Вода и здесь была довольно мутной. В тени около лодки мы смогли разглядеть миллионы медуз величиной с булавочную головку, которые носились в воде, как снежная метель.
Судя по цвету воды у соседнего рифа Пирл, можно было предполагать, что там она будет прозрачнее. Направились туда, к таким же башням, остановились возле одной из них и спустились с Лоттой в аквалангах под воду.
Первое впечатление было поразительным. Плоская крыша башни, лежавшая метрах в трех под поверхностью воды, казалась великолепной цветочной клумбой. Над ней, словно бабочки, порхали удивительные рыбы. Зато у вертикально спадающей стены башни, вдоль которой мы спускались вниз, вода была мутная, и живых кораллов здесь было немного. Темные тени гротов и выступов с неприятными гримасами смотрели на нас, словно привидения. Из туманного зеленоватого мира бесшумно появлялись рыбы, проплывали мимо, рассматривали нас и так же бесшумно исчезали.
Мы остановились на глубине двенадцати метров и сели на корточках под выступом, как в ложе театра. И здесь в воде носились бесчисленные крошечные медузы. Я посмотрел на Лотту, она на меня. Мы испытывали страх.
Мы боялись акул, которые могли внезапно появиться из окружавшего полумрака, но еще больше боялись других неожиданностей, которые трудно предвидеть. К этим прочим опасностям принадлежала в первую очередь сказочная "морская оса".
Мы знали, что ни один человеческий глаз не видел еще этого существа. По-видимому, это маленькая медуза, но даже те, кто стал жертвой этого жуткого животного, не видели ее. Характерный случай произошел с одним девятнадцатилетним юношей, купавшимся в январе 1937 года милях в сорока южнее Кэрнса. Вода была ему по грудь; внезапно он почувствовал укол. Юноша едва добрался до берега, упал и через семь минут был мертв. Солдат австралийской армии, с которым случилось то же, был мертв через три минуты. В Кэрнсе мы разговаривали с доктором Флекером, расследовавшим эти случаи. Он утверждал, что ни у одной из других жертв смерть не наступала позже чем через десять минут. Все несчастные случаи произошли между 13 декабря и 10 апреля. Если бы виновниками были так называемые португальские галеры (физалии), наверняка были бы замечены бросающиеся в глаза синие пузыри; кроме того, хотя они и причиняют ожоги, но не приводят к смертельному исходу. По предположению доктора Флекера, это было сравнительно небольшое животное - вероятно, харибдовая медуза, обитающая на дне. Достигнув зрелости, она поднимается к поверхности. Ее яд сильнее любого известного змеиного яда 6.
Одновременно доктор Флекер предостерегал нас от второго, тоже неизвестного еще животного, которое он окрестил по названию туземного племени "ируканджи". Это морское существо тоже наносит укол, как оса, после чего появляется небольшая местная опухоль. Однако первые симптомы отравления наступают иногда через пять минут, а иногда только через час; они характеризуются внезапной потерей сил, сильной рвотой и чрезвычайными болями в мышцах. Доктор Сауткотт, австралийский военный врач, сам исследовал более ста подобных случаев, происшедших между 6 декабря и 5 февраля. Большие пространства прибрежных вод были прочесаны мелкими сетями, но ни одного ируканджи найти не удалось.
Не шевелясь, сидели мы на корточках и смотрели в мутную воду. Когда мимо проплыла особенно странная рыба с округлым выступом на голове, я сфотографировал ее. Лотта схватила меня за руку. Сбоку из трещины появилась огромная рыба-губан, тоже с шарообразной шишкой на голове. Как раз там, где Лотта оперлась о скалу, я увидел длинного волосатого червя, выползающего из трещины... Я пожал ей руку, и мы поплыли наверх.
- Не очень красивое здесь место,- сказал я, когда мы уже сидели в лодке, купаясь в солнечных лучах.
- Да, игра не стоит свеч. Кораллы все такие мертвые. Мы скорее откусили бы себе языки, чем признались в испытанном страхе.
Вечером в небе висел кроваво-красный серп луны. Мы бросили якорь в защищенном от ветра месте у рифа Раби. Макдональд с мальчишкой, которого он взял с собой, вытаскивали донными удочками из темной воды одного красного луцианового окуня за другим. Слышался беспрерывный грохот моря, бушующего у внешней оконечности рифа. Мы были у цели и чувствовали себя маленькими и жалкими. Этот огромный, угрюмый риф угнетал нас. Мы понимали, что очень трудно раскрыть его тайны.
Следующее утро было ветреным. Стаи охотившихся пеламид гонялись у поверхности за серебристыми косяками рыб. Вода темно-синяя, в гребне каждой волны искрилось солнце. Снова направившись к рифу Пирл, мы остановились посреди обширного рифового плато в совершенно замкнутой блестящей голубой лагуне.
Поплыв против течения через риф, очутились среди настоящего сказочного царства кораллов. Глубина лагуны была десять-двенадцать метров, и здесь в сравнительно спокойной воде выросли высокие и изящные коралловые кусты. Вокруг возвышающейся посредине коралловой заросли плавали бесчисленные поблескивающие желтые и синие рыбы. Две небольшие серые акулы подошли совсем близко, посмотрели на нас и снова исчезли. Куда бы мы ни взглянули, везде обнаруживали поразительные коралловые образования, а между ними кишели большие и маленькие рыбы.
Здесь мы увидели и первую гигантскую тридакну. Гордая и массивная, лежала она на дне. Между полуоткрытыми волнистыми створками виднелись толстые края мантии, словно пестрые лепестки цветков. Диаметр ее был более метра.
Мы с благоговением смотрели на нее. Нам было известно из книги йонга, что в складках мантии у нее целый огород, в котором выращиваются крошечные водоросли, сходные со свободно висящими в воде планктонными. Они обитают на коже и в тканях и служат дополнительным источником питания для моллюска редкий случай, когда пища поступает не извне, а изнутри собственного тела. Перед тем как выпустить свои личинки в мир, ракушка снабжает каждую несколькими сотнями таких симбионтных водорослей. Но водоросли, как и все растения, нуждаются в солнечном свете, поэтому гигантскую раковину всегда можно найти на хорошо освещенном месте и с приоткрытыми створками.
Лотта слишком близко поднесла руку. Раковина закрылась одним движением. Сначала не до конца, чтобы втянуть внутренний покров, затем волнистые створки сомкнулись почти полностью.
- Как ты думаешь,- спросил я на поверхности,- вставить ли мне туда ногу? Я не думаю, чтобы она могла удержать меня.
