Хауэлл Ханна. Под счастливой звездой

   Перекатившись на спину, Парлан притянул девушку к себе.
   — Похоже, ты права. У него и в самом деле глаза, как у змеи.
   Чувствуя, что сон Властно забирает ее в свои объятия, Эмил пробормотала:
   — Трудно быть женой человека, которого терпеть не можешь…
   — Обещаю тебе, что этого не случится, — произнес Парлан.
   Очаровательное личико девушки все так же покоилось на широкой груди горца, когда Парлан на следующее утро пробудился ото сна. Его рука лежала на ее тонкой талии, а нога Эмил была закинута на его сильную, мускулистую ногу. Эмил показалась Парлану прекрасной, и, хотя ему было жаль нарушать ее покой, он стал гладить рукой ее легкое тело, чувствуя, как потихоньку отзывается на его нежность сонная плоть.
   Он провел пальцем по округлым чашам ее ягодиц, после чего проследил линию бедра. Страсть просыпалась в ней одновременно с ее духовной сущностью. Это было очевидно, как было очевидным и то, что раньше, до Эмил, он не находил для себя радости в радости другого существа, хотя по мере сил старался доставить удовольствие тем женщинам, что были с ним. Его опьяняла уже одна возможность увидеть, как Эмил просыпается и раскрывается для него, словно цветок.
   — О, Парлан, — произнесла она едва слышно, когда он перевернул ее на бок и его рука проскользнула меж ее бедер.
   — Какое чудесное утреннее пробуждение, — пробормотал он, уткнувшись носом в ее грудь, прежде чем принять в рот набухший от возбуждения сосок.
   — Так сейчас утро?! — воскликнула она с удивлением. — Этим заниматься по утрам нельзя!
   — Разве? — ухмыльнулся он, сдвигая ее ногу к себе на талию и нежно входя в ее теплое влажное лоно. — Но увы — мы уже этим занимаемся!
   Наконец-то она окончательно проснулась и смогла связно выражать свои мысли:
   — Сейчас светло. А этим следует заниматься в темноте.
   — Ах, дорогая, тебе многому еще предстоит научиться, — произнес он тихо, после чего запечатал ей уста поцелуем.
   Пик наслаждения наступил быстро и одновременно у обоих. Продолжая содрогаться от наслаждения, Парлан перекатился на спину, не выпуская Эмил из объятий. Он продолжал обнимать ее и тогда, когда они оба вернулись к действительности.
   — Мне кажется, ты кое о чем позабыл, — неожиданно очень нежно проговорила девушка.
   — Ничего я не забыл, — отозвался Парлан, продолжая ее удерживать, хотя чувствовал, что она мягко пытается от него отстраниться. — Давай полежим так еще, ладно?
   Потершись нежной щечкой об упругие колечки волос у него на груди, она тихим голосом спросила:
   — Ну и как тебе все это?
   Черный Парлан не нашелся, что ей ответить. И не только потому, что вопрос его озадачил. Прежде он никогда и ни с кем не разговаривал о своих чувствах. Более того, он не знал таких слов. Обыкновенно, получив удовольствие, он быстро удалялся от представительницы прекрасного пола, близостью с которой только что наслаждался.
   — Трудно сказать, милочка. То, что это чудесно, — правда, но в этом — всего лишь часть правды. — Она слегка повернулась, и он издал тихий стон наслаждения. — Не делай так больше!
   — Кажется, я догадываюсь, почему мне не следует снова так поступать. — В своих заветных глубинах она ощутила, как его мужественность начинает пробуждаться снова.
   — Бог мой, — проворчал он, поскольку в этот момент в дверь постучали. — Нет, не смей двигаться. — Прижав Эмил к себе, он крикнул:
   — Что там еще?
   — Лахлан Менгус, — последовал ответ Лагана из-за двери. — Он разбил лагерь у стен твоего замка и заявляет, что ему необходимо с тобой поговорить.
   — Отец приехал! — воскликнула Эмил и попыталась выбраться из объятий Парлана, но лишь возбудила тем самым их обоих еще сильнее.
