погромче - вдруг старуха попалась глухая.
Так и оказалось.
- Чего тебе?
- Торфинна!!
- А... - разочарованно протянула бабка. - Так бы и говорил. А
кричать, служивый, незачем.
И замолчала, с недовольным видом жуя губами. Синяка помялся немного
на снегу, а потом напомнил о себе:
- Холодно здесь, бабуся. Ты бы хоть чаю дала, что ли.
Бабка мелко покивала и заковыляла в замок. С приютской
бесцеремонностью Синяка пошел за ней следом.
Она провела его затхлыми коридорами в небольшую комнатку, чрезвычайно
пыльную и битком набитую хламом. В углу стоял стол, накрытый кружевной
скатертью, серой от вековой пыли, а рядом грела буржуйка. Синяка присел на
сундук поближе к столу. Крышка сундука была покатая, и сидеть было
неудобно.
Бабка поставила клюку в угол, размотала платок, сняла шубейку, потом
пошарила под столом и вытащила из лукошка несколько еловых шишек.
Постучала по буржуйке коричневым пальцем. Дверца с визгом распахнулась, и
из печки высунулась нахальная морда ящерицы. Она тут же раскрыла пасть и
заворочалась среди раскаленных углей, издавая утробные звуки. Бабка
поспешно сунула в пасть несколько шишек, тщательно оберегая пальцы от
зубов, потом изловчилась и щелкнула ящерицу по носу, после чего та
обиженно захлопнула пасть и уползла. Удовлетворенно хмыкнув, старуха
закрыла дверцу. В комнате стало теплее.
- Это кто там у тебя живет, бабусь? - спросил Синяка, нацеливаясь
взять печенье, сложенное на скатерти.
Бабка обернулась. Теперь она уже не казалась такой согнутой и уж
совершенно точно не такой глухой.
- Саламандра это, - сказала она. - А я тебе, служивый, не "бабусь". Я
тролльша Имд, понял? Я камень на любой дороге, дама пик в любой колоде, я
булавка в кружеве, ниточка на рукаве...
- А я Синяка, - сказал юноша.
Старуха наклонилась к нему, и он очень близко увидел ее нос с
красными прожилками.
- Это я, братец ты мой, и без тебя вижу.
- А вы Торфинну кем приходитесь? - отважился Синяка.
Тролльша позвякала в буфетике битыми чашками и отозвалась:
- Теща я его.
- Как теща? Разве у Торфинна есть жена?
Имд обернулась, поставила две чашки на стол и отрезала:
- Жены, служивый, нет. А теща есть.
Синяка подавленно смотрел, как она цедит из треснувшего чайничка
жидкую заварку. Тролльша, казалось, напротив, была страшно довольна
заполучить собеседника, и болтала без умолку. В основном она поучала.
- Запомни, - говорила она, шумно грызя печенье длинными желтыми
зубами. - Ты, Синяка, маг из рода магов. Какое тебе дело до этой мелюзги,
до людишек? Зачем ты с ними живешь? Срамота одна! Разве они тебе ровня?
- Так ведь я среди них вырос.
- Знаю, - с невыразимым ядом в голосе произнесла старуха. - В приюте
для неполноценных детей. Много они понимают, кто неполноценный.
- Слушайте, госпожа Имд, - сказал Синяка, - какое вам до меня дело?
Ну, жил бы себе и жил уродом, в назначенный срок умер. Что на меня тратить
драгоценное время?
Имд фыркнула в блюдечко, брызнув при этом на скатерть.
- Ты, служивый, сам напросился. А насчет всего остального ты полный
дурак. Ты могущественный, пойми. Ты всем нужен. И Торфинну, и мне. Понял?
- Она склонилась через стол и нацелилась на Синяку острым подбородком. - И
этим болотным господам тоже. Только ты их не слушай, Синяка. Подумаешь,
Орден Закуски! Великий Магистр! Название одно... Этот Ларс Разенна -
авантюрист и болван, он тебя быстро в гроб загонит своими трапезами. Ты
посмотри только, с кем он водится... Голь перекатная. Этрусские боги,
тьфу! Гони их в шею, если заявятся.
- Разенна спас мне жизнь, - сказал Синяка.
- Чушь, - отрезала теща Торфинна. - Он послужил орудием в руках
Высших Сил. Высшие Силы, - она подняла вверх корявый палец, - они ведь
тоже дорожат тобой. Ты слишком тяжелый груз на Весах Равновесия, чтобы
тобой можно было разбрасываться. Учти это.
- Учту, - сказал Синяка. - А скажите мне, мудрая госпожа Имд... - Он
заметил, что при этом обращении коричневое лицо старухи залоснилось от
удовольствия и повторил: - Многомудрая госпожа Имд, скажите, отчего не
исчез с болот Кочующий Замок? Что задержало Торфинна в наших краях? То
есть, я рад, что он здесь, но ведь замок кочует...
Имд глубоко и выразительно вздохнула, и Синяку окатило запахом тины.
- Потому что нужно обладать своей собственной мудростью, дабы оценить
мудрость других. Тебе, мой мальчик, это дано свыше; Торфинн же, мой
несчастный зять, увы, этого дара лишен. Говорила я ему: не сажай замок на
болото. Мало ли что? Стихия, то, се... Он не послушал. И в результате нас
засосало в трясину. Вес-то немаленький! В назначенный час мы не смогли
подняться. Охо-хо...
Она сокрушенно покачала головой и погрузилась в нечленораздельное
бормотание, суть которого сводилась к сетованию на неразумие младости.
Синяка хлопал ресницами и усердно пил чай. Ведьма внезапно замолчала
и посмотрела на него в упор вполне осмысленным взглядом.
- Вот так-то, батюшка мой, - заключила она и налила себе еще чаю.
- Сегодня утром в городе у складов было много убитых, - сказал
Синяка.
Старуха покивала.
- Война, а как же... Это очень даже часто бывает.
- Я хотел бы поговорить с Торфинном.
Старуха невероятно поразилась.
- Об чем поговорить-то? Об покойниках?
- Да.
- Чего об них говорить, служивый? Покойник - он и есть покойник. И
кушать не просит. - Глаза старухи снова помутнели. - А вот об тебе
поговорить требуется, солдатик. Я тебя хорошо вижу, хорошо... Ты родился в
последний год славы Ахена, когда высоко стоял Юпитер. Сказано было о годе
том: "Полководцы взаимно будут друг друга остерегаться", а что сие
означает, до сей поры неведомо. Привстань-ка...
Она выволокла из сундука большую книгу с застежками и раскрыла на
середине. Страницы вкусно захрустели.
- Юпитер, - замогильным голосом провозгласила старуха. - Родившиеся в
этот год люди бывают добродетельны, справедливы, ласковы, набожны,
стыдливы, белотелы (тут она хихикнула), редкозубы, волосы темно-русые, к
женщинам склонны, зло ненавидят и до восьмидесяти доживают. Все, касатик.
До восьмидесяти тебе намеряно.
И решительно скрестила на груди руки.
- Все это замечательно, - сказал Синяка. - Ненавидеть зло и все
такое...
Имд мелко захихикала.
- Дурачок, - ласково сказала она. - Увидел пять покойничков и
примчался, волосья дыбом. В обитель Зла пришел, к самому Торфинну, -
разбираться, что ли? Счет предъявлять?
