Страница:
Почему же все-таки Дженни убежала? Не он затащил ее сюда, а она его. И если ей ничего от него не нужно (редчайший случай!), то для чего она вообще писала эту записку?
Бретт думал, что забудет Дженни Франклин на следующий день. Вечером в пятницу он начал подозревать, что ошибается. Ее образ постоянно стоял у него перед глазами: волосы светло-медового цвета, упрямое выражение лица, серые глаза, полные загадки. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, перед ним стояла Дженни. Дженни Франклин, написавшая эту чертову записку.
Оказалось, что она говорила правду. Бретт пристрастно допросил Олсен на следующий день и прочел в ее глазах такое же недоумение, как и у Дженни. Поверив им обеим, Бретт окончательно запутался.
Он сидел, тупо уставясь на мерцающий курсор, видел перед собой глаза Дженни и был заранее уверен, что не напишет ни строчки. Какая, к черту, работа, если он не может сосредоточиться? Литературные обозреватели единодушно признали «Безумную ярость» лучшей книгой Бретта. Это пугало его: значит, теперь он просто обязан выдать на-гора еще более сильное произведение. В противном случае критика поднимет вой об иссякающем таланте автора.
Такое влияние литературных критиков на творчество сильно утомляло, их суждение висело дамокловым мечом как над ним, так и над любым другим писателем. Но таковы были правила игры, и никуда от них не денешься. «Ярость» могла быть лучшим его произведением или худшим — не важно. Сейчас больше всего на свете он хотел только одного — сосредоточиться. Новый роман шел тяжело. В любовной истории, которую он, мучась, выжимал из себя, не хватало какого-то свежего поворота сюжета, фабула была плоской и затасканной. И еще в нем не было настоящей любви.
Он пытался как мог поглубже влезть в придуманную им историю, вылепить новые, яркие характеры, подарить героям истинную, глубокую любовь. Все было тщетно. Если бы он сам хорошо знал тот предмет, о котором писал! Но слова его шли не от сердца, а из головы. Бретт, никогда не испытавший любви, бился как рыба об лед, понимая, что его новый роман разваливается на глазах, превращаясь в пустую картонную декорацию.
Бретта не покидало омерзительное ощущение, что он взялся не за свое дело. Он прекрасно понимал, что останавливаться уже поздно, но так же точно знал, что ничего хорошего из задуманного уже не выйдет. Кто он такой, какое он имел право, однажды сорвав аплодисменты, начать писать второй роман про любовь? Ноль. Пустышка. Когда он начинал чувствовать раскаяние, он давил его в самом зародыше. Если маячащий перед ним образ Дженни подсказывал, что пора посмотреть правде в глаза, он отворачивался. Только сейчас Бретт понял, что, взявшись за этот роман, он не учел одну небольшую деталь: он ни черта не знал о любви и еще меньше знал о женщинах.
И никогда раньше не желал знать. Его вполне устраивало существующее положение вещей. И теперь он все равно не напишет ничего путного, даже если все люди на земле начнут рассказывать ему, что такое настоящая любовь. На пальцах или в стихах, не имело никакого значения. Невозможно писать о любви, какой бы то ни было, никогда не испытав этого чувства.
Но, черт побери, Бретт же писал детективные романы, описывал леденящие душу убийства, хотя в жизни никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Но любовь? Все его сведения об этом предмете были почерпнуты из таких же книжек или из случайных разговоров. Почему же он теперь не может выдать ни строчки, в то время как другие писали про любовь легко и свободно? Может быть, это особенность психики? Стоило в его присутствии завести речь о серьезных отношениях между мужчиной и женщиной, как Бретт сразу отделялся от собеседника легкой стеной иронии. Он не хотел ни убивать, ни влюбляться, он хотел только писать про это и ничего больше.
Бретт почувствовал потребность в свежем воздухе. Или в банке холодного пива. Он расстегнул взмокшую рубашку и, не вставая, отодвинулся от компьютера, Бретт оборудовал свое рабочее место прямо в спальне, благо места хватало, не то что в его прежней квартире. Раньше он жил в старом доме, где приходилось экономить каждый свободный дюйм не только пола, но и стен. Еще чуть-чуть, и Бретт начал бы всерьез подумывать о рациональном использовании потолка.
Бретт захватил с кухни пару банок пива и вышел во внутренний дворик размером чуть больше почтовой марки. Нависший над ним балкон занимал половину свободного небесного пространства. Если бы Бретту требовалось спрятаться от дождя или жаркого солнца, это обстоятельство его весьма бы порадовало. Но сейчас солнце уже село, и дождь тоже не намечался, поэтому крыши над головой не требовалось.
Бретт вышел из-под балкона и задрал голову вверх, пытаясь разглядеть звезды на маленьком прямоугольнике вечернего неба. Не так уж хорошо их можно было рассмотреть: огни Нового Орлеана затмевали собой даже звезды. Совсем иначе небо выглядело над рекой, над старым домом, где он жил раньше. Там звезды светили весело и ярко. Тяжелый, нагретый за день воздух доносил аромат дикого меда и свежескошенной травы.
На новой квартире Бретту по ночам оставалось лишь вслушиваться в гул автомобилей, перемежающийся с писком комаров, стрекотом сверчков и цикад, и наблюдать великолепный синеватый туман, насквозь пропитанный запахом бензина. Едва уловимое движение воздуха, которое язык не поворачивался назвать бризом, чуть заметно колыхало огромные пятифутовые листья бананового дерева, растущего в углу двора. Он с Удовольствием слушал звуки живой природы: они успокаивали. Если бы не автомобильный гул, можно было бы и вовсе отключиться от повседневной суеты.
Он услышал звук открывающейся балконной двери. Кто-то над ним вздохнул и облокотился на перила. Раздался странный звук, и Бретт понял, что это всхлипнула женщина. Хотя он и считал себя воспитанным человеком и не желал мешать, но все же выступил из тени и посмотрел наверх. Женщина в белой ночной рубашке с короткими рукавами стояла, облокотившись на перила, и напоминала обмякшую тряпичную куклу. Плач сотрясал ее, он шел из глубины души, из самого сердца, и Бретт просто не смог не шагнуть вперед и не задать абсолютно глупый вопрос:
— Эй, с вами все в порядке?
Было совершенно ясно, что с ней не все в порядке, человек, с которым все в порядке, не мог плакать так горько. Однако отскакивать назад в темноту было уже поздно. Женщина подняла заплаканное лицо от перил и, как показалось Бретту, вздрогнула. Сначала Бретт не поверил своим глазам. Она была его соседкой? Она?..
— Дженни? — Это слово было единственным, которое он смог выговорить.
