Хамфрис Крис. Узы крови

   — Доне!
   Во время боя мальчик оставался у дерева. Приковыляв на зов Белого Можжевельника, он округлил глаза при виде извивающегося на земле тела.
   — Побудь с ней. Постарайся, чтобы ветка оставалась у нее во рту. Я позову на помощь.
   Анне необходимо было добраться до Тагая. Впереди продолжала собираться толпа. Добравшись до ее заднего края, она начала проталкиваться вперед.

* * *

   — Близнецы свершили свой суд, Таване, объявил Пойманный. — Ты его принимаешь?
   — Принимаю.
   Морщась, Черный Змей приподнялся и сел. Кровь, которая прежде текла по его спине на землю, теперь начала сползать по его груди, пузырясь на кедровых пластинах и придавая им более насыщенный красный цвет.
   — Все обстояло так, как вам сказал Медвежонок. Татуированный народ собирает своих союзников со всего света. На рассвете после полнолуния они окажутся здесь и сожгут ваши дома. Тахонтенратам пришел конец.
   Ворчание, которое сопровождало эти его слова, сменилось криками. Тододахо прекратил их, подняв жезл.
   — Поэтому ты нас предал?
   — Я вернулся к тому, чему был верен раньше, только и всего. Я презирал себя за то, что не умер как воин, когда вы взяли меня в плен. Я был слишком юным и слабым. И в течение многих лет я лгал себе. Но потом я увидел, как силен народ, среди которого я родился, а племя Оленя становилось все слабее. Мне хотелось снова стать сильным, как они.
   Пойманный вновь усмирил толпу.
   — А теперь?
   — А теперь я хочу умереть как воин. Так, как мне следовало сделать раньше. Я хочу спеть свою песню смерти, чтобы вы все убедились в том, что мужество моего народа превосходит ваше мужество, их сила превосходит вашу силу. Таково мое желание.
   — И ты увидишь его исполнение. — Тододахо поднял свой жезл и указал им на восток, где уже светлело небо. — Бог войны приходит к нам в огне, и мы отправим твою душу приветствовать его. Если бы у нас было время, нам следовало бы приготавливать тебя много дней, чтобы почтить и тебя, и его. Но, судя по его стремительному приближению и по тому, как твоя жизнь красной струей бежит на землю, я вижу, что у нас на это нет времени. — С этими словами вождь повернулся к своим соплеменникам, к воинам, вставшим впереди. — Отпустите его душу.
   Зрители отступили на несколько шагов, так что образовалась площадка примерно в пятьдесят шагов в длину и тридцать в ширину. Барабаны, которые били во время боя, зазвучали снова, а толпа начала скандировать: «Хех-хех-хех-хех-хех!» Факелы занесли на площадку и расставили на равных расстояниях друг от друга, хотя рассвет делал их ненужными. Однако теперь огонь был необходим для других целей.
   Сада приблизился к Тагаю, вручил ему тлеющую палку и подвел к остальным воинам. Те уже выстроились в два ряда лицом друг к другу, по двадцать человек в каждом ряду. С Черного Змея сорвали доспехи и, обнаженного, опутанного паутиной кровавых ручейков, струившихся по синей татуировке, подтащили к началу строя. Там его заставили подняться на ноги.
   — Делай то же, что и я, — прошептал Сада. А потом шагнул к Черному Змею и сказал: — Похоже, ты замерз, Таване. Давай я тебя согрею.
   С этими словами Сада ткнул своей заостренной горящей палкой в ухо с синей татуировкой.
   Черный Змей не закричал. Он взревел:
   — Я — Таване из племени нундаваоно! Слушайте мою песню смерти!
   И заковылял вдоль строя.
   Тагай ткнул его одновременно с человеком, который стоял в ряду напротив него. Их факелы вонзились в плоть, но Черный Змей не повернулся, ничем не выказав боли. Он хромал все дальше, безропотно принимая удары, и сквозь сжатые зубы пел свою песнь. Дважды он падал, но заставлял себя подняться и все шел и шел, волоча за собой перебитую ногу.
