Страница:
Эта программа встретила сопротивление (особенно изъятие женщин из гаремов), а недовольство повлекло казни, причем гибли знатные люди, составлявшие конницу – основную силу персидской армии.
В 529 г. царевич Хосрой произвел новый переворот, казнил Маздака, лишил престола своего отца Кавада и перевешал за ноги маздакитов. Но восполнить потери было невозможно. Нечем было даже наградить участников переворота, лишившихся своего имущества, растраченного Маздаком и его приверженцами. Шах мог предложить им службу в армии за поденную плату... и тем пришлось согласиться, чтобы не нищенствовать. Так в Персии сложилась постоянная армия, а шах стал «солдатским императором».
Последние 120 лет протекали трагично. Регулярная армия одерживала победы над греками, эфиопами и тюркютами, но она же оказалась соблазном, повлекшим губительные последствия. Двенадцать конных полков были единственной реальной силой в Иране, и сын Хосроя, Хормизд (579–590), опираясь на армию, довершил дело Маздака: за десять лет он казнил 13 тысяч вельможи мобедов [54]. Отпали арабы Двуречья, дейлемиты отказали в покорности, оскорбленный спах-бед (воевода) Бахрам Чубин восстал, а вельможи Биндой и Бистам, чтобы избежать казни, убили Хормизда.
Бахрам стал шахом, но византийская интервенция вернула престол Хосрою II, отплатившему грекам за помощь в беде истребительной войной (604–628). Но коллизия повторилась. Шах пожелал убить победоносного полководца Шахрвараза, а был убит сам своими приближенными при поддержке несториан. А после этого началась чехарда шахов, пока на престоле Ирана не оказался Иездигерд III. Этот быстро проиграл войну с арабами, бежал в Мерв, не был впущен в город и был зарезан мельником, у которого вздумал переночевать.
На этом все кончилось. Халиф Омар, завоевав Персию, стремился не обратить персов в ислам, а собирать с них харадж – налог на иноверцев. Чтобы воспрепятствовать чрезмерному обращению, он запретил мусульманам владеть землей на завоеванной территории. Поэтому богатые землевладельцы сохраняли и землю и религию, платя высокие налоги. Зато бедняки и дехканы, не дорожившие своими клочками земли, охотно переходили в ислам и получали высокооплачиваемые должности, например сборщиков податей. Поэтому большая часть персов добровольно стали мусульманами, а богатые интеллигенты эмигрировали в Индию. Так Иран стал мусульманским, и притом искренне, потому что к этому времени персы не имели ни сил, ни желания отстаивать зороастризм от энергичных носителей ислама.
Неистребимая жизнь
Возвращение «утраченного рая»
Утрата мечты
Глава одиннадцатая
Этническая регенерация как принцип
Проверим себя
В 529 г. царевич Хосрой произвел новый переворот, казнил Маздака, лишил престола своего отца Кавада и перевешал за ноги маздакитов. Но восполнить потери было невозможно. Нечем было даже наградить участников переворота, лишившихся своего имущества, растраченного Маздаком и его приверженцами. Шах мог предложить им службу в армии за поденную плату... и тем пришлось согласиться, чтобы не нищенствовать. Так в Персии сложилась постоянная армия, а шах стал «солдатским императором».
Последние 120 лет протекали трагично. Регулярная армия одерживала победы над греками, эфиопами и тюркютами, но она же оказалась соблазном, повлекшим губительные последствия. Двенадцать конных полков были единственной реальной силой в Иране, и сын Хосроя, Хормизд (579–590), опираясь на армию, довершил дело Маздака: за десять лет он казнил 13 тысяч вельможи мобедов [54]. Отпали арабы Двуречья, дейлемиты отказали в покорности, оскорбленный спах-бед (воевода) Бахрам Чубин восстал, а вельможи Биндой и Бистам, чтобы избежать казни, убили Хормизда.
Бахрам стал шахом, но византийская интервенция вернула престол Хосрою II, отплатившему грекам за помощь в беде истребительной войной (604–628). Но коллизия повторилась. Шах пожелал убить победоносного полководца Шахрвараза, а был убит сам своими приближенными при поддержке несториан. А после этого началась чехарда шахов, пока на престоле Ирана не оказался Иездигерд III. Этот быстро проиграл войну с арабами, бежал в Мерв, не был впущен в город и был зарезан мельником, у которого вздумал переночевать.
На этом все кончилось. Халиф Омар, завоевав Персию, стремился не обратить персов в ислам, а собирать с них харадж – налог на иноверцев. Чтобы воспрепятствовать чрезмерному обращению, он запретил мусульманам владеть землей на завоеванной территории. Поэтому богатые землевладельцы сохраняли и землю и религию, платя высокие налоги. Зато бедняки и дехканы, не дорожившие своими клочками земли, охотно переходили в ислам и получали высокооплачиваемые должности, например сборщиков податей. Поэтому большая часть персов добровольно стали мусульманами, а богатые интеллигенты эмигрировали в Индию. Так Иран стал мусульманским, и притом искренне, потому что к этому времени персы не имели ни сил, ни желания отстаивать зороастризм от энергичных носителей ислама.
Неистребимая жизнь
Теперь, уяснив суть римско-иранской коллизии, мы вернемся в Рим и посмотрим, каков был там итог последней фазы этногенеза.
Итог был следующий: от страны начали отлагаться разные ее части. В 274 г. римляне оставили завоевание Траяна – Дакию. В Дакии образовался этнос, который мы называем «румыны». Дело в том, что со времен Траяна до Аврелиана Дакия римлянам была нужна. Там было золото в рудниках, римляне его выкачали и использовали эту страну как место ссылки преступников. Преступники были со всего Ближнего Востока – и македоняне, и греки, и фригийцы, и галаты, и исавры, кто попало. Каждый имел свой язык, но, чтобы понять друг друга, они говорили на общем языке – языке начальства, то есть на латинском (конечно, нелитературном). И когда римляне уходили из Дакии, то они, естественно, преступников и их потомков там оставили: зачем их брать с собой? Зачем им преступники внутри страны? Своих много! И те жили, жили в Карпатских горах, в степях, в лесах, в благодатном климате.
