Хамфрис Крис. Узы крови

   Перевод был встречен новым плевком.
   — Передай ему, что я иду в поселение наших врагов, где меня по-прежнему встретят как брата. Скажи ему то, что его осчастливит: я захвачу его сестру и ее сильный оки и привезу их к нему до полнолуния. Я уговорю племя Оленя. Я скажу им, что безопаснее всего будет оставаться за оградами и ждать, — ждать, пока все наше племя и его союзники не соберутся и не нападут на них на восходе солнца после полнолуния. — Столкнув каноэ в реку, Черный Змей добавил уже с воды. — Но не говори ему всей правды: что я уже видел ноги его сестры и щупал ее груди, а в утолении голода по остальному мне было отказано. Так что я возьму то, чего хочу, а когда я это сделаю, то убью ее, и съем ее сердце, и украду ее шестипалый оки. И тогда ее колдовская сила перейдет ко мне. Не говори ему этого, потому что я хочу видеть его лицо, когда он увидит ее длинные черные волосы привязанными к моему копью. А когда он это увидит и когда я возьму ту большую огненную палку, которую он мне обещал, я убью и его тоже.
   И Черный Змей, и тот индеец, который переводил его речи на французский, и все остальные захохотали. Тагай уткнулся лицом в прибрежные камни. Он нарочно ранил щеки острыми краями: боль отвлекла его от нестерпимого желания выскочить из укрытия и броситься на изменника. Однако он молча слушал, как этот человек, обещавший уничтожить всех, кого он любил, отплывает от берега. Тем временем оставшиеся обсуждали, что делать дальше. Оказалось, что еще двое из племени Оленей избежали гибели. Сейчас на них шла охота. Собравшиеся на берегу намеревались присоединиться к этой охоте, ибо было очень важно, чтобы ни один человек не спасся и не предупредил свое племя об измене Черного Змея.
   — Оставить кого-нибудь охранять каноэ? — спросил чей-то голос.
   Чья-то нога лягнула убежище Тагая.
   Ему ответил переводчик:
   — Нам лучше охотиться вместе. Хозахао убедился в том, что эти оленьи люди все еще имеют рога, которыми могут вспороть нам брюхо. — Его слушатели засмеялись. — Давайте пробьем днища их каноэ. Если даже они сюда вернутся, то не смогут воспользоваться лодками. И тогда мы сможем не спеша выследить их.
   Все одобрительно захохотали. Тагай сразу же услышал звук рвущейся коры. В следующий миг камень пробил хрупкую оболочку его укрытия, упав на расстоянии ладони от лица юноши. Тагай напрягся и устремил взгляд в крупную прореху, сквозь которую стало видно бледное небо. Бросавший уже отворачивался, довольный своей меткостью. Тагай успел разглядеть белую кожу, темные волосы и сверкающий глаз — профиль над кружевным воротником.
   — Пошли охотиться! — проговорил Джанни Ромбо. — Мне пора устроить вам еще один урок пользования огненными палками.
   Возбужденные голоса удалились, и лес быстро поглотил их. Тагай выжидал. Каждая секунда казалась мучительно долгой, но он заставлял себя не шевелиться. Когда терпеть стало невозможно, молодой индеец осторожно выбрался из-под разбитой лодки. Берег был пуст.
   Он быстро проверил все каноэ, но каждое оказалось безнадежно испорченным. Выругавшись, Тагай прошел вдоль реки, глядя на холмы противоположного берега. В удивительном свете заходящего солнца растущие там леса казались удивительно четкими. Тагай мог даже разглядеть вершины самых высоких деревьев.
   — Мы гребли вниз по течению и через реку, — бормотал он, расхаживая взад-вперед. — На это ушло несколько часов. Смогу ли я?..
