Страница:
После того Дирк сообщил об опасениях Лизбеты и о предположении, что существует заговор с целью выпытать у них их тайну.
– К счастью, – сказал он, обращаясь к Фою, – ни я, ни Адриан, ни Эльза не знаем тайны; она известна только тебе и Мартину, да, может быть, еще одному, который далеко и не попадется в их руки. Мы этого не знаем и не хотим знать, и что бы ни случилось с нами, твердо надеемся, что ни один из вас не выдаст тайны, если бы даже от этого зависела наша и ваша жизнь: мы считаем, что обязаны выполнить завещание покойника во что бы то ни стало и не имеем права обмануть его доверие ради спасения собственной жизни. Не так ли, жена?
– Так, – хрипло ответила Лизбета.
– Не бойтесь, – сказал Фой, мы скорее умрем, чем выдадим тайну.
– Постараемся умереть прежде, чем выдадим тайну, – своим густым басом пробормотал Мартин, – но плоть немощна, и кто знает…
– Я не сомневаюсь в тебе, честный старик, – с улыбкой сказал Дирк, – ведь тебе в эту минуту не придется думать об отце и матери.
– Ну, вот и пустяки говорите, хозяин, – отвечал Мартин, – потому что, повторяю вам, плоть немощна, а вид колеса для меня всегда ненавистен. Но ведь мне также завещано кругленькое состояньице из этого богатства, и, может быть, эта мысль поддержит меня. Живому или мертвому мне неприятно было бы думать, что мои деньги станет тратить испанец.
Между тем как Мартин говорил, Фой подумал о том, как странно все происходившее вокруг него. Вот здесь было четверо людей, из которых двое знали тайну, а двое других, не знавших, умоляли знавших не сообщать им ничего, что могло, став им известным, спасти их от ужасной судьбы. Тут в первый раз он своим молодым неопытным умом понял, как высоко могут стоять мужчины и женщины и какое спокойное величие живет в человеческом сердце, способном ради исполнения завещания решиться обречь и тело и душу на ужаснейшие страдания. Сцена этого утра так врезалась в его память, что он не забыл ее во всю свою последующую жизнь: мать его, в плоском чепце и сером платье, сидящая с холодным и решительным лицом в дубовом кресле; отец, с которым он в этот день говорил в последний раз, хотя не знал этого, стоящий позади матери, положив руку на ее плечо и разговаривающий с ним спокойным тоном; Мартин, также стоящий несколько позади со своей рыжей бородой, ярко освещенной солнцем, и маленькими серыми глазами, блестящими, как всегда, когда он сердился, и сам он, Фой, наклонившийся вперед, весь охваченный волнением, любовью и страхом.
Да, он никогда не забывал этой сцены, в чем нет ничего удивительного, так как все происходившее так глубоко потрясло его, так ясно он сознавал, что эта сцена – только прелюдия к ужасным событиям, что на минуту его трезвый ум был потрясен, и он увидел перед собой видение: Мартин, огромный, похожий на терпеливого вола, превратился в кровавою мстителя. Фой видел, как он высоко взмахивал мечом, и слышал его громкий крик; он видел, как люди падали вокруг, а земля обагрялась кровью. Фой видел также отца и мать, но они были уже не людьми, а святыми: их окружал ореол святости, а рядом с ними стоял Гендрик Брант и что-то говорил им на ухо. А он, Фой, стоял возле Мартина, принимая деятельное участие в его кровавом мщении.
Затем все исчезло, и на него нашло мирное настроение, сознание исполненного долга, удовлетворенной чести и полученной награды. Игра воображения кончилась, и ее смысл был ясен; но прежде чем он мог понять его, все уже исчезло.
Фой с трудом перевел дух, содрогнулся и всплеснул руками.
– Что ты видел? – спросила Лизбета, наблюдавшая за его лицом.
– Странные вещи, матушка, – отвечал Фой. – Видел, что мы с Мартином участвуем в битве, тебя и отца окружает слава, а для нас всех наступает мир.
– Это хорошее предзнаменование, – сказала она. – Борись сам и предоставь нам бороться. После многих испытаний мы вступим в царствие Божие, где всех нас ждет успокоение. Это хорошее предзнаменование. Отец твой был прав, а я неправа. Теперь я уже не боюсь. Я довольна.
Никто из присутствовавших не удивился и не нашел в этих словах ничего необычайного. Для них рука приближающегося рокового часа отдернула завесу далекого, и они все поняли, что таким образом луч света – слабый луч из-за облаков – упал в их сердца! Они с благодарностью приняли его.
– Я, кажется, все сказал, – заговорил Дирк своим спокойным голосом. – Нет, еще не все…
И он сообщил свой план бегства.
Фой и Мартин слушали и соглашались с ним, но бегство казалось им чем-то очень далеким и призрачным. Они не верили в возможность выполнения плана. Они были убеждены, что здесь, в Лейдене, их ждет испытание их веры и что здесь каждый из присутствовавших стяжает в отдельности свой венец.
Когда все было взвешено и каждый знал твердо, что ему делать, Фой спросил, следует ли посвящать в план и Адриана. На это отец его поспешно заметил, что чем меньше будет разговоров, тем лучше, и предложил поэтому сообщить Адриану все только вечером, предоставив ему решить тогда, поедет ли он с ними или останется в Лейдене.
– Так он сегодня весь день просидит дома и проводит нас на корабль, – пробормотал Мартин, но вслух не сказал ничего.
Ему казалось почему-то, что не стоит делать из этого вопроса, так как знал, что выскажи он сомнение, Лизбета и Фой, вполне доверявшие Адриану, рассердятся.
– Батюшка и матушка, – начал Фой, – пока мы здесь все вместе, я желал бы сказать вам одну вещь.
– Что такое? – спросил Дирк.
– Вчера мы обменялись обещанием с Эльзой Брант и просим вашего согласия и благословения.
– Я с радостью дам их вам, сын мой, и мне приятно слышать эту новость. Приведи Эльзу сюда, – ответил Дирк.
Фой поспешил исполнить желание отца и не заметил, что Лизбета ничего не говорит. Она полюбила Эльзу – кто мог ее не любить, – но… они таким образом приближались еще на шаг к проклятым сокровищам, которые копились из поколения в поколение, чтобы погубить людей. Если Фой сделается женихом Эльзы, богатство станет его наследством, так же как ее, и принесет ему такое же горе, как ей. Кроме того, люди могут сказать, что он женился из-за денег.
– Тебе это не по душе? – спросил Дирк, взглянув на нее.
– Да, теперь мне кажется, что мы уже никак не выберемся из Лейдена. Молю только Бога, чтобы Адриан ничего не узнал.
