– Те Камероны, которые, по твоему мнению, поступи­ли с тобой несправедливо, уже все умерли, – продолжал Эван. – Сигимор не представляет для нас никакой угрозы. По правде говоря, я никак не могу понять, почему он про­должает сюда приезжать, ведь ты его лишь оскорбляешь и закрываешь ворота прямо перед его носом.
   – Я не желаю иметь дела ни с кем из этих проклятых Камеронов!
   – Ну и не имей. Если потребуется, я сам с ними буду вести переговоры. По-моему, уже давно пора перестать пре­небрегать людьми, которые, единственные на много миль вокруг, не хотят с нами враждовать. Господи, да ведь они к тому же наши родственники!
   – Не мои.
   – Ну и успокойся. – И Эван с облегчением вздохнул, после того как отец, в последний раз бросив на Фиоиу не­навидящий взгляд, отошел от нее и приказал принести эля.
   – Как ты думаешь, он теперь успокоится? – спросила Фиона.
   – Ну, может быть, еще какое-то время поворчит, а по­том угомонится. Это старая обида, за которую он цепляет­ся, словно за святую реликвию, однако крови из-за нее он проливать не станет. Самое худшее, что он может сделать, это оскорбить Сигимора, если тот вновь появится у ворот.
   Фиона не смогла сдержать улыбку:
   – Ну, тогда беспокоиться нечего. – В этот момент она обратила внимание на то, что все присутствующие напря­женно смотрят на нее. – Что это с вами? У меня что, вы­росла еще одна голова?
   – Не одна, а целая дюжина, – неторопливо проговорил Грегор. – Мы рассчитывали с твоей помощью наконец-то обрести союзников, но, Господи, Фиона, мы понятия не имели, что ты связана родственными узами с половиной Шотландии.
   – Ну, мои родственники не из таких уж крупных кла­нов, – пробормотала Фиона и нахмурилась, когда Грегор расхохотался.
   – Пойдемте, – сказал Эван, – столы уже накрыты. Пора приступать к праздничному пиру.
   После этих слов все наконец опомнились, загалдели и направились к столам. Когда Эван вел ее к столу, а потом усаживался на свое место возле нее, Фиона украдкой на­блюдала за ним. Для человека, который в течение многих лет прилагал все усилия к тому, чтобы заполучить хоть ка­ких-то союзников, вид у него был не слишком довольный. Такое впечатление, что он не рад тем, которых приобрел, женившись на ней. Правда, значительная часть из них род­ственники Джилли, однако за то время, пока Фиона обуча­лась искусству врачевания у леди Молди, она успела со многими познакомиться и знала, что они считают всех Макенроев частью своей огромной семьи. Но даже если считать союзниками только ее кровных родственников, Фиона сделала ему великолепный подарок. И тем не менее он сидит молчаливый и насупившийся.
   – Ты сердишься, Эван? – наконец спросила она, гово­ря тихо, чтобы никто за столом ее не услышал.
   – Нет. – Эван легонько погладил ее лежавшую на сто­ле руку. – Просто никак не могу прийти в себя от удивле­ния. Благодаря умению моего отца наживать врагов я все­гда знал, что наш клан может рассчитывать только на себя. В течение долгих лет напряженной работы мне удалось по­мириться со многими из тех, с кем рассорился наш отец, но и теперь реальную угрозу представляет для нас лишь клан Греев, И вдруг, едва успев жениться на тебе, я обнаружи­ваю, что со всех сторон окружен союзниками. Даже если считать лишь союзников твоей семьи, все равно их гораздо больше, чем я когда-либо мог надеяться.
   – Мой брат испытал подобные чувства, когда узнал, кто такая Джилли. Мы долгое время тоже считали, будто одни на целом свете, однако, когда с нами стала жить Джил­ли, обнаружили, что кланы Гауди и Далглиш – наши са­мые близкие союзники. Раньше мы и представить этого не могли, равно как и они.
