Мы посмотрели друг на друга и подняли большие пальцы. В течение экспедиции мы испортили некоторые снимки, но в эти решающие мгновения нам удалось получить технически безукоризненные кадры.
Правда, перед самым появлением акулы исчезло солнце, и мы снимали без него. В следующие дни мы ломали себе голову, получится ли что-нибудь на снимках, ведь несмотря на полностью открытую диафрагму, наш экспонометр показывал недодержку на два деления. Выручила действительно замечательная пленка Истмэн Колор. Хотя цветные пленки дают возможность снимать в очень узком интервале освещенности, снимки обнаруживали каждую деталь.
Мы еще держали большие пальцы поднятыми, как сверху к нам донесся предостерегающий крик Гиршеля. С той же стороны и таким же образом к нам подплывала вторая тигровая акула. Она выглядела точно так же, как и первая, и была такой же величины. Если бы мы не видели, как первая исчезла в открытом море, то подумали бы, что это снова она. Мы засняли ее, она не подошла так близко, как та, и проплыла под нами. Через несколько минут еще раз появилась первая, а затем и вторая акула. А спустя еще несколько минут обе были здесь в третий раз. Так мы засняли всего шесть сцен с этими, насколько мне известно, никогда ранее не снимавшимися животными. Они вели себя невозмутимо, но казались способными на внезапное нападение и озлобленными. Так же как и акулы в Австралии, они близко приближались к нам своими головами. Теперь стало совсем темно, и мы поплыли наверх. Нам повезло. Пока мы снимали, перед солнцем прошла только тоненькая полоса облаков, теперь же над островом стояла быстро надвигавшаяся стена туч. Серые клочья облаков оставались висеть на вершине, начался дождь. Мы не могли терять больше ни минуты.
На следующий день снова была хорошая погода и мы вернулись к этому месту. Однако тигровые акулы не пришли. Зато появилось много акул-молотов, которых мы со всех сторон фотографировали и снимали на кинопленку.
Отдохнув в лодке, в наилучшем настроении мы решили попробовать счастья у северной оконечности Нуэса. Прямо перед мысом это было невозможно, там море на протяжении ста метров в зоне двух сталкивающихся валов прибоя было особенно бурное, и огромные горы волн выносили много ила на выступающие утесы. Но в стороне мы нашли защищенное место, где могли приблизиться к отвесному берегу на расстояние до двадцати метров. С нами захотел пойти и Эйбль.
Едва мы очутились в воде, как лодку унесло вдаль. Мы висели в заполненном илом и пеной бездонном пространстве, и я поспешил добраться до скалистой стены, едва видимой под сплошными облаками брызг. Джимми был немного сзади, Эйбля не было видно. Я счастливо достиг стены и покачивался у скалы, словно на груди у моря. Оставшийся позади Джимми озирался по сторонам. Издали он разочаровывающе помахал рукой, и я понял, что эта вылазка не имела смысла. Солнце едва пробивалось сквозь пенный покров и было довольно темно. Джимми повернул в сторону, и я потерял его из виду. Держа киноаппарат перед собой, я тоже вернула к лодке. Джимми в это время был еще в воде. Он все еще озирался по сторонам: что-то произошло. В лодке я узнал от Эйбля, что его внезапно окружили пять больших акул-молотов. Они отплыли, только когда Джимми к ним приблизился.
- Это место мы уступаем другим, - сказал Джимми сухо, по своей обычной манере, - Кое-что должно остаться и для них.
Так мы покинули Нуэс, после того как покорили лишь часть его скалистых обрывов. Крайний выступ при хорошей погоде должен быть чрезвычайно интересным, хота и очень опасным районом. Кто первым спустится там под воду, должен быть готов к любым неожиданностям.
В тот же вечер зарядил дождь, не перестававший и в последующие дни. Вода в бухте Вафер стала грязно-желтой. Привезли еще полную лодку кокосовых орехов и сказали острову сокровищ "прощай". После двухдневного плавания достигли расположенных в Панамском заливе островов Перли. Но вода там была холодная, и мы поплыли дальше.
Миновав Панамский канал, пристали к сказочно красивым островам СанБлас, которые выглядят именно так, как обычно представляют себе острова южных морей. Изящной цепочкой лежат они перед покрытым девственным лесом карибским побережьем Панамы, совершенно плоские и покрытые густым лесом кокосовых пальм. Некоторые так малы, что места хватает только для двух или трех пальм или одинокой хижины. Большие острова, как правило, заселены индейцами; они оживленно подплывали в своих длинных выдолбленных лодках, когда мы проходили на "Ксарифе" между островами. Мужчины и женщины наводняли корабль. Мужчины предлагали попугаев и кокосовые орехи, женщины собственноручно изготовленные, богато украшенные юбки и кофты. Индейцы были приветливы и абсолютно честны; мы свободно пускали их на борт. Иногда, возвращаясь к "Ксарифе" из поездки в лодке, мы заставали весь корабль заполненным пестрыми фигурами, которые помахивали нам так приветливо, словно он принадлежал им, а мы были желанными гостями.
Целую неделю производили киносъемку в основном над водой. Рифы были неинтересны и поразительно бедны рыбой. На следующий день после отъезда отсюда - мы прошли уже 90 миль - все на судне услышали какой-то скрежет. Двигатель остановился. Вскоре старший механик доложил, что в передаточном механизме вышел из строя подшипник и главной машиной пользоваться больше нельзя. Мы подняли паруса и пытались двигаться против ветра и течения. Хотя, погода ухудшилась, боролись три дня. Канаты рвались, и "Ксарифа" раскачивалась на волнах, становившихся все выше. Пробовали идти против ветра, но, несмотря на все старания, снова и снова возвращались в исходную точку. Наконец, пришлось признать, что эта борьба не имеет никакого смысла. Побежденные, под парусами вернулись с попутным ветром в Панаму,
Тем временем Зоммеру удалось передать в Германию через радиолюбителей заказ на новый подшипник. Сначала надеялись собственными силами добраться до Кюрасао и просили выслать подшипник туда. Теперь решили организовать его пересылку в Криетобаль. На душе было смутно, когда снова входили в душную, жаркую бухту.
