Хатсон Шон. Отбросы

   Целых пять минут он наблюдал, как она шагает взад-вперед, затем, выпрямившись в полный рост, двинулся через кусты прямо к ней.
   Дебби стояла к нему спиной, а шум ветра заглушил треск ломавшихся под его ногами веток. И вот великан вышел на открытое место. И был уже на расстоянии десяти ярдов от нее, весь на виду.
   Девушка взглянула на часы, все еще не замечая его приближения. Но тут из-за поворота на большой скорости вылетел черный «капри», его фары ярко горели в темноте. Дебби бросилась на дорогу и, довольная, забралась в машину. Водитель, молодой человек лет двадцати, крутанул руль и, сделав поворот на сто восемьдесят градусов, поехал обратно в Игзэм.
   Харви растворился в зарослях, слившись с темнотой, будто был ее частью.

Глава 35

   Гарольд сел, кошмар постепенно отпускал его, уступая место пробудившемуся сознанию. Он заморгал в темноте, потер глаза руками и почувствовал, что лицо его вспотело.
   В заброшенной психушке было темным-темно, хоть глаз выколи. В комнате стоял фонарь «молния», но Гарольд не осмеливался воспользоваться им. Он сидел в темноте и дрожал, прислушиваясь к жалобному завыванию ветра, проникавшего в многочисленные щели и дыры и поднимавшего клубы многодневной пыли.
   Зародыши лежали в углу комнаты, укутанные от холода в одеяло. Гарольд щурился в темноте и напрягал слух, чтобы уловить их шелестящее дыхание. Ему было видно, как прерывисто поднимается и опадает одеяло. Казалось, целую вечность просидел он тут со скрещенными ногами на грязном полу. Наконец медленно потянулся за лампой и коробком спичек. Чиркнул, поднял стеклянный колпак и наблюдал, как разгорается желтым пламенем фитиль, потом опустил колпак на место. Тусклый свет заполнил комнату, расплываясь, как чернильное пятно, оттесняя темноту в углы. Держа лампу в руке, Гарольд на четвереньках подполз к спавшим зародышам.
   Бесконечно долго он держал руку с лампой над одеялом, потом тихонько отогнул его край.
   Существа спали, глаза их были закрыты тонкой пленкой кожи, сквозь которую тускло просвечивала чернота магнетических глаз. Гарольд оглядел их оценивающим взглядом, и в горле у него пересохло.
   Один из них пошевелился, и его ручка вяло коснулась колена Гарольда. Пирс издал приглушенный возглас удивления и поднес лампу к месту прикосновения. У него перехватило дыхание, а глаз широко раскрылся.
   Будто вытянутые невидимыми тягами, короткие пальцы ближнего к Пирсу зародыша постепенно, у него на глазах, удлинялись и становились похожими на паучьи лапки. Плоть на вид была мягкой, но не дряблой. Гарольд еще чуть-чуть приоткрыл одеяло и увидел, что подобное происходит и со второй рукой монстра.
   Он отшатнулся, сердце бешено стучало в груди.
   Они развивались и росли гораздо быстрее, чем он мог себе вообразить...
   Гарольд в смятении разглядывал растущих монстров, и его наполняло чувство страха, смешанное с завороженностью. Он уже не испытывал к ним былого отвращения, только дурные предчувствия мучили его.
   Интересно, сколько времени им понадобится, чтобы вырасти окончательно?