   Каким-то образом ему удалось добраться до конца. Когда последний кол был вбит в его тело с возгласом: «Ты истекаешь кровью. Давай я ее остановлю!», его бросили на землю. Руки его растянули в стороны, положив их на поваленные стволы, а сверху побросали несколько бревен, так что их вес раздробил умирающему пальцы. Тогда он выкрикнул единственное слово — свое имя — и потерял сознание. Его облили водой, и он сел. И немедленно снова начал петь:
   — Черный Змей ползет по земле. Враги убегают или попадают на его зубы.
   После этого ему раздробили ступни. И снова приведя предателя в чувство, его привязали к столбу, только что вкопанному в землю, повернув лицом к разгорающемуся рассвету.
   Барабанный бой, мерные восклицания, дым, горелая плоть, кровь. Все органы чувств были переполнены вкусом смерти, ее запахом, все ощущения прикасались к бренности, вдыхали потустороннее, ловили тени ада. Тагай предоставил Саде руководить им, повторял то, что делал Сада: колол, прижигал, дробил. За пределами пылающего круга не было ничего, была только плоть перед ним, — плоть, закрепленная на столбе.
   Корчащееся тело обмякло, повиснув на путах. Сада шагнул ближе, приложил ладонь к развороченной грудной клетке, приблизил ухо к тому, что недавно было ртом. Барабанный бой звучал глухо — как будто натянутую кожу ласково поглаживали; громкое пение превратилось в едва слышный шепот.
   — Он близко! — объявил Сада. — Он ищет бога солнца.
   — И смотрите: Ондутет приходит к нему. Смотрите! — Тододахо воздел жезл и вытянул его к востоку.
   Все повернулись туда как раз в то мгновение, когда огненный шар солнца вырвался из-за леса, словно мяч, запущенный чьей-то гигантской рукой.
   Индейцы приветствовали его криком:
   — Хех-хех-хех-хех-хех!
   Сада вложил в руку Тагаю костяной нож.
   — Голову, а потом — сердце, — прошептал он и отошел.
   Тагай продолжал действовать как в тумане. Когда он шагнул к столбу, его приближение заставило бесформенное скопище сломанных костей и разорванной в лохмотья кожи поднять голову. Из глубины глотки вырвались звуки. Звуки, которые могли означать:
   — Таване из нундаваоно!
   — А я — Тагайниргийе, и мой народ — тахонтенраты. И Тагай поднял нож.
   Он еще никогда никого не скальпировал. Но обнаружил, что знает, как это делается.
   Он никогда не вырезал ни у кого сердце. Но оказалось, что и это он тоже умеет.
   Повернувшись к своему племени, Тагай высоко вскинул окровавленные руки с их ношами.
   — Хех-хех-хех-хех-хех! — крикнул он навстречу рассвету.
   — Хех-хех-хех-хех-хех! — откликнулись его соплеменники.
   А потом Тагай опустил взгляд. И прямо перед собой увидел наполненные ужасом глаза Анны Ромбо.

Глава 8. АНДАК-ВАНДА

   Он сидел точно на том же месте, что и накануне ночью. Опять перед ним лежала боевая палица отца, только теперь она была побита и измочалена. Опять угли возжигали табак в честь его богов и в честь его оки — яркого, полосатого камня, который подарил ему дядя в другом времени и другом мире. Тагай опять посмотрел на свой новый мир, частью которого ему удалось стать, и изумился. Косые лучи заходящего солнца превратили реку в каскад полированных драгоценных камней. При виде этого блеска к нему пришло воспоминание. Жак Картье, знаменитый капитан, вернулся после своей последней неудачной попытки основать колонию здесь — в месте, которое он назвал Стадаконой. Капитан привез с собой тысячи камней, которые счел алмазами. Они должны были стать основой его богатства. Но эти «алмазы» оказались обычными хрупкими камнями, не имеющими никакой ценности, и Тагаю вспомнилось, как его и других заложников дразнили присловьем: «фальшивый, точно алмаз из Канады».