Мы теряли время, а кроме того, здесь очень дорого обходился ремонт. В зоне канала все мастерские принадлежат "Компании Канала" и сборы чрезвычайно высоки. Пока ждали подшипник, мы разобрали передаточный механизм; при этом оказалось, что износились и другие подшипники. Нам даже показалось, что от перегрева покоробился центральный вал. Надо было подумать о моральном состоянии наших людей. Мы собирались отсутствовать восемь месяцев, но теперь стало ясно, что экспедиция продлится девять, даже десять месяцев. У каждого была дома жена или любимая; их письма становились все более нетерпеливыми. Наш первый офицер заболел, и Джимми, служивший в английском флоте командиром патрульного судна, временно замещал его.
Наконец, за две трудные недели все было отремонтировано, и снова Панама осталась за кормой.
Не останавливаясь в Кюрасао, направились прямо в Бонайре. Нашей картине не хватало еще многих сцен, которые мы хотели заснять там. Но погоду словно заколдовали. Хотя обычно в это время года стоят безоблачные и ясные дни, сейчас небо было почти постоянно закрыто облаками.
Много часов провели мы на дне моря, дрожа от холода и ничего не делая в ожидании мимолетного солнечного луча. Сцены были точно подготовлены и прорепетированы, каждый сидел на корточках у своего места и смотрел на плавающую наверху лодку, откуда спущенная Ксенофоном за борт бутыль каждый раз извещала о приближении просвета в облаках.
Часто солнце показывалось на такое короткое время, что посреди съемки снова становилось темно. Тогда мы опять сидели в бездействии, рассматривали алюминиевую таблицу, на которой были размечены сцены, и ждали, пока кончится запас кислорода.
В лодке было еще холоднее. Здесь над нами свистел резкий ветер. Мы все ютились под маленькой крышей "Билла 1", ели сардины, пили горячий чай, однако, как только казалось, что облака несколько рассеялись, снова были в воде.
К сожалению, мы и на этот раз не смогли продвинуть начатые в Красном море опыты по записи колебаний, вызванных рыбами. Нужно было выполнить еще много задач, а каждый день экспедиции стоил целое небольшое состояние. Кроме того, не так просто стать с "Ксарифой" на якорь в местах, годившийся для опытов. Когда наступили праздничные пасхальные дни, мы все уже изрядно устали. Было похоже, что никто по-настоящему не радуется, ведь в это время мы уже должны были давно быть дома. У Пунт-Фиркант я объявил праздничные дни нерабочими. Утром Джимми предложил:
- А что, если мы двое произведем сегодня запись? Я думаю, всем хочется, чтобы мы поскорее кончили с этим.
Шеер и Гиршель с удовольствием согласились подготовить аппаратуру. Джимми объяснил голландскому врачу и его приятелю, которые были в гостях на "Ксарифе", правила обращения с кислородными приборами. Он надел свой прибор, рассказал об основных правилах пользования им, показал, как опорожнить перед нырянием дыхательный мешок, чтобы не оставалось азота, и потом снова снял его.
Через полчаса все было готово к опытам. Голландцы сделали несколько фотоснимков, когда мы с Джимми спускались по лестнице. По их просьбе мы еще раз вытащили изо рта мундштуки и улыбнулись в аппарат. Я упоминаю об этих мелочах, потому что, возможно, они повинны в том, что вскоре случилось.
Джимми нес короткую палку с микрофоном, который он должен был держать перед гарпунированной рыбой; при помощи стеклянного шара микрофон был уравновешен так, что был невесом. Я нес гарпун. Мы нырнули и поплыли к спускающемуся наискось склону. В то время как Джимми разматывал тонкий кабель, моток которого висел у него на плече, мы спустились по склону до восемнадцатиметровой глубины и стали искать подходящую рыбу. Через четверть часа нам попался, наконец, рифовый окунь. Я прострелил его, но он вырвался и помчался вниз вдоль склона почти до расположенного на глубине в тридцать метров песчаного дна. Там он спрятался под скалой. Джимми отложил микрофон и поплыл вниз по скале за рыбой. Повар настоятельно просил нас достать чтонибудь к вечеру.
Меня охватило неприятное чувство, когда я увидел. Джимми на этой слишком большой для кислородного прибора глубине. Мой опыт с этим прибором, использованным более двух тысяч раз в течение десяти лет, показал, что максимально допустимая граница для него - глубина в двадцать метров; неопытному ныряльщику лучше не опускаться глубже тридцати метров. Уже в 1942 году я обстоятельно изучил на себе последствия кислородного отравления и, точно зная симптомы, при случае сам нырял на короткое время глубже.
Джимми был так же опытен, как и я, однако, когда я увидел, что он не мог достать рыбу из-под скалы, крикнул в мундштук, сделал ему знак, и он возвратился наверх.
Он снова взял микрофон, и мы поплыли дальше. Зная, что последствия кислородного отравления проявляются немедленно: и очень быстро ведут к параличу и потере сознания, я успокоился, увидев его плывущим спокойно дальше. Когда попадаешь на дозволенную глубину, опасность быстро проходит. Мне не известен ни один случай, когда последствия проявились бы спустя некоторое время.
Мы отплыли насколько хватало кабеля, и примерно через десять минут после описанного эпизода появилась рыба, которую мне удалось пристрелить точно перед микрофоном, поддерживаемым Джимми. Я поднял большой палец, он поднял большой палец, и мы поплыли обратно. Я поплыл вперед и снял рыбу с гарпуна; через некоторое время оглянулся.
К удивлению, Джимми был у поверхности. Обычно это плохой признак, когда ныряльщик внезапно всплывает вверх, но он по-прежнему держал в руках микрофон, а голова его была над водой. Предположив, что у него кончился кислород, я поплыл вдоль кабеля, во многих местах запутавшегося в кораллах, освободил его, опустил свободно на кораллы и тоже направился на поверхность.
Наверху меня встретили взволнованные крики с находящейся в пятидесяти метрах "Ксарифы". Капитан бежал вдоль борта, и я немедленно оглянулся, ища Джимми. Его нигде не было видно, ни на поверхности, ни под водой. Глубоко внизу лежало далекое серое дно, и я нигде не видел кабеля, конец которого он только что держал. Я окликнул лодку, стоявшую вблизи на якоре, и так испугался, что нырнул без мундштука. Вода попала в него. Я быстро снова поднялся на поверхность и взял его в рот. Трубка была наполовину заполнена водой, но ведь дело могли решать секунды.