Глава 36

   Рэндол припарковал машину и, перейдя улицу, двинулся к небольшому многоквартирному дому. В газовом свете уличного фонаря он посмотрел на часы. Десять сорок три.
   — Как в аптеке, — сказал он самому себе, толкнув двойную дверь, которая вела на лестничную площадку. Впереди шла лестница, справа был лифт. Он выбрал лестницу и стал медленно подниматься, несколько смущенно и неловко держа перед собой букет красных гвоздик. Два пятнадцатилетних подростка со смехом промчались мимо него по ступенькам, и минуту спустя он услышал рев заводимых мотоциклов. «Где-нибудь ближе к полуночи они, вполне возможно, врежутся в дерево», — подумал инспектор. В детстве он всегда мечтал иметь мотоцикл, но родители категорически возражали. «Самоубийцы», — называл мотоциклистов его отец. Спустя годы, повидав на своем веку немало аварий, Рэндол был склонен согласиться с ним.
   Лестничная площадка была чисто убрана и радовала глаз парой картин, висевших на стенах. У одной из дверей стояла огромных размеров гевея, вызывавшая ассоциации с «Днем триффидов». Здание насчитывало всего Три этажа по шесть квартир на каждом и представляло собой разительный контраст с многоквартирными домами в других кварталах Игзэма. Никаких надписей на стенах, никакого тебе собачьего дерьма на площадках или запаха кошачьей мочи. «Благоухание и свет», — подумал он с легкой иронией. На площадке было тихо. То ли здесь рано ложились спать, то ли Мэгги одна живет на этом этаже, размышлял Рэндол, подходя к ее дверям. Он нажал кнопку звонка и услышал его мелодичные переливы. Держа гвоздики перед собой, он тут же протянул их, лишь только Мэгги появилась на пороге.
   Она широко улыбнулась. Эта улыбка озарила ее лицо, и Рэндола вот уже в который раз потрясло необыкновенное сияние ее глаз. «Все равно что смотреть в ясное июньское небо», — подумал инспектор. Она была одета в тщательно выглаженное серое платье, на ногах — золотистые туфли на высоких каблуках, подчеркивавшие стройность ее ног. Особым ростом Мэгги не отличалась — около пяти футов и трех дюймов, прикинул Рэндол, — но изящная линия ног делала ее выше. Быстрым оценивающим взглядом он осмотрел ее с головы до высоких каблуков и подумал, что сейчас она выглядит совсем по-другому, нежели утром в больнице. Мэгги впустила его в квартиру, с благодарностью принимая цветы.
   — Я не знал, какие вы любите конфеты, — смущенно сказал Рэндол. — Поэтому решил не рисковать.
   — Цветы прекрасные! — воскликнула Мэгги и вышла за вазой. — Присаживайтесь, — махнула она рукой.
   Он погрузился в мягкие объятия дивана и огляделся. Комната была достаточно просторной и не слишком заставлена мебелью: два кресла, диван, сервант и кофейный столик. У его ног горел газовый камин с имитацией пылающих поленьев. В дальнем углу комнаты на высоком столике помещался переносной телевизор, слева от него — музыкальный центр. Одна дверь, через которую вышла Мэгги, вела на кухню, другая — в спальню и ванную.
   У дивана, на котором он сидел, стоял небольшой обеденный стол, сервированный на двоих, и до инспектора донесся запах готовящейся еды. Приглушенное освещение комнаты и вся ее атмосфера благотворно подействовала на Рэндола, и он тут же расслабился.
   Мэгги возвратилась с цветами в белой вазе и поставила их на кофейный столик. Когда она наклонилась, он почувствовал тонкий аромат духов.
   Мэгги налила ему вина, и они какое-то время непринужденно болтали, потом она поднялась, объявив, что ужин готов. Рэндол встал и прошел к столу, наблюдая за тем, как она вносит еду.
   Рэндол наслаждался ужином. Какое это было удовольствие — есть пищу, приготовленную руками женщины, особенно такой привлекательной, как Мэгги. Он посмотрел на нее, и ему на секунду показалось, что он сидит напротив покойной жены. Потом видение исчезло.