- Предположим, - не стал отрицать Синяка. - Говорят, Торфинн летит на
Зло как муха на падаль.
Противу его ожиданий старуха не обиделась, затряслась в беззвучном
смехе.
- Да разве то, что ты видел сегодня утром, - это Зло? Так,
примитив... Кто-то кому-то дал по башке - это еще не Зло. И Торфинн не
имеет к нему никакого отношения.
Синяка хмуро сказал:
- Я хочу видеть Торфинна.
- Невозможно-с, - ответствовала ведьма и скроила отвратительную рожу.
В буржуйке снова возмущенно принялась бить хвостом саламандра. Имд
грохнула по жестяной печке кулаком.
- Цыц, ненасытная утроба!
Ящерица затихла.
- Почему же невозможно? - упрямо спросил Синяка.
- Запой-с, - еще более гнусным голосом произнесла Имд.
Синяка, сразу отяжелев, поднялся.
- Ну, я пойду, пожалуй.
Тролльша неожиданно вновь превратилась в туговатую на ухо бабусю.
- А? Иди, иди, солдатик, - проскрипела она. - Ты заглядывай к нам
по-соседски. Дело хорошее. Скучно без живого голоса. Мы теперь здесь
надолго поселились. Как бы к весне совсем в болото не затянуло...
Синяку никто не провожал, и он вышел из замка. Постояв немного на
ветру, Синяка пошел обратно, к людям.
Хильзен боком сидел на столе, рассеянно наблюдая за тем, как Тоддин
Деревянный умывает Хилле. Батюшка-Барин засалился так, что своей
неопрятностью выделялся даже на фоне Завоевателей. Несмотря на нежный
возраст, юный Хилле обладал изрядной физической силой, и справиться с ним
было весьма непросто. Однако Тоддин пустил в дело обман и коварство, и
теперь, держа несчастного за кудри, окунал его головой в воду и энергично
тер его физиономию шершавой ладонью. Хилле отчаянно отбивался и орал
страшным голосом, как будто с него заживо сдирали шкуру. При этом он
ссылался на темнокожесть Синяки. Одним, значит, можно быть смуглыми, а
другим, значит, нельзя!
Кругом все хохотали. Все, кроме Тоддина, делавшего свое дело с
чрезвычайно серьезным видом, и Хильзена.
В роду фон Хильзенов не принято было заботиться о ком-либо, кроме
ближайших сотоварищей. Одо фон Хильзен собирался нарушить традицию и не
знал, как к этому подступиться. Сейчас он переводил взгляд с одной
физиономии на другую. Сколько раз он видел этих людей рядом с собой:
жующими, спящими, орущими песни, налегающими на тяжелые весла "Медведя"...
Но теперь он поймал себя на мысли, что они кажутся ему чужими.
Единственный, с кем он мог бы поговорить, был Норг. Но это белобрысое
животное прочно обосновалось на Первой Морской улице и не баловало казарму
присутствием.
Сегодня утром, прогуливаясь по башне в поисках, с кем бы подраться,
воинственный граф обнаружил Синяку спящим возле жестяной печки на втором
этаже. Хильзен остановился над ним в задумчивости. А почему бы и нет? В
конце концов, Синяка - бывший солдат, хоть и выглядит обычным заморышем.
Он служил в той единственной ахенской части, которая пробуждала в душе
Хильзена чувство, похожее на уважение. Возможно, Синяка даже умеет
обращаться со шпагой и, следовательно, составит ему компанию нынче утром.
Хильзен усмехнулся. Никогда нельзя знать заранее, что умеет и чего не
умеет Синяка.
Юноша спал прямо на голом полу, скорчившись и подсунув локоть под
ухо. Хильзен потыкал в него сапогом.
- Ты что разлегся? Вставай! Ночью будешь спать...
Синяка пробормотал что-то непонятное, потом простонал и перевернулся
на спину. Поднес к лицу руки, закрыл ими глаза.
- Синяка! Это я, Хильзен! Вставай, черт возьми!
Синяка с трудом сел и разлепил ресницы. Мутным взглядом он уставился
на Хильзена. Потом вздрогнул, как в ознобе, и обхватил себя руками. У него
тихо постукивали зубы.
- Приплыли, - пробормотал Хильзен.
Он уселся рядом, уткнулся лбом в колени. По старинным обычаям племен,
во время похода Завоеватели своих больных не лечили. Раненые - другое
дело. Раненого спасут, вынесут на себе из любого пекла, отдадут последнее,
лишь бы храбрый воин вновь смог взять в руки оружие. Но если кого-нибудь в
отряде подкашивала лихорадка, то с больным не церемонились. Рассуждали
просто: на корабле тесно, демону болезни ничего не стоит перебраться в
тела остальных и уничтожить весь отряд. Потому изгоняли супостата быстрым
и действенным методом, не требующим особой смекалки. В начале похода
Бьярни безжалостно выбросил за борт двух заболевших горячкой.
Хильзен и сам знал, что правильнее всего было бы сейчас поступить
согласно обычаю, а именно: прирезать Синяку и закопать подальше от жилья.
Имей парнишка в Ахене родню, можно было бы отвезти его к этой родне,
пускай выхаживают, коли не боятся. Но Хильзену хорошо было известно, что
никакой родни у Синяки нет.
- Ты что, болен? - на всякий случай спросил Хильзен, хотя и так было
ясно.
Синяка непонимающе смотрел куда-то вбок. Его била крупная дрожь, и он
хрипло дышал. Хильзен почесал нос и выругался, но эти меры не помогли.
Тогда он оттащил Синяку в сторону, загородив его от посторонних взглядов
доспехами, чтобы никто ненароком не проведал о хвори, покуда Хильзен не
примет посильного решения.
И вот теперь юный граф был мрачнее тучи.
Неожиданно он встрепенулся.
Сильно топая, по лестнице поднимался Норг, который что-то энергично
жевал на ходу и был до противного здоров, свеж и румян. Хильзен посмотрел
на него с неодобрением.
- Что ты опять ешь? - спросил он. - Воруешь из котла?
- Отнюдь, - победоносно заявил Норг. - Клянусь кудрями Ран, меня
угостили.
Он вынул из кармана еще один пирожок и аппетитно зачавкал. От него
пахло кислой капустой.
- За последнее время ты сильно растолстел, Норг, - сказал Хильзен.
- Возможно, - рассеянно согласился Норг.
- Идем, ты мне очень нужен, - произнес Хильзен.
- Одо фон Хильзен, тебе известно о том, что ты кровавый пес? Сейчас я
так обожрался, что ты побьешь меня одной левой.
- Я в любом случае побил бы тебя одной левой, - фыркнул "кровавый
пес", откровенно польщенный. - Идем. Дело сугубо мирное.
Норг был заинтригован. Хильзен и "сугубо мирное дело" в его
представлении слабо вязались. Граф даже барышню себе выбрал - ого-о!
Желтоволосой чертовке только бы шпагой махать. Интересно, если Хильзен на
ней женится, у них останется время делать детей?
Хильзен повернулся на каблуках и направился к доспеху. Норг слегка
вытянул шею, словно пытаясь разглядеть что-то за плечом друга.
