Страница:
Индийский (Раджпутский) вариант
А теперь направим караван нашего внимания через раскаленные пустыни Белуджистана к многоводной реке Инд, орошающей окрестные сухие степи, где в VIII в. произошла известная раджпутская революция. Она превратила буддийскую монархию наследников империи Гупта в разобщенную Раджпутскую Индию, связанную только кастовой системой.
Долина Инда – это территория, по климатическим и ландшафтным данным весьма похожая на нашу Туркмению. Пески, пригорки с редкой травой, большая река течет, как у нас Амударья. Инд – река мелкая, с перекатами, хотя и очень многоводная, на реке масса островов и песчаных отмелей, так что индусы, даже во время английского господства, предпочитали переплывать Инд не на катере, который ходил с одного берега на другой и огибал все острова, а на бурдюке. Правда, в Инде есть крокодилы, но индусы привыкли к ним. Брали с собой длинную палку, и, когда крокодил хотел напасть на плывущего, индус бил его палкой по ноздрям, и крокодил сразу исчезал. В общем, Инд и окружающая пустыня являются как бы ландшафтным продолжением Средней Азии, поэтому многие среднеазиатские племена, покидавшие родину, оседали в долине Инда. К моменту толчка их было три – кушаны, саки и эфталиты: все три – разные этносы. Но, попав на новую территорию, они забыли о своем происхождении, смешались с аборигенами, и отличить их внешне от местных жителей было очень трудно. Но по культам отличать их было еще можно: среднеазиаты почитали в качестве божества солнце, а индусы – змея, но споров из-за этого между ними не было.
А в центральной части Индии и в Бенгалии располагалась культурная и могущественная империя династии Гупта, очень почитавшая солнце – Адитью – и буддизм. Буддисты были очень в большом почете в империи Гупта, как и во всех деспотических империях.
Деспотическим режимам был выгоден симбиоз с буддистами. Правители обдирали своих крестьян и свое податное население со страшной силой, чтобы поддержать пышность своего двора и могущество своего наемного войска, поскольку буддисты проповедовали, что мир – иллюзия и поскольку у тебя отнимают иллюзорные деньги, иллюзорный хлеб или заставляют тебя работать на постройке иллюзорной дороги, то тебе это все только кажется. Ты подчиняйся, так будет спокойнее. Разумеется, индусы подчинились, куда денешься?! Раз пассионарности нет, будешь подчиняться.
Но пассионарный толчок, захвативший долину Инда, повлиял на индусов так же, как на арабов, в смысле их консолидации, хотя религиозная концепция у них сложилась совершенно иная. Они вспомнили, что когда-то была древне-индусская религия, о которой они забыли и думать, потому что ее теперь знали только ученые брамины, которые читали на языке санскрит, а это язык искусственный, вроде нашего церковнославянского, простые индусы читать на нем не могли. Но они очень нуждались в какой-нибудь мудрости, чтобы выразить свое новое антибуддистское настроение, свою новую этнокультурную доминанту. И нашелся брамин Кумарилла Бхата [13]. Очень почтенный человек, который громко заявил, что буддисты говорят чушь, утверждая, что мир – иллюзия. Похоже, что он говорил то же, что мой отец:
Единого государства раджпуты не создали. Это были люди крайне независимые, которые не хотели никому подчиняться. Поэтому они создали массу мелких княжеств, враждовавших друг с другом, но скрепленных единой системой каст, то есть единым стереотипом поведения и новой единой браминской религией, которая, правда, раскололась на два исповедания, спорившие друг с другом, но не боровшиеся: шиваизм и вишнуизм.
Во главе новой индийской религии, которую оформил один из последователей Кумариллы, Шанкара [14], была индуистская троица: Брама, Вишну и Шива. Творящий Брама все время спит, но время от времени он просыпается, творит мир и снова засыпает; пока он спит, мир портится, тогда Брама опять просыпается, видит это безобразие, творит мир заново и засыпает до следующей реконструкции. А в самом мире действуют два начала: охраняющее начало – это Вишну – и начало уничтожающее и воссоздающее – это Шива. Жрецы Вишну назывались учителями – гуру, они учили воздерживаться от всякого рода опьяняющих напитков, которые разрушают тело, и обязаны были оказывать знаки внимания всем женщинам вишнуитского культа.
Если, скажем, пришел старичок учитель в деревню, так он должен переспать со всеми женщинами здесь, иначе жуткая обида, значит, он какую-то семью обошел своими благами, а он должен всем верным оказать знаки внимания; ему, может, и неохота, но обязан, может, там какая-нибудь старушенция или уродина, не имеет значения – выполняй служебный долг!
Шиваитам, наоборот, категорически запрещалось соприкосновение с дамским полом, а наркотические и опьяняющие напитки вменялись в обязанность, для того чтобы как можно скорее уничтожить свою плоть, изнурить ее и тем самым подготовить к восстановлению заново. То есть и тут, и там ничего общего с буддизмом, только идея переселения душ осталась, потому что она была в основе всей восточной мудрости.
Иногда вишнуисты с шиваитами спорили, но эти споры, как мы бы сказали, не были антагонистическими, они, скорее, походили на борьбу демократической и республиканской партий в Америке: одна дополняет другую. Порядка в это время в Индии было мало, потому что Южная Индия с трудом подчинялась новому раджпутскому режиму, но раджпуты все-таки ее завоевали и ввели там свою систему.