   Эван покачал головой, размышляя над тем, какие ог­ромные перемены ожидают его в будущем. С одной сторо­ны, он был рад тому, что, женившись на Фионе, приобрел для своего клана сильных союзников, а с другой – пони­мал, что этот слишком щедрый дар под стать более могуще­ственному лэрду, каким ему никогда не стать.
   «Что ж, что сделано, то сделано, – продолжал размыш­лять Эван, глядя, как Фиона весело смеется над шуткой Саймона. – Назад дороги нет. Учитывая, какие у нее могу­щественные родственники и союзники, нельзя даже помыс­лить о том, чтобы повернуть назад». Это было бы губитель­но для него самого и его клана. Вряд ли Фиона из тех женщин, которые будут мстить, если он ее бросит, однако вполне вероятно, что к ее мнению никто не станет прислушивать­ся. Его бы не удивило, если бы ему пришлось держать ответ перед ее разъяренными родственниками за то, что он соби­рался взять за нее выкуп, а потом лишил ее невинности и сделал своей женой. Можно, конечно, попытаться скрыть то, что он держал Фиону в замке в надежде получить за нее выкуп и спал с ней, но надеяться на это не стоит.
   Свадебный пир шел своим чередом, и вскоре Эвану ста­ли надоедать становившиеся все более нелепыми тосты, ко­торые провозглашали братья. Мало-помалу они довели его до такого состояния, что он готов был их задушить, если они не прекратят. С трудом заставив себя успокоиться, Эван про­должал расспрашивать Фиону о родственных кланах. Оказа­лось, что она знает о его родственниках Камеронах гораздо больше, чем он. Но главное, что уяснил Эван из ее рассказа, это то, что родные Фионы радушно принимали в лоно своей семьи всех новых членов. Так было с Мюрреями, с Камеро­нами, и Эван хотел, чтобы и с его кланом было то же самое.
   Заиграла музыка, и Эван недовольно поморщился. По­нукаемый братьями, он заставил себя один разок потанце­вать с Фионой, однако почувствовал себя огромным и не­уклюжим и бросил ее на их попечение. Они с радостью подхватили эстафету. Эван сидел за столом и наблюдал за тем, как развеваются ее роскошные волосы, как движется ее гибкое тело, и чувствовал всевозрастающее желание. Она смеялась и улыбалась, танцуя со всеми братьями по очере­ди, включая краснеющего, неловкого Саймона, А один раз она даже станцевала какой-то странный и в то же время прелестный танец с незаконнорожденными детьми отца, после чего няни быстро отправили их в постель.
   Чувство вины пронзило Эвана, когда он понял, что не просто наслаждается видом своей молодой жены, получающей истинное удовольствие, а ищет признаки измены и предательства и не находит их. Она ни с кем из мужчин не флиртовала, никому призывно не улыбалась, никого не выделяла среди других. В общем, если доверять собствен­ным глазам – а у Эвана не было никаких причин им не доверять, – она относилась ко всем с дружеской непри­нужденностью. Ни больше ни меньше.
   Она вела себя, по мнению Эвана, как женщина, кото­рую воспитывали мужчины, видевшие в ней не особу про­тивоположного пола, а просто еще одного брата, именно так, как она и рассказывала. Никакого страха и никакого смирения она не выказывала. Эван подозревал, что она бу­дет уважать мужчину, только если он того заслуживает, и никогда не станет слепо подчиняться ему. Похоже, что, выйдя за него замуж, Фиона сделала его братьев своими братьями. Ему было несказанно приятно видеть, что его братья, да и все мужчины его клана приняли Фиону не толь­ко потому, что она стала его женой, но и потому, что она им пришлась по душе. Хорошо бы еще отец принял ее.
   Решив не думать сейчас на эту тему, Эван встал и на­правился к своей жене. Его все еще мучили сомнения и страхи, однако он решил пока убрать их в самый дальний уголок памяти. Судьба подарила ему прекрасную жену, при одном взгляде на которую кровь закипает у него в жилах. Пора прекратить размышлять о ней и начать наслаждаться ею. А это не означает, что он намеревается скакать с ней, как козел, по большому залу под звуки музыки, которую играют из рук вон плохо. Когда Фиона оказалась рядом, он схватил ее за руку.