- Отодвинь этого урода, - сказал Хильзен, указывая на плоскостопый
доспех.
Любопытство Норга достигло апогея. Он двинул доспех плечом, и
металлические пластины с грохотом рассыпались.
На полу возле печки лежал Синяка.
- И это все? - спросил Норг, не веря своим глазам. Попасться на такую
простую удочку! На его физиономии проступило горькое разочарование.
- Да, - сказал Хильзен. - По-моему, этого больше, чем достаточно.
Норг наклонился над Синякой, взял его за волосы и обратил к себе
смуглое лицо с воспаленными веками и пересохшими губами. Затем вытер руки
об одежду и пристально посмотрел на Хильзена.
- Что это с ним?
- Жаль парня, - хмуро сказал Хильзен.
- Жаль - не жаль, - пробормотал Норг в растерянности, - но он-то
один, а нас-то много... - Он немного поразмыслил и добавил: - Хотя лично
мне это не нравится. Одно дело - в бою кого-нибудь...
Он пожал тяжелыми плечами и шумно вздохнул. Его хорошее настроение
начинало улетучиваться.
- И котлы он всегда чистил, - сказал Норг, растравляя себя еще
больше.
Вообще-то Завоеватели были людьми агрессивными и неуступчивыми, и
синякина привычка безропотно делать любую грязную работу вызывала у них
раздражение. Не могли они уважать такого человека. Но с другой стороны,
это было очень кстати, ибо лень - одна из основных добродетелей истинного
воина, а чистить котлы иногда все-таки надо.
Хильзен сказал рассеянно, все еще думая о главном:
- А ты знаешь, что он был тогда у форта?
- Да ну! - поразился Норг. - А я думал, что мы всех перебили... - Он
взглянул на Синяку с новым интересом. - То-то он мне всегда нравился.
Синяка передвинулся на полу и прижался спиной к остывшей печке. Потом
он попытался встать, но зашатался и рухнул на пол. Норг вспомнил о
недожеванном пирожке, который оставался у него за щекой, и энергично
задвигал челюстью.
- Ну так что будем делать? - спросил он с набитым ртом.
Синяка снова сел на полу и тупо попытался улыбнуться. Губа у него
треснула, и на подбородок сползла капелька крови. Хильзен ощутил острое
желание послать все в хель, к чертовой бабушке, и напиться. Бьярни на его
месте вообще бы думать не стал.
- Ну вот что, - сказал, наконец, Хильзен. - Его нужно убрать отсюда.
Да прекрати ты жевать! - рявкнул он на Норга.
Норг поперхнулся и побагровел.
Хильзен рывком поднял Синяку. При этом рукав синякиной куртки
зацепился за край заслонки, ветхая ткань треснула, и рукав повис на нитке.
- Тьфу, - с сердцем сказал Хильзен.
Он поудобнее подхватил Синяку и заметил, что на руке чуть пониже
локтя у того выжжен знак: сова на колесе. Он попробовал вспомнить, где
недавно видел этот символ, но не смог.
- Он все равно помрет, зря стараешься, - вздохнул Норг, но Хильзен
счел его слова недостойными ответа.
- Его нужно отнести в город и найти кого-нибудь, кто будет за ним
присматривать, - сказал он и вдруг вскинул на Норга глаза. - Может быть,
твоя... как ее? Далла... Может быть, она согласится? Ты говорил, она
добрая...
Норг помялся чуть-чуть, а потом сказал:
- Она-то, может, и согласится, да я не хочу. - Он опасливо покосился
на Синяку. - Понимаешь, там девочка, Унн... вдруг с ней что-нибудь
случится...
Хильзен вздохнул и сказал:
- Если Бьярни его увидит сейчас, он просто вышвырнет его вон.
- Потащили... - решительно произнес Норг. - Там придумается.
Хильзен понес Синяку вниз по лестнице. Синякины ноги бессильно
волочились по полу. Норг подобрал с лавки свой теплый плащ и пошел следом.
Плащ у Норга был приметный: в свое время арбалетные стрелы его
буквально изорвали, однако упрямый Завоеватель наотрез отказался
расстаться с этими лохмотьями и поставил заплатки из лисьего меха.
Заплатки торчали клочьями и придавали плащу сходство с облезлой шкурой.
- Погоди, - сказал Норг, нагоняя Хильзена уже на площади перед
башней, - одень-ка его потеплее.
Хильзен завернул Синяку в плащ, и Норг взял его на руки, как ребенка.
- Какой горячий, - пробормотал он и огляделся по сторонам. - Ладно,
куда потащим?
Хильзен переступил с ноги на ногу, слушая, как хрустит снег. Город,
утонувший в сугробах, лежал вокруг, темный и безмолвный. Где-то в домах,
уцелевших после осады и штурма, притаились люди, но они пережили
достаточно страха, чтобы выдать сейчас свое присутствие. Уже начинало
темнеть - дни были короткими.
- Вперед, - угрюмо сказал Хильзен. - В конце концов, кроме нас, в
этом городе кто-нибудь еще остался.
- Сомневаюсь, - сказал Норг.
Развалины и снег - больше ничего. Норг вполголоса сокрушался о том,
что не захватили с собой факел, хотя луна уже взошла и светила довольно
ярко. Синяка вдруг надрывно закашлял, содрогаясь у Норга на руках. Норг
прикрыл его рот огромной ладонью, царапая мозолями синякины треснувшие
губы.
- Слушай, Хильзен, - сказал Норг. - Самая легкая смерть - замерзнуть.
- Он осмотрелся по сторонам и показал на огромный мягкий сугроб. - Это
лучше, чем промаяться еще с неделю и все равно сдохнуть.
Хильзен молчал. Он понимал, что друг его прав, но Хильзену еще не
случалось бросать беспомощных людей на произвол судьбы, и он не слишком
хорошо представлял себе, как это делается.
Они стояли на улице Черного Якоря. Здесь было так же темно и
пустынно, как и повсюду. Дома казались черными глыбами среди синего снега.
И вдруг в одном окне Хильзен приметил свет. Окно было затянуто плотной
шторой, но недостаточно тщательно, и бледная полоска от горящей
керосиновой лампы пробивалась на улицу.
- Смотри, - сказал Хильзен.
Норг поудобнее взял Синяку и широким шагом двинулся к дому.
- Стой! - сказал Хильзен.
- Чего?
- Не ходи.
- То ходи, то не ходи... Тебя не поймешь, умник. Если в окне свет,
значит, там люди.
- Мы даже не знаем, что там за люди, - сказал Хильзен.
Норг фыркнул, как тюлень.
- Какая-нибудь несчастная семья. После того, как мы их побили, эти
горожане жмутся друг к другу, как котята в коробке, и дрожат...
- И взрывают наши склады, - напомнил Хильзен.
- Я не понимаю, чего ты хочешь? - разозлился Норг. - Сейчас мы
постучим в дверь, проломим пару черепов, а тем, кто уцелеет, всучим нашего
Синяку, вот и все.
- Чтобы они перерезали ему горло, - сказал Хильзен. - Давай его сюда.
Он протянул к Синяке руки, и Норг слегка отстранился.
- Что, все-таки в сугроб? - сказал он нехотя.
