Страница:
– Слушай, Хельги, – хрипло сказал Хальдор, впервые называя барона по имени. – Беги вперед.
– А ты?
– Я сам.
Барон упрямо потянул его дальше.
– Мы все равно не успеем перебраться через стену, – сказал Хальдор. – Кто-то один должен остаться на свободе, слышишь?
Стена была уже рядом. В пыльных лопухах лежала веревочная лестница, по которой они проникли в Город. Сзади топали стражники. Судя по выкрикам, доносившимся из соседнего переулка, скоро они должны были выскочить прямо сюда.
Внезапно стена шевельнулась и медленно раскрылась, как ворота, пропускающие телегу с запряженной в нее лощадью. И в проеме этих «ворот» они увидели девочку лет девяти, черноволосую и светлоглазую, в красном платье с продольными золотыми полосами. Ее волосы были заплетены в четыре косы. Она стояла, широко расставив босые ноги и разведя в сторону руки, обращенные ладонями к стене.
– Альдис! – крикнул барон.
– Скорее, – отозвалась девочка, задыхаясь. – Я видела ваш сигнал. Я не смогу долго так держать стену.
Хальдор с силой оттолкнул от себя барона.
– Беги!
– Скорее, – повторила Альдис. Глаза ее туманились, она дрожала от наряжения, как струна.
Стражники орали уже совсем близко. Хальдор с трудом побежал к стене. Ему только казалось, что он бежит; на самом же деле он еле шел. Воздух вокруг был сухой и горячий и чересчур густой, он все время ударял по лбу и над ушами. Хальдор увидел, что барон и мастер Гисли уже скользнули в спасательную щель. Он хорошо понимал, куда ему нужно идти, продираясь сквозь плотный воздух. К ясной и чистой вертикальной полоске леса, к двум детским лицам брата и сестры. Хальдор слабо кивнул им, чтобы их успокоить – он знает, он понимает, куда ему идти. Барон дернулся, словно хотел вернуться, но кто-то удержал его. Хальдор не понял, кто именно. Он видел теперь только одно лицо брата, белое, с багровой полосой подсыхающей крови из раны над левой бровью.
Неожиданно разрыв в стене содрогнулся.
– Я не могу больше держать! – хрипло закричала Альдис. – Я не могу больше!..
Беззвучно сомкнувшись, стена ушла высоко в небо. Грязные разводы, трещины, покрывшие кирпич, лохмотья мха и расковырянной плесени – Хальдор видел их хорошо. И не было больше ничего, кроме этой глухой стены. Ни барона, ни Альдис, ни мастера Гисли. Хальдор качнулся и упал перед ней лицом вниз.
– А ты?
– Я сам.
Барон упрямо потянул его дальше.
– Мы все равно не успеем перебраться через стену, – сказал Хальдор. – Кто-то один должен остаться на свободе, слышишь?
Стена была уже рядом. В пыльных лопухах лежала веревочная лестница, по которой они проникли в Город. Сзади топали стражники. Судя по выкрикам, доносившимся из соседнего переулка, скоро они должны были выскочить прямо сюда.
Внезапно стена шевельнулась и медленно раскрылась, как ворота, пропускающие телегу с запряженной в нее лощадью. И в проеме этих «ворот» они увидели девочку лет девяти, черноволосую и светлоглазую, в красном платье с продольными золотыми полосами. Ее волосы были заплетены в четыре косы. Она стояла, широко расставив босые ноги и разведя в сторону руки, обращенные ладонями к стене.
– Альдис! – крикнул барон.
– Скорее, – отозвалась девочка, задыхаясь. – Я видела ваш сигнал. Я не смогу долго так держать стену.
Хальдор с силой оттолкнул от себя барона.
– Беги!
– Скорее, – повторила Альдис. Глаза ее туманились, она дрожала от наряжения, как струна.
Стражники орали уже совсем близко. Хальдор с трудом побежал к стене. Ему только казалось, что он бежит; на самом же деле он еле шел. Воздух вокруг был сухой и горячий и чересчур густой, он все время ударял по лбу и над ушами. Хальдор увидел, что барон и мастер Гисли уже скользнули в спасательную щель. Он хорошо понимал, куда ему нужно идти, продираясь сквозь плотный воздух. К ясной и чистой вертикальной полоске леса, к двум детским лицам брата и сестры. Хальдор слабо кивнул им, чтобы их успокоить – он знает, он понимает, куда ему идти. Барон дернулся, словно хотел вернуться, но кто-то удержал его. Хальдор не понял, кто именно. Он видел теперь только одно лицо брата, белое, с багровой полосой подсыхающей крови из раны над левой бровью.
Неожиданно разрыв в стене содрогнулся.
– Я не могу больше держать! – хрипло закричала Альдис. – Я не могу больше!..
Беззвучно сомкнувшись, стена ушла высоко в небо. Грязные разводы, трещины, покрывшие кирпич, лохмотья мха и расковырянной плесени – Хальдор видел их хорошо. И не было больше ничего, кроме этой глухой стены. Ни барона, ни Альдис, ни мастера Гисли. Хальдор качнулся и упал перед ней лицом вниз.
19.
Словно тяжелый тряпичный мяч ударил его по голове, и сил после этого не осталось. Можно сколько угодно знать, что вокруг стоит толпа непонятно галдящих оборванцев с мокрушинской окраины и разъяренных стражников, но если ты потерял много крови и собрался умирать, ты все равно останешься один во всей вселенной.
Его куда-то поволокли. Он хотел попросить, чтобы ему дали умереть спокойно, но на жалобное мычание пленника никто из стражников не отреагировал, и Хальдор снова погрузился в свой полет сквозь вечность.
Полет был оборван скоро и грубо. Хальдор с отвращением понял, что брошен на доски пола в караульном помещении – том самом, откуда они с бароном только что так блистательно вырвались. Господа стражники облили его водой и теперь с интересом смотрели сверху вниз – что дальше будет. В розовом тумане Хальдор увидел туповато-оживленную физиономию начальника мокрушинского поста. Он сидел боком на столе, покачивая ногой в сапоге. Вероятно, симпатичный мужик, вдруг ни с того, ни с сего подумал Хальдор. Он слегка завозился в грязноватой луже воды.
– Ага, живой, – радостно рявкнул симпатичный мужик и махнул кому-то рукой.
Сверху обрушилась щедрая водная лавина. Она была холодная, мешала дышать и конца ей не предвиделось. Когда Хальдор счел себя уже утонувшим, пришло спасение – ведро опустело. Он шумно перевел дыхание. Это вызвало новый приступ самодовольства у симпатаги Каскоголового.