Дженни, возвышающаяся над ним, выглядела совершенно ошеломленной.
— Сэз?
Холодок пробежал по спине Бретта.
— Это я, Бретт. Бретт Мак-Кормик. — Он не знал, что еще сказать. Но его глупость дала о себе знать, потому что следующий вопрос был: — Так с вами все в порядке?
Не обращая на Бретта никакого внимания, Дженни развернулась и скрылась в своей квартире. Бретт размышлял не более чем полсекунды. Он подпрыгнул и, сбив столик, подтянулся и вскарабкался на балкон. Стеклянная дверь была открыта, и Бретт проскользнул в комнату, совершенно не представляя, что будет делать дальше и готовый к любым неожиданностям. Он понимал, что ведет себя совершенно невообразимо, но Бретт ничего не мог с собой поделать. Дверь, судя по всему, вела прямо в спальню Дженни. Бретт обнаружил ее стоящей на коленях на кровати. Заплаканное лицо напоминало смятый лист бумаги. Казалось, Дженни пребывала в глубоком трансе: она стонала, плакала, что-то бормотала, раскачиваясь из стороны в сторону. Бретт прислушался.
— Сэз, нет! Не умирай, Сэз, ты слышишь? Не покидай меня!
Опять холодок побежал по его спине. Она, стоя на коленях, цитировала его роман. Точнее, конец романа.
— Дженни? — Может быть, она спит и не слышит его? — Дженни, это я, Бретт Мак-Кормик. — Он с опаской положил руку на ее плечо. Ее кожа была холодна как лед. Никакой реакции. — Ты в порядке, Дженни? — в третий раз спросил Бретт, уже устав удивляться собственной тупости.
Она, не переставая плакать, вяло сбросила его руку и поднялась.
— Ты жив!
Еще не осознав ее восклицания, он понял, что ее пальцы судорожно ощупывают его грудь, руки, шею, лицо…
— Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, — бессвязно повторяла Дженни. — Я считала тебя мертвым, а ты снова жив! Ты… — Она моргнула и испуганно вздрогнула. — Бретт?
— Да, Бретт. Вы уже проснулись? — Он сжал ее руки в своих. Они все еще оставались ледяными. — Похоже, вас мучил ночной кошмар.
Дженни обвела комнату затуманенным взглядом. Было в нем что-то дьявольское, как у кошки, загнанной в угол и готовой к атаке. Стоя неподвижно, она снова уставилась на Бретта.
— Ты же весь в крови.
— Что? Где?
Она взглянула вниз на свои руки. Бретт проследил за ее взглядом, на секунду поверив.
— Твои руки и твоя шея. Твое лицо.
И тут Бретт действительно увидел кровь. На груди и животе Дженни.
— Да это же не моя! Боже милостивый, ты вся в крови! Что здесь произошло, отвечай немедленно!
Она посмотрела на свою окровавленную рубашку и начала медленно падать на кровать. Судорога тяжелой волной пробежала по ее телу.
— Ничего не случилось, — с трудом произнесла Дженни.
— Ничего? Ничего, черт тебя побери? Ты же истекаешь кровью, тебе нужна помощь. Ложись в постель немедленно! — заорал Бретт.
С минуту поколебавшись, Дженни легла и посмотрела на Бретта.
Последнее, что она помнила: ей снова приснился сон. Тот самый, который выплыл из ее подсознания две недели назад из-за этой книги. Только теперь сон был страшнее и намного реальнее, чем тогда. Дженни не могла остановить слезы. Когда несколько минут назад Бретт вернул ее к действительности, она как раз увидела, что Сэз…
«Ну что, Дженни, — подумала она, — кажется, приехали. В самый раз бронировать место в спокойном доме с желтыми стенами и ласковым персоналом в белых халатах». Никогда во сне она не видела крови. За исключением одного раза, того самого. Она слышала, как кто-то ворвался в ее комнату через балкон и начал будить, но не смогла раскрыть глаза и остановить течение сна.
И вот рядом с ней на кровати сидит бледный от волнения Бретт.
— Все хорошо, Дженни. — Его голос звучал откуда-то извне. — Я просто хочу привести тебя в порядок. Скажи мне, что произошло?
Дженни поняла, что лежит перед Бреттом на кровати с идиотской улыбкой на лице, всхлипывая и еще не отойдя от сна. «Ничего особенного, Бретт. Меня только что укокошили. В смысле, зарезали. Но это только сон, ты же видишь, а кровь на рубашке — это галлюцинация. И мне, и тебе только кажется, что она есть, а ее нет. Шутка».
— Я очень сожалею, Бретт. — Мускулы ее живота напряглись, когда она почувствовала, что он сидит рядом на кровати. Что-то жаркое и необузданно дикое волной захлестнуло ее тело.
— Это похоже… — Он глубоко вздохнул, раздумывая. — Это выглядит так, будто ты очень сильно расцарапала себя во сне. Признаться, смотрится очень странно.
— Странно?
— Ага. От одной маленькой царапины, как правило, не бывает столько крови.
— Да, похоже, ты прав. — Дженни нащупала маленькую трехдюймовую отметинку между ребрами и, приподняв за край рубашку, показала ее Бретту.
— Плохой сон, верно?
Она жалобно вздохнула:
— Скверный.
Стараясь не причинить боли, он задумчиво опустил рубашку назад, вытер, как умел, кровь с ее рук, вспоминая футбольную молодость, наложил повязку на рану и почти насильно заставил ее встать с постели:
— Слушай, почему бы тебе не сменить рубашку?
Бретт вышел в ванную и осмотрелся. Там царили бесконечные флаконы, аэрозоли и баночки с косметикой, парфюмерией, гелями, лаком для волос и еще целой кучей такого, о чем Бретт не имел ни малейшего представления. Женская дребедень.
Он был абсолютно чужим в этом мирке. Бретт чувствовал себя инородным телом, но его влекло сюда. А почему, собственно говоря, его не могло тянуть к красивой женщине?
Он прополоскал половую тряпку и повесил ее на штангу занавеси. Образ Дженни преследовал его. Он вернулся в комнату. Вытянув шею, незаметно, краем глаза Бретт наблюдал, как постепенно высыхают слезинки, оставившие мокрые дорожки на ее нежной коже. Дженни дотрагивалась до него мокрой рукой, и в ее взгляде читался и незаданный вопрос, и мольба о чем-то…
Она смотрела на него так, словно Бретт был для нее центром мироздания, словно она любила его больше собственной жизни.
Господи, никогда ни у одной девушки Бретта не было таких глаз. Она не просто смотрела, она смотрела и видела, знала и понимала его, Бретта Мак-Кормика, проникая взглядом в самую глубину, в самую его суть. Зеркало отразило его глупо-счастливую улыбку. Ты спишь, Мак-Кормик, спишь.
