Харрингтон Уильям. Господин посол

   - Нам с тобой нужно поговорить насчет Фрэнка, - сказал Джош. - Лучше сделать это сейчас, пока ещё не поздно.
   Патрисия осторожно оглянулась на закрытую дверь, за которой Фрэнк вроде бы спал. Но ведь на самом деле он мог подслушивать у замочной скважины. Впрочем, решила она, какая разница: если они будут говорить тише, он не услышит, даже если и подслушивает.
   Джош протянул ей самокрутку, проследил, как она затягивается, потом сказал:
   - Мне нужно знать, переменила ли ты свое мнение.
   Она нахмурилась, запрокинула голову и глотнула, чтобы дым проник глубже. Потом, не выдыхая, спросила:
   - Ты о чем?
   - Вы с Фрэнком крепко подружились, - сказал Джош. - Заботитесь друг о друге. Ты прыгаешь к нему в постель, как будто ты его жена.
   - Это мое дело. О чем ты говоришь? Ты мне уже не веришь?
   - Я тебе верю, - отмахнулся Джош. - Но спрашиваю: ты не переменила свое мнение? Я говорю, ты передумала о том, что нужно сделать с Фрэнком?
   - Сделать, чтобы забрать у него деньги?
   - Да. Чтобы забрать у него деньги.
   Вместо того, чтобы передать самокрутку Джошу, Патрисия снова затянулась. Глядя поверх облака дыма на сосредоточенное лицо Джоша, она пожала плечами.
   - Да или нет? - настаивал Джош.
   - Мы должны забрать у него деньги, - сказала она. - Они нужны для наших целей, а не для его сладкой жизни.
   Джош кивнул.
   - Да. Они нужны для дела революции. Именно потому мы всем рискуем.
   - И сейчас тоже, - сухо заметила она.
   - Ладно, - буркнул Джош. - Фрэнк нам нужен, пока мы не получим деньги на руки. Это самая сложная часть операции, и она лежит на нем. Заявлять о своих правах можно только после того, как деньги будут у нас.
   Патрисия кивнула.
   - Лучше бы тебе быть до конца уверенным в том, что делаешь. Иначе можешь остаться с носом.
   - Знаю, - кивнул Джош. - Мы с Марком обсуждали, как это сделать. И вот что решили: с деньгами мы, конечно, вернемся сюда. Миллион наличными - груз солидный. Здесь мы их проверим, чтобы убедиться, что все здесь, что это настоящие деньги, что это старые купюры и их серийные номера не идут один за другим. Потом мы их разделим. И вот тогда займемся Фрэнком.
   - Если раньше он не займется вами, - хмыкнула Патрисия и с неохотой затушила в пепельнице самокрутку. Тут же она взяла следующую, но прикуривать не стала.
   Джош молчал, обдумывая её слова. Потом спросил:
   - Полагаешь, он может?
   Девушка пожала плечами.
   - Ты думаешь, только мы настолько подлые, чтобы предать партнера, с которым работали и который прошел с нами сквозь ад?
   - Ладно. Будем настороже. Нас четверо против одного, и он до сих пор не знает, что у нас есть оружие.
   Патрисия вздохнула.
   - План все ещё прежний? Приковать его к трубам и оставить полиции?
   - Именно, - подтвердил Джош. - Когда мы будем в безопасности за городом, позвоним полиции и скажем, где найти их драгоценного посла. А там они найдут приз...
   - Мне бы хотелось найти другой способ.
   - Мне тоже. Нет сомнений, что его упрячут пожизненно.
   Патрисия качнула головой и прошептала:
   - Боже мой...
   - Ты сказала, что лучше увидишь его мертвым. Ну что же, это твой выбор. Ты не сможешь его убить, но я могу помочь, могу сделать это для тебя, если хочешь.
   Патрисия поднесла кончик самокрутки к свечке, горевшей на кофейном столике. Глаза её потухли, она нахмурилась, сосредоточилась и ушла в себя.
   - Возможно, ты окажешь ему услугу, - сказал Джош.
