Хафф Таня. След крови

   — Больше никого? — осведомился офицер. Получив подтверждение, он шагнул вперед.
   — Нам известно, где скрываются отсутствующие члены ваших семей, — резким тоном сказал он. — Голландский язык офицера отличался заметным акцентом, но говорил он довольно бегло. — Поезд, который они должны были взорвать, не пришел — мы всего-навсего устроили ловушку.
   Немец помолчал, дожидаясь реакции, но ответом ему были лишь те же тревожные взгляды. Большая часть стоящих на площади прекрасно понимала, что происходит, они были напуганы, но старались скрывать свои чувства. Чувствительный нос Генри уловил запах опасности, но командир эсэсовцев не обладал способностью понимать, к каким последствиям могут привести его слова.
   — Теперь они мертвы. Все. — Маленький мальчик испустил сдавленный крик, и немец удовлетворенно улыбнулся. — Но мы должны, — продолжал он, — полностью подавить все очаги сопротивления. Мы должны выкорчевать с корнем даже мысль о возможности выказать неповиновение солдатам великой Германии. Вы будете уничтожены, и каждый дом в этой деревне будет сожжен дотла. Это послужит примером для тех, кто осмеливается поддерживать сопротивление, и всем неполноценным расам, осмелившимся выступать против расы господ.
   — Уж эти немцы, — с презрением фыркнула какая-то старуха, придерживая полы выцветшего халата искалеченными артритом руками. — Заболтают вас до смерти, прежде чем укокошат.
   Фицрой был склонен согласиться с ней — эсэсовец определенно находился под впечатлением пропагандистских фильмов. Но это не уменьшало грозящей людям опасности. Независимо от того, насколько удались Гитлеру его «экономические реформы», он, надо отдать ему должное, смог найти занятие для каждого садиста и подонка в своей стране.
   — Ты. — Стек офицера указал на старую женщину. — Подойди сюда.
   Отбросив руки стоящих рядом людей, пытавшихся удержать ее, и бормоча что-то неразборчивое, та вышла из толпы. Головой с реденькими седыми волосами, туго скрученными в узел, она едва достигала до плеча командира.
   — Ты, — сказал немец, — вызвалась стать первой.
   С глазами, воспаленными от безжалостно яркого света прожекторов, старуха гордо подняла голову и произнесла что-то настолько грубое, не говоря уж о биологической несуразности сказанного, что повергло всех ее односельчан — а также и Генри — в шоковое состояние.
   — Мама! — вырвалось из уст пожилого человека, стоявшего в кучке крестьян.
   Дабы удостовериться, что командир эсэсовцев понял основную идею ее слов, она повторила фразу по-немецки. Стек взвился в воздух для удара.
   Генри рванулся вперед, сознавая, что совершает под влиянием импульса неописуемую глупость, но был уже не в силах остановиться.
   Он перехватил запястье немца в верхней точке его взмаха и, продолжая движение, напрягая всю свою силу, вырвал руку из плечевого сустава Уронив тело, вампир обернулся, чтобы обрушиться на оставшуюся часть взвода, размахивая своим жутким трофеем, как палицей, и оскалив зубы так, что блеснули удлиненные клыки.
   Все закончилось за неполные семь секунд.
   Нацисты были не первыми, использовавшими террор как мощное оружие; люди, подобные Фицрою, узнали ему цену столетиями раньше. Опыт дал ему возможность добраться до первого часового прежде, чем кто-либо из них вспомнил, что они вооружены.
   К тому времени, как те осознали наконец, что могут стрелять, Генри схватил еще одно тело убитого немца, дабы воспользоваться им как щитом. Он слышал крики жителей деревни, шлепанье домашних туфель, топающих по утоптанной земле, а затем внезапно, к счастью, погасли все прожектора.
   Теперь вампир видел все превосходно — в отличие от эсэсовцев. Совершенно ошеломленные, они рассыпались по площади в попытках бежать, но обнаружили внезапно, что путь им преграждает огромных размеров собака, больше любой, которую они когда-либо видели.
   Бойня продолжалась недолго.
   Стоя над своей последней жертвой, опьяненный запахом крови, с натянутыми как струна нервами, Фицрой увидел, как собака, следовавшая за ним всю ночь, подошла ближе. Ее морда была испачкана кровью, казавшейся в темноте скорее черной, чем красной. Зрелище было куда более зловещим, чем в сказках братьев Гримм.
