В соседней комнате чьи-то уверенные руки уже выдвигали ящики и
ворошили содержимое сундуков.
- Закопайте эту падаль в саду, - распорядился Бьярни. Синяка проводил
глазами Хилле и Тоддина, которые выносили труп, и поскорее убрался в
соседнюю комнату.
Это была буфетная, и там, как и положено, безраздельно царствовал
огромный буфет с колонками из массивного дерева и медным рукомойником,
сделанным в виде рыбы. На полке за темными стеклами стояла фарфоровая
посуда. Приоткрыв рот, Синяка рассматривал чашки и плоские тарелки,
украшенные тонкой золотой росписью. Тонущие в тумане горы, крошечные
беседки, уродливые деревца, из последних сил тянущиеся к свету, - таких
диковинных и чудесных картинок он никогда еще не видел.
- Богатый дом, - произнес кто-то за его спиной.
Синяка подскочил. Он не заметил, как в буфетной появился Хильзен.
Стуча сапогами по паркету, Хильзен подошел вплотную. В опущенной руке
Завоеватель держал бутылку с дорогим вином.
- Один из самых богатых в городе, - тихо отозвался Синяка.
Хильзен развалился в роскошном кресле, зевая во весь рот и скучающе
разглядывая потолок, расписанный золотыми и синими спиралями.
- А ты что, был хорошо знаком с этим Витингом? - неожиданно спросил
он.
Стоя у разбитого окна, Синяка смотрел, как Хилле ковыряет в саду
раскисшую землю лопатой. Убитый лежал на клумбе с поникшими георгинами.
Синяке не верилось, что этот недосягаемый полубог, всемогущий господин
Витинг, теперь просто труп. Мимо дома с совой на колесе приютские дети
боялись даже ходить, а самые младшие искренне верили, что господин Витинг
никогда не спит и все-все видит.
- Я его ненавидел, - еще тише сказал Синяка.
Высморкавшись двумя пальцами, Хилле-Батюшка Барин обтер руку о мокрый
георгин, потом подтолкнул мертвеца лопатой, и покойник грузно свалился в
могилу. Батюшка что-то произнес - Синяка не слышал, что именно, но,
возможно, то было надгробное напутствие - и принялся сбрасывать землю в
могилу.
Неподалеку трое дюжих парней выкатывали из подвала бочки с вином и
балагурили, скаля зубы. Рядом стоял Косматый Бьярни и озирал свой отряд и
гору трофеев, хищно щуря темные глаза. Норга среди собравшихся внизу не
было.
Синяка отвернулся от окна.
- А где Норг? - спросил он.
Хильзен снова зевнул, поболтал в бутылке темно-красную жидкость и
положил ногу на ногу.
- Должно быть, вернулся на Первую Морскую улицу, - сказал он. - Не
все еще варенье съел у хорошенькой вдовушки.



    3



Синяка остался в башне Датского Замка, как приблудившийся котенок.
Завоеватели не обращали на него особого внимания. Парнишка казался им
безвредным. К тому же, он был немного не в своем уме. Они кормили его; он
иногда помогал повару чистить котлы.
Синяка часто думал о капитане Вальхейме и его сестре. Он был уверен,
что близнецы остались в Ахене, не сбежали, хотя большинство офицеров
бывшей ахенской армии давно уже покинули город. И наверняка они голодают и
бедствуют, но от Завоевателей и корки хлеба не возьмут.
Во время своих бесцельных блужданий по городу Синяка старался
обходить улицу Черного Якоря стороной. Ему не хотелось встречать
Вальхейма. Солгать капитану Синяка не мог; сказать правду - тем более.
Ахен лежал в развалинах. Половина каменных и две трети деревянных
домов были разрушены. Особенно это бросалось в глаза в портовых районах.
Улицы стали пустынны. Всегда ухоженные мостовые разбиты и разворочены.
Цветы, которыми горожане украшали окна и балконы, завяли.
