Страница:
Иногда ваш взгляд останавливался на мне. Вы говорили об архангелах, а мне казалось, что архангел – это вы. Что бы вы ни сказали, я со всем соглашалась. До вас я не знала, верую ли в бога. Узнав вас, я стала верующей. Я говорила Дус:
"Одень меня поскорей, а то я опоздаю к обедне". И бежала, в церковь. Вот что значит полюбить! А я этого не знала. Говорила себе: "Какой я делаюсь богомольной!" И только ваши слова открыли мне, что ходила я в церковь не ради господа бога. И правда, я ходила туда ради вас. Вы так прекрасны, вы говорите так хорошо! А когда вы воздевали руки к небу, мне казалось, что в ваших белых руках мое сердце. Я была безумна, сама того не ведая. Хотите, я скажу, в чем ваша вина?
Зачем вы пришли вчера в мой сад, зачем говорили со мной?
Если бы не вы, я бы ничего и не узнала. Расставшись с вами, я, может быть, и грустила бы, а теперь я умру. Теперь, когда я знаю, что люблю вас, вы не должны уезжать! О чем вы задумались? Вы, кажется, не слушаете меня.
Эбенезер спросил:
– Ведь вы помните, о чем я говорил вчера?
– Увы!
– Что я могу еще добавить?
Они помолчали.
– Мне остается одно: уехать! – воскликнул Эбепозер.
– А мне – умереть. О, если бы не было моря, а только небо! Мне кажется, все бы устроилось тогда, мы бы уехали вместе. Напрасно вы со мной говорили. Ах, зачем вы это сделали? Раз так, не уезжайте. Что со мной станется? Уверяю вас, я умру. Вы будете радоваться жизни, а я сойду в могилу.
Ах, мое сердце разбито! Я так несчастна! А ведь у дяди не такое злое сердце.
Первый раз в жизни Дерюшетта назвала Летьери дядей.
До сих пор она всегда называла его отцом.
Эбенезер отступил на шаг и подал знак лодочнику. Раздался стук багра, ударившего о берег, покрытый галькой, и шаги человека в лодке.
– Нет, нет! – закричала Дерюшетта.
Эбепезер приблизился к ней.
– Так надо, Дерюшетта.
– Нет, никогда! Ради машины? Это невозможно! Вы видели вчера это чудовище? Не оставляйте меня. Вы умны, вы найдете выход. Зачем же вы звали меня сюда утром, раз решили уехать? Ведь я вам не сделала зла. Вам не за что на меня сердиться. Вы вправду собираетесь отплыть на этом корабле? Я не хочу. Вы меня не покинете. Не для того перед человеком раскрывают небеса, чтобы тут же закрыть их. Говорю вам, вы останетесь. К тому же «Кашмир» уйдет еще нескоро. О, я люблю тебя!
Прильнув к нему, Дерюшетта обняла его за шею, крепко сплетя пальцы, словцо удерживая его и в то же время с мольбой простирая руки к небу.
Он разомкнул нежное кольцо объятий, поддавшееся не сразу.
Дерюшетта опустилась на выступ скалы, обвитой плющом, отбросив бессознательным движением рукав до локтя и обнажив прелестную руку; глаза ее были неподвижны, свет, озарявший их, потускнел и померк. Лодка приближалась.
Эбенезер ласково, обеими руками при-поднял голову Дерюшетты; девушка походила на вдову, а юноша на старика. Он касался волос Дерюшетты с благоговейной осторожностью, несколько мгновений его взгляд покоился на ней, потом он поцеловал ее в лоб – казалось, от такого поцелуя должна засиять звезда – и голосом, дрожащим от смертельной муки, точно душа его разрывалась, в отчаянии произнес:
– Прощай!
Дерюшетта зарыдала.
В этот миг они услышали спокойный, ровный голос:
– Почему вы не поженитесь?
Эбенезер обернулся. Дерюшетта подняла глаза.
Перед ними стоял Жильят.
– Он прошел сюда окольной тропинкой.
Жильят ничем не напоминал человека, которого они видели накануне. Он был причесан, побрит, в башмаках, в белой матросской рубашке с широким отложным воротником, в новом матросском костюме. На мизинце блестело золотое кольцо.
Он казался невозмутимо спокойным. Сквозь загар проступала мертвенная бледность.
Лицо его походило на бронзовую маску скорби. – Они растерянно смотрели на него. Хоть он и был не узнаваем, по Дерюшетта его узнала. И все же его слова были так далеки от мыслей, поглощавших сейчас Эбенезера и Дерюшетту, что скользнули мимо их сознания.
Жильят повторил вопрос:
– Почему вы прощаетесь? Обвенчайтесь. Вы уедете вместе.
Дерюшетта затрепетала. По ее телу пробежала дрожь.
Жильят продолжал:
– Мадемуазель Дерюшетте двадцать один год. Она располагает собой. Ее дядя – только дядя. Вы любите друг друга…
Дерюшетта мягко прервала его:
– Как вы очутились здесь?
– Обвенчайтесь? – повторил Жильят.
Дерюшетта стала вникать в смысл его слов. Она шепнула:
– Бедный дядя…
– Он отказал бы в своем согласии на брак, но он согласится, когда вы обвенчаетесь. Ведь вы уедете, а когда вы вернетесь, ой простит. И потом, – добавил с горечью Жильят, – он думает сейчас только о постройке парохода. Это займет его на время вашего отсутствия. В утешение у него останется Дюранда.
– Я бы не хотела, – прошептала Дерюшетта с замешательством, в котором уже сквозила радость, – оставлять людей в печали.
– Она развеется быстро, – заметил Жильят.
У Эбенезера и Дерюшетты сознание было словно помрачено. Теперь они приходили в себя. Успокаиваясь, они начали постигать смысл слов Жильята. Не все еще им было ясно, но разве могли они устоять? Со спасителем не спорят. Возражения замирают на устах человека, когда перед ним раскрываются двери в рай. Дерюшетта стояла, чуть касаясь плеча Эбенезера, и все в ней говорило о том, что она готова согласиться с Жильятом. А загадочное появление этого человека и его вмешательство, сперва поразившие Дерюшетту, были вопросом не таким уж важным. Этот человек сказал им: "06 – венчайтгоь". Вот что было главное. Всю, ответственность он брал на себя. Дерюшетта смутно чувствовала, что именно Жильят имел на это право. То, что он говорил о мессе Летьери, было верно. Эбенезер прошептал в раздумье:
– Дядя – это не отец.
Такая неожиданная и счастливая развязка искушала его.