   Он снова бросил взгляд через реку, пытаясь усилием воли приблизить противоположный берег. Он всегда хорошо плавал. Когда король проводил лето на Луаре, индеец целыми днями скрывался от маркизы, пересекая широкую реку по несколько раз. Но Луара была сущим ручейком по сравнению с тем потоком, который он видел сейчас перед собой. Французы называли его рекой Святого Лаврентия.
   В лесу отчетливо прозвучал пистолетный выстрел, и ветер донес приглушенные крики торжества и смех. Враги выслеживают последнего его соплеменника. Когда они его найдут, то покинут остров, потому что им неизвестно, что Тагай все еще здесь. Когда отплывет последнее каноэ, Та-гай будет в безопасности. В безопасности — но и в ловушке. И человек, который поклялся изнасиловать и убить его Анну, а потом уничтожить его племя, сможет свободно творить свое зло.
   У Тагая не оставалось выбора. Вытащив из мешочка странный камень, он проговорил:
   — Доннаконна. Дядя. Вождь. Защити меня сейчас.
   Он убрал камень обратно, убедился в том, что мешочек плотно завязан и надежно закреплен у него на поясе. А потом, двинувшись к воде, наступил на одно из весел. Они изготавливались из легкого дерева, чтобы оставаться на плаву, если их случайно уронят за борт. Это навело Тагая на новую мысль. Разобрав свой лук, он с помощью тетивы привязал два весла себе на спину. Когда он вошел в холодную воду, весла стали немного мешать ему грести руками. Зато они поддерживали его тело на плаву, когда он работал ногами.
   Тагай отплыл от берега. Спокойная вода не мешала ему двигаться, куда он хочет. Но как только он миновал мыс, его подхватило течением, которое понесло его вниз, в противоположную сторону от той, что была ему нужна. Пытаться спорить со стремниной было бесполезно, и он отдался на волю потока. Течение все-таки постепенно относило его к противоположному берегу, хоть и прочь от Стадаконы. Когда сила течения стала уменьшаться, Тагай усердно заработал ногами, а потом его повлекло какое-то другое течение, и он снова смог только плыть на веслах, пытаясь отталкивать водную толщу ногами. Постепенно пловец заметил, что совершенно не приближается к желанному берегу. И более того, никак не может повернуть к нему. Тагай посмотрел туда, откуда отплыл. Тот берег оказался таким же далеким. В нем начало расти отчаяние.
   Сквозь плеск воды до его слуха вдруг донесся какой-то новый звук. Тагай поискал взглядом его источник и увидел нечто, что поначалу принял за обломок дерева. Однако, оказавшись ближе, Тагай разглядел, что под переплетением ветвей находится голова. Прямо перед ним над поверхностью воды плыли оленьи рога.
   Это наверняка тот самый красавец-олень, которого он пощадил! С силой, рожденной отчаянной надеждой, Тагай снова ударил ногами. Весла тормозили движение, и пловец сбросил их. Однако животное продолжало удаляться. А потом стремительный поток бросил Тагая прямо к оленю. Огромный глаз, горящий страхом, устремился на плывущего человека. Индеец потянулся к рогам. Его пальцы скользнули по ребристым краям, но удержались. Олень тряхнул огромной головой, сбрасывая руку Тагая, но юноша снова ухватился за рога и навалился животному на плечи. Оно неожиданно нырнуло, потащив Тагая с собой под воду — как раз в ту минуту, когда он делал измученный выдох. Вода хлынула Тагаю в рот, в ноздри, сомкнулась над его головой… Его тело мгновенно показалось ему пустым, лишенным воздуха. Он попытался освободить руки, но, куда бы он их ни тянул, животное словно специально поворачивало голову, чтобы удержать его. Они погружались все глубже, руки Тагая теряли силу — и внезапно освободились. Олень немедленно рванулся к поверхности воды, оставив человека позади.