– Почему?
– Он без памяти влюблен в Эльзу. Разве ты не заметил этого? И ты знаешь его характер…
– Адриан, Адриан, все Адриан! – нетерпеливо воскликнул Дирк. – Эльза вполне подходящая партия для нашего сына; богатство ее, спрятанное где-то в болоте, вовсе не ее, так как большая часть ее завещана мне для употребления на известное дело; у него же деньги в полной безопасности в Англии. Вот они идут, прими ласковый вид, они сочтут за несчастное предзнаменование, если ты не улыбнешься.
Фой вошел в комнату, ведя за руку Эльзу, красивее которой в эту минуту трудно было бы найти девушку. Они рассказали, как все произошло, и опустились на колени перед Дирком, чтобы он благословил их по старинному обычаю; впоследствии им приятно было воспоминание, что это произошло именно так. После того они обратились к Лизбете, и она также подняла руки, чтобы благословить их, но, готовясь прикоснуться к их головам, не могла, несмотря на все свои усилия, сдержать грустного восклицания:
– О, дети, вы, конечно, любите друг друга, но время ли теперь жениться и выходить замуж?
– То же самое говорила и я, теми же самыми словами! – воскликнула Эльза, вскакивая с колен и бледнея.
Фой сделал недовольное лицо, но, овладев собой, улыбнулся и сказал:
– И я опять отвечу теми же словами: вдвоем жить легче, и к тому же это только обручение, а не венчание.
– Да, правда, обручение – одно, а венчание – другое, – пробормотал Мартин, думая, как всегда, вслух; и как ни тихо были сказаны эти слова, Эльза услыхала их.
– Мать твоя расстроена, – вмешался Дирк, – ты сам знаешь, почему, и не тревожь ее еще больше. Принимайся за дело; отправляйся с Мартином в контору и сделай там все, как я сказал тебе, а я, повидавшись с капитаном, поступлю так, как прикажет мне Господь. Теперь до свидания, сын мой… и дочь, – добавил он с улыбкой, обращаясь к Эльзе.
Они пошли к двери, но Лизбета позвала Мартина.
– Мартин, возьми с собой оружие, когда пойдете в контору, а молодой хозяин пусть наденет кольчугу под колет.
Мартин кивнул головой и вышел.
Адриан проснулся утром этого дня в дурном расположении духа. Он, правда, успел дать выпить Эльзе любовный напиток, но до сих пор не пожал еще плода своих хлопот и ужасно боялся, что волшебное питье не принесет никакой пользы. Сойдя вниз, он узнал, что Фой и Мартин уже ушли в контору, а отчим также отправился неизвестно куда. Это было ему на руку, так как оставляло ему свободное поле действия. Однако оказалось, что мать и Эльза уже позавтракали наверху. Что он не увидится с матерью, не слишком огорчало его, особенно после того, как она приходила в соприкосновение с зачумленной, но отсутствие Эльзы страшно раздосадовало его. Кроме того, в доме стало вдруг как-то неуютно: вся прислуга почему-то была на ногах, перенося без всякой видимой цели разные вещи с места на место, будто потеряла голову. Раза два мимо Адриана прошла Эльза, но она также несла вещи, и ей некогда было разговаривать.
Наконец, Адриану надоело ждать, и он отправился в контору, намереваясь приняться за книги, которые, правду говоря, он несколько запустил. Но и тут царила такая же суета. Вместо того чтобы заниматься своим обычным делом, Мартин ходил взад и вперед, отбирая медные вещи, которые укладывались в корзины, и, кроме того, Адриан заметил – он был наблюдательный молодой человек, – что на Мартине было не его ежедневное рабочее платье. С чего, – спрашивал себя Адриан, – было Мартину в летний день прийти в контору в своей броне из дубленой буйволовой кожи, опоясанным своим мечом «Молчание?» Зачем Фою понадобились книги, которые он просматривал с одним из конторщиков? Изучал он их, что ли? В таком случае – на здоровье, так как привести их в надлежащий вид оказалось бы далеко не по силам Адриана. Нельзя сказать, что они велись неверно – он вел их, как мог по своему крайне несовершенному знанию, – но часто приходилось выкидывать кое-что, потому что иначе баланс не сходился. В конце концов, он был очень рад: разве пойдут человеку, занятому своими любовными надеждами и опасениями, разные арифметические выкладки? Потолкавшись в конторе, Адриан вернулся домой обедать.
Обед, совершенно вопреки обычаю, запоздал, и это опять раздосадовало молодого человека, и к тому же ни мать, ни отец не стали обедать. Наконец вышла Эльза, бледная и утомленная, и молодые люди начали обедать, или, по крайней мере, делали вид, что обедают, так как у обоих, казалось, не было никакого аппетита. И Адриану не пришлось воспользоваться их пребыванием вдвоем, так как в комнате постоянно была служанка, а Эльза сидела на своем месте – на другом конце длинного стола.
Наконец служанка ушла, а через несколько секунд поднялась и Эльза. Адриан потерял терпение. Он не мог дольше выносить неизвестности, он должен был объясниться.
– Эльза, – начал он раздраженным голосом, – сегодня у нас в доме все вверх дном, будто мы собираемся уезжать из Лейдена.
Эльза взглянула на него сбоку: она уже, вероятно, знала причину этого беспорядка.
– Очень жаль, герр Адриан, – сказала она, – но вашей матушке сегодня нездоровится.
– В самом деле? Надо надеяться, что она не заразилась чумой от этой Янсен, но это не причина, почему все бегают с полными руками, как муравьи в разоренном муравейнике, ведь теперь не такое время года, когда женщины все переворачивают вверх дном и выбрасывают занавеси на улицу под предлогом, что производят чистку. Наконец-то нас оставили на минуту в покое, поговорим же.
Эльза встревожилась.
– Ваша матушка ждет меня, герр Адриан, – сказала она, направляясь к двери.
– Пусть она отдохнет, сон – лучшее лекарство.
Эльза сделала вид, что не слышит его, и пошла к двери, но Адриан, забыв всякое достоинство, быстрым движением преградил ей дорогу.
– Я сказал вам, что желаю поговорить с вами, – обратился он к Эльзе.
– А я сказала вам, что мне некогда, позвольте мне пройти.
Адриан не трогался.
– Я не пропущу вас, пока не переговорю с вами, – сказал он.
Уйти не было возможности, Эльза вернулась и спросила холодным тоном:
– Что вам угодно? Прошу вас, говорите покороче.