Я помчался вниз, пытаясь проглотить воду из трубки. Куда ни глянь, ничего не было видно. Я почти не мог больше дышать, когда увидел за одним из кустов легкое облако мути. Быстро, как только мог, я поплыл туда. За кустом неподвижно лежал на спине Джимми. Дыхательной трубки во рту у него не было.
Каким-то образом мне удалось доставить его наверх. Только на поверхности, позвав на помощь и почувствовав, что его тяжесть снова потянула меня вниз, увидел, что его манометр показывал еще сорок атмосфер. Мне удалось закрыть кран у мундштука и надуть дыхательный мешок. Голову Джимми я удерживал над поверхностью. Тем временем приблизился капитан со второй лодкой, и мы вытащили безжизненное тело из воды. Доктор Зоммер и голландский врач немедленно начали попытки возвращения его к жизни.
В течение пяти часов испробовали все средства, но смерть уже наступила. Несчастный случай казался необъяснимым.
Вряд ли это было запоздалое действие кислородного отравления; оставалось предположить, что Джимми, много раз снимавший и надевавший прибор, в конце концов решил, что дыхательный мешок опорожнен, что, однако, не соответствовало действительности. При съемках он предпочитал короткое, неглубокое дыхание, поэтому он удалил со своего прибора половину грузов, уравновешивавших подъемную силу; теперь в мешке оставалось небольшое количество газа. При записи микрофоном он, по-видимому, пустил очень немного кислорода, чтобы возможно больше увеличить свой вес. Все эти обстоятельства могли повести к тому, что в конце концов в мешке оставался один азот. Но дыхательные движения человека регулируются не недостатком кислорода, а содержанием углекислоты в крови, а потому ныряльщик не замечает, что дышит одним азотом. Ведь выделяющаяся углекислота поглощается химикатами. Тогда наступает особенно опасная кессонная белезнь, ведущая к быстрым разрушениям в мозгу и к смерти.
Можно противодействовать этой опасности, наступающей, правда, только при чрезвычайных обстоятельствах, заменив ручной кран автоматическим распределяющим вентилем. Тогда кислорода поступает достаточно. Конечно, при этом могут снова возникнуть опасности, связанные с автоматическими приспособлениями. Кроме того, дозировка никогда не бывает совершенно точной, потому что потребление кислорода зависит от глубины, на которой находишься, и от выполняемой работы. Кислородный прибор имеет перед приборами со сжатым воздухом то преимущество, что при тошноте можно простым нажатием кнопки надуть мешок за спиной и таким образом без усилий подняться на поверхность. Если Ходжес не сделал этого, следовательно, он не был в полном сознании у поверхности.
На маленьком кладбище в Бонайре мы отдали нашему товарищу последний долг. Мы все еще не могли постичь, как мог этот прекрасный и опытный ныряльщик погибнуть при таком неопасном спуске. Вспоминали его спокойную уверенность, юмор и видели его перед собой в те многие радостные часы, что мы пережили вместе за это путешествие. Море, которое он так любил, в высшей степени несправедливо и внезапно забрало его жизнь. Если бы тогда я оглянулся немного позже, когда он уже тонул, еще можно был бы прийти ему на помощь.
Работа ждала нас, пришлось снова приняться за нее. В пасхальный вторник, взяв себя в руки, снова поехали к месту несчастья; менее чем в ста метрах от него во время моей первой экспедиции произошел несчастный случай с Альфредом фон Вурцианом. Микрофон, кабель от которого мы впопыхах перерезали, лежал еще где-то на дне. Достать его казалось лучшим средством перебороть нервное потрясение.
Вода была мутная, и, вероятно, редко в ней плавали более нервные ныряльщики, чем мы. Но мы превозмогли шок.
Зоммер, Эйбль, Шеер, Гиршель, Лотта и я - все вместе освободили кабель из кораллов и подняли микрофон. На следующее утро снова началась нормальная водолазная работа.
В течение трудной недели мы так много сделали, что "Ксарифа" могла отправиться на родину. Нам с Лоттой хотелось еще поснимать рыб, и мы остались в Кюрасао. Но батареи киноаппаратов уже выдыхались, лодки не было; не хватало нашего доброго Ксенофона. Да и нервы были так натянуты, что удались только отдельные снимки. Состояние было такое же, как при окончании экспедиции в Красном море. Наконец, передали экспедитору все снаряжение, распорядились выслать его морем и полетели через Нью-Йорк назад в Европу.
Обратный путь для "Ксарифы" был удачный. В Кюрасао взяли в качестве первого офицера добродушного голландца, и капитан Дибич привел судно всего за четыре недели невредимым в Геную. Там состоялось радостное свидание с многочисленными родственниками, а также профессорам Акселем, пришедшим нас встречать. Бенни, который в Карибском море усиленно нырял за рыбами, еще никогда не видевшими пингвина, на итальянской земле самоуверенно переваливался с боку на бок. Муша отослали домой самолетом еще из Кюрасао; климат и морское путешествие были для него слишком обременительными. К сожалению, ни одна из морских ящериц не выдержала путешествия. Зато попугаи с Сан-Бласа и галапагосские черепахи чувствовали себя хорошо.
Коллекции отправили в места назначения, а команда и участники разъехались. Началась менее примечательная деятельность, обработка полученных данных. "Ксарифа" осталась под покровительством Ксенофона в гавани для яхт. После длительного путешествия она требовала основательного ремонта.
МЫ ВОЗВРАЩАЕМСЯ В МОРЕ
За какие-нибудь двадцать лет спортивная подводная охота широко распространилась во многих странах. Когда-то рыбы, побуждаемые излишним любопытством, отважились выбраться на сушу; теперь человек стремится, подобно рыбе, в море. Природе потребовались на это миллионы лет. Человек достиг того же при помощи современной техники за десятилетия. Разница в том, что в природе каждое промежуточное звено цепи развития должно быть вполне жизнеспособным. Иначе оно гибнет и цепь развития обрывается. Кроме того, все новое в природе должно быть частью тела живого существа и связано с ним. Развитие мышления у человека неожиданно устраняет обе эти трудности.
С биологической точки зрения кран, самолет, пушка или микроскоп - это искусственные органы, которые человек создал, чтобы стать более могущественным. С теми темпами эволюции, которые были до сих пор, природа не смогла бы сотворить такие орудия и за миллионы лет.
