Страница:
как ты там? Как твое ничего? Ну, желаем счастья, здоровья... Как
здоровье?"
Однако первый звонок оказался вовсе не поздравительным.
Звонил Мурр, пытался занять денег. С деньгами у Сигизмунда было
хренововато. Чуть менее хреновато, чем у Мурра.
- Нет у меня сейчас, Мурр, - сказал Сигизмунд, чувствуя
себя последним мудаком. - Вообще почти ничего.
- Прости, что потревожил, - мягко отозвался Мурр. Голос его
звучал скорбно. - У меня тут был день рождения, потратился... Не
рассчитал.
- А у меня сегодня день рождения, - оправдался Сигизмунд.
- Сочувствую, - произнес Мурр. Сигизмунду сразу стало еще
хреновее.
- Благодарю.
- Да не за что.
Они расстались.
Так. Теперь кофе - и на работу. Светка вчера не вышла.
Сигизмунд даже звонить ей не стал. Захочет - сообразит. Если не
проявится через неделю - уволит. Собственно, он уже сейчас начал
подыскивать бухгалтера.
Сигизмунд ушел в "Морену" довольно рано. Аська с Викой еще
спали, он не стал их будить. Сегодня нарочно оставил машину в
гараже - знал, что предстоит пить.
На работе, как ни странно, настроение немного поднялось.
Прибыл боец Федор. Безмолвно и деловито извлек бутылку водки и
нехитрую закуску. Федор принадлежит к правильному психотипу.
Наверняка ходит в баню по субботам и пьет пиво, завернутый в
простыню. И вместе с шурином ездит в Пупышево рыбу ловить.
- Ну, Сигизмунд Борисович, - молвил Федор, ловко открывая
водку, - будьте здоровы! Сколько вам годков-то стукнуло?
- Тридцать семь.
- В самом, значит, соку, - неискренне сказал Федор. -
Пушкинский возраст, Болдинская осень...
- Давай лучше выпьем, - угрюмо сказал Сигизмунд. - Что
попусту языком молоть.
Заботливо дождавшись, чтобы Сигизмунд выпил вторую и как
следует прожевал закусь, Федор сообщил:
- К Сереге, к светкиному мужу заезжал. Узнать, как дела.
- Какие еще дела?
- Ну вы, шеф, даете! У вас подчиненные помирают, можно
сказать, а вы и не в курсе!
- Как помирают?
- Ну, не совсем помирают. В больнице Светка. С
кровотечением.
- А это у нее... кровотечение... это она сама... по доброй
воле? - спросил Сигизмунд, пытаясь обойти слово "аборт" и
заранее мучаясь совестью.
- Серега говорит - второй раз за три года выкидывает. Не
везет ей. Что-то у ней наперекосяк пошло.
Сигизмунд ощутил облегчение. Но тотчас же муки совести
стали глодать его с новой силой. Чему, зверь, обрадовался?
Эксплуататор. Совсем Аспиду уподобился. Это все Анахрон, небось,
пагубно влияет. Начинаешь видеть в людях винтики. И болтики.
Сигизмунд налил себе третью и, не дожидаясь Федора,
проглотил. Федор следил за ним сочувственно, с пониманием.
Поставив стопку на стол, Сигизмунд неожиданно сказал:
- А что, Федор, скисает наш тараканий бизнес.
- Надо бы Светке денег подкинуть, - задушевно молвил Федор.
- А бизнес - он да, похоже, того... Вы и сами уж, я погляжу,
руки опускаете... Расширяться нам надо, Сигизмунд Борисович, вот
что я скажу. Может, объединиться с кем? Или профиль поменять?
Скажем, солярий открыть. Пусть бы бабы лежали да загорали...
- Подкинуть-то Светке надо, - согласился Сигизмунд. - Я на
Людмилу Сергеевну, пожалуй, оформлю... Какой солярий? По
характеристикам помещения не можем... КУГИ задробит. Да и в
уставе у нас медицинские услуги не забиты.
Федор поразмыслил немного. Аккуратно разлил еще водки.
Употребил. Проговорил задумчиво:
- Я так думаю, Сигизмунд Борисович, в этой стране оттого
бардак такой, что от корней оторвались. На чем прежде Россия
стояла? На православии - это раз! На монархии - два! И на
народности - это основное!
- К чему ты все это? - изумился Сигизмунд. - Ты что, Федор,
предлагаешь мне Господа Бога в компаньоны брать? Или этого,
царя, наследника-то, которого по телевизору показывают?
"Романов, Морж и компания"?
Федор слегка обиделся.
- Я о почве говорю, Сигизмунд Борисович. При чем тут
царь... От почвы отрываться - гибель. Вот шурин у меня... - Тут
Федор слегка оживился, заблестел глазами. - Шурин-то на краю
говенного болота сидит, в Ботове, - помните, я рассказывал? Со
свинофермы в это болото говно свиное десятилетиями сливают...
Сигизмунд смутно припомнил: рассказывал что-то Федор об
идиотских похождениях шурина в свиной жиже.
- Ну так и что? Какое отношение имеет свиное болото и твой
шурин к самодержавию, православию и народности?
- К почве. К корням. Нам расширяться надо, правильно вы
говорите. Так?
- Ну, - согласился Сигизмунд.
- Ну так смотрите сами. Вы сейчас в контакте с этими
рыболовами. С прибалтами. Которые девку у вас забыли. А этот
навоз - золотое дно. У меня шурину журнальчик подарили
иностранный, худо-бедно статейку там одну перевели. В
статейке-то как раз про подобные случаи и пишется. Почему навоз
так смердит? Потому что реакция идет. Окисление. Эту реакцию
надо вовремя погасить. Тогда вони не будет, а микроэлементы
полезные все останутся. Свиное говно - оно же со страшной силой
втягивает в себя из почвы полезные ионы. Точно говорю, лесок там
возле этого свиного болота - хилый! Ничего там не водится! У
шурина корешок один есть, физик-ядерщик, он знает, как уран
обогащать. Со свиным говном тем более справится. В общем,
Сигизмунд Борисович, ежели прибалтам концентрат с ионами
толкать, а взамен они бы нам треску всякую поставляли.
Озолотимся! Дерьмо-то халявное. Ей-Богу, жалко смотреть, как
пропадает по раздолбайству нашему российскому!
- Федор, - спросил Сигизмунд, - а тебе вера православная
красть не воспрещает?
Федор не на шутку обиделся.
- Что значит - красть? Я же не цветные металлы предлагаю
толкать! Там, в области, нам еще спасибо народ скажет! Власти-то
сейчас как собаки на сене. Им только откройся про говно - хрена
что дадут разрабатывать. И сами ничего не сделают, и нам весь
бизнес на корню погубят. Шурин так предлагает. Мы там якобы
ставим дачку. Кредит какой-нибудь возьмите, слепим дом,
водопровод. Местным байку толкнем, будто артезианский колодец
бурим. Шлангами столичными прикинемся. Пока там сообразят... А
качать будем не воду, а говно из болота. Что, кому-нибудь в
голову придет, что мы говно качаем?