Кончилось это довольно быстро, когда пришли мусульмане. Сначала арабы высадились в Синде, а потом среднеазиатские мусульмане начали делать походы через Гиндукуш, через очень удобное Хайберское ущелье, служившее воротами в Индию. Сопротивление разрозненных индусских княжеств было слабым. Объединяться раджпуты не хотели и не умели, и потому их довольно быстро подчинили себе мусульманские властители, установив в Индии мусульманскую верховную власть. Захватить верховную власть мусульманским султанам оказалось легко, но они ничего не могли поделать со строем жизни, со сложившимся стереотипом поведения, с местными воззрениями и всеми этническими особенностями, которые возникли здесь в результате пассионарного толчка. И мусульмане, и сменившие их англичане вынуждены были с этим мириться вопреки своим прямым интересам. Ничего тут поделать было нельзя. Если какой-нибудь мусульманский султан вдруг решал нарушить обычай индусов, то его в один прекрасный момент кусала кобра. Неприятно! Лучше уж не нарушать обычаи индусов; и мусульманские владыки выучили это очень хорошо. Англичане с такими сюрпризами справлялись, но они спасовали перед другой коллизией. Дело в том, что когда выросли большие торговые города, такие, как Бомбей (это город с несколькими миллионами жителей), то неприкасаемые, которые одни только могли заниматься уборкой улиц, быть дворниками (ни один другой индус под угрозой исключения из касты не возьмет метлу в руки), повысили цену на свой труд. А англичане и жившие там англичанки не могли даже у себя дома вытереть пыль, хотя им это ничего не стоило – взял тряпку да и обтер; но в таком случае все индусы стали бы их презирать, могли и взбунтоваться. Поэтому приходилось нанимать какую-нибудь индуску низшей касты, которая приходила, вытирала пыль и брала за это половину зарплаты мужа. Впоследствии эти неприкасаемые и совсем обнаглели. Устроили забастовку метельщиков и уборщиков во всем Бомбее, и ни одного штрейкбрехера не нашлось. Лучшие адвокаты были у них. Они выбрали талантливых мальчиков из своей касты, послали в Англию, в Оксфорд и Кембридж. Те кончили юридические факультеты, стали адвокатами, вернулись и очень дельно защищали интересы своей касты в судах. Самым выгодным оказалось быть членом низшей касты! И доходы, и работа неутомительная, и притом никакой конкуренции. Так что новый стереотип поведения оказался чрезвычайно жизнестойким: с VII–VIII вв., когда он установился, дожил до XX в. И сейчас новое правительство сталкивается с этой проблемой, хотя Неру касты отменил. Но Дж. Неру был индус только по рождению, а по строю своей жизни, по воспитанию, по профессии, по образованию, по всему это был типичный английский журналист, и, естественно, он ввел английские порядки, а что из этого получится, будущее покажет.
Долина Инда – это территория, по климатическим и ландшафтным данным весьма похожая на нашу Туркмению. Пески, пригорки с редкой травой, большая река течет, как у нас Амударья. Инд – река мелкая, с перекатами, хотя и очень многоводная, на реке масса островов и песчаных отмелей, так что индусы, даже во время английского господства, предпочитали переплывать Инд не на катере, который ходил с одного берега на другой и огибал все острова, а на бурдюке. Правда, в Инде есть крокодилы, но индусы привыкли к ним. Брали с собой длинную палку, и, когда крокодил хотел напасть на плывущего, индус бил его палкой по ноздрям, и крокодил сразу исчезал. В общем, Инд и окружающая пустыня являются как бы ландшафтным продолжением Средней Азии, поэтому многие среднеазиатские племена, покидавшие родину, оседали в долине Инда. К моменту толчка их было три – кушаны, саки и эфталиты: все три – разные этносы. Но, попав на новую территорию, они забыли о своем происхождении, смешались с аборигенами, и отличить их внешне от местных жителей было очень трудно. Но по культам отличать их было еще можно: среднеазиаты почитали в качестве божества солнце, а индусы – змея, но споров из-за этого между ними не было.
А в центральной части Индии и в Бенгалии располагалась культурная и могущественная империя династии Гупта, очень почитавшая солнце – Адитью – и буддизм. Буддисты были очень в большом почете в империи Гупта, как и во всех деспотических империях.
Деспотическим режимам был выгоден симбиоз с буддистами. Правители обдирали своих крестьян и свое податное население со страшной силой, чтобы поддержать пышность своего двора и могущество своего наемного войска, поскольку буддисты проповедовали, что мир – иллюзия и поскольку у тебя отнимают иллюзорные деньги, иллюзорный хлеб или заставляют тебя работать на постройке иллюзорной дороги, то тебе это все только кажется. Ты подчиняйся, так будет спокойнее. Разумеется, индусы подчинились, куда денешься?! Раз пассионарности нет, будешь подчиняться.
