вас просил.
   — Зонд я вижу! Но кто вам позволил направлять его в зону?
   — Поверь, Рент, это было необходимо. К тому же он не в зоне. Рядом, но не в зоне. — Не отрываясь, Лонг смотрел на секундомер. — Вот сейчас, сейчас должен сработать…
   — Что еще вы задумали?! Что там у вас такое?
   — Всего лишь термитная бомба. Детская хлопушка, не более, успокойтесь. Это просто эксперимент с пиротехникой. Вот! Смотрите! Дайте самое большое увеличение! Да направьте же объектив точнее, на самый цилиндр!
   Цилиндр теперь заполнил весь экран, его оболочка треснула, изогнулась, выворачивая наружу кипящую и бурлящую начинку.
   — Так я и думал! Разве это горение?! Она едва светится. Измерьте температуру! Быстрее!
   Леонов включил дистанционный пирометр, навел его перекрестие на разлившуюся вязкой лужицей желтоватую массу и щелкнул тумблером. Стрелка на шкале подпрыгнула и остановилась у отметки «шестьсот».
   — Шестьсот градусов вместо двух тысяч! Всего шестьсот…
   Масса на экране уже не пенилась и не светилась, теперь она застыла бесформенной глыбой, стрелка пирометра стремительно откатывалась назад.
   — Все. Фейерверк окончен.
   — Так, может быть, ты все же объяснишь, для чего тебе понадобилось устраивать этот спектакль?
   — Мм? Ах да, это… Подожди, Рент… — Не обращая никакого внимания на координатора, Лонг стремительно метался по рубке, Рент терпеливо ждал. Наконец, в очередной раз наткнувшись на боковое кресло, Лонг остановился.
   — Все сходится. — Он достал карманный калькулятор и с полминуты что-то подсчитывал. Потом взглянул на результат, на Рента, прищурился и тихо присвистнул. — Кажется, я знаю, что там происходит, Рент. Энтропия увеличена примерно в тысячу раз. Может быть, даже в десять тысяч. Степень увеличения, очевидно, меняется в зависимости от расстояния до центра зоны.
   Платов остолбенел. Он вместе с Лонгом провел все исследование, но этот вывод казался ему слишком фантастичным. Он хотел возразить, но его опередил координатор:
   — Энтропия, если не ошибаюсь, всегда и везде была неизменной. К тому же, насколько я понимаю, это просто условная величина, измеряющая…
   — Совершенно верно! — подхватил Лонг. — Это всего лишь условная величина, определяющая баланс энергии в нашем мире. Статистическая физика рассматривает энтропию как величину, определяющую вероятность пребывания системы в данном состоянии. Так вот, состояние любой энергетической системы в этой зоне резко изменяется в сторону уменьшения энергии и нарастания энтропии… Именно поэтому реакция горения, распада атомов, да и любые другие реакции, связанные с расходом энергии, уже не могут протекать нормально. Баланс нарушен. Энергия уходит, как сквозь дырявое сито.
   — Куда же она уходит?
   — Если мы с тобой это выясним, нам поставят памятник еще при жизни. Можешь не сомневаться.
   — Хорошо. Допустим. Что могло вызвать такое резкое нарушение? Каково происхождение этого поля?
   — Ты хочешь спросить — искусственно ли оно? — Лонг усмехнулся. — Я даже не знаю, поле ли это? Наши приборы не обнаружили никакого материального воздействия, мы можем наблюдать лишь следствия, следствия изменения энергетического баланса в окружающей среде. Даже степень воздействия энтропийного поля, как ты его окрестил, можно подсчитать только косвенно, так что спроси что-нибудь полегче.
   — Однако эта твоя теоретическая величина разрушает вполне реальные скалы. Уничтожает механизмы и убивает людей. И впредь любой эксперимент, связанный с воздействием на внешнюю среду, будешь согласовывать со мной. Здесь не лаборатория, а чужая планета. И ты мне еще не сказал самого главного: можно ли от этого защититься?
   — Если учесть данные эксперимента Танаева с выстрелом…
   — Вот как? — перебил координатор. — Эта авантюра уже называется экспериментом?
   — Если учесть данные, полученные после выстрела, — невозмутимо поправился Лонг, — то получится, что достаточно мощное выделение энергии как бы насыщает энтропийное поле, нейтрализует его на участке воздействия. Не дает продвинуться дальше. Я надеюсь, что наши защитные поля, выделив достаточную энергию, смогут нейтрализовать энтропийное воздействие. Впрочем, это еще надо просчитать.
   Впервые за этот тяжелый и бесконечно долгий рейс у Танаева появилось свободное время. Никогда раньше Глеб не подозревал, что избыток свободного времени может превратиться в нечто почти вещественно враждебное. Лишь в первый день, справившись с приступом обиды, он ходил по кораблю, отрешившись от его дел и проблем, и убеждал себя, что это доставляет ему удовольствие. Мысли текли спокойно, почти лениво, словно он выключил внутри себя бешено вращавшийся мотор и теперь двигался на холостом ходу.