   В среду днем капитан нью-йоркской полиции Айнсел Маккаллоу все ещё номинально отвечал за расследование похищения посла Лал Али Хаваба. Командный пункт он перенес в главное управление полиции. Здесь, через двадцать четыре часа после исчезновения посла, капитан наконец свалился от усталости. Ему хотелось эффектного, быстрого и впечатляющего спасения, и прошлой ночью некоторое время это казалось возможным. Теперь, через двадцать четыре часа, стало ясно, что быстро дело не раскрыть. А когда это стало ясно, на сцену вышло ФБР.
   Первоначально представлявший ФБР агент Бредли в то утро был заменен человеком, направленным лично директором Бюро. Клайд Купер оказался непреклонным и агрессивным профессиональным бюрократом (как оценил его капитан), в Бюро он проработал почти столько, сколько сам Дж. Эдгар Гувер. За восемь часов пребывания в Нью-Йорке Купер сделал всего четыре вещи: отправил Брэдли спать, наскоро принял дела без всяких комментариев и предложений, потратил два часа на плотный обед и провел пресс-конференцию, чтобы объявить, что ФБР стремительно продвигается по нескольким весьма многообещающим следам.
   Клайд Купер повел пиджак на спинку стула и ослабил галстук. Тех же лет, что и капитан, и такой же седой, в противоположность рослому худому Маккаллоу он был низеньким и коренастым. Сейчас он дымил сигаретой и в сотый раз проглядывал пачку маленьких квадратных фотографий из "поляроида" - снимков голой Патрисии Сент Албан. Их предложили полиции три независимых источника, каждый просил сохранить анонимность. Фотографии были сделаны в притончике на Восьмой авеню, которым заправлял старый жулик.
   - Девушка сильно переменилась, - протянул Купер. - Вы не заметили? С трудом можно поверить, что на этих фото (он ткнул пальцем в снимки из "поляроида") и на тех (он ткнул в снимки из полицейского досье) - один и тот же человек.
   Маккаллоу устало вздохнул.
   - Это легко объяснить.
   - Как?
   - Здесь в отчете все есть. Она пристрастилась к наркотикам. Приехала из Балтиморы, вероятно, порядочной чистенькой девочкой. Так или иначе видимо, через какого-то парня - села на наркотики. Одно из следствий: потеряла в весе. И, разумеется, это не единственное, что она потеряла.
   - Вы полагаете, именно потому она оказалась втянутой в это дело? скептически хмыкнул Купер.
   - Я думаю, это вполне вероятно. Одно из последствий таких стимуляторов - утрата здравого рассудка, чувства реальности. Во всех отношениях.
   - Ха, - фыркнул Купер, качая головой. - Нет, скорее это стиль мышления, к которому она тяготела. Я говорю о радикальных болтунах, философах и все такое прочее. Посмотрите на бумагу, которую они разослали. Они называют её манифестом. Вот вам ответ. Вот что губит наших детей.
   Капитан потянулся к снимкам из "поляроида" и взглянул на верхний в пачке.
   - Вы полагаете, Купер, что это радикальные идеи заставили её потерять пятнадцать-двадцать фунтов и обзавестись такими мешками под глазами?
   В четыре тридцать из посольства приехал Рави Басу в сопровождении посланника. Они прибыли на брифинг, посвященный попыткам освободить посла. Парк Рэдклиф добрался до управления полиции ещё тогда, когда индусы были там, но не показывался в кабинете Маккаллоу, пока не не отбыли. Капитан рад был видеть Рэдклифа. Он решил, что после пресс-конференции поедет домой отсыпаться.
   - Ну, я обедал с Генеральным секретарем, - объявил Рэдклиф. - А полчаса назад разговаривал по телефону с президентом. Им обоим звонила сама Индира Ганди.
   - Вы можете заверить их, что было сделано все возможное, - сказал Клайд Купер, но несерьезность этой расхожей формулы была настолько очевидна, что ответом стала лишь нетерпеливая циничная ухмылка Парка Рэдклифа.