   — Я не привыкла готовить на двоих, — донесся до него голос Мэгги.
   Он потянулся за бутылкой вина и наполнил бокалы.
   — Это меня удивляет, — заметил он.
   — Почему?
   — Вы очаровательная женщина. Не так часто женщины, подобные вам, живут в одиночестве.
   — Похоже, мужчин не интересуют женщины, с которыми приходится общаться на равных. Я имею в виду, когда речь заходит о карьере, их это отпугивает. Женщина с интересами, выходящими за пределы кухни, является угрозой для их обожаемого "я".
   — Да полноте! — с улыбкой произнес Рэндол, поднимая бокал. — Где это вы откопали подобные умозаключения?
   — Извините, если они вас раздражают.
   — Да ради Бога. Просто, как я уже сказал, меня удивляет, что вы одиноки.
   — То же я могу сказать и о вас, — улыбнулась Мэгги.
   Рэндол ухмыльнулся.
   — Вероятно, вы хотели сделать мне комплимент, но я что-то не пойму, в чем же он заключается.
   — Но вы ведь действительно живете один?
   Его улыбка растаяла. Он кивнул и отхлебнул вина.
   — Последние пять лет — да.
   Рэндол снова занялся едой, ощущая на себе ее взгляд.
   — Я был женат. У меня была дочь, Лиза. Когда все это случилось, ей было два годика. — Он медленно прожевал пищу, потом откинулся на спинку стула и стал водить указательным пальцем по краю бокала. Мэгги молча смотрела на него.
   — Моя жена Фиона, — начал он, — попросила отвезти их с дочкой к ее матери. Я как раз собирался это сделать, когда меня вызвали по телефону на вокзал. Задержали подозреваемого, и я должен был его допросить. Я уже не помню этого дела. В общем, я сказал ей, чтобы она сама садилась за руль: случай оказался серьезным, и мне нельзя было не ехать по вызову. — Он потягивал вино, голос его звучал глухо и отстраненно, как будто принадлежал не ему, а кому-то другому. Он осознал теперь, что сегодня впервые заговорил о событиях пятилетней давности, и ему показалось, что с тех пор прошла целая вечность.
   — На водительские права она сдала всего за несколько недель до того дня, — невесело улыбнулся он. — Помню, как она радовалась, когда выдержала экзамен. Но боялась вести машину ночью и поэтому попросила меня сесть за руль. — Он помедлил. — В них врезался грузовик. Огромный, четырехосный. Пожарная команда четыре часа вытаскивала их из-под обломков. Конечно же, они были мертвы. — Рэндол сделал большой глоток вина.
   — О Господи, Лу, простите меня, — смутилась Мэгги.
   Он кивнул.
   — Если бы я вел машину, скорее всего, такого бы не случилось.
   — Вы не можете знать наверняка.
   — Иногда мне хотелось бы погибнуть вместе с ними.
   — Вы не должны себя винить.
   Он невесело улыбнулся.
   — Мне потом часто говорили это. Все, кроме матери Фионы, которая считает, что вина моя. Со дня их гибели она со мной не разговаривает.
   Наступила долгая пауза, пока Рэндол не нарушил ее снова.
   — Что-то мрачный у нас разговор получается. Может, сменим тему, Мэгги?
   Он предложил помочь убрать со стола и вымыть посуду. Они вместе отнесли тарелки на кухню, она мыла, он вытирал, и непрестанно говорили, неожиданно найдя друг в друге исповедников. Они изливали друг перед другом свои души, не опасаясь осуждения или неверного толкования. И в своей открытости обнаружили, какой одинокой и пустой была их жизнь до сих пор. Это еще больше сблизило их. К полуночи, с чашками кофе, они вернулись в гостиную с таким ощущением, будто знали друг друга всю жизнь. Рэндол сел на диван, Мэгги, сбросив туфли и поджав под себя ноги, устроилась возле него на полу. Поставив свою чашку на подлокотник дивана рядом с Рэндолом, она задумчиво провела рукой по его волосам.