Теперь на Дженни была надета белая футболка. На Щеках все еще виднелись следы недавних слез, а длинные золотистые ноги были покрыты «гусиной кожей», хотя в комнате было тепло. Она выглядела разбитой вдребезги.
— Ну что ж, — улыбнулся Бретт, — тебе нужно лечь и согреться.
— Как ты вообще сюда попал? — наконец поинтересовалась Дженни. — Что ты здесь делаешь?
Он расправил сбившуюся простыню и заботливо, но решительно уложил ее на кровать.
— Вообще-то я здесь живу — этажом ниже, прямо под твоим балконом.
— Что, прямо здесь, в этом доме? — вскинула на него удивленные глаза Дженни.
Бретт ответил не сразу. Он медленно взял ее за руку, словно пытаясь разглядеть на ней следы смытой крови и гадая, оставит Дженни руку в его руке или возмущенно отдернет.
Нет, Дженни не отдернула своей руки, она смотрела на него тем самым взглядом, который он поймал несколько минут назад.
— Да, — наконец произнес Бретт. — Я переехал сюда две недели назад, как раз накануне того дня, когда раздавал автографы на набережной. Слушай, я думал, такие совпадения бывают только в кино.
Дженни ничего не отвечала, продолжая неподвижно смотреть Бретту в глаза.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь, Дженни? — сказал он, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.
Она закрыла глаза и кивнула.
— Наверное, тебе нужно немного вздремнуть.
— Благодарю, я уже выспалась, — криво усмехнулась Дженни.
— Ты не хочешь поговорить со мной об этом? Я понимаю, что твой рассказ будет казаться неправдоподобным, но, поверь мне, я хороший слушатель. Может быть, если мы поговорим, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
Дженни попробовала улыбнуться, но безуспешно.
— Со мной все в порядке, Бретт, действительно все в порядке. — Ее дрожащий голос выдавал обратное.
— Иди сюда, ты совсем замерзла. — Он ласково погладил ее по голове и прилег рядом, крепко прижав к себе.
Ему показалось, что он лежал бесконечно долго, боясь пошевелиться, боясь побеспокоить ее и напомнить, что он здесь, рядом. Бретт никогда не испытывал желания вот так просто лежать неподвижно, прижав к себе женщину, чувствовать ее дыхание и прислушиваться к частому биению собственного сердца. Непонятное ощущение своей вины перед этой девушкой тревожило его, и он снова и снова вспоминал то мгновение, когда он услышал, как Дженни бормочет слова из его романа. Слова, автором которых был он, Бретт Мак-Кормик. То обстоятельство, что они оказались соседями, Бретт воспринял как подарок судьбы, какой выпадает не чаще одного раза в жизни. После того как Дженни убежала из кафе «Дю Монд», Бретт решил, что эта девушка не желает иметь с ним ничего общего, поэтому, вспоминая ее, думая о ней постоянно, он все равно никогда не решился бы снова набрать ее номер. Всю неделю он только тем и занимался, что пытался убедить себя: случившееся — просто эпизод в его жизни, не более, и этот эпизод не стоит того, чтобы думать о нем постоянно. И вот теперь он лежал рядом с ней, обнимал ее, чувствовал ее постепенно согревающееся тело через тонкую ткань футболки. Дыхание Дженни становилось все ровнее, и Бретт решил, что она заснула.
«Неужели она до такой степени доверяет мне, что может спокойно заснуть рядом? Ведь она меня едва знает?» — пронеслось в голове Бретта. Дженни не производила впечатления наивной простушки или безоговорочно всему верящей дурочки. Честно говоря, при других обстоятельствах Бретт и сам никогда бы не лег в постель к почти незнакомой девушке. Он крепко обнимал Дженни и понимал, что все равно не сможет заснуть. Бретт представил, как горит свет в его квартире, мерцает курсор на пустом экране монитора и открытая балконная дверь продолжает гостеприимно впускать в спальню очередные комариные полчища.
Дженни спала спокойно, расслабившись после пережитого ночного кошмара, и Бретт все равно не решился бы нарушить ее сон среди ночи. Более того, ему вообще не хотелось покидать спящую Дженни не только этой ночью, но и завтра, и послезавтра. Никогда.
Глава 5
Бретт думал, что забудет Дженни Франклин на следующий день. Вечером в пятницу он начал подозревать, что ошибается. Ее образ постоянно стоял у него перед глазами: волосы светло-медового цвета, упрямое выражение лица, серые глаза, полные загадки. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, перед ним стояла Дженни. Дженни Франклин, написавшая эту чертову записку.
Оказалось, что она говорила правду. Бретт пристрастно допросил Олсен на следующий день и прочел в ее глазах такое же недоумение, как и у Дженни. Поверив им обеим, Бретт окончательно запутался.
Он сидел, тупо уставясь на мерцающий курсор, видел перед собой глаза Дженни и был заранее уверен, что не напишет ни строчки. Какая, к черту, работа, если он не может сосредоточиться? Литературные обозреватели единодушно признали «Безумную ярость» лучшей книгой Бретта. Это пугало его: значит, теперь он просто обязан выдать на-гора еще более сильное произведение. В противном случае критика поднимет вой об иссякающем таланте автора.
Такое влияние литературных критиков на творчество сильно утомляло, их суждение висело дамокловым мечом как над ним, так и над любым другим писателем. Но таковы были правила игры, и никуда от них не денешься. «Ярость» могла быть лучшим его произведением или худшим — не важно. Сейчас больше всего на свете он хотел только одного — сосредоточиться. Новый роман шел тяжело. В любовной истории, которую он, мучась, выжимал из себя, не хватало какого-то свежего поворота сюжета, фабула была плоской и затасканной. И еще в нем не было настоящей любви.
Он пытался как мог поглубже влезть в придуманную им историю, вылепить новые, яркие характеры, подарить героям истинную, глубокую любовь. Все было тщетно. Если бы он сам хорошо знал тот предмет, о котором писал! Но слова его шли не от сердца, а из головы. Бретт, никогда не испытавший любви, бился как рыба об лед, понимая, что его новый роман разваливается на глазах, превращаясь в пустую картонную декорацию.
Бретта не покидало омерзительное ощущение, что он взялся не за свое дело. Он прекрасно понимал, что останавливаться уже поздно, но так же точно знал, что ничего хорошего из задуманного уже не выйдет. Кто он такой, какое он имел право, однажды сорвав аплодисменты, начать писать второй роман про любовь? Ноль. Пустышка. Когда он начинал чувствовать раскаяние, он давил его в самом зародыше. Если маячащий перед ним образ Дженни подсказывал, что пора посмотреть правде в глаза, он отворачивался. Только сейчас Бретт понял, что, взявшись за этот роман, он не учел одну небольшую деталь: он ни черта не знал о любви и еще меньше знал о женщинах.