- Для начала, там все насторожатся, когда мы на краю этого
вонючего болота дачку ставить начнем, - заметил Сигизмунд.
- Шурин мой, между прочим, с корешком его ядерщиком, они
тоже не лыком шиты. Обкумекали это дело, пока в лесу были. Они
там на охоте были. Можно так выставить, будто лоха навороченого
кидаем.
- В роли лоха, конечно, я, - сказал Сигизмунд
полуутвердительно.
Федор отвечал уклончиво:
- В общем, ботовские хотят с этого шестьдесят процентов.
Соглашайтесь. Правда, золотое дно! Опять-таки, не левых людей в
долю берем, шурина - он все же свой.
- Я подумаю, - сказал Сигизмунд.
Они допили водку и разошлись.
Сестрицы поздравили Сигизмунда по-своему. Под громкое,
воодушевленное и фальшивое пение Аськи: "хэппи бёздей ту ю!"
Сигизмунду были преподнесены подарки. От Аськи - циклопический
разводной газовый ключ в пятнах ржавчины. Каждое пятно служило
серединой для множества розовых цветочков, намалеванных масляной
краской.
- Вот, Морж, - гордо сказал Аська. И поковыряла ножкой
паркет. - Через весь город перла, тяжеленный такой...
Умудохалась вся.
Сигизмунд лязгнул ключом.
- Это тебе, Морж, машину чинить, потому как ты у нас
автовладелец известный, - пояснила Аська. Она явно ждала бурного
восторга.
- Да он сам размером с половину моей машины, - сказал
Сигизмунд.
Аська немедленно обиделась.
- Тебе что, не нравится? Тебе не нужен? Давай заберу.
Подарю, кому нужен. Вот ты какой, Морж, говнюк. О тебе думают,
заботятся...
- Что ты, Аська. Такая вещь в хозяйстве всегда нужна.
Аська тут же воспряла духом.
- Вот я и говорю, полезный предмет, а Виктория что-то
бухтела. Говорит, фигней маешься... Про "мерседесы" с "фордами"
заливала...
Сигизмунд положил ключ на обеденный стол. Предмет своей
несообразностью вызывал ужас. Мелькнула в голове идиотская
картина: Сигизмунд передаривает этот ключ Наталье на Восьмое
Марта. Жуть-то какая.
Дождавшись, пока тема ключа иссякнет, Вика скромненько
преподнесла имениннику титанических размеров белую кружку в
форме женского торса. Спереди кружак грозно топорщился двумя
парами острых грудей. Положительно, обе сестрицы страдали
гигантоманией.
- Ой, - растроганно сказал Сигизмунд, на этот раз куда
более искренне, - спасибо. А как из этого пить?
- А ты на видное место поставь, Морж, и любуйся, -
посоветовала Аська. - И нас не забывай. Потому как скоро мы тебя
покинем.
- Куда это вы собрались? - не очень поверив, спросил
Сигизмунд.
- Я - к себе домой. А Виктория - в Рейкьявик. Вон, и билет
сегодня взяла...
- Какой билет? На какое?
- Через три дня улетаю, - пояснила Вика. И в сторону
поглядела. Как не родная.
- Погоди, Аська, погоди... - совсем растерялся Сигизмунд. -
Ну ладно, Вика - в Рейкьявик, в университет... У нее работа,
диссертация... А ты-то куда? Кто тебя гонит?
- Домой же, говорят тебе, Морж. К неоплаченным квитанциям и
прочим бытовым трудностям. - И видя, что Сигизмунд неподдельно
огорчен, добавила: - Ну Моржик, ну не убивайся ты так. Сам
подумай. Виктория свалит в Буржуинство, а я что у тебя делать
стану? Жить-поживать в суровых условиях моногамности? Ты еще
семь слоников заведи... Да ну, не куксись! В одном же городе
остаемся, телефон есть, ноги не выдернуты... пока... В гости
ходить будем друг к другу, созваниваться, перестукиваться...
А-а! - притворно заплакала Аська.
- Это ты перед своим режем так кобенься, - сердито сказал
Сигизмунд. - Видишь же, что человеку херово. Могла бы и
остаться.
- Морж! Во всем нужно соблюдать меру! Даже в греховодстве!
- назидательно изрекла Аська. И потянулась. - Чем тут с
опрокинутыми рожами сидеть, пошли лучше на Марсово поле.
- А хрена мы там забыли? - спросила Вика.
- Ну, вы и серые! Ну, дерёва! Как валенки. Комета
прилетела. Аккурат над Марсовым полем видна. С хвостом и прочими
делами. "Налетающая, как Ревность, волосатая звезда древних!"
Пошли, как раз вечер ясный. Давай, давай, Морж, пошли, не кисни.
Будь мужчиной. День рождения все-таки. Соберись! Хэппи бёздей ту
ю! Ну давай, подпевай!
Комета разочаровала. Глобально разочаровала. В начале года
газеты сулили хвостатое чудовище на полнебосклона, но потом
смущенно поведали, что погорячились ученые-то. И что не Рюрик
последним эту комету видел, а Иисус Христос. Это обстоятельство
особенно занимало воображение Аськи.
- Представляете - Иисус Христос ее видел! Это же и есть
звезда волхвов! Правильно говорят, скоро конец света.
Отыскать комету на небе оказалось делом непростым. Наконец
обратившись лицом к Троицкому мосту, обнаружили над
Петропавловской крепостью яркую белую точку, возле которой было
как будто начиркано светящимся карандашом. Осознав, что это и
есть комета, дружно завопили. И не хотелось верить, что этот
вечер - почти последний, что через три дня вся эта странная
жизнь кончится - и притом самым прозаическим образом.
В конце концов, а чего вы ожидали, Стрыйковский? Что в
обмен на фальшивый золотой вам дадут кучу настоящего серебра?
Поиграли в хипповскую коммуну - и будет. И хватит делать вид,
будто такое житье вам привычно. Довольно выдумывать свое
прошлое. Не-бывшее прошлое, к которому вы сейчас запоздало
возводите свое настоящее.
- Господи, как мне будет всего этого недоставать! - сказала
вдруг Вика.
И обхватила обоих руками.
- Пролетарии всех каст, соединяйтесь, ура-а! - визгливо
закричала Аська. - Блин, Виктория, немедленно заткнись, не то я
разревусь! Пошли лучше вокруг Вечного Огня прыгать.
Эта инициатива не встретила поддержки. Сигизмунд вдруг
вспомнил, что именно здесь его принимали в пионеры. Аська
бросила его с Викторией и убежала прыгать к Огню в одиночку.
От Вечного Огня доносились бессвязные выкрики:
- Я, фамилия-имя, вступая в ряды Всесоюзной... греховодной
организации... Ой, Ладо-Дид-Ладо!.. Перед лицом бессмертного
Будды... Сансара-Сансара!.. Торжественно и непреклонно обещаю,
блин!.. следовать за путеводной звездой... Так вперед, за
цыганской звездой кочевой!..
- Что-то Анастасия распереживалась, - вполголоса сказала
Сигизмунду Вика.
- А ты? - спросил Сигизмунд.
Вика пожала плечами и отвернулась.