   Рэндол смотрел на нее и думал, как сильно он ее хочет. Мэгги испытывала подобное же чувство, но что-то сдерживало ее. Что-то такое, чего она не замечала за собой раньше в общении с другими мужчинами. Она очень хотела его, но по какой-то непонятной причине боялась отказа. Она понимала, что его влечет к ней, пусть даже только физически, но не могла отделаться от ощущения, что если поддастся своим эмоциям, то запятнает его память о жене и ребенке. Тем не менее чувства, заполнившие ее, были настолько всепоглощающими, что, разговаривая с ним, она не смогла удержаться: взяла его большую руку в свои и стала поглаживать тыльную часть его ладони, проводя пальцем по выступающим венам и по волосам, густо покрывавшим кисть его мужественной руки.
   Рэндол думал о Фионе, сомневаясь, следует ли ему сидеть тут, рядом с этой привлекательной женщиной, которую он так страстно желает, так жаждет прижать к себе, почувствовать ее тело под своими руками и ощутить на себе ее руки. Когда Фиона и Лиза погибли, он потерял не только семью, в нем умерла частица его "я", та, которая умела радоваться, сочувствовать и верить в лучшее. Не исключено, что Мэгги поможет воскресить в нем все это... Он посмотрел на нее сверху вниз, когда она наклонилась, чтобы поцеловать ему руку, и не смог устоять против искушения: опустил другую руку ей на шею и принялся гладить ее своими сильными пальцами. Кожа ее оказалась такой мягкой, такой податливой, что он ощутил дрожь, пробежавшую по телу. Ты встретил ее только сегодня утром, говорил он себе, но это уже ничего не значит. Они вместе, и это хорошо, как будто они уже принадлежат друг другу. Из уголка его глаза выкатилась слеза. Все эти годы в нем жил страх, причем жил довольно долго. До чего же давно это было, когда он делил свои чувства с женщиной! Он уже сомневался, что сможет все это когда-нибудь испытать снова.
   Мэгги забралась к нему на диван и смахнула пальцем слезинку с его щеки.
   Она молчала, думая о своих прежних мужчинах. Будет ли этот другим? Сможет ли она найти в нем того, кого полюбит? Она почувствовала, как его рука крепко обнимает ее, и положила голову ему на плечо. Так они просидели довольно долго. Потом она изогнулась и, нежно прижавшись к нему всем телом, поцеловала в губы. Рэндол ответил на поцелуй сильно и страстно, и оба вздрогнули. Почти с неохотой Мэгги оторвалась от Рэндола, ее широко открытые глаза, не мигая, смотрели на него.
   — Тебя не смущает то, что я спала с мужчинами просто потому, что так хотела?
   — С какой стати? Это твое личное дело, Мэгги. И, кроме того, твое прошлое меня не касается.
   — Мне кажется, я была слишком наивна. Путала желание с необходимостью. Я хотела физической близости, а необходимо мне было нечто большее.
   Рэндол обнял ее и опять вздрогнул, ощутив ее руку на своем бедре.
   — Тебя всегда в этот ночной час посещают философские размышления? — улыбаясь, спросил он.
   — Это зависит от того, кто рядом со мной. Ты хороший слушатель, — улыбнулась она в ответ.
   Они лежали на полу и занимались любовью перед излучающим тепло камином. Потом, опустошенные бурным всплеском страсти, долго приходили в себя. Почти не дыша, они крепко держали друг друга в объятиях.
   Она слегка укусила его за плечо и на какое-то время зажала кожу между зубами. Когда отпустила, остался красноватый след.
   — Ух! — воскликнул Рэндол и ущипнул ее за мочку.
   Мэгги рассмеялась, взъерошила ему волосы, проследила пальцем линию его бровей, провела им по складкам и глубоким морщинам, пересекавшим его лоб. Опершись на локоть, она смотрела на него, зачарованная его мужественным лицом, изборожденным глубокими складками, каждую из которых она пыталась разгладить пальцем.