И никогда раньше не желал знать. Его вполне устраивало существующее положение вещей. И теперь он все равно не напишет ничего путного, даже если все люди на земле начнут рассказывать ему, что такое настоящая любовь. На пальцах или в стихах, не имело никакого значения. Невозможно писать о любви, какой бы то ни было, никогда не испытав этого чувства.
Но, черт побери, Бретт же писал детективные романы, описывал леденящие душу убийства, хотя в жизни никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Но любовь? Все его сведения об этом предмете были почерпнуты из таких же книжек или из случайных разговоров. Почему же он теперь не может выдать ни строчки, в то время как другие писали про любовь легко и свободно? Может быть, это особенность психики? Стоило в его присутствии завести речь о серьезных отношениях между мужчиной и женщиной, как Бретт сразу отделялся от собеседника легкой стеной иронии. Он не хотел ни убивать, ни влюбляться, он хотел только писать про это и ничего больше.
Бретт почувствовал потребность в свежем воздухе. Или в банке холодного пива. Он расстегнул взмокшую рубашку и, не вставая, отодвинулся от компьютера, Бретт оборудовал свое рабочее место прямо в спальне, благо места хватало, не то что в его прежней квартире. Раньше он жил в старом доме, где приходилось экономить каждый свободный дюйм не только пола, но и стен. Еще чуть-чуть, и Бретт начал бы всерьез подумывать о рациональном использовании потолка.
Бретт захватил с кухни пару банок пива и вышел во внутренний дворик размером чуть больше почтовой марки. Нависший над ним балкон занимал половину свободного небесного пространства. Если бы Бретту требовалось спрятаться от дождя или жаркого солнца, это обстоятельство его весьма бы порадовало. Но сейчас солнце уже село, и дождь тоже не намечался, поэтому крыши над головой не требовалось.
Бретт вышел из-под балкона и задрал голову вверх, пытаясь разглядеть звезды на маленьком прямоугольнике вечернего неба. Не так уж хорошо их можно было рассмотреть: огни Нового Орлеана затмевали собой даже звезды. Совсем иначе небо выглядело над рекой, над старым домом, где он жил раньше. Там звезды светили весело и ярко. Тяжелый, нагретый за день воздух доносил аромат дикого меда и свежескошенной травы.
На новой квартире Бретту по ночам оставалось лишь вслушиваться в гул автомобилей, перемежающийся с писком комаров, стрекотом сверчков и цикад, и наблюдать великолепный синеватый туман, насквозь пропитанный запахом бензина. Едва уловимое движение воздуха, которое язык не поворачивался назвать бризом, чуть заметно колыхало огромные пятифутовые листья бананового дерева, растущего в углу двора. Он с Удовольствием слушал звуки живой природы: они успокаивали. Если бы не автомобильный гул, можно было бы и вовсе отключиться от повседневной суеты.
Он услышал звук открывающейся балконной двери. Кто-то над ним вздохнул и облокотился на перила. Раздался странный звук, и Бретт понял, что это всхлипнула женщина. Хотя он и считал себя воспитанным человеком и не желал мешать, но все же выступил из тени и посмотрел наверх. Женщина в белой ночной рубашке с короткими рукавами стояла, облокотившись на перила, и напоминала обмякшую тряпичную куклу. Плач сотрясал ее, он шел из глубины души, из самого сердца, и Бретт просто не смог не шагнуть вперед и не задать абсолютно глупый вопрос:
— Эй, с вами все в порядке?
Было совершенно ясно, что с ней не все в порядке, человек, с которым все в порядке, не мог плакать так горько. Однако отскакивать назад в темноту было уже поздно. Женщина подняла заплаканное лицо от перил и, как показалось Бретту, вздрогнула. Сначала Бретт не поверил своим глазам. Она была его соседкой? Она?..
— Дженни? — Это слово было единственным, которое он смог выговорить.
Дженни, возвышающаяся над ним, выглядела совершенно ошеломленной.
— Сэз?
Холодок пробежал по спине Бретта.
— Это я, Бретт. Бретт Мак-Кормик. — Он не знал, что еще сказать. Но его глупость дала о себе знать, потому что следующий вопрос был: — Так с вами все в порядке?
Не обращая на Бретта никакого внимания, Дженни развернулась и скрылась в своей квартире. Бретт размышлял не более чем полсекунды. Он подпрыгнул и, сбив столик, подтянулся и вскарабкался на балкон. Стеклянная дверь была открыта, и Бретт проскользнул в комнату, совершенно не представляя, что будет делать дальше и готовый к любым неожиданностям. Он понимал, что ведет себя совершенно невообразимо, но Бретт ничего не мог с собой поделать. Дверь, судя по всему, вела прямо в спальню Дженни. Бретт обнаружил ее стоящей на коленях на кровати. Заплаканное лицо напоминало смятый лист бумаги. Казалось, Дженни пребывала в глубоком трансе: она стонала, плакала, что-то бормотала, раскачиваясь из стороны в сторону. Бретт прислушался.
— Сэз, нет! Не умирай, Сэз, ты слышишь? Не покидай меня!
Опять холодок побежал по его спине. Она, стоя на коленях, цитировала его роман. Точнее, конец романа.
— Дженни? — Может быть, она спит и не слышит его? — Дженни, это я, Бретт Мак-Кормик. — Он с опаской положил руку на ее плечо. Ее кожа была холодна как лед. Никакой реакции. — Ты в порядке, Дженни? — в третий раз спросил Бретт, уже устав удивляться собственной тупости.
Она, не переставая плакать, вяло сбросила его руку и поднялась.
— Ты жив!
Еще не осознав ее восклицания, он понял, что ее пальцы судорожно ощупывают его грудь, руки, шею, лицо…
— Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, — бессвязно повторяла Дженни. — Я считала тебя мертвым, а ты снова жив! Ты… — Она моргнула и испуганно вздрогнула. — Бретт?
— Да, Бретт. Вы уже проснулись? — Он сжал ее руки в своих. Они все еще оставались ледяными. — Похоже, вас мучил ночной кошмар.
Дженни обвела комнату затуманенным взглядом. Было в нем что-то дьявольское, как у кошки, загнанной в угол и готовой к атаке. Стоя неподвижно, она снова уставилась на Бретта.
— Ты же весь в крови.
— Что? Где?
Она взглянула вниз на свои руки. Бретт проследил за ее взглядом, на секунду поверив.
— Твои руки и твоя шея. Твое лицо.