Быть может, угрызения совести и тревожили священника, но они таяли в бедном влюбленном сердце.
Жильят заговорил отрывисто, строго; в голосе его чувствовалось лихорадочное возбуждение.
– Торопитесь. «Кашмир» отходит через два часа. Время еще есть, но оно дорого. Пойдемте.
Эбенезер всматривался в него.
Вдруг он воскликнул:
– Я вас узнал. Ведь вы спасли мне жизнь!
– Не думаю, – ответил Жильят.
– Там, на рифе.
– Я не знаю этого места.
– В день моего приезда.
– Не будем терять времени, – сказал Жильят.
– И, если я не ошибаюсь, вы тот, кого я видел вчера вечером.
– Может быть.
– Как вас зовут?
– Лодочник, подождите нас! – вместо ответа крикнул Жильят. – Мы скоро вернемся. Мадемуазель! Вы спросили, как я попал сюда. Да очень просто, я шел следом за вами.
Вам двадцать один год. Если ты совершеннолетний и зависишь от себя, то в наших краях обвенчаешься за четверть часа. Пойдемте берегом, по тропинке. Пройти еще можно, прилив начнется только в полдень. Но не раздумывайте. Идите за мной.
Эбенезер и Дерюшетта, казалось, безмолвно держали совет. Они неподвижно стояли друг против друга; они были точно одурманены. Людей, случается, охватывает странная нерешительность на краю пропасти, называемой счастьем.
Им все было понятно, и в то же время они ничего не понимали.
– Его зовут Жильят, – шепнула Дерюшетта Эбенезеру.
– Чего же вы ждете? Я сказал: ступайте за мной, – продолжал Жильят почти повелительно.
– Куда? – спросил Эбенезер.
– Туда.
И Жильят указал на колокольню, видневшуюся вдали.
Они пошли за ним.
Жильят шел впереди. Он шел твердым шагом. А они ступали как-то неуверенно.
Все отчетливее вырисовывалась колокольня, все радостнее становились прекрасные чистые лица Эбенезера и Дерюшетты, готовые расцвести улыбкой. Церковь словно издали озаряла их. Ввалившиеся глаза Жильята были полны мрака.
Он казался призраком, ведущим две души в рай.
Эбенезер и Дерюшетта не совсем ясно отдавали себе отчет в том, что должно произойти. Вмешательство этого человека было соломинкой, за которую цепляется утопающий. Они шли вслед за ним с покорностью людей отчаявшихся, послушных воле первого встречного. Перед лицом смерти человек готов воспользоваться любой случайностью. Дерюшетта, более неопытная, была доверчивее. Эбенезер размышлял: Дерюшетта совершеннолетняя; формальности протестантского брака очень просты, особенно в краях с патриархальным укладом жизни, где приходский священник обладает почти неограниченной властью; но согласится ли все же декан обвенчать их, даже не справившись, согласен ли дядя? Вот в чем вопрос. Впрочем, можно попытаться. Во всяком случае, это отсрочка.
Но кто же этот человек? Если он действительно тот, кого месс Летьери накануне объявил своим зятем, то как объяснить его поступок? Препятствие нежданно обратилось в провидение.
Эбенезер доверился Жильяту, но то было безмолвное и быстрое согласие человека, чувствующего, что только в этом его спасение.
Тропинка была неровная, местами мокрая и крутая. Эбенезер, поглощенный своими мыслями, не обращал внимания на брызги воды и глыбы валунов. Жильят иногда оборачивался и говорил Эбенезеру: "Осторожнее, здесь камни! Дайте ей руку".
III. Предусмотрительности того, кто жертвует собой
IV. «Твоей жене, когда ты женишься»
V. Великая могила
"Одень меня поскорей, а то я опоздаю к обедне". И бежала, в церковь. Вот что значит полюбить! А я этого не знала. Говорила себе: "Какой я делаюсь богомольной!" И только ваши слова открыли мне, что ходила я в церковь не ради господа бога. И правда, я ходила туда ради вас. Вы так прекрасны, вы говорите так хорошо! А когда вы воздевали руки к небу, мне казалось, что в ваших белых руках мое сердце. Я была безумна, сама того не ведая. Хотите, я скажу, в чем ваша вина?
Зачем вы пришли вчера в мой сад, зачем говорили со мной?
Если бы не вы, я бы ничего и не узнала. Расставшись с вами, я, может быть, и грустила бы, а теперь я умру. Теперь, когда я знаю, что люблю вас, вы не должны уезжать! О чем вы задумались? Вы, кажется, не слушаете меня.
Эбенезер спросил:
– Ведь вы помните, о чем я говорил вчера?
– Увы!
– Что я могу еще добавить?
Они помолчали.
– Мне остается одно: уехать! – воскликнул Эбепозер.
– А мне – умереть. О, если бы не было моря, а только небо! Мне кажется, все бы устроилось тогда, мы бы уехали вместе. Напрасно вы со мной говорили. Ах, зачем вы это сделали? Раз так, не уезжайте. Что со мной станется? Уверяю вас, я умру. Вы будете радоваться жизни, а я сойду в могилу.
Ах, мое сердце разбито! Я так несчастна! А ведь у дяди не такое злое сердце.
Первый раз в жизни Дерюшетта назвала Летьери дядей.
До сих пор она всегда называла его отцом.
Эбенезер отступил на шаг и подал знак лодочнику. Раздался стук багра, ударившего о берег, покрытый галькой, и шаги человека в лодке.
– Нет, нет! – закричала Дерюшетта.
Эбепезер приблизился к ней.
– Так надо, Дерюшетта.
– Нет, никогда! Ради машины? Это невозможно! Вы видели вчера это чудовище? Не оставляйте меня. Вы умны, вы найдете выход. Зачем же вы звали меня сюда утром, раз решили уехать? Ведь я вам не сделала зла. Вам не за что на меня сердиться. Вы вправду собираетесь отплыть на этом корабле? Я не хочу. Вы меня не покинете. Не для того перед человеком раскрывают небеса, чтобы тут же закрыть их. Говорю вам, вы останетесь. К тому же «Кашмир» уйдет еще нескоро. О, я люблю тебя!
Прильнув к нему, Дерюшетта обняла его за шею, крепко сплетя пальцы, словцо удерживая его и в то же время с мольбой простирая руки к небу.
Он разомкнул нежное кольцо объятий, поддавшееся не сразу.
Дерюшетта опустилась на выступ скалы, обвитой плющом, отбросив бессознательным движением рукав до локтя и обнажив прелестную руку; глаза ее были неподвижны, свет, озарявший их, потускнел и померк. Лодка приближалась.