Возвращались домой около часа ночи - раскисшие от
собственной сентиментальности. Остановились у арки.
- Ну, бывай, Морж. Расти большой. Не забывай водить на
водопой семь слоников.
- А вы куда? - растерянно спросил Сигизмунд. - Заночевали
бы. Довезти я вас не смогу - выпил, на тачку денег нет... Вы
что, пешком решили?
- Да нет, - пояснила Аська, - мы здесь, по соседству.
- Что - в гости, что ли, собрались?
- Ну...
- Куда вас в гости в такое время-то несет? Приличные люди
спят уже.
- Обыватель ты, Морж. Мещанин. Кто тебе сказал, что мы к
приличным людям идем? Да мы сами неприличные. А там хипье живет
позлей тебя. Да ты их видел, они к Вике приходили, на научные
темы разговаривали...
- Не помню я, - сказал Сигизмунд недовольно. - Не помню я
никого.
- Ну и не помни. Иди лучше спать. Мы тебя любим, Морж.
Ну-ка, Виктория, раз, два...
И сестрицы дружно чмокнули его в обе щеки, запачкав
помадой.
Вот и закончился день рождения. Тридцать семь. Назойливо
вертелся в глазах заголовок газетного интервью с известным
актером: "...В КОНЦЕ ЖИЗНИ МЫ ВСЕГДА ОКАЗЫВАЕМСЯ У РАЗБИТОГО
КОРЫТА". Осень, блин, Болдинская... А Наталья сегодня не
позвонила. То ли забыла, то ли не дозвонилась. Почему-то стало
даже обидно. Чуть-чуть.
Сигизмунд закурил. Кобель, преданно лежавший под столом,
переместил морду на хозяйский тапок. Вздохнул. Сочувствует,
скотинка. Не такой уж это плохой кобель. Сигизмунд наклонился и
погладил собаку.
Да, кончился праздник. Быстро, оказывается, привык к
приключениям. Лантхильда с ее тайной, Аспид и жутковатые
откровения Федора Никифоровича, невозможные и радостные
отношения с сестрицами... И вот все оборвалось и, похоже,
навсегда.
Впереди провиделось будущее, серое и безотрадное, как
старый, брошенный на стройке ватник. "Морена" неудержимо
разорялась. Надвигалось одиночество, все более властно поднимало
голову безденежье. Сигизмунд чувствовал себя опустошенным. И
заполнить эту пустоту было нечем.
Ярополк? Но когда он вырастет и станет мужчиной, Сигизмунд
будет уже стариком.
Да, праздник ушел. Расточился. Отныне Сигизмунд остается
один на один с кобелем и "хозяйством" - бессмысленным, зловещим.
Хотелось повеситься от тоски.
Кобель неожиданно встал и, горбясь, безмолвно отошел
подальше. Заполз под табуретку. Улегся, положив морду на лапы и
поглядывая жалобными глазами.
Ну вот, кобель - и тот захандрил. Хотя вообще-то пес особой
душевной чуткостью не отличался и на настроения хозяина обычно
не реагировал.
В доме стояла звенящая тишина. Лишь где-то за окном,
вдалеке, завывала сигнализация на чьей-то машине.
Неожиданно совсем рядом что-то обрушилось. Показалось - за
стеной.
Сигизмунд вздрогнул. Кобель пулей вылетел из-под табуретки
и зашелся яростным лаем.
Следом за собакой Сигизмунд вышел в коридор. Пес надрывался
под закрытой дверью "светелки". Но и без этого Сигизмунду было
ясно, что что-то в квартире изменилось.
Он больше не был один. Там, за дверью, кто-то ждал.
Леденящий страх сковал Сигизмунда. Ранящими стеклянными
осколками падали мысли - одна ужаснее другой. НЕЖИТЬ! Правильно
мать говорила! Глаза белые... Ушла под землю, вернулась, когда
позвали... Ну конечно, "светелка"! Там лунница с нее осталась.
Кобель вдруг лег на брюхо и замолчал. За дверью царила
мертвая тишина.
Потом - быстрые, легкие шаги. И снова тишина.
Сигизмунд нащупал тяжеленный газовый ключ. Закусил губу,
чтобы не завопить от страха. Прислушался.
Тишина.
Потом - протяжный звон, будто струна запела. И вслед за
этим кто-то стал осторожно скрестись в дверь.
Сигизмунд понял, что еще немного - и он просто умрет.
Набравшись сил, позвал еле слышно:
- Лантхильд?
Молчание было ему ответом.
Сигизмунд неожиданно заорал дурным голосом и рванул дверь
на себя.
И еле успел отшатнуться!
Сознание зафиксировало ужасное, залитое кровью лицо
огромного мужика, волосатого, как йети. Над головой Сигизмунда
взметнулось что-то сверкающее.
Спасибо тренажерной молодости - откуда что взялось? -
Сигизмунд успел блокировать падающую с потолка молнию разводным
газовым ключом. Нестерпимое пение металла и сноп искр,
брызнувших прямо в лицо, заставили Сигизмунда зажмуриться. Но
только на миг.
С ужасным ревом откуда-то из темного угла поднялся
исполинский зверь. Испуская низкое горловое рычание, он
обрушился на йети, впился когтями ему в шею и щеки и вместе с
ним опрокинулся на спину. Молния выпала из руки йети, описала в
воздухе сверкающую дугу, вонзилась в паркет и низко загудела,
как шмель.
Сигизмунд стоял, тяжело дыша и держа ключ в обеих руках.
Оба чудовища боролись на полу. Их огромные ноги, дергаясь в
воздухе, то и дело с силой били по шкафу. Шкаф трещал и грозил
повалиться.
Наконец зверь оседлал поверженного йети и, поставив локти
возле ушей упавшего, пригвоздил его к полу. Йети бился и орал:
- Хири ут! Хири ут!!!.. Ик'м ин замма вальхаллам! Ик'м ин
химинам! Хири ут!
- Ни-ии, нии!.. - твердил зверь.
Сигизмунд медленно опустил разводной ключ, коснувшись им
пола.
И тут он увидел наконец, ЧТО именно, покачиваясь, застряло
между паркетин.
Это был длинный тяжелый меч. Не двуручник, но достаточно
длинный.
Чудовища, лежа друг на друге, хрипло переводили дыхание.
- Ик'м ин замма вальхаллам, - потерянно повторял йети,
мотая лохматой башкой.
- Нии, ни-ии, - уговаривал зверь. - Афлет имма
Сигизмунд выронил ключ.
Оба чудища обернулись на звук, закопошились на полу и
встали на ноги.
Оказались огромного роста, широченные в плечах. Сигизмунд -
и сам не маленький - рядом с ними вдруг почувствовал себя
недомерком. Может быть, даже и не в росте дело. От пришельцев
веяло дикой, первобытной силой. Не привыкли они съеживаться,
утрамбовываться.
Ножищи в чунях с ременной оплеткой. Сорок пятого размера
чуни-то, не меньше.
Чего им надо? Откуда они взялись? Чего хотят? И, главное,
как от них избавиться?
Блин, ведь убить могли! Ведь действительно убить могли.