- Лучше не надо. Возможно, мы сможем раздобыть искусственную ногу. Не стоит рисковать.
Мы обследовали всю окружность лагуны и сделали массу снимков. Потом течение изменилось, и вода снова стала мутной. Тогда отправились к первому рифу группы Риббон и стали на якорь в укрытом от ветра месте, среди хаотически разбросанных коралловых ущелий. Здесь я один спустился в акваланге под воду.
Риф образовывал настоящий лабиринт. Ущелья глубиной в шесть метров сходились в крытом гроте; свет туда проникал через широкое, расположенное в центре свода отверстие. От него звездообразно расходились другие ущелья и гроты. Один из проходов вел внутрь рифа, разветвлялся, становился уже и оканчивался, наконец, глубокой впадиной; другой кончался после многочисленных поворотов в заросшей прекрасными кораллами долине. Видимость в этом лабиринте гротов была хорошая, и я чувствовал себя в полной безопасности. Шаг за шагом продвигался дальше и ощущал, как возвращается вера в себя. Я дал каждому из гротов название; центральный зал, в одном из углов которого возвышалась странная куча пустых ракушек, окрестил "Гробницей".
Казалось, будто здесь жилище большой каракатицы, а пустые раковины остатки ее трапез; между ними лежали панцири мертвых лангустов. Я обыскал каждый уголок и все соседние пещеры, однако не мог обнаружить организатора этих пиршеств.
Пока Лотта в течение часа, показавшегося ей вечностью, ждала меня в лодке, я сидел у начала прохода, ведущего в коралловую долину, и с удовольствием наблюдал за рыбами. Здесь было много наших друзей еще по Красному морю, но в то же время и других, необычного вида, которых я видел впервые. Вокруг резвились быстрые, как стрела, рыбы-губаны; большой Porgy неподвижно стоял в воде, а небольшая червеобразная рыба чистила ему жабры; рыба иглобрюх забавно описывала круги; высоко надо мной пролетела эскадрилья карандашеобразных сарганов, парочка спинорогов любезно ухаживала друг за другом над огромным роговым кораллом; неутомимые рыбы-попугаи грызли голубые, красноватые и желтые веточки кораллов; из одного отверстия выглядывала пятнистая мурена; в другом дремал небольшой серый скат, покрытый светлосиними крапинками... Куда я ни обращал взор, всюду кипела сложная многообразная жизнь, рассмотреть что-нибудь более подробно в этом многообразии было очень трудно.
Я сконцентрировал внимание на большом Porgy и на маленькой рыбе, чистившей ей жабры. Porgy благоговейно открыл толстогубую пасть, а маленькая червеобразная рыба усердно заплывала и выплывала из полости рта то через пасть, то через растопыренные жабры. Внезапно я почувствовал боль от укола в щиколотку; нога была слегка оцарапана, а другая червеобразная рыба присосалась к ране. Совершенно спокойно она оторвала у края ссадины кусочек кожи. Я прогнал ее, но она тут же вернулась и возобновила атаку, особенно мешая, когда я, не шевелясь, готовился фотографировать.
К вечеру у нас с Лоттой сильно обгорели спины. Макдональд чем-то их помазал. Эта жидкость должна была произвести чудо, но жгла как огонь. Он целый вечер просидел с мальчишкой у приемника, пытаясь услышать прогноз погоды. Он утверждал, что во время циклона, пронесшегося над Куктауном, в воздух на высоту в пятьдесят метров было поднято фортепьяно, и мрачно заявил, что в циклон можно попасть на море лишь один раз. Но в этот вечер ничто не могло испортить наше настроение. Мы бросили первый взгляд в страну чудес, мы обрели почву. Нам еще снились огромные раковины и тысячи странных рыб, окружавших нас.
Правда, погода оставляла желать лучшего. На следующее утро небо затянули тучи. В направлении материка стояла высокая темная стена облаков. Мы направились к пятому рифу группы Риббон, но было слишком ветрено, и пришлось вернуться обратно. С грустью смотрел я через рифовое плато на бушующие волны. Исполнится ли наше желание понырять там, у внешней стены?
- Севиль-Кент приводит рассказы некоторых ныряльщиков,- сказал я Макдональду,- которые будто бы видели в районе Куктауна гигантские раковины диаметром в три метра. Верно ли это?
- Три метра нет, но два - да. Я сам видел двухметровую.
- Где?
- У Лизарда.
- А сейчас она еще там?
- Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь унес ее.
Это было очень кстати. Остров Лизард числился в программе нашей второй поездки, после рождества. Здесь Кук в отчаянии взобрался на трехсотпятидесятиметровую гранитную скалу, чтобы найти для своего корабля выход из рифов. Для нас остров Лизард был удобен тем, что даже в случае перемены погоды мы всегда могли нырять с какой-то стороны в защищенной берегом воде.
Бросили якорь у "Гробницы", и я повел Лотту хорошо известной мне дорогой. Сегодня здесь было значительно меньше рыб. Нам уже приходилось это наблюдать. Если человек вторгается в новый район, он нарушает размеренное течение жизни, и только через много дней животные снова успокаиваются.
Внутри гротов мы чувствовали себя одними из его бесчисленных обитателей, проживающих среди множества закоулков, словно постояльцы в большой гостинице. Мы чувствовали также, как днем риф спал. Только в полумраке гротов виднелись открытые чаши полипов; на ярком же свету все коралловые полипы отступают в свои небольшие углубления в известняке и высовываются только с наступлением ночи.
Почему? Несмотря на их огромную жадность, эти, снабженные обжигающими щупальцами существа не очень затрудняют себя поисками пропитания. Их основная пища - животный планктон, избегающий прямого света. Этот свет слишком ярок и даже может убить его. Поэтому мельчайшие существа плавают в воде огромными облаками вверх и вниз. На рассвете они у поверхности, когда же свет усиливается, они опускаются в глубину, причем тем ниже, чем яснее небо и прозрачнее вода. Вечером они опять приближаются к поверхности. В это время как раз и открываются коралловые чаши. Тогда полипы наедаются и могут отдыхать весь день.
Как раз наоборот обстоит дело у крошечных одноклеточных водорослей, которые, так же как у гигантской тридакны, обитают и в тканях полипов. Для них рабочее время - день. Они питаются веществами, выделяемыми в клетках полипа, так сказать очищают его от "усталости" и насыщают кислородом, который они выделяют, как и все растения. Долго ломали себе голову над тем, почему рифообразующие кораллы встречаются на глубинах максимум пять-десять метров. Это можно объяснить влиянием крошечных водорослей. На коралловом кусте обитает столько полипов, что снабжение их достаточным количеством кислорода может быть обеспечено, вероятно, только при помощи водорослей. Однако эти растения нуждаются в свете и не могут жить на глубинах более пятидесяти метров. Кроме того, этот факт может объяснить, почему на больших глубинах не встречаются рифообразующие кораллы 7.