– У меня не сдохнешь, – сообщил он.
хальдор с трудом покосился на сапог, болтавшийся слева от него. Под сапогом он обнаружил ножку стола и уцепился за нее. Подержавшись немного, он набрался мужества и сел. Каскоголовый дружески помог ему, подхватив его за шиворот.
И тут дверь поста раскрылась, и вошла женщина. Хальдор даже задохнулся. Она была прекрасна – стройная, с пышными ярко-желтыми волосами, с огромными фальшивыми рубинами в ушах, в чем-то белом, полупрозрачном, пронизанном золотыми нитями. Высокий пояс из мягкой золотистой кожи перетягивал неотразимо гибкую талию. А далее – море синих воланов и туфли. Туфли на прелестно постукивающих каблучках.
Женщина щебетала. Голос у нее был чуть хрипловатый, загадочный. Небрежно повернувшись спиной к восхищенным солдатам, она обращалась к командиру поста, называя его «милый». Он перестал качать ногой и выпустил Хальдора. Это была его жена. Он гордился ею. Она была пленительна, и все ему завидовали.
Даже умирая, Хальдор не мог не узнать это лицо – одновременно детское и порочное. Машинально он пробормотал ее имя – Раварта. Женщина, вздрогнув, прекратила щебетать и уставилась на мокрую окровавленную личность, скорчившуюся на полу возле стола. Хальдор заметил, что в ее глазах мелькнул страх. «Почему? – тупо подумал он. – Ведь ей-то нечего бояться». Раварта отвернулась от него, покусывая губу.
Произошло то, чего она постоянно опасалась: из небытия вынырнула эта тень. Хальдор. Два человека могли рассказать ее мужу правду о ее прошлом – ничтожный пьяница Гисли, если его еще не доконала белая горячка, и исчезнувший неведомо куда Хальдор. Ну, Гисли-то она быстро поставила на место, перестав с ним здороваться, и он принял это, как должное, чурбан. А Хальдор… Свалился на ее голову – грязный, растерзанный, весь в кровище… Сейчас брякнет что-нибудь, и ее жизнь, с таким трудом налаженная, опять пойдет под откос.
Но у Хальдора не было сил на то, чтобы что-либо брякнуть. Он снова закатил глаза, проваливаясь в неизвестность. Раварта поглядела на него, покачивая головой и ощущая приятную тяжесть своих серег. «Бедняга, – подумала она, – откуда ты взялся и где ты был все это время? Недалеко же ты ушел…» Она вдруг увидела его на кухне дома Гисли: молчаливо уткнувшись в тарелку, он что-то устало жует, даже не замечая, что она опять забыла посолить лапшу. Если разобраться, никто не относился к ней лучше, чем Хальдор. Муж не в счет. Муж просто не знает, кто она такая и откуда. Он-то думает, что она горничная из почтенного ремесленного дома, которая потеряла работу, сирота и т. п. А с Хальдором они одного поля ягоды. Дети городской помойки.
Только молчи, заклинающе подумала Равата, обращая свой мысленный призыв к бесчувственному Хальдору. Я все устрою, если ты будешь молчать.
Хальдор потерял точку опоры и тяжело рухнул на бок, ударившись головой о ножку стола.
– Милый, – заговорила Раварта. сверкнув улыбкой, – а это что за труп?
– А… – ответил Каскоголовый. – Скандалист один. Допрыгался. Мне показалось, что он по приметам похож на одного мерзавца, которого разыскивают… Тебе это неинтересно.
Раварте это было неинтересно. Она присела на стол рядом с ним и выдохнула ему в ухо:
– Я тебя люблю.
– Поговорим дома, хорошо?
Каскоголовый бережно отстранил ее от себя.
Она слезла со стола, деликатно стукнув по доскам пола каблучком. И тут же отдернула ногу.
– Кровь! – воскликнула она. – Тут все в кровище! Великие боги, у вас тут человек умирает!..
Она склонилась над Хальдором и порывисто перевернула его на спину. У него посинели губы. Раварта яростно посмотрела на четверых солдат, стоявших возле входа.
– Ты! – сказала она одному из них. – Живо топай, куда я скажу! – Она немного подумала: – Дровяные склад, Тупик номер 6, дом восемь. Спросишь человека по имени Торир Рыжая Бороденка. Тащи его сюда, это врач.
Солдат нерешительно посмотрел на командира. Женщина с нажимом добавила, не повышая голоса:
– Живо.
Солдат вышел. Остальные сочли за лучшее последовать его примеру. Своим верным чутьем они уловили приближение семейной сцены между командиром и его женой, а присутствовать при этом было бы излишним.
– Милый, – сказала Раварта совершенно иным голосом, как только последний из них скрылся за дверью. – Я знаю этого человека. Я только забыла, как его зовут. Он приходил иногда в наш дом, ему давали заказы. Это портной, он отлично шьет…
– Я не понимаю тебя, – сказал Каскоголовый. – Чего ты хочешь, Раварта? Это преступник, его место в…
Тонкая ладонь грациозным движением закрыла ему рот.
– Город не может разбрасываться мастерами. Давай пошлем за магистром Ордена Путеводной Нити в Дом Корпораций. Если он заплатит, отдай Хальдора ему.
– Как, ты сказала, его зовут?
Раварта слегка смутилась.
– Да, я вспомнила. Его зовут Хальдор.
– Это он. – Каскоголовый посмотрел на раненого.
– Кто – «он»?
– Тот скандалист, который при задержании ударил по голове капитана Кьетви и скрылся. За него назначена награда.
– Магистр заплатит нам больше, – уверенно сказала Раварта.
Каскоголовый задумчиво опустил голову.
– Ведь капитана все равно сейчас нет, – добавила жена. – Он и не узнает. Сходи к магистру.
– А солдаты?
– Скажешь им, что парень умер. Делов-то, – заявила Раварта, незаметно для себя сворачивая на знакомую дорожку уличного говорка. Горничные из порядочных домов так не разговаривают, и она вовремя прикусила язык. Но Каскоголовый только рассмеялся.
– Тебе нужно поменьше бывать в казарме, малышка, – сказал он.
Он слез со стола и немного потоптался над Хальдором.
– Знаешь, а ты права, – сказал он. – Загляну-ка я к магистру. Попытка не пытка, а деньги нужны.