В области ныряния все началось с очков. В 1932 году в районе острова Капри двое японцев ныряли с очками, похожими на те, что давно уже применялись ловцами жемчуга. Примерно в то же время во Франции снабдили такие очки резиновыми пузырями для выравнивания давления. На долю ныряльщиков выпало счастье хорошо видеть под водой. Можно было рассмотреть вблизи больших доверчивых рыб. Мысль об охоте на этих рыб с копьем или гарпуном напрашивалась сама собой.
Следующий вклад в развитие нового метода - ласты для ног.
Вскоре подводные охотники почувствовали потребность запечатлеть для себя и других то, что они видели и пережили. Так возникла подводная фотография и подводная кинематография. Вильгельм Бауэр и Луи Бутан делали подводные снимки еще в девятнадцатом веке. Но об этом, по-видимому, не знал ни один из приверженцев нового спорта. Каждый преодолевал технические трудности как мог.
Моя первая подводная камера появилась на свет осенью 1937 года, и первые черно-белые подводные снимки были опубликованы мной в 1939 году в книге "Охота под водой", первые цветные снимки-в 1942 году в книге "Охота с фотоаппаратом на дне моря".
Но не было еще "искусственных жабр". Над приборами работали в разных местах. Кусто выбрал сжатый воздух и изобрел вместе с техником Эмилем Ганьяном акваланг, "искусственные легкие", который применяется сегодня ныряльщиками во всем мире.
Мы решили разработать прибор с циркуляцией по замкнутому кругу и впервые применили его в 1942 году.
В нынешней литературе по нырянию обращается особое внимание на опасность пользования чистым кислородом. На это я могу только сказать, что после более чем двух тысяч спусков под воду на глубину порядка двадцати метров у нас нет никаких жалоб. Подобные выводы были сделаны в Италии и Южной Африке.
Тем не менее я рекомендую всем спортсменам-ныряльщикам применение приборов со сжатым воздухом. Они надежны, легко обслуживаются и дают возможность нырять также и на большие глубины, чем при пользовании чистым кислородом.
После войны развитие подводного спорта привело к возникновению целой отрасли промышленности. На рынке появились наборы всевозможных масок, дыхательных трубок, ласт и гарпунов. Приборы для ныряния и подводные камеры выпускаются серийно. Иллюстрированные статьи и книги рекламируют новый спорт. Подводный мир дает пищу для острот и программ в кабаре. Основываются клубы ныряльщиков. Проводятся первые международные соревнования по подводной охоте.
Применяемое подводное оружие становится все более действенным. При охоте с пикой приходилось много стараться, чтобы перехитрить рыбу; при помощи сегодняшнего гарпунного ружья, выбрасывающего стрелу на расстояние четырех метров, это стало сравнительно просто. Самое старое подводное ружье "Наутилус" стреляло при помощи пороха. Современные подводные ружья работают на углекислом газе или сжатом воздухе. Для охоты на больших рыб употребляются даже гарпуны с разрывным наконечником. Другой, еще не претворенной в жизнь возможностью, представляется "электрический гарпун", подобно электро-удочке для тунцов.
На берегах Ривьеры уже сегодня в витринах магазинов больше гарпунов, чем рыб в воде. Столь богатые когда-то рыбой бухты и скалистые участки сейчас словно вымело. Более крупные рыбы смирились с вторжением человека и отступили в глубины. Много подводных спортсменов променяли свое оружие на подводную камеру. За последние годы ее значительно усовершенствовали. Для большинства стандартных камер изготовлены кожухи, позволяющие производить все или большинство установок в воде.
Благодаря первым подводным фильмам множество людей познакомились с только что завоеванным миром. В 1940 году мы показали в фильме "Охота под водой" жизнь в коралловом рифе. После войны появились замечательные фильмы Кусто о ныряльщиках в Средиземном море и о затонувших кораблях.
Снятый нами в 1942 году полнометражный фильм "Люди среди акул" завоевал вечерние сеансы в кинотеатрах. После того как наш фильм "Приключения в Красном море" был удостоен первой премии на кинофестивале в Венеции, он прошел по всему миру. В Италии появился пользующийся большим успехом цветной фильм "Шестой континент", в Америке - снятый в Тихом океане фильм "Охотники глубин". В картине "Предприятие "Ксарифа" мы впервые показали освещение кораллов при помощи прожекторов. Последний фильм Кусто "В мире безмолвия" шедевр операторского искусства; он был награжден в 1956 году Большой премией на кинофестивале в Каннах.
Художественный фильм тоже идет под воду. Бои между ныряльщиками и большим, искусственно приводимым в движение каучуковым кальмаром, изготовленным Вильямсоном, уже давно использовались при постановке "жутких" фильмов. Окрыленная успехом, Эстер Вильяме отправилась под воду, чтобы заснять фильм-ревю. Фильм "В глубине у 12-мильного рифа" - первая панорамная кинокартина, в которой можно было увидеть подводный ландшафт. В "Подводном мире" к затонувшему кораблю впервые спустилась кинозвезда в лице Джейн Рассел. "Люди-амфибии" показали военную, а "20 000 миль под водой" утопическую сторону вопроса. Но хорошая подводная комедия отсутствует и до сих пор.
Более серьезными темами занялось подводное телевидение. В 1946 году, после атомных испытаний на атолле Бикини, при помощи погруженной в воду телевизионной камеры были исследованы приборы на затонувших кораблях и установлена степень повреждения. В 1951 году удалось отыскать с помощью телевизионной камеры Маркони затонувшую в Ламанше подводную лодку "Эффрей". В 1954 году с подводной телекамерой конструкции Пая были найдены и исследованы обломки реактивного самолета "Комета", развалившегося в воздухе у берегов Италии. Судно буксировало эту телекамеру со скоростью до четырех узлов. Новейшая ее модель столь невелика, что ею могут пользоваться и ныряльщики.
В профессиональном нырянии и в поднятии кораблей ныряльщикам, конечно, трудно конкурировать с водолазами в скафандрах. Области их применения совершенно различны. Для тяжелых работ скафандр останется более подходящим. Зато ныряльщик может гораздо легче осмотреть местность и устранить мелкие повреждения на кораблях. Он может устанавливать положения потерпевших крушение кораблей, делать подводные снимки и подготавливать подводные взрывные работы. Во многих случаях ныряльщики и водолазы в скафандрах могут сообща работать рука об руку с взаимной пользой.
Для исследования больших участков изобретены подводные сани и подводные лыжи, на которых ныряльщика буксируют над морским дном. Как и в самолете, он управляет своим движением по вертикали и горизонтали специальным штурвалом. При скоростях свыше четырех узлов должен быть предусмотрен защитный колпак из органического стекла.