- Давай, - повторил Хильзен. Он опустил Синяку на снег, встал рядом
на колени и принялся бить его по щекам и тереть ему руки снегом.
Синяка снова закашлялся. Потом хрипло прошептал:
- Не бей меня...
- Это я, - сказал Завоеватель. - Я, Хильзен.
Мутные синие глаза остановились на бледном пятне лица. Хильзен
схватил Синяку за плечи и поставил на ноги.
- Видишь? - сказал он, настойчиво сжимая его плечо и показывая на
полоску света в окне. - Иди туда, проси помощи. Тебя убьют, если ты
больной вернешься в башню.
Синяка шатался в руках Хильзена.
- Почему убьют? - спросил он заплетающимся языком.
Хильзен не ответил.
Синяка шагнул вперед. До дома было всего несколько метров. Он
протянул руки, коснулся стены. Стоя за углом, оба друга прислушивались к
его шагам. Потом все стихло.
- Похоже, впустили, - сказал Норг. - Наверное, проклинают нас и
жалеют бедного парня.
- Да уж, - фыркнул Хильзен. - Пойдем отсюда.
Анна-Стина Вальхейм расставляла на скатерти чашки. Чая в доме давно
уже не было, пили пустой кипяток. В комнате было тепло и уютно. На стене
возле окна, задернутого черной шторой, висели две горящие керосиновые
лампы.
Самое темное место в гостиной занимал крупный, уже немолодой человек
с перевязанной рукой. Он смотрел на Анну-Стину восхищенными глазами. Его
совершенно не беспокоило, как относится к подобным взглядам ее брат
Ингольв.
Капитан тоже был здесь - сидел, упираясь локтями в стол, и хмуро
безмолвствовал. Человеку с перевязанной рукой Анна-Стина казалась
воплощением души старого, навсегда утраченного Ахена - стройная, немного
суровая, в простой клетчатой юбке и мужской рубашке, старой рубашке брата.
Поймав его взгляд, Анна-Стина, наконец, улыбнулась.
- Вы умеете льстить без слов, господин Демер, - сказала она.
- Вовсе нет, дорогая госпожа Вальхейм, - возразил он. - Я обдумываю,
чем еще развлечь наших друзей Завоевателей.
Ингольв пристально посмотрел на него, но промолчал.
- Вы считаете, что ваш вчерашний налет на склады был удачным? -
спросила Анна-Стина.
- Как посмотреть, - ответил Демер. - Лично я склонен полагать, что
все-таки да.
- Но вы потеряли почти всех своих людей.
- Это верно, - тут же согласился он. - Но оставшиеся теперь отлично
вооружены. Наконец-то мы сможем говорить о более серьезных делах...
Анна-Стина покачала головой, и бывший купец третьей гильдии произнес
таким уверенным тоном, что девушке стало не по себе:
- Я думаю, надо хотя бы на время отвоевать у них Ахен.
И снова наступила тишина. Потом Вальхейм сказал:
- Для начала объясните мне одну вещь, господин Демер. Как вам пришло
в голову явиться именно сюда?
- Нетрудно догадаться, - усмехнулся Демер. - Вы - один из немногих,
если не единственный, капитан Вальхейм, кто сражался с врагом до
последнего.
- Если бы эту дыру возле форта заткнули другим офицером, то до
последнего сражался бы он.
- Что толку судачить о том, чего не было! У форта вы стояли насмерть.
Вы - человек чести, капитан.
Ингольв поморщился, словно от зубной боли. Зная, как брат не любит
подобного рода речей, Анна-Стина поспешно вмешалась:
- Но ведь Ингольв считался погибшим.
- Да, я тоже так думал. Однако мне сказали, что вы живы, капитан.
Почему-то мне сразу подумалось, что Ингольв Вальхейм - не из тех, кто
покидает свой дом на милость Завоевателей. И коли он жив, то искать его
нужно на улице Черного Якоря. Как видите, я оказался прав.
Брат и сестра переглянулись.
- Вам СКАЗАЛИ, что я жив? - переспросил Ингольв, не веря своим ушам.
- Кто?
- Один молодой человек, почти мальчик... А что?
- Как он выглядел?
- Довольно странно, по правде говоря...
- Смуглый? - перебил Ингольв. - С синими глазами и клеймом Витинга на
руке?
- Насчет клейма не скажу, но в остальном вы правы. Непонятный
паренек, что и говорить. Вы действительно его знаете?
- Да, - хмуро сказал Ингольв. Он хлебнул кипятка из старинной зеленой
чашки с золотой розой на донышке и тяжело задумался.
- Ингольв был его командиром, - тихонько пояснила Анна-Стина.
Демер поперхнулся.
- Вы хотите сказать, что этот юноша - солдат?
Она кивнула.
- Дела-а... - протянул Демер, совсем как мальчишка-разносчик из
мелочной лавки, и Анна-Стина вдруг вспомнила о том, что купец третьей
гильдии начинал свой путь приказчиком в лавке колониальных товаров. - А вы
знаете, господа, где я его встретил?
- Да уж, желательно было бы узнать, - сказал Вальхейм.
- В башне Датского замка, у Завоевателей.
Ингольв помолчал несколько секунд, осваиваясь с этой новостью. Потом
спросил:
- В плену?
Воображение мгновенно нарисовало Анне-Стине образ синеглазого
солдатика в цепях на грязной соломе.
Но Демер ответил непонятно:
- У меня не сложилось такого впечатления.
- Что вы имеете в виду? - в упор спросил Вальхейм.
- Во всяком случае, когда Бьярни меня допрашивал, ваш бывший солдат
переводил его вопросы.
- Какая сволочь, - сказал капитан.
Демер продолжал спокойно:
- Вечером он принес мне воды, а потом помог бежать. Он очень странный
юноша, господин капитан. Я не стал бы на вашем месте торопиться с
выводами.
- Ладно, к черту парня. То, что он делает, касается только его
совести. Раз я еще жив, значит, он меня еще не выдал. Остальное меня не
волнует.
- Тогда к делу, - сказал Демер. - Основные части Завоевателей ушли за
Лес и встали там на зимние квартиры, обирая деревни к югу от Ахена. В
городе остался только гарнизон, сиречь Бьярни, Бракель и их головорезы.
Бракеля мы хорошо потрепали прошлой ночью. У южных ворот имеется солидный
склад пороха. Я предлагаю взорвать его...
Ингольв вопросительно поднял левую бровь, и Демер, усмехнувшись,
продолжал с пугающей уверенностью:
- Я НАЙДУ человека, который сделает это. А если никто не согласится,
взорву его сам. Рано или поздно все равно придется отправляться к богам
Морского Берега. А так я хоть буду знать, что Завоеватели не смогут
разнести наши баррикады пушками. Но нам нужен хороший офицер, господин
Вальхейм. И желательно с репутацией героя.
Он допил кипяток залпом, как будто это была водка.
Анна-Стина вздрогнула и быстро взглянула на брата. Ингольв задумчиво
водил пальцем по скатерти, обводя один и тот же узор. Демер терпеливо
ждал. Прошло несколько минут, прежде чем капитан поднял голову и сказал:
- Хорошо.
В этот момент в прихожей зашаркали чьи-то неуверенные шаги.
Заговорщики оцепенели. Первой опомнилась Анна-Стина. Она протянула руку,
Так и оказалось.