Сигизмунда запоздало затрясло.
Мужики стояли молча и неподвижно. Может, за Лантхильдой
пришли? Или мстить?
Долгополые рубахи навыпуск. У одного - безрукавка мехом
наружу. Пояса с бляхами на все брюхо. Ножи.
А морды-то, морды! Один наискось пятерней рожу кровью
вымазал. Рука оцарапана - вон, на пол капает.
Глаза светлые, водянистые. Туповатые как будто. И
холодные-холодные. Убьют - и не поймут.
Тот, что с перемазанной рожей, - рыжеватый. Коты такими
рыжеватыми бывают.
У второго патлы как солома. Как грязная солома. Давно не
мытая и, видимо, давно не чесаная.
- Вы что, мужики? - немеющими губами пробормотал Сигизмунд.
- Нет здесь ее... Исчезла... Не моя вина...
И осекся, чувствуя, что лепечет и вообще выглядит жалко.
А мужики продолжали сверлить его испытующими взорами.
Сигизмунд собрался с духом, подавил неуместную дрожь и
рявкнул:
- Эй, вы! Лантхильд - хвор?
Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее
изумление. Можно подумать, только что у них на глазах обезьяна
заговорила по-человечески.
Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:
- Лантхильд ист ин замма хузам.
И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.
Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.
И снова наступило тягостное молчание.
Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности,
вернулась к Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал
себя в осаде. Анахрон осадил его в его же собственном доме.
Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду?
Пока не поздно, надо перехватить инициативу. Нам бы ночь
простоять, а утром - звонить Никифоровичу. И отгружать
перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну
Шульце или Шутце - как его - в Боливию "молнию" отбивает. Мол,
приезжай, партайгеноссе, на этот раз твоих принесло. Арийцев с
лошадиными мордами.
И в задницу всех! И звездец!
Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с
соломенными волосами и рыкнул:
- Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид!
Анахрон! Хрен вам всем!
Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость.
Просветлел даже. Молвил неспешно, действуя по тому же принципу,
что Сигизмунд:
- Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! - И, подумав,
добавил еще несколько ключевых слов: - Ого! Озо! Фидвор фоньос!
Гизарнис карахо!
И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.
Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то
реагировать. Иначе ночь не продержаться.
Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:
- Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им
генеральный директор! Господи, мужики, как мне хреново...
Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот -
жуткая кровавая маска - виновато помаргивает. И глаза у него
голубые и раздолбайские.
Ночь. Конец XX века. Центр Санкт-Петербурга. Комната. В
паркетном полу торчит меч. Рядом валяется газовый разводной ключ
в розовых цветочках. Неподвижно стоят три патлатых мужика и тупо
пялятся друг на друга. Словеса бессвязные выкрикивают.
Вечно вы, Сигизмунд Борисович, в какую-нибудь идиотскую
историю влипаете! А другие в это время спят. Или эротический
канал по евровидению смотрят.
Сигизмунд обратился к рыжеволосому вполне дружески:
- Зу ис Вавила.
Не узнать его было невозможно. Вавила до смешного был похож
на карикатурные изображения, созданные во множестве Лантхильдой.
Тот сперва растерялся, но потом просиял. Стал что-то
многословно объяснять. На меч показывал, на разводной ключ. Мол,
уж прости, земеля, так уж вышло... С кем не бывает - ошибся...
Сигизмунд махнул рукой:
- Идемте чай пить.
А у самого в голове опять мелькнуло: только бы ночь
продержаться.
Современный стереотип поведения - Hello, Bob! How are you?
A drink? - с этими парнями явно не проходил. Препровожденные
Сигизмундом на кухню, остановились. Видно было, что табуретки
чем-то страшно поразили их воображение.
Сигизмунд показал им, чтобы сели. Те осторожно устроились,
Вавила - видимо, от застенчивости - на самый краешек. Как и
следовало ожидать, кувырнулся. Хмурясь, поднялся на ноги.
Видимо, счел, что над ним подшутили. Посмешищем сделать
захотели, за плачевную ошибку отомстить.
Сигизмунд поспешно усадил Вавилу в свое кресло. Чтобы не
зарезал.
Вошел кобель. Боязливо обнюхал чуни. Тихонько порычал на
Вавилу.
- Хундила, - поведал Вавила Сигизмунду. И глазами спросил
хозяина: можно ли настырной хундиле пенделя дать?
Сигизмунд потрепал пса за уши.
- Миина хундила, - пояснил он.
Вавила с сомнением поглядел на животное. Затем разразился
чинной неспешной, но очень многословной речью. "Хундсы" в речи
мелькали часто. Видать, немало славных хундсов повидал на своем
веку Вавила.
Когда тот замолчал, заговорил брат Лантхильды. Вамба его,
кажется, зовут.
Вамба высказывался в том смысле, что безмерно много
хундсов, свирепых и славных, обитают вкруг аттилиного хуза. И не
такие это ублюдки, что при Вавиле трутся, объедками питаясь, а
предивные хундсы. И знал бы Вамба, что в дому сигисмундсовом
хундсы потребны, пригнал бы целую стаю.
Все это излагалось не только пространными речами, но также
с помощью жестов, обильного и разнообразного звукоподражания и
великого количества выразительных гримас.
Сигизмунд слушал и смертно тосковал. Ничего, до рассвета
осталось недолго. Скоро можно будет озофонировать Никифоровичу о
прибытии геноносцев. Быков, так сказать, производителей.
Испив чаю, гости оставили наконец свою угнетающую чинность.
Порывались что-то рассказывать Сигизмунду. Пришельцев буквально
распирало от желания общаться. Сигизмунд страшно уставал от
бесед на незнакомых языках. Чем бы их таким занять?
И тут его осенило. Он принес из комнаты и выложил перед
гостями лантхильдины рисунки.
Результат превзошел все ожидания. Сперва обе головы -
желтоволосая и рыжеволосая - сблизились и зависли над рисунком.
Потом раздался оглушительный хохот. Вамба подхватил рисунок,
Вавила начал вырывать листок у него из рук. Помяли. Оба
наперебой тыкали в листок пальцами и что-то бурно объясняли
Сигизмунду.
Они не только узнали себя. Они стремились поведать как
можно больше подробностей того инцидента, что послужил сюжетом
для лантхильдиного опуса.
Сигизмунд смотрел на них с кислой улыбкой.
Остальные рисунки им тоже понравились. Вамба с
удовольствием объяснял что-то про хуз, про аттилу.
Затем Вамба отложил рисунки в сторону, сделался снова очень
серьезным, встал и потянулся к ножу.
Сигизмунд оцепенел. Ну, всё! Теперь главное - не заорать.
Почему-то не хотелось, чтобы в трусости его уличили.
Видать, обидело что-то Вамбу. Может, в рисунке?..
Вамба снял с пояса кинжал в ножнах, придал лицу суровость и
на обеих ладонях протянул кинжал Сигизмунду.
Сигизмунд немного подумал. Сказал:
- Спасибо.
Принял кинжал. Пояса не было. Куда цеплять-то? Покрутил в
руках. Вытащил наполовину. Вамба одобрительно закивал. Они с
Вавилой внимательно наблюдали за Сигизмундом.