Однако город не был мертв. Медленно, но с каждым днем очевиднее, он
обретал новый облик - суровый, подчеркнуто скудный. На улицах стали
показываться женщины, которые до того неизвестно где скрывались. Но и с
ними произошли странные перемены. В одночасье исчезли их шелковые платья и
золотые сетки для волос. На смену пришли холщовые юбки и рубахи, серые
платки поверх кос. Вместо туфель по разбитым мостовым стучали башмаки, а
то и мужские сапоги. Синяка даже представить себе раньше не мог, что эти
гордые красивые дамы могут носить такую одежду. Где только они взяли ее?
Появились крестьянки из деревень, лежащих за Темным Лесом. Иногда они
дрались с горожанками за еду и хорошие вещи.
Постепенно разгребались завалы. Завоеватели не собирались встречать
зиму в разоренном городе и ломать себе ноги, пробираясь через руины.
Иногда в завалах находили людей, чаше мертвых, но случалось, что и живых.
В тех случаях, когда солдаты приходили к выводу, что найденный человек
сможет выжить, горожанина лечили и кормили, пока он не вставал на ноги.
Обреченных тут же добивали и хоронили.
К новому облику Ахена со временем можно будет привыкнуть, как
привыкаешь к увечью близкого человека и перестаешь замечать, что у того
нет одной руки или выбит глаз, подумал Синяка, сворачивая с Торговой на
Малую Колокольную улицу.
На углу громоздились развалины большого храма, где во время осады
находился пороховой склад. Посреди них, как зуб, торчала чудом уцелевшая
колокольня. У ее подножья возились люди с "Черного Волка". Они разбирали
рухнувшую храмовую пристройку, где когда-то торговали книгами и амулетами.
Бракель предполагал найти там оружие.
Заложив руки за спину, Синяка остановился чуть поодаль. Солдаты
работали быстро, слаженно, не тратя лишних слов, и Синяка позавидовал им.
Один из них поднял голову и крикнул:
- Помог бы лучше!
Оценив справедливость упрека, Синяка шагнул было вперед, но вдруг над
его ухом прозвучал негромкий голос:
- Стой.
Синяка обернулся. Невесть откуда взявшийся Хильзен легко спрыгнул с
обломка каменного здания.
- Не ходи, - повторил он. - Это ребята с "Черного Волка", ими
командует бравый вояка по имени Бракель, вот он пусть и разбирается.
Незачем "Медведю" облегчать волчарам жизнь.
Синяка знал, что между двумя завоевательскими дружинами существует
давнее соперничество и потому не стал возражать Хильзену. Он остался
стоять в стороне, наблюдая за тем, как постепенно открывается вход в
подвал. Ему хотелось лечь на живот и заглянуть в темноту, где кто-то начал
бормотать глухим голосом, но он не знал, как посмотрит на такую выходку
Хильзен.
Наконец, последний, самый большой камень откатили в сторону, и тот
солдат, что окликнул Синяку, плотный русоволосый парень с усталым лицом,
крикнул, наклоняясь над черным зевом подвала:
- Тут есть кто?
Из подвала донесся шорох, потом неверные шаги и, наконец, показалась
рука, цеплявшаяся за обломки кирпичей. Рука была мужская - широкая,
крепкая, с красными пальцами. Затем, так же мучительно и трудно, нащупала
опору и вторая рука. Через секунду показалось лицо - угрюмое, заросшее
черной бородой. Человек зажмурился от яркого света. Его шатало, и он с
непроизвольным стоном привалился к стене. Завоеватели хотели взять его под
руки, чтобы помочь выбраться наружу, но он яростно оттолкнул их.
- Смотри-ка, - протянул парень с русыми волосами.
Чернобородый оскалил зубы и произнес несколько фраз. Синяка съежился:
недавний узник богохульствовал. Не говоря уж о том, что в приюте жестоко
наказывали за богохульные слова, Синяка глубоко и искренне почитал богов.
Чернобородый все не мог угомониться. Он ругался, плевал себе под ноги
и сквернословил не переставая. Сил у него было немного и плевался он
слабо, так что слюна текла по бороде. Внезапно он побелел и схватился за
сердце. Шатаясь, он прислонился к остаткам стены и начал часто и мелко
дышать ртом.
- Ему плохо, - сказал Синяка Хильзену, но не двинулся с места.
- Выживет, - отозвался Хильзен.