Эбенезер ласково, обеими руками при-поднял голову Дерюшетты; девушка походила на вдову, а юноша на старика. Он касался волос Дерюшетты с благоговейной осторожностью, несколько мгновений его взгляд покоился на ней, потом он поцеловал ее в лоб – казалось, от такого поцелуя должна засиять звезда – и голосом, дрожащим от смертельной муки, точно душа его разрывалась, в отчаянии произнес:
– Прощай!
Дерюшетта зарыдала.
В этот миг они услышали спокойный, ровный голос:
– Почему вы не поженитесь?
Эбенезер обернулся. Дерюшетта подняла глаза.
Перед ними стоял Жильят.
– Он прошел сюда окольной тропинкой.
Жильят ничем не напоминал человека, которого они видели накануне. Он был причесан, побрит, в башмаках, в белой матросской рубашке с широким отложным воротником, в новом матросском костюме. На мизинце блестело золотое кольцо.
Он казался невозмутимо спокойным. Сквозь загар проступала мертвенная бледность.
Лицо его походило на бронзовую маску скорби. – Они растерянно смотрели на него. Хоть он и был не узнаваем, по Дерюшетта его узнала. И все же его слова были так далеки от мыслей, поглощавших сейчас Эбенезера и Дерюшетту, что скользнули мимо их сознания.
Жильят повторил вопрос:
– Почему вы прощаетесь? Обвенчайтесь. Вы уедете вместе.
Дерюшетта затрепетала. По ее телу пробежала дрожь.
Жильят продолжал:
– Мадемуазель Дерюшетте двадцать один год. Она располагает собой. Ее дядя – только дядя. Вы любите друг друга…
Дерюшетта мягко прервала его:
– Как вы очутились здесь?
– Обвенчайтесь? – повторил Жильят.
Дерюшетта стала вникать в смысл его слов. Она шепнула:
– Бедный дядя…
– Он отказал бы в своем согласии на брак, но он согласится, когда вы обвенчаетесь. Ведь вы уедете, а когда вы вернетесь, ой простит. И потом, – добавил с горечью Жильят, – он думает сейчас только о постройке парохода. Это займет его на время вашего отсутствия. В утешение у него останется Дюранда.
– Я бы не хотела, – прошептала Дерюшетта с замешательством, в котором уже сквозила радость, – оставлять людей в печали.
– Она развеется быстро, – заметил Жильят.
У Эбенезера и Дерюшетты сознание было словно помрачено. Теперь они приходили в себя. Успокаиваясь, они начали постигать смысл слов Жильята. Не все еще им было ясно, но разве могли они устоять? Со спасителем не спорят. Возражения замирают на устах человека, когда перед ним раскрываются двери в рай. Дерюшетта стояла, чуть касаясь плеча Эбенезера, и все в ней говорило о том, что она готова согласиться с Жильятом. А загадочное появление этого человека и его вмешательство, сперва поразившие Дерюшетту, были вопросом не таким уж важным. Этот человек сказал им: "06 – венчайтгоь". Вот что было главное. Всю, ответственность он брал на себя. Дерюшетта смутно чувствовала, что именно Жильят имел на это право. То, что он говорил о мессе Летьери, было верно. Эбенезер прошептал в раздумье:
– Дядя – это не отец.
Такая неожиданная и счастливая развязка искушала его.
Быть может, угрызения совести и тревожили священника, но они таяли в бедном влюбленном сердце.
Жильят заговорил отрывисто, строго; в голосе его чувствовалось лихорадочное возбуждение.
– Торопитесь. «Кашмир» отходит через два часа. Время еще есть, но оно дорого. Пойдемте.
Эбенезер всматривался в него.
Вдруг он воскликнул:
– Я вас узнал. Ведь вы спасли мне жизнь!
– Не думаю, – ответил Жильят.
– Там, на рифе.
– Я не знаю этого места.
– В день моего приезда.
– Не будем терять времени, – сказал Жильят.
– И, если я не ошибаюсь, вы тот, кого я видел вчера вечером.
– Может быть.
– Как вас зовут?
– Лодочник, подождите нас! – вместо ответа крикнул Жильят. – Мы скоро вернемся. Мадемуазель! Вы спросили, как я попал сюда. Да очень просто, я шел следом за вами.
Вам двадцать один год. Если ты совершеннолетний и зависишь от себя, то в наших краях обвенчаешься за четверть часа. Пойдемте берегом, по тропинке. Пройти еще можно, прилив начнется только в полдень. Но не раздумывайте. Идите за мной.
Эбенезер и Дерюшетта, казалось, безмолвно держали совет. Они неподвижно стояли друг против друга; они были точно одурманены. Людей, случается, охватывает странная нерешительность на краю пропасти, называемой счастьем.
Им все было понятно, и в то же время они ничего не понимали.
– Его зовут Жильят, – шепнула Дерюшетта Эбенезеру.
– Чего же вы ждете? Я сказал: ступайте за мной, – продолжал Жильят почти повелительно.
– Куда? – спросил Эбенезер.
– Туда.
И Жильят указал на колокольню, видневшуюся вдали.
Они пошли за ним.
Жильят шел впереди. Он шел твердым шагом. А они ступали как-то неуверенно.
Все отчетливее вырисовывалась колокольня, все радостнее становились прекрасные чистые лица Эбенезера и Дерюшетты, готовые расцвести улыбкой. Церковь словно издали озаряла их. Ввалившиеся глаза Жильята были полны мрака.
Он казался призраком, ведущим две души в рай.
Эбенезер и Дерюшетта не совсем ясно отдавали себе отчет в том, что должно произойти. Вмешательство этого человека было соломинкой, за которую цепляется утопающий. Они шли вслед за ним с покорностью людей отчаявшихся, послушных воле первого встречного. Перед лицом смерти человек готов воспользоваться любой случайностью. Дерюшетта, более неопытная, была доверчивее. Эбенезер размышлял: Дерюшетта совершеннолетняя; формальности протестантского брака очень просты, особенно в краях с патриархальным укладом жизни, где приходский священник обладает почти неограниченной властью; но согласится ли все же декан обвенчать их, даже не справившись, согласен ли дядя? Вот в чем вопрос. Впрочем, можно попытаться. Во всяком случае, это отсрочка.
Но кто же этот человек? Если он действительно тот, кого месс Летьери накануне объявил своим зятем, то как объяснить его поступок? Препятствие нежданно обратилось в провидение.