здоровье?"
Однако первый звонок оказался вовсе не поздравительным.
Звонил Мурр, пытался занять денег. С деньгами у Сигизмунда было
хренововато. Чуть менее хреновато, чем у Мурра.
- Нет у меня сейчас, Мурр, - сказал Сигизмунд, чувствуя
себя последним мудаком. - Вообще почти ничего.
- Прости, что потревожил, - мягко отозвался Мурр. Голос его
звучал скорбно. - У меня тут был день рождения, потратился... Не
рассчитал.
- А у меня сегодня день рождения, - оправдался Сигизмунд.
- Сочувствую, - произнес Мурр. Сигизмунду сразу стало еще
хреновее.
- Благодарю.
- Да не за что.
Они расстались.
Так. Теперь кофе - и на работу. Светка вчера не вышла.
Сигизмунд даже звонить ей не стал. Захочет - сообразит. Если не
проявится через неделю - уволит. Собственно, он уже сейчас начал
подыскивать бухгалтера.
Сигизмунд ушел в "Морену" довольно рано. Аська с Викой еще
спали, он не стал их будить. Сегодня нарочно оставил машину в
гараже - знал, что предстоит пить.
На работе, как ни странно, настроение немного поднялось.
Прибыл боец Федор. Безмолвно и деловито извлек бутылку водки и
нехитрую закуску. Федор принадлежит к правильному психотипу.
Наверняка ходит в баню по субботам и пьет пиво, завернутый в
простыню. И вместе с шурином ездит в Пупышево рыбу ловить.
- Ну, Сигизмунд Борисович, - молвил Федор, ловко открывая
водку, - будьте здоровы! Сколько вам годков-то стукнуло?
- Тридцать семь.
- В самом, значит, соку, - неискренне сказал Федор. -
Пушкинский возраст, Болдинская осень...
- Давай лучше выпьем, - угрюмо сказал Сигизмунд. - Что
попусту языком молоть.
Заботливо дождавшись, чтобы Сигизмунд выпил вторую и как
следует прожевал закусь, Федор сообщил:
- К Сереге, к светкиному мужу заезжал. Узнать, как дела.
- Какие еще дела?
- Ну вы, шеф, даете! У вас подчиненные помирают, можно
сказать, а вы и не в курсе!
- Как помирают?
- Ну, не совсем помирают. В больнице Светка. С
кровотечением.
- А это у нее... кровотечение... это она сама... по доброй
воле? - спросил Сигизмунд, пытаясь обойти слово "аборт" и
заранее мучаясь совестью.
- Серега говорит - второй раз за три года выкидывает. Не
везет ей. Что-то у ней наперекосяк пошло.
Сигизмунд ощутил облегчение. Но тотчас же муки совести
стали глодать его с новой силой. Чему, зверь, обрадовался?
Эксплуататор. Совсем Аспиду уподобился. Это все Анахрон, небось,
пагубно влияет. Начинаешь видеть в людях винтики. И болтики.
Сигизмунд налил себе третью и, не дожидаясь Федора,
проглотил. Федор следил за ним сочувственно, с пониманием.
Поставив стопку на стол, Сигизмунд неожиданно сказал:
- А что, Федор, скисает наш тараканий бизнес.
- Надо бы Светке денег подкинуть, - задушевно молвил Федор.
- А бизнес - он да, похоже, того... Вы и сами уж, я погляжу,
руки опускаете... Расширяться нам надо, Сигизмунд Борисович, вот
что я скажу. Может, объединиться с кем? Или профиль поменять?
Скажем, солярий открыть. Пусть бы бабы лежали да загорали...
- Подкинуть-то Светке надо, - согласился Сигизмунд. - Я на
Людмилу Сергеевну, пожалуй, оформлю... Какой солярий? По
характеристикам помещения не можем... КУГИ задробит. Да и в
уставе у нас медицинские услуги не забиты.
Федор поразмыслил немного. Аккуратно разлил еще водки.
Употребил. Проговорил задумчиво:
- Я так думаю, Сигизмунд Борисович, в этой стране оттого
бардак такой, что от корней оторвались. На чем прежде Россия
стояла? На православии - это раз! На монархии - два! И на
народности - это основное!
- К чему ты все это? - изумился Сигизмунд. - Ты что, Федор,
предлагаешь мне Господа Бога в компаньоны брать? Или этого,
царя, наследника-то, которого по телевизору показывают?
"Романов, Морж и компания"?
Федор слегка обиделся.
- Я о почве говорю, Сигизмунд Борисович. При чем тут
царь... От почвы отрываться - гибель. Вот шурин у меня... - Тут
Федор слегка оживился, заблестел глазами. - Шурин-то на краю
говенного болота сидит, в Ботове, - помните, я рассказывал? Со
свинофермы в это болото говно свиное десятилетиями сливают...
Сигизмунд смутно припомнил: рассказывал что-то Федор об
идиотских похождениях шурина в свиной жиже.
- Ну так и что? Какое отношение имеет свиное болото и твой
шурин к самодержавию, православию и народности?
- К почве. К корням. Нам расширяться надо, правильно вы
говорите. Так?
- Ну, - согласился Сигизмунд.
- Ну так смотрите сами. Вы сейчас в контакте с этими
рыболовами. С прибалтами. Которые девку у вас забыли. А этот
навоз - золотое дно. У меня шурину журнальчик подарили
иностранный, худо-бедно статейку там одну перевели. В
статейке-то как раз про подобные случаи и пишется. Почему навоз
так смердит? Потому что реакция идет. Окисление. Эту реакцию
надо вовремя погасить. Тогда вони не будет, а микроэлементы
полезные все останутся. Свиное говно - оно же со страшной силой
втягивает в себя из почвы полезные ионы. Точно говорю, лесок там
возле этого свиного болота - хилый! Ничего там не водится! У
шурина корешок один есть, физик-ядерщик, он знает, как уран
обогащать. Со свиным говном тем более справится. В общем,
Сигизмунд Борисович, ежели прибалтам концентрат с ионами
толкать, а взамен они бы нам треску всякую поставляли.
Озолотимся! Дерьмо-то халявное. Ей-Богу, жалко смотреть, как
пропадает по раздолбайству нашему российскому!
- Федор, - спросил Сигизмунд, - а тебе вера православная
красть не воспрещает?
Федор не на шутку обиделся.
- Что значит - красть? Я же не цветные металлы предлагаю
толкать! Там, в области, нам еще спасибо народ скажет! Власти-то
сейчас как собаки на сене. Им только откройся про говно - хрена
что дадут разрабатывать. И сами ничего не сделают, и нам весь
бизнес на корню погубят. Шурин так предлагает. Мы там якобы
ставим дачку. Кредит какой-нибудь возьмите, слепим дом,
водопровод. Местным байку толкнем, будто артезианский колодец
бурим. Шлангами столичными прикинемся. Пока там сообразят... А
качать будем не воду, а говно из болота. Что, кому-нибудь в
голову придет, что мы говно качаем?
- Для начала, там все насторожатся, когда мы на краю этого
вонючего болота дачку ставить начнем, - заметил Сигизмунд.