- Чего тебе?
- Торфинна!!
- А... - разочарованно протянула бабка. - Так бы и говорил. А
кричать, служивый, незачем.
И замолчала, с недовольным видом жуя губами. Синяка помялся немного
на снегу, а потом напомнил о себе:
- Холодно здесь, бабуся. Ты бы хоть чаю дала, что ли.
Бабка мелко покивала и заковыляла в замок. С приютской
бесцеремонностью Синяка пошел за ней следом.
Она провела его затхлыми коридорами в небольшую комнатку, чрезвычайно
пыльную и битком набитую хламом. В углу стоял стол, накрытый кружевной
скатертью, серой от вековой пыли, а рядом грела буржуйка. Синяка присел на
сундук поближе к столу. Крышка сундука была покатая, и сидеть было
неудобно.
Бабка поставила клюку в угол, размотала платок, сняла шубейку, потом
пошарила под столом и вытащила из лукошка несколько еловых шишек.
Постучала по буржуйке коричневым пальцем. Дверца с визгом распахнулась, и
из печки высунулась нахальная морда ящерицы. Она тут же раскрыла пасть и
заворочалась среди раскаленных углей, издавая утробные звуки. Бабка
поспешно сунула в пасть несколько шишек, тщательно оберегая пальцы от
зубов, потом изловчилась и щелкнула ящерицу по носу, после чего та
обиженно захлопнула пасть и уползла. Удовлетворенно хмыкнув, старуха
закрыла дверцу. В комнате стало теплее.
- Это кто там у тебя живет, бабусь? - спросил Синяка, нацеливаясь
взять печенье, сложенное на скатерти.
Бабка обернулась. Теперь она уже не казалась такой согнутой и уж
совершенно точно не такой глухой.
- Саламандра это, - сказала она. - А я тебе, служивый, не "бабусь". Я
тролльша Имд, понял? Я камень на любой дороге, дама пик в любой колоде, я
булавка в кружеве, ниточка на рукаве...
- А я Синяка, - сказал юноша.
Старуха наклонилась к нему, и он очень близко увидел ее нос с
красными прожилками.
- Это я, братец ты мой, и без тебя вижу.
- А вы Торфинну кем приходитесь? - отважился Синяка.
Тролльша позвякала в буфетике битыми чашками и отозвалась:
- Теща я его.
- Как теща? Разве у Торфинна есть жена?
Имд обернулась, поставила две чашки на стол и отрезала:
- Жены, служивый, нет. А теща есть.
Синяка подавленно смотрел, как она цедит из треснувшего чайничка
жидкую заварку. Тролльша, казалось, напротив, была страшно довольна
заполучить собеседника, и болтала без умолку. В основном она поучала.
- Запомни, - говорила она, шумно грызя печенье длинными желтыми
зубами. - Ты, Синяка, маг из рода магов. Какое тебе дело до этой мелюзги,
до людишек? Зачем ты с ними живешь? Срамота одна! Разве они тебе ровня?
- Так ведь я среди них вырос.
- Знаю, - с невыразимым ядом в голосе произнесла старуха. - В приюте
для неполноценных детей. Много они понимают, кто неполноценный.
- Слушайте, госпожа Имд, - сказал Синяка, - какое вам до меня дело?
Ну, жил бы себе и жил уродом, в назначенный срок умер. Что на меня тратить
драгоценное время?
Имд фыркнула в блюдечко, брызнув при этом на скатерть.
- Ты, служивый, сам напросился. А насчет всего остального ты полный
дурак. Ты могущественный, пойми. Ты всем нужен. И Торфинну, и мне. Понял?
- Она склонилась через стол и нацелилась на Синяку острым подбородком. - И
этим болотным господам тоже. Только ты их не слушай, Синяка. Подумаешь,
Орден Закуски! Великий Магистр! Название одно... Этот Ларс Разенна -
авантюрист и болван, он тебя быстро в гроб загонит своими трапезами. Ты
посмотри только, с кем он водится... Голь перекатная. Этрусские боги,
тьфу! Гони их в шею, если заявятся.
- Разенна спас мне жизнь, - сказал Синяка.
- Чушь, - отрезала теща Торфинна. - Он послужил орудием в руках
Высших Сил. Высшие Силы, - она подняла вверх корявый палец, - они ведь
тоже дорожат тобой. Ты слишком тяжелый груз на Весах Равновесия, чтобы
тобой можно было разбрасываться. Учти это.
- Учту, - сказал Синяка. - А скажите мне, мудрая госпожа Имд... - Он
заметил, что при этом обращении коричневое лицо старухи залоснилось от
удовольствия и повторил: - Многомудрая госпожа Имд, скажите, отчего не
исчез с болот Кочующий Замок? Что задержало Торфинна в наших краях? То
есть, я рад, что он здесь, но ведь замок кочует...
Имд глубоко и выразительно вздохнула, и Синяку окатило запахом тины.
- Потому что нужно обладать своей собственной мудростью, дабы оценить
мудрость других. Тебе, мой мальчик, это дано свыше; Торфинн же, мой
несчастный зять, увы, этого дара лишен. Говорила я ему: не сажай замок на
болото. Мало ли что? Стихия, то, се... Он не послушал. И в результате нас
засосало в трясину. Вес-то немаленький! В назначенный час мы не смогли
подняться. Охо-хо...
Она сокрушенно покачала головой и погрузилась в нечленораздельное
бормотание, суть которого сводилась к сетованию на неразумие младости.
Синяка хлопал ресницами и усердно пил чай. Ведьма внезапно замолчала
и посмотрела на него в упор вполне осмысленным взглядом.
- Вот так-то, батюшка мой, - заключила она и налила себе еще чаю.
- Сегодня утром в городе у складов было много убитых, - сказал
Синяка.
Старуха покивала.
- Война, а как же... Это очень даже часто бывает.
- Я хотел бы поговорить с Торфинном.
Старуха невероятно поразилась.
- Об чем поговорить-то? Об покойниках?
- Да.
- Чего об них говорить, служивый? Покойник - он и есть покойник. И
кушать не просит. - Глаза старухи снова помутнели. - А вот об тебе
поговорить требуется, солдатик. Я тебя хорошо вижу, хорошо... Ты родился в
последний год славы Ахена, когда высоко стоял Юпитер. Сказано было о годе
том: "Полководцы взаимно будут друг друга остерегаться", а что сие
означает, до сей поры неведомо. Привстань-ка...
Она выволокла из сундука большую книгу с застежками и раскрыла на
середине. Страницы вкусно захрустели.
- Юпитер, - замогильным голосом провозгласила старуха. - Родившиеся в
этот год люди бывают добродетельны, справедливы, ласковы, набожны,
стыдливы, белотелы (тут она хихикнула), редкозубы, волосы темно-русые, к
женщинам склонны, зло ненавидят и до восьмидесяти доживают. Все, касатик.
До восьмидесяти тебе намеряно.
И решительно скрестила на груди руки.
- Все это замечательно, - сказал Синяка. - Ненавидеть зло и все
такое...
Имд мелко захихикала.
- Дурачок, - ласково сказала она. - Увидел пять покойничков и
примчался, волосья дыбом. В обитель Зла пришел, к самому Торфинну, -
разбираться, что ли? Счет предъявлять?