И тут Бретт действительно увидел кровь. На груди и животе Дженни.
— Да это же не моя! Боже милостивый, ты вся в крови! Что здесь произошло, отвечай немедленно!
Она посмотрела на свою окровавленную рубашку и начала медленно падать на кровать. Судорога тяжелой волной пробежала по ее телу.
— Ничего не случилось, — с трудом произнесла Дженни.
— Ничего? Ничего, черт тебя побери? Ты же истекаешь кровью, тебе нужна помощь. Ложись в постель немедленно! — заорал Бретт.
С минуту поколебавшись, Дженни легла и посмотрела на Бретта.
Последнее, что она помнила: ей снова приснился сон. Тот самый, который выплыл из ее подсознания две недели назад из-за этой книги. Только теперь сон был страшнее и намного реальнее, чем тогда. Дженни не могла остановить слезы. Когда несколько минут назад Бретт вернул ее к действительности, она как раз увидела, что Сэз…
«Ну что, Дженни, — подумала она, — кажется, приехали. В самый раз бронировать место в спокойном доме с желтыми стенами и ласковым персоналом в белых халатах». Никогда во сне она не видела крови. За исключением одного раза, того самого. Она слышала, как кто-то ворвался в ее комнату через балкон и начал будить, но не смогла раскрыть глаза и остановить течение сна.
И вот рядом с ней на кровати сидит бледный от волнения Бретт.
— Все хорошо, Дженни. — Его голос звучал откуда-то извне. — Я просто хочу привести тебя в порядок. Скажи мне, что произошло?
Дженни поняла, что лежит перед Бреттом на кровати с идиотской улыбкой на лице, всхлипывая и еще не отойдя от сна. «Ничего особенного, Бретт. Меня только что укокошили. В смысле, зарезали. Но это только сон, ты же видишь, а кровь на рубашке — это галлюцинация. И мне, и тебе только кажется, что она есть, а ее нет. Шутка».
— Я очень сожалею, Бретт. — Мускулы ее живота напряглись, когда она почувствовала, что он сидит рядом на кровати. Что-то жаркое и необузданно дикое волной захлестнуло ее тело.
— Это похоже… — Он глубоко вздохнул, раздумывая. — Это выглядит так, будто ты очень сильно расцарапала себя во сне. Признаться, смотрится очень странно.
— Странно?
— Ага. От одной маленькой царапины, как правило, не бывает столько крови.
— Да, похоже, ты прав. — Дженни нащупала маленькую трехдюймовую отметинку между ребрами и, приподняв за край рубашку, показала ее Бретту.
— Плохой сон, верно?
Она жалобно вздохнула:
— Скверный.
Стараясь не причинить боли, он задумчиво опустил рубашку назад, вытер, как умел, кровь с ее рук, вспоминая футбольную молодость, наложил повязку на рану и почти насильно заставил ее встать с постели:
— Слушай, почему бы тебе не сменить рубашку?
Бретт вышел в ванную и осмотрелся. Там царили бесконечные флаконы, аэрозоли и баночки с косметикой, парфюмерией, гелями, лаком для волос и еще целой кучей такого, о чем Бретт не имел ни малейшего представления. Женская дребедень.
Он был абсолютно чужим в этом мирке. Бретт чувствовал себя инородным телом, но его влекло сюда. А почему, собственно говоря, его не могло тянуть к красивой женщине?
Он прополоскал половую тряпку и повесил ее на штангу занавеси. Образ Дженни преследовал его. Он вернулся в комнату. Вытянув шею, незаметно, краем глаза Бретт наблюдал, как постепенно высыхают слезинки, оставившие мокрые дорожки на ее нежной коже. Дженни дотрагивалась до него мокрой рукой, и в ее взгляде читался и незаданный вопрос, и мольба о чем-то…
Она смотрела на него так, словно Бретт был для нее центром мироздания, словно она любила его больше собственной жизни.
Господи, никогда ни у одной девушки Бретта не было таких глаз. Она не просто смотрела, она смотрела и видела, знала и понимала его, Бретта Мак-Кормика, проникая взглядом в самую глубину, в самую его суть. Зеркало отразило его глупо-счастливую улыбку. Ты спишь, Мак-Кормик, спишь.
Теперь на Дженни была надета белая футболка. На Щеках все еще виднелись следы недавних слез, а длинные золотистые ноги были покрыты «гусиной кожей», хотя в комнате было тепло. Она выглядела разбитой вдребезги.
— Ну что ж, — улыбнулся Бретт, — тебе нужно лечь и согреться.
— Как ты вообще сюда попал? — наконец поинтересовалась Дженни. — Что ты здесь делаешь?
Он расправил сбившуюся простыню и заботливо, но решительно уложил ее на кровать.
— Вообще-то я здесь живу — этажом ниже, прямо под твоим балконом.
— Что, прямо здесь, в этом доме? — вскинула на него удивленные глаза Дженни.
Бретт ответил не сразу. Он медленно взял ее за руку, словно пытаясь разглядеть на ней следы смытой крови и гадая, оставит Дженни руку в его руке или возмущенно отдернет.
Нет, Дженни не отдернула своей руки, она смотрела на него тем самым взглядом, который он поймал несколько минут назад.
— Да, — наконец произнес Бретт. — Я переехал сюда две недели назад, как раз накануне того дня, когда раздавал автографы на набережной. Слушай, я думал, такие совпадения бывают только в кино.
Дженни ничего не отвечала, продолжая неподвижно смотреть Бретту в глаза.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь, Дженни? — сказал он, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.
Она закрыла глаза и кивнула.
— Наверное, тебе нужно немного вздремнуть.
— Благодарю, я уже выспалась, — криво усмехнулась Дженни.
— Ты не хочешь поговорить со мной об этом? Я понимаю, что твой рассказ будет казаться неправдоподобным, но, поверь мне, я хороший слушатель. Может быть, если мы поговорим, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
Дженни попробовала улыбнуться, но безуспешно.
— Со мной все в порядке, Бретт, действительно все в порядке. — Ее дрожащий голос выдавал обратное.
— Иди сюда, ты совсем замерзла. — Он ласково погладил ее по голове и прилег рядом, крепко прижав к себе.
