Хафф Таня. Проклятие крови

   Фицрой поднял руку и поправил ее очки.
   — Ты не можешь не верить снам, — мягко сказал он.
   — Нет, — признала Вики, — не могу. — Она глубоко вздохнула и язвительно улыбнулась одной стороной рта. — Было бы полезно, если бы члены вашего сообщества несколько чаще общались между собой, так чтобы мы не приближались к этому моменту вслепую, выпускали бы свой информационный бюллетень или что-нибудь в этом духе.
   При этих ее словах он улыбнулся, на что женщина и рассчитывала, и немного успокоился.
   — Генри, меньше чем год тому назад я не верила ни в вампиров, ни в демонов, ни в оборотней, да и в себя, признаться, тоже. Теперь я отношусь к этому по-другому. Ты вовсе не сумасшедший. Ты не хочешь умирать. Следовательно, не собираешься отдавать себя солнцу. Что и требовалось доказать.
   Он должен был ей верить. Ее серьезное, деловое отношение смертной смогло уверенно отвести в сторону призрак сумасшествия.
   — Останешься до утра? — спросил вампир. На мгновение он усомнился, что эти слова произнесли его губы. Так же он мог бы сказать: «Останься, потому что сейчас я совершенно беспомощен». Эти фразы означали одно и то же. Неужели он настолько доверял ей? Он видел, что Вики поняла и своим промедлением дает ему время взять назад свою просьбу. Внезапно Фицрой осознал, что не хочет брать назад эти слова. Что он доверяет ей безоговорочно.
   Четыреста пятьдесят лет тому назад он бы спросил: «Мы будем любить друг друга?»
   «Как можешь ты сомневаться?» — было бы ему ответом.
   Молчание затянулось. Генри должен был прервать его прежде, чем оно отодвинет их друг от друга; отодвинет Вики, вынудит ее услышать то, что, как ему было ясно, она не готова была услышать.
   — Ты можешь привязать меня к кровати, если я начну делать какие-нибудь глупости.
   — Соответствующие моему определению глупости или твоему представлению о ней? — Голос женщины звучал напряженно.
   Если уж решился, то иди до конца.
   — Твоему.
   Вампир засмеялся, запечатлел поцелуй на ее руке и повернулся лицом к окну. Если Вики считает его душевно здоровым, значит, он тоже должен так думать. Возможно, то, что ему снится солнце, было менее существенно, чем то, как он сам относится к этому сну.
   — И в небе, и в земле сокрыто больше... — рассеянно пробормотал он.
   Женщина сидела, опершись на диванные подушки.
   — Господи, до чего меня достала эта цитата! — произнесла она в сердцах.

4

   Вики встречала тысячи восходов солнца, но ни разу не видела такого, так этот.
   — Можешь ли ты это почувствовать?
   — Почувствовать что? — В полудреме она приподняла голову с колен Генри.
   — Солнце.
   Внезапный взрыв адреналина резко вырвал женщину из сна, и она резко села на постели, всматриваясь ему в лицо. Вампир выглядел напряженно-внимательным, брови сошлись в одну линию, глаза сузились. Вики взглянула в окно. Хотя оно выходило на юг, а не на восток, небо определенно начинало светлеть.
   — Генри? — встревоженно спросила она.
   Он покачал головой, увидев выражение ее лица, и улыбнулся, одновременно успокоительно и слегка смущенно.
   — Все в порядке, так происходит каждое утро. Это похоже на предостережение. — Его голос звучал механически, подобно компьютерному симулятору из научно-фантастического фильма. — До восхода солнца осталось еще минут пятнадцать, не меньше.
   — Прекрасно. — Вики встала, все еще сжимая его запястья. — Четверть часа. Пойдем отсюда.
   — Да нет же, — запротестовал Фицрой, когда женщина потянула его, чтобы он встал на ноги. — Когда приходит предостережение, не обязательно, чтобы оно было вполне определенным. Это скорее просто ощущение.
   Вики вздохнула и бросила обеспокоенный взгляд на окно, на проблески розового, которые, как она была уверена, уже коснулись окрестностей города.
   — Ладно. Это просто ощущение. Что ты обычно делаешь, когда это чувствуешь?
   — Отправляюсь в кровать.
   — А потом?
   Какое-то мгновение вампир изучал лицо подруги. Потом высвободил руки, развернулся на каблуках и пошел через гостиную, уронив:
   — Ты права.
   — Генри?
   Он остановился, но не повернулся, просто оглянулся через плечо.