   Свет переливался прямо над головой, но у Тагая не было сил дотянуться до него, и молодой человек позволил себе медленно плыть к тому, чего не надеялся достичь. Ему начинало нравиться то, как лучи солнца наполняют след пузырьков над его головой, превращая их в воздушную лестницу, по которой ему не хочется подниматься. А на самом конце этой лестницы копыта животного взбивали пену, создавая все новые ступени.
   «Неблагодарное животное», — подумал Тагай, а потом улыбнулся. Животное не знает благодарности — у него нет нужды в столь человеческом чувстве. И сам Тагай постепенно терял то, что делало его человеком: он ощущал это. Он сбрасывал с себя человеческое, как олень сбрасывает рога, и оно растворялось в окружающих его стихиях: в зеленой воде и желтом свете его родной земли.
   Над ним, неимоверно далеко, зверь продолжал свой путь. Двигаясь, олень тянул за собой тень, которая заволокла все небо.
   «Иди, брат», — подумал Тагай, благодарно уходя в темноту. Он был рожден заново. А все, что рождается, должно умереть.

Глава 5. ОХОТА НА ВЕДЬМУ

   Ночь была тихой. Тишину нарушал только плеск волн о берег и крик охотящейся совы. Темнота была полной: густые тучи затянули небо, скрыв прибывающую луну. К северу, ниже по течению, гроза хлестала молниями и гремела громом. Гака сказала Анне, что этот звук издает в небе гигантская птица, которая хлопает крыльями. Пока над деревней дождя не было, но Анна ощущала в воздухе его близость.
   Темноту разгоняли только пляшущие в ее костре языки огня. Девушка стащила из очага крошечный уголек, принесла его сюда в одной из мисок и бережно разожгла тонкими веточками. Ее бдение и без того было достаточно одиноким, чтобы обходиться даже без слабого огня. Кроме Анны, никто не вышел высматривать возвращающихся охотников.
   — Они вернутся, когда вернутся, — сказала Гака.
   Но больше никто не нуждался в их возвращении так остро….
   Тагай! Ей необходимо рассказать ему о Черном Змее, об опасности, в которой она теперь оказалась. Гака предупредила Анну, чтобы та была осторожной. Черный Змей — боевой вождь, он пользуется большим уважением, так что обвинения против него должны подкрепляться немалым количеством свидетельств. И слов компании влюбленных мальчишек, которые так толком и не поняли, что именно они видели, — недостаточно.
   Анна смотрела на воду, ничего не видя дальше своего костерка, и прислушивалась. Охотники должны были вернуться до темноты. Все остальные уже явились со своей разнообразной добычей. Только оленины, которую должны были добыть на острове, не хватало для празднества полной луны, до которого оставалось три дня.
   В поселке завыла собака. Анна услышала, как далекий голос приказал ей замолчать. Волна плеснула в берег, принеся с собой необычный звук — словно что-то скользнуло по гальке. Девушка позвала: «Тагай?», но ответа не получила.
   Внезапный вопль, раздавшийся прямо у нее за спиной, заставил ее рвануться прочь. В панике обернувшись, она разглядела темные очертания распростертых крыльев. В свете пламени блеснули когти, в которых в густой темноте что-то билось. Сова мгновенно взмыла к небу, издав новый резкий крик торжества. Анна встала на ноги, ловя ртом воздух, и попыталась проследить взглядом за летящим силуэтом птицы. Постепенно сердцебиение успокоилось.
   Чей-то локоть, зажавший ей шею, лишил ее возможности издать хоть один звук. Навалившееся сзади тело сбило девушку на землю, заставив задохнуться.
   Затем локоть сменила ладонь, вдавившая ее голову в землю. Рот, открывшийся, чтобы захватить хоть немного воздуха, наполнился грязью. Вторая рука залезла Анне под платье, хватая ее груди, дергая и поворачивая их.
   Она смогла чуть вздохнуть и заскулила от боли. Мужчина, сидевший у нее на спине, расхохотался.