Ему показалось, что он лежал бесконечно долго, боясь пошевелиться, боясь побеспокоить ее и напомнить, что он здесь, рядом. Бретт никогда не испытывал желания вот так просто лежать неподвижно, прижав к себе женщину, чувствовать ее дыхание и прислушиваться к частому биению собственного сердца. Непонятное ощущение своей вины перед этой девушкой тревожило его, и он снова и снова вспоминал то мгновение, когда он услышал, как Дженни бормочет слова из его романа. Слова, автором которых был он, Бретт Мак-Кормик. То обстоятельство, что они оказались соседями, Бретт воспринял как подарок судьбы, какой выпадает не чаще одного раза в жизни. После того как Дженни убежала из кафе «Дю Монд», Бретт решил, что эта девушка не желает иметь с ним ничего общего, поэтому, вспоминая ее, думая о ней постоянно, он все равно никогда не решился бы снова набрать ее номер. Всю неделю он только тем и занимался, что пытался убедить себя: случившееся — просто эпизод в его жизни, не более, и этот эпизод не стоит того, чтобы думать о нем постоянно. И вот теперь он лежал рядом с ней, обнимал ее, чувствовал ее постепенно согревающееся тело через тонкую ткань футболки. Дыхание Дженни становилось все ровнее, и Бретт решил, что она заснула.
«Неужели она до такой степени доверяет мне, что может спокойно заснуть рядом? Ведь она меня едва знает?» — пронеслось в голове Бретта. Дженни не производила впечатления наивной простушки или безоговорочно всему верящей дурочки. Честно говоря, при других обстоятельствах Бретт и сам никогда бы не лег в постель к почти незнакомой девушке. Он крепко обнимал Дженни и понимал, что все равно не сможет заснуть. Бретт представил, как горит свет в его квартире, мерцает курсор на пустом экране монитора и открытая балконная дверь продолжает гостеприимно впускать в спальню очередные комариные полчища.
Дженни спала спокойно, расслабившись после пережитого ночного кошмара, и Бретт все равно не решился бы нарушить ее сон среди ночи. Более того, ему вообще не хотелось покидать спящую Дженни не только этой ночью, но и завтра, и послезавтра. Никогда.
Глава 5
Дженни проснулась и ощутила восхитительное тепло, ласково окутывающее ее тело. Она медленно открыла глаза и не поверила им: тепло исходило от обнимавшего ее, спящего рядом мужчины. Бретт Мак-Кормик.
Что, черт возьми, произошло этой ночью? Она смутно припоминала, что ей во второй раз в жизни приснился один и тот же кошмар. Но почему рядом Бретт? Дженни залилась краской стыда. Последнее, что она помнила, был мертвый Сэз, холодеющую руку которого она держала. А что потом? Сэз превратился в Бретта? Он словно вышел к ней из ее сна. Он, умерший на ее руках, а потом возникший снова, успокаивающий и заботливо вытирающий слезы с ее лица. Неожиданно ей пришло в голову, что кусок утреннего неба, видный в открытую дверь балкона, очень далек от нее, а мирно спящий Бретт — совсем рядом. Тем не менее небо представлялось ей вполне реальным, а Бретт, которого можно было потрогать руками, казался фантомом, возникшим из ниоткуда и способным каждую минуту исчезнуть. Его дыхание было теплым и каким-то уютно-домашним, оно приятно щекотало кожу на ее виске. Одной рукой он прижимал Дженни к себе и, казалось, убаюкивал. Другая лежала поверх ее тела, как бы защищая, от нее исходили ласковые волны тепла и покоя. И… это казалось совершенно естественным. Естественно то, что Бретт находится рядом, что она лежит в его объятиях и слушает его мерное дыхание.
Привыкнув мыслить и поступать логично, Дженни понимала, что она должна сначала ущипнуть Бретта, а когда он проснется, выпихнуть его из своей постели. В случае же малейшей попытки сопротивления действовать еще более решительно. При всей благодарности к Бретту, который появился здесь именно в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась, Дженни считала, что ночевать в ее; комнате, а тем более на ее кровати, это уж чересчур. Но… Но что-то сидящее внутри, в такой глубине души, что туда было страшно заглянуть, удерживало Дженни от этого поступка, руша все ее привычные представления о жизни. Бретт вовсе не казался ей незнакомым и далеким. Боясь пошевелиться, она долго рассматривала его лицо, словно пытаясь увидеть в нем, как в зеркале, свое собственное отражение. Но как ни странно, она знала о нем больше, чем о любом другом мужчине, когда-либо появлявшемся в ее жизни.
Осторожно, чтобы не разбудить Бретта, она провела пальцами по бархатистой коже его груди и почувствовала манящую упругость мускулов. Он чуть пошевелился, и его рука оказалась напротив бедра Дженни. Она перевела взгляд обратно и вздрогнула, обнаружив, что темно-синие глаза Бретта ласкают ее своим взглядом.
— Никогда еще не спал с женщиной, — прошептал Бретт.
— Я так и думала, что ты еще невинный мальчик, верно? — ответила Дженни не без доли сарказма.
— Я сказал «спал», а не трахался. Это совершенно разные вещи, — улыбнулся Бретт. — Кажется, я знаю, что ты думаешь на этот счет.
Она снова провела пальцем по темным волоскам на его груди:
— Ну и что же, по-твоему, я думаю?
— То же, что и я.
— И от чего, позвольте спросить, такая уверенность?
— Вот от этого. — Его губы мягко, почти невесомо, как лепесток розы, падающий в траву, дотронулись до нее.
Они не торопились. Дженни и Бретт просто брали свое, благодаря судьбу, связавшую их, постигая друг друга медленно и понимая, что им некуда спешить и что вспыхнувшая в одночасье любовь принадлежит только им двоим. Это чувство было создано для них, и ни для кого больше, они это знали, и эта уверенность выплывала откуда-то из глубин каждого из них, сливаясь в единое целое.
Какой-то внутренний голос подсказывал Дженни, что она всегда знала Бретта, что они еще раз нашли друг друга, пусть в другом месте и в другом времени, но нашли, чтобы снова обрести потерянное счастье. Сама судьба дала им еще один шанс. И то, что происходило между ними сейчас, было чем-то очень важным, до самого основания изменившим все то, что происходило с ними до сих пор.
Если бы Бретту вдруг предложили резко изменить свою жизнь, он ни за что бы не согласился, но с Дженни он это сделал бы, не колеблясь ни доли мгновения. Он нежно поцеловал Дженни в губы. Она была его неотъемлемой частью. Это ощущение будоражило Бретта, зажигая в его душе незнакомый огонь настоящей, ни с чем не сравнимой любви, тысячами игл пробегая по натянутым струнам нервов. Они чувствовали, как наперегонки бьются их сердца, вздрагивают тела под прикосновением ласковых рук, смотрели в глаза друг друга, не в силах разорвать нить этого взгляда и понимая без слов все, что хотели бы прошептать их губы.
Будто яркая шаровая молния пронеслась в голове Бретта, Когда он вошел в нее и почувствовал то единение, к которому так стремились они оба. Дженни улыбалась Бретту, и слезы долгожданного счастья жемчужными капельками стекали по ее щекам. Он целовал ее в горячие губы, и его твердая плоть ласково и одновременно страстно все дальше и дальше проникала в тело Дженни, и все это сводило Бретта с ума.