   «Я не должна оставаться, если ты уверен, что все в порядке». Да, но подобной уверенности он не чувствует. Вот почему она была здесь. И в то время как, быть может, он сожалел о своем предложении — Вики поняла это тотчас же по его промедлению, — причина, по которой он просил ее остаться, по-прежнему имела место. Казалось, что для того, чтобы оба они пережили этот восход солнца, она должна отнестись к этому как к своей обычной работе. «Клиент опасается, что в определенных условиях может предпринять попытку совершить самоубийство. Я нахожусь здесь, чтобы остановить его». С самого начала она сознавала, что Генри все еще ждет, что она скажет что-то.
   — Ну, как ты себя чувствуешь?
   Генри следил, как, словно на фотопластинке, на лице женщины последовательно проявляются эмоции. «Ведь это испытание нисколько не легче для тебя не так ли?» — подумал он и произнес спокойно:
   — Я чувствую солнце, — после чего протянул ей руку.
   По тому, как подруга приняла ее, вампир мог предположить, что она приступила к выполнению служебных обязанностей, и они прошли в спальню.
   Когда Вики впервые увидела его кровать, она почувствовала смутное разочарование. К тому времени она уже знала, что Фицрой не проводит дневное время в закрытом гробу поверх слоя земли со своей родины, но все же втайне надеялась увидеть там что-нибудь экзотическое. Хотя бы вроде кровати королевских размеров. «Готова биться об заклад, твоему отцу захотелось бы иметь одну из таких же...» — так бы она могла тогда сказать. Кровать же с белыми хлопчатобумажными простынями и синим покрывалом выглядела до обидного обыкновенной.
   Сейчас она освободилась от его руки и подошла прямо к закрытой двери. Круг мягкого света от лампы на прикроватном столике почти ослепил ее, но она знала, что окна спальни заделаны слоем фанеры, окрашенной в черный цвет и плотно примыкающей к оконному проему. Как со стороны улицы, так и изнутри этот защитный барьер скрывали плотные портьеры из синего бархата. Это помогало держать солнце на безопасном удалении, однако — Вики знала — Генри мог бы, если бы захотел, уничтожить с таким тщанием созданные барьеры за несколько секунд. А ее тело служило в этот момент барьером перед дверью.
   Стоя у кровати, Фицрой помедлил, прикасаясь пальцами к пуговицам рубашки, и с удивлением обнаружил, что чувствует себя неловко, раздеваясь на глазах у женщины, с которой состоял в близких отношениях — и от которой с таким удовольствием насыщался. «Это просто смешно. Она, вероятно, при таком освещении даже не видит тебя».
   Тряхнув головой, Генри быстро разделся, размышляя о том, что подобная беспомощность влечет за собой проявление гораздо большей интимности, нежели секс.
   Теперь он ощущал солнце еще сильнее — сильнее, чем когда-либо прежде.
   Для Вики, которая следила за проблесками бледной кожи, когда вампир то появлялся в круге света, то исчезал из него, стоявшей на страже возле двери, собственное поведение вдруг показалось ужасно бессмысленным.
   — Генри? Что, черт подери, я здесь делаю? — Она шагнула вперед, потом сделала еще один шаг и, когда его лицо оказалось наконец в фокусе, протянула руку и нежно коснулась его обнаженной груди. — Я не могу остановить тебя... — Женщина поморщилась, сознавая, что эти слова неправильно отражают ситуацию. — Я не могу даже удержать тебя.
   — Я знаю. — Он прикрыл ее пальцы своими, поражаясь, как всегда, теплу, исходящему от тела подруги, ощущая пульсацию ее крови прямо под кожей.
   — Прекрасно. — Она раздраженно закатила глаза. — Что, в таком случае, я должна делать, если ты все-таки примешь решение рвануться к солнцу?
   — Оставаться здесь.
   — Чтобы смотреть, как ты погибнешь?
   — Никто, даже вампиры, не желает умирать в одиночестве.
   Вики сочла подобное утверждение достаточно спорным. Однако она прекрасно сознавала, что это все, что она могла бы ему дать. Но она не хотела придаваться себе, что закончиться все может именно так. Слегка задыхаясь, желая, чтобы свет был достаточно ярким, чтобы видеть выражение его лица, Вики смогла удержаться, чтобы не выдернуть руку. «Оставаться здесь». В итоге это было не более того, что когда-либо хотел от нее Селуччи. Различались только обстоятельства.