Но пассионарный толчок, захвативший долину Инда, повлиял на индусов так же, как на арабов, в смысле их консолидации, хотя религиозная концепция у них сложилась совершенно иная. Они вспомнили, что когда-то была древне-индусская религия, о которой они забыли и думать, потому что ее теперь знали только ученые брамины, которые читали на языке санскрит, а это язык искусственный, вроде нашего церковнославянского, простые индусы читать на нем не могли. Но они очень нуждались в какой-нибудь мудрости, чтобы выразить свое новое антибуддистское настроение, свою новую этнокультурную доминанту. И нашелся брамин Кумарилла Бхата [13]. Очень почтенный человек, который громко заявил, что буддисты говорят чушь, утверждая, что мир – иллюзия. Похоже, что он говорил то же, что мой отец:
Вывод из этой концепции был крайне прост: бей буддистов и круши империю Гупта! Дело это облегчалось тем, что законная династия прекратилась, у власти стояли узурпаторы, сначала Харша Вардана, потом Тирабхукти – редкий прохвост, он-то и уронил авторитет власти. Поэтому империя довольно быстро рухнула под напором раджпутов – сторонников Кумариллы. Раджпуты разнесли ее своими саблями, причем Кумарилла и другие ему подобные брамины приказывали убивать всех буддийских монахов. А так как буддист в Индии – это обязательно монах, то отличить их было крайне просто, и с ними покончили быстро. Но были слои населения, которые поддерживали режим Гупта и соответственно буддизм. И тогда была перестроена система каст. Тех, кто помогал раджпутам в их раджпутской революции, поместили в высшие касты, отличающиеся от старых варн, которых было всего четыре. Новых каст стало много. Сторонники браминов попали в высшие касты, нейтральные – в средние, а те, кто протестовал, попали в низшие касты – «прикасаемые», но самые низшие. Но были еще и «неприкасаемые», которым было хуже всего, так как им, например, запрещали даже пить воду из источников и рек, разрешали только из следов животных или слизывать росу с листьев. Они не смели ни до кого дотронуться и выполняли самые грязные и самые низкооплачиваемые работы, а некоторые группы неприкасаемых просто подлежали уничтожению. И тогда те, которым рискованно было оставаться на родине, убежали из Индии и появились сначала в Средней Азии, потом на Ближнем Востоке, потом в Европе и в России. Они до сих пор странствуют и называются цыганами.
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Единого государства раджпуты не создали. Это были люди крайне независимые, которые не хотели никому подчиняться. Поэтому они создали массу мелких княжеств, враждовавших друг с другом, но скрепленных единой системой каст, то есть единым стереотипом поведения и новой единой браминской религией, которая, правда, раскололась на два исповедания, спорившие друг с другом, но не боровшиеся: шиваизм и вишнуизм.
Во главе новой индийской религии, которую оформил один из последователей Кумариллы, Шанкара [14], была индуистская троица: Брама, Вишну и Шива. Творящий Брама все время спит, но время от времени он просыпается, творит мир и снова засыпает; пока он спит, мир портится, тогда Брама опять просыпается, видит это безобразие, творит мир заново и засыпает до следующей реконструкции. А в самом мире действуют два начала: охраняющее начало – это Вишну – и начало уничтожающее и воссоздающее – это Шива. Жрецы Вишну назывались учителями – гуру, они учили воздерживаться от всякого рода опьяняющих напитков, которые разрушают тело, и обязаны были оказывать знаки внимания всем женщинам вишнуитского культа.
Если, скажем, пришел старичок учитель в деревню, так он должен переспать со всеми женщинами здесь, иначе жуткая обида, значит, он какую-то семью обошел своими благами, а он должен всем верным оказать знаки внимания; ему, может, и неохота, но обязан, может, там какая-нибудь старушенция или уродина, не имеет значения – выполняй служебный долг!
Шиваитам, наоборот, категорически запрещалось соприкосновение с дамским полом, а наркотические и опьяняющие напитки вменялись в обязанность, для того чтобы как можно скорее уничтожить свою плоть, изнурить ее и тем самым подготовить к восстановлению заново. То есть и тут, и там ничего общего с буддизмом, только идея переселения душ осталась, потому что она была в основе всей восточной мудрости.
Иногда вишнуисты с шиваитами спорили, но эти споры, как мы бы сказали, не были антагонистическими, они, скорее, походили на борьбу демократической и республиканской партий в Америке: одна дополняет другую. Порядка в это время в Индии было мало, потому что Южная Индия с трудом подчинялась новому раджпутскому режиму, но раджпуты все-таки ее завоевали и ввели там свою систему.
Кончилось это довольно быстро, когда пришли мусульмане. Сначала арабы высадились в Синде, а потом среднеазиатские мусульмане начали делать походы через Гиндукуш, через очень удобное Хайберское ущелье, служившее воротами в Индию. Сопротивление разрозненных индусских княжеств было слабым. Объединяться раджпуты не хотели и не умели, и потому их довольно быстро подчинили себе мусульманские властители, установив в Индии мусульманскую верховную власть. Захватить верховную власть мусульманским султанам оказалось легко, но они ничего не могли поделать со строем жизни, со сложившимся стереотипом поведения, с местными воззрениями и всеми этническими особенностями, которые возникли здесь в результате пассионарного толчка. И мусульмане, и сменившие их англичане вынуждены были с этим мириться вопреки своим прямым интересам. Ничего тут поделать было нельзя. Если какой-нибудь мусульманский султан вдруг решал нарушить обычай индусов, то его в один прекрасный момент кусала кобра. Неприятно! Лучше уж не нарушать обычаи индусов; и мусульманские владыки выучили это очень хорошо. Англичане с такими сюрпризами справлялись, но они спасовали перед другой коллизией. Дело в том, что когда выросли большие торговые города, такие, как Бомбей (это город с несколькими миллионами жителей), то неприкасаемые, которые одни только могли заниматься уборкой улиц, быть дворниками (ни один другой индус под угрозой исключения из касты не возьмет метлу в руки), повысили цену на свой труд. А англичане и жившие там англичанки не могли даже у себя дома вытереть пыль, хотя им это ничего не стоило – взял тряпку да и обтер; но в таком случае все индусы стали бы их презирать, могли и взбунтоваться. Поэтому приходилось нанимать какую-нибудь индуску низшей касты, которая приходила, вытирала пыль и брала за это половину зарплаты мужа. Впоследствии эти неприкасаемые и совсем обнаглели. Устроили забастовку метельщиков и уборщиков во всем Бомбее, и ни одного штрейкбрехера не нашлось. Лучшие адвокаты были у них. Они выбрали талантливых мальчиков из своей касты, послали в Англию, в Оксфорд и Кембридж. Те кончили юридические факультеты, стали адвокатами, вернулись и очень дельно защищали интересы своей касты в судах. Самым выгодным оказалось быть членом низшей касты! И доходы, и работа неутомительная, и притом никакой конкуренции. Так что новый стереотип поведения оказался чрезвычайно жизнестойким: с VII–VIII вв., когда он установился, дожил до XX в. И сейчас новое правительство сталкивается с этой проблемой, хотя Неру касты отменил. Но Дж. Неру был индус только по рождению, а по строю своей жизни, по воспитанию, по профессии, по образованию, по всему это был типичный английский журналист, и, естественно, он ввел английские порядки, а что из этого получится, будущее покажет.