   – Ой, Эван, ты… – начала было она и удивленно вскрик­нула: подхватив под мышки, Эван забросил ее себе на пле­чо. – Эван, сейчас же отпусти меня! – приказала она, вспыхнув от смущения, когда его братья и остальные гости, не стесняясь в выражениях, принялись высказывать предположения, что он намеревается с ней сейчас сделать. – А как же праздник?
   – Отпразднуют без нас, – бросил он, направляясь к двери. – Пора.
   – Пора? Что пора?
   – Пора заставить тебя кричать.

Глава 11

   Фиона и сама не знача, отчего она раскраснелась и по­чувствовала легкое головокружение: то ли оттого, что Эван нес ее головой вниз, словно мешок с овсом, то ли от его заявления, что он собирается заставить ее кричать. Войдя в комнату, он поставил ее на пол, потом вернулся к двери, закрыл ее и запер на ключ. Фиона набрала в себя побольше воздуха, чтобы сказать ему все, что она о нем думает, но в этот момент он повернулся к ней лицом, и все заготовлен­ные слова вылетели у нее из головы, а дыхание перехвати­ло: темно-серые, как грозовая туча, глаза Эвана были почти черными от желания.
   – Я рада, что мы избежали обряда укладывания в по­стель, – проговорила она, чувствуя, что нервничает, и не понимая почему.
   Подойдя к ней, Эван вытащил из ее волос цветы.
   – Я сказал своим братьям, что, если они посмеют даже думать о нем, я их четвертую, – заметил он и провел рукой по ее волосам, наслаждаясь их мягкостью и шелковисто­стью. – Почему ты боишься?
   – Вовсе я не боюсь, – ответила Фиона, и голос ее преда­тельски дрогнул. – Может быть, немного нервничаю, и только.
   – Но почему? Ты же уже не девушка. На сей раз боли не будет. – И он принялся расшнуровывать ее платье.
   – В прошлый раз мне тоже было не слишком больно. – Она вздрогнула, чувствуя, что платье поползло вниз, одна­ко останавливать Эвана не стала. – Не знаю, почему я не­рвничаю. Может быть, оттого, что на сей раз все произой­дет не стихийно, а запланировано. Тогда все произошло так быстро.
   – Сегодня будет еще быстрее, – заверил ее Эван и на­чал снимать с себя одежду.
   «Он абсолютно прав, – ошеломленно подумала Фиона, глядя, как Эван бросает одежду на пол. – Странно, что он ничего не разорвал». Но уже в следующую секунду все мыс­ли вылетели из головы: Эван стоял перед ней обнаженный.
   Фиона взглянула на него, и у нее перехватило дыхание. Ей уже доводилось видеть его полуодетым. Первый paз – когда она ухаживала за ним, второй – когда они впервые занимались любовью, но зрелища, которое предстало перед ней сейчас, она не ожидала. Тело у Эвана оказалось строй­ным, сильным, мускулистым, а кожа – гладкой и смуглой. Почти все оно было покрыто шрамами, большими и ма­ленькими, от только что приобретенного, на ноге, до того, который шел наискось по упругому животу. Фиона огляде­ла всю его фигуру, от широченных плеч до длинных узких ступней, и внезапно глаза ее расширились от ужаса: взгляд уперся в восставшую плоть Эвана, да так и остался там. Как хорошо, что у нее не было времени хорошенько рассмот­реть ее два дня назад, когда Эван уложил ее с собой в по­стель. Она наверняка с ума бы сошла от страха, что он ра­зорвет ее пополам. Внезапно она заметила в опасной бли­зости от гордо восставшего символа мужественности Эвана шрам, да так и ахнула:
   – О Господи, Эван! Да тебя чуть не кастрировали!