Открыли их совершенно случайно в конце IX в. или в начале X в. Произошло это открытие из-за осла. Дело в том, что в это время болгары воевали постоянно с Византией, делали набеги, брали добычу и уходили за Балканы. В горах они были недоступны. И вот, после такого набега, когда византийские войска преследовали отступавших болгар, а те уходили с нагруженными добычей ослами и лошадьми в горы по тропинкам, какой-то осел взял и заурустел, то есть стал биться, скидывать вьюк, кричать, вести себя недисциплинированно. И страшно перепуганный погонщик закричал ему: «Torbo, torbo, fratre!» – «Успокойся, успокойся, братец!» А византийский офицер, знавший латынь, – образованный человек – записал, что, оказывается, у этих дикарей есть ромеи, то есть потомки римлян. Таким образом вскрылось существование румын, которые служили в болгарских войсках.
Потеря Трансильвании для римлян была небольшим ущербом. Гораздо хуже обстояло дело с теми частями империи, которые продолжали оставаться в ее составе. В конце III в. кипела Галлия, где крестьяне устроили восстание и уничтожали все неукрепленные поселки и усадьбы. Это было знаменитое восстание багаудов.
В это же время восстали буколы, то есть пастухи, в дельте Нила в Египте. Поймать их было невозможно, потому что среди многочисленных протоков они были как дома. Они не признавали власти римлян и не платили налогов, а убивали всех пришедших из городов, особенно из Александрии. Война с ними была очень тяжела. Восстали гадраманты – это племя тиббу, негроиды, которые живут в Триполитании. Их надо было отгонять. Восстала вся провинция Африка.
Понятно, что система, которая пережила столетие таких постоянных безобразий, трудностей, самоистребления, не может быть резистентной, и поэтому нечего удивляться, что сравнительно небольшие отряды готов, вандалов, свевов (собственно, одного из свевских племен), франков, лангобардов и других германских, а также славянских племен проникали далеко в глубь страны.
А теперь поставим вопрос: может быть, это падение Римской империи было кризисом рабовладельческой формации? Все было бы очень просто. Конечно, кризис рабовладельческой формации был, и, конечно, рабовладельческое хозяйство было совершенно нерентабельно в этих новых условиях, но почему-то погибла только западная половина империи. А восточная уцелела с теми же законами, со всеми социальными институтами, теми же порядками, с тем же кодексом римского права, который был кодифицирован в Константинополе, а не в Риме, и даже долгое время – 1000 лет – носила то же самое название – Восточная Римская империя, которую мы сейчас называем Византией?
Вероятно, социальный момент показывает нам одну сторону явления, но когда мы хотим охватить явление целиком, то должны брать и другие моменты, в том числе и особенности этногенеза. На западе, где были основные потомки римлян и римские поселения, мы видим полную деструкцию – замену исконно римского этнического состава населяемых областей на совершенно новый этнический состав. Немецким историком Т. Моммзеном показано, что уже в период начала инерционной фазы, то есть «золотого века» всеобщего процветания, ни мужчины, ни женщины в Риме не хотели иметь детей. Противоестественные пороки были повседневным явлением. Женщины особенно не хотели иметь детей, чтобы не портить фигуру, мужчины – потому что у них было много других занятий.
Инстинкт отцовства у римлян ослабел. А с чем вообще связан инстинкт отцовства? Он постоянен для всех людей, всегда стремящихся «родить и вырастить». Но это при нормальном взаимоотношении с пассионарностью. А если пассионарность заметно больше инстинкта самосохранения, то, естественно, можно и пожертвовать своими детьми, как делали римские герои легендарного периода. Один из них послал сына, а потом внука на врага. Их убили! Но они успели вдохновить римлян, которые должны были одержать победу; и римляне победили.
В результате наступила в Риме депопуляция: убыль населения за одно только III столетие была очень большая. Насколько? – Сказать, конечно, нельзя, потому что статистику во времена столь беспокойные, естественно, никто не вел, и исследование надежных данных не дает. Но вот Испания потеряла половину населения, сколько Галлия – неизвестно, Италия потеряла очень много [55].
Хозяйство в таких условиях, конечно, разваливалось, и рабов уже нечем стало кормить. Их стали сажать на землю и делать из них колонов. Италия стала заселяться захваченными военнопленными, посаженными на землю, которые, естественно, будучи разноплеменными, как в Дакии, изучали латинский язык, чтобы объясняться со своими соседями и начальством. Кроме военнопленных, заселяли Италию и иммигранты. Например, в Сирии было большое количество крестьян, которые уже настолько изуродовали природу своей страны хищническим, безрасчетным земледелием, что наиболее энергичные из них уезжали в Северную Италию и там селились. А так как эти сирийцы были по большей части христиане, то у них были моногамные браки и, следовательно, большие семьи. Они довольно быстро заселили долину По, которая раньше называлась Цизальпийская Галлия, но к тому времени от галлов и римлян, которые их завоевали, уже никакого следа не осталось. Там сложилась другая популяция – итальянцев, отличная от тех, которые были вокруг Рима, близкая к сирийским семитам, христианская по религии и латинизированная по языку. Вот так складываются новые этносы из обломков старых.
Итог был следующий: от страны начали отлагаться разные ее части. В 274 г. римляне оставили завоевание Траяна – Дакию. В Дакии образовался этнос, который мы называем «румыны». Дело в том, что со времен Траяна до Аврелиана Дакия римлянам была нужна. Там было золото в рудниках, римляне его выкачали и использовали эту страну как место ссылки преступников. Преступники были со всего Ближнего Востока – и македоняне, и греки, и фригийцы, и галаты, и исавры, кто попало. Каждый имел свой язык, но, чтобы понять друг друга, они говорили на общем языке – языке начальства, то есть на латинском (конечно, нелитературном). И когда римляне уходили из Дакии, то они, естественно, преступников и их потомков там оставили: зачем их брать с собой? Зачем им преступники внутри страны? Своих много! И те жили, жили в Карпатских горах, в степях, в лесах, в благодатном климате.