   - У нас буквально сотни версий, которые нужно проверять, - продолжал Купер. - Тщательное расследование подразумевает тривиальную проверку их одной за другим, пока какая-то не приведет к разгадке.
   - Вы тоже так полагаете, капитан? - повернулся Рэдклиф к Маккаллоу.
   - Посла похитила шайка жалких дилетантов, фанатичных недоумков, устало буркнул капитан.
   - Да, так только и можно их назвать, - подхватил Купер. Дилетанты и фанатики. Вот почему их так сложно найти: они поступают совсем не так, как нормальные здравомыслящие люди. И именно это делает их опасными.
   Рэдклиф грустно качнул головой.
   - Думаю, вы ошибаетесь. Похитители не недоумки. И не дилетанты. Фанатиками они могут быть; про это я ничего не знаю. Но они оборудовали машину под полицейскую, и Бог знает сколько курсировали в ней по улицам. И в такси тоже. Даже если это все, что они сделали, одно это изымает их из класса идиотов-любителей. В эти машины вложено слишком много таланта.
   - Машины не настолько хороши...
   - Для их целей - достаточно, - возразил Рэдклиф. - Они сумели выхватить посла из-под самого носа полицейской охраны, которая, предполагалось, окружает его со всех сторон.
   - Тут был элемент удачи, - отбивался Купер.
   - А по мне, они сами создали свою удачу, - заявил Рэдклиф. - Ну, или в самом крайнем случае, быстро отреагировали и воспользовались нашим упущением. Во всяком случае, они совсем не идиоты. И более того, через двадцать четыре часа после похищения у вас нет ни единой идеи, где может быть посол и сможете ли вы вырвать его из рук похитителей живым. У вас нет ни единой догадки. Я думаю, вам лучше перестать и думать о них как о глупых фанатиках. На данный момент они обвели вокруг пальца Департамент полиции и Бюро вместе взятые.
   - Бюро взялось за это дело... - начал Купер.
   - Как только оно возникло, - перебил Рэдклиф. - И до сего момента не добились результата - ни люди капитана, ни ваше Бюро.
   Маккаллоу понурил голову и кисло улыбнулся.
   - Это правда, - признал он. - Нет оснований возражать, Купер.
   Губы Купера побелели.
   - Нам понадобится некоторая помощь, - холодно заметил он.
   - Какая именно? - поинтересовался Рэдклиф.
   - Деньги для выкупа. - Нам нужно официальное разрешение на его выплату. Именно деньги для выкупа дадут нам лучший шанс освободить посла и схватить похитителей. Им придется выйти на свет, чтобы забрать деньги. Неважно, насколько они умны, - с этого момента командовать парадом будем мы.
   Рэдклиф откинул голову и долго в молчании изучал Купера.
   - Что, если я скажу, что никакого выкупа не будет?
   Купер ухмыльнулся.
   - Если кто-то так решит, я думаю, никто не сможет обвинить нас с капитаном Маккаллоу, если посол не выживет.
   - Индира Ганди указала - неофициально - что для её правительства это вопрос принципа: выкуп они вносить не станут. Они считают, выкуп только вдохновит на похищения других высокопоставленных лиц. Кроме того, они говорят, что это приведет к криминализации политической жизни Индии. Так что вопрос принципа: платить они не будут.
   - Не думаю, что их принципы пострадают, если наше правительство...
   Парк Рэдклиф улыбнулся и поднял руку, чтобы остановить Купера.
   - Конечно, никаких возражений.
   - Ну, тогда, - сказал Купер, - возможно, мы сможем найти крупную сумму денег. Тогда...
   - К несчастью, - прервал Рэдклиф, - для президента это тоже вопрос принципа.
   Купер отмахнулся и даже плюнул.
   - Никто не сможет обвинить Бюро, если...
   - Тут вопрос не вины, - возразил Рэдклиф. - Мне кажется, это вопрос ответственности. Но...