Адриан откашлялся, думая про себя, что Эльза удивительно умеет сдерживать себя, несмотря на действие любовного напитка: никто не подумал бы по ее виду, что она приняла это восточное лекарство. Однако следовало на что-нибудь решиться, он зашел слишком далеко, чтобы отступить.
– Эльза, – сказал он смело, хотя в душе трусил сильнее всякого зайца. – Эльза! – Он в мольбе сложил руки и поднял глаза к потолку. – Я люблю вас, и пришло время сказать вам это.
– Кажется, оно пришло уже несколько дней тому назад, герр Адриан; я думала, что вы уже успели и позабыть все это, – отвечала она насмешливо.
– Позабыть! – со вздохом повторил он. – Как я могу забыть это, когда вы у меня всегда на глазах.
– Не могу сказать вам, как; что меня касается, то я желаю забыть это безумство.
– Безумство? Она называет это безумством! – воскликнул Адриан. – Она называет безумством это вечное обожание моего сердца, истекающего кровью.
– Вы знаете меня ровно пять недель, герр Адриан.
– Что заставляет меня желать знать вас пятьдесят лет.
Эльза вздохнула: подобная перспектива вовсе не казалась ей заманчивой.
– Ну, преодолейте вашу девическую застенчивость, – заговорил он вдруг порывисто, – вы уже довольно сделали уступок приличиям, теперь отбросьте в сторону жеманство, положите оружие и сдайтесь. Ни один час вашей борьбы – клянусь вам – не был так сладок, как будет эта минута уступки, потому что, помните, дорогая, что я – видимый победитель – в сущности, побежденный. Я отказываюсь…
Он не докончил, потому что тут Эльза уже не могла совладать с собой, но совершенно в ином смысле, чем он надеялся и ожидал.
– Вы с ума сошли, герр Адриан, – воскликнула она, – что осмеливаетесь заставлять меня выслушивать такие высокопарные пошлости, после того как я вам сказала, что не желаю слушать их! Я понимаю, что вы добиваетесь моей любви, но раз и навсегда говорю вам, что не могу ответить тем же.
Это был удар, и Адриан не сразу нашелся, как ответить на такое прямое заявление. Его самомнение покинуло его, и он только беспомощно повторил:
– Не можете ответить тем же? Или вы отдали вашу любовь другому?
– Да, – отвечала Эльза твердо: она не на шутку рассердилась.
– В самом деле? Кому же? В прошлый раз вы горевали об умершем отце. Может быть, теперь ваше расположение приобрел этот великолепный гигант Мартин или… нет, это было бы слишком нелепо… – и он захохотал в своем ревнивом бешенстве, – или этот шут, мой почтеннейший братец Фой?
– Да, – спокойно отвечала она, – Фой!
– Фой! Силы небесные! Желтоголовый увалень, невежда Фой – мой соперник! И после того говорят, что у женщин есть душа! Соблаговолите мне ответить на один вопрос: скажите мне, когда возникло это странное и чудовищное чувство? Когда вы объявили себя побежденной непреодолимыми качествами Фоя?
– Вчера вечером, если вам угодно знать это, – отвечала она так же спокойно и бесстрастно, как прежде.
Адриана осенило вдохновение. Он на минуту приложил руку ко лбу и громко, резко захохотал:
– А, вот что! – сказал он. – Это приворотное зелье подействовало в обратном направлении. Бедная Эльза, вы заколдованы; вы не знаете правды. Я влил вам напиток в воду, а Фой, предатель Фой, пожал плод! Дорогая моя, сбросьте с себя обманчивое очарование! Вы любите меня, а не похитителя сердец Фоя.
– Что вы говорите? Вы влили мне напиток? Вы посмели отравить мое питье своим языческим зельем? Прочь с дороги! Пропустите меня и никогда не смейте говорить со мной. Будьте благодарны, если я ничего не скажу брату о вашей низости.
Что случилось после этого, Адриан никогда не мог в точности припомнить, он только смутно помнил, что он отстранился, между тем как дверь отворилась с такой силой, что он ударился о стену, и мимо него промелькнуло видение – женщина со сверкающими глазами и гневно сжатыми губами – и больше ничего.
С минуту он стоял уничтоженный: удар попал в цель. В сердце его, казалось, не осталось ни надежды, ни чувства. Но затем его бешеный характер, всегда бывший его несчастьем, проснулся вместе с оскорбленным тщеславием, ненавистью, ревностью и прочими ослепляющими страстями. Это не могло быть правдой, тут должно существовать объяснение, и Адриан находил его в том, что Фой, по счастливой случайности или по своей хитрости, сделал Эльзе предложение вскоре после того, как она выпила любовный напиток. Адриан, подобно многим своим современникам, был крайне суеверен и легковерен. Ему и в голову не приходило отнестись с сомнением ко всеми признанной действенности волшебного лекарства, хотя в душе он теперь и сознавал, что сделал большую глупость, сказав Эльзе в первом порыве ярости, что прибегнул к подобному средству, чтобы приобрести ее расположение, вместо того чтобы предоставить своим личным достоинствам подействовать на нее.
Что делать? Ошибка была совершена, яд проглочен, но ведь и для большинства ядов существует противоядие. Чего он медлит? Следует как можно скорее посоветоваться со своим другом – магом.
Десять минут спустя Адриан уже был у дома Черной Мег.
– К счастью, – сказал он, обращаясь к Фою, – ни я, ни Адриан, ни Эльза не знаем тайны; она известна только тебе и Мартину, да, может быть, еще одному, который далеко и не попадется в их руки. Мы этого не знаем и не хотим знать, и что бы ни случилось с нами, твердо надеемся, что ни один из вас не выдаст тайны, если бы даже от этого зависела наша и ваша жизнь: мы считаем, что обязаны выполнить завещание покойника во что бы то ни стало и не имеем права обмануть его доверие ради спасения собственной жизни. Не так ли, жена?
– Так, – хрипло ответила Лизбета.
– Не бойтесь, – сказал Фой, мы скорее умрем, чем выдадим тайну.
– Постараемся умереть прежде, чем выдадим тайну, – своим густым басом пробормотал Мартин, – но плоть немощна, и кто знает…
– Я не сомневаюсь в тебе, честный старик, – с улыбкой сказал Дирк, – ведь тебе в эту минуту не придется думать об отце и матери.
– Ну, вот и пустяки говорите, хозяин, – отвечал Мартин, – потому что, повторяю вам, плоть немощна, а вид колеса для меня всегда ненавистен. Но ведь мне также завещано кругленькое состояньице из этого богатства, и, может быть, эта мысль поддержит меня. Живому или мертвому мне неприятно было бы думать, что мои деньги станет тратить испанец.