   Вампир и зверь все еще стояли на расстоянии нескольких шагов друг от друга, когда стук сапог по булыжной мостовой заставил обоих повернуть головы. Генри сделал движение, но собака оказалась быстрее.
   Она, нырнув вперед, перекатилась через голову и приблизилась к нему, сжимая автомат в двух вполне человеческих руках. Когда штурмовики появились, тот, в кого превратилась собака, открыл огонь. Никто из вошедших в деревню не уцелел.
   Перекинув автомат через голое плечо, оборотень повернулся к Фицрою, стирая кровь со рта тыльной стороной другой грязной руки. Его волосы, точно такого же красновато-коричневого цвета, как жесткий меховой воротник вокруг шеи собаки, свисали со лба, падая на глаза — те же самые, что наблюдали за Генри, выползавшим из-под земли, а потом пившим кровь эсэсовца.
   — Я Перкин Хееркенс, — произнес он по-английски с сильным акцентом. — Если вы Генри Фицрой, то я ваш связной.
   После четырех сотен лет Фицрой считал, что его уже ничто не сможет удивить. Однако теперь обнаружил, что следует пересмотреть это заключение.
   — Мне не сказали, что вы — вервольф, — сказал он по-голландски.
   Хееркенс усмехнулся; он выглядел теперь гораздо моложе, но не менее опасным.
   — Мне также не сказали, что вы — вампир, — отозвался он. — Думаю, в данных обстоятельствах мы квиты.
 
   — Согласись, что подобную встречу нельзя назвать нормальной, — пробормотала Вики, желая хотя бы на миг оказаться дома в самом разгаре прелестного нормального спора с Майком Селуччи. — Я имела в виду что ты рассказывал о вампире, находящемся на секретной службе, встретившемся с оборотнем из голландского Сопротивления.
   — Ну и что же в этом необычного? — Генри обошел туристский автомобиль с американскими номерами и маленькой рыжей кошкой, свернувшейся в клубок у заднего стекла. — Вервольфы тщательно охраняют свою территорию.
   — Если они жили как часть нормального… — Она подумала секунду и начала снова: — Если они жили как часть человеческого сообщества, как они могли избежать, например, воинского призыва?
   — Воинская повинность была узаконена в Британии и Северной Америке, — напомнил ей Генри. — Европа боролась за выживание, и нападение Германии произошло так быстро, что небольшое количество мужчин, проживавших в достаточно удаленных от городов местах, легко могли от нее уклониться. Если было необходимо, они удалялись от «цивилизации» на время войны и жили за счет натурального хозяйства.
   — Ну хорошо, а как тогда обстояло дело с британскими и северо-американскими вервольфами?
   — Не бывает британских вервольфов…
   — А почему не бывает? — прервала Вики.
   — Это ведь остров. Исходя из человеческой предрасположенности к убийству, хотя это невозможно понять, там нет достаточного пространства для совместного проживания людей и вервольфов. — Фицрой помолчал мгновение, после чего прибавил: — Быть может, когда-то вервольфы и проживали в Британии…
   Вики сползла пониже на сиденье. «Я не хочу умереть, мисс Нельсон».
   — Стало быть, оборотни не распространены по всему миру?
   — Нет. В Европе они обитают не южнее северной Италии. Их много в России и еще больше в северовосточных областях Китая и Тибета Насколько мне известно, изначально в Северной Америке не было вервольфов, но, быть может, я ошибаюсь. Однако имела место довольно значительная миграция.
   — После Второй мировой войны?
   — Не только.
   — Значит, мой первоначальный вопрос остается открытым Как им удавалось избежать воинского призыва?
   По тому, как зашуршала толстая твидовая обивка спинки сиденья, Вики поняла, что Генри пожал плечами.
   — Не имею представления, но большинство вервольфов совершенно не различают цветов, я полагаю, что их бракуют при медицинском осмотре. Я точно знаю, что союзники использовали людей с таким пороком зрения в воздушной разведке. Из-за того что те вынуждены воспринимать предметы по очертаниям, они обладают способностью видеть их, невзирая на маскировку. Быть может, большинство их были оборотнями.
   — Ладно, а как дело обстоит с тобой? Как вампир смог убедить правительственных чиновников, что ему должны позволить внести хотя бы малый вклад в торжество свободы? — Затем она вспомнила, насколько убедительным может быть Генри Фицрой. — Ладно, этот вопрос снимается.