   — Боже мой, Генри. — Слова потребовали от нее некоторых усилий, но она постаралась приглушить в голосе эмоции. — Уж не собрался ли ты, черт бы тебя подрал, на самом деле покончить счеты с жизнью? Знаешь что, надень-ка лучше пижаму — ну или смокинг, или что-нибудь такое, в чем обычно почивают бессмертные, — и отправляйся в постель.
   Он отстранился и распростер руки в стороны, намерения его были очевидны.
   — Превосходно. — Вики указала на кровать.
   Ее друг спокойно подчинился этому жесту. Затем, решительно подтолкнув очки на переносицу, женщина устроилась на краю матраса. Прищурив глаза, она могла разглядеть очертания его лица.
   — Ну и каковы твои ощущения?
   — Я чувствую, как солнце дрожит на горизонте, но единственное, что у меня сейчас на уме, — это ты.
   — Нынче утром ты просто фонтанируешь избитыми фразами. — Однако Вики, почувствовав явное облегчение в его голосе, подумала, что его ответ похож на правду. — Что еще может произойти? Я имею в виду, с тобой?
   Фицрой пожал плечами.
   — Откуда мне знать? Я же ухожу с восходом солнца. Без сновидений, без физических ощущений. — Голос его начал затихать — рассвет был уже близок. — В небытие.
   — Что я должна сделать?
   Он улыбнулся.
   — Поцелуй меня... на прощание.
   Губы женщины были на его губах, когда взошло солнце. Она почувствовала, что день заявил на него свои права. Вики медленно распрямилась и села на краю кровати. Генри выглядел таким невероятно юным Столь ужасающе беззащитным...
   Она схватила его за плечи и принялась трясти изо всех сил.
   Его сердце всегда билось очень медленно; теперь, приложив ухо к самой его груди, Вики вообще ничего не могла уловить.
   Он действительно ушел. И вручил себя полностью и абсолютно в ее распоряжение.
   «Останься здесь». В конечном итоге это было все, о чем когда-либо просил ее Селуччи. И это было все, о чем она когда-либо просила его в ответ.
   Останься здесь. Это означало намного большее, когда просил об этом Генри Фицрой.
   — Генри, ты редкостный негодяй. — Она яростно подтолкнула на место сползшие очки. — Какого черта, что я могу дать тебе, чтобы соответствовать всему этому?
   Несколько мгновений спустя она собралась с силами и задала более прозаический вопрос.
   — А что будет теперь? Должна ли я уйти? Или остаться и сторожить тебя целый день? — Широкий зевок угрожал вывихнуть Вики челюсть; она недостаточно выспалась во время долгого ожидания наступления утра. — Или забраться в постель к тебе под бок?
   Женщина нежно провела пальцем вдоль его щеки и почувствовала, как она суха и прохладна Кожа у Генри — кому, как не ей, это знать — всегда была холодной.
   — Хм-м, эту идею, пожалуй, отбросим.
   Даже уставшая, сможет ли она уснуть рядом с этим телом — а не с Генри? Отыскав на полу брюки, сброшенные Фицроем, она ощупала его карманы в поисках ключей.
   — Я ухожу домой, — заявила она, ощущая острую необходимость просто услышать саму себя для компенсации абсолютной неподвижности вампира. — Я немного посплю и вернусь до наступления темноты. Не беспокойся. Я запру дверь при выходе. Ты будешь в полной безопасности.
   Выключатель прикроватной лампы находился около двери. Вики бросила последний взгляд на него перед тем, как уничтожить островок скудного света, погрузив комнату в полную и абсолютную тьму.
   Она положила руку на дверную ручку и начала уже поворачивать ее, когда внезапная мысль заставила ее замереть на месте.
   — Как, черт меня подери, я выберусь отсюда?
   Она ощупала пальцами окаймлявший дверную коробку слой резины, который надежно защищал спальню от проникновения света извне. Сможет ли она выйти, не погубив Генри? «Это просто потрясающе! Я пришла, чтобы спасти его от попытки самоубийства, а обернуться все может так, что погублю его собственными руками».
   Может ли она уйти?
   Сквозь открытую дверь его кабинета в холл проникает свет, и если она откроет эту дверь... Насколько прямым должен быть солнечный свет, который способен нанести ему вред?
   «Нам следовало обсудить это раньше, Генри». Она не могла поверить, что ни один из них не задумался о том, что произойдет после восхода солнца. Разумеется, оба они нашли куда более привлекательное занятие.
   Она не могла рисковать. Входная дверь в квартиру должна быть заперта и закреплена цепочкой. Он должен находиться в такой же безопасности, как и всегда.