Между тем как Мартин говорил, Фой подумал о том, как странно все происходившее вокруг него. Вот здесь было четверо людей, из которых двое знали тайну, а двое других, не знавших, умоляли знавших не сообщать им ничего, что могло, став им известным, спасти их от ужасной судьбы. Тут в первый раз он своим молодым неопытным умом понял, как высоко могут стоять мужчины и женщины и какое спокойное величие живет в человеческом сердце, способном ради исполнения завещания решиться обречь и тело и душу на ужаснейшие страдания. Сцена этого утра так врезалась в его память, что он не забыл ее во всю свою последующую жизнь: мать его, в плоском чепце и сером платье, сидящая с холодным и решительным лицом в дубовом кресле; отец, с которым он в этот день говорил в последний раз, хотя не знал этого, стоящий позади матери, положив руку на ее плечо и разговаривающий с ним спокойным тоном; Мартин, также стоящий несколько позади со своей рыжей бородой, ярко освещенной солнцем, и маленькими серыми глазами, блестящими, как всегда, когда он сердился, и сам он, Фой, наклонившийся вперед, весь охваченный волнением, любовью и страхом.
Да, он никогда не забывал этой сцены, в чем нет ничего удивительного, так как все происходившее так глубоко потрясло его, так ясно он сознавал, что эта сцена – только прелюдия к ужасным событиям, что на минуту его трезвый ум был потрясен, и он увидел перед собой видение: Мартин, огромный, похожий на терпеливого вола, превратился в кровавою мстителя. Фой видел, как он высоко взмахивал мечом, и слышал его громкий крик; он видел, как люди падали вокруг, а земля обагрялась кровью. Фой видел также отца и мать, но они были уже не людьми, а святыми: их окружал ореол святости, а рядом с ними стоял Гендрик Брант и что-то говорил им на ухо. А он, Фой, стоял возле Мартина, принимая деятельное участие в его кровавом мщении.
Затем все исчезло, и на него нашло мирное настроение, сознание исполненного долга, удовлетворенной чести и полученной награды. Игра воображения кончилась, и ее смысл был ясен; но прежде чем он мог понять его, все уже исчезло.
Фой с трудом перевел дух, содрогнулся и всплеснул руками.
– Что ты видел? – спросила Лизбета, наблюдавшая за его лицом.
– Странные вещи, матушка, – отвечал Фой. – Видел, что мы с Мартином участвуем в битве, тебя и отца окружает слава, а для нас всех наступает мир.
– Это хорошее предзнаменование, – сказала она. – Борись сам и предоставь нам бороться. После многих испытаний мы вступим в царствие Божие, где всех нас ждет успокоение. Это хорошее предзнаменование. Отец твой был прав, а я неправа. Теперь я уже не боюсь. Я довольна.
Никто из присутствовавших не удивился и не нашел в этих словах ничего необычайного. Для них рука приближающегося рокового часа отдернула завесу далекого, и они все поняли, что таким образом луч света – слабый луч из-за облаков – упал в их сердца! Они с благодарностью приняли его.
– Я, кажется, все сказал, – заговорил Дирк своим спокойным голосом. – Нет, еще не все…
И он сообщил свой план бегства.
Фой и Мартин слушали и соглашались с ним, но бегство казалось им чем-то очень далеким и призрачным. Они не верили в возможность выполнения плана. Они были убеждены, что здесь, в Лейдене, их ждет испытание их веры и что здесь каждый из присутствовавших стяжает в отдельности свой венец.
Когда все было взвешено и каждый знал твердо, что ему делать, Фой спросил, следует ли посвящать в план и Адриана. На это отец его поспешно заметил, что чем меньше будет разговоров, тем лучше, и предложил поэтому сообщить Адриану все только вечером, предоставив ему решить тогда, поедет ли он с ними или останется в Лейдене.
– Так он сегодня весь день просидит дома и проводит нас на корабль, – пробормотал Мартин, но вслух не сказал ничего.
Ему казалось почему-то, что не стоит делать из этого вопроса, так как знал, что выскажи он сомнение, Лизбета и Фой, вполне доверявшие Адриану, рассердятся.
– Батюшка и матушка, – начал Фой, – пока мы здесь все вместе, я желал бы сказать вам одну вещь.
– Что такое? – спросил Дирк.
– Вчера мы обменялись обещанием с Эльзой Брант и просим вашего согласия и благословения.
– Я с радостью дам их вам, сын мой, и мне приятно слышать эту новость. Приведи Эльзу сюда, – ответил Дирк.
Фой поспешил исполнить желание отца и не заметил, что Лизбета ничего не говорит. Она полюбила Эльзу – кто мог ее не любить, – но… они таким образом приближались еще на шаг к проклятым сокровищам, которые копились из поколения в поколение, чтобы погубить людей. Если Фой сделается женихом Эльзы, богатство станет его наследством, так же как ее, и принесет ему такое же горе, как ей. Кроме того, люди могут сказать, что он женился из-за денег.
– Тебе это не по душе? – спросил Дирк, взглянув на нее.
– Да, теперь мне кажется, что мы уже никак не выберемся из Лейдена. Молю только Бога, чтобы Адриан ничего не узнал.
– Почему?
– Он без памяти влюблен в Эльзу. Разве ты не заметил этого? И ты знаешь его характер…
– Адриан, Адриан, все Адриан! – нетерпеливо воскликнул Дирк. – Эльза вполне подходящая партия для нашего сына; богатство ее, спрятанное где-то в болоте, вовсе не ее, так как большая часть ее завещана мне для употребления на известное дело; у него же деньги в полной безопасности в Англии. Вот они идут, прими ласковый вид, они сочтут за несчастное предзнаменование, если ты не улыбнешься.
Фой вошел в комнату, ведя за руку Эльзу, красивее которой в эту минуту трудно было бы найти девушку. Они рассказали, как все произошло, и опустились на колени перед Дирком, чтобы он благословил их по старинному обычаю; впоследствии им приятно было воспоминание, что это произошло именно так. После того они обратились к Лизбете, и она также подняла руки, чтобы благословить их, но, готовясь прикоснуться к их головам, не могла, несмотря на все свои усилия, сдержать грустного восклицания:
– О, дети, вы, конечно, любите друг друга, но время ли теперь жениться и выходить замуж?
– То же самое говорила и я, теми же самыми словами! – воскликнула Эльза, вскакивая с колен и бледнея.
Фой сделал недовольное лицо, но, овладев собой, улыбнулся и сказал:
– И я опять отвечу теми же словами: вдвоем жить легче, и к тому же это только обручение, а не венчание.