   — Скажи ему, что прежде я хочу позавтракать и, если он еще не успел этого сделать, приглашаю его ко мне присоединиться! — прокричал Парлан.
   — Отпусти меня, — прошипела Эмил, хотя в своем стремлении освободиться из объятий Парлана лицемерила: ей хотелось оставаться там, где она находилась в настоящий момент.
   — Лаган ушел, — простонал в ответ Парлан, переворачиваясь с Эмил в руках таким образом, чтобы она оказалась под ним.
   — Я не могу продолжать заниматься с тобой любовью, когда чувствую, что отец где-то рядом, — прошептала девушка, начиная тем не менее двигаться в ритме, заданном мужчиной.
   — Не беспокойся, если ты будешь слишком громко стонать, я закрою тебе рот подушкой, — проговорил с улыбкой Парлан, после чего поцеловал ее сосок.
   Резкая отповедь, которой Эмил собиралась его наградить, так и не последовала. Она впилась ногтями в его ягодицы, желая слиться с ним воедино. Очень скоро она получила то, чего добивалась, и оба завершили начатое серией четких резких движений, после которых последовала эйфория.
   Когда он наконец встал, чтобы одеться, она скорчила рожицу за его спиной, выражая тем самым неодобрение его виду самодовольного самца, — хотя у него имелись для этого кое-какие основания. Помимо всего прочего, Эмил ни разу не оказала ему сопротивления, а, напротив, неистово стремилась к удовольствию. Сейчас, однако, Эмил волновало Другое: она готовилась предстать пред грозные очи своего отца, и требовалось любой ценой убрать с лица то выражение счастья, которое мигом бы объяснило родителю, чем она только что занималась. Возможно, Эмил предпочла остаться у Парлана по собственной воле, но ей вовсе не хотелось, чтобы об этом догадался отец, — Ну-ка выбирайся из постели, женщина. Тебе предстоит встреча с отцом.
   — Я не могу с ним встречаться, как ты не понимаешь. — Она повернулась к Парлану спиной и зарылась лицом в подушку.
   Сорвав с нее покрывало и отвесив увесистый шлепок по округлым ягодицам, Парлан тем самым побудил ее к действиям.
   — Ты можешь, и тебе предстоит это сделать. Я желаю ему показать, что по крайней мере один из его отпрысков абсолютно здоров и вполне доволен жизнью.
   Укрывшись покрывалами, Эмил уселась на постели и взглянула на него.
   — Ничего-то ты не понимаешь.
   — Я все понимаю. Но ты напрасно беспокоишься. Он ни о чем не догадается. Конечно, этот вопрос его будет волновать, но пока ты не скажешь ему правду сама, он будет сомневаться.
   Его слова все еще звучали в ее голове, хотя он уже удалился, намекнув, что и ей не следует заставлять ждать себя слишком долго. Главное, решила Эмил, не выглядеть виноватой. Такое выражение лица, помимо всего прочего, могло заставить отца предположить, что она потеряла невинность и — того хуже — наслаждалась запретным плодом.
   Взглянув напоследок в зеркало, она решила, что явных изменений в ее внешнем облике нет, хотя в другом, внутреннем мире преобразилось очень и очень многое.
   Спускаясь по узким каменным ступеням в зал, Эмил тряхнула головой, словно отгоняя от себя дурные мысли. Глупо волноваться. Отец так мало обращал на нее внимания, что не заметил бы перемены в ней даже в том случае, если бы письмена, свидетельствовавшие о ее бесчестии, были выжжены у нее на лбу.
   Услышав низкий голос отца, Эмил остановилась у дверей, чтобы украдкой разглядеть его. Он был высок ростом, ее отец, — почти так же высок, как Черный Парлан. Высок и широк в плечах. В светлых волосах кое-где проглядывала седина, но он был строен, словно юноша, несмотря на свои сорок четыре года. Свидетельства возраста и непросто прожитых лет были запечатлены на его лице. Правильные и, пожалуй, красивые черты избороздили глубокие морщины, а в синих глазах застыла сделавшаяся его постоянной спутницей печаль.