Оставшись наедине с Хальдором, Раварта стремительно залезла в ящик стола, где, как она знала, ее муж держал флягу с чистым спиртом. Она приложила флягу к носу. «Потянет», – пробормотала она и принялась приводить Хальдора в чувство. Он тяжело застонал, недовольный и раздосадованный тем, что его опять зацепили ржавыми крючьями и поволокли неизвестно куда из сонного небытия. Но тащи его настырно, и вот снова появляется перед глазами мутный свет, потом возникают в розовом тумане темные очертания и, наконец, прорисовывается лицо необыкновенно красивой женщины. И эта женщина называет его по имени.
– Хальдор, – повторяла она, – Хальдор, это я, Раварта…
– Я узнал тебя, – ответил Хальдор. Или подумал.
– Ты только не говори никому, что мы знакомы, хорошо? – торопливо проговорила она. – Я тебя вытащу. Мне ужас как повезло, ты себе не представляешь, я ведь замужем. Сейчас придет один тип, он жуткая сволочь, но зато отличный врач. Он тебя вылечит. Я его знаю. Он у меня роды принимал.
– У тебя были дети? – хрипло шепнул Хальдор.
Раварта уложила его на полу поудобнее. Возле самых глаз он увидел белый шрам, пересекающий ее тонкое запястье. Вернее, два шрама – один толстый, грубый, второй как ниточка.
– Были, – неохотно сказала Раварта.
Он прикрыл глаза и увидел ее сидящей на низкой табуреточке перед тазом с нечищенной картошкой: босую, растрепанную, в ситцевом платьишке.
– Помнишь, как мы с тобой… начал Хальдор.
– Да лежи ты! – в сердцах прикрикнула Раварта.
Он помолчал и снова заговорил:
– Помнишь, ты хотела уйти за стену…
– Мало ли что я болтала. У меня муж теперь. Понял, дурак?
Хальдор с опаской вздохнул.
– Раварта… За стеной Лес. Там люди. Они все добрые. Дракон Лохмор. Гномы. Реки. Ты таких никогда не видела.
Глазами, полными слез, Раварта посмотрела на бредившего Хальдора и вышла, тихо притворив за собой дверь.
Его куда-то поволокли. Он хотел попросить, чтобы ему дали умереть спокойно, но на жалобное мычание пленника никто из стражников не отреагировал, и Хальдор снова погрузился в свой полет сквозь вечность.
Полет был оборван скоро и грубо. Хальдор с отвращением понял, что брошен на доски пола в караульном помещении – том самом, откуда они с бароном только что так блистательно вырвались. Господа стражники облили его водой и теперь с интересом смотрели сверху вниз – что дальше будет. В розовом тумане Хальдор увидел туповато-оживленную физиономию начальника мокрушинского поста. Он сидел боком на столе, покачивая ногой в сапоге. Вероятно, симпатичный мужик, вдруг ни с того, ни с сего подумал Хальдор. Он слегка завозился в грязноватой луже воды.
– Ага, живой, – радостно рявкнул симпатичный мужик и махнул кому-то рукой.
Сверху обрушилась щедрая водная лавина. Она была холодная, мешала дышать и конца ей не предвиделось. Когда Хальдор счел себя уже утонувшим, пришло спасение – ведро опустело. Он шумно перевел дыхание. Это вызвало новый приступ самодовольства у симпатаги Каскоголового.
– У меня не сдохнешь, – сообщил он.
хальдор с трудом покосился на сапог, болтавшийся слева от него. Под сапогом он обнаружил ножку стола и уцепился за нее. Подержавшись немного, он набрался мужества и сел. Каскоголовый дружески помог ему, подхватив его за шиворот.
И тут дверь поста раскрылась, и вошла женщина. Хальдор даже задохнулся. Она была прекрасна – стройная, с пышными ярко-желтыми волосами, с огромными фальшивыми рубинами в ушах, в чем-то белом, полупрозрачном, пронизанном золотыми нитями. Высокий пояс из мягкой золотистой кожи перетягивал неотразимо гибкую талию. А далее – море синих воланов и туфли. Туфли на прелестно постукивающих каблучках.
Женщина щебетала. Голос у нее был чуть хрипловатый, загадочный. Небрежно повернувшись спиной к восхищенным солдатам, она обращалась к командиру поста, называя его «милый». Он перестал качать ногой и выпустил Хальдора. Это была его жена. Он гордился ею. Она была пленительна, и все ему завидовали.
Даже умирая, Хальдор не мог не узнать это лицо – одновременно детское и порочное. Машинально он пробормотал ее имя – Раварта. Женщина, вздрогнув, прекратила щебетать и уставилась на мокрую окровавленную личность, скорчившуюся на полу возле стола. Хальдор заметил, что в ее глазах мелькнул страх. «Почему? – тупо подумал он. – Ведь ей-то нечего бояться». Раварта отвернулась от него, покусывая губу.
Произошло то, чего она постоянно опасалась: из небытия вынырнула эта тень. Хальдор. Два человека могли рассказать ее мужу правду о ее прошлом – ничтожный пьяница Гисли, если его еще не доконала белая горячка, и исчезнувший неведомо куда Хальдор. Ну, Гисли-то она быстро поставила на место, перестав с ним здороваться, и он принял это, как должное, чурбан. А Хальдор… Свалился на ее голову – грязный, растерзанный, весь в кровище… Сейчас брякнет что-нибудь, и ее жизнь, с таким трудом налаженная, опять пойдет под откос.
Но у Хальдора не было сил на то, чтобы что-либо брякнуть. Он снова закатил глаза, проваливаясь в неизвестность. Раварта поглядела на него, покачивая головой и ощущая приятную тяжесть своих серег. «Бедняга, – подумала она, – откуда ты взялся и где ты был все это время? Недалеко же ты ушел…» Она вдруг увидела его на кухне дома Гисли: молчаливо уткнувшись в тарелку, он что-то устало жует, даже не замечая, что она опять забыла посолить лапшу. Если разобраться, никто не относился к ней лучше, чем Хальдор. Муж не в счет. Муж просто не знает, кто она такая и откуда. Он-то думает, что она горничная из почтенного ремесленного дома, которая потеряла работу, сирота и т. п. А с Хальдором они одного поля ягоды. Дети городской помойки.
Только молчи, заклинающе подумала Равата, обращая свой мысленный призыв к бесчувственному Хальдору. Я все устрою, если ты будешь молчать.
Хальдор потерял точку опоры и тяжело рухнул на бок, ударившись головой о ножку стола.
– Милый, – заговорила Раварта. сверкнув улыбкой, – а это что за труп?