– Да, правда, обручение – одно, а венчание – другое, – пробормотал Мартин, думая, как всегда, вслух; и как ни тихо были сказаны эти слова, Эльза услыхала их.
– Мать твоя расстроена, – вмешался Дирк, – ты сам знаешь, почему, и не тревожь ее еще больше. Принимайся за дело; отправляйся с Мартином в контору и сделай там все, как я сказал тебе, а я, повидавшись с капитаном, поступлю так, как прикажет мне Господь. Теперь до свидания, сын мой… и дочь, – добавил он с улыбкой, обращаясь к Эльзе.
Они пошли к двери, но Лизбета позвала Мартина.
– Мартин, возьми с собой оружие, когда пойдете в контору, а молодой хозяин пусть наденет кольчугу под колет.
Мартин кивнул головой и вышел.
Адриан проснулся утром этого дня в дурном расположении духа. Он, правда, успел дать выпить Эльзе любовный напиток, но до сих пор не пожал еще плода своих хлопот и ужасно боялся, что волшебное питье не принесет никакой пользы. Сойдя вниз, он узнал, что Фой и Мартин уже ушли в контору, а отчим также отправился неизвестно куда. Это было ему на руку, так как оставляло ему свободное поле действия. Однако оказалось, что мать и Эльза уже позавтракали наверху. Что он не увидится с матерью, не слишком огорчало его, особенно после того, как она приходила в соприкосновение с зачумленной, но отсутствие Эльзы страшно раздосадовало его. Кроме того, в доме стало вдруг как-то неуютно: вся прислуга почему-то была на ногах, перенося без всякой видимой цели разные вещи с места на место, будто потеряла голову. Раза два мимо Адриана прошла Эльза, но она также несла вещи, и ей некогда было разговаривать.
Наконец, Адриану надоело ждать, и он отправился в контору, намереваясь приняться за книги, которые, правду говоря, он несколько запустил. Но и тут царила такая же суета. Вместо того чтобы заниматься своим обычным делом, Мартин ходил взад и вперед, отбирая медные вещи, которые укладывались в корзины, и, кроме того, Адриан заметил – он был наблюдательный молодой человек, – что на Мартине было не его ежедневное рабочее платье. С чего, – спрашивал себя Адриан, – было Мартину в летний день прийти в контору в своей броне из дубленой буйволовой кожи, опоясанным своим мечом «Молчание?» Зачем Фою понадобились книги, которые он просматривал с одним из конторщиков? Изучал он их, что ли? В таком случае – на здоровье, так как привести их в надлежащий вид оказалось бы далеко не по силам Адриана. Нельзя сказать, что они велись неверно – он вел их, как мог по своему крайне несовершенному знанию, – но часто приходилось выкидывать кое-что, потому что иначе баланс не сходился. В конце концов, он был очень рад: разве пойдут человеку, занятому своими любовными надеждами и опасениями, разные арифметические выкладки? Потолкавшись в конторе, Адриан вернулся домой обедать.
Обед, совершенно вопреки обычаю, запоздал, и это опять раздосадовало молодого человека, и к тому же ни мать, ни отец не стали обедать. Наконец вышла Эльза, бледная и утомленная, и молодые люди начали обедать, или, по крайней мере, делали вид, что обедают, так как у обоих, казалось, не было никакого аппетита. И Адриану не пришлось воспользоваться их пребыванием вдвоем, так как в комнате постоянно была служанка, а Эльза сидела на своем месте – на другом конце длинного стола.
Наконец служанка ушла, а через несколько секунд поднялась и Эльза. Адриан потерял терпение. Он не мог дольше выносить неизвестности, он должен был объясниться.
– Эльза, – начал он раздраженным голосом, – сегодня у нас в доме все вверх дном, будто мы собираемся уезжать из Лейдена.
Эльза взглянула на него сбоку: она уже, вероятно, знала причину этого беспорядка.
– Очень жаль, герр Адриан, – сказала она, – но вашей матушке сегодня нездоровится.
– В самом деле? Надо надеяться, что она не заразилась чумой от этой Янсен, но это не причина, почему все бегают с полными руками, как муравьи в разоренном муравейнике, ведь теперь не такое время года, когда женщины все переворачивают вверх дном и выбрасывают занавеси на улицу под предлогом, что производят чистку. Наконец-то нас оставили на минуту в покое, поговорим же.
Эльза встревожилась.
– Ваша матушка ждет меня, герр Адриан, – сказала она, направляясь к двери.
– Пусть она отдохнет, сон – лучшее лекарство.
Эльза сделала вид, что не слышит его, и пошла к двери, но Адриан, забыв всякое достоинство, быстрым движением преградил ей дорогу.
– Я сказал вам, что желаю поговорить с вами, – обратился он к Эльзе.
– А я сказала вам, что мне некогда, позвольте мне пройти.
Адриан не трогался.
– Я не пропущу вас, пока не переговорю с вами, – сказал он.
Уйти не было возможности, Эльза вернулась и спросила холодным тоном:
– Что вам угодно? Прошу вас, говорите покороче.
Адриан откашлялся, думая про себя, что Эльза удивительно умеет сдерживать себя, несмотря на действие любовного напитка: никто не подумал бы по ее виду, что она приняла это восточное лекарство. Однако следовало на что-нибудь решиться, он зашел слишком далеко, чтобы отступить.
– Эльза, – сказал он смело, хотя в душе трусил сильнее всякого зайца. – Эльза! – Он в мольбе сложил руки и поднял глаза к потолку. – Я люблю вас, и пришло время сказать вам это.
– Кажется, оно пришло уже несколько дней тому назад, герр Адриан; я думала, что вы уже успели и позабыть все это, – отвечала она насмешливо.
– Позабыть! – со вздохом повторил он. – Как я могу забыть это, когда вы у меня всегда на глазах.
– Не могу сказать вам, как; что меня касается, то я желаю забыть это безумство.
– Безумство? Она называет это безумством! – воскликнул Адриан. – Она называет безумством это вечное обожание моего сердца, истекающего кровью.
– Вы знаете меня ровно пять недель, герр Адриан.
– Что заставляет меня желать знать вас пятьдесят лет.
Эльза вздохнула: подобная перспектива вовсе не казалась ей заманчивой.
– Ну, преодолейте вашу девическую застенчивость, – заговорил он вдруг порывисто, – вы уже довольно сделали уступок приличиям, теперь отбросьте в сторону жеманство, положите оружие и сдайтесь. Ни один час вашей борьбы – клянусь вам – не был так сладок, как будет эта минута уступки, потому что, помните, дорогая, что я – видимый победитель – в сущности, побежденный. Я отказываюсь…
Он не докончил, потому что тут Эльза уже не могла совладать с собой, но совершенно в ином смысле, чем он надеялся и ожидал.