Эбенезер доверился Жильяту, но то было безмолвное и быстрое согласие человека, чувствующего, что только в этом его спасение.
Тропинка была неровная, местами мокрая и крутая. Эбенезер, поглощенный своими мыслями, не обращал внимания на брызги воды и глыбы валунов. Жильят иногда оборачивался и говорил Эбенезеру: "Осторожнее, здесь камни! Дайте ей руку".
III. Предусмотрительности того, кто жертвует собой
Пробило половину одиннадцатого, когда они вошли в церковь.
Благодаря раннему часу, а также безлюдью в городе, церковь в этот день пустовала.
Однако в глурине, у стола, заменяющего в англиканской церкви алтарь, было три человека: декан, причетник и регистратор. Декан, его преподобие Жакмен Эрод, сидел, причетпик и регистратор стояли.
На аналое лежала раскрытая Библия.
Рядом, на столе, была раскрыта другая книга – метрических записей; внимательный глаз мог рассмотреть, дто на одной странице чернила еще не просохли. Рядом виднелась чернильница с пером.
– Увидев его преподобие Эбенезера Кодре, высокочтимый Жакмен Эрод встал и обратился к нему:
– Я вас жду. Все готово.
И правда, декан был в облачении.
Эбенезер взглянул на Жильята.
Его преподобие добавил:
– Я к вашим услугам, коллега.
И поклонился.
Ошибки здесь быть не могло. Судя по направлению взгляда, поклон предназначался только для Эбенезера, служителя церкви и джентльмена. Поклон не относился ни кДерюшетте, стоявшей рядом с Эбенезером, ни к Жильяту, стоявшему позади. Во взгляде декана точно были скобки, вмещавшие лишь Эбенезера. Соблюдение таких оттенков входит в свод правил, которые охраняют порядок и поддерживают устои общества.
Декан продолжал любезно, но с некоторой надменностью:
– Коллега! Вдвойне поздравляю вас. Ваш дядя умер, и вы женитесь; первое событие делает вас богатым, второе – счастливым. Кроме того, теперь благодаря пароходу, который будет восстановлен, мадемуазель Летьери тоже богата, что я одобряю. Мадемуазель Летьери родилась в этом приходе, я проверил дату ее рождения по метрической записи. Мадемуазель Летьери совершеннолетняя и может сама распоряжаться собой. Кроме того, ее дядя, заменяющий ей отца, согласен. Вы желаете обвенчаться тотчас же, по случаю вашего отъезда; я понимаю это, но при венчании приходского священника я хотел бы, разумеется, большей торжественности. Дем не-менее я сокращу обряд, чтобы. угодить вам. Ведь суть его заключается в немногих кратких словах. Акт о браке уже записан в метрической книге, остается внести имена. Закон и обычай дозволяют совершить бракосочетание сразу после записи имен. Полагающееся заявление сделано надлежащим образом. Я беру на себя ответственность за то, что несколько отступаю от правил, ибо просьбу о разрешении нужно было занести в книги предварительно – за неделю, но я исхожу из неотложной необходимости вашего отъезда. Хорошо. Я обвенчаю вас. Мой причетник будет свидетель супруга; что касается свидетеля супруги…
Декан обернулся к Жильяту.
Жильят кивнул головой.
– Этого достаточно, – сказал декан.
Эбенезер стоял неподвижно. Дерюшетта, объятая восторгом, словно превратилась в статую.
Декан повел речь дальше:
– Но все же есть одно препятствие.
Дерюшетта вздрогнула.
Декан продолжал:
– Посланный от месса Летьери, здесь присутствующий, испросил для вас разрешение и подписал заявление о браке в метрической книге, – большим пальцем левой руки высокочтимый Жакмен Эрод указал на Жильята, что освобождало декана от необходимости произнести его имя. – Посланный от месса Летьери сказал мне сегодня утром, что месс Летьери, который очень занят и потому не может явиться лично, желает, чтобы венчааие произошло немедленно. Но этого желанья, выраженного на словах, отнюдь не достаточно. Давая разрешение, я и так отступаю от некоторых правил, поэтому я не могу сразу перейти к венчанию, не справившись о согласии месса Летьери. Мне надо видеть хотя бы его подпись. Как бы ни было велико мое желание, я не могу удовольствоваться тем, что мне передали устно. Необходима хот. ь строчка, написанная его рукой.
– За этим дело не станет, – сказал Жильят и подал достопочтенному декану листок бумаги.
Декан взял его, пробежал глазами и, видимо, пропустив несколько строк, не относящихся к делу, прочел вслух:
"…ступай к декану за разрешением. Я хотел бы сыграть свадьбу как можно скорее, самое лучшее – сегодня".
Жакмен Эрод положил бумагу на стол и добавил г – Подписано Летьери. Было бы почтительнее обратиться прямо ко мне. Но дело идет о моем коллеге, и я не требую большего.
Эбенезер снова взглянул на Жильята. Существует безмолвное понимание душ. Он чувствовал какой-то обман, но у него не было сил раскрыть его; быть может, ему не хотелось думать об этом. Покоряясь тайному героизму души, о котором он догадывался, или просто в опьянений нежданного счастья, – Эбенезер промолчал.
Декан взял перо и заполнил с помощью регистратора пробелы на странице в книге записей, затем выпрямился и жестом пригласил Эбенезера и Дерюшетту подойти к столу.
Обряд начался.
То была странная минута.
Эбенезер и Дерюшетта стояли рядом перед священнослужителем. Они испытывали чувство, знакомое тому, кто видел сон о собственном венчании.
Жильят стоял поодаль, в тени колонны.
Дерюшетта проснулась утром в отчаянии и, думая о гробе и саване, оделась в белое. Эта мрачная мысль оказала ей услугу в минуты венчания. Белое платье мгновенно превращает девушку в невесту. Могила – тоже своего рода обрученье.
Дерюшетта как будто излучала сияние. Никогда она не была так хороша, как сейчас. Недостаток Дерюшетты, пожалуй, заключался в том, что хотя она была прехорошенькой, но не была красавицей. Ее красота грешила – если это грех – излишком миловидности. В часы душевного покоя, то есть в неведении страсти и скорби, она была мила, не больше. Мы указывали на эту особенность ее внешности. Сейчас произошло преображение очаровательной девушки в идеал девственной чистоты. Любовь и страдания возвеличили Дерюшетту, и она, – да простят нам такое выражение, – повысилась в ангельском чине. Она была так же непорочна, но в ней появилось больше достоинства, и свежесть ее стала еще благоуханнее. То была маргаритка, превратившаяся в лилию.