   — В действительности я даже не обращался к канадскому правительству. Я пробрался на транспортное судно и возвратился в Англию, где один мой старый друг занимал весьма высокий пост. Он устроил все остальное.
   — Ах вот оно как. — Вики не стала расспрашивать, кто был этот старинный друг. Она не хотела знать: в ее воображении возникали сцены с Генри и определенными выдающимися личностями в компрометирующих положениях. — А что случилось с жителями той деревеньки?
   — Что?
   — С крестьянами. В которой ты встретился с Перкином. Неужели все они погибли?
   — Ну разумеется, нет!
   Вики не могла понять, почему «разумеется, нет». Ведь они уничтожили отряд СС, и нацисты не могли посмотреть сквозь пальцы на подобные действия.
   — Перкин и я устроили так, чтобы все выглядело, словно эсэсовцы погибли во время воздушного налета союзников на железную дорогу.
   — Вы что, смогли своими силами сымитировать последствия воздушного налета?
   — Разве я не упомянул о своем старинном друге, занимающем весьма значительный пост?
   Она могла уловить насмешку в голосе вампира.
   — Вот оно как. — Однако один вопрос продолжал ее беспокоить. — А жители той деревни знали, что среди них живет стая оборотней?
   — Нет, пока не началась война, они об этом не догадывались.
   — А потом?
   — Во время войны любой враг нацистов воспринимался как желанный союзник. Британцы и американцы тогда умудрились поладить даже с русскими.
   Вики предположила, что это утверждение имело определенный здравый смысл.
   — А что с ними случилось после войны?
   — Перкин эмигрировал. Потом я на какое-то время потерял с ним связь.
   На некоторое время воцарилось молчание; на автостраде, после того как они выехали из Торонто, им встретилось всего несколько машин. Вики закрыла глаза и задумалась над рассказом Генри. В некотором отношении война, несмотря на все ее трудности, была не такой уж сложной проблемой. По крайней мере, были четко определены враги.
   — Генри, — внезапно спросила она, — ты и в самом, деле думаешь, что стая вервольфов может жить как часть человеческого сообщества, и соседи не подозревают об их истинной природе?
   — Ты имеешь в виду город, Вики; ближайшие же соседи Хееркенсов обитают в трех милях от них. Он видят их вне стаи, когда оборотни хотят, чтобы и видели. Кроме того, если бы ты не знала меня и не столкнулась с тем кошмаром этой весной, поверил бы ты в вервольфов? Поверил бы хоть кто-нибудь в Северной Америке в нынешнем столетии?
   — Кто-то очевидно поверил, — сухо напомнила ему Вики. — Хотя я бы ожидала скорее шантаж, чем убийство.
   — В этом было бы больше смысла, — согласился Фицрой.
   Его собеседница вздохнула и открыла глаза. Итак она будет пытаться разобраться в этом деле, вооруженная только увеличительным стеклом и имея в подельниках вампира, будучи отстранена от источнике информации столичной полиции. Эти источники, надо заметить, пока не принесли Вики никакой пользы. Баллистики, позвонившие перед самым ее выходом из дома, сообщили, что, наиболее вероятно, пуля стандартного калибра 7,62мм от патрона, принятого на вооружение НАТО; это сужало круг возможных по дозреваемых всего-то до членов всей организации Североатлантического договора, так же как включал любого владельца охотничьего ружья. Нет, она не возлагала особых надежд на пребывание на ферме Хееркенсов.
   Впервые Вики собиралась работать над делом по-настоящему в одиночку. Что, если она не была так уж хороша, как она думала?
   — Там, в перчаточном ящике, лежит карта, — Генри притормозил «БМВ», съезжая с автострады. — Не можешь ли ты ее достать?
   Она на ощупь нашла перчаточный ящик и карту в нем и положила ее перед своим спутником.
   — Как ни разнообразны мои таланты, я даже не буду пытаться прочесть ее во время движения по незнакомой местности. Придется тебе помочь мне, — сказал Фицрой, возвращая ей карту.
   Крепко сжав в пальцах сложенную бумагу, Вики сунула ее ему обратно.
   — Я не знаю, где мы едем.
   — Мы находимся на дороге к аэропорту, недалеко от поворота на Оксфорд-стрит. Скажи, сколько нам нужно проехать по Оксфорд, прежде чем выедем на Кларк Сайд Роуд.
   Уличные фонари едва проникали сквозь ветровое стекло. Напрягая зрение, она могла увидеть на карте лишь контуры. И, конечно, была не в состоянии различить на ней две маленькие линии.