– Вы с ума сошли, герр Адриан, – воскликнула она, – что осмеливаетесь заставлять меня выслушивать такие высокопарные пошлости, после того как я вам сказала, что не желаю слушать их! Я понимаю, что вы добиваетесь моей любви, но раз и навсегда говорю вам, что не могу ответить тем же.
Это был удар, и Адриан не сразу нашелся, как ответить на такое прямое заявление. Его самомнение покинуло его, и он только беспомощно повторил:
– Не можете ответить тем же? Или вы отдали вашу любовь другому?
– Да, – отвечала Эльза твердо: она не на шутку рассердилась.
– В самом деле? Кому же? В прошлый раз вы горевали об умершем отце. Может быть, теперь ваше расположение приобрел этот великолепный гигант Мартин или… нет, это было бы слишком нелепо… – и он захохотал в своем ревнивом бешенстве, – или этот шут, мой почтеннейший братец Фой?
– Да, – спокойно отвечала она, – Фой!
– Фой! Силы небесные! Желтоголовый увалень, невежда Фой – мой соперник! И после того говорят, что у женщин есть душа! Соблаговолите мне ответить на один вопрос: скажите мне, когда возникло это странное и чудовищное чувство? Когда вы объявили себя побежденной непреодолимыми качествами Фоя?
– Вчера вечером, если вам угодно знать это, – отвечала она так же спокойно и бесстрастно, как прежде.
Адриана осенило вдохновение. Он на минуту приложил руку ко лбу и громко, резко захохотал:
– А, вот что! – сказал он. – Это приворотное зелье подействовало в обратном направлении. Бедная Эльза, вы заколдованы; вы не знаете правды. Я влил вам напиток в воду, а Фой, предатель Фой, пожал плод! Дорогая моя, сбросьте с себя обманчивое очарование! Вы любите меня, а не похитителя сердец Фоя.
– Что вы говорите? Вы влили мне напиток? Вы посмели отравить мое питье своим языческим зельем? Прочь с дороги! Пропустите меня и никогда не смейте говорить со мной. Будьте благодарны, если я ничего не скажу брату о вашей низости.
Что случилось после этого, Адриан никогда не мог в точности припомнить, он только смутно помнил, что он отстранился, между тем как дверь отворилась с такой силой, что он ударился о стену, и мимо него промелькнуло видение – женщина со сверкающими глазами и гневно сжатыми губами – и больше ничего.
С минуту он стоял уничтоженный: удар попал в цель. В сердце его, казалось, не осталось ни надежды, ни чувства. Но затем его бешеный характер, всегда бывший его несчастьем, проснулся вместе с оскорбленным тщеславием, ненавистью, ревностью и прочими ослепляющими страстями. Это не могло быть правдой, тут должно существовать объяснение, и Адриан находил его в том, что Фой, по счастливой случайности или по своей хитрости, сделал Эльзе предложение вскоре после того, как она выпила любовный напиток. Адриан, подобно многим своим современникам, был крайне суеверен и легковерен. Ему и в голову не приходило отнестись с сомнением ко всеми признанной действенности волшебного лекарства, хотя в душе он теперь и сознавал, что сделал большую глупость, сказав Эльзе в первом порыве ярости, что прибегнул к подобному средству, чтобы приобрести ее расположение, вместо того чтобы предоставить своим личным достоинствам подействовать на нее.
Что делать? Ошибка была совершена, яд проглочен, но ведь и для большинства ядов существует противоядие. Чего он медлит? Следует как можно скорее посоветоваться со своим другом – магом.
Десять минут спустя Адриан уже был у дома Черной Мег.
ГЛАВА XIX. Борьба на башне литейного завода
Дверь отворил Симон, лысый, толстый негодяй, живший с Черной Мег. В ответ на расспросы Адриана он отвечал, пристально смотря ему в лицо своими свиными глазами, что не может наверное сказать, дома его жена или нет.
– Она, кажется, вместе с магом была занята вызыванием духов, но они могли выйти незамеченными, потому что у них есть дар, великий дар, – заключил он, вводя Адриана в комнату, где тот бывал не раз.
Комната была неуютная и на Адриана почему-то всегда производила такое впечатление, будто в ней постоянно был кто-то, кого он не мог видеть: из пола и стен слышался какой-то странный, необъяснимый шум, похожий на скрип и вздохи. Но подобных вещей ведь всегда можно ожидать в доме, где живет один из величайших современных магов. Тем не менее Адриан был доволен, когда дверь отворилась и вошла Черная Мег, хотя многие предпочли бы ее обществу общество привидения.
– Почему вы беспокоите меня в такой час? – резко спросила она.
– Почему? – повторил Адриан, и вся его ярость снова поднялась при этой грубости. – Ваше проклятое лекарство подействовало совершенно наоборот, вот что. Другому человеку вышла от этого польза, понимаешь, старая ведьма! И я думаю, он хочет увезти ее, – вот что значит вся эта сутолока. Как это я раньше не догадался! Где маг? Я хочу видеть мага. Он должен дать мне противоядие, другое лекарство.
– Вам, кажется, самому оно нужно, – сухо ответила Черная Мег. – Не знаю, можно ли будет видеть мага: теперь не приемный час, да его, кажется, и дома нет; по крайней мере он так велел говорить всем.
– Мне необходимо видеть его, – настаивал Адриан.
– Может быть, и удастся, – сказала Мег, многозначительно дотронувшись до его кармана.
Несмотря на свое волнение, Адриан понял намек.
– Ты жаждешь золота? – спросил он фразой из прочитанного недавно романа, подавая старухе горсть серебряных монет – все свои капиталы в данную минуту.
Мег приняла деньги, фыркнув, но, вероятно, сообразила, что кое-что все же лучше, чем ничего, и вышла. Послышался какой-то таинственный шум, шепот, звук отпираемых и запираемых дверей, затем водворилась полнейшая, неприятная тишина. Адриан сидел, смотря в стену, так как единственное окно в комнате находилось так высоко над его головой, что в него нельзя было смотреть, и оно скорее походило на отдушину, чем на окно. Так он просидел с минуту, кусая концы своих усов и проклиная свою судьбу, как вдруг почувствовал чью-то руку у себя на плече.
– Какой тут черт?! – вскричал он, резко обернувшись и очутившись лицом к лицу с магом, величественно задрапированным в плащ.
– Черт? Какое нехорошее слово в устах молодого человека, – укоризненно заметил мудрец.