Открыли их совершенно случайно в конце IX в. или в начале X в. Произошло это открытие из-за осла. Дело в том, что в это время болгары воевали постоянно с Византией, делали набеги, брали добычу и уходили за Балканы. В горах они были недоступны. И вот, после такого набега, когда византийские войска преследовали отступавших болгар, а те уходили с нагруженными добычей ослами и лошадьми в горы по тропинкам, какой-то осел взял и заурустел, то есть стал биться, скидывать вьюк, кричать, вести себя недисциплинированно. И страшно перепуганный погонщик закричал ему: «Torbo, torbo, fratre!» – «Успокойся, успокойся, братец!» А византийский офицер, знавший латынь, – образованный человек – записал, что, оказывается, у этих дикарей есть ромеи, то есть потомки римлян. Таким образом вскрылось существование румын, которые служили в болгарских войсках.
Потеря Трансильвании для римлян была небольшим ущербом. Гораздо хуже обстояло дело с теми частями империи, которые продолжали оставаться в ее составе. В конце III в. кипела Галлия, где крестьяне устроили восстание и уничтожали все неукрепленные поселки и усадьбы. Это было знаменитое восстание багаудов.
В это же время восстали буколы, то есть пастухи, в дельте Нила в Египте. Поймать их было невозможно, потому что среди многочисленных протоков они были как дома. Они не признавали власти римлян и не платили налогов, а убивали всех пришедших из городов, особенно из Александрии. Война с ними была очень тяжела. Восстали гадраманты – это племя тиббу, негроиды, которые живут в Триполитании. Их надо было отгонять. Восстала вся провинция Африка.
Понятно, что система, которая пережила столетие таких постоянных безобразий, трудностей, самоистребления, не может быть резистентной, и поэтому нечего удивляться, что сравнительно небольшие отряды готов, вандалов, свевов (собственно, одного из свевских племен), франков, лангобардов и других германских, а также славянских племен проникали далеко в глубь страны.
А теперь поставим вопрос: может быть, это падение Римской империи было кризисом рабовладельческой формации? Все было бы очень просто. Конечно, кризис рабовладельческой формации был, и, конечно, рабовладельческое хозяйство было совершенно нерентабельно в этих новых условиях, но почему-то погибла только западная половина империи. А восточная уцелела с теми же законами, со всеми социальными институтами, теми же порядками, с тем же кодексом римского права, который был кодифицирован в Константинополе, а не в Риме, и даже долгое время – 1000 лет – носила то же самое название – Восточная Римская империя, которую мы сейчас называем Византией?
Вероятно, социальный момент показывает нам одну сторону явления, но когда мы хотим охватить явление целиком, то должны брать и другие моменты, в том числе и особенности этногенеза. На западе, где были основные потомки римлян и римские поселения, мы видим полную деструкцию – замену исконно римского этнического состава населяемых областей на совершенно новый этнический состав. Немецким историком Т. Моммзеном показано, что уже в период начала инерционной фазы, то есть «золотого века» всеобщего процветания, ни мужчины, ни женщины в Риме не хотели иметь детей. Противоестественные пороки были повседневным явлением. Женщины особенно не хотели иметь детей, чтобы не портить фигуру, мужчины – потому что у них было много других занятий.
Инстинкт отцовства у римлян ослабел. А с чем вообще связан инстинкт отцовства? Он постоянен для всех людей, всегда стремящихся «родить и вырастить». Но это при нормальном взаимоотношении с пассионарностью. А если пассионарность заметно больше инстинкта самосохранения, то, естественно, можно и пожертвовать своими детьми, как делали римские герои легендарного периода. Один из них послал сына, а потом внука на врага. Их убили! Но они успели вдохновить римлян, которые должны были одержать победу; и римляне победили.
В результате наступила в Риме депопуляция: убыль населения за одно только III столетие была очень большая. Насколько? – Сказать, конечно, нельзя, потому что статистику во времена столь беспокойные, естественно, никто не вел, и исследование надежных данных не дает. Но вот Испания потеряла половину населения, сколько Галлия – неизвестно, Италия потеряла очень много [55].
Хозяйство в таких условиях, конечно, разваливалось, и рабов уже нечем стало кормить. Их стали сажать на землю и делать из них колонов. Италия стала заселяться захваченными военнопленными, посаженными на землю, которые, естественно, будучи разноплеменными, как в Дакии, изучали латинский язык, чтобы объясняться со своими соседями и начальством. Кроме военнопленных, заселяли Италию и иммигранты. Например, в Сирии было большое количество крестьян, которые уже настолько изуродовали природу своей страны хищническим, безрасчетным земледелием, что наиболее энергичные из них уезжали в Северную Италию и там селились. А так как эти сирийцы были по большей части христиане, то у них были моногамные браки и, следовательно, большие семьи. Они довольно быстро заселили долину По, которая раньше называлась Цизальпийская Галлия, но к тому времени от галлов и римлян, которые их завоевали, уже никакого следа не осталось. Там сложилась другая популяция – итальянцев, отличная от тех, которые были вокруг Рима, близкая к сирийским семитам, христианская по религии и латинизированная по языку. Вот так складываются новые этносы из обломков старых.
Возвращение «утраченного рая»
Таким образом, можно видеть, что утрата этносом пассионарности – процесс необратимый, но постепенный. Дети героев, хотя и не все одновременно, превращаются в капризных мальчишек и тупых эгоистов, не умеющих отличить приятное от необходимого.
Что остается от периода обскурации? Остаются реликты – отдельные остатки. Вот таким реликтом, например, были предки румын. Таким реликтом были баски, которые уцелели от доримского периода в своих горах, где их просто не сочли достойными завоевания. Считалось, что Баскония подчиняется Риму, но никто не устанавливал там никаких порядков.