Они были вместе навечно. Или им так казалось. А потом Земля сошла со своей орбиты, и горячий взрыв внезапного блаженства ожег изнутри их обоих.
— Хочешь верь, хочешь нет, — сказала Дженни несколькими минутами позже, — но, наверное, я все-таки сумасшедшая. Обычно я не занимаюсь такими вещами.
— Да? — Бретт погладил ее ногу. — И как часто развратные мужчины залезают к тебе через балкон в спальню по ночам?
— Я счастлива, Мак-Кормик, действительно счастлива.
— Я тоже.
— В таком случае я сейчас отдохну немного, а затем начнем снова.
Не открывая глаз, Бретт улыбнулся:
— Я уже напуган до смерти, мисс Франклин.
— Ха! Ты еще не представляешь, как я тебя напугаю. — Дженни притворно вздохнула.
— Догадываюсь. Я же совершенно беспомощен против комариных укусов мстительной женщины.
— Ах, мстительной? — Кажется, Дженни уже отдохнула. — Я тебе покажу, мстительной!
Она приподнялась и принялась щекотать его за левым ухом. Бретт, вскрикнув от неожиданности, пере, хватил ее руку и, изловчившись, куснул за шею до того, как она успела увернуться.
— Я, пожалуй, смогу уделить тебе еще немного своего драгоценного внимания, — продолжала она, все еще улыбаясь, и неожиданно осеклась.
Казалось, ее попытка пощекотать Бретта рывком выдернула его из состояния умиротворенной усталости. Он уже не улыбался, а совершенно серьезно смотрел на Дженни внимательным, изучающим взглядом. Откуда она знала о самом чувствительном месте на его теле?
— Кто ты, Дженни?
Такая резкая перемена в Бретте, только что безмятежно улыбающемся и вдруг заговорившем если не холодным, то деловым тоном, смутила и обидела ее. Стараясь не показывать этого, Дженни спросила:
— Слушай, принимая во внимание обстоятельства, в которых мы находимся, тебе не кажется, что об этом можно поговорить и после? — Она присела на краю кровати, немного отодвинувшись от Бретта.
— Нет, серьезно, кто ты? — В его голосе послышались требовательные нотки. — И откуда ты знаешь то, о чем не можешь знать? — Последнюю фразу Бретт произнес опять улыбаясь, но уже через силу.
— О чем ты, Бретт?
— О том самом месте, до которого ты дотронулась.
— Что с тобой, я не понимаю? — Изумленная Дженни привстала с кровати. — Про какое такое место ты говоришь? Ну хорошо, считай, что я просто догадалась.
— А моя книга?
— Что твоя книга?
— Про то, что должно происходить в конце, ты тоже догадалась?
Ей показалось, что температура в комнате упала градусов на двадцать.
— Что ты сказал?
— Я сказал: хватит со мной играть! — зло выкрикнул Бретт. Его рука больно сжала запястье Дженни. — Тебе придется сказать мне правду! Ты знаешь Кэй?
— Знаю! Ее фамилия Кэнфилд, живет в Чандлере, штат Оклахома, и я проглочу свои колготки, если вдруг окажется, что она нанялась к тебе секретаршей! Ты доволен? — Дженни не на шутку разозлилась.
Несколько мгновений назад она все еще надеялась, что Бретт ее просто поддразнивает, оставаясь все таким же мягким и любящим. Теперь будто пелена спала с глаз Дженни. «Боже праведный, и я занималась любовью с этим незнакомцем!» Одна эта нехитрая мысль, сознание того, что она так безрассудно отдалась человеку с чужими глазами, который сейчас так сурово допрашивал ее, показались ей безмерно унизительными.
Черт побери, она просто трахнулась с мужчиной, ненароком забравшимся к ней в постель! Как продажная шлюха! Как последняя тварь! Без лишних вопросов отдала свое тело соседу, даже не поинтересовавшись, не врежет ли он после этого ей по голове топором!
— Сейчас же отпусти мою руку! Слышишь, ты!
Бретт продолжал внимательно смотреть на нее, хотя теперь в его взгляде мелькнуло неподдельное удивление. Он несколько ослабил хватку, но руки ее не выпустил.
Что, черт возьми, произошло этой ночью? Она смутно припоминала, что ей во второй раз в жизни приснился один и тот же кошмар. Но почему рядом Бретт? Дженни залилась краской стыда. Последнее, что она помнила, был мертвый Сэз, холодеющую руку которого она держала. А что потом? Сэз превратился в Бретта? Он словно вышел к ней из ее сна. Он, умерший на ее руках, а потом возникший снова, успокаивающий и заботливо вытирающий слезы с ее лица. Неожиданно ей пришло в голову, что кусок утреннего неба, видный в открытую дверь балкона, очень далек от нее, а мирно спящий Бретт — совсем рядом. Тем не менее небо представлялось ей вполне реальным, а Бретт, которого можно было потрогать руками, казался фантомом, возникшим из ниоткуда и способным каждую минуту исчезнуть. Его дыхание было теплым и каким-то уютно-домашним, оно приятно щекотало кожу на ее виске. Одной рукой он прижимал Дженни к себе и, казалось, убаюкивал. Другая лежала поверх ее тела, как бы защищая, от нее исходили ласковые волны тепла и покоя. И… это казалось совершенно естественным. Естественно то, что Бретт находится рядом, что она лежит в его объятиях и слушает его мерное дыхание.
Привыкнув мыслить и поступать логично, Дженни понимала, что она должна сначала ущипнуть Бретта, а когда он проснется, выпихнуть его из своей постели. В случае же малейшей попытки сопротивления действовать еще более решительно. При всей благодарности к Бретту, который появился здесь именно в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась, Дженни считала, что ночевать в ее; комнате, а тем более на ее кровати, это уж чересчур. Но… Но что-то сидящее внутри, в такой глубине души, что туда было страшно заглянуть, удерживало Дженни от этого поступка, руша все ее привычные представления о жизни. Бретт вовсе не казался ей незнакомым и далеким. Боясь пошевелиться, она долго рассматривала его лицо, словно пытаясь увидеть в нем, как в зеркале, свое собственное отражение. Но как ни странно, она знала о нем больше, чем о любом другом мужчине, когда-либо появлявшемся в ее жизни.
Осторожно, чтобы не разбудить Бретта, она провела пальцами по бархатистой коже его груди и почувствовала манящую упругость мускулов. Он чуть пошевелился, и его рука оказалась напротив бедра Дженни. Она перевела взгляд обратно и вздрогнула, обнаружив, что темно-синие глаза Бретта ласкают ее своим взглядом.