Солнце зашло за тучу, и в нашем гроте стало мрачно. Мы подождали еще немного, затем поплыли наверх. Небо совсем затянулось. Темная стена облаков над материком значительно увеличивалась. Там шел дождь. Макдональд дал мне понять, что можно бы уже покинуть эту якорную стоянку.
Тем не менее мы еще остались на ночь. Волнение усиливалось. Над водой свистел сильный ветер, и над нами проносились мелкие брызги. Рано утром все небо было серым. Мы еще нырнули в маленькой закрытой лагуне, однако там было сильное течение, а вода мутная. Макдональд торопил с отъездом. Он уже целый день не принимал прогноза погоды и был неспокоен. С тяжелым сердцем я согласился, и мы взяли курс на остров Хоуп, два маленьких лесистых островка, расположенных между Барьером и материком. Между островами, заявил Макдональд, есть отличная якорная стоянка. Издали мы увидели на высоких деревьях тысячи белых точек. Это голуби! У Макдональда было ружье. Спустя полчаса мы крались через густой хаос лиан к вздымающимся до неба огромным деревьям, а потом сидели в темноте на пляже и дружно ощипывали подстреленных птиц.
Над нами со всех сторон собирались черные, как смоль, тучи. Море совершенно успокоилось, воздух был насыщен электричеством.
Макдональд на всякий случай бросил еще один якорь и показал мне на карте место, где сейчас в коралловых рифах стояло наше судно; непогода могла настичь нас только с севера. После голубей он хотел приготовить еще особое мучное блюдо, которое он назвал "панталоны". Однако как только он начал эту достойную похвалы деятельность, над нами разразилась буря.
Раскрылись "небесные шлюзы", и на нас обрушился целый водопад. Беспрерывно вспыхивали молнии, и так же беспрерывно со всех сторон гремел гром. Макдональд укрепил все на судне и вдруг, побледнев, встал передо мной. Шторм изменил направление и надвигался теперь прямо с севера! Пришлось в полнейшей темноте сняться с якоря, выплыть по узкому проходу против ветра и обогнуть остров, чтобы искать защиты с другой стороны.
Тут мы поняли, что сделали правильный выбор лодки и капитана. Кроме компаса, у нас был единственный ориентир - снежно-белый силуэт острова, который при каждой вспышке молнии становился на какую-то долю секунды видимым сквозь плотную пелену дождя. Чтобы найти в этих условиях путь среди рифов и попасть на ту сторону острова, в защищенное от ветра место, требовалось мастерство. Мы помогали как только могли, промокли и измучились. Всю ночь ревела буря. Тем не менее мы настояли на том, чтобы бедный Макдональд испек свои "панталоны".
Утро было тихое, солнечное и приветливое; от бури не осталось и следа. Отлив был такой сильный, что обширное рифовое плато южнее острова оказалось совершенно сухим. Мы бродили среди луж, переворачивали камни и нашли несколько красивых улиток. Здесь были и две улитки-конус; их можно было брать только за концы из-за ядовитой иглы, которую они внезапно высовывают из отверстия в раковине. Небо очистилось, мы быстро вернулись на борт и еще раз отправились к рифу Раби.
Впервые мы увидели внешнюю сторону Барьера сравнительно спокойной. Правда, на море было еще сильное волнение, и мы смогли приблизиться с наружной стороны к краю рифа, заметного по белым полосам пены, только метров на тридцать-сорок. Нырять здесь было вполне возможно. Конечно, для этого пришлось бы спускаться в воду в глубоком море и плыть под облаками пены до обрыва, лодка же должна была двигаться по кругу и могла бы не оказаться поблизости в нужный момент. Макдональд с мальчишкой забросили перемет, и мы поплыли вдоль рифа Раби дальше, к рифу Андерсен, а затем вдоль внешней стороны рифа Эскейп. Я искал более подходящее место, но в конце концов от нашей затеи пришлось отказаться. Предприятие было слишком опасным, нам еще безусловно представится лучшая возможность. С тяжелым сердцем дал указание остановиться; вернулись той же дорогой.
Макдональд рассказал, что, когда он рыбачил у внешнего края рифа, там часто появлялись огромные акулы.
- Одну я видел,- сказал он, сматывая веревку,- она была такая большая, что вы просто не поверите. Но это так. Я два часа ловил рыбу, там уже было несколько других акул, и вдруг из глубины вынырнуло это чудовище. Такого я больше не видел никогда. Даже не могу определить его длины. Оно было просто громадным и невероятно толстым.
- Какого цвета?
- Темное. Единственное, что мне бросилось в глаза, это огромное отверстие жабр. Вода была сравнительно спокойной, и я отчетливо видел акулу. Она медленно поднялась вверх, настоящее чудовище, при этом очень неуклюжее и неповоротливое, повернулась и исчезла. Длина ее была, наверное, более десяти метров.
Это могла быть гигантская акула, вторая по величине после китовой. Она обитает в холодных морях, питается тоже планктоном и отличается особенно длинными и заметными жаберными щелями. Появление ее в тропических водах казалось странным.
Обычно Макдональд был приветлив и хорошо настроен, но сегодня он и мальчишка явно нервничали. Причина нам была известна. Завтра сочельник, а послезавтра рождество - самый большой праздник в Кэрнсе. Но ведь мы договорились, что при хорошей погоде останемся здесь и на праздники. Теперь мы пристали к внутренней стороне рифа Раби, и я с Лоттой поплыл отсюда к блестящей голубой лагуне, обнаруженной с крыши каюты.
Первое, что мы там увидели, была большая акула. Она наклонно поднималась к нам из тридцатиметровой глубины, подплыла совсем близко и потом все время оставалась в поле нашего зрения. Это была синяя акула. Пока Лотта следила за ней, я сделал множество снимков кораллов, никогда еще нами не виденных. Потом мы предоставили акуле лагуну, очевидно ей и принадлежавшую, а сами поплыли к лодке. Обновив снаряжение, стали нырять в выемке, расположенной несколько западнее.