   — Я знал, что возьму тебя, Белый Можжевельник. Но я не рассчитывал, что это будет так скоро. И так легко.
   Черный Змей перевернул ее, чтобы Анна увидела его лицо. Крепкая ладонь продолжала зажимать ей рот, тяжелое тело по-прежнему вдавливало ее в землю. Анна попыталась укусить его и даже захватила зубами немного кожи. Индеец отвел руку. Когда она набрала в грудь воздуха для крика, он с силой ударил ее по лицу. Подавившись собственным голосом, Анна ощутила во рту вкус крови.
   Черный Змей снова перевернул ее, вжав лицом в землю. Девушка едва могла дышать, не говоря уж о том, чтобы вскрикнуть. Теперь уже обе его руки освободились, чтобы шарить по ее телу. Она почувствовала, что он задирает ей платье выше бедер, до талии, а потом ощутила, как он возится со своей набедренной повязкой. Насильник приподнял свою жертву с земли, так что руки у нее снова освободились, но Анне пришлось упереться ими о землю, чтобы не упасть, иначе она наверняка потеряла бы сознание.
   — Я знаю, чего ты хочешь, Белый Можжевельник, — прохрипел Черный Змей. — Я видел, как ты смотрела на Тагая. И сейчас я дам тебе то, чего никогда не дал бы он. И поскольку он мертв, то уже не сможет дать — никогда.
   Он подался назад, просовывая руку ей между ног.
   Левая рука Анны подломилась, и оба они упали. Ее ушибленное лицо снова больно ударилось о землю. Потянувшись правой рукой в сторону, к костру, Анна захватила в горсть конец тлеющего полена. Выругавшись, индеец снова вздернул добычу вверх, с силой ударив ее бедра о свои. На секунду ему пришлось выпустить ее, чтобы предотвратить новое падение. И именно в это мгновение она оторвала правую руку от земли и резко взмахнула ею, целясь мимо своего плеча. Горящий конец ударил насильнику в висок, скользнул мимо глаза и вонзился в нос.
   Чтобы атаковать негодяя, Анне пришлось изогнуться, поэтому удар получился несильным. Однако насильник с воем отпрянул, зажимая лицо руками. Он перестал придавливать ее. В следующую секунду Анна вскочила и торопливо заковыляла вдоль берега.
   Крепкие пальцы обхватили ее щиколотку. Анна упала на руки, лягнулась свободной ногой. Послышался новый возглас боли — и она побежала, пытаясь набрать достаточно воздуха для крика. Но у нее получалось только шептать, словно она оказалась во власти кошмарного сна:
   — Помогите! Помогите мне!
   Берег находился у самой деревни, но не был оттуда виден из-за нескольких огромных валунов. Если Анне удастся обогнуть их, то ее увидят дозорные у ворот ограды, и тогда ей не понадобится кричать.
   Черный Змей бежал следом. Она слышала на тропе его шаги, которые становились все ближе. Она не оглядывалась. И в тот момент, когда девушка миновала камни, она вдруг перестала бежать и полетела… Она упала, покатилась по тропе. Черный Змей снова оказался на ней, и темнота подступала к ее глазам. А потом послышался другой голос, так не похожий на хриплый шепот Черного Змея:
   — Что тут происходит? Говори, или я тебя застрелю.
   — Помоги мне! — просипела Анна.
   Кто-то оказался рядом с ней, поднял на ноги. Это был дозорный. Девушка прижалась к нему. В это время его товарищ сделал шаг к оставшемуся лежать Черному Змею и поднял факел выше.
   Воин скорчился на земле, лицом к земле. Когда он поднял голову, Анна увидела, какой ущерб она нанесла ему. Кровь текла по татуированной щеке, капая с зубов черно-синей змеи. С красным смешивался черный пепел.
   Встретившись взглядом со своей жертвой, Черный Змей вдруг завыл по-звериному. Сначала Анна слышала только вопль, но потом поняла, что в нем звучат слова. Одно она слышала в первый раз, а второе знала — так они называли волшебный дух, живущий во всех вещах.