После того как иллирийские легионы сказали свое слово, остались их потомки, менее пассионарные. Они уцелели в Албании и довольно долго там жили, причем уже не производя никаких великих пертурбаций в окружающем мире. Когда в той же Албании или Басконии появлялся какой-нибудь пассионарный юноша, то ему дома делать было нечего, и баск шел наниматься на службу к французскому или испанскому королю, а албанец – или в республику Венеция, или в Константинополь, кто бы там ни сидел – христианский или мусульманский монарх, все равно. Он шел наниматься в войска, он шел заниматься торговлей, организовывал разбойничью банду. А те, кто оставались, составляли реликтовые этносы, этносы, которые переходили в состояние гомеостаза.
Так вот, поставим сейчас вопрос: а что же такое этнический гомеостаз? Одно время считалось общепризнанным, что гомеостатические этносы – это просто отсталые племена. Их считали примитивными, неполноценными. Думаю, что эта точка зрения абсолютно неприемлема для нас, потому что она отражает устарелые и уже отброшенные во всем мире концепции расизма. А почему им, собственно, было отставать в развитии, чем они хуже нас? Они не хуже нисколько, они к своим условиям применились и адаптировались точно так же, как мы применились к своим. Разве у нас все такие энергичные, все такие пассионарные, все такие творческие? Слава богу, нет. Потому что если бы все занимались искусством, наукой и политикой, то для кого нужно было бы писать книги, рисовать картины, строить дома? Должен же быть и потребитель, который сделает что-то другое.
Среди так называемых цивилизованных народов (англичан, французов, русских, китайцев, да каких угодно) имеется достаточное количество людей того типа, который мы считаем характерным для гомеостаза. Весь фокус в том, что при гомеостазе этот тип гармоничного человека является преобладающим, что пассионарные особи не уживаются в таких этносах, которые иногда образуют очень примитивные общественные формы, иногда наследуют от прошедшей истории сложные. Иными словами, все эти реликтовые народы – это не начальные, а конечные фазы этногенеза, этносы, растерявшие свой пассионарный фонд и поэтому существующие в относительно благополучном состоянии.
Изменяется ли императив поведения при переходе в гомеостаз? Да, меняется.
В страшную эпоху обскурации, как мы уже говорили, императивом поведения был лозунг: «Будь таким, как мы, простые легионеры. Не выпендривайся! Императором мы тебя поставим за то, что ты хороший парень, а не за твои заслуги, и будем держать тебя, пока сами захотим. А если ты хочешь совершить какие-то подвиги, которых мы не хотим, мы тебя убьем. А если ты захочешь изучать какие-то науки, которые нам не под силу, так мы тебя убьем. И если ты хочешь составлять богатства и украшать город, чего мы не можем делать, так мы тебя убьем».
Заметим, что, убивая своих предводителей, носители этой фазы обрекают на гибель и себя, потому что они становятся жертвой любых, даже относительно очень слабых соседей. Их уносит поток природного этногенеза, и остающиеся тихие люди, которые были никому не заметны, воздвигают новый, и последний, императив коллектива к личности: «Будь сам собой доволен. Живи и не мешай другим, соблюдай все законы, и мы тебя вообще не тронем». В гомеостатическом обществе жить можно, жить легко. Это, можно сказать, возвращение утраченного рая, которого никогда не было. Но кто из нас согласился бы променять полную тревог и треволнений творческую жизнь на спокойное прозябание в таком гомеостатическом коллективе? От скуки помрешь!
Это прекрасно описано у такого бытописателя, как А.Н. Островский. Он описывает, что попал в гомеостаз актер Счастливцев. «Все, – говорит, – хорошо, тетушка у меня есть, всегда меня накормит, говоря: „Кушай, ты, души своей погубитель“, водочки даст: „Выпей, души своей погубитель“, „Погуляй, души своей погубитель“. „Я, – говорит, – погуляю по садику, водочки выпью, закушу, лягу в светелке наверху. Яблони цветут, дух легкий, птички поют, а мысль – тук-тук-тук: а не повеситься ли мне?“ И пошел этот бедняга Счастливцев, как всем известно, опять в бродячие актеры.
Мы знаем на пространствах Ойкумены большое количество реликтовых этносов, которые потеряли способность к саморазвитию, у которых процесс этногенеза закончился. Их очень много и в тропической Америке, и в Южной Индии, встречаются они и в Африке, есть они и в Индонезии, на Малакке, они весьма неактивны и живут спокойно. Прирост населения они регламентируют, чтобы не превышать определенной численности, так как знают, что увеличение численности населения ведет к оскудению района. Они поддерживают баланс в отношениях своего племени с природой – это то, о чем мечтают все цивилизованные государства мира.
У папуасов, например, существовал обычай, согласно которому каждый юноша, желающий иметь ребенка, должен убить человека соседнего племени, принести его голову, но при этом узнать его имя, потому что количество имен строго лимитировалось, и только тогда ему давали право на то, чтобы он завел ребенка. В противном случае не разрешалось.
Индейцы в Северной Америке вели меж собой жесточайшие межплеменные войны, которые, с точки зрения европейцев, были бессмысленны: земли много, бизонов полно, почему же тогда сиу убивают, например, черноногих, а те, в свою очередь, убивают дакотов, шаены убивают команчей, команчи убивают шаенов. Зачем? А потому что индейцы Северной Америки великолепно знали, что дары природы не беспредельны, они могут прокормить без ущерба для воспроизводства (нормального, природного) лишь определенное количество людей. Если ты хочешь иметь ребенка, пойди убей соседа и, когда освободится место, заводи ребенка. В противном случае это не разрешалось.