– А… – ответил Каскоголовый. – Скандалист один. Допрыгался. Мне показалось, что он по приметам похож на одного мерзавца, которого разыскивают… Тебе это неинтересно.
Раварте это было неинтересно. Она присела на стол рядом с ним и выдохнула ему в ухо:
– Я тебя люблю.
– Поговорим дома, хорошо?
Каскоголовый бережно отстранил ее от себя.
Она слезла со стола, деликатно стукнув по доскам пола каблучком. И тут же отдернула ногу.
– Кровь! – воскликнула она. – Тут все в кровище! Великие боги, у вас тут человек умирает!..
Она склонилась над Хальдором и порывисто перевернула его на спину. У него посинели губы. Раварта яростно посмотрела на четверых солдат, стоявших возле входа.
– Ты! – сказала она одному из них. – Живо топай, куда я скажу! – Она немного подумала: – Дровяные склад, Тупик номер 6, дом восемь. Спросишь человека по имени Торир Рыжая Бороденка. Тащи его сюда, это врач.
Солдат нерешительно посмотрел на командира. Женщина с нажимом добавила, не повышая голоса:
– Живо.
Солдат вышел. Остальные сочли за лучшее последовать его примеру. Своим верным чутьем они уловили приближение семейной сцены между командиром и его женой, а присутствовать при этом было бы излишним.
– Милый, – сказала Раварта совершенно иным голосом, как только последний из них скрылся за дверью. – Я знаю этого человека. Я только забыла, как его зовут. Он приходил иногда в наш дом, ему давали заказы. Это портной, он отлично шьет…
– Я не понимаю тебя, – сказал Каскоголовый. – Чего ты хочешь, Раварта? Это преступник, его место в…
Тонкая ладонь грациозным движением закрыла ему рот.
– Город не может разбрасываться мастерами. Давай пошлем за магистром Ордена Путеводной Нити в Дом Корпораций. Если он заплатит, отдай Хальдора ему.
– Как, ты сказала, его зовут?
Раварта слегка смутилась.
– Да, я вспомнила. Его зовут Хальдор.
– Это он. – Каскоголовый посмотрел на раненого.
– Кто – «он»?
– Тот скандалист, который при задержании ударил по голове капитана Кьетви и скрылся. За него назначена награда.
– Магистр заплатит нам больше, – уверенно сказала Раварта.
Каскоголовый задумчиво опустил голову.
– Ведь капитана все равно сейчас нет, – добавила жена. – Он и не узнает. Сходи к магистру.
– А солдаты?
– Скажешь им, что парень умер. Делов-то, – заявила Раварта, незаметно для себя сворачивая на знакомую дорожку уличного говорка. Горничные из порядочных домов так не разговаривают, и она вовремя прикусила язык. Но Каскоголовый только рассмеялся.
– Тебе нужно поменьше бывать в казарме, малышка, – сказал он.
Он слез со стола и немного потоптался над Хальдором.
– Знаешь, а ты права, – сказал он. – Загляну-ка я к магистру. Попытка не пытка, а деньги нужны.
Оставшись наедине с Хальдором, Раварта стремительно залезла в ящик стола, где, как она знала, ее муж держал флягу с чистым спиртом. Она приложила флягу к носу. «Потянет», – пробормотала она и принялась приводить Хальдора в чувство. Он тяжело застонал, недовольный и раздосадованный тем, что его опять зацепили ржавыми крючьями и поволокли неизвестно куда из сонного небытия. Но тащи его настырно, и вот снова появляется перед глазами мутный свет, потом возникают в розовом тумане темные очертания и, наконец, прорисовывается лицо необыкновенно красивой женщины. И эта женщина называет его по имени.
– Хальдор, – повторяла она, – Хальдор, это я, Раварта…
– Я узнал тебя, – ответил Хальдор. Или подумал.
– Ты только не говори никому, что мы знакомы, хорошо? – торопливо проговорила она. – Я тебя вытащу. Мне ужас как повезло, ты себе не представляешь, я ведь замужем. Сейчас придет один тип, он жуткая сволочь, но зато отличный врач. Он тебя вылечит. Я его знаю. Он у меня роды принимал.
– У тебя были дети? – хрипло шепнул Хальдор.
Раварта уложила его на полу поудобнее. Возле самых глаз он увидел белый шрам, пересекающий ее тонкое запястье. Вернее, два шрама – один толстый, грубый, второй как ниточка.
– Были, – неохотно сказала Раварта.
Он прикрыл глаза и увидел ее сидящей на низкой табуреточке перед тазом с нечищенной картошкой: босую, растрепанную, в ситцевом платьишке.
– Помнишь, как мы с тобой… начал Хальдор.
– Да лежи ты! – в сердцах прикрикнула Раварта.
Он помолчал и снова заговорил:
– Помнишь, ты хотела уйти за стену…
– Мало ли что я болтала. У меня муж теперь. Понял, дурак?
Хальдор с опаской вздохнул.
– Раварта… За стеной Лес. Там люди. Они все добрые. Дракон Лохмор. Гномы. Реки. Ты таких никогда не видела.
Глазами, полными слез, Раварта посмотрела на бредившего Хальдора и вышла, тихо притворив за собой дверь.
Часть пятая
Сид Ивовый Прут
20.
…И не было больше ничего, кроме этой глухой стены. Ни пыльных лопухов, ни грязных досок с торчащими из них ржавыми гвоздями толщиной в палец, ни этого незнакомого бледного и тощего парня в окровавленной одежде, который последние свои силы потратил на то, чтобы оттолкнуть от себя ее брата. Только эта пустота в душе и приглушенная усталостью боль – больше ничего, больше ничего.
Неудержимо подгибались колени. Теряя сознание, Альдис опустилась на землю. Губы ее посерели, глаза запали. Смертная усталость легла на ее лицо с резко выступившими скулами.
Гисли со страхом смотрел на это юное существо, наделенное властью. Стена словно поглотила остаток ее сил. Красное платье с горящими золотыми полосами бросало отсвет на ее щеки и подбородок, и золотистые искры, дробясь, мелькали в ее туго заплетенных волосах. Мастеру вдруг показалось, что девочка сейчас умрет. Он выпустил мальчишку, которого удерживал, чтобы тот не наделал глупостей, и повернулся к Хальдору.
Но Хальдора он не увидел. Полуоткрыв рот, Гисли уставился на непробиваемые булыжники, на драный мох, словно не понимая, что же такое он видит. Он не понимал. Зато понял барон. Ужас предательства коснулся его, но не успел еще раздавить, и он заметался, не зная, как избежать этого.