   — Оки! — орал Черный Змей снова и снова, указывая на Анну.
   Все новые люди выбегали из поселка, сжимая в руках оружие и факелы. Вскоре собралась целая толпа, и ночь стала светлой. Жители поселка обступили завывающего мужчину и женщину, которая по-прежнему бессильно приникала к дозорному.
   Затем цепочка людей разомкнулась, и появился вождь Пойманный. Увидев его, Черный Змей повалился на бок и начал дергаться и корчиться на земле.
   — Что это означает, Таване? Что с охотой? Где остальные?
   Судороги прервались ровно настолько, чтобы поднялась одна татуированная рука. Она указала прямо на Анну. А потом воин произнес то слово, которое было Анне незнакомо. То, которое он чередовал с «оки».
   В ту же секунду дозорный, который поддерживал Анну, оттолкнул ее прочь. Она отлетела к зрителям, которые немедленно отошли.
   — Что он говорит? — Анна переводила взгляд с одного лица на другое. Не получая ответа, она крикнула: — Он… напал на меня. Я… я не знаю вашего слова, которым это обозначается. Он хотел взять меня, как мужчина берет женщину, но я этого не хотела. Мне пришлось сопротивляться.
   В толпе начали переговариваться, снова переведя взгляд на распростертого на земле мужчину. Внезапно он перестал дергаться и сел. Обведя всех выкаченными глазами, Черный Змей снова устремил их на Анну.
   — Да, я напал на нее. Но не потому, что хотел ее как мужчина. Я напал на нее потому, что она меня прокляла. Она прокляла нашу охоту. Она принесла ей беду. Все охотники погибли. Все! Из-за ее проклятья.
   При этих словах толпа разразилась криками гнева и горя. Кто-то начал громко плакать. Снова подняв руку, Черный Змей указал на Анну.
   — У нее в мешочке спрятан могущественный оки. Это — останки онтатекиахты с земли за Большой Водой. С их помощью она сотворила с нами свое зло.
   Она вдруг поняла, что может означать это слово. Одно, и только одно. И она крикнула:
   — Это неправда!
   Ее протест потонул в реве толпы. Большинство попятились еще дальше, но двое дозорных по приказу вождя Тододахо схватили девушку. Грубые руки сорвали у нее с пояса мешочек из оленьей кожи, неловкие пальцы потянули завязки. Перевернутый мешочек начали трясти над землей.
   На землю выпала кисть руки. Она упала ладонью вниз. И все увидели шесть костяных пальцев.
   Женщина — та, что громко плакала, — выбежала вперед и ударила Анну по лицу. За ней последовала вторая, и скоро удары посыпались со всех сторон. Девушка упала на колени. Ее начали пинать ногами. Ударов было так много, что Анне никак не удавалось защититься.
   А потом избиение прекратилось так же внезапно, как началось. Пойманный отдал приказ — и женщины отошли. Двое дозорных наклонились и подняли Анну с земли.
   — Сейчас не время для правосудия. И судим мы не так, — прогромыхал вождь, взглядом подавляя каждого, кто решался встретиться с ним глазами. — Завтра соберутся все мудрецы нашего племени. Тогда мы и примем решение. Я заберу ее оки, потому что не боюсь никакой онтатекиахты бледных воров. У нее здесь нет силы.
   И Пойманный поднял костяную руку. Со всех сторон зазвучали стоны.
   — А теперь посадите ее в клетку, где держат собак для еды. Стерегите ее. Она может быть опасна даже без своего оки. Не разговаривайте с ней и не дышите рядом с ней. Если она заговорит, бейте ее. В противном случае не трогайте ее. — Вождь обвел гневным взглядом лица окружающих. — Я сказал.