Правда, в Америке не было таких ограничений, как в Новой Гвинее у папуасов. Им этого не требовалось, потому что у них эти войны были постоянно и можно было принести скальп человека из соседнего племени или убить серого медведя гризли – это считалось равноценным, после чего юноша мог стать отцом семейства. Благодаря этому индейцам удавалось поддерживать природу Америки в равновесном состоянии вплоть до того момента, когда туда пришли белые, которые ее деформировали, ибо стремились не к гармонии с природой, а к получению прибылей.
Что остается от периода обскурации? Остаются реликты – отдельные остатки. Вот таким реликтом, например, были предки румын. Таким реликтом были баски, которые уцелели от доримского периода в своих горах, где их просто не сочли достойными завоевания. Считалось, что Баскония подчиняется Риму, но никто не устанавливал там никаких порядков.
После того как иллирийские легионы сказали свое слово, остались их потомки, менее пассионарные. Они уцелели в Албании и довольно долго там жили, причем уже не производя никаких великих пертурбаций в окружающем мире. Когда в той же Албании или Басконии появлялся какой-нибудь пассионарный юноша, то ему дома делать было нечего, и баск шел наниматься на службу к французскому или испанскому королю, а албанец – или в республику Венеция, или в Константинополь, кто бы там ни сидел – христианский или мусульманский монарх, все равно. Он шел наниматься в войска, он шел заниматься торговлей, организовывал разбойничью банду. А те, кто оставались, составляли реликтовые этносы, этносы, которые переходили в состояние гомеостаза.
Так вот, поставим сейчас вопрос: а что же такое этнический гомеостаз? Одно время считалось общепризнанным, что гомеостатические этносы – это просто отсталые племена. Их считали примитивными, неполноценными. Думаю, что эта точка зрения абсолютно неприемлема для нас, потому что она отражает устарелые и уже отброшенные во всем мире концепции расизма. А почему им, собственно, было отставать в развитии, чем они хуже нас? Они не хуже нисколько, они к своим условиям применились и адаптировались точно так же, как мы применились к своим. Разве у нас все такие энергичные, все такие пассионарные, все такие творческие? Слава богу, нет. Потому что если бы все занимались искусством, наукой и политикой, то для кого нужно было бы писать книги, рисовать картины, строить дома? Должен же быть и потребитель, который сделает что-то другое.
Среди так называемых цивилизованных народов (англичан, французов, русских, китайцев, да каких угодно) имеется достаточное количество людей того типа, который мы считаем характерным для гомеостаза. Весь фокус в том, что при гомеостазе этот тип гармоничного человека является преобладающим, что пассионарные особи не уживаются в таких этносах, которые иногда образуют очень примитивные общественные формы, иногда наследуют от прошедшей истории сложные. Иными словами, все эти реликтовые народы – это не начальные, а конечные фазы этногенеза, этносы, растерявшие свой пассионарный фонд и поэтому существующие в относительно благополучном состоянии.
Изменяется ли императив поведения при переходе в гомеостаз? Да, меняется.
В страшную эпоху обскурации, как мы уже говорили, императивом поведения был лозунг: «Будь таким, как мы, простые легионеры. Не выпендривайся! Императором мы тебя поставим за то, что ты хороший парень, а не за твои заслуги, и будем держать тебя, пока сами захотим. А если ты хочешь совершить какие-то подвиги, которых мы не хотим, мы тебя убьем. А если ты захочешь изучать какие-то науки, которые нам не под силу, так мы тебя убьем. И если ты хочешь составлять богатства и украшать город, чего мы не можем делать, так мы тебя убьем».
Заметим, что, убивая своих предводителей, носители этой фазы обрекают на гибель и себя, потому что они становятся жертвой любых, даже относительно очень слабых соседей. Их уносит поток природного этногенеза, и остающиеся тихие люди, которые были никому не заметны, воздвигают новый, и последний, императив коллектива к личности: «Будь сам собой доволен. Живи и не мешай другим, соблюдай все законы, и мы тебя вообще не тронем». В гомеостатическом обществе жить можно, жить легко. Это, можно сказать, возвращение утраченного рая, которого никогда не было. Но кто из нас согласился бы променять полную тревог и треволнений творческую жизнь на спокойное прозябание в таком гомеостатическом коллективе? От скуки помрешь!
Это прекрасно описано у такого бытописателя, как А.Н. Островский. Он описывает, что попал в гомеостаз актер Счастливцев. «Все, – говорит, – хорошо, тетушка у меня есть, всегда меня накормит, говоря: „Кушай, ты, души своей погубитель“, водочки даст: „Выпей, души своей погубитель“, „Погуляй, души своей погубитель“. „Я, – говорит, – погуляю по садику, водочки выпью, закушу, лягу в светелке наверху. Яблони цветут, дух легкий, птички поют, а мысль – тук-тук-тук: а не повеситься ли мне?“ И пошел этот бедняга Счастливцев, как всем известно, опять в бродячие актеры.
Мы знаем на пространствах Ойкумены большое количество реликтовых этносов, которые потеряли способность к саморазвитию, у которых процесс этногенеза закончился. Их очень много и в тропической Америке, и в Южной Индии, встречаются они и в Африке, есть они и в Индонезии, на Малакке, они весьма неактивны и живут спокойно. Прирост населения они регламентируют, чтобы не превышать определенной численности, так как знают, что увеличение численности населения ведет к оскудению района. Они поддерживают баланс в отношениях своего племени с природой – это то, о чем мечтают все цивилизованные государства мира.
У папуасов, например, существовал обычай, согласно которому каждый юноша, желающий иметь ребенка, должен убить человека соседнего племени, принести его голову, но при этом узнать его имя, потому что количество имен строго лимитировалось, и только тогда ему давали право на то, чтобы он завел ребенка. В противном случае не разрешалось.