Тибетский вариант
Совершенно иначе толчок проявился в Тибете. Тибет из маленькой горной страны, в VI–VII вв. раздробленной, разобщенной, разноплеменной, превратился в военную монархию аристократического типа и захватил Великий караванный путь от Китая до Средней Азии, то есть взял контроль над торговлей шелком. Правда, это продолжалось недолго. Тибет был по сравнению с Китаем очень малолюден, там было не более трех миллионов населения, а в Китае было около пятидесяти шести миллионов, но тем не менее силы их уравновешивали друг друга.
Тибет – страна горная и изолированная, но изолированная довольно относительно. В V в. западная часть Тибета была населена индоевропейскими племенами, близкими к индусам. Там жили дардыи моны.Они исповедовали светлую религию Митры, но очень искусились в колдовстве и волшебстве: порчу наводили, какие-то травы у них были волшебные, гипноз, телепатия, заклинания. Всего такого у них было полным-полно, и при этом сами они были европеоидного типа. А в Восточный Тибет из Южного Китая бежали от китайцев некитайские племена, они постепенно поднимались по великой реке Брахмапутре и здесь назывались кяны.В Тибете кяны встретились с дардами и монами.
О происхождении тибетцев, возникших на месте этого этнического контакта, сохранилась легенда, предвосхитившая Дарвина. Правда, в отличие от Дарвина, люди – только наполовину обезьяны, обезьяной был их предок-отец. Мама-самка была ракшас, что-то вроде лешего (ракшас – это горные лесные демоны). А было якобы так.
Чертовка ракшас увидела прекрасного царя обезьян, который пришел в Тибет спасаться по буддийской вере. Она в него влюбилась, пришла к нему и потребовала, чтобы он на ней женился. Бедный царь обезьян был отшельником, учеником Авалокиты, он знать не хотел никаких женщин вообще, он пришел сюда заниматься спасением своей души, а вместо этого, пожалуйста, явилась влюбленная ведьма и требует взаимности. Ну, он категорически отказался. Тогда она спела ему песню:
Тем не менее единая организация была создана, и тибетцы стали распространяться на запад, завоевывая памирские земли, и на восток. Шаншун – это Северный Тибет – они не захватывали, потому что жить там плохо: слишком большая влажность, муссоны с Индийского океана, достигая хребтов Северного Тибета, выпадают здесь проливными дождями, дальше через Куньлунь они не переносятся, но в Северном Тибете такая сырость, что и кизяк гниет сразу же, не сохнет, и деревья, если падают, немедленно гниют, и нечем развести огонь, хотя лесов много и зверей много. Поэтому тибетцы двинулись на восток и запад.
Каждый поход надо было согласовывать со всеми вождями племен и с жрецами религии бон; руки у цэнпо были связаны, а он стремился к реальной власти и поэтому обратил свои взоры к буддизму. Как я уже говорил, буддийские общины всегда ютились у подножия деспотических престолов, потому что деспот, не имеющий опоры в народе, нуждается в космополитичных интеллигентных советниках и сотрудниках, не связанных с народом и обязанных лично ему. Буддийская община по принципам своим всегда экстерриториальна; человек, вошедший в общину, рвет все прежние этнические, племенные, родовые связи. Поэтому деспоту очень удобно использовать энергичных буддистов в качестве своих советников или чиновников.
Этот опыт перенял один из цэнпо, Сронцангамбо. Он пригласил к себе буддистов и сказал им, что он разрешает проповедовать буддизм в Тибете и тем самым надеется получить оппозицию племенным вождям и жрецам бонской веры. Коллизия известная: престол выступает против традиционной аристократии и церкви. В Европе такое бывало неоднократно. Кончилось это для Сронцангамбо плохо, несмотря на его исключительную энергию. Источники сообщают о постройке им великолепного дворца Потала; его можно увидеть на многочисленных картинках, он до сих пор стоит: тогда строили надежно. Вокруг дворца тогда валялись вырванные глаза, отрубленные пальцы, руки, головы, ноги людей, которые или не хотели принимать буддийскую веру, или спорили с ней. Потом куда-то исчез сам цэнпо, буддизм оказался в гонении, потом царь появился снова. История темная. Я просидел несколько лет над тибетской историей этого периода и пришел к выводу, что установить хронологию этого периода при наличии даже нескольких версий – собственно тибетской, китайской – и отрывочных сведений, которые сохранились в Индии (они переведены на английский и все сейчас доступны), очень трудно.