   Закрытые глаза — добровольный отказ от света, — казалось, помогали; женщина на ощупь добралась до кровати и легла поверх одеяла как можно дальше от неподвижного тела Генри.
   Все ее чувства настаивали на том, что она находится в одиночестве. За исключением того, что она знала, что это не так. Вся комната превратилась в своего рода гроб. Она чувствовала, как тьма давит на нее, что она лежит в ящике длиной шесть, шириной три и глубиной один фут — и пытается не думать об Эдгаре Аллане По и погребении заживо.
   * * *
   — Отчего он умер?
   — Остановка сердца. — Коронер стащил с рук перчатки. — Что фактически в конце концов убивает нас всех. Если вы хотите знать, что именно послужило причиной смерти, смогу ответить только после того, как он пробудет у меня на столе пару часов.
   — Благодарю вас, доктор Синг.
   Собеседник Селуччи улыбнулся, совершенно не реагируя на сарказм.
   — Не оставляйте его здесь слишком долго. — Он задержался на пути к двери и вернулся снова. — Уже сейчас, учитывая позу, могу сказать, что этот человек был мертв еще до того, как упал на пол.
   Кивнув на прощание коронеру, Майк опустился на колени перед телом и нахмурился.
   Напарник Селуччи, Дэйв Грэм, склонился над его плечом и присвистнул сквозь зубы.
   — У кого-то оказалась могучая хватка!
   Тот проворчал что-то в знак согласия. Багровые и зеленые синяки окружали левое запястье покойника четко обрисовав следы четырех — и, отдельно, пятого, большого пальца. Левая рука лежала вытянувшись в сторону от тела.
   — Он упал уже мертвым, — спокойно произнес Грэм.
   — Я, собственно, сразу так и подумал. Посмотри на его лицо.
   — Никакого выражения.
   — Вот именно. Ни страха, ни боли; совершеннейшая индифферентность. Ничего, что свидетельствовало бы о нескольких последних минутах его жизни.
   — Отравление?
   — Может быть. Классный пиджак. — Селуччи встал с колен. — Удивительно, почему его не забрали вместе с ботинками.
   Уступая ему дорогу, Дэйв пожал плечами.
   — Кто, черт побери, может сказать, в наше-то время? Они берут деньги, но оставляют кредитные карточки или удостоверения личности.
   Тщательно обходя меловые линии и куски разбитого стекла на полу, двое мужчин подошли к раковине. В некоторых местах, там, где вылитая в нее кислота разъела металл, нержавеющая сталь имела шероховатую поверхность. Из отверстия слива все еще поднимался слабый запах аммиака.
   — Никаких признаков того, что он выбросил...
   Селуччи фыркнул.
   — Как и того, кто это выбросил. Кевин! — Дактилоскопист, стоящий на коленях сбоку от тела, поднял голову. — Мне нужны отпечатки со стекла.
   — Со стекла? — Из всего, что было достаточно крупным, что можно было бы назвать осколками, уцелели только дно и часть горлышка, защищенного навинчивающейся пробкой. — Я страшно простужен, и как, скажите на милость, смогу вылечиться, занимаясь всем этим?
   — Твои проблемы, но я хочу получить эти отпечатки. Харпер!
   Констебль, уставившийся в гроб, вздрогнул.
   — Детектив?
   — Найдите кого-нибудь, кто смог бы разобрать сифон... вот эту изогнутую трубу под раковиной, — добавил Селуччи, когда Харпер непонимающе уставился на него. — Если повезет, найдем там остатки того, что намеревались уничтожить. Где парень, который обнаружил тело?
   — Он в одном из кабинетов отдела. Его имя... — Констебль, нахмурив брови, заглянул в свои записи. — Дональд Томпсон. Он занимается исследовательской работой, служит здесь около полутора лет. Часть остального персонала уже прибыла, и они тоже здесь. Мой напарник с ними.
   — А кабинеты где?
   — В конце вестибюля, с правой стороны.
   Майк кивнул и направился к двери.
   — Мы закончили с телом. Как только все до одного получат то, что им причитается, вы сможете унести его отсюда.
   — Море обаяния, как всегда, — пробормотал Дэйв, ухмыляясь. Он последовал за напарником в вестибюль, где поинтересовался: — Так ты еще и в водопроводном деле разбираешься?
   — Мой отец был водопроводчиком.
   — Неужели? Ты никогда не говорил мне, что получил в наследство кругленькую сумму.