Индейцы в Северной Америке вели меж собой жесточайшие межплеменные войны, которые, с точки зрения европейцев, были бессмысленны: земли много, бизонов полно, почему же тогда сиу убивают, например, черноногих, а те, в свою очередь, убивают дакотов, шаены убивают команчей, команчи убивают шаенов. Зачем? А потому что индейцы Северной Америки великолепно знали, что дары природы не беспредельны, они могут прокормить без ущерба для воспроизводства (нормального, природного) лишь определенное количество людей. Если ты хочешь иметь ребенка, пойди убей соседа и, когда освободится место, заводи ребенка. В противном случае это не разрешалось.
Правда, в Америке не было таких ограничений, как в Новой Гвинее у папуасов. Им этого не требовалось, потому что у них эти войны были постоянно и можно было принести скальп человека из соседнего племени или убить серого медведя гризли – это считалось равноценным, после чего юноша мог стать отцом семейства. Благодаря этому индейцам удавалось поддерживать природу Америки в равновесном состоянии вплоть до того момента, когда туда пришли белые, которые ее деформировали, ибо стремились не к гармонии с природой, а к получению прибылей.
Утрата мечты
Гомеостаз – это еще не конец. Люди в этой фазе подобны подавляющему большинству трудящихся инерционной фазы, и не только крестьян и ремесленников, но и исполнительных чиновников, работящих инженеров, добросовестных врачей и педагогов. Ведь пассионариев отличает не умение, честность и приспособленность к выполняемой работе, а честолюбие, алчность, зависть, тщеславие, ревность, которые толкают их на иллюзорные предприятия, а те могут быть иногда полезными, но крайне редко.
Человек фазы этнического гомеостаза чаще всего хороший человек, с гармоничным складом психики. Он, как правило, честен, потому что его не терзают страсти и не соблазняют пороки. Он доброжелателен, ибо ему нет необходимости отнимать у соседа то, что для него было бы не необходимостью, а излишком. Он дисциплинирован, так как воспитан в уважении к старшим и их традициям, но все это делает его природным консерватором, непримиримым к любым нарушениям привычного порядка. Короче говоря, гармоничные особи – фундамент этноса, но в критические моменты бывают нужны башни, а их с потерей пассионарности быть не может.
И ведь гармоничный человек неглуп. Он умеет ценить подвиги и творческие взлеты, на которые он сам не способен. Особенно нравятся ему герои и гении времен минувших, так как покойники не могут принести никакого беспокойства. И он вспоминает о них с искренним благоговением, что дает право назвать описываемую фазу «мемориальной». Услужливая память опускает все эпизоды, огорчающие человека, да и этнический коллектив. Не то чтобы тяжелые и позорные события полностью забывались, но вспоминать стараются события приятные, тешащие самолюбие. История постепенно становится однобокой, а потом превращается из науки в миф.
Но и это еще не предел упрощения этнической системы. Память – груз тяжелый, а отбор воспоминаний требует некоторой, пусть небольшой, затраты пассионарной энергии. И если этнос-изолят доживает до очередной фазы – глубокой старости, то его члены не хотят ничего вспоминать, любить и жалеть. Их кругозор во времени сокращается до отношений с родителями, реже – дедами, а в пространстве – до тех пейзажей, которые мелькают у них перед глазами. Им все равно, вертится ли Земля вокруг Солнца или наоборот. Да и вообще, им удобнее жить на плоской Земле, ибо сферичность утомляет их воображение.
Субпассионарии этого сорта существуют во всех фазах этногенеза, но их обычно не замечают, потому что очень уж они неинтересны. Но когда они остаются одни, то их называют «примитивными» и «отсталыми», тогда как они просто старые и беззащитные. Но остатки мифов и легенд у них есть, а это показывает, что нами описано не начальное, а конечное состояние этноса, которое называть фазой как-то неудобно. Но предрешенность этногенезов – только вероятность. Безнадежных положений не бывает, ибо всегда возможна регенерация.
Человек фазы этнического гомеостаза чаще всего хороший человек, с гармоничным складом психики. Он, как правило, честен, потому что его не терзают страсти и не соблазняют пороки. Он доброжелателен, ибо ему нет необходимости отнимать у соседа то, что для него было бы не необходимостью, а излишком. Он дисциплинирован, так как воспитан в уважении к старшим и их традициям, но все это делает его природным консерватором, непримиримым к любым нарушениям привычного порядка. Короче говоря, гармоничные особи – фундамент этноса, но в критические моменты бывают нужны башни, а их с потерей пассионарности быть не может.
И ведь гармоничный человек неглуп. Он умеет ценить подвиги и творческие взлеты, на которые он сам не способен. Особенно нравятся ему герои и гении времен минувших, так как покойники не могут принести никакого беспокойства. И он вспоминает о них с искренним благоговением, что дает право назвать описываемую фазу «мемориальной». Услужливая память опускает все эпизоды, огорчающие человека, да и этнический коллектив. Не то чтобы тяжелые и позорные события полностью забывались, но вспоминать стараются события приятные, тешащие самолюбие. История постепенно становится однобокой, а потом превращается из науки в миф.
Но и это еще не предел упрощения этнической системы. Память – груз тяжелый, а отбор воспоминаний требует некоторой, пусть небольшой, затраты пассионарной энергии. И если этнос-изолят доживает до очередной фазы – глубокой старости, то его члены не хотят ничего вспоминать, любить и жалеть. Их кругозор во времени сокращается до отношений с родителями, реже – дедами, а в пространстве – до тех пейзажей, которые мелькают у них перед глазами. Им все равно, вертится ли Земля вокруг Солнца или наоборот. Да и вообще, им удобнее жить на плоской Земле, ибо сферичность утомляет их воображение.
Субпассионарии этого сорта существуют во всех фазах этногенеза, но их обычно не замечают, потому что очень уж они неинтересны. Но когда они остаются одни, то их называют «примитивными» и «отсталыми», тогда как они просто старые и беззащитные. Но остатки мифов и легенд у них есть, а это показывает, что нами описано не начальное, а конечное состояние этноса, которое называть фазой как-то неудобно. Но предрешенность этногенезов – только вероятность. Безнадежных положений не бывает, ибо всегда возможна регенерация.