   Анну подхватили под мышки и поволокли прочь. В это мгновение она заметила в толпе Гаку и увидела, как старуха покачала головой и прижала палец к губам. Пока ее утаскивали, индейцы шли за ней по поселку, выкрикивая слово, которого она раньше не знала и смысл которого теперь понимала даже слишком хороню.
   — Онтатекиахта! Онтатекиахта! Онтатекиахта! — скандировали они.
   — Ведьма! Ведьма! Ведьма!

* * *

   Он развел огонь с подветренной стороны огромного нависающего валуна, который давал слабое укрытие от дождя. Внезапно налетевшая летняя гроза уже почти миновала, и теперь гром гремел далеко на востоке. Но она началась в тот момент, когда он еще находился на воде и боролся со своей утлой лодочкой. Гигантские копья молний вонзались в берег, на который он собирался высаживаться. Один удар пришелся в дерево, мгновенно превратившееся в адский костер, ставший прибрежным маяком. Он принял это как знак Бога и повернул каноэ к безопасному месту, поскольку всем известно, что молния не ударяет в одно дерево дважды. И кроме того, человек, которого он вытащил из реки, посинел от холода. А поскольку при нем не было ни кремня, ни туземного средства для разжигания огня, пылающее дерево показалось иезуиту весьма удачным местом, где можно найти тепло.
   Теперь Томас смотрел на юношу, который подтянул колени к груди и обхватил их руками. Он лежал на оленьей шкуре, которую Томас прихватил в деревне. Ледяная синева его щек сменилась краснотой. Судорожные вздохи прекратились. Парень даже начал что-то бормотать, мотая головой. Им овладел сон — и, возможно, у него начиналась лихорадка. Но лучше уж горячечный бред, чем окостенелая неподвижность. Поначалу Томас счел, что опоздал и молодого человека уже не спасти.
   — Божья воля, — пробормотал иезуит, сильнее кутаясь в свой черный плащ.
   С неба снова посыпались раскаты грома. Томас увидел, как новые молнии ударили в противоположный берег — возможно, рядом с деревней, откуда он уехал. Вероятно, из-за дождя все сидят по домам. Кто знает, может быть, его еще не хватились. На Томаса Лоули почти не обращали внимания, тогда как Джанни Ромбо эти дикари охотно приняли в свои воинственные сердца.
   Юноша, лежавший у костра, заговорил громче. Слова изливались из его уст сплошным потоком. Слова, которых Томас не понимал. Однако иезуит узнавал речь туземцев, которая странным образом перемежалась французским. И эти французские фразы холодили сильнее дождя. Дрожа, Томас бросил в огонь еще одно полено.
   В видениях Тагай сражался с демонами. Они придавливали ему грудь огромными камнями, лишая тело воздуха. Они прижигали его каленым железом, рубили ржавыми мечами. А потом его внезапно сжали руки — татуированные, крепкие как сталь, необоримые. Его раздевали, переворачивали, ему раздвигали ноги…
   — Анна-эдда! — закричал он, шарахаясь от языков пламени, которые обжигали его, от рук, которые тянулись к нему…
   Он ударился о крепкие каменные стены. Какая-то фигура поднялась из-за огня, расправляя громадные черные крылья.
   — Демон! — завопил Тагай, пытаясь зарыться в неуступчивый камень и скребя ногами по гальке. А потом ноги отказали ему, и он упал, закрывая лицо руками и дожидаясь прикосновения дьявола, который сейчас потащит его в ад.
   — Тагай! — Донесшийся до него голос был мягким и говорил по-французски. — Это — твое имя, так?
   Сквозь перекрестье рук Тагай посмотрел на темную тень, которая уже сложила крылья и опустилась обратно на землю. У демона оказалось человеческое лицо с проседью в волосах и бороде.
   — Что ты за демон? — Голос у юноши дрожал.
   — Мое имя — Томас Лоули.