Ее щеки были влажны от недавних слез. В уголке ее улыбающегося рта дрожала слезинка. Едва заметные следы пролитых слез – сладостное и таинственное украшение счастья.
Декан, стоя перед алтарем, положил палец на раскрытую Библию и громко вопросил:
– Не противится ли кто-либо сему браку?
Никто не отвечал.
– Аминь, – произнес декан.
Эбенезер и Дерюшетта сделали шаг к его преподобию Жакмену Эроду.
Декан продолжал:
– Джоэ-Эбенезер Кодре! Желаешь ли ты взять в жены эту женщину?
– Да, – ответил Эбенезер.
– Дюранда-Дерюшетта Летьери! – продолжал декан. – Желаешь ли ты взять в мужья этого человека?
Дерюшетта, изнемогая от избытка счастья, подобно лампаде, угасающей от избытка масла, чуть слышно прошептала:
– Да.
Следуя обряду англиканского бракосочетания, священник, оглянувшись, обратился в темную пустоту церкви с торжественным вопросом:
– Кто отдает эту женщину этому мужчине?
– Я, – ответил Жильят.
Наступило молчание. Эбенезер и Дерюшетта, утопавшие в блаженстве, вдруг почувствовали, как у них тоскливо сжалось сердце.
Декан вложил правую руку Дерюшетты в правую руку Эбенезера, и Эбенезер сказал Дерюшетте:
– Дерюшетта! Я беру тебя в жены, и, будешь ли ты лучше или хуже, богаче или беднее, в здравии или в недуге, я буду любить тебя до самой смерти, и я даю тебе в том клятву.
Священник вложил правую руку Эбенезера в правую руку Дерюшетты, и Дерюшетта сказала Эбенезеру:
– Эбенезер! Я беру тебя в мужья, и, будешь ли ты лучше или хуже, богаче или беднее, в здравии или в недуге, я буду помогать тебе и повиноваться до самой смерти и даю тебе в том клятву.
– А где же обручальное кольцо? – спросил декан.
То было непредвиденное обстоятельство. У Эбенезера, застигнутого врасплох событиями, кольца не оказалось.
Жильят снял с мизинца и протянул декану золотой перстень, – по всей вероятности, то самое обручальное кольцо, которое куплено было у ювелира в торговых рядах.
Декан положил кольцо на Библию, затем вручил его Эбенезеру.
Эбенезер взял дрожащую левую руку Дерюшетты, надел кольцо на ее безымянный палец и произнес:
– Этим кольцом я сочетаюсь с тобою.
– Во имя отца, и сына, и святого духа, – возгласил декан.
– Да будет так, – произнес причетник.
Декан возвысил голос:
– Вы сочетались браком.
– Да будет так, – произнес причетник.
– Помолимся, – сказал декан.
Эбенезер и Дерюшетта повернулись к аналою и опустились на колени.
Жильят, стоя, наклонил голову.
Они преклоняли колени перед богом, он склонялся перед судьбой.
Благодаря раннему часу, а также безлюдью в городе, церковь в этот день пустовала.
Однако в глурине, у стола, заменяющего в англиканской церкви алтарь, было три человека: декан, причетник и регистратор. Декан, его преподобие Жакмен Эрод, сидел, причетпик и регистратор стояли.
На аналое лежала раскрытая Библия.
Рядом, на столе, была раскрыта другая книга – метрических записей; внимательный глаз мог рассмотреть, дто на одной странице чернила еще не просохли. Рядом виднелась чернильница с пером.
– Увидев его преподобие Эбенезера Кодре, высокочтимый Жакмен Эрод встал и обратился к нему:
– Я вас жду. Все готово.
И правда, декан был в облачении.
Эбенезер взглянул на Жильята.
Его преподобие добавил:
– Я к вашим услугам, коллега.
И поклонился.
Ошибки здесь быть не могло. Судя по направлению взгляда, поклон предназначался только для Эбенезера, служителя церкви и джентльмена. Поклон не относился ни кДерюшетте, стоявшей рядом с Эбенезером, ни к Жильяту, стоявшему позади. Во взгляде декана точно были скобки, вмещавшие лишь Эбенезера. Соблюдение таких оттенков входит в свод правил, которые охраняют порядок и поддерживают устои общества.
Декан продолжал любезно, но с некоторой надменностью:
– Коллега! Вдвойне поздравляю вас. Ваш дядя умер, и вы женитесь; первое событие делает вас богатым, второе – счастливым. Кроме того, теперь благодаря пароходу, который будет восстановлен, мадемуазель Летьери тоже богата, что я одобряю. Мадемуазель Летьери родилась в этом приходе, я проверил дату ее рождения по метрической записи. Мадемуазель Летьери совершеннолетняя и может сама распоряжаться собой. Кроме того, ее дядя, заменяющий ей отца, согласен. Вы желаете обвенчаться тотчас же, по случаю вашего отъезда; я понимаю это, но при венчании приходского священника я хотел бы, разумеется, большей торжественности. Дем не-менее я сокращу обряд, чтобы. угодить вам. Ведь суть его заключается в немногих кратких словах. Акт о браке уже записан в метрической книге, остается внести имена. Закон и обычай дозволяют совершить бракосочетание сразу после записи имен. Полагающееся заявление сделано надлежащим образом. Я беру на себя ответственность за то, что несколько отступаю от правил, ибо просьбу о разрешении нужно было занести в книги предварительно – за неделю, но я исхожу из неотложной необходимости вашего отъезда. Хорошо. Я обвенчаю вас. Мой причетник будет свидетель супруга; что касается свидетеля супруги…
Декан обернулся к Жильяту.
Жильят кивнул головой.
– Этого достаточно, – сказал декан.
Эбенезер стоял неподвижно. Дерюшетта, объятая восторгом, словно превратилась в статую.
Декан повел речь дальше:
– Но все же есть одно препятствие.
Дерюшетта вздрогнула.
Декан продолжал:
– Посланный от месса Летьери, здесь присутствующий, испросил для вас разрешение и подписал заявление о браке в метрической книге, – большим пальцем левой руки высокочтимый Жакмен Эрод указал на Жильята, что освобождало декана от необходимости произнести его имя. – Посланный от месса Летьери сказал мне сегодня утром, что месс Летьери, который очень занят и потому не может явиться лично, желает, чтобы венчааие произошло немедленно. Но этого желанья, выраженного на словах, отнюдь не достаточно. Давая разрешение, я и так отступаю от некоторых правил, поэтому я не могу сразу перейти к венчанию, не справившись о согласии месса Летьери. Мне надо видеть хотя бы его подпись. Как бы ни было велико мое желание, я не могу удовольствоваться тем, что мне передали устно. Необходима хот. ь строчка, написанная его рукой.