Глава одиннадцатая
Скрытые силы
Этническая регенерация как принцип
Итак, мы рассмотрели все известные в этнической истории фазы этногенеза. Но нельзя считать изложение вопроса законченным, если мы не упомянем еще об одном специфическом свойстве этногенеза – способности этноса к
регенерации.
Суть этнической регенерации – это частичное восстановление этнической структуры, наступающее после периода деструкции. Какой характер носит регенерация в зависимости от фазы этногенеза?
В фазе подъема регенерация на уровне этноса не наблюдается, поскольку пассионарность довольно устойчиво растет, что ведет к усложнению структуры этноса.
В акматической фазе уже есть что восстанавливать, поскольку эта фаза подрывает политическую мощь этноса, его хозяйство, даже часто бывает связана с повышенным уничтожением собственных сограждан, когда они начинают бороться друг с другом.
Принцип «Будь самим собой» – это принцип обоюдоострый, и если один сам по себе и другой сам по себе, то они мешают друг другу, и в лучшем случае они толкают друг друга локтями, в худших – шпагами, а в еще худших пускают вход тяжелую артиллерию. И тогда в эти критические моменты оказывается, что ради самосохранения следует восстановить старый принцип, принцип фазы подъема – «Будь тем, кем ты должен быть». Тогда все устанавливается, приходит на круги своя. Этнос создает социально-политическую и государственную систему, при которой он существует, и естественно возвращается к акматической фазе, то есть опять к взаимоистреблению, но уже некоторое время спустя, когда условия станут более благоприятными и не столь трагичными.
Яркой иллюстрацией такого рода регенерации является восстановление России после Смутного времени. К началу XVII столетия высокий уровень пассионарного напряжения привел к крайне сильному кризису, поставившему под сомнение сам факт существования огромной страны. Только усилиями ополчения, руководимого нижегородским купцом Мининым и обедневшим князем Пожарским, был водворен хоть какой-то порядок и провозглашен царем юный Михаил Романов, на простых санях привезенный в Москву. Уже при Алексее Михайловиче были восстановлены засечные линии против татар, присоединена Украина, шел процесс крестьянской колонизации по Оке и Волге. Но продолжалось это недолго – растущая пассионарность вновь заявила о себе страстями раскола, кровью восстания Степана Разина, Хованщины, стрелецких бунтов и петровских казней. Пассионарный перегрев снова вступил в свои права, и снова каждый стремился быть оригинальным.
ПРИ ИНЕРЦИОННОЙ ФАЗЕ, когда идеалом является или римский Цезарь, или джентльмен, или святой, или богатырь, ТАКЖЕ ВОЗМОЖНА РЕГЕНЕРАЦИЯ. Возможно, что в критический момент найдутся какие-то люди, которые опять поставят во главу угла не свой личный эгоистический интерес, не свою шкуру, а свою страну, как они ощущают ее, свой этнос, свою традицию.
Суть этнической регенерации – это частичное восстановление этнической структуры, наступающее после периода деструкции. Какой характер носит регенерация в зависимости от фазы этногенеза?
В фазе подъема регенерация на уровне этноса не наблюдается, поскольку пассионарность довольно устойчиво растет, что ведет к усложнению структуры этноса.
В акматической фазе уже есть что восстанавливать, поскольку эта фаза подрывает политическую мощь этноса, его хозяйство, даже часто бывает связана с повышенным уничтожением собственных сограждан, когда они начинают бороться друг с другом.
Принцип «Будь самим собой» – это принцип обоюдоострый, и если один сам по себе и другой сам по себе, то они мешают друг другу, и в лучшем случае они толкают друг друга локтями, в худших – шпагами, а в еще худших пускают вход тяжелую артиллерию. И тогда в эти критические моменты оказывается, что ради самосохранения следует восстановить старый принцип, принцип фазы подъема – «Будь тем, кем ты должен быть». Тогда все устанавливается, приходит на круги своя. Этнос создает социально-политическую и государственную систему, при которой он существует, и естественно возвращается к акматической фазе, то есть опять к взаимоистреблению, но уже некоторое время спустя, когда условия станут более благоприятными и не столь трагичными.
Яркой иллюстрацией такого рода регенерации является восстановление России после Смутного времени. К началу XVII столетия высокий уровень пассионарного напряжения привел к крайне сильному кризису, поставившему под сомнение сам факт существования огромной страны. Только усилиями ополчения, руководимого нижегородским купцом Мининым и обедневшим князем Пожарским, был водворен хоть какой-то порядок и провозглашен царем юный Михаил Романов, на простых санях привезенный в Москву. Уже при Алексее Михайловиче были восстановлены засечные линии против татар, присоединена Украина, шел процесс крестьянской колонизации по Оке и Волге. Но продолжалось это недолго – растущая пассионарность вновь заявила о себе страстями раскола, кровью восстания Степана Разина, Хованщины, стрелецких бунтов и петровских казней. Пассионарный перегрев снова вступил в свои права, и снова каждый стремился быть оригинальным.
ПРИ ИНЕРЦИОННОЙ ФАЗЕ, когда идеалом является или римский Цезарь, или джентльмен, или святой, или богатырь, ТАКЖЕ ВОЗМОЖНА РЕГЕНЕРАЦИЯ. Возможно, что в критический момент найдутся какие-то люди, которые опять поставят во главу угла не свой личный эгоистический интерес, не свою шкуру, а свою страну, как они ощущают ее, свой этнос, свою традицию.
Проверим себя
Османская Турция возникла в результате пассионарного толчка XIV в., который прошел через Русь и Литву, Малую Азию, Египет до Абиссинии. Как видите, и русские и турки – народы сравнительно молодые. Они прожили всего по 600 лет. Турция сначала росла как тесто на дрожжах. Первые турки, которые основали могущество будущей Турецкой империи, – это кучка беглецов из Средней Азии – туркменов, которые убежали от монголов и, обратившись к местным сельджукским султанам, попросили места для поселения. Иконийский султан разрешил им поселиться за своими владениями, около места Бурса – на границе с Никейской империей, впоследствии Византией.