Правда, перед самым появлением акулы исчезло солнце, и мы снимали без него. В следующие дни мы ломали себе голову, получится ли что-нибудь на снимках, ведь несмотря на полностью открытую диафрагму, наш экспонометр показывал недодержку на два деления. Выручила действительно замечательная пленка Истмэн Колор. Хотя цветные пленки дают возможность снимать в очень узком интервале освещенности, снимки обнаруживали каждую деталь.
Мы еще держали большие пальцы поднятыми, как сверху к нам донесся предостерегающий крик Гиршеля. С той же стороны и таким же образом к нам подплывала вторая тигровая акула. Она выглядела точно так же, как и первая, и была такой же величины. Если бы мы не видели, как первая исчезла в открытом море, то подумали бы, что это снова она. Мы засняли ее, она не подошла так близко, как та, и проплыла под нами. Через несколько минут еще раз появилась первая, а затем и вторая акула. А спустя еще несколько минут обе были здесь в третий раз. Так мы засняли всего шесть сцен с этими, насколько мне известно, никогда ранее не снимавшимися животными. Они вели себя невозмутимо, но казались способными на внезапное нападение и озлобленными. Так же как и акулы в Австралии, они близко приближались к нам своими головами. Теперь стало совсем темно, и мы поплыли наверх. Нам повезло. Пока мы снимали, перед солнцем прошла только тоненькая полоса облаков, теперь же над островом стояла быстро надвигавшаяся стена туч. Серые клочья облаков оставались висеть на вершине, начался дождь. Мы не могли терять больше ни минуты.
На следующий день снова была хорошая погода и мы вернулись к этому месту. Однако тигровые акулы не пришли. Зато появилось много акул-молотов, которых мы со всех сторон фотографировали и снимали на кинопленку.
Отдохнув в лодке, в наилучшем настроении мы решили попробовать счастья у северной оконечности Нуэса. Прямо перед мысом это было невозможно, там море на протяжении ста метров в зоне двух сталкивающихся валов прибоя было особенно бурное, и огромные горы волн выносили много ила на выступающие утесы. Но в стороне мы нашли защищенное место, где могли приблизиться к отвесному берегу на расстояние до двадцати метров. С нами захотел пойти и Эйбль.
Едва мы очутились в воде, как лодку унесло вдаль. Мы висели в заполненном илом и пеной бездонном пространстве, и я поспешил добраться до скалистой стены, едва видимой под сплошными облаками брызг. Джимми был немного сзади, Эйбля не было видно. Я счастливо достиг стены и покачивался у скалы, словно на груди у моря. Оставшийся позади Джимми озирался по сторонам. Издали он разочаровывающе помахал рукой, и я понял, что эта вылазка не имела смысла. Солнце едва пробивалось сквозь пенный покров и было довольно темно. Джимми повернул в сторону, и я потерял его из виду. Держа киноаппарат перед собой, я тоже вернула к лодке. Джимми в это время был еще в воде. Он все еще озирался по сторонам: что-то произошло. В лодке я узнал от Эйбля, что его внезапно окружили пять больших акул-молотов. Они отплыли, только когда Джимми к ним приблизился.
- Это место мы уступаем другим, - сказал Джимми сухо, по своей обычной манере, - Кое-что должно остаться и для них.
Так мы покинули Нуэс, после того как покорили лишь часть его скалистых обрывов. Крайний выступ при хорошей погоде должен быть чрезвычайно интересным, хота и очень опасным районом. Кто первым спустится там под воду, должен быть готов к любым неожиданностям.
В тот же вечер зарядил дождь, не перестававший и в последующие дни. Вода в бухте Вафер стала грязно-желтой. Привезли еще полную лодку кокосовых орехов и сказали острову сокровищ "прощай". После двухдневного плавания достигли расположенных в Панамском заливе островов Перли. Но вода там была холодная, и мы поплыли дальше.
Миновав Панамский канал, пристали к сказочно красивым островам СанБлас, которые выглядят именно так, как обычно представляют себе острова южных морей. Изящной цепочкой лежат они перед покрытым девственным лесом карибским побережьем Панамы, совершенно плоские и покрытые густым лесом кокосовых пальм. Некоторые так малы, что места хватает только для двух или трех пальм или одинокой хижины. Большие острова, как правило, заселены индейцами; они оживленно подплывали в своих длинных выдолбленных лодках, когда мы проходили на "Ксарифе" между островами. Мужчины и женщины наводняли корабль. Мужчины предлагали попугаев и кокосовые орехи, женщины собственноручно изготовленные, богато украшенные юбки и кофты. Индейцы были приветливы и абсолютно честны; мы свободно пускали их на борт. Иногда, возвращаясь к "Ксарифе" из поездки в лодке, мы заставали весь корабль заполненным пестрыми фигурами, которые помахивали нам так приветливо, словно он принадлежал им, а мы были желанными гостями.
Целую неделю производили киносъемку в основном над водой. Рифы были неинтересны и поразительно бедны рыбой. На следующий день после отъезда отсюда - мы прошли уже 90 миль - все на судне услышали какой-то скрежет. Двигатель остановился. Вскоре старший механик доложил, что в передаточном механизме вышел из строя подшипник и главной машиной пользоваться больше нельзя. Мы подняли паруса и пытались двигаться против ветра и течения. Хотя, погода ухудшилась, боролись три дня. Канаты рвались, и "Ксарифа" раскачивалась на волнах, становившихся все выше. Пробовали идти против ветра, но, несмотря на все старания, снова и снова возвращались в исходную точку. Наконец, пришлось признать, что эта борьба не имеет никакого смысла. Побежденные, под парусами вернулись с попутным ветром в Панаму,
Тем временем Зоммеру удалось передать в Германию через радиолюбителей заказ на новый подшипник. Сначала надеялись собственными силами добраться до Кюрасао и просили выслать подшипник туда. Теперь решили организовать его пересылку в Криетобаль. На душе было смутно, когда снова входили в душную, жаркую бухту.