   - Какая разница? - тон капитана Маккаллоу давал понять, что его истощенному терпению пришел конец. - Даже если у нас нет денег, можно сказать, что они есть. А когда похитители заявятся - хвать - и готово!
   Купер изумленно уставился на него.
   - У вас не будет не единого шанса. Когда предлагается выкуп и когда его передают, жертва все ещё в лапах похитителей. Дадим мы им фальшивых денег или не дадим вообще, его могут убить. Скорее всего так и сделают. Поступать нужно только так: заплатить выкуп, освободить жертву, а потом схватить похитителей и вернуть деньги. Классический ход.
   - Правительства Индии и Соединенных Штатов не допустят никаких официальных заявлений насчет уплаты выкупа, - заявил Рэдклиф.
   - Но почему?
   - Дело принципа.
   - Я полагал, - сухо буркнул Маккаллоу, - что главным принципом для нашего правительства должно быть спасение жизни индийского посла.
   - Если Индира Ганди патетически заявляет, что её правительство не станет платить из принципа, - пояснил Парк Рэдклиф, - наш президент вряд ли может провозгласить, что наши принципы не столь возвышены и мы заплатим. Возможно, Джонсон так бы сделал, Кеннеди тоже мог бы, но не забывайте, что нынешняя администрация делает ставку на возрождении в Соединенных Штатах моральных ценностей.
   - По-моему, меня сейчас стошнит, - сказал МакКаллоу.
   1 октября
   Фрэнк настежь распахнул дверь черного хода и пристально вгляделся в рыжеватый вечерний сумрак, сгущавшийся над захламленной аллеей.
   Снаружи никого.
   Он посмотрел внимательнее.
   Никого.
   Он захлопнул дверь, не заботясь прикрыть её тихо, и уставился в щелочку, пристально прищурив глаз. Патрисия пыталась разглядеть что-то из-за его спины.
   - Еще одно, - говорил он тихо, но очень твердо. - Когда соберешься вернуться, сначала позвони. Спроси меня. Когда я возьму трубку, я скажу: "Иди домой, Патрисия". Если я скажу так, именно так, слово в слово, тогда можешь возвращаться. Если я так не скажу, значит, что-то случилось. Помни, только если я скажу: "Иди домой, Патрисия". Это наш пароль, и если ты его не услышишь, близко сюда не подходи.
   Патрисия кивнула.
   Фрэнк с чувством поцеловал её в ложбинку на шее и прошептал:
   - Ради всего святого, будь осторожна!
   Она бледно и нервно улыбнулась и сжала его руку.
   Он открыл дверь, она вышла наружу. Пока она неуверенно переминалась на пороге, Фрэнк закрыл дверь, и она услышала клацанье щеколды.
   В просвете захламленной аллеи мелькали люди, проходившие по 52-й улице. Она осторожно пробиралась по грудам мусора и грязи, дошла до края и остановилась: нужно было время, чтобы собраться с духом.
   Ведь тысячи полицейских ничем другим не занимаются, только ищут её. Бог знает, сколько нью-йоркцев всматриваются в лица всех встречных девушек, рассчитывая получить награду в десять тысяч долларов, которую назначили за поимку любого похитителя. И сколько ещё народу, которые её знают - студенты университета, бродяги с Сикес-стрит, девушки Изи - позовут полицию, едва её увидят? За десять тысяч долларов? Стоя здесь, на краю аллеи, трудно было поверить, что каждый скользнувший по ней взгляд так просто взглядом и останется.
   Фрэнк сказал, что риск нельзя не принимать в расчет, и она согласилась. Согласились даже Джош и все прочие, не знавшие, зачем ей выходить. Ей помогли преобразиться, как умели. Памела подстригла Патрисию, и теперь волосы доходили ей только до плеч; потом они их покрасили, превратив её в светлую шатенку. Джуди помогла ей подкрасить ресницы и навести на щеки розовый румянец. Одолжила светло-коралловую помаду. Одета она была также, как в день похищения: грубые хлопчатобумажные шорты цвета хаки и вязаная рубашка цвета клубничного мороженого. Плюс пара сандалий. Но её убеждали, что даже в такой знакомой одежде на улице её не узнают, если только не заметит кто-то из близких знакомых. Новая прическа и толстый слой косметики очень её переменили.