   — Ты, должно быть, много страдал.
   Он непонимающе взглянул на нее.
   — Морщины, — сказала она, нежно целуя его в кончик носа. Он нахмурился, и она хихикнула: — А тебе известно, что, для того чтобы нахмуриться, необходимо задействовать сорок пять лицевых мускулов и только пятнадцать, чтобы улыбнуться?
   — Благодарю вас, доктор, — отозвался он, сжимая ее нежную руку. — Мне нечасто выпадают поводы для улыбок.
   Она кивнула, выражение ее лица смягчилось.
   — А завтра я буду улыбаться, Мэгги? — с надеждой спросил он.
   — Что ты имеешь в виду?
   — То, что произошло между нами сегодня. Или это было очередным приключением на одну ночь?
   Она нежно поцеловала его в губы.
   — Надеюсь, нет, — прошептала она.
   — Одинокая докторша и циничный ожесточившийся коп, — произнес он. И ей показалось, что в его голосе прозвучала нотка сарказма, — просто идеальная парочка.
   Она улыбнулась, заметив, что тон его смягчился. Он потянулся и прижал ее к себе. Они смотрели друг другу в глаза, и в который раз он оказался в плену этих сапфиров, светивших прямо в душу.
   — Тебя не удивит, если я скажу, что ты у меня первая женщина после смерти Фионы?
   У Мэгги это признание вызвало легкий шок.
   — Лу, прости, что заставила тебя чувствовать себя виноватым. Я...
   Он приложил палец к ее губам и заставил молчать.
   — Надеюсь, что не буду вечно жить прошлым, — мягко пообещал он. — Ничто уже не вернет ее и Лизу. У меня есть воспоминания, и я благодарен за это судьбе. Я любил Фиону так сильно, что, думал, большего чувства уже невозможно испытать. Но после рождения Лизы моя любовь разгорелась еще сильнее. Когда их не стало, что-то умерло во мне вместе с ними. — Горло его сдавил спазм, и Мэгги видела, что его глаза затуманены воспоминанием о прошлом.
   — Не надо об этом, — произнесла она, гладя его по щеке.
   — Нет, все в порядке, — заверил Рэндол. — Впервые с тех пор я хочу говорить об этом. Пять лет я носил все это в себе. И до сегодняшнего дня не было ни одного человека, кому бы мне захотелось рассказать...
   В душе Мэгги что-то дрогнуло, ее захлестнуло какое-то удивительное чувство к этому человеку.
   Ее голос прозвучал сначала задумчиво:
   — Знаешь, все эти годы я считала себя независимой. — И с горечью, помолчав, закончила: — А на самом деле была ни чем иным, как отработанной породой.
   — Не говори так.
   — Это правда. Не помню, скольких мужчин я имела. Или здесь я тоже ошибаюсь: скорее всего, они имели меня. — Она поцеловала его в щеку. — И, знаешь, чего мне больше всего недоставало?
   Он покачал головой.
   — Детей. Я всегда любила детей, но моя проклятая работа непременно оказывалась на первом месте, даже если речь заходила о детях. Может, поэтому я работаю с детьми. Несостоявшаяся мать!.. Родитель по доверенности, — невесело улыбнулась она. — Чего бы я ни отдала, чтобы иметь собственного ребенка... — Она позволила фразе повиснуть в воздухе.
   — А не многовато ли душевного стриптиза для одной ночи? — усмехнувшись, сказал Рэндол, коснувшись ее лица. Он снова притянул ее к себе и поцеловал. Она пылко ответила на его ласку и тут же вскочила на ноги. Обнаженная, она стояла перед ним, и он зачарованно смотрел на плавные линии ее мерцавшего в полумраке тела.
   — Давай спать, — произнесла Мэгги, выключая свет.
   Оказавшись в постели, они вновь почувствовали, как в них поднимается страсть, и слились в любовном порыве.
   Потом, изможденные, уснули. И после неистового совокупления они как бы очистили душу и тело, освободившись от общего демона, покинувшего их после ритуала изгнания дьявола.