   Сейчас Тагай смотрел вдаль, на воды мощно текущей реки, на громадные леса, освещенные заходящим солнцем, и думал о том, что настоящие алмазы Картье оставил здесь.
   «Но как долго мы сможем их удерживать?» — подумал Тагай, видя, как через реку пробегает тень от облака, летящего мимо солнца. С берега на воду столкнули еще два каноэ, и двенадцать воинов быстро направились к лодкам, которые плавали на расстоянии двух корпусов от берега. Однако татуированные воины не подпустили их слишком близко — они быстро отплыли дальше. Когда тахонтенраты отказались от преследования, каноэ врагов вернулись и заняли те же позиции, чтобы продолжить наблюдение. Эта игра шла весь день — и, похоже, нравилась обеим сторонам. Однако Тагай понимал, что это не игра. Племя Большой Горы следило за тем, чтобы их добыча не попыталась вырваться из ловушки.
   На Тагая снова упала тень, и он решил, что солнце спряталось за тучку, потому что не услышал шагов по прибрежной гальке. Вот почему он вздрогнул, услышав голос:
   — У тебя сломана рука?
   Тагай прищурил глаза и поднял голову. Анна стояла спиной к солнцу — четкий темный силуэт. Ее длинные волосы были окаймлены пламенем. Красота этого зрелища потрясла его, как и алмазы на воде.
   — Нет. Это ушиб, но…
   С этими словами Тагай встал, рассматривая листья, которыми крепко обмотал его предплечье Сада. Предварительно листья вымачивались в каком-то травяном настое, который охлаждал ушибленное тело. И только когда молодой человек выпрямился и притенил глаза рукой, ему стало видно ее лицо.
   Анна смотрела на него тем лее взглядом, что и на рассвете, когда он стоял с сердцем побежденного врага в одной руке и его скальпом — в другой.
   От этого взгляда Тагай ощутил удар, как от боевой палицы. Боль отозвалась в груди, и Тагай потянулся к Анне.
   — Белый Можжевельник…
   — Не надо! — Она отдернула руку и неловко подняла ее повыше. — Не прикасайся ко мне.
   — Что случилось?
   — Твои руки… — Анна отвела глаза, и ее взгляд устремился в недавнее прошлое. — Что они с ним сделали!
   Он ощутил волну — сначала гнева, а потом какого-то другого чувства. Возможно, то была потребность объясниться.
   — Мои руки помогли ему умереть.
   — Они пытали его, пока он не умер.
   — Помогли ему умереть такой смертью, какую он выбрал.
   — У него не было выбора!
   Ее глаза снова смотрели на него — их взгляд был таким же непреклонным, как и голос.
   — Был! — Тагай заговорил жестко. — Он мог остаться на земле, и я перерезал бы ему горло, словно бобру в силке. Какая ему была бы от этого честь? Какие истории он рассказал бы в следующем мире? Ты же видела его: он почти не кричал, он допел свою песнь смерти до конца. — Тагай шагнул к ней. — Это было так же, как с твоим отцом.
   — Моим… отцом?
   Анна одарила Тагая взором, который заставил его содрогнуться, но молодой человек продолжил:
   — Ты ведь рассказывала мне, как враги приковали его к стене, как они истерзали его тело. Он сам выбрал это. Это одно и то же.
   — Нет! — При воспоминании о Жане Ромбо пришли слезы. — Мой отец хранил верность своей королеве, он держал слово, которое дал ей. Его пытали, чтобы получить от него сведения.