— Никогда еще не спал с женщиной, — прошептал Бретт.
— Я так и думала, что ты еще невинный мальчик, верно? — ответила Дженни не без доли сарказма.
— Я сказал «спал», а не трахался. Это совершенно разные вещи, — улыбнулся Бретт. — Кажется, я знаю, что ты думаешь на этот счет.
Она снова провела пальцем по темным волоскам на его груди:
— Ну и что же, по-твоему, я думаю?
— То же, что и я.
— И от чего, позвольте спросить, такая уверенность?
— Вот от этого. — Его губы мягко, почти невесомо, как лепесток розы, падающий в траву, дотронулись до нее.
Они не торопились. Дженни и Бретт просто брали свое, благодаря судьбу, связавшую их, постигая друг друга медленно и понимая, что им некуда спешить и что вспыхнувшая в одночасье любовь принадлежит только им двоим. Это чувство было создано для них, и ни для кого больше, они это знали, и эта уверенность выплывала откуда-то из глубин каждого из них, сливаясь в единое целое.
Какой-то внутренний голос подсказывал Дженни, что она всегда знала Бретта, что они еще раз нашли друг друга, пусть в другом месте и в другом времени, но нашли, чтобы снова обрести потерянное счастье. Сама судьба дала им еще один шанс. И то, что происходило между ними сейчас, было чем-то очень важным, до самого основания изменившим все то, что происходило с ними до сих пор.
Если бы Бретту вдруг предложили резко изменить свою жизнь, он ни за что бы не согласился, но с Дженни он это сделал бы, не колеблясь ни доли мгновения. Он нежно поцеловал Дженни в губы. Она была его неотъемлемой частью. Это ощущение будоражило Бретта, зажигая в его душе незнакомый огонь настоящей, ни с чем не сравнимой любви, тысячами игл пробегая по натянутым струнам нервов. Они чувствовали, как наперегонки бьются их сердца, вздрагивают тела под прикосновением ласковых рук, смотрели в глаза друг друга, не в силах разорвать нить этого взгляда и понимая без слов все, что хотели бы прошептать их губы.
Будто яркая шаровая молния пронеслась в голове Бретта, Когда он вошел в нее и почувствовал то единение, к которому так стремились они оба. Дженни улыбалась Бретту, и слезы долгожданного счастья жемчужными капельками стекали по ее щекам. Он целовал ее в горячие губы, и его твердая плоть ласково и одновременно страстно все дальше и дальше проникала в тело Дженни, и все это сводило Бретта с ума.
Они были вместе навечно. Или им так казалось. А потом Земля сошла со своей орбиты, и горячий взрыв внезапного блаженства ожег изнутри их обоих.
— Хочешь верь, хочешь нет, — сказала Дженни несколькими минутами позже, — но, наверное, я все-таки сумасшедшая. Обычно я не занимаюсь такими вещами.
— Да? — Бретт погладил ее ногу. — И как часто развратные мужчины залезают к тебе через балкон в спальню по ночам?
— Я счастлива, Мак-Кормик, действительно счастлива.
— Я тоже.
— В таком случае я сейчас отдохну немного, а затем начнем снова.
Не открывая глаз, Бретт улыбнулся:
— Я уже напуган до смерти, мисс Франклин.
— Ха! Ты еще не представляешь, как я тебя напугаю. — Дженни притворно вздохнула.
— Догадываюсь. Я же совершенно беспомощен против комариных укусов мстительной женщины.
— Ах, мстительной? — Кажется, Дженни уже отдохнула. — Я тебе покажу, мстительной!
Она приподнялась и принялась щекотать его за левым ухом. Бретт, вскрикнув от неожиданности, пере, хватил ее руку и, изловчившись, куснул за шею до того, как она успела увернуться.
— Я, пожалуй, смогу уделить тебе еще немного своего драгоценного внимания, — продолжала она, все еще улыбаясь, и неожиданно осеклась.
Казалось, ее попытка пощекотать Бретта рывком выдернула его из состояния умиротворенной усталости. Он уже не улыбался, а совершенно серьезно смотрел на Дженни внимательным, изучающим взглядом. Откуда она знала о самом чувствительном месте на его теле?
— Кто ты, Дженни?
Такая резкая перемена в Бретте, только что безмятежно улыбающемся и вдруг заговорившем если не холодным, то деловым тоном, смутила и обидела ее. Стараясь не показывать этого, Дженни спросила:
— Слушай, принимая во внимание обстоятельства, в которых мы находимся, тебе не кажется, что об этом можно поговорить и после? — Она присела на краю кровати, немного отодвинувшись от Бретта.
— Нет, серьезно, кто ты? — В его голосе послышались требовательные нотки. — И откуда ты знаешь то, о чем не можешь знать? — Последнюю фразу Бретт произнес опять улыбаясь, но уже через силу.
— О чем ты, Бретт?
— О том самом месте, до которого ты дотронулась.
— Что с тобой, я не понимаю? — Изумленная Дженни привстала с кровати. — Про какое такое место ты говоришь? Ну хорошо, считай, что я просто догадалась.
— А моя книга?
— Что твоя книга?
— Про то, что должно происходить в конце, ты тоже догадалась?
Ей показалось, что температура в комнате упала градусов на двадцать.
— Что ты сказал?
— Я сказал: хватит со мной играть! — зло выкрикнул Бретт. Его рука больно сжала запястье Дженни. — Тебе придется сказать мне правду! Ты знаешь Кэй?
— Знаю! Ее фамилия Кэнфилд, живет в Чандлере, штат Оклахома, и я проглочу свои колготки, если вдруг окажется, что она нанялась к тебе секретаршей! Ты доволен? — Дженни не на шутку разозлилась.
Несколько мгновений назад она все еще надеялась, что Бретт ее просто поддразнивает, оставаясь все таким же мягким и любящим. Теперь будто пелена спала с глаз Дженни. «Боже праведный, и я занималась любовью с этим незнакомцем!» Одна эта нехитрая мысль, сознание того, что она так безрассудно отдалась человеку с чужими глазами, который сейчас так сурово допрашивал ее, показались ей безмерно унизительными.
Черт побери, она просто трахнулась с мужчиной, ненароком забравшимся к ней в постель! Как продажная шлюха! Как последняя тварь! Без лишних вопросов отдала свое тело соседу, даже не поинтересовавшись, не врежет ли он после этого ей по голове топором!
— Сейчас же отпусти мою руку! Слышишь, ты!
Бретт продолжал внимательно смотреть на нее, хотя теперь в его взгляде мелькнуло неподдельное удивление. Он несколько ослабил хватку, но руки ее не выпустил.