   Эмил обожала отца, поэтому боль от разрыва с ним навсегда сохранилась в ее сердце. И не только потому она опасалась встречи с ним, что боялась разоблачения. Худшим из зол была бы вновь проявленная по отношению к ней холодность. Боль всегда бывала меньше, если она держалась от отца подальше. К сожалению, именно этого, самого главного, она не успела объяснить Парлану.
   Парлан, однако, заметил ее и не спускал с нее глаз все то время, пока Эмил наблюдала за отцом. Она напоминала в эти мгновения голодное дитя, наблюдающее за пирующими, но не рассчитывающее получить даже крохи с их стола. И этот образ никак не вязался с тем представлением об Эмил, которое уже сформировалось у него в голове. В жизни часто бывало, что неблагодарный ребенок пренебрегал своими родителями, но редкий родитель поворачивался спиной к собственному чаду, которое его боготворило. На лице Парлана появилась кривая ухмылка — свидетельство того, что в его сердце закралась ревность.
   Потом внимание Черного Парлана переключилось на Лахлана Менгуса. Эмил как раз приблизилась к столу и, повинуясь указующему жесту хозяина замка, присела рядом.
   Когда девушка появилась в зале, в голубых глазах Лахлана на мгновение промелькнула молния, высветившая их, но огонек мгновенно угас, и на лицо вернулось привычное печальное выражение. Мужчина не скрывает любовь к своему ребенку, за исключением тех случаев, когда для этого имеется веская причина. И Парлан собирался до этой причины докопаться.
   — Здравствуй, отец, — прошептала девушка, усаживаясь рядом с Черным Парланом. — Мне очень жаль, что это произошло.
   — Правильно делаешь, что сожалеешь. Мне сказали, что раны Лейта заживают благополучно. Так ли это? — Казалось, отец не обратил ни малейшего внимания на краску, которой покрылись щеки дочери.
   — Да, — коротко произнесла Эмил, проглотив обиду. — О нем хорошо заботятся, и в самое ближайшее время он окончательно поправится.
   Сказав несколько слов, Лахлан будто позабыл о дочери.
   Она попыталась было что-то съесть, старательно делая вид, что это ее мало трогает. Тем не менее мимолетное выражение жалости, проскользнувшее в карих глазах Лагана, утвердило Эмил в мысли, что ее кажущееся спокойствие никого не смогло обмануть. Да и кусок, признаться, в горло ей не лез, так что не прошло и нескольких минут с момента ее появления, как девушка поднялась, чтобы покинуть собравшихся, и жалобно замигала, когда заметила, что всеобщее внимание неожиданно переключилось на нее. Парлан попытался сгладить этот момент, отвесив ей небольшой поклон и отдав распоряжение Лагану проводить пленницу. Даже не взглянув на отца, Эмил торопливо вышла из зала.
   — Ты требуешь слишком большой выкуп, — произнес Лахлан, как только с едой было покончено. — Между тем ты захватил в плен отнюдь не короля, помни об этом.
   — Я захватил в плен твоего наследника и младшую дочь, — напомнил ему Парлан тихо, но твердо.
   — У меня еще есть сыновья. Двое. Так что наш род без наследника не останется. Рори Фергюсон тоже сумеет найти себе другую невесту.
   Парлану до смерти хотелось поговорить об этой женитьбе, но он знал, что время еще не пришло. Они с Лахланом продолжили торг, при этом Парлан оставался спокойным как скала, а Лахлан, наоборот, делал все, чтобы сдержать подступавший к горлу гнев. Хотя Парлан испытывал к Лахлану сочувствие, требований своих он умалять не стал, решив затягивать дело до последней возможности.
   — За такую цену я смогу выкупить только одного из своих детей. На другого же мне придется буквально наскребать по монете в течение нескольких месяцев.
   — Тогда решай, кого из двоих ты оставишь под моей опекой на этот срок. — На случай, если бы Лахлан потребовал освободить Эмил, Парлан готовился изобрести какой-нибудь предлог, чтобы воспрепятствовать этому.