   Следующий важный пункт - не находиться на улице дольше, чем необходимо. Поймать такси туда и обратно. Конечно, вечером это было непросто. Ей пришлось пройти по 52-й на запад до Третьей авеню и потом шесть кварталов на север, пока она наконец не нашла машину.
   Это было суровое испытание. Разум ей подсказывал, что теперь она в безопасности. На улице она чувствовала себя буквально раздетой. Но теперь она тяжело плюхнулась на заднее сиденье и назвала адрес, который дал Фрэнк. Восточная 85-я улица.
   Водитель обернулся и пристально на неё посмотрел.
   - Вы уверены, что сможете заплатить? - спросил он. Это был морщинистый и заросший щетиной седой старик со свисающей из уголка рта сигаретой.
   - Конечно смогу. А в чем дело?
   Шофер пожал плечами.
   - Иногда лучше спросить...
   Некоторое время он продолжал на неё смотреть, очевидно, чтобы удостовериться, что она действительно может себе это позволить. Потом наконец отвернулся и включил счетчик.
   Патрисия забилась в уголок, где, как ей казалось, она не видна будет шоферу в зеркало.
   Тот втиснул машину среди множества других, бормоча что-то под нос, когда другой таксист оттеснил его и не хотел пропускать в ряд. Он бормотал все громче и отчетливее, и наконец это бормотание переросло в обращенный к ней вопрос.
   - Жестокий город, верно?
   Она кивнула.
   - Да, мир суров.
   - Я вожу такси с 1938 года, - сообщил старик. - Все переменилось. И только к худшему. Город стал грязным и жестоким. Меня шесть раз грабили. Пять из них - за последние два года. Один раз к приставили пистолет к спине. Ниггер пытался меня убить. Забрал все деньги, вылез из такси, развернулся и выстрелил в меня... Просто верх низости. В этом городе есть районы, куда я ни за что не поеду. Можете вызвать полицию, чтобы меня заставить, но я все равно не поеду. Там небезопасно.
   Внезапный порыв заставил Патрисию задать ему вопрос.
   - А что вы думаете о громком похищении на днях?
   - Вы про того индуса, как его там, посла? Ага, это дело ловко провернули. Прошлой ночью я вез фэбээровца. Он не признался бы, но у меня глаз - как рентген; так вот, он работает над этим случаем. Черт, он попусту тратит время. Их никогда не поймают.
   - Вы думаете, нет?
   - Дьявол, конечно нет. И того маленького ублюдка наверняка уже зарыли. А если ещё нет, то зароют. Никто никогда его больше живым не увидит.
   - А как насчет выкупа?
   - Его никогда не заплатят. Индия? Черт, вы же знаете, жизнь в таких странах ничего не стоит, совсем не то, что у нас. Дьявол, они не дадут миллиона долларов и за миллион послов. Так что ждите больше. Только у них и забот...
   - Вы правда думаете, что похитителей не поймают?
   - Ну... - таксист пожал плечами. - Все может быть. Одно скажу наверняка, я сам им не завидую. Слышали, как президент Соединенных Штатов называл их предателями? Предатели, Бог мой. Тут разговор нешуточный.
   - Он сошел с ума, - буркнула Патрисия.
   - Он просто обоссался, - ответил таксист. - Сказал, что это ставит под угрозу наши отношения с другими странами. Полнейшая чушь. Но он обделался. И вот увидите, где он окажется. Увидите.
   Патрисия расслабилась. Она уже начала было жалеть о своем порыве, но сейчас успокоилась, уселась поудобнее и спокойно наблюдала за машинами, несущимися вместе с ними на север. А таксист продолжал трепаться, не нуждаясь в её поддержке и постоянно меняя тему.
   Когда он высаживал её на 85-й улице, казалось, ему жалко было её отпускать, так понравилось её внимание.