Мы теряли время, а кроме того, здесь очень дорого обходился ремонт. В зоне канала все мастерские принадлежат "Компании Канала" и сборы чрезвычайно высоки. Пока ждали подшипник, мы разобрали передаточный механизм; при этом оказалось, что износились и другие подшипники. Нам даже показалось, что от перегрева покоробился центральный вал. Надо было подумать о моральном состоянии наших людей. Мы собирались отсутствовать восемь месяцев, но теперь стало ясно, что экспедиция продлится девять, даже десять месяцев. У каждого была дома жена или любимая; их письма становились все более нетерпеливыми. Наш первый офицер заболел, и Джимми, служивший в английском флоте командиром патрульного судна, временно замещал его.
Наконец, за две трудные недели все было отремонтировано, и снова Панама осталась за кормой.
Не останавливаясь в Кюрасао, направились прямо в Бонайре. Нашей картине не хватало еще многих сцен, которые мы хотели заснять там. Но погоду словно заколдовали. Хотя обычно в это время года стоят безоблачные и ясные дни, сейчас небо было почти постоянно закрыто облаками.
Много часов провели мы на дне моря, дрожа от холода и ничего не делая в ожидании мимолетного солнечного луча. Сцены были точно подготовлены и прорепетированы, каждый сидел на корточках у своего места и смотрел на плавающую наверху лодку, откуда спущенная Ксенофоном за борт бутыль каждый раз извещала о приближении просвета в облаках.
Часто солнце показывалось на такое короткое время, что посреди съемки снова становилось темно. Тогда мы опять сидели в бездействии, рассматривали алюминиевую таблицу, на которой были размечены сцены, и ждали, пока кончится запас кислорода.
В лодке было еще холоднее. Здесь над нами свистел резкий ветер. Мы все ютились под маленькой крышей "Билла 1", ели сардины, пили горячий чай, однако, как только казалось, что облака несколько рассеялись, снова были в воде.
К сожалению, мы и на этот раз не смогли продвинуть начатые в Красном море опыты по записи колебаний, вызванных рыбами. Нужно было выполнить еще много задач, а каждый день экспедиции стоил целое небольшое состояние. Кроме того, не так просто стать с "Ксарифой" на якорь в местах, годившийся для опытов. Когда наступили праздничные пасхальные дни, мы все уже изрядно устали. Было похоже, что никто по-настоящему не радуется, ведь в это время мы уже должны были давно быть дома. У Пунт-Фиркант я объявил праздничные дни нерабочими. Утром Джимми предложил:
- А что, если мы двое произведем сегодня запись? Я думаю, всем хочется, чтобы мы поскорее кончили с этим.
Шеер и Гиршель с удовольствием согласились подготовить аппаратуру. Джимми объяснил голландскому врачу и его приятелю, которые были в гостях на "Ксарифе", правила обращения с кислородными приборами. Он надел свой прибор, рассказал об основных правилах пользования им, показал, как опорожнить перед нырянием дыхательный мешок, чтобы не оставалось азота, и потом снова снял его.
Через полчаса все было готово к опытам. Голландцы сделали несколько фотоснимков, когда мы с Джимми спускались по лестнице. По их просьбе мы еще раз вытащили изо рта мундштуки и улыбнулись в аппарат. Я упоминаю об этих мелочах, потому что, возможно, они повинны в том, что вскоре случилось.
Джимми нес короткую палку с микрофоном, который он должен был держать перед гарпунированной рыбой; при помощи стеклянного шара микрофон был уравновешен так, что был невесом. Я нес гарпун. Мы нырнули и поплыли к спускающемуся наискось склону. В то время как Джимми разматывал тонкий кабель, моток которого висел у него на плече, мы спустились по склону до восемнадцатиметровой глубины и стали искать подходящую рыбу. Через четверть часа нам попался, наконец, рифовый окунь. Я прострелил его, но он вырвался и помчался вниз вдоль склона почти до расположенного на глубине в тридцать метров песчаного дна. Там он спрятался под скалой. Джимми отложил микрофон и поплыл вниз по скале за рыбой. Повар настоятельно просил нас достать чтонибудь к вечеру.
Меня охватило неприятное чувство, когда я увидел. Джимми на этой слишком большой для кислородного прибора глубине. Мой опыт с этим прибором, использованным более двух тысяч раз в течение десяти лет, показал, что максимально допустимая граница для него - глубина в двадцать метров; неопытному ныряльщику лучше не опускаться глубже тридцати метров. Уже в 1942 году я обстоятельно изучил на себе последствия кислородного отравления и, точно зная симптомы, при случае сам нырял на короткое время глубже.
Джимми был так же опытен, как и я, однако, когда я увидел, что он не мог достать рыбу из-под скалы, крикнул в мундштук, сделал ему знак, и он возвратился наверх.
Он снова взял микрофон, и мы поплыли дальше. Зная, что последствия кислородного отравления проявляются немедленно: и очень быстро ведут к параличу и потере сознания, я успокоился, увидев его плывущим спокойно дальше. Когда попадаешь на дозволенную глубину, опасность быстро проходит. Мне не известен ни один случай, когда последствия проявились бы спустя некоторое время.
Мы отплыли насколько хватало кабеля, и примерно через десять минут после описанного эпизода появилась рыба, которую мне удалось пристрелить точно перед микрофоном, поддерживаемым Джимми. Я поднял большой палец, он поднял большой палец, и мы поплыли обратно. Я поплыл вперед и снял рыбу с гарпуна; через некоторое время оглянулся.
К удивлению, Джимми был у поверхности. Обычно это плохой признак, когда ныряльщик внезапно всплывает вверх, но он по-прежнему держал в руках микрофон, а голова его была над водой. Предположив, что у него кончился кислород, я поплыл вдоль кабеля, во многих местах запутавшегося в кораллах, освободил его, опустил свободно на кораллы и тоже направился на поверхность.
Наверху меня встретили взволнованные крики с находящейся в пятидесяти метрах "Ксарифы". Капитан бежал вдоль борта, и я немедленно оглянулся, ища Джимми. Его нигде не было видно, ни на поверхности, ни под водой. Глубоко внизу лежало далекое серое дно, и я нигде не видел кабеля, конец которого он только что держал. Я окликнул лодку, стоявшую вблизи на якоре, и так испугался, что нырнул без мундштука. Вода попала в него. Я быстро снова поднялся на поверхность и взял его в рот. Трубка была наполовину заполнена водой, но ведь дело могли решать секунды.
Я помчался вниз, пытаясь проглотить воду из трубки. Куда ни глянь, ничего не было видно. Я почти не мог больше дышать, когда увидел за одним из кустов легкое облако мути. Быстро, как только мог, я поплыл туда. За кустом неподвижно лежал на спине Джимми. Дыхательной трубки во рту у него не было.