   — Тогда то была их жестокость, Анна. Мы делаем это не ради… сведений. — Последнее слово было сказано с презрением. — Мы помогли человеку доказать свое мужество. Как это сделали те люди, которые убивали твоего отца. Я видел Жана Ромбо прежде — в Париже, в Сан-Мало — как он боялся! Гордый мужчина — боялся. Ему было больно от этого, больно вот здесь. — Тагай прикоснулся к своей груди. — Ты это знаешь, Анна. — Он столько страдал…
   — Да! — Он горячо подался к ней. — Но я видел его в самом конце. Он больше не боялся. Он решил умереть. Как воин.
   — Это совсем другое! — яростно отозвалась Анна. — Как ты можешь говорить, что это — одно и то же? Мой отец упал под дюжиной ударов мечом, в бою. И хотя мне был ненавистен Черный Змей — ненавистен, как никакой другой мужчина… — Она замолчала. — Иисусе помилуй, что вы сделали с его глазами!
   — Иисус, — проговорил он. — Твой Бог Солнца. Твой Сын Бога. Он тоже выбрал такую смерть. Я слышал рассказы. Его бичевали, прибили к столбу, прокололи копьем. И он пел свою песню, чтобы вечно жить со своим Отцом на небесах. И чтобы все его люди могли жить. Иисус. Твой отец. Черный Змей. Именно такую смерть выбирают воины.
   — И ты бы хотел, чтобы я наблюдала, как ты умираешь вот так?
   — Нет. Но если это случится, знай: я умираю так, как захотел. Как воин моего народа.
   И Тагай снова протянул к ней руки. Анна тут же отступила назад. Совершенно другим голосом, монотонным и невыразительным, она проговорила, не глядя на него:
   — Твоя тетка умирает. Ты придешь? Он знал, что Гака больна, но и только.
   — Да. Прямо сейчас.
   — Давай я пойду вперед и подготовлю ее.
   И девушка зашагала по берегу.
   — Анна! — Он рванулся следом. — Подожди!
   Она остановила его жестом поднятой руки.
   — Не надо, — выговорила Анна, а потом быстро скользнула между валунами и исчезла.
   Тагай повернулся обратно к реке, но теперь игра света на водной поверхности не доставляла ему никакой радости. Между ним и Анной возникла стена, и казалось, ежедневно один из них добавляет в эту стену еще по камню.
   «Что бы я ни делал, мне нужно позаботиться о том, чтобы она была в безопасности. Чтобы, когда „Морское перо“ вернется, Жаке мог увезти ее обратно во Францию».
   Внезапно мысль о разлуке с Анной глубоко опечалила его. А потом он снова услышал хруст шагов по гальке.
   «Она вернулась! — обрадованно подумал Тагай. — Скажи ей те слова, которые тебе так необходимо сказать!»
   Однако по берегу к нему ковылял Сада.
   — Что случилось, Тагай? Ты не похож на человека, который пожрал сердце врага!
   — Мне нужно кое-что сделать.
   И молодой Медведь хотел обогнуть Саду, но приложенная к его груди ладонь заставила его остановиться.
   — Тебя вызвали на совет.
   Тагай удивленно посмотрел на своего двоюродного брата.
   — На совет? А мне казалось, что там собираются только вожди и старейшины.
   Сада хмыкнул.
   — Именно так и бывает — в обычное время. Но, как ты сам видишь, сейчас время необычное. — Он указал за плечо Тагая на реку, куда вернулись каноэ врага. — Да и кроме того, Медвежонок, как боевой вождь своего рода ты просто обязан там присутствовать.
   — Что ты говоришь, Сада? У тебя мозги запеклись на солнце! Я не боевой вождь.
   — А кто выполняет эту роль в роду Медведя? Тагай немного подумал.
   — Его ведь убили во время обороны одного из поселков, так? А его преемника должны назвать завтра, во время пира в честь полнолуния. — Тагай улыбнулся. — Его преемник — ты, Сада.