- Шурин мой, между прочим, с корешком его ядерщиком, они
тоже не лыком шиты. Обкумекали это дело, пока в лесу были. Они
там на охоте были. Можно так выставить, будто лоха навороченого
кидаем.
- В роли лоха, конечно, я, - сказал Сигизмунд
полуутвердительно.
Федор отвечал уклончиво:
- В общем, ботовские хотят с этого шестьдесят процентов.
Соглашайтесь. Правда, золотое дно! Опять-таки, не левых людей в
долю берем, шурина - он все же свой.
- Я подумаю, - сказал Сигизмунд.
Они допили водку и разошлись.
Сестрицы поздравили Сигизмунда по-своему. Под громкое,
воодушевленное и фальшивое пение Аськи: "хэппи бёздей ту ю!"
Сигизмунду были преподнесены подарки. От Аськи - циклопический
разводной газовый ключ в пятнах ржавчины. Каждое пятно служило
серединой для множества розовых цветочков, намалеванных масляной
краской.
- Вот, Морж, - гордо сказал Аська. И поковыряла ножкой
паркет. - Через весь город перла, тяжеленный такой...
Умудохалась вся.
Сигизмунд лязгнул ключом.
- Это тебе, Морж, машину чинить, потому как ты у нас
автовладелец известный, - пояснила Аська. Она явно ждала бурного
восторга.
- Да он сам размером с половину моей машины, - сказал
Сигизмунд.
Аська немедленно обиделась.
- Тебе что, не нравится? Тебе не нужен? Давай заберу.
Подарю, кому нужен. Вот ты какой, Морж, говнюк. О тебе думают,
заботятся...
- Что ты, Аська. Такая вещь в хозяйстве всегда нужна.
Аська тут же воспряла духом.
- Вот я и говорю, полезный предмет, а Виктория что-то
бухтела. Говорит, фигней маешься... Про "мерседесы" с "фордами"
заливала...
Сигизмунд положил ключ на обеденный стол. Предмет своей
несообразностью вызывал ужас. Мелькнула в голове идиотская
картина: Сигизмунд передаривает этот ключ Наталье на Восьмое
Марта. Жуть-то какая.
Дождавшись, пока тема ключа иссякнет, Вика скромненько
преподнесла имениннику титанических размеров белую кружку в
форме женского торса. Спереди кружак грозно топорщился двумя
парами острых грудей. Положительно, обе сестрицы страдали
гигантоманией.
- Ой, - растроганно сказал Сигизмунд, на этот раз куда
более искренне, - спасибо. А как из этого пить?
- А ты на видное место поставь, Морж, и любуйся, -
посоветовала Аська. - И нас не забывай. Потому как скоро мы тебя
покинем.
- Куда это вы собрались? - не очень поверив, спросил
Сигизмунд.
- Я - к себе домой. А Виктория - в Рейкьявик. Вон, и билет
сегодня взяла...
- Какой билет? На какое?
- Через три дня улетаю, - пояснила Вика. И в сторону
поглядела. Как не родная.
- Погоди, Аська, погоди... - совсем растерялся Сигизмунд. -
Ну ладно, Вика - в Рейкьявик, в университет... У нее работа,
диссертация... А ты-то куда? Кто тебя гонит?
- Домой же, говорят тебе, Морж. К неоплаченным квитанциям и
прочим бытовым трудностям. - И видя, что Сигизмунд неподдельно
огорчен, добавила: - Ну Моржик, ну не убивайся ты так. Сам
подумай. Виктория свалит в Буржуинство, а я что у тебя делать
стану? Жить-поживать в суровых условиях моногамности? Ты еще
семь слоников заведи... Да ну, не куксись! В одном же городе
остаемся, телефон есть, ноги не выдернуты... пока... В гости
ходить будем друг к другу, созваниваться, перестукиваться...
А-а! - притворно заплакала Аська.
- Это ты перед своим режем так кобенься, - сердито сказал
Сигизмунд. - Видишь же, что человеку херово. Могла бы и
остаться.
- Морж! Во всем нужно соблюдать меру! Даже в греховодстве!
- назидательно изрекла Аська. И потянулась. - Чем тут с
опрокинутыми рожами сидеть, пошли лучше на Марсово поле.
- А хрена мы там забыли? - спросила Вика.
- Ну, вы и серые! Ну, дерёва! Как валенки. Комета
прилетела. Аккурат над Марсовым полем видна. С хвостом и прочими
делами. "Налетающая, как Ревность, волосатая звезда древних!"
Пошли, как раз вечер ясный. Давай, давай, Морж, пошли, не кисни.
Будь мужчиной. День рождения все-таки. Соберись! Хэппи бёздей ту
ю! Ну давай, подпевай!
Комета разочаровала. Глобально разочаровала. В начале года
газеты сулили хвостатое чудовище на полнебосклона, но потом
смущенно поведали, что погорячились ученые-то. И что не Рюрик
последним эту комету видел, а Иисус Христос. Это обстоятельство
особенно занимало воображение Аськи.
- Представляете - Иисус Христос ее видел! Это же и есть
звезда волхвов! Правильно говорят, скоро конец света.
Отыскать комету на небе оказалось делом непростым. Наконец
обратившись лицом к Троицкому мосту, обнаружили над
Петропавловской крепостью яркую белую точку, возле которой было
как будто начиркано светящимся карандашом. Осознав, что это и
есть комета, дружно завопили. И не хотелось верить, что этот
вечер - почти последний, что через три дня вся эта странная
жизнь кончится - и притом самым прозаическим образом.
В конце концов, а чего вы ожидали, Стрыйковский? Что в
обмен на фальшивый золотой вам дадут кучу настоящего серебра?
Поиграли в хипповскую коммуну - и будет. И хватит делать вид,
будто такое житье вам привычно. Довольно выдумывать свое
прошлое. Не-бывшее прошлое, к которому вы сейчас запоздало
возводите свое настоящее.
- Господи, как мне будет всего этого недоставать! - сказала
вдруг Вика.
И обхватила обоих руками.
- Пролетарии всех каст, соединяйтесь, ура-а! - визгливо
закричала Аська. - Блин, Виктория, немедленно заткнись, не то я
разревусь! Пошли лучше вокруг Вечного Огня прыгать.
Эта инициатива не встретила поддержки. Сигизмунд вдруг
вспомнил, что именно здесь его принимали в пионеры. Аська
бросила его с Викторией и убежала прыгать к Огню в одиночку.
От Вечного Огня доносились бессвязные выкрики:
- Я, фамилия-имя, вступая в ряды Всесоюзной... греховодной
организации... Ой, Ладо-Дид-Ладо!.. Перед лицом бессмертного
Будды... Сансара-Сансара!.. Торжественно и непреклонно обещаю,
блин!.. следовать за путеводной звездой... Так вперед, за
цыганской звездой кочевой!..
- Что-то Анастасия распереживалась, - вполголоса сказала
Сигизмунду Вика.
- А ты? - спросил Сигизмунд.
Вика пожала плечами и отвернулась.
Возвращались домой около часа ночи - раскисшие от
собственной сентиментальности. Остановились у арки.