   – Да. – Он встал на колени и принялся снимать с Фионы чулки и туфли. – Восемь лет назад одна женщина вы­дала меня моему злейшему врагу, Хью Грею. Она добро­вольно легла со мной в постель только для того, чтобы за­манить меня в ловушку, обвинить в том, что я ее якобы изнасиловал. Они оба, она и Хью Грей, решили заставить меня заплатить за то, что я посмел испачкать ее чистую белую кожу своими грязными руками. – Эван отшвырнул чулки Фионы в сторону и провел руками по ее длинным стройным ногам, и Фиона почувствовала, как у нее пере­хватило дыхание. – Они нанесли мне рану именно сюда, в это место, чтобы я помнил о том, что они намеревались со мной сделать, и боялся.
   – И это им удалось? – спросила Фиона. Эван подхватил ее на руки и понес к кровати.
   – Еще как, хотя, мне кажется, я сумел не подать виду, что испугался. – Уложив Фиону на постель, Эван окинул ее тело восхищенным взглядом и принялся расшнуровы­вать изящно расшитую льняную рубашку.
   – А почему они тебя не убили?
   – Им помешали Грегор, остальные мои братья и другие мужчины из нашего клана. К сожалению, Грею и Хелене удалось сбежать. Тогда важнее было помочь мне, а не пре­следовать их. Я весь истекал кровью. Несколько более мел­ких шрамов и тот, что у меня на лице, я получил именно тогда.
    Они тебя мучили, – прошептала Фиона. В этот мо­мент Эван снял с нее рубашку, и она сжала руки в кулаки, борясь с желанием закрыть грудь. – Это доставляло им удо­вольствие или они хотели получить от тебя какую-то ин­формацию?
   – И то, и другое, – ответил Эван и, забравшись в по­стель, притянул Фиону к себе.
   Почувствовав прикосновение его горячего тела, Фиона затрепетала. Казалось, жар от него проник в каждую кле­точку ее тела. Никогда в жизни ей еще не было так хорошо. Они с Эваном созданы друг для друга, мелькнула в голове мысль, но когда он ласково обхватил ее лицо обеими рука­ми и повернул ее голову к себе, у нее возникло такое чув­ство, что ей придется немало потрудиться, чтобы заставить его это понять.
   – На сей раз, детка, я сделаю все, чтобы ты испытала неземное блаженство, – заявил Эван и прильнул к ее губам страстным поцелуем.
   Когда он наконец оторвался от ее губ, Фиона с трудом перевела дыхание. Она принялась ласкать его спину дрожа­щими руками, а он начал покрывать поцелуями ее шею, потом добрался до груди. Тихий стон сорвался с ее губ, ког­да Эван взял в рот затвердевший ноющий сосок и принялся посасывать его, одновременно лаская другую грудь своими длинными умелыми пальцами. Она попыталась лечь поудоб­нее, объятая желанием полнее ощутить прикосновение его тела к своему, но Эван не позволил ей этого сделать.
   Его горячая твердая восставшая плоть впивалась ей в ногу, однако Фиона лежала в таком положении, что поте­реться о нее ногой не могла. Она провела рукой по его бед­ру, стремясь добраться-таки до вожделенной плоти, однако Эван схватил ее за запястье и оттолкнул руку. Фиона не знала, что и думать: Эван явно возражал против ее прикос­новения. Она предприняла вторую попытку, но Эван вновь отшвырнул ее руку и прижал ее к кровати.
   – Не нужно, детка, – хрипло прошептал он. – Если ты до меня сейчас дотронешься, я не смогу сделать так, чтобы ты кричала.
   От мысли о том, что одного ее прикосновения доста­точно для того, чтобы Эван потерял самообладание, жела­ние Фионы вспыхнуло еще яростнее. Она обняла его обеими руками, он вновь прильнул к ее губам поцелуем, и Фиона почувствовала, что он едва сдерживает страсть. Радост­ное чувство пронзило Фиону: похоже, ей удалось настолько возбудить его, что его сдержанности, которой он так сла­вится, вот-вот придет конец.