Каким-то образом мне удалось доставить его наверх. Только на поверхности, позвав на помощь и почувствовав, что его тяжесть снова потянула меня вниз, увидел, что его манометр показывал еще сорок атмосфер. Мне удалось закрыть кран у мундштука и надуть дыхательный мешок. Голову Джимми я удерживал над поверхностью. Тем временем приблизился капитан со второй лодкой, и мы вытащили безжизненное тело из воды. Доктор Зоммер и голландский врач немедленно начали попытки возвращения его к жизни.
В течение пяти часов испробовали все средства, но смерть уже наступила. Несчастный случай казался необъяснимым.
Вряд ли это было запоздалое действие кислородного отравления; оставалось предположить, что Джимми, много раз снимавший и надевавший прибор, в конце концов решил, что дыхательный мешок опорожнен, что, однако, не соответствовало действительности. При съемках он предпочитал короткое, неглубокое дыхание, поэтому он удалил со своего прибора половину грузов, уравновешивавших подъемную силу; теперь в мешке оставалось небольшое количество газа. При записи микрофоном он, по-видимому, пустил очень немного кислорода, чтобы возможно больше увеличить свой вес. Все эти обстоятельства могли повести к тому, что в конце концов в мешке оставался один азот. Но дыхательные движения человека регулируются не недостатком кислорода, а содержанием углекислоты в крови, а потому ныряльщик не замечает, что дышит одним азотом. Ведь выделяющаяся углекислота поглощается химикатами. Тогда наступает особенно опасная кессонная белезнь, ведущая к быстрым разрушениям в мозгу и к смерти.
Можно противодействовать этой опасности, наступающей, правда, только при чрезвычайных обстоятельствах, заменив ручной кран автоматическим распределяющим вентилем. Тогда кислорода поступает достаточно. Конечно, при этом могут снова возникнуть опасности, связанные с автоматическими приспособлениями. Кроме того, дозировка никогда не бывает совершенно точной, потому что потребление кислорода зависит от глубины, на которой находишься, и от выполняемой работы. Кислородный прибор имеет перед приборами со сжатым воздухом то преимущество, что при тошноте можно простым нажатием кнопки надуть мешок за спиной и таким образом без усилий подняться на поверхность. Если Ходжес не сделал этого, следовательно, он не был в полном сознании у поверхности.
На маленьком кладбище в Бонайре мы отдали нашему товарищу последний долг. Мы все еще не могли постичь, как мог этот прекрасный и опытный ныряльщик погибнуть при таком неопасном спуске. Вспоминали его спокойную уверенность, юмор и видели его перед собой в те многие радостные часы, что мы пережили вместе за это путешествие. Море, которое он так любил, в высшей степени несправедливо и внезапно забрало его жизнь. Если бы тогда я оглянулся немного позже, когда он уже тонул, еще можно был бы прийти ему на помощь.
Работа ждала нас, пришлось снова приняться за нее. В пасхальный вторник, взяв себя в руки, снова поехали к месту несчастья; менее чем в ста метрах от него во время моей первой экспедиции произошел несчастный случай с Альфредом фон Вурцианом. Микрофон, кабель от которого мы впопыхах перерезали, лежал еще где-то на дне. Достать его казалось лучшим средством перебороть нервное потрясение.
Вода была мутная, и, вероятно, редко в ней плавали более нервные ныряльщики, чем мы. Но мы превозмогли шок.
Зоммер, Эйбль, Шеер, Гиршель, Лотта и я - все вместе освободили кабель из кораллов и подняли микрофон. На следующее утро снова началась нормальная водолазная работа.
В течение трудной недели мы так много сделали, что "Ксарифа" могла отправиться на родину. Нам с Лоттой хотелось еще поснимать рыб, и мы остались в Кюрасао. Но батареи киноаппаратов уже выдыхались, лодки не было; не хватало нашего доброго Ксенофона. Да и нервы были так натянуты, что удались только отдельные снимки. Состояние было такое же, как при окончании экспедиции в Красном море. Наконец, передали экспедитору все снаряжение, распорядились выслать его морем и полетели через Нью-Йорк назад в Европу.
Обратный путь для "Ксарифы" был удачный. В Кюрасао взяли в качестве первого офицера добродушного голландца, и капитан Дибич привел судно всего за четыре недели невредимым в Геную. Там состоялось радостное свидание с многочисленными родственниками, а также профессорам Акселем, пришедшим нас встречать. Бенни, который в Карибском море усиленно нырял за рыбами, еще никогда не видевшими пингвина, на итальянской земле самоуверенно переваливался с боку на бок. Муша отослали домой самолетом еще из Кюрасао; климат и морское путешествие были для него слишком обременительными. К сожалению, ни одна из морских ящериц не выдержала путешествия. Зато попугаи с Сан-Бласа и галапагосские черепахи чувствовали себя хорошо.
Коллекции отправили в места назначения, а команда и участники разъехались. Началась менее примечательная деятельность, обработка полученных данных. "Ксарифа" осталась под покровительством Ксенофона в гавани для яхт. После длительного путешествия она требовала основательного ремонта.
МЫ ВОЗВРАЩАЕМСЯ В МОРЕ
За какие-нибудь двадцать лет спортивная подводная охота широко распространилась во многих странах. Когда-то рыбы, побуждаемые излишним любопытством, отважились выбраться на сушу; теперь человек стремится, подобно рыбе, в море. Природе потребовались на это миллионы лет. Человек достиг того же при помощи современной техники за десятилетия. Разница в том, что в природе каждое промежуточное звено цепи развития должно быть вполне жизнеспособным. Иначе оно гибнет и цепь развития обрывается. Кроме того, все новое в природе должно быть частью тела живого существа и связано с ним. Развитие мышления у человека неожиданно устраняет обе эти трудности.
С биологической точки зрения кран, самолет, пушка или микроскоп - это искусственные органы, которые человек создал, чтобы стать более могущественным. С теми темпами эволюции, которые были до сих пор, природа не смогла бы сотворить такие орудия и за миллионы лет.
В области ныряния все началось с очков. В 1932 году в районе острова Капри двое японцев ныряли с очками, похожими на те, что давно уже применялись ловцами жемчуга. Примерно в то же время во Франции снабдили такие очки резиновыми пузырями для выравнивания давления. На долю ныряльщиков выпало счастье хорошо видеть под водой. Можно было рассмотреть вблизи больших доверчивых рыб. Мысль об охоте на этих рыб с копьем или гарпуном напрашивалась сама собой.