   — По праву старшинства первым ты должен освободить моего сына, наследника рода. Но мне понадобится некоторое время, чтобы собрать требуемую сумму.
   — Ничего страшного. Парню на здешнем приволье будет хорошо.
   — Мне не хотелось бы оставлять у тебя в руках дочь.
   Она еще совсем юная.
   — Здесь ей никто не причинит вреда — ни я, ни мои люди. Хочешь ли ты повидаться с сыном?
   Как и надеялся Парлан, Лахлан не слишком настаивал на освобождении дочери. Менгус вообще оказался в чрезвычайно щекотливой ситуации. Что бы там ни думал Лахлак, выдвигать обвинения против владельца Дахгленна он не решался. Стоило ему обидеть Парлана, как игра приняла бы чрезвычайно рискованный характер, а этого в своем нынешнем положении он допустить не мог. Парлан видел, что сложившиеся обстоятельства угнетали этого человека, вызывая в нем постоянно подавляемые вспышки ярости.
   — У вас имеются платья для девушки? — спросил Лахлан, когда они с хозяином замка встали из-за стола.
   — Нет. Она была схвачена в мужском одеянии. Поначалу мы думали, что это твой сын по имени Шейн, но потом, когда она спускалась по веревке со стены, ветер сорвал с ее головы шапочку и все увидели, что это девушка. Мы обрядили ее во все лучшее, что было в замке. Если хочешь, можешь прислать ей одежду.
   — Все, что находится в ее гардеробе, — приданое, — пробурчал Лахлан. — Ничего прислать не смогу. Эти одежды предназначены для ее свадьбы.
   Когда они вошли в комнату Лейта, Парлан не был удивлен, обнаружив там и Эмил. Он догадался, что девушка кинулась к тому, кто ее любит, чтобы вместе с ним пережить огорчение от холодности отца. Радость, с которой Лахлан поздоровался с сыном, стала очередной порцией соли на ее рану. И это понял даже Парлан, ощутивший сильнейший позыв ударить главу рода Менгусов. Единственное, что остановило руку Парлана, было чувство, что Лахлан умышленно поступает так, и за игрой в сурового отца кроется некая чрезвычайно важная причина.
   Эмил, стараясь остаться незамеченной, при первой же возможности направилась к двери. Это, однако, не укрылось от глаз Лагана, который, словно приклеенный, следовал по пятам за девушкой.
   — Ты скоро вернешься домой, сын, — говорил между тем Лахлан, получивший возможность собственными глазами увидеть, что парень идет на поправку.
   — Сумма выкупа слишком высока, — запротестовал Лейт, задаваясь вопросом, удался или нет план Парлана.
   Кроме того, ему в голову закралась мысль, не совершил ли он с самого начала глупость, доверившись хозяину замка.
   — Что верно, то верно, но я сумел уговорить его немного сбросить цену, — сказал Лахлан и подошел к окну. — Кроме того, я внесу поначалу только часть выкупа.
   — И за кого же? — шепотом спросил Лейт, предугадывая ответ отца, который, как всегда, должен был оказаться оскорбительным для Эмил.
   — За тебя.
   Эмил замерла у самой двери, отказываясь верить в то, что услышала.
   — А меня, стало быть, выкупать не собираются?
   — Не сейчас. Слишком велика сумма, — ответил Лахлан, продолжая стоять к дочери спиной.
   — Когда же? — тихо спросила девушка, глубоко уязвленная решением отца.
   — Не знаю.
   Чувствуя, что еще немного — и у нее из глаз градом польются слезы, Эмил выбежала из комнаты. Не замечая взглядов, которыми провожали ее все, кто встречался на пути, она побежала в стойло. Там бросилась на сено рядом с Элфкингом и зарыдала.
   Отец не обращал на нее внимания в течение долгих лет, но то, что произошло сейчас, было худшим из унижений.
   Оставляя ее в руках похитителей, он подтверждал, что дочь занимала самое ничтожное место в его сердце. Он даже не поинтересовался, как здесь с ней обращаются. Было ясно, что отец ничуть не дорожил Эмил, несмотря на то что она носила его имя.