   — Ты прав — и ошибся, и опять прав, и опять ошибся. Я понимаю, почему ты запутался. — Сада опустился на землю. — Мне надо сесть, потому что нога, которую я подвернул, помогая тебе выиграть тот бег, все еще болит. А! — Он принялся растирать себе щиколотку. — Вот одна из причин, по которой ты прав и ошибся. Я должен был стать боевым вождем. Но когда вождь избирается, ему положено сразу же идти воевать. Война ждет нас, — он махнул на кружащиеся по воде каноэ, — но нога не позволяет мне выступить. Нынешним утром род Медведя собрался. Это случилось, пока ты спал. Решение принято. Ты пойдешь вместо меня.
   Тагай плюхнулся на землю рядом со своим братом.
   — Вы с ума сошли! Вы все. Есть много воинов достойнее меня. Я даже не обучен воевать как тахонтенрат.
   — Да. Но боги благосклонны к тебе. А это — важнее, чем умения. — Сада протянул руку и положил ее Тагаю на плечо. — Ты победил на суде близнецов и убил своего врага. Ты носишь оки Доннаконны. Твой отец был очень опытным боевым вождем, как и твой дядя, Тододахо. И главное, Тагай, толкователи снов нашего племени давно говорили об Охотнике Рассвета, который вернется, когда у нас будет большая нужда в нем. Ты и есть этот Охотник.
   Сада принес с собой большой мешок из оленьей кожи и теперь запустил в него руку.
   — Это — вампумный пояс боевого вождя нашего рода. С этими словами он протянул Тагаю переплетенные шнуры с бусинами.
   — Сада, это безумие!
   Не отвечая, Сада повесил бусы ему на шею.
   — Теперь на совете тебя будут называть именем, которое передавалось от вождя к вождю с той поры, когда в эти леса впервые пришли Олени. Это имя — Тонесса. Оно означает «Охраняющий». А это, — добавил он, извлекая из мешка длинный кусок резной палки, — наша трубка.
   Он вручил ее Тагаю, не слушая его протестов.
   — Вот «Стрела, летящая верно». Она — первая, которую пускают в ряды противника.
   — Сада! — снова попытался заговорить Тагай.
   Его двоюродный брат уже поднимался на ноги.
   — Позже произойдет церемония, но сейчас на нее нет времени. Ты должен идти на совет. Они размышляют уже долго, а ответа все еще не нашли.
   Тагай посмотрел на трубку, которую держал в одной руке, на стрелу, зажатую в другой, на бусины, висящие у него на шее.
   — И что я там скажу?
   — Может быть, ничего. Может, просто будешь сидеть молча. Но кто знает? Вдруг боги, которые любят тебя, заговорят с тобой вот здесь! — Сада легко постучал его по груди. — Прислушивайся к их словам.
   И хромающий воин повел своего боевого вождя от берега, а потом — через поселок, в дом Тододахо, где собрался совет.

* * *

   — Твой племянник просил передать, — сказала Анна, — что его вызвали на совет. Но он скоро придет.
   Она снова всмотрелась в лицо больной, слабо надеясь на то, что эти слова вызовут хоть какую-то реакцию. Однако правый глаз, смотревший из полуопущенного века, по-прежнему оставался неподвижным, а левый закатился так, словно старуха пыталась что-то разглядеть на кончике своего носа.
   Анна прикоснулась к левой руке, скрюченной, точно клешня, на шкурке бобра. Эта рука была холодной несмотря на то, что в помещении было очень тепло: в нескольких шагах от больной горел жаркий огонь.
   — Гака. Тетя.
   Анна сжала руку, которая оставалась безжизненной под всеми ее прикосновениями. Она ощущалась Анной как все руки умирающих, едва задержавшихся у самого края завесы. Ей вспомнился Джузеппе Тольдо, старый резчик, которому она помогла на этом пути в своей прежней жизни, в Сиене. Тогда девушка облегчала старику переход из этого мира в иной. Но сейчас она пыталась утащить Гаку обратно.
   — Что я буду делать без тебя, тетя?