Он отшвырнул от себя мастера и бросился к Альдис. Прежде чем Гисли успел его остановить, он схватил ее за плечи и начал трясти. Он выкрикивал, глядя в ее безжизненные глаза и не замечая, что она его не слышит, чтобы она вставала, немедленно вставала и принималась за дело. Он ругался грязнейшими словами, которые перенял от Хальдора, так что даже мастеру Гисли стало не по себе. Альдис молчала и не шевилилась, а он несколько раз ударил ее, прежде чем Гисли успел отнять у него девочку. Губы Альдис распухли, как после слез. Мастер бережно взял ее руку в свою и, держа за запястье, обратил к барону маленькую, еще детскую ладонь Альдис. Барон невольно содрогнулся, увидев, во что превратились ее ладони – сплошной ожог, ни одного живого места. Он закрыл лицо руками и съежился, сидя на толстом слое хвои. Ему было ни хорошо, ни плохо, он словно исчез, и не хотелось продолжать жить.
Он не заметил, когда они ушли. Он просто поднял голову и увидел, что остался возле стены один. Он встал. Он знал не хуже других, что здесь нет ни входа, ни выхода, что стена эта глухая. А лестница осталась там, по ту сторону, спрятанная в грязной траве. Они так и не успели до нее добраться. Но ему нужно было что-то делать – немедленно, сию секунду. И он встал и пошел вокруг стены. Продираясь сквозь бурелом, он обошел ее лесом, в отчаянной тайной надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Ему нужно было увидеть своими глазами, что выхода нет. Изорвав одежду и исцарапав руки, он в этом убедился. И только тогда, словно дочитав страницу, он до конца понял смысл того, что с ним произошло.
Одни птицы сменились другими, и по их голосам он догадался, что наступил вечер. Стена стояла незыблемо, поросшая мелкой дрянью, повернувшись спиной к веселому празднику лета. И там, за стеной, был Хальдор.
Когда они смешивали кровь, им казалось, что это просто ритуал, игра для двух мальчишек, которым захотелось скрепить союз, как положено и запугать самих себя. Друзьями после этого они действительно не стали. Хальдор продолжал упорно говорить барону «вы» и безмолвно злился на самого себя за это. Ему намного легче было бы стать барону слугой, а не братом. Он попрежнему был таким, каким его сделала городская окраина, – нервным, злым и самолюбивым. Но пути назад не было. Кровь смешалась. И сейчас это не давало мальчику уйти.
Он покружил немного по поляне. К мукам совести прибавились муки голода и на время заглушили душевные терзания. Он порыскал в траве и нашел нетронутые плантации земляники. Ягоды росли длинные и тощие. Барон ел их, пока его не затошнило, после чего растянулся прямо на земле, подгребая под себя хвою. Мысль о том, чтобы вернуться домой, даже не пришла ему в голову. Он сам не заметил, как уснул, сжимая в кулаке еловую шишку. На загорелом запястье белела полоска – шрам от ножа.
Под утро он замерз и заворочался. В ушах у него звенела медь, как будто кто-то тихонько ударял рукояткой меча в большой гонг. Он мотнул головой, но звон не смолкал. Медь пела и пела красивым женским голосом, настойчиво, с одной и той же интонацией, раз за разом повторяя что-то, пока он не понял, наконец, что это имя. И словно обрадовавшись тому, что он догадался, певучая медь отчетливо произнесла так, чтобы не оставалось никаких сомнений: «Фейдельм…»
И он проснулся. Утро сверкало вокруг, неправдоподобно прекрасное. Солнце только-только поднялось, протискивая сильные и ласковые лучи между деревьями, и мальчик подставил им лицо. Но странный сон не отпускал его. Медное, певучее имя продолжало звучать у него в ушах.
«Фейдельм, Фейдельм…»
Фейдельм, владычица сида Ивовый Прут. Он никогда не видел ее. Но, как и все в Лесу на Северном Берегу, барон знал, что она оградила свои владения тонкой ивовой веткой, перед которой в страхе останавливались злые тролли и недобрые люди, не в силах преодолеть эту хрупкую преграду.
Фейдельм учила лесных детей – поколение за поколением они приходили к ней и навсегда запоминали ее первую и главную заповедь: «Каждый из нас заключает в себе Вселенную, подобно тому, как Вселенная заключает в себе всех нас». И когда она произносила это – каждый год, в день весеннего равноденствия, стоя среди детей на развалинах древнего святилища, хотелось сказать: «Вселенная по имени Фейдельм». Потому что так оно и было.
Она учила их книгам и музыке, оружию и тайнам лесной жизни, но прежде всего – она учила их жить в этом мире и чувствовать те нити, которые незаметно, но накрепко связали все со всем.
«Фейдельм…»
Имя встепенулось в последний раз и медленно ушло, растворяясь в тишине.
Барон встал. Ноги онемели от холода. Ничего, сейчас он пойдет и по дороге согреется. Он был уверен, что Фейдельм ждет его – настолько уверен, словно она пригласила его лично.
На душе у него внезапно посветлело. Фейдельм – мудрость и тепло, она спасет, она вытащит его из этого мрака.
Ободрав с куста неспелые еще орехи, он заглушил противное голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на затылке горячий солнечный луч.
Неудержимо подгибались колени. Теряя сознание, Альдис опустилась на землю. Губы ее посерели, глаза запали. Смертная усталость легла на ее лицо с резко выступившими скулами.
Гисли со страхом смотрел на это юное существо, наделенное властью. Стена словно поглотила остаток ее сил. Красное платье с горящими золотыми полосами бросало отсвет на ее щеки и подбородок, и золотистые искры, дробясь, мелькали в ее туго заплетенных волосах. Мастеру вдруг показалось, что девочка сейчас умрет. Он выпустил мальчишку, которого удерживал, чтобы тот не наделал глупостей, и повернулся к Хальдору.
Но Хальдора он не увидел. Полуоткрыв рот, Гисли уставился на непробиваемые булыжники, на драный мох, словно не понимая, что же такое он видит. Он не понимал. Зато понял барон. Ужас предательства коснулся его, но не успел еще раздавить, и он заметался, не зная, как избежать этого.