   — Падший ангел? Тот улыбнулся:
   — Всего лишь человек. Иначе я смог бы разжечь огонь помощнее этого. — Он указал на горящий ствол. — Тем не менее это все, что у нас есть, а вид у тебя замерзший. Подойди ближе, друг.
   Тагая снова начало трясти. Однако он не пошевельнулся.
   — Разве это не ад? Разве я не утонул?
   — Это не ад, и ты не утонул. Садись к теплу, и я все тебе объясню.
   Тагай, которого била крупная дрожь, заковылял к огню, но споткнулся и упал. Томас сорвал с себя плащ и закутал им юношу.
   — Спокойно, мой друг. Выпей это. Тагай сделал глоток и поперхнулся.
   — Бренди? Откуда оно здесь?
   — Это — последнее бренди с корабля, того, что последовал за вами из Сан-Мало.
   Тагай выпил еще немного. Желанное тепло начало разливаться в его груди.
   — А как… — начал было он.
   Томас постарался объяснить все как можно проще. Тагай слушал его в изумленном молчании — только глаза у него расширялись все больше и больше. Иезуит рассказывал своему собеседнику о преследовании через океан, о пленении всей команды корабля татуированными воинами, о роли, которую Джанни сыграл в засаде на охотников из племени Оленей… Томаса беспокоили планы Джанни. Иезуит последовал за боевым отрядом индейцев и видел, как мимо берега проплыло сперва пустое каноэ, а потом — еще два с преследующими его воинами. И тогда он отправился в противоположном направлении, надеясь найти загнанного человека еще живым.
   Тагай еще раз поднес к губам фляжку.
   — Но как я не утонул? Олень утащил меня на глубину. Я не мог подняться обратно.
   — Именно олень и привел меня к тебе. Иначе я не увидел бы тебя в воде. Ты всплыл на поверхность, и мне удалось вытащить тебя, даже не опрокинув лодку. Мне показалось, что ты умер. Но когда-то я был священником у рыбаков в Португалии, так что немного знал, что делать в таких случаях. Когда ты изверг из себя воду, то потерял сознание. И я продолжал считать, что ты вот-вот умрешь от переохлаждения.
   — Но я жив. — Тагай поднял трясущуюся руку и изумленно посмотрел на нее. — Боги меня пощадили.
   — Господь тебя спас, — поправил его Томас, — и любовь Иисуса Христа. Его не напрасно называют Спасителем. Ибо разве Он не ходил по водам? Я пришел сюда в подражание Его любви. Господь привел меня сюда, возможно, именно для этого — чтобы спасти тебя.
   — Так ты ради этого приплыл сюда, Томас Лоули? Не для того, чтобы увезти назад оки королевы?
   И внезапно вместе с этим простым вопросом к Томасу пришло понимание. Казалось, на мгновение мир озарила молния, оставившая после удара ровное пламя — такое, как этот костер. Томасом Лоули двигало не дело иезуитов, не Христова работа, не жажда его господина получить руку Анны Болейн в качестве оружия. Все это были лишь предлоги, прятавшие истинную причину, по которой он оказался здесь, даже от него самого.
   — Если честно, я приехал ради Анны Ромбо.
   И, произнося эти слова, Томас почувствовал себя так, словно с его глаз сорвали пелену. Истина предстала перед ним — ясная, незапятнанная. Истину составили те несколько мгновений, когда Томас видел Анну. Начиная с того самого первого, когда эта девушка парила над землей, когда она проплывала мимо него, следуя за тележкой, покидающей покоренную Сиену… И потом, когда она рванулась вперед, чтобы помешать своему брату сжигать еретиков в Тауэре. Допрос в том же Тауэре, когда она наложила свои исцеляющие руки на его колено, прогоняя мучительную боль. А какое душевное страдание он испытал, когда смотрел, как она проплывает мимо горловины бухты Сан-Мало, и думал, что больше никогда ее не увидит…
   Так немного встреч, так мало времени для обращения.