Чернобородый постепенно приходил в себя. Видимо, боль отпустила его,
и теперь он сидел на камнях, обессиленный, и только глаза у него злобно
горели.
- Узнать бы, кто он, - сказал русоволосый.
Синяка вопросительно глянул на Хильзена.
- Помоги им, если тебе так хочется, - сказал Хильзен, отворачиваясь.
Синяка встал и сделал несколько шагов к пленнику.
- Куда? - крикнул русоволосый, выхватывая нож.
Синяка дернул плечом, покосился на Хильзена. Юный граф демонстрировал
полнейшее безразличие ко всему на свете. Чернобородый смотрел на смуглого
парнишку с бессильной ненавистью.
- Отродье черных демонов, - пробормотал пленник, складывая
непослушные пальцы крестом, чтобы оградить себя от зла.
Синяка осторожно тронул Завоевателя за руку, отстраняя его, и присел
на корточки перед пленником.
- Ты кто? - спросил он.
- Из какой преисподней ты вылез? - Чернобородый хотел было
отодвинуться, но позади была стена.
Синяка задумчиво покусал ноготь большого пальца, разглядывая своего
собеседника глубокими синими глазами. Потом сказал:
- Я хочу помочь тебе.
- Плевал я на вас, - сиплым голосом произнес чернобородый. - Покуда
жив, я буду вас убивать.
Завоеватель резко оттолкнул Синяку, так что тот упал. Пока юноша,
ошеломленно моргая, поднимался на ноги, Завоеватель изо всех сил пнул
пленника сапогом. Тот закашлялся, хватая ртом воздух. Не дав ему
отдышаться, Завоеватель нанес второй удар.
Он бил неторопливо и последовательно и остановился только через
несколько минут. Шевеля в окровавленной бороде губами, пленник корчился на
земле. Опомнившись, Синяка заслонил его собой. Он не видел, что Хильзен
подошел поближе.
- Отойди, - сказал русоволосый Синяке. - Отойди, или пожалеешь.
- Перестань его бить, - сказал Синяка, не трогаясь с места. Он
повернулся к пленнику и снова спросил: - Так кто ты такой?
На этот раз тот отозвался невнятно:
- Кузнец... Аст мое имя...
Русоволосый схватил Синяку за плечо.
- На какой только помойке подобрал тебя Бьярни?
Синяка молчал. Завоеватель сильно встряхнул его и неожиданно сказал:
- А может, ты не человек вовсе? Может, ты тролль?
- Может быть, - ответил Синяка, пытаясь высвободиться.
Хильзен за его спиной обнажил шпагу и упер острие в носок сапога.
- Отпусти-ка парня, Иннет, - сказал он, щуря свои темные злые глаза.
На пленника Хильзену было наплевать, пусть хоть по стене размажут. А вот
Синяку отдавать не хотелось. - Если у тебя чешутся руки, то я к твоим
услугам.
Но Иннет еще не сошел с ума, чтобы связываться с Хильзеном. Он нехотя
разжал пальцы.
- Защитник выискался, - буркнул он. - Ты, Хильзен, смотри... Кто он и
кто ты?
Хильзен деликатно, по-кошачьи, зевнул и отвернулся. Он явно не
испытывал больше никакого интереса к происходящему.
Синяка сказал Иннету:
- Послушай, этот человек кузнец. Вам ведь нужен кузнец? Не убивайте
его.
- Верно, - проворчал Иннет. - Кузнец нужен.
И махнул остальным.
Кузнеца схватили под руки и поволокли от подвала наверх. Он мотал
головой и цеплялся ногами за камни.
- Бракель решит, что с ним делать. Тащите его, ребята, - распорядился
Иннет.
Кузнец дернулся, жестом показывая, что пойдет сам. И действительно
пошел, сильно хромая и приволакивая левую ногу. У поворота он обернулся и
странно поглядел на Синяку, но Иннет хватил его кулаком между лопаток, и
Аст, споткнувшись, поплелся дальше.
- Эх, зря отдали кузнеца Бракелю, - сказал Хильзен, вкладывая шпагу в
ножны. - Я мог бы отбить его для "Медведя".