Он отшвырнул от себя мастера и бросился к Альдис. Прежде чем Гисли успел его остановить, он схватил ее за плечи и начал трясти. Он выкрикивал, глядя в ее безжизненные глаза и не замечая, что она его не слышит, чтобы она вставала, немедленно вставала и принималась за дело. Он ругался грязнейшими словами, которые перенял от Хальдора, так что даже мастеру Гисли стало не по себе. Альдис молчала и не шевилилась, а он несколько раз ударил ее, прежде чем Гисли успел отнять у него девочку. Губы Альдис распухли, как после слез. Мастер бережно взял ее руку в свою и, держа за запястье, обратил к барону маленькую, еще детскую ладонь Альдис. Барон невольно содрогнулся, увидев, во что превратились ее ладони – сплошной ожог, ни одного живого места. Он закрыл лицо руками и съежился, сидя на толстом слое хвои. Ему было ни хорошо, ни плохо, он словно исчез, и не хотелось продолжать жить.
Он не заметил, когда они ушли. Он просто поднял голову и увидел, что остался возле стены один. Он встал. Он знал не хуже других, что здесь нет ни входа, ни выхода, что стена эта глухая. А лестница осталась там, по ту сторону, спрятанная в грязной траве. Они так и не успели до нее добраться. Но ему нужно было что-то делать – немедленно, сию секунду. И он встал и пошел вокруг стены. Продираясь сквозь бурелом, он обошел ее лесом, в отчаянной тайной надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Ему нужно было увидеть своими глазами, что выхода нет. Изорвав одежду и исцарапав руки, он в этом убедился. И только тогда, словно дочитав страницу, он до конца понял смысл того, что с ним произошло.
Одни птицы сменились другими, и по их голосам он догадался, что наступил вечер. Стена стояла незыблемо, поросшая мелкой дрянью, повернувшись спиной к веселому празднику лета. И там, за стеной, был Хальдор.
Когда они смешивали кровь, им казалось, что это просто ритуал, игра для двух мальчишек, которым захотелось скрепить союз, как положено и запугать самих себя. Друзьями после этого они действительно не стали. Хальдор продолжал упорно говорить барону «вы» и безмолвно злился на самого себя за это. Ему намного легче было бы стать барону слугой, а не братом. Он попрежнему был таким, каким его сделала городская окраина, – нервным, злым и самолюбивым. Но пути назад не было. Кровь смешалась. И сейчас это не давало мальчику уйти.
Он покружил немного по поляне. К мукам совести прибавились муки голода и на время заглушили душевные терзания. Он порыскал в траве и нашел нетронутые плантации земляники. Ягоды росли длинные и тощие. Барон ел их, пока его не затошнило, после чего растянулся прямо на земле, подгребая под себя хвою. Мысль о том, чтобы вернуться домой, даже не пришла ему в голову. Он сам не заметил, как уснул, сжимая в кулаке еловую шишку. На загорелом запястье белела полоска – шрам от ножа.
Под утро он замерз и заворочался. В ушах у него звенела медь, как будто кто-то тихонько ударял рукояткой меча в большой гонг. Он мотнул головой, но звон не смолкал. Медь пела и пела красивым женским голосом, настойчиво, с одной и той же интонацией, раз за разом повторяя что-то, пока он не понял, наконец, что это имя. И словно обрадовавшись тому, что он догадался, певучая медь отчетливо произнесла так, чтобы не оставалось никаких сомнений: «Фейдельм…»
И он проснулся. Утро сверкало вокруг, неправдоподобно прекрасное. Солнце только-только поднялось, протискивая сильные и ласковые лучи между деревьями, и мальчик подставил им лицо. Но странный сон не отпускал его. Медное, певучее имя продолжало звучать у него в ушах.
«Фейдельм, Фейдельм…»
Фейдельм, владычица сида Ивовый Прут. Он никогда не видел ее. Но, как и все в Лесу на Северном Берегу, барон знал, что она оградила свои владения тонкой ивовой веткой, перед которой в страхе останавливались злые тролли и недобрые люди, не в силах преодолеть эту хрупкую преграду.
Фейдельм учила лесных детей – поколение за поколением они приходили к ней и навсегда запоминали ее первую и главную заповедь: «Каждый из нас заключает в себе Вселенную, подобно тому, как Вселенная заключает в себе всех нас». И когда она произносила это – каждый год, в день весеннего равноденствия, стоя среди детей на развалинах древнего святилища, хотелось сказать: «Вселенная по имени Фейдельм». Потому что так оно и было.
Она учила их книгам и музыке, оружию и тайнам лесной жизни, но прежде всего – она учила их жить в этом мире и чувствовать те нити, которые незаметно, но накрепко связали все со всем.
«Фейдельм…»
Имя встепенулось в последний раз и медленно ушло, растворяясь в тишине.
Барон встал. Ноги онемели от холода. Ничего, сейчас он пойдет и по дороге согреется. Он был уверен, что Фейдельм ждет его – настолько уверен, словно она пригласила его лично.
На душе у него внезапно посветлело. Фейдельм – мудрость и тепло, она спасет, она вытащит его из этого мрака.
Ободрав с куста неспелые еще орехи, он заглушил противное голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на затылке горячий солнечный луч.
21.
Зеленые холмы, щедро поросшие травой и кустами, перекрывали один другой, и горизонт казался подвижным. Иногда среди холмов синими пятнами мелькали незабудки – там, в низинках, собиралась вода. Над холмами ласково и сильно светило солнце северного лета.
В душе барона почему-то начала расти тревога. Он видел уже впереди цель своего пути – сид Ивовый Прут. И чем ближе он подходил. тем страшнее ему становилось.
Трава до пояса вымочила его росой. В сандалиях хлюпало. Низины одуряюще пахли белыми цветами. Барон собрал все свое мужество и, продираясь через сплетающиеся травы. поднялся на холм.
И остановился, щуря серые глаза.
На разбросанных каменных плитах с полустертыми надписями, на корягах, прямо на траве, с удобствами и без, располагались жители Леса. Он не ожидал увидеть здесь такое количество зрителей. Он ощутил толчок крови – мягкий, но очень настойчивый и сильный, в глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело, словно по струне повели бесконечным смычком.
Так вот оно что! Фейдельм и не собиралась спасать его. Великий Один, разве можно спасти человека от его собственных поступков!
Он заставил себя осмотреться по сторонам. Сам сид был слева – знаменитый прут ивы белел на фоне яркой зелени, словно ниточка. На холмах буйствовала трава середины лета. Единственное дерево – дуб – вцепилось в склон, и треснувшая ветка, мощная, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на перекрученных канатах древесины. Барон прижался спиной к теплой, еле заметно вздыхающей коре, и на мгновение ему стало легче.