   — Для этой цели есть осветитель под противосолнечным козырьком, — сообщил Генри.
   Это приспособление оказалось практически бесполезным.
   — Я не смогу найти это место.
   — Ты даже не посмотрела…
   — Я не сказала, что не буду, я сказала, что не смогу. Вики понимала, что, согласившись покинуть в общем-то безопасный, известный ей во всех подробностях Торонто, она должна будет рассказать ему правду о состоянии своего зрения и не понимала, как смогла загнать себя в такой угол. От напряжения у нее заныли плечи и свело желудок. Медицинское объяснение или нечто другое всегда звучало для нее как извинение, словно она взывала к помощи или к пониманию. И Фицрой будет думать о ней теперь по-другому, как только метка «инвалид» навсегда пристанет к ней; все так поступали.
   — У меня серьезные проблемы со зрением: я совсем ничего не вижу ночью, почти не осталось периферийного зрения, и близорукость увеличивается после каждого посещения проклятого врача.
   Тон Вики заставил его сделать кое-какие заключения. Генри просто спросил:
   — По какой причине?
   — Прогрессирующая дегенерация сетчатки глаз, retinitis pigmentosa..
   — РП, — прервал он. Так вот в чем заключалас тайна этой женщины. — Мне известно об этой болезни. — Фицрой постарался, чтобы его голос звучал бесстрастно, как простая констатация факта — Кажется, ее прогрессирование может в определенный момент остановиться.
   «Великолепно. Именно то, что мне необходимо, еще один эксперт. Селуччи мне было недостаточно, можно подумать?»
   — Ты не выслушал меня, — прорычала она, сминая карту в бесполезный комок. — Ночью я практически лишена зрения. Из-за этого я вынуждена была уйти из полиции. После наступления темноты я превращаюсь в бесполезное ничтожество. Ты можеш прямо сейчас развернуть машину назад, если я должна буду расследовать это дело по ночам.
   Хотя Вики скрывала свою горечь под гневом, она опасалась, что ее спутник поступит именно так. И не менее боялась, что он погладит ее по голове и скажет, что все будет в порядке, — потому что это вовсе не так, и никогда так не будет снова, — и она попытается вцепиться в его лицо ногтями в движущейся машине, чем прикончит их обоих.
   Генри пожал плечами. У него не было намерения разыгрывать то, что он представлял себе как жалость к самому себе.
   — Под прямыми солнечными лучами я немедленно превращусь в тлеющую груду соединений углерода; кажется, у тебя ситуация чуть лучше.
   — Ты просто не понимаешь…
   — Я не видел солнца в течение четырехсот пятидесяти лет. Думаю, что понимаю.
   Вики поправила очки и пристально взглянула в окно на пейзаж, который она не могла разглядеть, не уверенная в том, как должна реагировать, не давая излиться своему гневу. Через мгновение она произнесла:
   — Хорошо, значит ты понимаешь. И у меня на руках сравнительно несложное дело. Так что я все еще могу работать. Я не ослепла полностью. И не оглохла. Я не свихнулась. Меня все еще привлекает такая работа.
   — Принято. — Вампир почувствовал разочарование женщины и осознал, что она все же ожидала некоторого одобрительного сочувствия от людей, которым рассказывала о своих невзгодах. Отказываясь от сочувствия, Вики ощущала себя сильной, и это компенсировало то, что она воспринимала как свою слабость. — Тебе никогда не приходила в голову мысль о партнере? Таком, который сможет заниматься работой ночью?
   Вики фыркнула, затем гнев ее сменился весельем. Ты имеешь в виду, что будешь помогать мне на постоянной основе? Ты пишешь любовные романы, Генри; у тебя нет ни малейшего опыта в делах подобного рода.
   Фицрой расправил плечи. Он был вампир. Князь Тьмы. Эти идиотские любовные романы писались только для того, чтобы оплачивать дорогое жилье.
   — Я не сказал бы…
   — И кроме того, — перебила она, — я едва зарабатываю себе на жизнь.
   — У тебя было бы больше дел, если бы кто-то мог работать по ночам.
   С этим доводом Вики не спорила. Подобное утверждение было нельзя не считать справедливым.
   Голос Генри понизился, и женщина ощутила, как поднимаются волоски у нее на шее.
   — Только подумай об этом.
   «Не пытайся применить ко мне свои вампирские штучки, ты, ублюдок». Но ее губы успели произнести слова согласия, прежде чем сформировалась эта мысль.