- Предположим, - не стал отрицать Синяка. - Говорят, Торфинн летит на
Зло как муха на падаль.
Противу его ожиданий старуха не обиделась, затряслась в беззвучном
смехе.
- Да разве то, что ты видел сегодня утром, - это Зло? Так,
примитив... Кто-то кому-то дал по башке - это еще не Зло. И Торфинн не
имеет к нему никакого отношения.
Синяка хмуро сказал:
- Я хочу видеть Торфинна.
- Невозможно-с, - ответствовала ведьма и скроила отвратительную рожу.
В буржуйке снова возмущенно принялась бить хвостом саламандра. Имд
грохнула по жестяной печке кулаком.
- Цыц, ненасытная утроба!
Ящерица затихла.
- Почему же невозможно? - упрямо спросил Синяка.
- Запой-с, - еще более гнусным голосом произнесла Имд.
Синяка, сразу отяжелев, поднялся.
- Ну, я пойду, пожалуй.
Тролльша неожиданно вновь превратилась в туговатую на ухо бабусю.
- А? Иди, иди, солдатик, - проскрипела она. - Ты заглядывай к нам
по-соседски. Дело хорошее. Скучно без живого голоса. Мы теперь здесь
надолго поселились. Как бы к весне совсем в болото не затянуло...
Синяку никто не провожал, и он вышел из замка. Постояв немного на
ветру, Синяка пошел обратно, к людям.
Хильзен боком сидел на столе, рассеянно наблюдая за тем, как Тоддин
Деревянный умывает Хилле. Батюшка-Барин засалился так, что своей
неопрятностью выделялся даже на фоне Завоевателей. Несмотря на нежный
возраст, юный Хилле обладал изрядной физической силой, и справиться с ним
было весьма непросто. Однако Тоддин пустил в дело обман и коварство, и
теперь, держа несчастного за кудри, окунал его головой в воду и энергично
тер его физиономию шершавой ладонью. Хилле отчаянно отбивался и орал
страшным голосом, как будто с него заживо сдирали шкуру. При этом он
ссылался на темнокожесть Синяки. Одним, значит, можно быть смуглыми, а
другим, значит, нельзя!
Кругом все хохотали. Все, кроме Тоддина, делавшего свое дело с
чрезвычайно серьезным видом, и Хильзена.
В роду фон Хильзенов не принято было заботиться о ком-либо, кроме
ближайших сотоварищей. Одо фон Хильзен собирался нарушить традицию и не
знал, как к этому подступиться. Сейчас он переводил взгляд с одной
физиономии на другую. Сколько раз он видел этих людей рядом с собой:
жующими, спящими, орущими песни, налегающими на тяжелые весла "Медведя"...
Но теперь он поймал себя на мысли, что они кажутся ему чужими.
Единственный, с кем он мог бы поговорить, был Норг. Но это белобрысое
животное прочно обосновалось на Первой Морской улице и не баловало казарму
присутствием.
Сегодня утром, прогуливаясь по башне в поисках, с кем бы подраться,
воинственный граф обнаружил Синяку спящим возле жестяной печки на втором
этаже. Хильзен остановился над ним в задумчивости. А почему бы и нет? В
конце концов, Синяка - бывший солдат, хоть и выглядит обычным заморышем.
Он служил в той единственной ахенской части, которая пробуждала в душе
Хильзена чувство, похожее на уважение. Возможно, Синяка даже умеет
обращаться со шпагой и, следовательно, составит ему компанию нынче утром.
Хильзен усмехнулся. Никогда нельзя знать заранее, что умеет и чего не
умеет Синяка.
Юноша спал прямо на голом полу, скорчившись и подсунув локоть под
ухо. Хильзен потыкал в него сапогом.
- Ты что разлегся? Вставай! Ночью будешь спать...
Синяка пробормотал что-то непонятное, потом простонал и перевернулся
на спину. Поднес к лицу руки, закрыл ими глаза.
- Синяка! Это я, Хильзен! Вставай, черт возьми!
Синяка с трудом сел и разлепил ресницы. Мутным взглядом он уставился
на Хильзена. Потом вздрогнул, как в ознобе, и обхватил себя руками. У него
тихо постукивали зубы.
- Приплыли, - пробормотал Хильзен.
Он уселся рядом, уткнулся лбом в колени. По старинным обычаям племен,
во время похода Завоеватели своих больных не лечили. Раненые - другое
дело. Раненого спасут, вынесут на себе из любого пекла, отдадут последнее,
лишь бы храбрый воин вновь смог взять в руки оружие. Но если кого-нибудь в
отряде подкашивала лихорадка, то с больным не церемонились. Рассуждали
просто: на корабле тесно, демону болезни ничего не стоит перебраться в
тела остальных и уничтожить весь отряд. Потому изгоняли супостата быстрым
и действенным методом, не требующим особой смекалки. В начале похода
Бьярни безжалостно выбросил за борт двух заболевших горячкой.
Хильзен и сам знал, что правильнее всего было бы сейчас поступить
согласно обычаю, а именно: прирезать Синяку и закопать подальше от жилья.
Имей парнишка в Ахене родню, можно было бы отвезти его к этой родне,
пускай выхаживают, коли не боятся. Но Хильзену хорошо было известно, что
никакой родни у Синяки нет.
- Ты что, болен? - на всякий случай спросил Хильзен, хотя и так было
ясно.
Синяка непонимающе смотрел куда-то вбок. Его била крупная дрожь, и он
хрипло дышал. Хильзен почесал нос и выругался, но эти меры не помогли.
Тогда он оттащил Синяку в сторону, загородив его от посторонних взглядов
доспехами, чтобы никто ненароком не проведал о хвори, покуда Хильзен не
примет посильного решения.
И вот теперь юный граф был мрачнее тучи.
Неожиданно он встрепенулся.
Сильно топая, по лестнице поднимался Норг, который что-то энергично
жевал на ходу и был до противного здоров, свеж и румян. Хильзен посмотрел
на него с неодобрением.
- Что ты опять ешь? - спросил он. - Воруешь из котла?
- Отнюдь, - победоносно заявил Норг. - Клянусь кудрями Ран, меня
угостили.
Он вынул из кармана еще один пирожок и аппетитно зачавкал. От него
пахло кислой капустой.
- За последнее время ты сильно растолстел, Норг, - сказал Хильзен.
- Возможно, - рассеянно согласился Норг.
- Идем, ты мне очень нужен, - произнес Хильзен.
- Одо фон Хильзен, тебе известно о том, что ты кровавый пес? Сейчас я
так обожрался, что ты побьешь меня одной левой.
- Я в любом случае побил бы тебя одной левой, - фыркнул "кровавый
пес", откровенно польщенный. - Идем. Дело сугубо мирное.
Норг был заинтригован. Хильзен и "сугубо мирное дело" в его
представлении слабо вязались. Граф даже барышню себе выбрал - ого-о!
Желтоволосой чертовке только бы шпагой махать. Интересно, если Хильзен на
ней женится, у них останется время делать детей?
Хильзен повернулся на каблуках и направился к доспеху. Норг слегка
вытянул шею, словно пытаясь разглядеть что-то за плечом друга.