- Бракель только неприятностей с ним наживет, - сказал Синяка. - Этот
Аст не станет на него работать. Он вас ненавидит.
- А ты? - спросил Хильзен так неожиданно, что Синяка споткнулся и
чуть не упал.
- Что?
- Разве ты не ненавидишь нас? - спокойно поинтересовался Хильзен.
Синяка растерянно пожал плечами. Он не знал ответа. И никак не мог
поверить, что Хильзен, Норг, Батюшка-Барин и все остальные - те самые
люди, в которых он стрелял у форта. А сами Завоеватели? Разве в их
представлении Синяка не принадлежал уже "Медведю"? Зачем бы иначе Хильзену
вступаться перед Иннетом за темнокожего паренька?
Хильзен высокомерно смотрел, как Синяка в смущении покусывает нижнюю
губу. Несмотря на то, что Хильзен был старше всего на несколько лет,
Синяка по сравнению с ним казался мальчишкой. Десятки поколений фон
Хильзенов ходили в походы под полосатым парусом. Этот темноглазый молодой
человек был потомком старинного драчливого рода, уставшего от бесконечных
войн.
Наконец, Синяка нехотя сказал:
- Я же неполноценный гражданин, с отклонениями. - Для верности он
покрутил пальцем у виска. - Тут уж ничто не поможет, останусь тем, кто
есть.
- А кто ты? - с любопытством спросил Хильзен.
- В том-то и дело, - вздохнул Синяка, - что этого я НЕ ЗНАЮ...
Они неторопливо свернули за угол и оказались возле завала,
перегородившего улицу. Синяка залез на груду обломков, уселся, свесив
ноги, и уставился на Вторую Морскую, убегающую вниз, к заливу.
По набережной вдоль залива кто-то неторопливо шел. Вроде как даже
гулял. Синяка прищурился, пытаясь разглядеть, кто же там бродит, но было
слишком далеко. За время осады он уже отвык от того, что по городу можно
просто гулять. Горожане теперь по улицам не ходили, а шмыгали, не отрывая
глаз от мостовой и норовя свернуть в ближайшую подворотню. Встречались
также унылые тени, бродившие по руинам в поисках воспоминаний и утерянных
вещей. Но чтобы просто прогуливаться - спокойно, по-старинному... Кто же
это в Ахене такой несгибаемый?
Придерживая шпагу, Хильзен устроился рядом. Юноша показал рукой в
сторону фигуры возле залива:
- Видишь?
- Ну и что?
- Гуляет кто-то, - пояснил Синяка и вздохнул.
Хильзен легонько постучал сапогом по камням завала.
- Ты действительно какой-то странный, - вымолвил он, наконец.
Синяка не ответил. Внезапно он понял, что возле завала прячется еще
один человек. Кто-то третий, кого Хильзен пока еще не заметил. Синяка
ничего не слышал, как ни прислушивался, но был уверен: совсем рядом
скрывается невидимый наблюдатель. И от этого невидимки исходили тяжелые
волны ненависти.
Хильзен посмотрел на своего спутника сбоку. Сидит себе на старой
баррикаде. Прикрыл глаза и греется на позднем осеннем солнышке. Не
человек, а воробей. В конце концов, может быть, Иннет и прав: кто такой
этот Синяка перед Одо фон Хильзеном? Хильзен немного отодвинулся.
Синяка даже не заметил этого. Мысленно он был уже в пустом доме, в
развалинах, слева от Хильзена. У него и раньше получалось видеть сквозь
стены и проникать в мысли других людей (чаще всего - приютского повара),
но никогда еще это не было так сильно, так очевидно. Толчок - и Синяка как
будто стал тем самым человеком, что таился среди развалин. И теперь видел
Хильзена глазами ненависти и страха: костлявый юнец с барскими замашками.
Расселся, будто у себя дома! Скаля зубы, человек поднял арбалет.
Хильзен услышал слева от себя тихий шорох, как будто пробежала мышь.
В тот же миг Синяка что было сил толкнул его, и Хильзен, не успев даже
вскрикнуть, упал на мостовую. Туда, где только что сидел молодой
Завоеватель, вонзилась арбалетная стрела.