   Анна прижала ладонь старухи к своему лбу и тихо заговорила на смеси обоих языков: девушка говорила о своих страхах так, чтобы ее понимала не только индианка, но и она сама, Анна. Она говорила о Тагае, о своих грезах о нем. Теперь эти грезы потонули в крови, разбились о сердце, которое еще бьющимся извлекалось из груди побежденного воина.
   Сначала Анне показалось, что это от нее самой исходит то волнение, которое начало распространяться по их сцепленным рукам. Однако потом она ощутила, как старческие пальцы сжались, как в горле женщины, которую она обнимала, началось клокотание — звук, который ей уже столько раз приходилось слышать.
   — Нет, Гака, нет! Не оставляй меня! — вскричала она. И вдруг услышала шепот:
   — Мне был сон.
   — Гака!
   Анна наклонилась — и увидела свет в том глазе, который смотрел прямо на нее.
   — Не пугайся, дитя, — прошептала Гака. — Я была в доме моих предков. Там, в Поселении Мертвых, меня ждет пир. Такой пир! Но мне сказали, что он еще не совсем готов, что мне нужно иметь терпение и подождать еще немного. Что сначала я должна кое-что сделать здесь. Принести им дар.
   Она закашлялась, и Анна бросилась подать ей воды. Старуха захлебнулась, и часть жидкости потекла по ее подбородку.
   — Отдохни, тетя, отдохни, — ласково проговорила Анна.
   — Отдохнуть? Нет, дитя. Если бы я хотела отдыхать, то осталась бы на пиру, который готовят для меня мои предки. — Она попыталась приподнять голову, но со вздохом откинулась обратно. — Твоя маленькая тень, Доне, здесь?
   Мальчик редко отходил от Анны. Вот и сейчас, услышав свое имя, он подошел к постели своей двоюродной бабки и с нескрываемым интересом начал рассматривать ее закатившийся глаз.
   — Доне, — тепло проговорила Гака, — ты должен кое-что сделать для меня и для Белого Можжевельника. Ты должен пойти на совет. Ты должен отнести послание моему брату, Пойманному. Передай ему, — тут она стиснула пальцы Анны своей действующей рукой, — передай, что мне был сон. И еще передай, что я прошу андак-ванду.
   Мальчик переводил округлившиеся глаза с одной женщины на другую.
   — Но, тетя…
   — Иди, малыш. Скажи им.
   Казалось, он собирается заговорить снова. Но потом молча повернулся и, хромая, ушел из дома.
   — Что ты попросила его сделать, тетя? Что такое эта «андак-ванда»? Это — сильнодействующее лекарство?
   — О да, дитя. Одно из самых сильных.
   — Ты от него поправишься?
   — Возможно. Но на самом деле это лекарство для тебя.

* * *

   — Вот что я по этому поводу думаю.
   Боевой вождь рода Черепахи отвесил поклон в сторону центра круга, а потом вернулся на свое место, провожаемый голосами своих соплеменников, повторявших «Хау, хау, хау!» Сидя на совете уже третий час, Тагай научился определять степень согласия, заключенную в этих возгласах. На этот раз они звучали приглушенно и были всего лишь данью вежливости. Желание Черепахи отойти на вершины скал и вести войну оттуда не нашло большой поддержки.
   Несмотря на то что совет обсуждал отчаянное положение племени, каждого говорящего выслушивали в молчании, позволяя ему высказаться полностью. И каждая речь занимала довольно много времени, поскольку была полна риторических приемов. Тагай уже понял, что для споров тахонтенратов характерна склонность к словесным играм.
   Когда вождь Черепах сел, на ноги снова поднялся Пойманный. Как главный вождь племени, он должен был подводить итог всего сказанного, включая в него последнюю речь, и приглашать высказаться следующего участника. Поскольку темой совета была война, то говорили военные предводители, а не мирные вожди. Их было семеро, по одному из каждого рода. Только боевого вождя Медведей пока не выслушали.