   Адрес на 85-й улице оказался адресом квартиры Саймона. Саймон её уже ждал.
   - Что-нибудь выпьешь? - спросил он. - У меня есть почти все. Только назови.
   - Мартини, - попросила она.
   Саймон кивнул, подошел к бару и занялся напитками, но сам тем временем не спускал с неё глаз, и смотрел куда дольше, чем позволяла учтивость. Он был настолько показушно независимым, что она сразу заключила, что он изо всех сил пытается держать лицо.
   Саймон был в красивом голубом кашемировый пуловере, поверх которого выпустил воротничок белой рубашки, и в аккуратно отглаженных брюках. Она буквально кожей ощущала тяжелый запах его то ли одеколона, то ли лосьона после бритья. Фрэнк сказал, что ему пятьдесят пять, и что, возможно, он из голубых. Она могла поверить в первое по его седеющим волосам, тяжелым векам и морщинистому лицу, но по поводу второго мнение у неё не сложилось.
   - А над тобой неплохо поработали, - похвалил Саймон. Выглядишь как картинка.
   Именно потому она сюда пришла: чтобы посмотреть, насколько она теперь напоминает девушку с фотографии в паспорте, где её сняли в каштановом парике и с таким же гримом. Кроме того, нужно было забрать деньги для Фрэнка.
   - Даже если ты на фото и похожа, ты достаточно сильно переменилась, чтобы чувствовать себя в безопасности, - заметил Саймон. И, подавив ухмылку, добавил: - А тебе крупно повезло, что ни одна из опубликованных фотографий не позволяет судить о тебе самой.
   Сегодня в утренней "Ньюс" напечатали её фотографию, снятую в студии Изи - утрированно вызывающая поза с черными "цензурными" полосками поперек груди и бедер. Но опять же, по такому фото никто не смог бы её опознать.
   Саймон налил им обоим мартини и сел лицом к ней в потертое плюшевое кресло..
   - Ваше здоровье, - сказал он, не сводя с неё глаз.
   - Паспорт у вас? - спросила она. Ей было неуютно, она немного нервничала.
   - Да.
   Поставив бокал, он подошел к старинному секретеру у окна и отпер ящик маленьким медным ключиком, который достал из кармана. Принес ей паспорт и стоял над ней, пока она изучала документ.
   Как он был сделан, она не имела ни малейшего понятия, но на её взгляд, он был неотличим от того, по которому она ездила в Европу с матерью шесть лет назад. Выдан он был на имя Элизабет Дж. Харрисон, а фотография была её - в каштановом парике, который Фрэнк купил специально для этого.
   - Вам нужно отработать эту подпись, - посоветовал Саймон и отхлебнул мартини. - Так вам придется подписываться постоянно.
   - Фотография... - начала она.
   - Да. Я думаю, нужно наложить тени потемнее. Видимо, они были у вас в тот день, когда снимали.
   - Я просто тогда очень устала, - созналась она.
   - Гм-м... Ну, в любом случае, немного теней под глазами... И волосы стоит подрезать чуть покороче.
   Патрисия кивнула.
   - Нет, по зрелому размышлению, скорее нет, - передумал Саймон. - Не нужно превращаться в безупречную копию фотографии. Как вы заметили, паспорт датирован прошлым годом. За это время ваша прическа должна была измениться. Нет, я думаю, с капелькой теней под глазами, чтобы глаза чуть больше походили на снимок, будет в самый раз.
   Она вернула паспорт и заметила:
   - Кто-то неплохо поработал.
   Саймон кивнул с деланной скромностью, словно гордясь своей работой.
   - Это дорого стоит, - сказала она. - Но стоит того.
   Саймон наморщил лоб, пошевелил бровями и кивнул в знак согласия.
   - Документ вроде этого стоит миллиона долларов. Хотите посмотреть на паспорт Фрэнка?
   Она качнула головой.
   - Я оставлю его здесь, ладно?
   - Именно так мне Фрэнк и говорил.