Теперь Синяка видел происходящее уже своими глазами. Он выпрямился.
Человеку с арбалетом показалось, будто Синяка вырос перед ним из пустоты.
Солнце светило Синяке в спину, и русые волосы, пронизанные лучами, стали
золотистыми. Юноша побледнел, его смуглое лицо стало пепельным. Свет как
будто окутал Синяку с головы до ног.
Синяка вытянул руки ладонями вперед, обращая их в сторону пустого
дома. Вторая стрела, свистнув, пролетела мимо синякиного уха. Юноша
повернул ладони к себе, словно вытягивая невидимую сеть. Из развалин
нехотя, как бы против своей воли, выбрался тощий человек с арбалетом. Его
трясло. Прямо перед ахенцем высилась стройная фигура, словно объятая
серебряным пламенем.
- Оставь оружие, - проговорил тихий мальчишеский голос, разрушая
очарование страха.
Человек присел и осторожно положил арбалет на камни. Когда он
выпрямился, страшная тень уже исчезла. На груде развалин стоял босой
парнишка, загорелый до черноты. И совершенно безоружный.
- Эй, не бойся, - сказал паренек.
У ахенца затряслись губы. Теперь он вовсе не понимал, почему
подчинился, почему оставил арбалет вместо того, чтобы пристрелить своих
врагов из засады. Как вообще получилось, что он послушался приказаний
какого-то оборванца?
- Зачем ты стрелял? - спросил Синяка.
Человек слегка отступил, пошатнулся и вдруг завизжал, разбрызгивая
слюну:
- Гады! Гады! Убью вас! Гады!
Хлопнул выстрел. Человек застыл с раскрытым ртом и повалился затылком
в выбитое окно пустого дома. Синяка спрыгнул с груды камней и увидел
Хильзена, который дунул в дымящееся дуло своего пистолета и пристально
поглядел на него своими злыми черными глазами.
Синяка казался очень усталым. И как будто постаревшим. Когда он
тяжело привалился к Хильзену плечом, тот поморщился, но ничего не сказал.
Синяка вздохнул и перевел дыхание.
- Устал я, - сказал он виновато. - Не понимаю, что со мной. И есть
очень хочется. Ты убил его?
- Надеюсь, - пробормотал Хильзен. - Как тебе удалось его выманить, а?
Синяка не ответил. Он снова повернулся в сторону залива, к людям,
которых заметил еще прежде, и встал.
- Кого ты там увидел? - спросил Хильзен, засовывая пистолет за пояс.
- Это Норг, - уверенно сказал Синяка, - и с ним кто-то...
- Баба, кто же еще, - сказал Хильзен, пожимая плечами. - Норг -
известный любитель юбок.
- Это не женщина. - Синяка вдруг рассмеялся. - Идем-ка.
Он легко зашагал под горку к заливу.
Синяка не ошибся - на набережной действительно гулял Норг. Одетый в
куртку без рукавов, он был, как обычно, с головы до ног был увешан
оружием. Возле него крутилась девчушка лет пяти, с круглыми серыми глазами
и двумя толстенькими короткими косичками, которые болтались, как собачьи
уши. Девочка была плотно закутана в огромный серый платок, завязанный на
спине большим узлом. Платок мешал ей, но она стойко терпела неудобство.
Кожаные башмаки, которые были ей велики, норовили свалиться при каждом
шаге, и она то и дело притоптывала ножкой.
У Хильзена отвисла челюсть.
- ЧТО ЭТО, Норг? - пробормотал он чуть ли не в ужасе.
Норг побагровел от смущения и прикрикнул на ребенка, после чего пожал
плечами.
- Это Унн, - глупо сказал он. - Привет, Синяка. Проклятая баба
всучила мне своего гаденыша, чтобы я с ним, значит, повозился, пока она
что-то там варит...
Он с затаенной нежностью покосился на "гаденыша". Хильзен, все еще
ошеломленный, переводил взгляд с ребенка на Норга.
- Чья она? - переспросил он.
- Да бабы одной! - с досадой ответил Норг.
- Ты что, всерьез загулял с мамашей?