Турки начали, подобно крестоносцам, священную войну, но за мусульманскую веру и пригласили всех желающих принять в ней участие. Со всего мусульманского Востока стекались пассионарные товарищи, которые готовы были сражаться за веру ислама до тех пор, пока у них сабля не затупится и пока они не получат достаточное количество богатства и жен, потому что на Востоке это тоже считается очень большим достижением.
Им выдавались на захваченных землях очень маленькие участки для сельского хозяйства, которые назывались «тимар» – это не поместье, а такая усадьба, где семья обрабатывает садик сама, но тимариот-спаги (всадник) должен был приходить к султану вооруженным, на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Всадниками становились и черкесы, и курды, и еще не разложившиеся арабы, и в большом количестве сельджуки, и туркмены, и малоазиаты, и татары – кто угодно. Каждый, кто произносил формулу ислама, становился турком, а если он хотел служить в армии, то становился спаги, то есть воевал и не платил налоги в виде денег, потому что налог он платил своей кровью.
Но пришел XIV в., когда потомки Эртогрула – Осман и особенно Урхан – перенесли свои военные действия в Европу. В это время одной конницей уже было не обойтись. Нужна была пехота. Тогда они создали новое войско: новый – «янг», а войско – «чарик», это то, что у нас называется «янычары».
Турки, войдя в Европу, на Балканский полуостров, стали брать у завоеванных христианских народов дань мальчиками в возрасте от 7 до 14 лет. Мальчиков обращали в ислам, очень хорошо кормили, обучали богословию (закону Аллаха), потом военному делу и делали из них пехоту. Жили они в казармах, имели котлы, из которых совместно ели очень вкусную кашу. Часть их служила в артиллерии, часть в пехоте. Это была самая лучшая в тогдашней Европе пехота, не уступавшая швейцарской, даже превосходившая ее.
Атаки рыцарской европейской конницы на ряды янычар захлебывались, персидские кызылбаши [56]также не могли прорвать строй янычар. Боевое товарищество у них было изумительно тесное, несмотря на то что это были ребята из самых разных областей, даже из разных этносов. Сербы, болгары, македоняне, греки, албанцы, валахи (то есть румыны) – все могли стать янычарами, надо было только быть христианином, обращенным в ислам. Потом они стали жениться, семьи заводили, но ночевали у себя в казармах, только в отпуск ходили к женам, по-прежнему ели из общего котла и представляли собой надежнейшую и вернейшую силу султана.
Но раз уж турки вышли на Средиземное море, то стал нужен флот. На флот набрали авантюристов, пиратов и бродяг по всему Средиземному морю. Это были и итальянцы, и греки, и берберы, приезжали датчане, норвежцы, которые нанимались в турецкий флот, а поскольку у них не было ni foi, ni loi, то есть ни веры, ни закона, ни чести, ни совести, то они охотно переходили в мусульманскую религию. Они вообще не имели никакой веры и христианами были, так сказать, механически.
Турки начали, подобно крестоносцам, священную войну, но за мусульманскую веру и пригласили всех желающих принять в ней участие. Со всего мусульманского Востока стекались пассионарные товарищи, которые готовы были сражаться за веру ислама до тех пор, пока у них сабля не затупится и пока они не получат достаточное количество богатства и жен, потому что на Востоке это тоже считается очень большим достижением.
Им выдавались на захваченных землях очень маленькие участки для сельского хозяйства, которые назывались «тимар» – это не поместье, а такая усадьба, где семья обрабатывает садик сама, но тимариот-спаги (всадник) должен был приходить к султану вооруженным, на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Всадниками становились и черкесы, и курды, и еще не разложившиеся арабы, и в большом количестве сельджуки, и туркмены, и малоазиаты, и татары – кто угодно. Каждый, кто произносил формулу ислама, становился турком, а если он хотел служить в армии, то становился спаги, то есть воевал и не платил налоги в виде денег, потому что налог он платил своей кровью.
Но пришел XIV в., когда потомки Эртогрула – Осман и особенно Урхан – перенесли свои военные действия в Европу. В это время одной конницей уже было не обойтись. Нужна была пехота. Тогда они создали новое войско: новый – «янг», а войско – «чарик», это то, что у нас называется «янычары».
Турки, войдя в Европу, на Балканский полуостров, стали брать у завоеванных христианских народов дань мальчиками в возрасте от 7 до 14 лет. Мальчиков обращали в ислам, очень хорошо кормили, обучали богословию (закону Аллаха), потом военному делу и делали из них пехоту. Жили они в казармах, имели котлы, из которых совместно ели очень вкусную кашу. Часть их служила в артиллерии, часть в пехоте. Это была самая лучшая в тогдашней Европе пехота, не уступавшая швейцарской, даже превосходившая ее.
Атаки рыцарской европейской конницы на ряды янычар захлебывались, персидские кызылбаши [56]также не могли прорвать строй янычар. Боевое товарищество у них было изумительно тесное, несмотря на то что это были ребята из самых разных областей, даже из разных этносов. Сербы, болгары, македоняне, греки, албанцы, валахи (то есть румыны) – все могли стать янычарами, надо было только быть христианином, обращенным в ислам. Потом они стали жениться, семьи заводили, но ночевали у себя в казармах, только в отпуск ходили к женам, по-прежнему ели из общего котла и представляли собой надежнейшую и вернейшую силу султана.
Но раз уж турки вышли на Средиземное море, то стал нужен флот. На флот набрали авантюристов, пиратов и бродяг по всему Средиземному морю. Это были и итальянцы, и греки, и берберы, приезжали датчане, норвежцы, которые нанимались в турецкий флот, а поскольку у них не было ni foi, ni loi, то есть ни веры, ни закона, ни чести, ни совести, то они охотно переходили в мусульманскую религию. Они вообще не имели никакой веры и христианами были, так сказать, механически.