Больше всего поражала нас величина встречающихся здесь животных. У Барьерного рифа огромной величины достигают не только кораллы и моллюски; все остальные представители животного мира, по-видимому, тоже соревнуются в создании особенно могучих экземпляров. Здесь лежали бледно-желтые морские огурцы, выглядевшие как тыквы, и темно-синие морские звезды, диаметр которых достигал сорока-пятидесяти сантиметров. У одной из коралловых стен мы увидели безобразный черный ком. Лотта тронула его пальцем, и тут черная кожа приоткрылась с двух сторон и появилось что-то нежное, напоминающее тонкий фарфор. Это была белая раковина каури величиной с кулак!
Мы переворачивали коралловые глыбы и искали под ними полосатых каури. Внезапно Лотта схватила меня за руку и указала на не очень привлекательный ветвистый коралл-чертополох. Она подтащила меня ближе и потрогала клубнеподобное образование. Правильно, только вчера мы читали и говорили о нем. Клубень был не чем иным, как странным жилищем маленького краба Hapalocarcinus, самки которого непонятным до сих пор образом обрастают коралловыми ветвями. В коралле остается при этом свободное пространство, достаточно большое для того, чтобы пропускать значительно меньших самцов. Этим же путем выходят в мир и детеныши. Я взял нож и осторожно вскрыл нарост. Маленький испуганный рачок прижался ко дну и не пытался убежать. Труд целой жизни был разрушен. Какой необычный случай! Самка, строящая себе клетку, из которой она никогда не сможет выбраться!8
Возвратившись спустя час на поверхность, мы услышали раскаты грома и, к удивлению, увидели, что небо совершенно затянуто тучами. Только что была прекрасная погода - и вдруг начался дождь. С деланным сожалением Макдональд объявил, что из-за этой перемены необходимо вернуться в Кэрнс.
На радостях, что он успеет домой вовремя, мальчишка провел нас на волосок от какого-то выступа рифа Андин.
Мы услышали скрежет, но в следующее мгновение уже миновали это место. Возьми он на три метра левее, и мы бы со всей силой наскочили на риф. Макдональд, чинивший удочку, подскочил к мальчишке и сам взял руль.
Ночь мы снова провели на острове Лоу и прибыли в Кэрнс на следующий день после обеда. В гостинице возле наших кроватей стояло не менее чем по тридцать опорожненных бутылок из-под пива. Столь достойный обычно дом был неузнаваем. Почти каждый из гостей выпил уже больше чем достаточно, и никто не помнил, в какой комнате он живет. Все обнимали друг друга, а в большом зале раздавались веселые песни.
По приглашению Макдональда мы отведали у него рождественский пирог, затем нас забрали Фред и Пег, и мы ездили от одного дома к другому. Везде знакомились с новыми людьми, и все рассказывали разные истории об акулах, от всего сердца смеялись над вызовом водолаза из Брисбена, и никто не хотел поверить, что мы уже ныряли у внешних рифов.
На следующее утро Фред и Пег повезли нас в автомобиле в горы, где мы провели два прекрасных дня в Ионгаберре. Все говорило за то, что в этом году период дождей наступит раньше, чем обычно. А если дождь начинает идти понастоящему, то он больше не прекращается. Тогда вода поднимается на улицах Кэрнса до сорока сантиметров, и торговцы ставят перед своими дверями мешки с песком, чтобы вода не затекала в помещение.
Как только мы снова попали в Кэрнс, я связался с летчиком, поддерживающим связь с отдаленными районами на своем маленьком самолете. Если мы хотели выполнить задуманное, то должны были осмотреть бесконечные полосы рифов с высоты птичьего полета и заранее выбрать наиболее подходящее место для работы. Пилот согласился пролететь с нами над всем районом рифов от Кэрнса до северной оконечности острова Лизард. Небольшая спортивная машина была открыта с двух сторон, и мы могли все осмотреть и сфотографировать. Поднялись рано утром, сначала полетели к рифу Ивнинг и кружили над ним в течение получаса. Нас сопровождал Макдональд, не летавший еще ни разу в жизни. При более тщательном изучении дневников Кука мне пришла в голову мысль - не могла ли произойти ошибка, и он наскочил совсем не на риф Индевр? Ведь за два часа перед катастрофой "Индевр" пробиралась по мелководью, которое, однако, быстро сменилось семнадцатисаженной глубиной. До сих пор считали, что эта мель находилась на плоской внешней оконечности рифа Пикерсгилл. Правда, можно еще предположить, что это был небольшой подводный выступ, обозначенный на картах под названием Бонер-Рок.
Если это так, то судно шло не к рифу Индевр, а к рифу Ивнинг.
Мы кружились над обоими рифами, и я нащелкал несколько сот снимков. Кропотливо трудясь, мы соединили их позже в одно целое и получили, таким образом, точные карты существующих сегодня рифовых цепочек.
Затем мы полетели к рифу Раби, который уже хорошо знали, а оттуда дальше, над длинной цепью рифов группы Риббон, казавшихся сверху многочисленными связками сосисок. Каждое из звеньев было изогнуто посередине выпуклостью к морю. С внутренней стороны все они были плоские и песчаные, а со стороны моря вдоль рифов из воды поднимались башни, вроде тех, у которых мы ныряли. В проходах между звеньями образовались маленькие рифы, вероятно еще молодые, находящиеся в процессе роста.
Больше всего нас интересовал внешний край. Здесь на рифовое плато одна за другой накатывались белые цепи бушующих волн, за полосой прибоя море было черным и бездонно глубоким. В некоторых местах - особенно у третьего, четвертого и пятого рифов группы Риббон - перед внешним краем тянулась еще не достигшая поверхности плотина; между ней и рифом была полоска чистой воды. Я не мог понять, что это такое, и про себя решил во что бы то ни стало осмотреть странное образование.
Мы пролетели над проливом Корморант и двенадцатым рифом группы Риббон, названным именем Йонге, затем над рифом Картер и рифом Дей, через проход между которыми Кук благополучно выбрался в открытое море. Вся рифовая полоса описывает здесь большую дугу, так что последние из упомянутых рифов тянутся уже в северо-западном направлении. Особенно интересным нам показался следующий за ними риф Хикс. У его западной оконечности на внешнем крае были расположены маленькие многообещающие бухты.
Описав дугу, мы полетели к острову Лизард, покружились над ним и снова взяли курс на Кэрнс. На этот раз летели над многочисленными рифами внутреннего канала, в том числе над крошечным рифом Пикси, на особую красоту которого обращал внимание еще Севиль-Кент, и над бесконечными цепочками рифов Танг и Бэтт; их рифовые плато, гладкие, словно бетонные площадки, лежат под поверхностью воды, а диаметры достигают семи и девяти километров.