– За этим дело не станет, – сказал Жильят и подал достопочтенному декану листок бумаги.
Декан взял его, пробежал глазами и, видимо, пропустив несколько строк, не относящихся к делу, прочел вслух:
"…ступай к декану за разрешением. Я хотел бы сыграть свадьбу как можно скорее, самое лучшее – сегодня".
Жакмен Эрод положил бумагу на стол и добавил г – Подписано Летьери. Было бы почтительнее обратиться прямо ко мне. Но дело идет о моем коллеге, и я не требую большего.
Эбенезер снова взглянул на Жильята. Существует безмолвное понимание душ. Он чувствовал какой-то обман, но у него не было сил раскрыть его; быть может, ему не хотелось думать об этом. Покоряясь тайному героизму души, о котором он догадывался, или просто в опьянений нежданного счастья, – Эбенезер промолчал.
Декан взял перо и заполнил с помощью регистратора пробелы на странице в книге записей, затем выпрямился и жестом пригласил Эбенезера и Дерюшетту подойти к столу.
Обряд начался.
То была странная минута.
Эбенезер и Дерюшетта стояли рядом перед священнослужителем. Они испытывали чувство, знакомое тому, кто видел сон о собственном венчании.
Жильят стоял поодаль, в тени колонны.
Дерюшетта проснулась утром в отчаянии и, думая о гробе и саване, оделась в белое. Эта мрачная мысль оказала ей услугу в минуты венчания. Белое платье мгновенно превращает девушку в невесту. Могила – тоже своего рода обрученье.
Дерюшетта как будто излучала сияние. Никогда она не была так хороша, как сейчас. Недостаток Дерюшетты, пожалуй, заключался в том, что хотя она была прехорошенькой, но не была красавицей. Ее красота грешила – если это грех – излишком миловидности. В часы душевного покоя, то есть в неведении страсти и скорби, она была мила, не больше. Мы указывали на эту особенность ее внешности. Сейчас произошло преображение очаровательной девушки в идеал девственной чистоты. Любовь и страдания возвеличили Дерюшетту, и она, – да простят нам такое выражение, – повысилась в ангельском чине. Она была так же непорочна, но в ней появилось больше достоинства, и свежесть ее стала еще благоуханнее. То была маргаритка, превратившаяся в лилию.
Ее щеки были влажны от недавних слез. В уголке ее улыбающегося рта дрожала слезинка. Едва заметные следы пролитых слез – сладостное и таинственное украшение счастья.
Декан, стоя перед алтарем, положил палец на раскрытую Библию и громко вопросил:
– Не противится ли кто-либо сему браку?
Никто не отвечал.
– Аминь, – произнес декан.
Эбенезер и Дерюшетта сделали шаг к его преподобию Жакмену Эроду.
Декан продолжал:
– Джоэ-Эбенезер Кодре! Желаешь ли ты взять в жены эту женщину?
– Да, – ответил Эбенезер.
– Дюранда-Дерюшетта Летьери! – продолжал декан. – Желаешь ли ты взять в мужья этого человека?
Дерюшетта, изнемогая от избытка счастья, подобно лампаде, угасающей от избытка масла, чуть слышно прошептала:
– Да.
Следуя обряду англиканского бракосочетания, священник, оглянувшись, обратился в темную пустоту церкви с торжественным вопросом:
– Кто отдает эту женщину этому мужчине?
– Я, – ответил Жильят.
Наступило молчание. Эбенезер и Дерюшетта, утопавшие в блаженстве, вдруг почувствовали, как у них тоскливо сжалось сердце.
Декан вложил правую руку Дерюшетты в правую руку Эбенезера, и Эбенезер сказал Дерюшетте:
– Дерюшетта! Я беру тебя в жены, и, будешь ли ты лучше или хуже, богаче или беднее, в здравии или в недуге, я буду любить тебя до самой смерти, и я даю тебе в том клятву.
Священник вложил правую руку Эбенезера в правую руку Дерюшетты, и Дерюшетта сказала Эбенезеру:
– Эбенезер! Я беру тебя в мужья, и, будешь ли ты лучше или хуже, богаче или беднее, в здравии или в недуге, я буду помогать тебе и повиноваться до самой смерти и даю тебе в том клятву.
– А где же обручальное кольцо? – спросил декан.
То было непредвиденное обстоятельство. У Эбенезера, застигнутого врасплох событиями, кольца не оказалось.
Жильят снял с мизинца и протянул декану золотой перстень, – по всей вероятности, то самое обручальное кольцо, которое куплено было у ювелира в торговых рядах.
Декан положил кольцо на Библию, затем вручил его Эбенезеру.
Эбенезер взял дрожащую левую руку Дерюшетты, надел кольцо на ее безымянный палец и произнес:
– Этим кольцом я сочетаюсь с тобою.
– Во имя отца, и сына, и святого духа, – возгласил декан.
– Да будет так, – произнес причетник.
Декан возвысил голос:
– Вы сочетались браком.
– Да будет так, – произнес причетник.
– Помолимся, – сказал декан.
Эбенезер и Дерюшетта повернулись к аналою и опустились на колени.
Жильят, стоя, наклонил голову.
Они преклоняли колени перед богом, он склонялся перед судьбой.
IV. «Твоей жене, когда ты женишься»
Выходя из церкви, они увидели, что «Кашмир» готовится к отплытию.
– Вы не опоздали, – заметил Жильят.
Они снова пошли по тропинке к маленькому заливу.
Теперь впереди шли новобрачные Жильят шел позади, Эбенезер и Дерюшетта напоминали лунатиков. Они были далеки от действительности, но сейчас как-тв уже по-иному.
Они не сознавали, где они, что с ними происходит; они куда-то торопились, а куда – не знали, они забыли обо всем на свете.
Они только чувствовали, что принадлежат друг другу, и были не способны связать и двух мыслей. Человек не может плыть, когда его увлекает стремнина, каок не может думать, когда его объемлет восторг. Из недр мрака они внезапно попали в Ниагару радости. Их точно перенесли в рай. Они не произносили ни слова, тем красноречивее говорили их души. Дерюшетта крепко сжимала руку Эбенезера.