Ясно то, что в Тибете сложились две партии – монархическая, которую поддерживали буддисты и которая хотела совершить в стране переворот с ущербом для аристократии и традиционной церкви, и партия традиционалистов – аристократов, сторонников бона и противников буддизма.
С одним из последних – Мажаном – произошла такая история. Он фактически был главой правительства при молодом цэнпо и ничего не боялся, потому что знал, что убить его буддисты не могут – буддистам нельзя никого убивать. Но буддисты вышли из положения. «Ладно, – сказали они, – мы его не убьем»; заманили правителя-бонца в подземную пещеру, где были могилы царей, и заперли дверь; никто его не убивал, он сам там умер. И закон буддийский был соблюден, и переворот совершен. Молодой цэнпо был объявлен воплощением Маньчжушри – бодисатвы мудрости; он вел жесточайшие войны руками своих бонских подданных, но правил ими при помощи буддийских советников. Кончилось это все трагически – бонские жрецы его околдовали, когда он изменил своей тибетской жене в пользу индусской. Обиженная жена заполучила его нательное белье, через эту одежду его «околдовали», и он умер. По-видимому, его отравили.
Ясно, что пассионарное напряжение было там страшное, власть использовала иноземную культуру для объединения Тибета. Это привело к трагической развязке. Последний монарх Лангдарма вернулся к вере предков и начал истреблять всех буддийских монахов. Тогда один буддийский монах решился его убить – пожертвовал своей душой, не жизнью, которой не жаль, а бессмертием, ведь душа монаха-убийцы должна развалиться, погибнуть и в нирвану уже никогда не попасть. Но он ради веры пожертвовал душой, застрелил Лангдарму и убежал. А потом началась полная анархия, Тибет развалился, а ведь это была крупная держава. Непал и часть Бенгалии принадлежали ей.
Каждое племя огородилось дозорами, каждый монастырь и замок огородились высокими стенами, выйти куда-нибудь попасти скот или поохотиться стало связано с риском для жизни, то есть в Тибете после этой пассионарной вспышки сгорание произошло настолько быстро, что все взорвалось. Буддизм потерял Тибет полностью, тибетцы вернулись к старой вере и колдовству, которое их очень устраивало: можно околдовать врагов и опоить их зельем, навести на них порчу – очень хорошие средства борьбы. Но в XI в. явился туда новый проповедник – Атиша, который стал проповедовать мягкие формы буддизма (а буддизм в это время имел уже огромное количество разных форм). У него оказался талантливый ученик – поэт Миларайба, который сочинял дивные стихи. И эти стихи на родном тибетском языке дошли до сердец тибетцев. Постепенно тибетцы стали переходить в буддизм, принимать его принципы, и даже бон разделился на черный бон, враждебный буддизму, и белый бон, компромиссный буддизму. Продолжалось это до XV в.а, пока там не появился новый гениальный тибетский мальчик Цзонхава, который создал «желтую веру» – тот буддизм, который стали исповедовать монголы, буряты и калмыки. Вера эта складывалась под влиянием несторианства, которое было принесено еще в VI в. в Восточную Азию, – все это уже подробности истории культуры, которые нас сейчас не интересуют.
Тибет – страна горная и изолированная, но изолированная довольно относительно. В V в. западная часть Тибета была населена индоевропейскими племенами, близкими к индусам. Там жили дардыи моны.Они исповедовали светлую религию Митры, но очень искусились в колдовстве и волшебстве: порчу наводили, какие-то травы у них были волшебные, гипноз, телепатия, заклинания. Всего такого у них было полным-полно, и при этом сами они были европеоидного типа. А в Восточный Тибет из Южного Китая бежали от китайцев некитайские племена, они постепенно поднимались по великой реке Брахмапутре и здесь назывались кяны.В Тибете кяны встретились с дардами и монами.
О происхождении тибетцев, возникших на месте этого этнического контакта, сохранилась легенда, предвосхитившая Дарвина. Правда, в отличие от Дарвина, люди – только наполовину обезьяны, обезьяной был их предок-отец. Мама-самка была ракшас, что-то вроде лешего (ракшас – это горные лесные демоны). А было якобы так.
Чертовка ракшас увидела прекрасного царя обезьян, который пришел в Тибет спасаться по буддийской вере. Она в него влюбилась, пришла к нему и потребовала, чтобы он на ней женился. Бедный царь обезьян был отшельником, учеником Авалокиты, он знать не хотел никаких женщин вообще, он пришел сюда заниматься спасением своей души, а вместо этого, пожалуйста, явилась влюбленная ведьма и требует взаимности. Ну, он категорически отказался. Тогда она спела ему песню:
Бедный отшельник, испуганный такой настойчивостью, обратился к Авалоките и стал ему молиться:
О, обезьяний царь! Услышь меня, молю.
По воле злой судьбы я бес, но я люблю.
И, страстью сожжена, теперь к тебе стремлюсь,
Со мной не ляжешь ты, я с демоном сольюсь.