Судя по цвету воды у соседнего рифа Пирл, можно было предполагать, что там она будет прозрачнее. Направились туда, к таким же башням, остановились возле одной из них и спустились с Лоттой в аквалангах под воду.
Первое впечатление было поразительным. Плоская крыша башни, лежавшая метрах в трех под поверхностью воды, казалась великолепной цветочной клумбой. Над ней, словно бабочки, порхали удивительные рыбы. Зато у вертикально спадающей стены башни, вдоль которой мы спускались вниз, вода была мутная, и живых кораллов здесь было немного. Темные тени гротов и выступов с неприятными гримасами смотрели на нас, словно привидения. Из туманного зеленоватого мира бесшумно появлялись рыбы, проплывали мимо, рассматривали нас и так же бесшумно исчезали.
Мы остановились на глубине двенадцати метров и сели на корточках под выступом, как в ложе театра. И здесь в воде носились бесчисленные крошечные медузы. Я посмотрел на Лотту, она на меня. Мы испытывали страх.
Мы боялись акул, которые могли внезапно появиться из окружавшего полумрака, но еще больше боялись других неожиданностей, которые трудно предвидеть. К этим прочим опасностям принадлежала в первую очередь сказочная "морская оса".
Мы знали, что ни один человеческий глаз не видел еще этого существа. По-видимому, это маленькая медуза, но даже те, кто стал жертвой этого жуткого животного, не видели ее. Характерный случай произошел с одним девятнадцатилетним юношей, купавшимся в январе 1937 года милях в сорока южнее Кэрнса. Вода была ему по грудь; внезапно он почувствовал укол. Юноша едва добрался до берега, упал и через семь минут был мертв. Солдат австралийской армии, с которым случилось то же, был мертв через три минуты. В Кэрнсе мы разговаривали с доктором Флекером, расследовавшим эти случаи. Он утверждал, что ни у одной из других жертв смерть не наступала позже чем через десять минут. Все несчастные случаи произошли между 13 декабря и 10 апреля. Если бы виновниками были так называемые португальские галеры (физалии), наверняка были бы замечены бросающиеся в глаза синие пузыри; кроме того, хотя они и причиняют ожоги, но не приводят к смертельному исходу. По предположению доктора Флекера, это было сравнительно небольшое животное - вероятно, харибдовая медуза, обитающая на дне. Достигнув зрелости, она поднимается к поверхности. Ее яд сильнее любого известного змеиного яда 6.
Одновременно доктор Флекер предостерегал нас от второго, тоже неизвестного еще животного, которое он окрестил по названию туземного племени "ируканджи". Это морское существо тоже наносит укол, как оса, после чего появляется небольшая местная опухоль. Однако первые симптомы отравления наступают иногда через пять минут, а иногда только через час; они характеризуются внезапной потерей сил, сильной рвотой и чрезвычайными болями в мышцах. Доктор Сауткотт, австралийский военный врач, сам исследовал более ста подобных случаев, происшедших между 6 декабря и 5 февраля. Большие пространства прибрежных вод были прочесаны мелкими сетями, но ни одного ируканджи найти не удалось.
Не шевелясь, сидели мы на корточках и смотрели в мутную воду. Когда мимо проплыла особенно странная рыба с округлым выступом на голове, я сфотографировал ее. Лотта схватила меня за руку. Сбоку из трещины появилась огромная рыба-губан, тоже с шарообразной шишкой на голове. Как раз там, где Лотта оперлась о скалу, я увидел длинного волосатого червя, выползающего из трещины... Я пожал ей руку, и мы поплыли наверх.
- Не очень красивое здесь место,- сказал я, когда мы уже сидели в лодке, купаясь в солнечных лучах.
- Да, игра не стоит свеч. Кораллы все такие мертвые. Мы скорее откусили бы себе языки, чем признались в испытанном страхе.
Вечером в небе висел кроваво-красный серп луны. Мы бросили якорь в защищенном от ветра месте у рифа Раби. Макдональд с мальчишкой, которого он взял с собой, вытаскивали донными удочками из темной воды одного красного луцианового окуня за другим. Слышался беспрерывный грохот моря, бушующего у внешней оконечности рифа. Мы были у цели и чувствовали себя маленькими и жалкими. Этот огромный, угрюмый риф угнетал нас. Мы понимали, что очень трудно раскрыть его тайны.
Следующее утро было ветреным. Стаи охотившихся пеламид гонялись у поверхности за серебристыми косяками рыб. Вода темно-синяя, в гребне каждой волны искрилось солнце. Снова направившись к рифу Пирл, мы остановились посреди обширного рифового плато в совершенно замкнутой блестящей голубой лагуне.
Поплыв против течения через риф, очутились среди настоящего сказочного царства кораллов. Глубина лагуны была десять-двенадцать метров, и здесь в сравнительно спокойной воде выросли высокие и изящные коралловые кусты. Вокруг возвышающейся посредине коралловой заросли плавали бесчисленные поблескивающие желтые и синие рыбы. Две небольшие серые акулы подошли совсем близко, посмотрели на нас и снова исчезли. Куда бы мы ни взглянули, везде обнаруживали поразительные коралловые образования, а между ними кишели большие и маленькие рыбы.
Здесь мы увидели и первую гигантскую тридакну. Гордая и массивная, лежала она на дне. Между полуоткрытыми волнистыми створками виднелись толстые края мантии, словно пестрые лепестки цветков. Диаметр ее был более метра.
Мы с благоговением смотрели на нее. Нам было известно из книги йонга, что в складках мантии у нее целый огород, в котором выращиваются крошечные водоросли, сходные со свободно висящими в воде планктонными. Они обитают на коже и в тканях и служат дополнительным источником питания для моллюска редкий случай, когда пища поступает не извне, а изнутри собственного тела. Перед тем как выпустить свои личинки в мир, ракушка снабжает каждую несколькими сотнями таких симбионтных водорослей. Но водоросли, как и все растения, нуждаются в солнечном свете, поэтому гигантскую раковину всегда можно найти на хорошо освещенном месте и с приоткрытыми створками.
Лотта слишком близко поднесла руку. Раковина закрылась одним движением. Сначала не до конца, чтобы втянуть внутренний покров, затем волнистые створки сомкнулись почти полностью.
- Как ты думаешь,- спросил я на поверхности,- вставить ли мне туда ногу? Я не думаю, чтобы она могла удержать меня.
- Лучше не надо. Возможно, мы сможем раздобыть искусственную ногу. Не стоит рисковать.