- Ну, бывай, Морж. Расти большой. Не забывай водить на
водопой семь слоников.
- А вы куда? - растерянно спросил Сигизмунд. - Заночевали
бы. Довезти я вас не смогу - выпил, на тачку денег нет... Вы
что, пешком решили?
- Да нет, - пояснила Аська, - мы здесь, по соседству.
- Что - в гости, что ли, собрались?
- Ну...
- Куда вас в гости в такое время-то несет? Приличные люди
спят уже.
- Обыватель ты, Морж. Мещанин. Кто тебе сказал, что мы к
приличным людям идем? Да мы сами неприличные. А там хипье живет
позлей тебя. Да ты их видел, они к Вике приходили, на научные
темы разговаривали...
- Не помню я, - сказал Сигизмунд недовольно. - Не помню я
никого.
- Ну и не помни. Иди лучше спать. Мы тебя любим, Морж.
Ну-ка, Виктория, раз, два...
И сестрицы дружно чмокнули его в обе щеки, запачкав
помадой.
Вот и закончился день рождения. Тридцать семь. Назойливо
вертелся в глазах заголовок газетного интервью с известным
актером: "...В КОНЦЕ ЖИЗНИ МЫ ВСЕГДА ОКАЗЫВАЕМСЯ У РАЗБИТОГО
КОРЫТА". Осень, блин, Болдинская... А Наталья сегодня не
позвонила. То ли забыла, то ли не дозвонилась. Почему-то стало
даже обидно. Чуть-чуть.
Сигизмунд закурил. Кобель, преданно лежавший под столом,
переместил морду на хозяйский тапок. Вздохнул. Сочувствует,
скотинка. Не такой уж это плохой кобель. Сигизмунд наклонился и
погладил собаку.
Да, кончился праздник. Быстро, оказывается, привык к
приключениям. Лантхильда с ее тайной, Аспид и жутковатые
откровения Федора Никифоровича, невозможные и радостные
отношения с сестрицами... И вот все оборвалось и, похоже,
навсегда.
Впереди провиделось будущее, серое и безотрадное, как
старый, брошенный на стройке ватник. "Морена" неудержимо
разорялась. Надвигалось одиночество, все более властно поднимало
голову безденежье. Сигизмунд чувствовал себя опустошенным. И
заполнить эту пустоту было нечем.
Ярополк? Но когда он вырастет и станет мужчиной, Сигизмунд
будет уже стариком.
Да, праздник ушел. Расточился. Отныне Сигизмунд остается
один на один с кобелем и "хозяйством" - бессмысленным, зловещим.
Хотелось повеситься от тоски.
Кобель неожиданно встал и, горбясь, безмолвно отошел
подальше. Заполз под табуретку. Улегся, положив морду на лапы и
поглядывая жалобными глазами.
Ну вот, кобель - и тот захандрил. Хотя вообще-то пес особой
душевной чуткостью не отличался и на настроения хозяина обычно
не реагировал.
В доме стояла звенящая тишина. Лишь где-то за окном,
вдалеке, завывала сигнализация на чьей-то машине.
Неожиданно совсем рядом что-то обрушилось. Показалось - за
стеной.
Сигизмунд вздрогнул. Кобель пулей вылетел из-под табуретки
и зашелся яростным лаем.
Следом за собакой Сигизмунд вышел в коридор. Пес надрывался
под закрытой дверью "светелки". Но и без этого Сигизмунду было
ясно, что что-то в квартире изменилось.
Он больше не был один. Там, за дверью, кто-то ждал.
Леденящий страх сковал Сигизмунда. Ранящими стеклянными
осколками падали мысли - одна ужаснее другой. НЕЖИТЬ! Правильно
мать говорила! Глаза белые... Ушла под землю, вернулась, когда
позвали... Ну конечно, "светелка"! Там лунница с нее осталась.
Кобель вдруг лег на брюхо и замолчал. За дверью царила
мертвая тишина.
Потом - быстрые, легкие шаги. И снова тишина.
Сигизмунд нащупал тяжеленный газовый ключ. Закусил губу,
чтобы не завопить от страха. Прислушался.
Тишина.
Потом - протяжный звон, будто струна запела. И вслед за
этим кто-то стал осторожно скрестись в дверь.
Сигизмунд понял, что еще немного - и он просто умрет.
Набравшись сил, позвал еле слышно:
- Лантхильд?
Молчание было ему ответом.
Сигизмунд неожиданно заорал дурным голосом и рванул дверь
на себя.
И еле успел отшатнуться!
Сознание зафиксировало ужасное, залитое кровью лицо
огромного мужика, волосатого, как йети. Над головой Сигизмунда
взметнулось что-то сверкающее.
Спасибо тренажерной молодости - откуда что взялось? -
Сигизмунд успел блокировать падающую с потолка молнию разводным
газовым ключом. Нестерпимое пение металла и сноп искр,
брызнувших прямо в лицо, заставили Сигизмунда зажмуриться. Но
только на миг.
С ужасным ревом откуда-то из темного угла поднялся
исполинский зверь. Испуская низкое горловое рычание, он
обрушился на йети, впился когтями ему в шею и щеки и вместе с
ним опрокинулся на спину. Молния выпала из руки йети, описала в
воздухе сверкающую дугу, вонзилась в паркет и низко загудела,
как шмель.
Сигизмунд стоял, тяжело дыша и держа ключ в обеих руках.
Оба чудовища боролись на полу. Их огромные ноги, дергаясь в
воздухе, то и дело с силой били по шкафу. Шкаф трещал и грозил
повалиться.
Наконец зверь оседлал поверженного йети и, поставив локти
возле ушей упавшего, пригвоздил его к полу. Йети бился и орал:
- Хири ут! Хири ут!!!.. Ик'м ин замма вальхаллам! Ик'м ин
химинам! Хири ут!
- Ни-ии, нии!.. - твердил зверь.
Сигизмунд медленно опустил разводной ключ, коснувшись им
пола.
И тут он увидел наконец, ЧТО именно, покачиваясь, застряло
между паркетин.
Это был длинный тяжелый меч. Не двуручник, но достаточно
длинный.
Чудовища, лежа друг на друге, хрипло переводили дыхание.
- Ик'м ин замма вальхаллам, - потерянно повторял йети,
мотая лохматой башкой.
- Нии, ни-ии, - уговаривал зверь. - Афлет имма
Сигизмунд выронил ключ.
Оба чудища обернулись на звук, закопошились на полу и
встали на ноги.
Оказались огромного роста, широченные в плечах. Сигизмунд -
и сам не маленький - рядом с ними вдруг почувствовал себя
недомерком. Может быть, даже и не в росте дело. От пришельцев
веяло дикой, первобытной силой. Не привыкли они съеживаться,
утрамбовываться.
Ножищи в чунях с ременной оплеткой. Сорок пятого размера
чуни-то, не меньше.
Чего им надо? Откуда они взялись? Чего хотят? И, главное,
как от них избавиться?
Блин, ведь убить могли! Ведь действительно убить могли.
Сигизмунда запоздало затрясло.