– Может быть, – отвечал Адриан. – Только какой… я хотел сказать, каким образом вы вошли? Я не слыхал, чтобы дверь отворилась.
– Каким образом вошел? Я сам не знаю. Двери? На что мне двери?
– Не знаю, – отвечал Адриан коротко, – но люди, вообще, находят, что они полезны.
– Довольно говорить о таких материальных вещах, – серьезно перебил его маг. – Ваш дух взывал к моему, и я здесь, вот все, что вам надо.
– Я предполагал, что вас позвала Черная Мег, – продолжал выспрашивать Адриан, в котором после неудачи с любовным напитком проснулась недоверчивость.
– Можете предполагать, что вам угодно, мой молодой друг, а теперь потрудитесь объяснить, что вам надо: мне некогда. Впрочем, я и так все знаю: вы дали питье девушке и не исполнили моего совета тут же сделать ей предложение. Другой подсмотрел и извлек пользу из магического напитка. Пока она еще находилась под влиянием очарования, он сделал предложение, и оно было принято… да, ваш брат Фой. Беспечный и недогадливый человек, чего же вы еще ожидали?
– Во всяком случае, не ожидал этого, – отвечал Адриан в бешенстве. – А теперь, если вы обладаете такой силой, как уверяете, скажите мне, что делать.
Что-то сверкнуло под капюшоном, то был единственный глаз мага.
– Друг, вы невежливы, даже грубы. Но я понимаю и прощаю. Подумаем сообща. Расскажите мне все, что было.
Адриан подробно рассказал все происшедшее, и рассказ, по-видимому, глубоко тронул мага, по крайней мере он отвернулся, закрыв лицо руками, и плечи его затряслись от сильного чувства.
– Дело очень серьезное, – сказал он торжественно, когда, наконец, Адриан кончил. – Теперь остается сделать только одно. Вашему коварному сопернику – сколько лукавства и обмана скрывается за его простоватой наружностью – кто-то дал хороший совет, не знаю, кто именно, хотя подозреваю, что это один знакомый Черной Мег – Арентц!..
– А!.. – вырвалось у Адриана.
– Я вижу, вы знаете этого человека. Да, конечно, мы ведь говорили с вами о нем на днях. Он действительно волк в овечьей шкуре, скрывающий дьявольские наущения под личиной благочестия. Я уж один раз вывел его на чистую воду – разве может тьма устоять против света? – и с помощью тех, кто помогает мне, выведу вторично. Теперь выслушайте мои вопросы и ответьте на них ясно, медленно, без утайки. Если вы хотите, чтобы молодая девушка стала вашей, вашего хитрого соперника надо удалить из Лейдена, по крайней мере на время, пока сила волшебства пройдет.
– Вы хотите… – начал было Адриан и запнулся.
– Нет, я не хочу сделать ему никакого зла. Я думаю только, что ему следует совершить путешествие, что он поспешит сделать, узнав, что его колдовство и прочие преступления известны. Отвечайте же поскорее, у меня есть другие дела, кроме любовных забот дур… упрямой головы. Во-первых, правда ли то, что вы говорили мне об участии Дирка ван-Гоорля, вашего отчима, и других домашних, например Рыжего Мартина и вашего брата Фоя, в богослужении, которое совершал ваш враг, колдун Арентц?
– Правда, – отвечал Адриан, – но я не вижу, какое то имеет отношение к делу.
– Молчите! – закричал маг, и вслед за тем Адриан услыхал какой-то странный скрип, как будто из стены; маг стоял погруженный в задумчивость, пока скрип не прекратился. Тогда он опять заговорил: – Правда ли то, что вы мне сообщали об участии вышеназванных Фоя и Мартина в сокрытии сокровища умершего еретика Гендрика Бранта и об убийстве, совершенном ими во время плавания по Гаарлемскому озеру?
– Конечно, правда, – отвечал Адриан, – только…
– Молчите! – снова крикнул маг, – иначе, клянусь своим повелителем Зороастром, я все брошу.
Адриан притих, и снова последовала пауза.
– Вы предполагаете, – продолжал маг, – что вышеупомянутые Фой и Дирк ван-Гоорль вместе с Мартином намереваются увезти эту неповинную ни в чем и несчастную девушку, богатую наследницу Эльзу Брант, имея преступные виды.
– Я никогда не говорил вам этого, – возразил Адриан, – но я думаю, что это так, по крайней мере, идет укладка вещей.
– Вы никогда не говорили мне? Разве вы не понимаете, что и надобности нет говорить мне все?
– Так, именем вашего повелителя Зороастра, зачем же вы спрашиваете? – в отчаянии воскликнул Адриан.
– Узнаете сейчас, – отвечал маг, думая о чем-то.
Опять Адриан услыхал шорох, будто скреблись молодые голодные крысы.
– Я, кажется, дольше не стану вас задерживать, – сказал вдруг встревожившись Адриан, так как все происходившее показалось ему очень странным, и встал.
Маг не отвечал, только начал свистеть, что уже было совсем недостойно мудреца.
– Позвольте проститься, – сказал Адриан, стоявший спиной к двери, – у меня дела.
– И у меня также, – сказал маг, продолжая свистеть.
Тут вдруг в одной из боковых стен образовался провал, и в отверстии показался человек в одежде монаха, а за ним Симон, Черная Мег и еще какой-то зловещего вида человек.
– Она, кажется, вместе с магом была занята вызыванием духов, но они могли выйти незамеченными, потому что у них есть дар, великий дар, – заключил он, вводя Адриана в комнату, где тот бывал не раз.
Комната была неуютная и на Адриана почему-то всегда производила такое впечатление, будто в ней постоянно был кто-то, кого он не мог видеть: из пола и стен слышался какой-то странный, необъяснимый шум, похожий на скрип и вздохи. Но подобных вещей ведь всегда можно ожидать в доме, где живет один из величайших современных магов. Тем не менее Адриан был доволен, когда дверь отворилась и вошла Черная Мег, хотя многие предпочли бы ее обществу общество привидения.
– Почему вы беспокоите меня в такой час? – резко спросила она.
– Почему? – повторил Адриан, и вся его ярость снова поднялась при этой грубости. – Ваше проклятое лекарство подействовало совершенно наоборот, вот что. Другому человеку вышла от этого польза, понимаешь, старая ведьма! И я думаю, он хочет увезти ее, – вот что значит вся эта сутолока. Как это я раньше не догадался! Где маг? Я хочу видеть мага. Он должен дать мне противоядие, другое лекарство.
– Вам, кажется, самому оно нужно, – сухо ответила Черная Мег. – Не знаю, можно ли будет видеть мага: теперь не приемный час, да его, кажется, и дома нет; по крайней мере он так велел говорить всем.