   - Хорошо, - она протянула паспорт. - И мне нужно взять для Фрэнка деньги.
   - Да. Тысяча долларов уже готова.
   Он убрал паспорт в ящик секретера и снова запер его с помощью маленького медного ключа. Из другого, незапертого, достал конверт с наличными.
   - Нужна расписка? - спросила она.
   Он покачал головой.
   - Если Фрэнк вам верит, то и я тоже, - и снова поднял бокал.
   Патрисия опустила конверт в сумочку и взяла свой мартини. Ей казалось, что Фрэнк слишком доверяет этому ухоженному и благоухающему прощелыге, и она холодно парировала его оценивающий взгляд.
   - Ваши билеты будут у меня, как только Фрэнк назовет дату, - заверил Саймон.
   - До Ниццы?
   Саймон кивнул.
   - Рейс "Панамерикен" до Ниццы, - он вздохнул. - Хотелось бы и мне это позволить. Мне до чертиков разонравилась эта страна, и хочется куда-нибудь убраться и провести там весь остаток жизни. Вас ждет там более чем удовольствие - на миллион-то долларов!
   - На полмиллиона, - рассеянно и машинально поправила его Патрисия.
   И вдруг заметила, как лицо Саймона перекосилось от испуга, пока он с видимым усилием не овладел собой, не улыбнулся и с деланной небрежностью не согласился:
   - Да, конечно. Полмиллиона.
   Она шла по улице, высматривая такси, и вдруг припомнила ту мгновенную панику Саймона. Ей не хотелось верить в то, что это могло значить, но вариантов не было.
   Ладно... Надо быть дурой, чтобы этому удивляться, - сказала она себе. А что она сама говорила Джошу только пару дней назад? Что не надо думать, будто только они способны на предательство.
   А она-то уже решила было предостеречь Фрэнка о заговоре с целью отнять его полмиллиона! Она до такой степени о нем заботилась, хотя сама ещё не решила ехать с ним на юг Франции. Нет, право, он заслужил свою долю за то, что уже сделал, и мысль о том, что у него все отберут, оскорбляло её чувство справедливости. Но мысль о том, что он заберет все, ничего не оставив на нужды революции, оскорбляла её ещё больше.
   Она уже начинала прикидывать, как бы им с Фрэнком сорваться с частью денег, которых бы хватило на жизнь, сколько бы ни пришлось скрываться. А остальное пустить на великие дела. К тому же это бы позволило избежать столкновения Фрэнка с Джошем. Если Фрэнк и Джош готовы были предать друг друга, она была хуже их обоих, потому что каждого заставляла верить, что предаст другого. А на самом деле до сих пор не знала, кого...
   Прошлой ночью по телевидению показывали её мать, и та призывала Патрисию вернуться на путь истинный. Она сказала:
   - Патрисия, эти люди тебя одурачили, они тебя просто используют. Ты не понимаешь, что делаешь. Ты по самые уши увязла в афере, смысла которой не понимаешь.
   Все остальные долго хохотали, а Патрисия выругалась и выключила телевизор, не дослушав. Сегодня Тедди уехала рожать своего первенца - и счастье плескалось в каждом её движении. У неё впереди не было ничего труднее, чем родовые схватки, а потом месяцы и годы безмятежной весьма незатейливой жизни. Памеле предстояло вот-вот родить своего отпрыска в куда более трудных обстоятельствах, потому что и она, и Марк были всецело поглощены их общим делом. Которого - Патрисия это уже поняла - она до конца не понимала.
   Она присоединилась к их компании, потому что Джош, и Марк, и Памела умудрились остаться настоящими в том мире, где от большинства людей так и несло фальшью. Потому что она верила в их правоту. Да, они все ещё были правы. Но что-то и в них было не так, и может именно Фрэнк с его грубоватой, простоватой честностью знал, что именно. Или, быть может, именно его способ обо всем этом думать определял правильное для них и неправильное для Фрэнка, а что правильно для Фрэнка - то неправильно для них. В любом случае, все полетело к чертям.