На холме собрались все, кого он знал с детства и о ком только слышал. Здесь были тролли, непривычно серьезные, старательно соблюдающие правила хорошего тона, – Длинная Ветка с одной, зато огромной плоской ногой; Форайрэ, известный своей глупостью, одетый в клетчатую юбку и моргавший всеми тремя глазами; долговязый белобрысый Алунд с красными глазками-щелками, толстяк Тефлон, рыжеволосый и с бородавкой на носу. Рядом примостился старый трухлявый пень, к которому они изредка обращались с вопросами, именуя его «Шамот».
Гномы, успевшие перессориться друг с другом и с целым светом, расположились довольно плотной компанией, но так, чтобы их глаза не видели друг друга. Лоэгайрэ попытался пристроить у себя на голове недавно украденную фуражку с блестящим украшением на лбу, напоминающим краба. Барон заметил Лохмора, тесно прижавшегося боком к ноге смуглого охотника. Оба они стояли несколько в стороне.
Она появилась словно ниоткуда. Тролли расступились, пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая худенькая девушка с прямыми плечами. Ослепительно белое платье падало до самой земли, скрывая ноги, но почему-то сразу становилось ясно, что девушка идет босиком. Руки ее уже покрылись золотистым загаром и были почти одного цвета с берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя и украшенными бисером, бахромой и кусочками меха. Две золотисто-рыжих косы были уложены вокруг ушей, как бараньи рога, а третья падала на спину, перевязанная золотой ниткой.
Она подняла глаза, казавшиеся черными в тени ресниц, и взглянула на солнце, не щурясь. Мальчик увидел, что они стали ярко-зелеными, редкого цвета болотной травы. Он не смог бы описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял, красива ли она.
Фейдельм тихо, грустно смотрела на него, и он сжался, опустив голову. Он вдруг вспомнил, как Хальдор боялся его доброты и как он не понимал тогда, что можно бояться тех, кто не желает тебе зла.
Фейдельм спросила негромко, но так, что услышали все:
– Ты – барон Хельги из Веселой Стражи?
– Да, – сказал барон.
Она еще раз посмотрела на него, словно выискивая с нем сходство с кем-то знакомым, и он вспомнил, что Фейдельм воспитала его мать. Это было уже невыносимо – думать о родителях, и он бы заревел в три ручья, если бы она не заговорила снова:
– Во все века в Лесу существовал запрет – запрет на Светлый Город. Никто из нас не должен приближаться к стене, а уж тем более – перебираться через нее.
– Мне же никто не говорил! – крикнул барон и тут же замолчал.
Фейдельм спокойно продолжала:
– Я не знаю, каким образом в Лесу оказался человек из Светлого Города. Этого быть не должно. Ничего хорошего прийти к нам оттуда не могло. Я не хочу никого наказывать. Я не для того просила вас собраться, друзья мои. Мне нужен ваш совет. Этот мальчик стал братом Хальдору из Светлого Города, он пошел с ним вместе за стену и бросил его там раненого, когда они пытались выбраться обратно. Я считаю, что он принес на Северный Берег зло, и на чью голову оно теперь обрушится – неизвестно.
Барон почувствовал, что от страха у него немеют руки. Он стоял, откинув голову и касаясь дерева макушкой, и почти не дышал. Небо висело над ним совсем низко, и облака проплывали так, что до них, казалось, можно дотянуться.
Лоэгайрэ с чувством произнес:
– Барон – умный, добрый мальчик… Я хорошо знаю его родителей, тоже очень приличные люди…
Тролль Форайрэ пробасил:
– Что же теперь делать с этим Светлым Городом?
Видимо, вопрос о Городе волновал многих, потому что собрание зашумело, позабыв на время о бароне.
– Стереть с лица земли! – пискнул трухлявый Шамот, и все почему-то засмеялись.
Дождавшись тишины, Фейдельм сказала:
– Здесь, на Северном Берегу, граница между нашим миром и миром параллельным очень долго колебалась. Светлый Город был построен людьми того мира, много столетий назад. Когда граница сместилась, Город оказался у нас. Он замуровал сам себя, отгородившись от Леса, потому что его обитатели унаследовали от своих предков страх перед нами. Там, за стеной, они продолжали жить по своим законам. И поэтому все, что может дать нам Светлый Город, – это зло.
Повисла пауза. Тролль Длинная Ветка агрессивно сказал:
– Предлагаю передвинуть его назад, в соседнее пространство, и наглухо заблокировать границу!
– Я против! – тут же крикнул Лоэгайрэ осипшим от волнения голосом. – Я категорически против! И дракон меня поддерживает!
– Угу, – ломким баском вставил Лохмор.
– А как же Зло, ребята? – спросил Форайрэ, которого, видимо, испугали слова Фейдельм. Он пошарил глазами по облакам, словно выискивая, откуда на его голову может обрушиться Зло.
Все взгляды снова обратились к барону.
– Мы же не можем убить господина барона? – неуверенно сказал Алунд.
Шамот пробормотал что-то невнятное.
– Но мы можем изгнать его… – начал Тефлон. – Пусть возьмет свое зло на себя и уходит…
Зеленые глаза Фейдельм излучали грусть и боль, и барон видел, что она думает о его матери. Дерево тихо дышала у него за спиной. Шумели листья, и первый за это лето желтый листок стукнул его по лбу. Барон закрыл глаза и скользнул по теплому шершавому стволу вниз, к корням. Он сел, подтянув колени к подбородку, и прижался к ним лбом. А они смотрели на него и обсуждали, что теперь с ним делать. Он знал, что если Фейдель прикажет ему уйти из Леса, то он уйдет. Лучше бы они кидались в него камнями. Почему Лоэгайрэ не пытается защитить его, почему молчит дракон? Разве провинившийся друг перестает быть другом? Ох, Хальдор… Барон изо всех сил зажмурился, но перед глазами стояло и никуда не уходило строгое, чистое лицо Фейдельм. И ему было страшно.
В душе барона почему-то начала расти тревога. Он видел уже впереди цель своего пути – сид Ивовый Прут. И чем ближе он подходил. тем страшнее ему становилось.
Трава до пояса вымочила его росой. В сандалиях хлюпало. Низины одуряюще пахли белыми цветами. Барон собрал все свое мужество и, продираясь через сплетающиеся травы. поднялся на холм.
И остановился, щуря серые глаза.
На разбросанных каменных плитах с полустертыми надписями, на корягах, прямо на траве, с удобствами и без, располагались жители Леса. Он не ожидал увидеть здесь такое количество зрителей. Он ощутил толчок крови – мягкий, но очень настойчивый и сильный, в глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело, словно по струне повели бесконечным смычком.