Следующий вклад в развитие нового метода - ласты для ног.
Вскоре подводные охотники почувствовали потребность запечатлеть для себя и других то, что они видели и пережили. Так возникла подводная фотография и подводная кинематография. Вильгельм Бауэр и Луи Бутан делали подводные снимки еще в девятнадцатом веке. Но об этом, по-видимому, не знал ни один из приверженцев нового спорта. Каждый преодолевал технические трудности как мог.
Моя первая подводная камера появилась на свет осенью 1937 года, и первые черно-белые подводные снимки были опубликованы мной в 1939 году в книге "Охота под водой", первые цветные снимки-в 1942 году в книге "Охота с фотоаппаратом на дне моря".
Но не было еще "искусственных жабр". Над приборами работали в разных местах. Кусто выбрал сжатый воздух и изобрел вместе с техником Эмилем Ганьяном акваланг, "искусственные легкие", который применяется сегодня ныряльщиками во всем мире.
Мы решили разработать прибор с циркуляцией по замкнутому кругу и впервые применили его в 1942 году.
В нынешней литературе по нырянию обращается особое внимание на опасность пользования чистым кислородом. На это я могу только сказать, что после более чем двух тысяч спусков под воду на глубину порядка двадцати метров у нас нет никаких жалоб. Подобные выводы были сделаны в Италии и Южной Африке.
Тем не менее я рекомендую всем спортсменам-ныряльщикам применение приборов со сжатым воздухом. Они надежны, легко обслуживаются и дают возможность нырять также и на большие глубины, чем при пользовании чистым кислородом.
После войны развитие подводного спорта привело к возникновению целой отрасли промышленности. На рынке появились наборы всевозможных масок, дыхательных трубок, ласт и гарпунов. Приборы для ныряния и подводные камеры выпускаются серийно. Иллюстрированные статьи и книги рекламируют новый спорт. Подводный мир дает пищу для острот и программ в кабаре. Основываются клубы ныряльщиков. Проводятся первые международные соревнования по подводной охоте.
Применяемое подводное оружие становится все более действенным. При охоте с пикой приходилось много стараться, чтобы перехитрить рыбу; при помощи сегодняшнего гарпунного ружья, выбрасывающего стрелу на расстояние четырех метров, это стало сравнительно просто. Самое старое подводное ружье "Наутилус" стреляло при помощи пороха. Современные подводные ружья работают на углекислом газе или сжатом воздухе. Для охоты на больших рыб употребляются даже гарпуны с разрывным наконечником. Другой, еще не претворенной в жизнь возможностью, представляется "электрический гарпун", подобно электро-удочке для тунцов.
На берегах Ривьеры уже сегодня в витринах магазинов больше гарпунов, чем рыб в воде. Столь богатые когда-то рыбой бухты и скалистые участки сейчас словно вымело. Более крупные рыбы смирились с вторжением человека и отступили в глубины. Много подводных спортсменов променяли свое оружие на подводную камеру. За последние годы ее значительно усовершенствовали. Для большинства стандартных камер изготовлены кожухи, позволяющие производить все или большинство установок в воде.
Благодаря первым подводным фильмам множество людей познакомились с только что завоеванным миром. В 1940 году мы показали в фильме "Охота под водой" жизнь в коралловом рифе. После войны появились замечательные фильмы Кусто о ныряльщиках в Средиземном море и о затонувших кораблях.
Снятый нами в 1942 году полнометражный фильм "Люди среди акул" завоевал вечерние сеансы в кинотеатрах. После того как наш фильм "Приключения в Красном море" был удостоен первой премии на кинофестивале в Венеции, он прошел по всему миру. В Италии появился пользующийся большим успехом цветной фильм "Шестой континент", в Америке - снятый в Тихом океане фильм "Охотники глубин". В картине "Предприятие "Ксарифа" мы впервые показали освещение кораллов при помощи прожекторов. Последний фильм Кусто "В мире безмолвия" шедевр операторского искусства; он был награжден в 1956 году Большой премией на кинофестивале в Каннах.
Художественный фильм тоже идет под воду. Бои между ныряльщиками и большим, искусственно приводимым в движение каучуковым кальмаром, изготовленным Вильямсоном, уже давно использовались при постановке "жутких" фильмов. Окрыленная успехом, Эстер Вильяме отправилась под воду, чтобы заснять фильм-ревю. Фильм "В глубине у 12-мильного рифа" - первая панорамная кинокартина, в которой можно было увидеть подводный ландшафт. В "Подводном мире" к затонувшему кораблю впервые спустилась кинозвезда в лице Джейн Рассел. "Люди-амфибии" показали военную, а "20 000 миль под водой" утопическую сторону вопроса. Но хорошая подводная комедия отсутствует и до сих пор.
Более серьезными темами занялось подводное телевидение. В 1946 году, после атомных испытаний на атолле Бикини, при помощи погруженной в воду телевизионной камеры были исследованы приборы на затонувших кораблях и установлена степень повреждения. В 1951 году удалось отыскать с помощью телевизионной камеры Маркони затонувшую в Ламанше подводную лодку "Эффрей". В 1954 году с подводной телекамерой конструкции Пая были найдены и исследованы обломки реактивного самолета "Комета", развалившегося в воздухе у берегов Италии. Судно буксировало эту телекамеру со скоростью до четырех узлов. Новейшая ее модель столь невелика, что ею могут пользоваться и ныряльщики.
В профессиональном нырянии и в поднятии кораблей ныряльщикам, конечно, трудно конкурировать с водолазами в скафандрах. Области их применения совершенно различны. Для тяжелых работ скафандр останется более подходящим. Зато ныряльщик может гораздо легче осмотреть местность и устранить мелкие повреждения на кораблях. Он может устанавливать положения потерпевших крушение кораблей, делать подводные снимки и подготавливать подводные взрывные работы. Во многих случаях ныряльщики и водолазы в скафандрах могут сообща работать рука об руку с взаимной пользой.
Для исследования больших участков изобретены подводные сани и подводные лыжи, на которых ныряльщика буксируют над морским дном. Как и в самолете, он управляет своим движением по вертикали и горизонтали специальным штурвалом. При скоростях свыше четырех узлов должен быть предусмотрен защитный колпак из органического стекла.