– Мне необходимо видеть его, – настаивал Адриан.
– Может быть, и удастся, – сказала Мег, многозначительно дотронувшись до его кармана.
Несмотря на свое волнение, Адриан понял намек.
– Ты жаждешь золота? – спросил он фразой из прочитанного недавно романа, подавая старухе горсть серебряных монет – все свои капиталы в данную минуту.
Мег приняла деньги, фыркнув, но, вероятно, сообразила, что кое-что все же лучше, чем ничего, и вышла. Послышался какой-то таинственный шум, шепот, звук отпираемых и запираемых дверей, затем водворилась полнейшая, неприятная тишина. Адриан сидел, смотря в стену, так как единственное окно в комнате находилось так высоко над его головой, что в него нельзя было смотреть, и оно скорее походило на отдушину, чем на окно. Так он просидел с минуту, кусая концы своих усов и проклиная свою судьбу, как вдруг почувствовал чью-то руку у себя на плече.
– Какой тут черт?! – вскричал он, резко обернувшись и очутившись лицом к лицу с магом, величественно задрапированным в плащ.
– Черт? Какое нехорошее слово в устах молодого человека, – укоризненно заметил мудрец.
– Может быть, – отвечал Адриан. – Только какой… я хотел сказать, каким образом вы вошли? Я не слыхал, чтобы дверь отворилась.
– Каким образом вошел? Я сам не знаю. Двери? На что мне двери?
– Не знаю, – отвечал Адриан коротко, – но люди, вообще, находят, что они полезны.
– Довольно говорить о таких материальных вещах, – серьезно перебил его маг. – Ваш дух взывал к моему, и я здесь, вот все, что вам надо.
– Я предполагал, что вас позвала Черная Мег, – продолжал выспрашивать Адриан, в котором после неудачи с любовным напитком проснулась недоверчивость.
– Можете предполагать, что вам угодно, мой молодой друг, а теперь потрудитесь объяснить, что вам надо: мне некогда. Впрочем, я и так все знаю: вы дали питье девушке и не исполнили моего совета тут же сделать ей предложение. Другой подсмотрел и извлек пользу из магического напитка. Пока она еще находилась под влиянием очарования, он сделал предложение, и оно было принято… да, ваш брат Фой. Беспечный и недогадливый человек, чего же вы еще ожидали?
– Во всяком случае, не ожидал этого, – отвечал Адриан в бешенстве. – А теперь, если вы обладаете такой силой, как уверяете, скажите мне, что делать.
Что-то сверкнуло под капюшоном, то был единственный глаз мага.
– Друг, вы невежливы, даже грубы. Но я понимаю и прощаю. Подумаем сообща. Расскажите мне все, что было.
Адриан подробно рассказал все происшедшее, и рассказ, по-видимому, глубоко тронул мага, по крайней мере он отвернулся, закрыв лицо руками, и плечи его затряслись от сильного чувства.
– Дело очень серьезное, – сказал он торжественно, когда, наконец, Адриан кончил. – Теперь остается сделать только одно. Вашему коварному сопернику – сколько лукавства и обмана скрывается за его простоватой наружностью – кто-то дал хороший совет, не знаю, кто именно, хотя подозреваю, что это один знакомый Черной Мег – Арентц!..
– А!.. – вырвалось у Адриана.
– Я вижу, вы знаете этого человека. Да, конечно, мы ведь говорили с вами о нем на днях. Он действительно волк в овечьей шкуре, скрывающий дьявольские наущения под личиной благочестия. Я уж один раз вывел его на чистую воду – разве может тьма устоять против света? – и с помощью тех, кто помогает мне, выведу вторично. Теперь выслушайте мои вопросы и ответьте на них ясно, медленно, без утайки. Если вы хотите, чтобы молодая девушка стала вашей, вашего хитрого соперника надо удалить из Лейдена, по крайней мере на время, пока сила волшебства пройдет.
– Вы хотите… – начал было Адриан и запнулся.
– Нет, я не хочу сделать ему никакого зла. Я думаю только, что ему следует совершить путешествие, что он поспешит сделать, узнав, что его колдовство и прочие преступления известны. Отвечайте же поскорее, у меня есть другие дела, кроме любовных забот дур… упрямой головы. Во-первых, правда ли то, что вы говорили мне об участии Дирка ван-Гоорля, вашего отчима, и других домашних, например Рыжего Мартина и вашего брата Фоя, в богослужении, которое совершал ваш враг, колдун Арентц?
– Правда, – отвечал Адриан, – но я не вижу, какое то имеет отношение к делу.
– Молчите! – закричал маг, и вслед за тем Адриан услыхал какой-то странный скрип, как будто из стены; маг стоял погруженный в задумчивость, пока скрип не прекратился. Тогда он опять заговорил: – Правда ли то, что вы мне сообщали об участии вышеназванных Фоя и Мартина в сокрытии сокровища умершего еретика Гендрика Бранта и об убийстве, совершенном ими во время плавания по Гаарлемскому озеру?
– Конечно, правда, – отвечал Адриан, – только…
– Молчите! – снова крикнул маг, – иначе, клянусь своим повелителем Зороастром, я все брошу.
Адриан притих, и снова последовала пауза.
– Вы предполагаете, – продолжал маг, – что вышеупомянутые Фой и Дирк ван-Гоорль вместе с Мартином намереваются увезти эту неповинную ни в чем и несчастную девушку, богатую наследницу Эльзу Брант, имея преступные виды.
– Я никогда не говорил вам этого, – возразил Адриан, – но я думаю, что это так, по крайней мере, идет укладка вещей.
– Вы никогда не говорили мне? Разве вы не понимаете, что и надобности нет говорить мне все?
– Так, именем вашего повелителя Зороастра, зачем же вы спрашиваете? – в отчаянии воскликнул Адриан.
– Узнаете сейчас, – отвечал маг, думая о чем-то.
Опять Адриан услыхал шорох, будто скреблись молодые голодные крысы.
– Я, кажется, дольше не стану вас задерживать, – сказал вдруг встревожившись Адриан, так как все происходившее показалось ему очень странным, и встал.
Маг не отвечал, только начал свистеть, что уже было совсем недостойно мудреца.
– Позвольте проститься, – сказал Адриан, стоявший спиной к двери, – у меня дела.
– И у меня также, – сказал маг, продолжая свистеть.
Тут вдруг в одной из боковых стен образовался провал, и в отверстии показался человек в одежде монаха, а за ним Симон, Черная Мег и еще какой-то зловещего вида человек.