По десять тысяч душ мы будем убивать,
Мы будем жрать тела, мы будем кровь лизать
И породим детей жестоких, словно мы,
Они войдут в Тибет, и в царстве снежной тьмы
У этих бесов злых возникнут города,
И души всех людей пожрут они тогда.
Подумай обо мне и милосерден будь,
Ведь я люблю тебя, приди ко мне на грудь!
Авалокита подумал, посоветовался с богинями Тонир и Тара и сказал: «Стань мужем горной ведьмы». А богини закричали: «Это очень хорошо, даже очень хорошо». И обезьяна с ведьмой народили детей. Дети были самые разные, одни были умные, похожие на отшельника, другие хищные, похожие на маму, но все они хотели есть, а есть было нечего, потому что отец и мать, занятые самосовершенствованием, о них не заботились, и они стали кричать: «Что же нам есть?» Тогда бывший отшельник обратился опять к Авалоките и пожаловался ему:
Наставник всех живых, любви и блага свет,
Я должен соблюдать монашеский обет,
Увы, бесовка вдруг возжаждала меня,
Мне причиняет боль, тоскуя и стеня,
И крутится вокруг, и рушит мой обет.
Источник доброты! Подумай, дай совет.
Авалокита помог ему, дал бобы, пшеницу, ячмень и всякие плоды и сказал: «Брось в землю, они вырастут, и ты будешь кормить детей». И вот от этих детей пошли тибетцы. Древняя легенда довольно точно передает коллизию, которая исторически подтверждается: наличие двух этнических субстратов, которые в условиях пассионарного толчка консолидировались и создали единый, монолитный и весьма энергичный, хотя и многоэлементный, мозаичный внутри системы тибетский этнос. Исходными элементами этого этноса были, с одной стороны, дардские и монские индоевропейские племена, а с другой – монголоидные кяны (кян —древнее произношение цян).Все они были духовно скреплены единой верой – митраистской религией бон, но не могли достичь политического единства, потому что каждое племя не желало признать главенства другого. Но тибетцам повезло, им удалось найти компромисс. В эпоху великого упадка Китая в V в., когда в бассейне Желтой реки шла жуткая резня, один из побежденных вождей бежал от своих победителей табгачей(этнос, пришедший из Сибири) в Тибет. Звали его Фанни. Тибетцы приняли его с отрядом и выбрали своим цэнпо. Цэнпо – это не то царь, не то председатель, не то президент; в общем, высшая тибетская должность с большими полномочиями и без всякой возможности их осуществления. Таким образом нейтральный пришелец Фанни стал главой всех тибетцев с большими прерогативами, но без реальной власти, потому что он должен был считаться и со жрецами бона, и с племенными вождями.
Учитель, я в грязи, средь сонмища детей,
Наполнен ядом плод, возникший из страстей,
Греша по доброте, я был обманут тут,
Мне вяжет руки страсть, страдания гнетут.
Жестокая судьба, и мук духовных яд,
И боли злой гора всегда меня томят.
Источник доброты, ты должен научить,
Что надо делать мне, чтоб дети стали жить,
Сейчас они всегда, как бесы, голодны,
А после смерти в ад низринуться должны.
Источник доброты, скажи, скажи скорей
И милосердья дар пролей, пролей, пролей.
Тем не менее единая организация была создана, и тибетцы стали распространяться на запад, завоевывая памирские земли, и на восток. Шаншун – это Северный Тибет – они не захватывали, потому что жить там плохо: слишком большая влажность, муссоны с Индийского океана, достигая хребтов Северного Тибета, выпадают здесь проливными дождями, дальше через Куньлунь они не переносятся, но в Северном Тибете такая сырость, что и кизяк гниет сразу же, не сохнет, и деревья, если падают, немедленно гниют, и нечем развести огонь, хотя лесов много и зверей много. Поэтому тибетцы двинулись на восток и запад.
Каждый поход надо было согласовывать со всеми вождями племен и с жрецами религии бон; руки у цэнпо были связаны, а он стремился к реальной власти и поэтому обратил свои взоры к буддизму. Как я уже говорил, буддийские общины всегда ютились у подножия деспотических престолов, потому что деспот, не имеющий опоры в народе, нуждается в космополитичных интеллигентных советниках и сотрудниках, не связанных с народом и обязанных лично ему. Буддийская община по принципам своим всегда экстерриториальна; человек, вошедший в общину, рвет все прежние этнические, племенные, родовые связи. Поэтому деспоту очень удобно использовать энергичных буддистов в качестве своих советников или чиновников.
Этот опыт перенял один из цэнпо, Сронцангамбо. Он пригласил к себе буддистов и сказал им, что он разрешает проповедовать буддизм в Тибете и тем самым надеется получить оппозицию племенным вождям и жрецам бонской веры. Коллизия известная: престол выступает против традиционной аристократии и церкви. В Европе такое бывало неоднократно. Кончилось это для Сронцангамбо плохо, несмотря на его исключительную энергию. Источники сообщают о постройке им великолепного дворца Потала; его можно увидеть на многочисленных картинках, он до сих пор стоит: тогда строили надежно. Вокруг дворца тогда валялись вырванные глаза, отрубленные пальцы, руки, головы, ноги людей, которые или не хотели принимать буддийскую веру, или спорили с ней. Потом куда-то исчез сам цэнпо, буддизм оказался в гонении, потом царь появился снова. История темная. Я просидел несколько лет над тибетской историей этого периода и пришел к выводу, что установить хронологию этого периода при наличии даже нескольких версий – собственно тибетской, китайской – и отрывочных сведений, которые сохранились в Индии (они переведены на английский и все сейчас доступны), очень трудно.