Мы обследовали всю окружность лагуны и сделали массу снимков. Потом течение изменилось, и вода снова стала мутной. Тогда отправились к первому рифу группы Риббон и стали на якорь в укрытом от ветра месте, среди хаотически разбросанных коралловых ущелий. Здесь я один спустился в акваланге под воду.
Риф образовывал настоящий лабиринт. Ущелья глубиной в шесть метров сходились в крытом гроте; свет туда проникал через широкое, расположенное в центре свода отверстие. От него звездообразно расходились другие ущелья и гроты. Один из проходов вел внутрь рифа, разветвлялся, становился уже и оканчивался, наконец, глубокой впадиной; другой кончался после многочисленных поворотов в заросшей прекрасными кораллами долине. Видимость в этом лабиринте гротов была хорошая, и я чувствовал себя в полной безопасности. Шаг за шагом продвигался дальше и ощущал, как возвращается вера в себя. Я дал каждому из гротов название; центральный зал, в одном из углов которого возвышалась странная куча пустых ракушек, окрестил "Гробницей".
Казалось, будто здесь жилище большой каракатицы, а пустые раковины остатки ее трапез; между ними лежали панцири мертвых лангустов. Я обыскал каждый уголок и все соседние пещеры, однако не мог обнаружить организатора этих пиршеств.
Пока Лотта в течение часа, показавшегося ей вечностью, ждала меня в лодке, я сидел у начала прохода, ведущего в коралловую долину, и с удовольствием наблюдал за рыбами. Здесь было много наших друзей еще по Красному морю, но в то же время и других, необычного вида, которых я видел впервые. Вокруг резвились быстрые, как стрела, рыбы-губаны; большой Porgy неподвижно стоял в воде, а небольшая червеобразная рыба чистила ему жабры; рыба иглобрюх забавно описывала круги; высоко надо мной пролетела эскадрилья карандашеобразных сарганов, парочка спинорогов любезно ухаживала друг за другом над огромным роговым кораллом; неутомимые рыбы-попугаи грызли голубые, красноватые и желтые веточки кораллов; из одного отверстия выглядывала пятнистая мурена; в другом дремал небольшой серый скат, покрытый светлосиними крапинками... Куда я ни обращал взор, всюду кипела сложная многообразная жизнь, рассмотреть что-нибудь более подробно в этом многообразии было очень трудно.
Я сконцентрировал внимание на большом Porgy и на маленькой рыбе, чистившей ей жабры. Porgy благоговейно открыл толстогубую пасть, а маленькая червеобразная рыба усердно заплывала и выплывала из полости рта то через пасть, то через растопыренные жабры. Внезапно я почувствовал боль от укола в щиколотку; нога была слегка оцарапана, а другая червеобразная рыба присосалась к ране. Совершенно спокойно она оторвала у края ссадины кусочек кожи. Я прогнал ее, но она тут же вернулась и возобновила атаку, особенно мешая, когда я, не шевелясь, готовился фотографировать.
К вечеру у нас с Лоттой сильно обгорели спины. Макдональд чем-то их помазал. Эта жидкость должна была произвести чудо, но жгла как огонь. Он целый вечер просидел с мальчишкой у приемника, пытаясь услышать прогноз погоды. Он утверждал, что во время циклона, пронесшегося над Куктауном, в воздух на высоту в пятьдесят метров было поднято фортепьяно, и мрачно заявил, что в циклон можно попасть на море лишь один раз. Но в этот вечер ничто не могло испортить наше настроение. Мы бросили первый взгляд в страну чудес, мы обрели почву. Нам еще снились огромные раковины и тысячи странных рыб, окружавших нас.
Правда, погода оставляла желать лучшего. На следующее утро небо затянули тучи. В направлении материка стояла высокая темная стена облаков. Мы направились к пятому рифу группы Риббон, но было слишком ветрено, и пришлось вернуться обратно. С грустью смотрел я через рифовое плато на бушующие волны. Исполнится ли наше желание понырять там, у внешней стены?
- Севиль-Кент приводит рассказы некоторых ныряльщиков,- сказал я Макдональду,- которые будто бы видели в районе Куктауна гигантские раковины диаметром в три метра. Верно ли это?
- Три метра нет, но два - да. Я сам видел двухметровую.
- Где?
- У Лизарда.
- А сейчас она еще там?
- Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь унес ее.
Это было очень кстати. Остров Лизард числился в программе нашей второй поездки, после рождества. Здесь Кук в отчаянии взобрался на трехсотпятидесятиметровую гранитную скалу, чтобы найти для своего корабля выход из рифов. Для нас остров Лизард был удобен тем, что даже в случае перемены погоды мы всегда могли нырять с какой-то стороны в защищенной берегом воде.
Бросили якорь у "Гробницы", и я повел Лотту хорошо известной мне дорогой. Сегодня здесь было значительно меньше рыб. Нам уже приходилось это наблюдать. Если человек вторгается в новый район, он нарушает размеренное течение жизни, и только через много дней животные снова успокаиваются.
Внутри гротов мы чувствовали себя одними из его бесчисленных обитателей, проживающих среди множества закоулков, словно постояльцы в большой гостинице. Мы чувствовали также, как днем риф спал. Только в полумраке гротов виднелись открытые чаши полипов; на ярком же свету все коралловые полипы отступают в свои небольшие углубления в известняке и высовываются только с наступлением ночи.
Почему? Несмотря на их огромную жадность, эти, снабженные обжигающими щупальцами существа не очень затрудняют себя поисками пропитания. Их основная пища - животный планктон, избегающий прямого света. Этот свет слишком ярок и даже может убить его. Поэтому мельчайшие существа плавают в воде огромными облаками вверх и вниз. На рассвете они у поверхности, когда же свет усиливается, они опускаются в глубину, причем тем ниже, чем яснее небо и прозрачнее вода. Вечером они опять приближаются к поверхности. В это время как раз и открываются коралловые чаши. Тогда полипы наедаются и могут отдыхать весь день.
Как раз наоборот обстоит дело у крошечных одноклеточных водорослей, которые, так же как у гигантской тридакны, обитают и в тканях полипов. Для них рабочее время - день. Они питаются веществами, выделяемыми в клетках полипа, так сказать очищают его от "усталости" и насыщают кислородом, который они выделяют, как и все растения. Долго ломали себе голову над тем, почему рифообразующие кораллы встречаются на глубинах максимум пять-десять метров. Это можно объяснить влиянием крошечных водорослей. На коралловом кусте обитает столько полипов, что снабжение их достаточным количеством кислорода может быть обеспечено, вероятно, только при помощи водорослей. Однако эти растения нуждаются в свете и не могут жить на глубинах более пятидесяти метров. Кроме того, этот факт может объяснить, почему на больших глубинах не встречаются рифообразующие кораллы 7.