   — Не хотел, чтобы ты клянчил у меня деньги. — Селуччи дернул головой в направлении лабораторного зала. — Что ты об этом думаешь?
   — Почтенный доктор наткнулся на незваного гостя?
   — А как насчет уборщика, которого унесли отсюда вчера?
   — Я помню, ты сказал, что он увидел мумию и с ним случился сердечный приступ.
   — А что тогда стряслось с мумией?
   Грэм нахмурил лоб. Гроб определенно был пустым, и, несмотря на то что помещение было прямо-таки забито всеми видами древнего хлама, он готов был поспорить на свои последние брюки, что там не было никакого тела, засунутого в дальний угол.
   — Незваный гость прихватил ее с собой? Доктор Ракс разломал ее на куски, облил кислотой и спустил в раковину? Она воскресла и теперь рыщет по городу? — Он поймал взгляд напарника и рассмеялся. — Ты, боюсь, перетрудился, приятель.
   — Может быть. — Селуччи толкнул открытую дверь с табличкой «Отдел египтологии», прилагая несколько большее усилие, чем требовалось. «А может быть, и нет», — мелькнуло у него в голове.
   Кроме полицейского констебля в форме там находилось с полдюжины людей, у всех на лицах было выражение шока разной степени и — или — изумления. Две дамы тихо плакали, наполовину опустошенная коробка бумажных косметических салфеток стояла между ними на письменном столе. Двое других спорили, их приглушенные голоса создавали в комнате постоянный фон. Женщина, на лице которой сменялись выражения печали и гнева, встала, когда детективы вошли в комнату, и шагнула им навстречу.
   — Я доктор Рэйчел Шейн, помощник главного хранителя. Что здесь происходит? Нет, подождите... — Ее рука поднялась прежде, чем кто-нибудь из них успел заговорить. — Это глупый вопрос. Я сама знаю, что происходит. — Она глубоко вздохнула. — Я хочу спросить: что теперь будет?
   Селуччи показал ей свой значок — уголком глаза он заметил, что Дэйв сделал то же самое.
   — Детектив-сержант Селуччи. Мой напарник, детектив-сержант Грэм. Нам хотелось бы задать несколько вопросов Дональду Томпсону.
   Молодой человек резко выпрямился, оторвав лицо от ладоней. У него было бледное лицо и расширенные зрачки глаз.
   — Нам бы хотелось оставить кабинет доктора Ракса на некоторое время в том же виде, как и сейчас, — продолжал Майк, тщательно следя за тем, чтобы говорить обыденным тоном, который на большинство людей действует успокаивающе. — Доктор Шейн?..
   — Да, да, разумеется. Можно пройти в мой кабинет. — Она указала жестом на дверь.
   — Благодарю вас.
   Она казалась слегка удивленной теплотой в его голосе, и это ее, видимо, несколько успокоило. Уже не впервые Дэйв восхитился мастерству Селуччи общаться со свидетелями таким способом: «Я знаю, вы страдаете, но мы полагаемся на вас Если вы не сможете собраться с силами, все будет потеряно», — причем он умел выразить эту мысль всего парой слов.
   Дональд Томпсон — высокий худощавый человек, казалось, не мог сидеть спокойно: его ноги, руки и голова находились в непрерывном движении. Он пришел сегодня пораньше, чтобы закончить кое-какую работу, и обнаружил доктора Ракса распростертым на полу лабораторного зала рядом с раскрытым гробом.
   — Я не дотрагивался до него и ни к чему не прикасался, за исключением телефона Позвонил по номеру 911, сказал, что нашел тело, и спустился в вестибюль, дожидаться их приезда Боже, это так... так... Я хочу сказать, проклятье, неужели кто-то убил его?
   — Пока мы ничего не можем сказать определенно, мистер Томпсон. — Дэйв Грэм взгромоздился на край стола, покачивая ногой. — Мы были бы вам признательны, если бы вы вспомнили, как выглядело это помещение. Как вам показалось, оно выглядело точно так же, каким вы видели его в последний раз?
   — Я вообще-то не сильно вглядывался... Я хочу сказать, что мой шеф лежал мертвым на полу!
   — Но после того как вы обнаружили тело, вы должны были хотя бы наспех оглядеться вокруг. Просто удостовериться, что там больше никого не было.
   — Ну да...
   Томпсон прикусил губу в попытке вспомнить, силясь увидеть что-нибудь за распростертым телом человека, которого любил и уважал.