- Угу, - буркнул Норг, глядя себе под ноги. - Я бы женился на ней. А
что? Она ласковая. И ни слова по-нашему не понимает. Я к ней приду,
принесу еды, она сварит и бух на стол миску. Я ем, она смотрит. Погладишь
ее - ревет. Тихо ревет, боится. Ты бы узнал у нее, Синяка, почему она все
время плачет? Я ее, по-моему, ни разу не обидел. Вон она идет.
Хильзен и Синяка оглянулись. По улице, путаясь в длинной широкой
юбке, шла вдова по имени Далла. Рыжая прядь выбилась из-под платка и упала
на бровь. Золотистые глаза смотрели на Завоевателей тревожно, в них не
было и следа того веселого бесстрашия, с которым таращила глазенки на
Норга маленькая Унн. Потом Далла узнала Синяку и пошла медленнее.
Остановившись в пяти шагах, Далла негромко сказала ему:
- Опять ты здесь.
Синяка неопределенно пожал плечом.
- Что я тебе сделал?
- Ты нелюдь, - твердо сказала женщина.
Она взяла за руку дочь и обернулась к Норгу. Норг шагнул к ней, обнял
за плечи. Далла вздрогнула, а потом тихо вздохнула и прижалась к нему,
другой рукой крепко удерживая возле себя девочку.
Синяка и Хильзен переглянулись и, не сговариваясь, пошли к заливу.


Ларс Разенна стоял на берегу реки Элизабет, примяв сапогами серую
траву. Демон Тагет путался у него в ногах, стараясь устроиться поудобнее
среди скользкой и холодной глины. Была поздняя осень. Из темной мутной
воды торчали сухие камыши. Глядя на них, Разенна глубоко вздохнул и
произнес с чувством:
- Да, вот это девушка!
- Богам она не понравилась, - подал голос Тагет. - Боги были
разочарованы, боги нашли ее скупой и грубой, а я склонен полагать, что
боги редко ошибаются.
Великий Магистр посмотрел на маленького демона сверху вниз.
- Что твои боги могут понимать в девушках, - сказал он. - А ты,
чучело, тем более.
Тагет фыркнул.
- И я ничуть не жалею о том, что застрелил Завоевателя, - добавил
Ларс многозначительным тоном и опять поглядел на Тагета. - Вообще,
согласно Уставу Ордена, убивать можно только ради пропитания, но здесь был
особый случай...
Тагет не дал ему договорить.
- Ты должен был вырезать его сердце, - произнес демон с оттенком
горечи и разочарования. - Оскудела этрусская кровь, и тошно мне стало от
этого в сердце моем.
Для наглядности он ткнул себя под горло сухим пальчиком, после чего
задрал голову и сверкнул на Ларса белесыми глазками:
- Почему сердце не вырезал?
- Некогда было, - с досадой сказал Великий Магистр.
Тагет выразительно передернул плечиком.
- Учи вас, учи, этрусков безмозглых... все без толку. Были вы, люди,
сущим недоразумением, и остались им же, лишь усугубив свои пороки, но
отнюдь не усовершенствовав свою натуру.
- Да ладно тебе, - сказал Разенна, ничуть не смутившись. - Так уж и
"отнюдь". А порох кто изобрел?
Тагет посмотрел на него как на полного идиота.
- Ларс Разенна, - произнес он, - мало ли что вы там изобрели... В
старину хоть Гомер был, Полибий какой-нибудь. А сейчас! - Он махнул рукой.
- Да разве древние римляне, к примеру, позволяли себя завоевывать? Только
готам, да и то не сразу! - Подумав еще немного, демон снова заговорил о
деле: - Ладно, хватит про девушку. Это не тема для обсуждения между
паладинами, чего не скажешь о доброй трапезе. Давай лучше поговорим о
твоем преступлении.
- Подвиге, - поправил Ларс.
- Поживи с мое, Разенна, и тебе станет ясно, что это одно и то же...
Итак, своим выстрелом, не имеющим цели добычи пропитания, ты спас от
неминуемой гибели брата прекрасной Анны... - Демон мечтательно прикрыл
глазки. - Да, это достойно зависти.