Ясно то, что в Тибете сложились две партии – монархическая, которую поддерживали буддисты и которая хотела совершить в стране переворот с ущербом для аристократии и традиционной церкви, и партия традиционалистов – аристократов, сторонников бона и противников буддизма.
С одним из последних – Мажаном – произошла такая история. Он фактически был главой правительства при молодом цэнпо и ничего не боялся, потому что знал, что убить его буддисты не могут – буддистам нельзя никого убивать. Но буддисты вышли из положения. «Ладно, – сказали они, – мы его не убьем»; заманили правителя-бонца в подземную пещеру, где были могилы царей, и заперли дверь; никто его не убивал, он сам там умер. И закон буддийский был соблюден, и переворот совершен. Молодой цэнпо был объявлен воплощением Маньчжушри – бодисатвы мудрости; он вел жесточайшие войны руками своих бонских подданных, но правил ими при помощи буддийских советников. Кончилось это все трагически – бонские жрецы его околдовали, когда он изменил своей тибетской жене в пользу индусской. Обиженная жена заполучила его нательное белье, через эту одежду его «околдовали», и он умер. По-видимому, его отравили.
Ясно, что пассионарное напряжение было там страшное, власть использовала иноземную культуру для объединения Тибета. Это привело к трагической развязке. Последний монарх Лангдарма вернулся к вере предков и начал истреблять всех буддийских монахов. Тогда один буддийский монах решился его убить – пожертвовал своей душой, не жизнью, которой не жаль, а бессмертием, ведь душа монаха-убийцы должна развалиться, погибнуть и в нирвану уже никогда не попасть. Но он ради веры пожертвовал душой, застрелил Лангдарму и убежал. А потом началась полная анархия, Тибет развалился, а ведь это была крупная держава. Непал и часть Бенгалии принадлежали ей.
Каждое племя огородилось дозорами, каждый монастырь и замок огородились высокими стенами, выйти куда-нибудь попасти скот или поохотиться стало связано с риском для жизни, то есть в Тибете после этой пассионарной вспышки сгорание произошло настолько быстро, что все взорвалось. Буддизм потерял Тибет полностью, тибетцы вернулись к старой вере и колдовству, которое их очень устраивало: можно околдовать врагов и опоить их зельем, навести на них порчу – очень хорошие средства борьбы. Но в XI в. явился туда новый проповедник – Атиша, который стал проповедовать мягкие формы буддизма (а буддизм в это время имел уже огромное количество разных форм). У него оказался талантливый ученик – поэт Миларайба, который сочинял дивные стихи. И эти стихи на родном тибетском языке дошли до сердец тибетцев. Постепенно тибетцы стали переходить в буддизм, принимать его принципы, и даже бон разделился на черный бон, враждебный буддизму, и белый бон, компромиссный буддизму. Продолжалось это до XV в.а, пока там не появился новый гениальный тибетский мальчик Цзонхава, который создал «желтую веру» – тот буддизм, который стали исповедовать монголы, буряты и калмыки. Вера эта складывалась под влиянием несторианства, которое было принесено еще в VI в. в Восточную Азию, – все это уже подробности истории культуры, которые нас сейчас не интересуют.
Хуннский вариант
Восточная Азия разделена климатическим барьером на два больших региона. Первый – Срединная равнина (Чжунго) между великими реками Хуанхэ и Янцзы – теплая влажная страна, орошаемая тихоокеанскими муссонами. Севернее ее сухие степи и пустыни нынешней Монголии и Джунгарии, малопригодные для земледелия. Еще в древности первый объединитель Срединной равнины Цинь Шихуанди приказал соорудить стену, разделившую оба эти региона. И хотя стена неоднократно ломалась и рассыпалась, ее возобновляли; так древние географы нашли наилучшее место для границы между двумя географическими регионами.
Севернее этой границы последовательно возникали и исчезали саки, хунны, табгачи, древние тюрки – тюркюты, уйгуры и монголы.
А южнее историки насчитывают три витка этногенеза: архаический, древний и средневековый. Очевидно, и до архаического периода были какие-то неизвестные нам этногенезы, как, впрочем, и во всех ранее перечисленных вариантах.
Предки аборигенов бассейна Хуанхэ, которых мы в дальнейшем для простоты будем называть по привычке китайцами, постоянно вели войны друг с другом и вытеснили ряд племен на север. Беглецы, покинувшие родину и укрывшиеся за просторами пустыни Гоби, были предками хуннов. В нынешней Монголии они смешались с местными племенами, имевшими уже развитую и богатую культуру. Так сложился новый этнос – хунны.
В IV в. до н. э. хунны образовали мощную державу – племенной союз двадцати четырех родов, возглавляемый пожизненным президентом – шаньюем – и иерархией племенных князей – «правых» (западных) и «левых» (восточных). Хунны были воинственны, мужественны, восприимчивы к культуре. Казалось, что им предстоит великое будущее.