Часть третья

   ...Зло, что есть зло? Существует только одно зло — отрицание жизни.

Д.Х. Лоуренс

   ...А после огня — тихий ласковый голос...

Книга царей, 19:12

Глава 37

   Гарольда трясло, тело била безудержная дрожь. Он опустился на колени перед тремя зародышами и протянул руку, чтобы коснуться лежавшего с краю. Кожа эмбриона напоминала на ощупь вздувшийся шар или готовый лопнуть волдырь. Когда пальцы Гарольда коснулись его груди, тот едва заметно пошевелился. Существо сипло булькало, и Гарольд весь съежился при виде появившейся в уголке его рта желтоватой жидкости. Глаза эмбриона-мутанта были закрыты, сквозь тонкую пленку век просвечивала чернота зрачков.
   Двое других монстров подползли ближе к Гарольду, их черные глаза мерцали угрожающим блеском. Гарольд огляделся по сторонам. На него обрушилась лавина звуков. Он затряс головой, пытаясь избавиться от шума и треска в ней, напоминающих радиопомехи. Постепенно слышимость прояснилась, беспорядочное шипение обрело смысл.
   — Да что с ним такое? — спросил вслух Гарольд, не сводя глаз с вяло шевелившегося зародыша. Постепенно тот затих, тонкие губы подрагивали, густая жидкость, напоминавшая гной, вытекала изо рта. — Пожалуйста, скажите мне, — чуть ли не умолял Пирс.
   Шипение стало более громким.
   Гарольд покачал головой.
   — Нет.
   Они настаивали.
   — Что я должен делать?
   Последовали приказы, которых он не мог ослушаться. Гарольд взглянул на заболевшего зародыша и на его более жизнеспособных собратьев. Какое-то мгновение он колебался, поняв, чего от него требуют. Но его сопротивление длилось не больше секунды. Он поднялся на ноги и двинулся в дальний угол комнаты к одеялу, на котором спал. Под скрученным пальто, служившим ему подушкой, лежал кухонный нож. Гарольд поднял его, задержав взгляд на тусклом лезвии, и поспешил к зародышам. В затылке стала подниматься ноющая боль. Он наклонился над квелым выкидышем и увидел, как два других вперили в него свои глаза. Они не спускали с него грозного взгляда, следя за тем, как он закатывает рукав и оголяет руку с чудовищными пурпурными шрамами и рубцами. Держа нож в правой руке, он вытянул левую руку и принялся сжимать и разжимать пальцы до тех пор, пока не обозначились вены. Он с трудом сглотнул и занес нож над собственной плотью.
   Гарольд быстро провел лезвием по руке и вздрогнул от боли. Холодный металл разрезал кожу и вскрыл вздувшиеся вены. Кровь хлынула из раны. Выронив нож, Гарольд схватил правой рукой левую. Порез саднило, и левая рука начала неметь. Переборов подступившую слабость, он медленно опустил порезанную руку, позволив крови стекать вниз. Красный поток бежал по руке, потом по пальцам, и Гарольд осторожно поднес их к губам умиравшего зародыша таким образом, чтобы живительная влага попадала тому в рот. Существо слабо зашевелило губами, часть крови попала ему на лицо и живот. Оно издало какой-то мяукающий звук, пытаясь проглотить кровь, смешавшуюся с выделениями, вытекавшими изо рта. Гарольда трясло, боль охватила всю левую руку, но он продолжал держать ее над зародышем, жадно слизывавшим кровь распухшим языком. Гарольд как во сне дотронулся правой рукой до существа.
   — Я сделал, что вы хотели, — прохрипел он, обращаясь к двум приковавшим его своими взглядами монстрам. Господи, они уже такие крупные, подумал он и, застонав, отшатнулся. Он зажал порез на руке, задев пальцами недавний рубец. Кровь сочилась сквозь стиснутые пальцы.
   Голоса возобновили свое шипение и на этот раз звучали обвиняюще.
   — Я не убивал Гордона, — запротестовал Гарольд. — Я не убивал братика.