Шаги Жильята, раздававшиеся позади, напоминали им порой о нем. Они были глубоко взволнованы, но хранили безмолвие; избыток чувств повергает в оцепенение. Это было восхитительно, но это подавляло.. Они были женаты. Все остальное они откладывали "на после", они еще увидятся с Жильятом. Он поступил хорошо, вот и все. В глубине души они горячо и бессознательно благодарили его. Дерюшетта думала о том, что должна в чем-то разобраться, но позже. А пока они принимали его помощь. Они отдавали себя во власть этого решительного, стремительного в действиях человека, воля которого создала их счастье. Обращаться к нему с вопросами, говорить было невозможно. Слишком много впечатлений нахлынуло на них сразу. Их самозабвение было простительно.
События иногда подобны граду. Они обрушиваются на вас нежданно. Вы оглушены ими. Случайности, врывающиеся в обычную, спокойную жизнь, делают все происходящее непонятным для тех, кто осчастливлен или обездолен ими. Человек не разбирается в том, что с ним приключилось. Он сражен, сам того не ведая; он увенчан, сам того не понимая. Так было с Дерюшеттой, которая за несколько часов пережила много потрясений: сначала головокружительный восторг – Эбенезер в саду; затем кошмар – чудовище, объявленное ее мужем; потом отчаяние – ангел, расправляющий крылья и готовый улететь; теперь радость, неслыханная радость, таящая в себе необъяснимое, – чудовище соединяет ее, Дерюшетту, с ангелом; смертная мука завершается браком; стот Жильят – вчера гибель, сегодня спасение. Она ни в чем не отдавала себе отчета. Очевидно, с самого утра Жильят только и хлопотал о том, чтобы обвенчать их; он все приготовил: он заменил Летьери, повидался с деканом, получил его согласие, подписал полагающееся заявление, иначе бракосочетание не могло бы совершиться.
Но Дерюшетта не понимала этого; впрочем, если бы даже она и поняла, все равно не понять ей было, отчего все случилось.
Закрыть глаза, мысленно благодарить, позабыв и землю и жизнь, позволить этому доброму гению вознести себя на небо – вот все, что оставалось делать. Объяснение было бы слишком долгим, а просто поблагодарить – этого было бы мало. Дерюшетта молчала в блаженном дурмане счастья.
У них сохранилась какая-то доля рассудка: они шли, держась тропинки. Морская губка и под водой местами не теряет белизны. Сознание не вполне покинуло их: они еще, отличали море от земли и «Кашмир» от другого судна.
Через несколько минут они подошли к заливчику.
Эбенезер первый вошел в лодку. Дерюшетта уже собралась последовать за ним, но вдруг почувствовала, что кто-то легонько удерживает ее за рукав. То был Жильят.
– Сударыня! – сказал он. – Вы ведь не собирались уезжать. Я подумал, что вам, вероятно, понадобятся платья и белье. На «Кашмире» вы найдете сундучок, а в нем все необходимое. Мне он достллся от моей матери. QH предназначался для женщины, на которой я женюсь. Разрешите подарить его вам.
Дерюшетта словно пробудилась от своих грез. Она обернулась к Жильяту. Тихим, едва слышным голосом Жильят продолжал:
– Вот что… я не хочу вас задерживать, сударыня, но, видите ли, мне надо объяснить вам. В тот день, когда случилось несчастье, вы были в нижней зале и сказали одно слово. Разумеется, вы не помните, это понятно. Нельзя же человеку помнить все, что Ъя говорит. Месс Летьери тогда сильно горевал. Это верно, пароход был хороший и приносил большую пользу. На море случилась беда, весь народ в наших краях взволновался. Такие вещи сами собой забываются. В конце концов это было всего лишь судно, погибшее в скалах. Нельзя же все время думать о несчастном случае. Мне только одно хотелось вам сказать: я услышал, что никто не пойдет туда, поэтому пошел я. Люди говорили: "Это невозможно"; но вовсе не это оказалось невозможным. Благодарю вас, что вы задержались на минутку и слушаете меня. Понимаете ли, сударыня, я ведь отправился туда, не думая, что это может вас оскорбить. Да, кроме того, все это произошло так давно. Я знаю, вы спешите. Было бы время, поговорили бы, припомнилось бы кое-что, но это ни к чему. Началось все с того дня, когда выпал снег. И потом, однажды я проходил мимо, и мне показалось, что вы улыбнулись. Вот этим все и объясняется, А вчера я не успел сходить домой переодеться, я только вернулся с моря и был в лохмотьях, я напугал вас, вам стало дурно. Я виноват перед вами, нельзя показываться людям в таком виде. Не сердитесь, прошу вас. Вот почти все, о чем мне хотелось сказать вам. Вы уезжаете. Погода будет хорошая. Ветер дует с востока. Прощайте, сударыня. Я правильно сделал, что немножко поговорил с вами, не правда ли? Ведь это последняя минута.
– Я все думаю о вашем сундучке, – ответила Дерюшетта. – А почему бы вам не подарить его своей жене, когда вы женитесь?
– Я, вероятно, никогда не женюсь, – сказал Жильят.
– Жаль, потому что вы добрый. Благодарю вас.
И Дерюшетта улыбнулась, Жильят ответил улыбкой.
Потом он помог ей войти в лодку.
Не прошло и четверти часа, как лодка с Эбенезером и Дерюшеттой причалила к «Кашмиру», стоявшему на рейде.
– Вы не опоздали, – заметил Жильят.
Они снова пошли по тропинке к маленькому заливу.
Теперь впереди шли новобрачные Жильят шел позади, Эбенезер и Дерюшетта напоминали лунатиков. Они были далеки от действительности, но сейчас как-тв уже по-иному.
Они не сознавали, где они, что с ними происходит; они куда-то торопились, а куда – не знали, они забыли обо всем на свете.
Они только чувствовали, что принадлежат друг другу, и были не способны связать и двух мыслей. Человек не может плыть, когда его увлекает стремнина, каок не может думать, когда его объемлет восторг. Из недр мрака они внезапно попали в Ниагару радости. Их точно перенесли в рай. Они не произносили ни слова, тем красноречивее говорили их души. Дерюшетта крепко сжимала руку Эбенезера.
Шаги Жильята, раздававшиеся позади, напоминали им порой о нем. Они были глубоко взволнованы, но хранили безмолвие; избыток чувств повергает в оцепенение. Это было восхитительно, но это подавляло.. Они были женаты. Все остальное они откладывали "на после", они еще увидятся с Жильятом. Он поступил хорошо, вот и все. В глубине души они горячо и бессознательно благодарили его. Дерюшетта думала о том, что должна в чем-то разобраться, но позже. А пока они принимали его помощь. Они отдавали себя во власть этого решительного, стремительного в действиях человека, воля которого создала их счастье. Обращаться к нему с вопросами, говорить было невозможно. Слишком много впечатлений нахлынуло на них сразу. Их самозабвение было простительно.