Солнце зашло за тучу, и в нашем гроте стало мрачно. Мы подождали еще немного, затем поплыли наверх. Небо совсем затянулось. Темная стена облаков над материком значительно увеличивалась. Там шел дождь. Макдональд дал мне понять, что можно бы уже покинуть эту якорную стоянку.
Тем не менее мы еще остались на ночь. Волнение усиливалось. Над водой свистел сильный ветер, и над нами проносились мелкие брызги. Рано утром все небо было серым. Мы еще нырнули в маленькой закрытой лагуне, однако там было сильное течение, а вода мутная. Макдональд торопил с отъездом. Он уже целый день не принимал прогноза погоды и был неспокоен. С тяжелым сердцем я согласился, и мы взяли курс на остров Хоуп, два маленьких лесистых островка, расположенных между Барьером и материком. Между островами, заявил Макдональд, есть отличная якорная стоянка. Издали мы увидели на высоких деревьях тысячи белых точек. Это голуби! У Макдональда было ружье. Спустя полчаса мы крались через густой хаос лиан к вздымающимся до неба огромным деревьям, а потом сидели в темноте на пляже и дружно ощипывали подстреленных птиц.
Над нами со всех сторон собирались черные, как смоль, тучи. Море совершенно успокоилось, воздух был насыщен электричеством.
Макдональд на всякий случай бросил еще один якорь и показал мне на карте место, где сейчас в коралловых рифах стояло наше судно; непогода могла настичь нас только с севера. После голубей он хотел приготовить еще особое мучное блюдо, которое он назвал "панталоны". Однако как только он начал эту достойную похвалы деятельность, над нами разразилась буря.
Раскрылись "небесные шлюзы", и на нас обрушился целый водопад. Беспрерывно вспыхивали молнии, и так же беспрерывно со всех сторон гремел гром. Макдональд укрепил все на судне и вдруг, побледнев, встал передо мной. Шторм изменил направление и надвигался теперь прямо с севера! Пришлось в полнейшей темноте сняться с якоря, выплыть по узкому проходу против ветра и обогнуть остров, чтобы искать защиты с другой стороны.
Тут мы поняли, что сделали правильный выбор лодки и капитана. Кроме компаса, у нас был единственный ориентир - снежно-белый силуэт острова, который при каждой вспышке молнии становился на какую-то долю секунды видимым сквозь плотную пелену дождя. Чтобы найти в этих условиях путь среди рифов и попасть на ту сторону острова, в защищенное от ветра место, требовалось мастерство. Мы помогали как только могли, промокли и измучились. Всю ночь ревела буря. Тем не менее мы настояли на том, чтобы бедный Макдональд испек свои "панталоны".
Утро было тихое, солнечное и приветливое; от бури не осталось и следа. Отлив был такой сильный, что обширное рифовое плато южнее острова оказалось совершенно сухим. Мы бродили среди луж, переворачивали камни и нашли несколько красивых улиток. Здесь были и две улитки-конус; их можно было брать только за концы из-за ядовитой иглы, которую они внезапно высовывают из отверстия в раковине. Небо очистилось, мы быстро вернулись на борт и еще раз отправились к рифу Раби.
Впервые мы увидели внешнюю сторону Барьера сравнительно спокойной. Правда, на море было еще сильное волнение, и мы смогли приблизиться с наружной стороны к краю рифа, заметного по белым полосам пены, только метров на тридцать-сорок. Нырять здесь было вполне возможно. Конечно, для этого пришлось бы спускаться в воду в глубоком море и плыть под облаками пены до обрыва, лодка же должна была двигаться по кругу и могла бы не оказаться поблизости в нужный момент. Макдональд с мальчишкой забросили перемет, и мы поплыли вдоль рифа Раби дальше, к рифу Андерсен, а затем вдоль внешней стороны рифа Эскейп. Я искал более подходящее место, но в конце концов от нашей затеи пришлось отказаться. Предприятие было слишком опасным, нам еще безусловно представится лучшая возможность. С тяжелым сердцем дал указание остановиться; вернулись той же дорогой.
Макдональд рассказал, что, когда он рыбачил у внешнего края рифа, там часто появлялись огромные акулы.
- Одну я видел,- сказал он, сматывая веревку,- она была такая большая, что вы просто не поверите. Но это так. Я два часа ловил рыбу, там уже было несколько других акул, и вдруг из глубины вынырнуло это чудовище. Такого я больше не видел никогда. Даже не могу определить его длины. Оно было просто громадным и невероятно толстым.
- Какого цвета?
- Темное. Единственное, что мне бросилось в глаза, это огромное отверстие жабр. Вода была сравнительно спокойной, и я отчетливо видел акулу. Она медленно поднялась вверх, настоящее чудовище, при этом очень неуклюжее и неповоротливое, повернулась и исчезла. Длина ее была, наверное, более десяти метров.
Это могла быть гигантская акула, вторая по величине после китовой. Она обитает в холодных морях, питается тоже планктоном и отличается особенно длинными и заметными жаберными щелями. Появление ее в тропических водах казалось странным.
Обычно Макдональд был приветлив и хорошо настроен, но сегодня он и мальчишка явно нервничали. Причина нам была известна. Завтра сочельник, а послезавтра рождество - самый большой праздник в Кэрнсе. Но ведь мы договорились, что при хорошей погоде останемся здесь и на праздники. Теперь мы пристали к внутренней стороне рифа Раби, и я с Лоттой поплыл отсюда к блестящей голубой лагуне, обнаруженной с крыши каюты.
Первое, что мы там увидели, была большая акула. Она наклонно поднималась к нам из тридцатиметровой глубины, подплыла совсем близко и потом все время оставалась в поле нашего зрения. Это была синяя акула. Пока Лотта следила за ней, я сделал множество снимков кораллов, никогда еще нами не виденных. Потом мы предоставили акуле лагуну, очевидно ей и принадлежавшую, а сами поплыли к лодке. Обновив снаряжение, стали нырять в выемке, расположенной несколько западнее.