   — Вот скотина, — пробурчал себе под нос Лаган еще до того, как за девушкой захлопнулась дверь.
   — Помолчи, Лаган. Лучше сходи и разузнай, что с ней. — Парлан пристально взглянул на Лахлана после того, как его приятель вышел. — А знаешь, он ведь отчасти прав.
   — У меня нет средств, чтобы выкупить обоих сразу.
   Наследник рода важнее, чем младшая дочь. — Лахлан смотрел на Парлана тоже не слишком дружелюбно. — Ты ведь не поверишь на слово, что деньги придут, и не отпустишь обоих сразу.
   — Я не сомневаюсь в верности твоего слова, по прежде чем отпущу на волю хотя бы одного из них, хочу ощутить на ладони тяжесть золота.
   — Что ж, так я и думал. Деньги за парня соберут в течение двух недель. Сейчас, правда, я не могу сказать, когда выкуплю девочку. — Лахлан остановился у двери. — Оставляю ее твоим заботам и уверен, что зла ей не причинят.
   — Я уже сказал, что ни я, ни мои люди не станут ей вредить, пока она будет оставаться под моей опекой.
   — Чтоб у него глаза повылазили! — выругался Лейт, едва отец вышел из спальни.
   — Все не так просто, как ты думаешь, — сказал Парлан. — На самом деле он обожает свою дочь.
   Лейт уставился на Парлана в полнейшем недоумении.
   — Как ты только мог подумать такое? Особенно после того, что произошло? Выбор между наследником и младшей дочерью должен был быть в ее пользу — хотя бы потому, что она подвергается наибольшему риску.
   — Я видел его лицо, когда Эмил вошла в зал. Существует нечто, что заставляет его скрывать свою любовь. Причина, похоже, весьма основательная. И я собираюсь выяснить, в чем тут дело. Но ты, Лейт, пока отдыхай, — заключил глава клана Макгуинов и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
 
   Лаган и Малколм сшивались неподалеку от конюшни.
   — Ну, где девочка? — спросил Парлан.
   — Там, в стойле, со своим конем, — откликнулся Малколм. — Мы подумали, что лучше оставить на время ее в покое.
   — Я сам здесь побуду. А вы проследите за тем, чтобы у наших гостей не было недостатка в еде и питье. Они собираются скоро нас покинуть. Кстати, позаботьтесь о том, чтобы нам с девушкой никто не мешал.
   Эмил поняла, кто вошел в конюшню, еще до того как Парлан уселся с нею рядом и сжал ее в объятиях. Ей почему-то не показалось странным, что она искала утешения у Черного Парлана, в сущности, своего тюремщика. Этот человек был теперь ее надежной опорой, единственным существом, на которого она могла положиться.
   Парлан улегся на сено, не выпуская из ладоней рук Эмил.
   Его самого весьма удивляла настоятельная потребность избавить эту маленькую женщину от страданий. Еще больше его удивляло, что ее боль он чувствовал как свою. Он делил с ней ее горе, сам того не желая.
   — Ты едва не подвела меня под монастырь, девочка, — проворчал он, надеясь вызвать ее на разговор и отвлечь от печали.
   — Я изо всех сил старалась сдерживаться. — Она всхлипнула, но попыталась взять себя в руки. — Что делать, это была слабость с моей стороны.
   — Ну, не горюй. У тебя были все основания поплакать.
   Никто не осудит тебя за слезы. Но ответь мне: ты в самом деле боишься остаться под моим кровом?
   — Нет, что ты. Конечно, если ты не станешь повышать на меня голос и рычать, — сказала девушка и, улыбнувшись, положила голову Парлану на грудь.
   Повернувшись так, чтобы иметь возможность видеть ее лицо, Парлан, конечно же, заметил эту робкую, проступившую сквозь слезы улыбку.
   Приходилось признать, что Эмил была первой женщиной в его жизни, которая не только доставила ему удовольствие в постели, но и заставила его думать о ней, сопереживать вместе с нею. Он не понимал, что это значило, почему было именно так, а не иначе, — но потому он и звался Черным Парланом, человеком, обладавшим не только пронзительным темным взглядом, но и темными, никем еще не исследованными безднами в душе.