   В этот момент Эван просунул руку между ее ног, и Фиона, для которой подобная сладостная ласка была в новинку, не­произвольно вздрогнула. Однако уже через несколько мгнове­ний смущения ее как не бывало: длинные пальцы Эвана, похо­же, знали свое дело. Вскоре Фиона раздвинула ноги и выгну­лась всем телом, стремясь утолить быстро растущий голод.
   Слабый стон сорвался с ее губ, когда Эван устроился у нее между ног. Фиона крепко обхватила его ногами, и он медленно вошел в нее. Он принялся осторожно двигаться, словно боясь причинить ей боль, и желание Фионы стало еще острее. Она принялась ласкать руками его ягодины, однако Эван, недовольно зарычав, пригвоздил ее руки к кровати и прильнул ртом к ее соску. Фиона почувствовала, как страсть вспыхнула в ней еще более яростным огнем.
   Казалось, она не в силах больше выносить его осторож­ные, размеренные проникновения, но стоило ей об этом подумать, как Эван отпустил ее руки. Не отрываясь от ее груди, он просунул руку между их телами и принялся лас­кать Фиону. Фиона не поняла, какой части тела он касает­ся, однако в следующее мгновение ей уже не было до этого дела. Ее подхватила такая яростная волна страсти, что она содрогнулась всем телом, выкрикивая его имя. Наконец-то она попала в рай, к которому в прошлый раз Эван лишь подвел ее, да так и оставил на пороге. И в этот момент она вдруг почувствовала, что Эван выходит из нее. Она прильнула к нему, пытаясь удержать его в себе, но не смогла. Эван глухо застонал и, прижавшись к ее груди, содрогнулся всем телом, и неземное блаженство, которое Фиоиа только что испытала, сменилось чувством потери.
   Когда наконец она пришла в себя и поняла, что он сде­лан, холод пронзил ее сердце, изгоняя тепло желания: Эван вышел из нее, не оставив в ней своего семени. Фиона по­чувствовала, что ее переполняют боль и обида, однако ре­шительно приказала себе не делать поспешных выводов. Эван, выпустив ее из своих объятий, улегся с ней рядом, и она внимательно взглянула на него, но не смогла найти от­вет на свои вопросы. Выражение его лица ничего ей не ска­зало. Он выглядел удовлетворенным и несколько самодо­вольным. Встретившись с ней взглядом, он нахмурился, и Фиона испугалась, что по ее лицу Эван догадался о чув­ствах, которые она испытывает.
   – Почему? – спросила она, моля Бога, чтобы его объяс­нения оказалось достаточно, чтобы унять ее боль.
   – Что – почему? – осторожно поинтересовался Эван.
   – Почему ты вышел из меня?
   Эван чертыхнулся про себя. Нужно быть круглым дура­ком, чтобы решить, что Фиона этого не заметит.
   – Я не хочу иметь детей, – буркнул он и чертыхнулся уже вслух, видя, как лицо Фионы исказилось от боли. Он попытался заключить ее в объятия, но она решительно вы­свободилась.
   – Почему? – повторила она, стараясь оставаться спо­койной.
   – Фнона, ты уже достаточно долго живешь в замке, что­бы понимать, что представляет собой мой отец, – начал Эван, тщательно подбирая нужные слова.
    А какое отношение имеет твой отец к тому, что ты не хочешь сделать мне ребенка? Два дня назад ты об этом не задумывался.
   – Тогда я вел себя крайне беспечно. Остается лишь на­деяться, что мое семя не пустило корни. Во мне кровь су­масшедшего, – признался Эван.
   – Какого сумасшедшего? О чем ты говоришь?
   – О моем отце. То, как он себя ведет, какие поступки совершает, говорит о том…
   – Ты думаешь, что твой отец сумасшедший? – переби­ла его Фиона.
   – Да.
   – Ну что ты. Никакой он не сумасшедший. Просто из­балованный ребенок! – выпалила Фиона.