   Остальную часть пути спутники проделали в молчании.
   Когда они свернули с грунтовой дороги, по которой следовали последние несколько миль, Вики видела только расплывчатый веер света впереди машины. Когда Генри переключил дальний свет на ближний, она вообще не могла ничего разглядеть. Во внезапной тишине царапанье когтистых лап о стекло за ее головой показалось очень громким. Она не смогла удержаться от испуганного восклицания.
   — Это Ураган, — объяснил Фицрой, по его голосу она поняла, что вампир улыбается. — Оставайся внутри, пока я не обогну машину и не поведу тебя.
   — Пошел к черту, — ласково сказала ему Вики, нащупала ручку и открыла дверь машины.
   — Да, я тоже рада видеть тебя, — пробормотала она, пытаясь отодвинуть огромную голову. Дыхание красно-коричневого зверя было несколько чище, чем у большинства его сородичей — благодаря, несомненно, тому, что в другом своем виде он был способен пользоваться зубной щеткой, — но не в такой уж значительной степени. В конце концов, осознав, что шансы оказаться на равных с Ураганом были чрезвычайно малы, если вообще можно было говорить об их существовании, она откинулась на спинку сиденья и решила терпеливо перенести тяготы столь жизнерадостного приветствия. Пальцы Вики испытывали неукротимое желание погрузиться в плотный воротник на его шее, но воспоминание о юном обнаженном теле Питера удержало ее от этого. — Ураган, уймись, довольно.
   С последним энергичным вдохом вервольф освободил им путь, и Вики почувствовала, что рука Генри прикоснулась к ее ладони. Она стряхнула ее и выбралась из машины. Хотя Вики все еще видела бледнеющую луну — повисшие три четверти серебристо-белого диска во тьме, — ее свет был слишком рассеянным, чтобы хоть как-то помочь ей. Расплывчатые прямоугольники чего-то желтого справа от нее, очевидно, были освещенными окнами дома, и она решила уверенными шагами направиться к нему, показав тем самым, что не столь беспомощна, как думает Генри.
   Тот наблюдал, как эта мысль промелькнула на ее лице, и покачал головой. Восхищаясь независимостью женщины, Фицрой все же надеялся, что она останется верна здравому смыслу. Он понимал, что в этот момент Вики считала, что должна что-то доказать, и не мог придумать ни единого способа, как дать ей понять, что в этом нет необходимости. По крайней мере по отношению к нему.
   Генри передал ей сумку и, убедившись, что она ее крепко держит, осторожно взял Вики под руку.
   — Тропинка изгибается, — прошептал он ей на ухо. — Вряд ли ты захочешь наступить на цветы Надин. Она, между прочим, кусается.
   Вики старалась не обращать внимания, что дыхание вампира рядом со щекой вздыбливает волосы на ее затылке, и сосредоточилась на ходьбе, делая вид, будто идет совершенно самостоятельно. Она не сомневалась, что оборотни, по крайней мере в обличье волка, могли видеть столь же хорошо, как Фицрой, и у нее не было намерения подрывать свой авторитет проявлением слабости перед ними, сколько бы их там ни было.
   Высоко подняв голову, она сконцентрировала внимание на прямоугольниках света, пытаясь запомнить как ощущение тропы под сандалиями, так и ее кривизну на пути от машины к дому. Знакомые ощущения бетона под ногами и запаха выхлопных газов города здесь отсутствовали, их заменил не столь уж приятный аромат овечьего помета. Она распознала стрекот кузнечика, но другие ночные звуки были ей незнакомы.
   Дома, в Торонто, каждый запах, каждый звук что-то означал для нее. Здесь они не говорили ей ничего, что совершенно не нравилось Вики, поскольку добавляло еще одну трудность к ее слабовидящим глазам.
   Два внезапных острых болезненных укуса в икру и еще один — в предплечье, заставившие ее подпрыгнуть от испуга, напомнили ей об аспекте дела, который она не приняла в расчет.
   — Чертовы москиты! — Она высвободила руку и яростно шлепнула себя по ноге. — Генри, я только сейчас вспомнила кое-что: я ненавижу сельскую местность!
   Они как раз вошли в узкую полоску света, падающего из окна дома, и Вики успела заметить улыбку на его лице.
   — Слишком поздно, — ответил Фицрой и открыл перед ней дверь.