   — Там на полу было стекло, — медленно произнес он, — а пластик был откинут в сторону от внутреннего гроба, похоже, принадлежащего Восемнадцатой династии в саркофаге Шестнадцатой династии — довольно странный, на мой взгляд, факт, — но, как мне показалось, ничего не пропало. Я хочу сказать, у нас там есть весьма ценные изделия из фаянса и золотая пектораль, вынутая из витрины, которую реставрировали, и они находились там по-прежнему.
   Дэйв поднял бровь.
   — Фаянс? Пектораль?
   — Фаянс, как бы поточнее объяснить, это род керамики, а пектораль — это... — Длинные изящные пальцы начертили в воздухе непостижимую конструкцию. — Думаю, что вы можете рассматривать ее как большое ожерелье.
   — Историческая ценность, помимо всего прочего?
   Молодой человек пожал плечами.
   — Более половины его деталей изготовлены из золота.
   Селуччи отвернулся от окна, где стоял, наблюдая за уличным движением по Квинс-парк-роуд, довольный, что позволил напарнику задавать вопросы. Каковы бы ни были причины, повлекшие смерть доктора Ракса, он готов был побиться об заклад, что мотивом не явилось ограбление.
   — А что насчет мумии?
   — Какой мумии?
   — Что значит: какой? — Майк сделал шаг вперед. — Я разговаривал с женщиной-полицейским на месте преступления вчера утром, когда они выносили из здания музея тело уборщика, скончавшегося предыдущей ночью. Она сказала мне, что парень увидел мумию, потому у него и случился сердечный приступ. По существу, скончался от страха.
   — Думал, что увидел мумию. Кто-то засунул в каменный саркофаг пустой гроб и запечатал его там. Мы думали, что приобрели ценный артефакт, а все, что получили, оказалось просто воздухом. — Смех Дональда Томпсона прозвучал горько и коротко. — Может быть, именно это обстоятельство и убило доктора Ракса; как профессионал он был страшно разочарован.
   — Стало быть, никакой мумии не было?
   — Нет.
   — Вы уверены в этом?
   — Поверьте мне, детектив, я бы ее непременно заметил.
   Селуччи поймал выразительный взгляд своего напарника и, покосившись, плотно сомкнул губы, чтобы не сказать лишнего. На один миг он готов был поверить, что неправильно понял слова констебля Трамбле.
   Опрос остальных сотрудников отдела не принес никаких дополнительных результатов. Они все любили доктора Ракса. Разумеется, иногда он не соглашался с коллегами, но только представьте себе дюжину египтологов в одной комнате: без труда сможете убедиться, что они выскажут двенадцать различных мнений. Нет, там никогда не было никакой мумии. Профессиональная ревность, вы говорите?
   Доктор Шейн вздохнула и откинула со лба волосы.
   — Он был хранителем скудно финансируемого отдела в провинциальном музее. Неплохая работа, можно даже сказать, престижная, в сравнении со многими, но не настолько, чтобы убивать из-за этого.
   — Полагаю, как помощник хранителя, вы занимаете следующее за ним положение в вашем отделе. — Слова эти основывались исключительно на наблюдении и были произнесены намеренно нейтральным тоном.
   — Именно так. В свое оправдание могу сказать только то, что я, черт возьми, единственный человек в отделе, ненавидевший писанину больше, чем он. О Господи... — Женщина прижала кулаки к губам и зажмурила глаза; по щекам ее потекли слезы. — Извините, обычно я не похожа на лейку с водой, — справившись с собой, произнесла она через мгновение сдавленным голосом.
   — Это был день, который никак не назовешь обычным, — мягко согласился Селуччи, протянув ей косметическую салфетку. — Дэйв, ты сказал остальным, что те, кто хочет, могут отправляться домой? Однако нам нужен полный перечень всех вещей, находящихся в этом помещении. Может быть, нескольких человек следует попросить остаться? Чем скорее мы полностью убедимся в том, что чего-то недостает, тем лучше.
   Доктор Шейн высморкалась, как только Дэйв вышел.
   — Вы весьма своевольно обращаетесь с моими сотрудниками, детектив.
   — Извините. Если вы предпочитаете обратиться к ним сами...
   — Нет, все в порядке. Вы действовали отлично.
   «Могу поклясться, когда ему было восемнадцать, он выглядел как Давид работы Микеланджело. — Она снова закрыла глаза. — Господи, не могу поверить в это. Илайджа мертв, а я сижу здесь и думаю, до чего неправдоподобно хорош собой этот полицейский».
   — Доктор Шейн, вам нехорошо?