   Голоса набирали силу, пока Гарольд не завизжал. Крик был душераздирающий. Посмотрев вниз на умиравшего зародыша, он увидел, как на его глазах происходит метаморфоза: существо меняло форму, превращаясь в младенца, похожего на его брата. После стольких лет Гордон очутился в этом сыром темном месте!.. Гарольд начал безудержно рыдать, протянул руки и поднял маленькое тельце. Оно было таким мягким и желеобразным, что Гарольд боялся причинить ему вред своими грубыми пальцами. Тем не менее он поднял тельце, прижал к груди и заглянул в лицо.
   — Гордон, — шептал он сквозь струившиеся по щекам слезы.
   Вновь раздались обвинения, слова презрения бились в его голове.
   — Я не убивал его! — визжал Гарольд. — То был несчастный случай!
   Гарольд поднял голову «младенца», ощущая вялость его шеи. Грудь существа теперь едва вздымалась, и Гарольд уже не слышал утробного свистящего звука его дыхания. Он наклонился и поцеловал существо в губы, заметив каким-то внутренним зрением, что это уже не братик Гордон, а что-то, весьма отдаленно напоминающее его — весь вздувшийся зародыш-мутант. Он ощутил, как его губы коснулись влажной холодной плоти, почувствовал вкус крови, собственной крови, смешанной с густым гноем, тут же прилипшим к губам. Гарольд снова пронзительно закричал и попытался избавиться от гнусной субстанции, приставшей к губам. Но покачнулся и упал на спину, выпустив тельце из рук. Почувствовав во рту вкус отвратительной смеси крови с гноем, Гарольд ощутил рвотный позыв. Он перекатился на бок, и его рвало до тех пор, пока желудок не освободился совсем.
   Когда наконец спазмы отпустили, Пирс оперся на локоть. Голова шла кругом. Он утер с лица слезы и взглянул на агонизировавшего зародыша. Во рту все еще ощущался привкус рвоты.
   — О Господи, — бормотал он.
   Гарольд настолько ослабел, что долго не мог встать на ноги. Вытащив из брюк носовой платок, он приложил его к ране на руке и ждал, пока остановится кровотечение.
   — Я всегда буду стараться, — выдохнул он, глядя на чудовищ. — Я обещаю.
   Гарольд сделал шаг назад и чуть не упал, споткнувшись о какую-то рухлядь. Пол был загажен экскрементами и засохшей кровью. Воняло, как в открытой клоаке. Чувствовался и тяжелый дух разлагавшейся плоти. Гарольд упал на колени, ослабленный постоянной бессонницей и напряжением, с трудом дополз до одеяла и тяжело повалился на него, не позволяя себе заснуть. Если бы он сделал это, на него нахлынули бы кошмары, и он был бы не в силах вынести этих мук. Как ему сейчас недоставало таблеток, которые ему давали прежде, чтобы он не видел этих ужасных кошмаров. Исчезли бы затаившиеся в подсознании видения, поджидавшие и готовые наброситься на его спящий мозг. Но без таблеток видения снова становились реальностью. Теперь он уже с трудом отличал грезы от действительности. Гарольд взглянул туда, где лежали зародыши, и вздрогнул, плотнее укутываясь в одеяло.
   Чуть затихшие было голоса снова непрестанно шипели в его мозгу.

Глава 38

   Мэгги Форд быстро вымыла руки, вытерла их стерильным полотенцем и надела хирургические перчатки. Волосы ее были тщательно убраны под белую шапочку. Она поспешно направилась в операционную, где на столе без сознания лежала молодая женщина. Вокруг стола собрались медсестры и анестезиолог, проверявший приборы. Он уже надел маску, и, последовав его примеру, Мэгги шагнула к столу.
   — Что тут у вас? — осведомилась она, осматривая пациентку, задранная рубашка которой обнажала тело. Из-за наспех выбритых лобковых волос кожа выглядела покрасневшей и раздраженной, но больше всего Мэгги волновала кровь, сочившаяся из влагалища. Левая часть живота сильно вздулась, натянувшаяся кожа блестела в ярком свете ламп.