Так вот оно что! Фейдельм и не собиралась спасать его. Великий Один, разве можно спасти человека от его собственных поступков!
Он заставил себя осмотреться по сторонам. Сам сид был слева – знаменитый прут ивы белел на фоне яркой зелени, словно ниточка. На холмах буйствовала трава середины лета. Единственное дерево – дуб – вцепилось в склон, и треснувшая ветка, мощная, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на перекрученных канатах древесины. Барон прижался спиной к теплой, еле заметно вздыхающей коре, и на мгновение ему стало легче.
На холме собрались все, кого он знал с детства и о ком только слышал. Здесь были тролли, непривычно серьезные, старательно соблюдающие правила хорошего тона, – Длинная Ветка с одной, зато огромной плоской ногой; Форайрэ, известный своей глупостью, одетый в клетчатую юбку и моргавший всеми тремя глазами; долговязый белобрысый Алунд с красными глазками-щелками, толстяк Тефлон, рыжеволосый и с бородавкой на носу. Рядом примостился старый трухлявый пень, к которому они изредка обращались с вопросами, именуя его «Шамот».
Гномы, успевшие перессориться друг с другом и с целым светом, расположились довольно плотной компанией, но так, чтобы их глаза не видели друг друга. Лоэгайрэ попытался пристроить у себя на голове недавно украденную фуражку с блестящим украшением на лбу, напоминающим краба. Барон заметил Лохмора, тесно прижавшегося боком к ноге смуглого охотника. Оба они стояли несколько в стороне.
Она появилась словно ниоткуда. Тролли расступились, пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая худенькая девушка с прямыми плечами. Ослепительно белое платье падало до самой земли, скрывая ноги, но почему-то сразу становилось ясно, что девушка идет босиком. Руки ее уже покрылись золотистым загаром и были почти одного цвета с берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя и украшенными бисером, бахромой и кусочками меха. Две золотисто-рыжих косы были уложены вокруг ушей, как бараньи рога, а третья падала на спину, перевязанная золотой ниткой.
Она подняла глаза, казавшиеся черными в тени ресниц, и взглянула на солнце, не щурясь. Мальчик увидел, что они стали ярко-зелеными, редкого цвета болотной травы. Он не смог бы описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял, красива ли она.
Фейдельм тихо, грустно смотрела на него, и он сжался, опустив голову. Он вдруг вспомнил, как Хальдор боялся его доброты и как он не понимал тогда, что можно бояться тех, кто не желает тебе зла.
Фейдельм спросила негромко, но так, что услышали все:
– Ты – барон Хельги из Веселой Стражи?
– Да, – сказал барон.
Она еще раз посмотрела на него, словно выискивая с нем сходство с кем-то знакомым, и он вспомнил, что Фейдельм воспитала его мать. Это было уже невыносимо – думать о родителях, и он бы заревел в три ручья, если бы она не заговорила снова:
– Во все века в Лесу существовал запрет – запрет на Светлый Город. Никто из нас не должен приближаться к стене, а уж тем более – перебираться через нее.
– Мне же никто не говорил! – крикнул барон и тут же замолчал.
Фейдельм спокойно продолжала:
– Я не знаю, каким образом в Лесу оказался человек из Светлого Города. Этого быть не должно. Ничего хорошего прийти к нам оттуда не могло. Я не хочу никого наказывать. Я не для того просила вас собраться, друзья мои. Мне нужен ваш совет. Этот мальчик стал братом Хальдору из Светлого Города, он пошел с ним вместе за стену и бросил его там раненого, когда они пытались выбраться обратно. Я считаю, что он принес на Северный Берег зло, и на чью голову оно теперь обрушится – неизвестно.
Барон почувствовал, что от страха у него немеют руки. Он стоял, откинув голову и касаясь дерева макушкой, и почти не дышал. Небо висело над ним совсем низко, и облака проплывали так, что до них, казалось, можно дотянуться.
Лоэгайрэ с чувством произнес:
– Барон – умный, добрый мальчик… Я хорошо знаю его родителей, тоже очень приличные люди…
Тролль Форайрэ пробасил:
– Что же теперь делать с этим Светлым Городом?
Видимо, вопрос о Городе волновал многих, потому что собрание зашумело, позабыв на время о бароне.
– Стереть с лица земли! – пискнул трухлявый Шамот, и все почему-то засмеялись.
Дождавшись тишины, Фейдельм сказала:
– Здесь, на Северном Берегу, граница между нашим миром и миром параллельным очень долго колебалась. Светлый Город был построен людьми того мира, много столетий назад. Когда граница сместилась, Город оказался у нас. Он замуровал сам себя, отгородившись от Леса, потому что его обитатели унаследовали от своих предков страх перед нами. Там, за стеной, они продолжали жить по своим законам. И поэтому все, что может дать нам Светлый Город, – это зло.
Повисла пауза. Тролль Длинная Ветка агрессивно сказал:
– Предлагаю передвинуть его назад, в соседнее пространство, и наглухо заблокировать границу!
– Я против! – тут же крикнул Лоэгайрэ осипшим от волнения голосом. – Я категорически против! И дракон меня поддерживает!
– Угу, – ломким баском вставил Лохмор.
– А как же Зло, ребята? – спросил Форайрэ, которого, видимо, испугали слова Фейдельм. Он пошарил глазами по облакам, словно выискивая, откуда на его голову может обрушиться Зло.
Все взгляды снова обратились к барону.
– Мы же не можем убить господина барона? – неуверенно сказал Алунд.
Шамот пробормотал что-то невнятное.
– Но мы можем изгнать его… – начал Тефлон. – Пусть возьмет свое зло на себя и уходит…
Зеленые глаза Фейдельм излучали грусть и боль, и барон видел, что она думает о его матери. Дерево тихо дышала у него за спиной. Шумели листья, и первый за это лето желтый листок стукнул его по лбу. Барон закрыл глаза и скользнул по теплому шершавому стволу вниз, к корням. Он сел, подтянув колени к подбородку, и прижался к ним лбом. А они смотрели на него и обсуждали, что теперь с ним делать. Он знал, что если Фейдель прикажет ему уйти из Леса, то он уйдет. Лучше бы они кидались в него камнями. Почему Лоэгайрэ не пытается защитить его, почему молчит дракон? Разве провинившийся друг перестает быть другом? Ох, Хальдор… Барон изо всех сил зажмурился, но перед глазами стояло и никуда не уходило строгое, чистое лицо Фейдельм. И ему было страшно.