   Свое первое впечатление о доме Вики получила, стоя на пороге и моргая от яркого света. Это была большая, не слишком богато обставленная кухня, переполненная людьми и собаками. Ее второе впечатление исправило первое: переполненная верволъфами. «Людьми, которые одновременно являются собаками. Или, скорее, волками. Ох, ад кромешный… »
 
   Было уже поздно, почти одиннадцать. Селуччи полулежал в кресле и рассматривал оставшийся на столе клочок бумаги. Дело Алана Марго было закончено в рекордно короткий срок, и он мог передать его для рассмотрения в суд. Что предоставляло ему возможность заняться незаконченными мелкими делами.
   Например, Генри Фицроем.
   Что-то в этом человеке не укладывалось в рамки обычного, и Селуччи имел твердое намерение выяснить, что именно. Он взял со стола листок бумаги, пустой, за исключением имени, напечатанного сверху жирным шрифтом, сложил его вдвое и аккуратно вложил себе в бумажник. Завтра он проведет стандартный поиск по мистеру Фицрою и, если ничего не будет обнаружено… На губах Майка, когда он встал из-за стола, блуждала хищная улыбка. Если стандартные поиски ни к чему не приведут, надо будет копнуть поглубже.
   Кто-нибудь мог назвать то, что он собирался сделать, злоупотреблением властью. Детектив-сержант Майк Селуччи назвал бы это заботой о друге.

4

   — Я — Надин Хееркенс-Уэллс. А вы, должно быть, Вики Нельсон?
   Женщина, приближавшаяся к ней с протянутой рукой, была похожа на Питера и Розу: те же широко расставленные глаза, такая же густая грива волос, но только черных и уже с заметной сединой, с такими же короткопалыми, мозолистыми руками и крепким рукопожатием.
   Ее глаза, однако, были затуманены и выдавали глубокую утрату — столь сильную, что ее невозможно было скрыть полностью, и которая, казалось, никогда не будет изглажена в памяти. Вики, удивленная собственной реакцией на чужую боль, почувствовала комок в горле. Видимо, Надин управляла этим маленьким мирком, а потому ее гостеприимная улыбка появилась на губах, сменив инстинктивный предупреждающий оскал. «Естественно, у нее не было особых причин довериться мне сразу, независимо от того, что рассказал ей Генри». Сохраняя на лице безукоризненно любезное выражение, Вики тщательно соразмерила силу своего рукопожатия, несмотря на внезапное необъяснимое желание проверить силу протянутой ей руки.
   — Надеюсь, что смогу вам помочь, — произнесла она официально, не пытаясь уклониться от испытующего взгляда хозяйки.
   Окружавшие ее вервольфы спокойно ожидали решения вожака стаи. Генри с весьма озабоченным видом стоял в стороне и наблюдал, нахмурив брови, за происходящим. Для того чтобы работа Вики оказалась эффективной, необходимо было, чтобы обе женщины восприняли друг друга как равных, независимо от того, понравились они друг другу или нет.
   У Надин были карие глаза с золотистыми солнечными лучиками вокруг зрачка. Глубокие морщины скопились в уголках глаз, а веки потемнели от слез.
   «Я смогу с ней справиться, — осознала Вики. — Я моложе, сильнее. Я… Впрочем, должно быть, я спятила». Она заставила себя расслабить мышцы лица, пытаясь показать тем самым, что не поддастся воздействию хозяйки дома
   — Не представляла себе, что Лондон столь далек от Торонто, — заметила она, пытаясь завязать обычный разговор, словно комнату не пронизывали скрытые силовые потоки напряженности.
   — Должно быть, вы утомлены долгой поездкой, — отозвалась Надин, и Вики почувствовала, что хозяйка заметила то, что только что произошло между ними. — Проходите и присаживайтесь.
   Затем они обе отвели взгляд.
   Сразу после этого сигнала Вики и Генри оказались в кругу сердечных рукопожатий, в них тут же начали тыкаться влажные носы тех, кто пребывал в обличье зверя, и все принялись, толкаясь, занимать места за громадным кухонным столом. Фицрой усомнился, осознает ли его спутница, что ее только что, как в свое время и его, признали членом стаи. За последние две ночи он провел долгие часы за телефонными переговорами, обсуждая необходимость такого приема, убеждая Надин, что, пребывая вне стаи, Вики располагает меньшими шансами найти убийцу, что этой женщине можно доверять, и она не предаст стаю, так же как не предала его самого, но при этом понимая, что договор с одним из вожаков стаи может быть заключен только после личной встречи.