События иногда подобны граду. Они обрушиваются на вас нежданно. Вы оглушены ими. Случайности, врывающиеся в обычную, спокойную жизнь, делают все происходящее непонятным для тех, кто осчастливлен или обездолен ими. Человек не разбирается в том, что с ним приключилось. Он сражен, сам того не ведая; он увенчан, сам того не понимая. Так было с Дерюшеттой, которая за несколько часов пережила много потрясений: сначала головокружительный восторг – Эбенезер в саду; затем кошмар – чудовище, объявленное ее мужем; потом отчаяние – ангел, расправляющий крылья и готовый улететь; теперь радость, неслыханная радость, таящая в себе необъяснимое, – чудовище соединяет ее, Дерюшетту, с ангелом; смертная мука завершается браком; стот Жильят – вчера гибель, сегодня спасение. Она ни в чем не отдавала себе отчета. Очевидно, с самого утра Жильят только и хлопотал о том, чтобы обвенчать их; он все приготовил: он заменил Летьери, повидался с деканом, получил его согласие, подписал полагающееся заявление, иначе бракосочетание не могло бы совершиться.
Но Дерюшетта не понимала этого; впрочем, если бы даже она и поняла, все равно не понять ей было, отчего все случилось.
Закрыть глаза, мысленно благодарить, позабыв и землю и жизнь, позволить этому доброму гению вознести себя на небо – вот все, что оставалось делать. Объяснение было бы слишком долгим, а просто поблагодарить – этого было бы мало. Дерюшетта молчала в блаженном дурмане счастья.
У них сохранилась какая-то доля рассудка: они шли, держась тропинки. Морская губка и под водой местами не теряет белизны. Сознание не вполне покинуло их: они еще, отличали море от земли и «Кашмир» от другого судна.
Через несколько минут они подошли к заливчику.
Эбенезер первый вошел в лодку. Дерюшетта уже собралась последовать за ним, но вдруг почувствовала, что кто-то легонько удерживает ее за рукав. То был Жильят.
– Сударыня! – сказал он. – Вы ведь не собирались уезжать. Я подумал, что вам, вероятно, понадобятся платья и белье. На «Кашмире» вы найдете сундучок, а в нем все необходимое. Мне он достллся от моей матери. QH предназначался для женщины, на которой я женюсь. Разрешите подарить его вам.
Дерюшетта словно пробудилась от своих грез. Она обернулась к Жильяту. Тихим, едва слышным голосом Жильят продолжал:
– Вот что… я не хочу вас задерживать, сударыня, но, видите ли, мне надо объяснить вам. В тот день, когда случилось несчастье, вы были в нижней зале и сказали одно слово. Разумеется, вы не помните, это понятно. Нельзя же человеку помнить все, что Ъя говорит. Месс Летьери тогда сильно горевал. Это верно, пароход был хороший и приносил большую пользу. На море случилась беда, весь народ в наших краях взволновался. Такие вещи сами собой забываются. В конце концов это было всего лишь судно, погибшее в скалах. Нельзя же все время думать о несчастном случае. Мне только одно хотелось вам сказать: я услышал, что никто не пойдет туда, поэтому пошел я. Люди говорили: "Это невозможно"; но вовсе не это оказалось невозможным. Благодарю вас, что вы задержались на минутку и слушаете меня. Понимаете ли, сударыня, я ведь отправился туда, не думая, что это может вас оскорбить. Да, кроме того, все это произошло так давно. Я знаю, вы спешите. Было бы время, поговорили бы, припомнилось бы кое-что, но это ни к чему. Началось все с того дня, когда выпал снег. И потом, однажды я проходил мимо, и мне показалось, что вы улыбнулись. Вот этим все и объясняется, А вчера я не успел сходить домой переодеться, я только вернулся с моря и был в лохмотьях, я напугал вас, вам стало дурно. Я виноват перед вами, нельзя показываться людям в таком виде. Не сердитесь, прошу вас. Вот почти все, о чем мне хотелось сказать вам. Вы уезжаете. Погода будет хорошая. Ветер дует с востока. Прощайте, сударыня. Я правильно сделал, что немножко поговорил с вами, не правда ли? Ведь это последняя минута.
– Я все думаю о вашем сундучке, – ответила Дерюшетта. – А почему бы вам не подарить его своей жене, когда вы женитесь?
– Я, вероятно, никогда не женюсь, – сказал Жильят.
– Жаль, потому что вы добрый. Благодарю вас.
И Дерюшетта улыбнулась, Жильят ответил улыбкой.
Потом он помог ей войти в лодку.
Не прошло и четверти часа, как лодка с Эбенезером и Дерюшеттой причалила к «Кашмиру», стоявшему на рейде.
V. Великая могила
Жильят пошел берегом, быстро миновал порт Сен-Пьер, затем направился к Сен-Сансону вдоль моря, скрываясь от прохожих, избегая, дорог, запруженных по его же милости народом.
Еще с давних пор, как известно, лишь он один умел обойти весь край вдоль и поперек, не попадаясь никому на глаза.
Он знал каждую тропинку, он выбирал забытые и извилистые пути; у него были повадки пугливого, никем не любимого существа; он всегда избегал людей. Еще ребенком, не видя приветливости в лицах окружающих, он чуждался их; позже нелюдимость стала чертой его характера.
Он обогнул площадь, затем солеварню. Иногда он оборачргвался и глядел назад, на рейд, – «Кашмир» уже поднял паруса. Ветра почти не было. Жильят опередил корабль. Он шагал вдоль прибрежных утесов у самой воды, низко опустив голову. Начинался прилив.
Еще с давних пор, как известно, лишь он один умел обойти весь край вдоль и поперек, не попадаясь никому на глаза.
Он знал каждую тропинку, он выбирал забытые и извилистые пути; у него были повадки пугливого, никем не любимого существа; он всегда избегал людей. Еще ребенком, не видя приветливости в лицах окружающих, он чуждался их; позже нелюдимость стала чертой его характера.
Он обогнул площадь, затем солеварню. Иногда он оборачргвался и глядел назад, на рейд, – «Кашмир» уже поднял паруса. Ветра почти не было. Жильят опередил корабль. Он шагал вдоль прибрежных утесов у самой воды, низко опустив голову. Начинался прилив.