Мужики стояли молча и неподвижно. Может, за Лантхильдой
пришли? Или мстить?
Долгополые рубахи навыпуск. У одного - безрукавка мехом
наружу. Пояса с бляхами на все брюхо. Ножи.
А морды-то, морды! Один наискось пятерней рожу кровью
вымазал. Рука оцарапана - вон, на пол капает.
Глаза светлые, водянистые. Туповатые как будто. И
холодные-холодные. Убьют - и не поймут.
Тот, что с перемазанной рожей, - рыжеватый. Коты такими
рыжеватыми бывают.
У второго патлы как солома. Как грязная солома. Давно не
мытая и, видимо, давно не чесаная.
- Вы что, мужики? - немеющими губами пробормотал Сигизмунд.
- Нет здесь ее... Исчезла... Не моя вина...
И осекся, чувствуя, что лепечет и вообще выглядит жалко.
А мужики продолжали сверлить его испытующими взорами.
Сигизмунд собрался с духом, подавил неуместную дрожь и
рявкнул:
- Эй, вы! Лантхильд - хвор?
Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее
изумление. Можно подумать, только что у них на глазах обезьяна
заговорила по-человечески.
Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:
- Лантхильд ист ин замма хузам.
И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.
Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.
И снова наступило тягостное молчание.
Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности,
вернулась к Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал
себя в осаде. Анахрон осадил его в его же собственном доме.
Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду?
Пока не поздно, надо перехватить инициативу. Нам бы ночь
простоять, а утром - звонить Никифоровичу. И отгружать
перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну
Шульце или Шутце - как его - в Боливию "молнию" отбивает. Мол,
приезжай, партайгеноссе, на этот раз твоих принесло. Арийцев с
лошадиными мордами.
И в задницу всех! И звездец!
Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с
соломенными волосами и рыкнул:
- Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид!
Анахрон! Хрен вам всем!
Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость.
Просветлел даже. Молвил неспешно, действуя по тому же принципу,
что Сигизмунд:
- Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! - И, подумав,
добавил еще несколько ключевых слов: - Ого! Озо! Фидвор фоньос!
Гизарнис карахо!
И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.
Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то
реагировать. Иначе ночь не продержаться.
Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:
- Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им
генеральный директор! Господи, мужики, как мне хреново...
Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот -
жуткая кровавая маска - виновато помаргивает. И глаза у него
голубые и раздолбайские.
Ночь. Конец XX века. Центр Санкт-Петербурга. Комната. В
паркетном полу торчит меч. Рядом валяется газовый разводной ключ
в розовых цветочках. Неподвижно стоят три патлатых мужика и тупо
пялятся друг на друга. Словеса бессвязные выкрикивают.
Вечно вы, Сигизмунд Борисович, в какую-нибудь идиотскую
историю влипаете! А другие в это время спят. Или эротический
канал по евровидению смотрят.
Сигизмунд обратился к рыжеволосому вполне дружески:
- Зу ис Вавила.
Не узнать его было невозможно. Вавила до смешного был похож
на карикатурные изображения, созданные во множестве Лантхильдой.
Тот сперва растерялся, но потом просиял. Стал что-то
многословно объяснять. На меч показывал, на разводной ключ. Мол,
уж прости, земеля, так уж вышло... С кем не бывает - ошибся...
Сигизмунд махнул рукой:
- Идемте чай пить.
А у самого в голове опять мелькнуло: только бы ночь
продержаться.
Современный стереотип поведения - Hello, Bob! How are you?
A drink? - с этими парнями явно не проходил. Препровожденные
Сигизмундом на кухню, остановились. Видно было, что табуретки
чем-то страшно поразили их воображение.
Сигизмунд показал им, чтобы сели. Те осторожно устроились,
Вавила - видимо, от застенчивости - на самый краешек. Как и
следовало ожидать, кувырнулся. Хмурясь, поднялся на ноги.
Видимо, счел, что над ним подшутили. Посмешищем сделать
захотели, за плачевную ошибку отомстить.
Сигизмунд поспешно усадил Вавилу в свое кресло. Чтобы не
зарезал.
Вошел кобель. Боязливо обнюхал чуни. Тихонько порычал на
Вавилу.
- Хундила, - поведал Вавила Сигизмунду. И глазами спросил
хозяина: можно ли настырной хундиле пенделя дать?
Сигизмунд потрепал пса за уши.
- Миина хундила, - пояснил он.
Вавила с сомнением поглядел на животное. Затем разразился
чинной неспешной, но очень многословной речью. "Хундсы" в речи
мелькали часто. Видать, немало славных хундсов повидал на своем
веку Вавила.
Когда тот замолчал, заговорил брат Лантхильды. Вамба его,
кажется, зовут.
Вамба высказывался в том смысле, что безмерно много
хундсов, свирепых и славных, обитают вкруг аттилиного хуза. И не
такие это ублюдки, что при Вавиле трутся, объедками питаясь, а
предивные хундсы. И знал бы Вамба, что в дому сигисмундсовом
хундсы потребны, пригнал бы целую стаю.
Все это излагалось не только пространными речами, но также
с помощью жестов, обильного и разнообразного звукоподражания и
великого количества выразительных гримас.
Сигизмунд слушал и смертно тосковал. Ничего, до рассвета
осталось недолго. Скоро можно будет озофонировать Никифоровичу о
прибытии геноносцев. Быков, так сказать, производителей.
Испив чаю, гости оставили наконец свою угнетающую чинность.
Порывались что-то рассказывать Сигизмунду. Пришельцев буквально
распирало от желания общаться. Сигизмунд страшно уставал от
бесед на незнакомых языках. Чем бы их таким занять?
И тут его осенило. Он принес из комнаты и выложил перед
гостями лантхильдины рисунки.
Результат превзошел все ожидания. Сперва обе головы -
желтоволосая и рыжеволосая - сблизились и зависли над рисунком.
Потом раздался оглушительный хохот. Вамба подхватил рисунок,
Вавила начал вырывать листок у него из рук. Помяли. Оба
наперебой тыкали в листок пальцами и что-то бурно объясняли
Сигизмунду.
Они не только узнали себя. Они стремились поведать как
можно больше подробностей того инцидента, что послужил сюжетом
для лантхильдиного опуса.
Сигизмунд смотрел на них с кислой улыбкой.
Остальные рисунки им тоже понравились. Вамба с
удовольствием объяснял что-то про хуз, про аттилу.
Затем Вамба отложил рисунки в сторону, сделался снова очень
серьезным, встал и потянулся к ножу.
Сигизмунд оцепенел. Ну, всё! Теперь главное - не заорать.
Почему-то не хотелось, чтобы в трусости его уличили.
Видать, обидело что-то Вамбу. Может, в рисунке?..
Вамба снял с пояса кинжал в ножнах, придал лицу суровость и
на обеих ладонях протянул кинжал Сигизмунду.
Сигизмунд немного подумал. Сказал:
- Спасибо.
Принял кинжал. Пояса не было. Куда цеплять-то? Покрутил в
руках. Вытащил наполовину. Вамба одобрительно закивал. Они с
Вавилой внимательно наблюдали за Сигизмундом.