   Тагай чуть передвинулся. Деревянный пол был жестким, а руки и ноги у него все еще болели после боя. Он наблюдал за тем, как Пойманный выходит в центр круга. За вождем тянулись полосы дыма, словно утренний туман, поднимающийся над водой. От страха у Тагая засосало под ложечкой: он знал, что наступает его очередь. Ему придется сейчас высказать не только свою точку зрения, но и мнение всего рода Медведя, которое ему изложил Сада. И проблема только отчасти состояла в том, что Тагай нервничал из-за необходимости держать речь перед столь внушительным собранием. Главное было в том, что его род разделился так же резко, как и вожди на совете. А как узнал Тагай, решение надлежит принять единодушно. Необходимо прийти к полному согласию. В противном случае окончательный вывод придется отложить. А это в момент кризиса неприемлемо. Время на обсуждение — как и прежняя жизнь тахонтенратов, к которой они все привыкли, — закончится с полнолунием.
   И Тагай вглядывался в дым, наблюдая за Тододахо и вслушиваясь в подробное изложение вождем всего сказанного прежде. Варианты предлагались такие: сражаться здесь, сражаться в каком-нибудь другом месте; бежать — либо в глубь материка, либо вверх по реке, в те земли, которые заняты родственными им племенами. Все варианты имели свои преимущества и недостатки. Вот почему единогласия достичь не удавалось.
   Что ему сказал Сада? «Слушай своим сердцем»? Звучный голос Пойманного увлек Тагая. Сердце, стук которого отдавался у него в ушах, забилось ровно, и он разобрал то, что скрывалось за ровным тоном, которым вождь подводил итог. Тододахо хотелось уйти, присоединиться к родственным племенам, которые жили у Больших Озер. Другие говорили о том, что там много места, обильная охота и рыбная ловля, плодородные земли, на которых можно выращивать урожай. И все это далеко, вне досягаемости боевых палиц татуированного племени. Но как можно переселить целый народ — мужчин, женщин и детей, стариков и новорожденных, — если для этого придется плыть по реке, на которой каноэ противников кишат, словно идущие на нерест лососи? Ведь Олени не смогут уйти от погони!
   — И вот что я думаю по этому вопросу, — заключил Пойманный. — У кого-нибудь есть ответ? — Повернувшись к Тагаю, он обратился к юноше по унаследованному имени. — Тонесса, только ты еще не говорил. Мы можем услышать твой голос?
   Традиционные слова сменило почмокивание, с которым вожди сосали свои трубки. Когда все взгляды обратились на Тагая, он тоже глубоко затянулся, как его успели научить, — и, когда его мысли пришли в движение, картина перед ним изменилась. В тумане возникли фигуры, пришедшие из воспоминаний, и зазвучал голос из прежних времен. Из тех времен, когда его Старый Свет был молодым, каким, по словам тех, кто учил его во Франции, было и племя тахонтенратов. Голос принадлежал монаху, брату Раймону, доброму человеку, который был полон знаний и любви ко всему древнему. Этот человек рассказывал одинокому мальчику истории о мире героев, о Трое и Греции, о Гекторе, Тесее и Ясоне. И здесь, в доме советов, герои этих историй вышли к нему из дыма. Огромные бронзовые шлемы, увенчанные пучками конского волоса, защищали их головы, в одной руке они держали гигантские щиты, расписанные звездами, а в другой — копья с наконечником в форме листа. На поясе у каждого висел короткий обоюдоострый меч. Два туманных воина сошлись в схватке — и Тагай уловил звон металла о металл, увидел попадающий в цель удар копья, услышал громкие крики сражающихся.
   Потом пришла другая история — о греческом племени, в земли которых вторглись многочисленные враги. Положение было отчаянным, и небольшой отряд воинов, раскрасивших себя в белый цвет дыма, чтобы отличить друг друга самой глубокой ночью, вошел в лагерь врагов, которые спали после пира. Эти герои убили множество врагов, и ночное избиение спасло их народ.