Не только хунны, но и их соседи оказались в ареале толчка, или взрыва этногенеза, на этот раз вытянутого по широте от Маньчжурии до Согдианы. Восточные кочевники, предки сяньбийцев (древних монголов), подчинили себе хуннов, а согдийцы (юечжи), продвинувшись с запада, из Средней Азии, до Ордоса, обложили хуннов данью. На юге Срединная равнина была объединена грозным царем Цинь Шихуаном, который вытеснил хуннов из Ордоса в 214 г. до н. э., лишив их пастбищных и охотничьих угодий на склонах хребта Инь-Шань и на берегах Хуанхэ. А хуннский шаньюй Тумань готов был на все уступки соседям, лишь бы они не мешали ему избавиться от старшего сына Модэ и передать престол любимому младшему сыну от очаровательной наложницы.
Тумань и его сподвижники были людьми старого склада, степными обывателями. Если бы все хунны были такими, то мы бы не услышали даже имени их. Но среди молодых хуннов уже появилось пассионарное поколение, энергичное, предприимчивое и патриотичное. Одним из таких новых людей был сам царевич Модэ. Отец отдал его в заложники согдийцам и произвел на них набег, чтобы они убили его сына. Но Модэ похитил у врагов коня и убежал к своим. Под давлением общественного мнения Тумань был вынужден дать ему под команду отряд в 10 тысяч семей. Модэ ввел в своем войске крепкую дисциплину и произвел переворот, при котором погибли Тумань, его любимая жена и младший сын (209 г. до н. э.)
Модэ, получив престол, разгромил восточных соседей, которых китайцы называли «дун-ху», отвоевал у китайцев Ордос, оттеснил согдийцев на запад и покорил саянских динлинови кыпчаков.Так создавалась могучая держава Хунну, население которой достигло 300 тысяч человек.
Тем временем в Китае продолжалась истребительная гражданская война. Если объединение Срединной равнины победоносным, полуварварским царством Цинь унесло 2/3 населения побежденных царств, а угнетение покоренных – неизвестно сколько, то восстание всей страны против циньских захватчиков завершило демографический спад. Циньские воины закапывали пленных живыми. Так же поступали с ними повстанцы, пока крестьянский вождь Лю Бан не покончил со всеми соперниками и не провозгласил начало империи Хань в 202 г. до н.э.
Севернее этой границы последовательно возникали и исчезали саки, хунны, табгачи, древние тюрки – тюркюты, уйгуры и монголы.
А южнее историки насчитывают три витка этногенеза: архаический, древний и средневековый. Очевидно, и до архаического периода были какие-то неизвестные нам этногенезы, как, впрочем, и во всех ранее перечисленных вариантах.
Предки аборигенов бассейна Хуанхэ, которых мы в дальнейшем для простоты будем называть по привычке китайцами, постоянно вели войны друг с другом и вытеснили ряд племен на север. Беглецы, покинувшие родину и укрывшиеся за просторами пустыни Гоби, были предками хуннов. В нынешней Монголии они смешались с местными племенами, имевшими уже развитую и богатую культуру. Так сложился новый этнос – хунны.
В IV в. до н. э. хунны образовали мощную державу – племенной союз двадцати четырех родов, возглавляемый пожизненным президентом – шаньюем – и иерархией племенных князей – «правых» (западных) и «левых» (восточных). Хунны были воинственны, мужественны, восприимчивы к культуре. Казалось, что им предстоит великое будущее.
Не только хунны, но и их соседи оказались в ареале толчка, или взрыва этногенеза, на этот раз вытянутого по широте от Маньчжурии до Согдианы. Восточные кочевники, предки сяньбийцев (древних монголов), подчинили себе хуннов, а согдийцы (юечжи), продвинувшись с запада, из Средней Азии, до Ордоса, обложили хуннов данью. На юге Срединная равнина была объединена грозным царем Цинь Шихуаном, который вытеснил хуннов из Ордоса в 214 г. до н. э., лишив их пастбищных и охотничьих угодий на склонах хребта Инь-Шань и на берегах Хуанхэ. А хуннский шаньюй Тумань готов был на все уступки соседям, лишь бы они не мешали ему избавиться от старшего сына Модэ и передать престол любимому младшему сыну от очаровательной наложницы.
Тумань и его сподвижники были людьми старого склада, степными обывателями. Если бы все хунны были такими, то мы бы не услышали даже имени их. Но среди молодых хуннов уже появилось пассионарное поколение, энергичное, предприимчивое и патриотичное. Одним из таких новых людей был сам царевич Модэ. Отец отдал его в заложники согдийцам и произвел на них набег, чтобы они убили его сына. Но Модэ похитил у врагов коня и убежал к своим. Под давлением общественного мнения Тумань был вынужден дать ему под команду отряд в 10 тысяч семей. Модэ ввел в своем войске крепкую дисциплину и произвел переворот, при котором погибли Тумань, его любимая жена и младший сын (209 г. до н. э.)
Модэ, получив престол, разгромил восточных соседей, которых китайцы называли «дун-ху», отвоевал у китайцев Ордос, оттеснил согдийцев на запад и покорил саянских динлинови кыпчаков.Так создавалась могучая держава Хунну, население которой достигло 300 тысяч человек.
Тем временем в Китае продолжалась истребительная гражданская война. Если объединение Срединной равнины победоносным, полуварварским царством Цинь унесло 2/3 населения побежденных царств, а угнетение покоренных – неизвестно сколько, то восстание всей страны против циньских захватчиков завершило демографический спад. Циньские воины закапывали пленных живыми. Так же поступали с ними повстанцы, пока крестьянский вождь Лю Бан не покончил со всеми соперниками и не провозгласил начало империи Хань в 202 г. до н.э.