Больше всего поражала нас величина встречающихся здесь животных. У Барьерного рифа огромной величины достигают не только кораллы и моллюски; все остальные представители животного мира, по-видимому, тоже соревнуются в создании особенно могучих экземпляров. Здесь лежали бледно-желтые морские огурцы, выглядевшие как тыквы, и темно-синие морские звезды, диаметр которых достигал сорока-пятидесяти сантиметров. У одной из коралловых стен мы увидели безобразный черный ком. Лотта тронула его пальцем, и тут черная кожа приоткрылась с двух сторон и появилось что-то нежное, напоминающее тонкий фарфор. Это была белая раковина каури величиной с кулак!
Мы переворачивали коралловые глыбы и искали под ними полосатых каури. Внезапно Лотта схватила меня за руку и указала на не очень привлекательный ветвистый коралл-чертополох. Она подтащила меня ближе и потрогала клубнеподобное образование. Правильно, только вчера мы читали и говорили о нем. Клубень был не чем иным, как странным жилищем маленького краба Hapalocarcinus, самки которого непонятным до сих пор образом обрастают коралловыми ветвями. В коралле остается при этом свободное пространство, достаточно большое для того, чтобы пропускать значительно меньших самцов. Этим же путем выходят в мир и детеныши. Я взял нож и осторожно вскрыл нарост. Маленький испуганный рачок прижался ко дну и не пытался убежать. Труд целой жизни был разрушен. Какой необычный случай! Самка, строящая себе клетку, из которой она никогда не сможет выбраться!8
Возвратившись спустя час на поверхность, мы услышали раскаты грома и, к удивлению, увидели, что небо совершенно затянуто тучами. Только что была прекрасная погода - и вдруг начался дождь. С деланным сожалением Макдональд объявил, что из-за этой перемены необходимо вернуться в Кэрнс.
На радостях, что он успеет домой вовремя, мальчишка провел нас на волосок от какого-то выступа рифа Андин.
Мы услышали скрежет, но в следующее мгновение уже миновали это место. Возьми он на три метра левее, и мы бы со всей силой наскочили на риф. Макдональд, чинивший удочку, подскочил к мальчишке и сам взял руль.
Ночь мы снова провели на острове Лоу и прибыли в Кэрнс на следующий день после обеда. В гостинице возле наших кроватей стояло не менее чем по тридцать опорожненных бутылок из-под пива. Столь достойный обычно дом был неузнаваем. Почти каждый из гостей выпил уже больше чем достаточно, и никто не помнил, в какой комнате он живет. Все обнимали друг друга, а в большом зале раздавались веселые песни.
По приглашению Макдональда мы отведали у него рождественский пирог, затем нас забрали Фред и Пег, и мы ездили от одного дома к другому. Везде знакомились с новыми людьми, и все рассказывали разные истории об акулах, от всего сердца смеялись над вызовом водолаза из Брисбена, и никто не хотел поверить, что мы уже ныряли у внешних рифов.
На следующее утро Фред и Пег повезли нас в автомобиле в горы, где мы провели два прекрасных дня в Ионгаберре. Все говорило за то, что в этом году период дождей наступит раньше, чем обычно. А если дождь начинает идти понастоящему, то он больше не прекращается. Тогда вода поднимается на улицах Кэрнса до сорока сантиметров, и торговцы ставят перед своими дверями мешки с песком, чтобы вода не затекала в помещение.
Как только мы снова попали в Кэрнс, я связался с летчиком, поддерживающим связь с отдаленными районами на своем маленьком самолете. Если мы хотели выполнить задуманное, то должны были осмотреть бесконечные полосы рифов с высоты птичьего полета и заранее выбрать наиболее подходящее место для работы. Пилот согласился пролететь с нами над всем районом рифов от Кэрнса до северной оконечности острова Лизард. Небольшая спортивная машина была открыта с двух сторон, и мы могли все осмотреть и сфотографировать. Поднялись рано утром, сначала полетели к рифу Ивнинг и кружили над ним в течение получаса. Нас сопровождал Макдональд, не летавший еще ни разу в жизни. При более тщательном изучении дневников Кука мне пришла в голову мысль - не могла ли произойти ошибка, и он наскочил совсем не на риф Индевр? Ведь за два часа перед катастрофой "Индевр" пробиралась по мелководью, которое, однако, быстро сменилось семнадцатисаженной глубиной. До сих пор считали, что эта мель находилась на плоской внешней оконечности рифа Пикерсгилл. Правда, можно еще предположить, что это был небольшой подводный выступ, обозначенный на картах под названием Бонер-Рок.
Если это так, то судно шло не к рифу Индевр, а к рифу Ивнинг.
Мы кружились над обоими рифами, и я нащелкал несколько сот снимков. Кропотливо трудясь, мы соединили их позже в одно целое и получили, таким образом, точные карты существующих сегодня рифовых цепочек.
Затем мы полетели к рифу Раби, который уже хорошо знали, а оттуда дальше, над длинной цепью рифов группы Риббон, казавшихся сверху многочисленными связками сосисок. Каждое из звеньев было изогнуто посередине выпуклостью к морю. С внутренней стороны все они были плоские и песчаные, а со стороны моря вдоль рифов из воды поднимались башни, вроде тех, у которых мы ныряли. В проходах между звеньями образовались маленькие рифы, вероятно еще молодые, находящиеся в процессе роста.
Больше всего нас интересовал внешний край. Здесь на рифовое плато одна за другой накатывались белые цепи бушующих волн, за полосой прибоя море было черным и бездонно глубоким. В некоторых местах - особенно у третьего, четвертого и пятого рифов группы Риббон - перед внешним краем тянулась еще не достигшая поверхности плотина; между ней и рифом была полоска чистой воды. Я не мог понять, что это такое, и про себя решил во что бы то ни стало осмотреть странное образование.
Мы пролетели над проливом Корморант и двенадцатым рифом группы Риббон, названным именем Йонге, затем над рифом Картер и рифом Дей, через проход между которыми Кук благополучно выбрался в открытое море. Вся рифовая полоса описывает здесь большую дугу, так что последние из упомянутых рифов тянутся уже в северо-западном направлении. Особенно интересным нам показался следующий за ними риф Хикс. У его западной оконечности на внешнем крае были расположены маленькие многообещающие бухты.
Описав дугу, мы полетели к острову Лизард, покружились над ним и снова взяли курс на Кэрнс. На этот раз летели над многочисленными рифами внутреннего канала, в том числе над крошечным рифом Пикси, на особую красоту которого обращал внимание еще Севиль-Кент, и над бесконечными цепочками рифов Танг и Бэтт; их рифовые плато, гладкие, словно бетонные площадки, лежат под поверхностью воды, а диаметры достигают семи и девяти километров.