   – Ты не понимаешь…
   – Вот как? Ты считаешь, что я не понимаю? – Схва­тив руку Эвана, Фиона поднесла ее попеременно к каждо­му шраму на своих щеках. – Вот что такое сумасшествие, Эван. Я его прекрасно знаю, поскольку мне довелось ис­пытать его на себе. Вот эти отметины – на щеках, на жи­воте, на бедрах – оставил настоящий сумасшедший. Я видела его безумные глаза, глаза человека, говорившего о любви и в то же время причинявшего мне боль. Я ощуща­ла холод безумия в каждом слове, которое он произносил, внимательно рассматривая меня, словно добычу, которую только что поймал, и прикидывая, где бы оставить следу­ющую отметку, а после изнасиловать меня. Я целых два года имела дело с сумасшедшим, так что не надо мне гово­рить, что я не смогу распознать безумие. Твой отец не су­масшедший, – продолжала Фиона. – Он испорченный, эгоистичный человек, невероятно самодовольный, но не безумец. Его поступки продиктованы не навязчивой иде­ей, а лишь его настроением. Твоему отцу наплевать на всех и вся, кроме себя самого и своих желаний.
   Фиона вновь легла на спину и прикрыла глаза рукой, пытаясь сдержать непрошеные слезы. То, что Эван не стал оставлять в ней свое семя только потому, что считал, будто в нем течет кровь сумасшедшего, немного ее успокоило во всяком случае, не она тому причина, – однако она по­нимала, что ей потребуется некоторое время, чтобы пере­стать чувствовать боль.
   Эван осторожно обнял жену за тонкую талию и вновь привлек к себе. От ее слов дрожь прошла по его телу. Фиона и раньше рассказывала ему, что Мензис ее преследовал, что четыре раза ему удалось схватить ее. Но он как-то не задумывался, что ей довелось пережить, какие чувства она испытывала, когда этот мерзавец оставлял на ее нежной коже отметины. Она права. Этот человек – настоящий сума­сшедший, страшный безумец. И хотя Эван был не совсем согласен с Фионой относительно своего отца – все-таки он не вполне нормален, считал Эван, – он твердо знал, что с Мензисом его не сравнить.
   Глядя на искаженное болью лицо Фионы, Эван понял, что она все еще переживает оттого, что он лишил ее воз­можности забеременеть. К своему стыду, он почувствовал, что ему это льстит. Фиона хочет родить от него ребенка, и ей неприятно, что он отказал ей в этом. Представив себе, как живот Фионы округляется по мере того, как в нем рас­тет его ребенок, Эван довольно улыбнулся. И в то же время он чувствовал, что не вправе рисковать их будущим, по­скольку в глубине души все-таки сомневался в том, что его отец нормален.
   – Фиона, – прошептал он, зарывшись лицом в ее гус­тые растрепанные волосы, – я не мог оставить в тебе свое семя…
   Вздохнув, она убрала руки с глаз и взглянула на него:
   – Твой отец не сумасшедший, Эван.
   – Но он повсюду видит врагов. Настроения его меняют­ся каждую секунду. Он может пребывать в ярости, а уже в следующее мгновение, завидев хорошенькую девушку, дума­ет лишь о том, как бы побыстрее задрать ей юбку. Взрослый мужчина и к тому же глава клана не должен так себя вести.
   – Не должен, – согласилась Фиона. – Но это еще не говорит о том, что он сумасшедший. Если он повсюду ви­дит врагов, то только потому, что у него их и в самом деле предостаточно. – Она глубоко вздохнула, стараясь приду­мать довод, который переубедил бы Эвана. – Постарайся хотя бы на мгновение представить отца не взрослым муж­чиной и главой клана, а маленьким мальчиком.
   Эван так и сделал и изумился тому, как легко ему это удалось. Он и сам частенько видел в отце черты, свойствен­ные детям.
   – Признаюсь, он часто ведет себя так, словно еще не вырос.