- Отодвинь этого урода, - сказал Хильзен, указывая на плоскостопый
доспех.
Любопытство Норга достигло апогея. Он двинул доспех плечом, и
металлические пластины с грохотом рассыпались.
На полу возле печки лежал Синяка.
- И это все? - спросил Норг, не веря своим глазам. Попасться на такую
простую удочку! На его физиономии проступило горькое разочарование.
- Да, - сказал Хильзен. - По-моему, этого больше, чем достаточно.
Норг наклонился над Синякой, взял его за волосы и обратил к себе
смуглое лицо с воспаленными веками и пересохшими губами. Затем вытер руки
об одежду и пристально посмотрел на Хильзена.
- Что это с ним?
- Жаль парня, - хмуро сказал Хильзен.
- Жаль - не жаль, - пробормотал Норг в растерянности, - но он-то
один, а нас-то много... - Он немного поразмыслил и добавил: - Хотя лично
мне это не нравится. Одно дело - в бою кого-нибудь...
Он пожал тяжелыми плечами и шумно вздохнул. Его хорошее настроение
начинало улетучиваться.
- И котлы он всегда чистил, - сказал Норг, растравляя себя еще
больше.
Вообще-то Завоеватели были людьми агрессивными и неуступчивыми, и
синякина привычка безропотно делать любую грязную работу вызывала у них
раздражение. Не могли они уважать такого человека. Но с другой стороны,
это было очень кстати, ибо лень - одна из основных добродетелей истинного
воина, а чистить котлы иногда все-таки надо.
Хильзен сказал рассеянно, все еще думая о главном:
- А ты знаешь, что он был тогда у форта?
- Да ну! - поразился Норг. - А я думал, что мы всех перебили... - Он
взглянул на Синяку с новым интересом. - То-то он мне всегда нравился.
Синяка передвинулся на полу и прижался спиной к остывшей печке. Потом
он попытался встать, но зашатался и рухнул на пол. Норг вспомнил о
недожеванном пирожке, который оставался у него за щекой, и энергично
задвигал челюстью.
- Ну так что будем делать? - спросил он с набитым ртом.
Синяка снова сел на полу и тупо попытался улыбнуться. Губа у него
треснула, и на подбородок сползла капелька крови. Хильзен ощутил острое
желание послать все в хель, к чертовой бабушке, и напиться. Бьярни на его
месте вообще бы думать не стал.
- Ну вот что, - сказал, наконец, Хильзен. - Его нужно убрать отсюда.
Да прекрати ты жевать! - рявкнул он на Норга.
Норг поперхнулся и побагровел.
Хильзен рывком поднял Синяку. При этом рукав синякиной куртки
зацепился за край заслонки, ветхая ткань треснула, и рукав повис на нитке.
- Тьфу, - с сердцем сказал Хильзен.
Он поудобнее подхватил Синяку и заметил, что на руке чуть пониже
локтя у того выжжен знак: сова на колесе. Он попробовал вспомнить, где
недавно видел этот символ, но не смог.
- Он все равно помрет, зря стараешься, - вздохнул Норг, но Хильзен
счел его слова недостойными ответа.
- Его нужно отнести в город и найти кого-нибудь, кто будет за ним
присматривать, - сказал он и вдруг вскинул на Норга глаза. - Может быть,
твоя... как ее? Далла... Может быть, она согласится? Ты говорил, она
добрая...
Норг помялся чуть-чуть, а потом сказал:
- Она-то, может, и согласится, да я не хочу. - Он опасливо покосился
на Синяку. - Понимаешь, там девочка, Унн... вдруг с ней что-нибудь
случится...
Хильзен вздохнул и сказал:
- Если Бьярни его увидит сейчас, он просто вышвырнет его вон.
- Потащили... - решительно произнес Норг. - Там придумается.
Хильзен понес Синяку вниз по лестнице. Синякины ноги бессильно
волочились по полу. Норг подобрал с лавки свой теплый плащ и пошел следом.
Плащ у Норга был приметный: в свое время арбалетные стрелы его
буквально изорвали, однако упрямый Завоеватель наотрез отказался
расстаться с этими лохмотьями и поставил заплатки из лисьего меха.
Заплатки торчали клочьями и придавали плащу сходство с облезлой шкурой.
- Погоди, - сказал Норг, нагоняя Хильзена уже на площади перед
башней, - одень-ка его потеплее.
Хильзен завернул Синяку в плащ, и Норг взял его на руки, как ребенка.
- Какой горячий, - пробормотал он и огляделся по сторонам. - Ладно,
куда потащим?
Хильзен переступил с ноги на ногу, слушая, как хрустит снег. Город,
утонувший в сугробах, лежал вокруг, темный и безмолвный. Где-то в домах,
уцелевших после осады и штурма, притаились люди, но они пережили
достаточно страха, чтобы выдать сейчас свое присутствие. Уже начинало
темнеть - дни были короткими.
- Вперед, - угрюмо сказал Хильзен. - В конце концов, кроме нас, в
этом городе кто-нибудь еще остался.
- Сомневаюсь, - сказал Норг.
Развалины и снег - больше ничего. Норг вполголоса сокрушался о том,
что не захватили с собой факел, хотя луна уже взошла и светила довольно
ярко. Синяка вдруг надрывно закашлял, содрогаясь у Норга на руках. Норг
прикрыл его рот огромной ладонью, царапая мозолями синякины треснувшие
губы.
- Слушай, Хильзен, - сказал Норг. - Самая легкая смерть - замерзнуть.
- Он осмотрелся по сторонам и показал на огромный мягкий сугроб. - Это
лучше, чем промаяться еще с неделю и все равно сдохнуть.
Хильзен молчал. Он понимал, что друг его прав, но Хильзену еще не
случалось бросать беспомощных людей на произвол судьбы, и он не слишком
хорошо представлял себе, как это делается.
Они стояли на улице Черного Якоря. Здесь было так же темно и
пустынно, как и повсюду. Дома казались черными глыбами среди синего снега.
И вдруг в одном окне Хильзен приметил свет. Окно было затянуто плотной
шторой, но недостаточно тщательно, и бледная полоска от горящей
керосиновой лампы пробивалась на улицу.
- Смотри, - сказал Хильзен.
Норг поудобнее взял Синяку и широким шагом двинулся к дому.
- Стой! - сказал Хильзен.
- Чего?
- Не ходи.
- То ходи, то не ходи... Тебя не поймешь, умник. Если в окне свет,
значит, там люди.
- Мы даже не знаем, что там за люди, - сказал Хильзен.
Норг фыркнул, как тюлень.
- Какая-нибудь несчастная семья. После того, как мы их побили, эти
горожане жмутся друг к другу, как котята в коробке, и дрожат...
- И взрывают наши склады, - напомнил Хильзен.
- Я не понимаю, чего ты хочешь? - разозлился Норг. - Сейчас мы
постучим в дверь, проломим пару черепов, а тем, кто уцелеет, всучим нашего
Синяку, вот и все.
- Чтобы они перерезали ему горло, - сказал Хильзен. - Давай его сюда.
Он протянул к Синяке руки, и Норг слегка отстранился.
- Что, все-таки в сугроб? - сказал он нехотя.