- Если хочешь знать, - Ларс горделиво выпрямился, - я спас не одного,
а сразу двоих.
- У нее два брата? - удивился демон.
- Да нет же, бестолковое ископаемое, - ответил Великий Магистр. -
Второй был просто солдатик.
- Каков из себя? - тут же впился Тагет.
- Да я на него особо и не глядел. - Ларс наморщил нос. -
Деревенщина...
- Как выглядел? - настойчиво повторил демон.
- Как?.. - Разенна прищурил свои и без того узкие глаза, вызывая в
памяти образ солдатика. - Знаешь, Тагет, ничего интересного не могу
припомнить. Странно только показалось, что он такой смуглый.
Демон насторожился.
- Смуглый?
- Да, почти черный. А глаза светлые. На что он тебе сдался? Боги его
вылечили - и ладно. Сидит, небось, на кухне у печки... Что с тобой?
Тагет заволновался, забегал взад-вперед, время от времени
останавливаясь, приседая и хлопая себя по бокам.
- Тагет, - окликнул его Разенна, - что-нибудь случилось?
Демон с удовольствием помучил Ларса долгой многозначительной паузой
и, наконец, объявил:
- По твоему рассказу больно уж он похож на... Нет, не могу сказать,
пока сам не убедился. Слушай, Ларс, я должен посмотреть на него. Проводи
меня к этим твоим Вальхеймам.
- Ты рехнулся, старый пень. Девушка может испугаться.
- Ничего, я прикинусь младенцем, а ты скажешь, что я твой внебрачный
ребенок.
Глаза Ларса засветились неприкрытой злобой, но Тагет невозмутимо
поковырял в ухе и вытер палец о штаны с самым серьезным видом.
Вдали, за рекой Элизабет, громыхнуло. Быстро темнело. Надвигалась
непогода.
- Скотина ты, - сказал Ларс своему другу.
Тагет вдруг с силой прижался к ногам Великого Магистра, вдавив голову
ему в колени. Ларс Разенна наклонился и подул на седую макушку.
- Эй, что с тобой?
Тагет трясся, зубы его постукивали, лапки уцепились за штаны Ларса.
Громыхнуло вторично.
- Стреляют, гляди ты, - удивленно отметил Ларс. - Делать им нечего.
Прогремело еще раз, медленно, торжественно.
- Это не пушки, - сказал Тагет шепотом. - Это гроза.
- Ай, - сказал Разенна, - не стыдно ли тебе, о демон? Ты всю жизнь
заклинал молнии - и вот, струсил...
- Нервы шалят, - ответил Тагет и добавил гордо: - Старость близко...
- Давай, заклинай по-быстрому, и пойдем в город, - нетерпеливо
распорядился Великий Магистр. Ему ужасно захотелось поскорее увидеть
Анну-Стину.
Переборов страх, демон с трудом оторвался от колен своего друга,
вскарабкался на невысокий холмик у реки Элизабет и вскинул маленькие ручки
к тучам.
- Велика власть твоя, о Менерфа, громы в руках предержащая... - начал
он, и вдруг прямо над ним с треском разорвалась тройная молния. Пискнув,
демон шарахнулся к Ларсу и забился ему под куртку. Гром ударил
оглушительно. Демон сипло завопил: "Мамаzzz" Ларс почувствовал, как он
дрожит.
Подергав его за связанные в пучок волосы, Ларс сказал:
- Эх ты... "мама"... У тебя же нет мамы, чудовище, тебя в борозде
нашли.
- Про маму я загнул для красного словца, - оправдываясь, пробубнил
демон. Он все еще вздрагивал. - На самом деле мать моя и отец мой -
великий этрусский народ, который я учил заклинать молнии.
- Ты же до смерти боишься гроз.
- Потому и заклинаю, что боюсь. Перезабыл только все.
Демон высунулся из-под локтя Разенны. Дождь еще не начинался, резкие
порывы ветра пригибали к земле сухую траву, трепали волосы Великого
Магистра. Над болотом сгущалось темное облако. Оно опускалось все ниже,
становилось все больше, темнее, и вот уже заслонило полнеба. Ларс вдруг с
удивлением установил, что облако было плотным, тяжелым. И оно все меньше