   – Так оно и есть. Все его слова и поступки говорят о том, что твой отец так и не стал взрослым. Он остался ре­бенком, причем крайне испорченным. Такое впечатление, что в детстве его ничему не учили, а если и учили, то он не усвоил из этих уроков ничего. Если ему чего-то хочется, он должен это получить немедленно, а такое поведение свой­ственно детям. Он не думает ни о последствиях, ни о буду­щем. Когда ему в чем-то отказывают, он приходит в ярость. Он не способен на чем-то сосредоточиться. Все это говорит о том, что твой отец не вырос, он так и остался ребенком. По правде говоря, единственное различие между твоим от­цом и испорченным мальчишкой заключается в том, что твой отец спит с женщинами, которые рожают ему детей, да еще в том, что он в гневе способен причинить кому-то боль и даже убить. – Фиона нахмурилась. – Скажи мне, бывали такие случаи, когда он в ярости сделал кому-то боль­но или убил человека?
   Поразмыслив несколько секунд, Эван наконец ответил:
   – Он может быть очень кровожаден в бою, однако я не могу припомнить, чтобы он убил кого-то в гневе. Если кто-то ненароком оказывался у него на пути, он мог отшвыр­нуть его с дороги, стукнуть, поставить синяк, но обычно, когда он злится, он клянет всех на чем свет стоит, может что-то сломать, разбить. Несколько раз он приказывал нам поступить жестоко с людьми, с которыми поссорился, но мы, естественно, ничего подобного не делали.
   – И, как я понимаю, он не наказывал вас за то, что вы его ослушались?
   – Да. Похоже, он просто забывал о том, что отдал нам такой приказ.
   – Он когда-нибудь насиловал женщину, если та ему отказывала?
   – Нет. Хотя он очень разозлился на тебя за то, что ты научила здешних женщин говорить ему «нет».
   – Вот видишь, а я цела и здорова.
   Эван захлопал глазами и уставился на жену. Он не мог не признать, что в словах Фионы есть доля истины. Чем больше он думал о своем отце как об испорченном ребенке, тем боль­ше убеждался, что она права. Если отец ведет себя не так, как положено, это еще не значит, что он ненормальный.
   – Он не сумасшедший, – прошептал Эван.
   – Да, – ответила Фиона, чувствуя жалость к мужу. Бед­няжка, сколько же лет ему пришлось страдать! Какой, долж­но быть, ужас он испытывал, думая, что его отец ненор­мальный.
   – Он просто старик, сохранивший характер испорчен­ного ребенка.
   – Боюсь, что это так. Подумай сам, Эван, если бы твой отец был сумасшедший, его безумие наверняка передалось бы по крайней мере одному из его многочисленных сыно­вей или одному из детей твоего брата. Но ведь этого не произошло?
   – Верно. – Эван взъерошил рукой волосы. – Знаешь, я так долго был уверен, что мой отец ненормальный, что сейчас мне трудно убедить себя, что я ошибался.
   – Ты и в самом деле ошибался. – Фиона улыбнулась, поймав на себе его хмурый взгляд.
   – И не я один.
   – Думаю, многие так считали. Наверное, поэтому по замку ходят слухи, что он убил своих жен. Трудно представить себе, что взрослый мужчина может вести себя так, как твой отец. Ведь он большой и сильный, так что никому и в голову не приходило, что в душе он сущий ребенок.
   – Значит, запирать его в башню нет никакой нужды. А вот выпороть не помешало бы.
   Представив себе, что Эван порет собственного отца, Фиона хихикнула:
   – Боюсь, это уже не поможет. Радуйся тому, что он согласился отдать бразды правления в твои руки.
   Эван вздохнул:
   – Подозреваю, ему просто надоело самому править. А может быть, он устал. Ведь даже мой отец понимает, сколь­ко нужно трудиться хотя бы для того, чтобы устранить все те ошибки, которые он наделал, а он работать не любит. Конечно, быть лэрдом ему нравилось, это льстило его тщес­лавию, и, когда все жители замка продолжали его так назы­вать, зная, что он отошел от дел, он против этого не возра­жал. Правда, сначала ему было не слишком приятно, когда они добавляли слово «старый», но сейчас он перестал брюз­жать по этому поводу.