- Давай, - повторил Хильзен. Он опустил Синяку на снег, встал рядом
на колени и принялся бить его по щекам и тереть ему руки снегом.
Синяка снова закашлялся. Потом хрипло прошептал:
- Не бей меня...
- Это я, - сказал Завоеватель. - Я, Хильзен.
Мутные синие глаза остановились на бледном пятне лица. Хильзен
схватил Синяку за плечи и поставил на ноги.
- Видишь? - сказал он, настойчиво сжимая его плечо и показывая на
полоску света в окне. - Иди туда, проси помощи. Тебя убьют, если ты
больной вернешься в башню.
Синяка шатался в руках Хильзена.
- Почему убьют? - спросил он заплетающимся языком.
Хильзен не ответил.
Синяка шагнул вперед. До дома было всего несколько метров. Он
протянул руки, коснулся стены. Стоя за углом, оба друга прислушивались к
его шагам. Потом все стихло.
- Похоже, впустили, - сказал Норг. - Наверное, проклинают нас и
жалеют бедного парня.
- Да уж, - фыркнул Хильзен. - Пойдем отсюда.
Анна-Стина Вальхейм расставляла на скатерти чашки. Чая в доме давно
уже не было, пили пустой кипяток. В комнате было тепло и уютно. На стене
возле окна, задернутого черной шторой, висели две горящие керосиновые
лампы.
Самое темное место в гостиной занимал крупный, уже немолодой человек
с перевязанной рукой. Он смотрел на Анну-Стину восхищенными глазами. Его
совершенно не беспокоило, как относится к подобным взглядам ее брат
Ингольв.
Капитан тоже был здесь - сидел, упираясь локтями в стол, и хмуро
безмолвствовал. Человеку с перевязанной рукой Анна-Стина казалась
воплощением души старого, навсегда утраченного Ахена - стройная, немного
суровая, в простой клетчатой юбке и мужской рубашке, старой рубашке брата.
Поймав его взгляд, Анна-Стина, наконец, улыбнулась.
- Вы умеете льстить без слов, господин Демер, - сказала она.
- Вовсе нет, дорогая госпожа Вальхейм, - возразил он. - Я обдумываю,
чем еще развлечь наших друзей Завоевателей.
Ингольв пристально посмотрел на него, но промолчал.
- Вы считаете, что ваш вчерашний налет на склады был удачным? -
спросила Анна-Стина.
- Как посмотреть, - ответил Демер. - Лично я склонен полагать, что
все-таки да.
- Но вы потеряли почти всех своих людей.
- Это верно, - тут же согласился он. - Но оставшиеся теперь отлично
вооружены. Наконец-то мы сможем говорить о более серьезных делах...
Анна-Стина покачала головой, и бывший купец третьей гильдии произнес
таким уверенным тоном, что девушке стало не по себе:
- Я думаю, надо хотя бы на время отвоевать у них Ахен.
И снова наступила тишина. Потом Вальхейм сказал:
- Для начала объясните мне одну вещь, господин Демер. Как вам пришло
в голову явиться именно сюда?
- Нетрудно догадаться, - усмехнулся Демер. - Вы - один из немногих,
если не единственный, капитан Вальхейм, кто сражался с врагом до
последнего.
- Если бы эту дыру возле форта заткнули другим офицером, то до
последнего сражался бы он.
- Что толку судачить о том, чего не было! У форта вы стояли насмерть.
Вы - человек чести, капитан.
Ингольв поморщился, словно от зубной боли. Зная, как брат не любит
подобного рода речей, Анна-Стина поспешно вмешалась:
- Но ведь Ингольв считался погибшим.
- Да, я тоже так думал. Однако мне сказали, что вы живы, капитан.
Почему-то мне сразу подумалось, что Ингольв Вальхейм - не из тех, кто
покидает свой дом на милость Завоевателей. И коли он жив, то искать его
нужно на улице Черного Якоря. Как видите, я оказался прав.
Брат и сестра переглянулись.
- Вам СКАЗАЛИ, что я жив? - переспросил Ингольв, не веря своим ушам.
- Кто?
- Один молодой человек, почти мальчик... А что?
- Как он выглядел?
- Довольно странно, по правде говоря...
- Смуглый? - перебил Ингольв. - С синими глазами и клеймом Витинга на
руке?
- Насчет клейма не скажу, но в остальном вы правы. Непонятный
паренек, что и говорить. Вы действительно его знаете?
- Да, - хмуро сказал Ингольв. Он хлебнул кипятка из старинной зеленой
чашки с золотой розой на донышке и тяжело задумался.
- Ингольв был его командиром, - тихонько пояснила Анна-Стина.
Демер поперхнулся.
- Вы хотите сказать, что этот юноша - солдат?
Она кивнула.
- Дела-а... - протянул Демер, совсем как мальчишка-разносчик из
мелочной лавки, и Анна-Стина вдруг вспомнила о том, что купец третьей
гильдии начинал свой путь приказчиком в лавке колониальных товаров. - А вы
знаете, господа, где я его встретил?
- Да уж, желательно было бы узнать, - сказал Вальхейм.
- В башне Датского замка, у Завоевателей.
Ингольв помолчал несколько секунд, осваиваясь с этой новостью. Потом
спросил:
- В плену?
Воображение мгновенно нарисовало Анне-Стине образ синеглазого
солдатика в цепях на грязной соломе.
Но Демер ответил непонятно:
- У меня не сложилось такого впечатления.
- Что вы имеете в виду? - в упор спросил Вальхейм.
- Во всяком случае, когда Бьярни меня допрашивал, ваш бывший солдат
переводил его вопросы.
- Какая сволочь, - сказал капитан.
Демер продолжал спокойно:
- Вечером он принес мне воды, а потом помог бежать. Он очень странный
юноша, господин капитан. Я не стал бы на вашем месте торопиться с
выводами.
- Ладно, к черту парня. То, что он делает, касается только его
совести. Раз я еще жив, значит, он меня еще не выдал. Остальное меня не
волнует.
- Тогда к делу, - сказал Демер. - Основные части Завоевателей ушли за
Лес и встали там на зимние квартиры, обирая деревни к югу от Ахена. В
городе остался только гарнизон, сиречь Бьярни, Бракель и их головорезы.
Бракеля мы хорошо потрепали прошлой ночью. У южных ворот имеется солидный
склад пороха. Я предлагаю взорвать его...
Ингольв вопросительно поднял левую бровь, и Демер, усмехнувшись,
продолжал с пугающей уверенностью:
- Я НАЙДУ человека, который сделает это. А если никто не согласится,
взорву его сам. Рано или поздно все равно придется отправляться к богам
Морского Берега. А так я хоть буду знать, что Завоеватели не смогут
разнести наши баррикады пушками. Но нам нужен хороший офицер, господин
Вальхейм. И желательно с репутацией героя.
Он допил кипяток залпом, как будто это была водка.
Анна-Стина вздрогнула и быстро взглянула на брата. Ингольв задумчиво
водил пальцем по скатерти, обводя один и тот же узор. Демер терпеливо
ждал. Прошло несколько минут, прежде чем капитан поднял голову и сказал:
- Хорошо.
В этот момент в прихожей зашаркали чьи-то неуверенные шаги.
Заговорщики оцепенели. Первой опомнилась Анна-Стина. Она протянула руку,