   — Ты, стало быть, боишься, что я буду на тебя кричать и даже рычать? — проговорил он низким голосом и пощекотал губами ее шею, заставив Эмил улыбнуться.
   Потом, без видимой причины, она вдруг снова стала серьезной.
   — Ты, наверное, думаешь, что для отца честь семьи — пустой звук? И ему абсолютно наплевать на то, что будет со мной? Но, согласись, он же не может знать о том, что случилось между нами…
   Парлану потребовалось усилие, чтобы удержаться от смеха.
   — Ты что, думаешь, я в состоянии разобраться во всей той мешанине, которую ты только что изволила обрушить на мою голову? — Он все-таки рассмеялся, заметив, что девушка нахмурилась, размышляя над его словами.
   Осознав, что она нагородила, Эмил и сама принялась хохотать над тем сумбуром, который царил у нее в голове.
   — По-моему, ему на тебя вовсе не наплевать. По крайней мере он взял с меня слово, что я не причиню тебе вреда.
   Она снова нахмурилась, вдумываясь, после чего покачала головой:
   — С твоей стороны это было проявлением крайнего лицемерия, Парлан Макгуин.
   — Увы. — Парлан широко ухмыльнулся, а Эмил снова начала смеяться. — Но если вдуматься, скажи мне, малышка, я тебя бил?
   — Нет, телесных повреждений не было, что и говорить.
   Но ты забыл о страданиях духа — как-никак я стала твоей наложницей.
   — Ты не наложница. Ты моя любовница. Не хмурься, не хмурься — это не одно и то же. — Он принялся расстегивать сначала ее камзол, а затем рубашку.
   — Я не очень понимаю разницу, но это дела не меняет.
   Скажу тебе вот что: уж если мне суждено делить ложе с мужчиной, я хочу, чтобы рядом был ты, а не Рори.
   Он распахнул на ней рубашку и обнаружил, что ее соски уже набухли от возбуждения и взывали к ласкам.
   — Ты никогда не будешь принадлежать ему.
   — Но я должна стать его женой. Ой! — Эмил с шумом втянула в себя воздух, когда его губы жадно впились в одну из ее грудей. — Что ты делаешь? Не можем же мы заниматься этим здесь?
   — Ты всегда говоришь, что мы не можем того или этого, а я хочу тебя убедить в том, что ты не права. — Парлан приподнял ее голову, чтобы вглядеться как следует в ее глаза. — Ты никогда не станешь женой Рори.
   — Как, интересно знать, ты собираешься воспрепятствовать этому?
   — Мое дело. А теперь помолчи: я должен показать тебе, что мы можем, хотя ты и утверждаешь обратное.

Глава 7

   — Не могу поверить! — сказала Джиорсал, глядя на отца. — Как ты мог решиться на такое?
   — Сумма выкупа слишком велика, и я не в состоянии выплатить деньги целиком. По крайней мере сейчас. Так что, хочешь не хочешь, пришлось выбирать. Наследник будет первым по праву старшинства.
   — А ты подумал, что может случиться, если ты оставишь девочку в руках этого человека? Ты ведь отлично знаешь, что может произойти! Он может овладеть ею — если и не силой, то с помощью ласковых слов, которые всегда имеются в арсенале соблазнителя.
   — Да, знаю, — проворчал Лахлан. Прошедшие несколько дней он очень переживал и волновался, поэтому был не в силах выслушивать чьи-либо возражения. — Я понимаю, он может затащить ее к себе в постель. Эмил — девушка красивая, и многие мужчины были бы рады ее заполучить. Более того, может случиться, что она от него забеременеет. Интересно, как отнесется к этому Рори? Но, увы, ничего со всем этим поделать я не могу, Джиорсал.
   Ничегошеньки. Так что давай положимся на Пресвятую Деву.
   А теперь оставь меня, — произнес он в заключение и уставился невидящим взором прямо перед собой. — Ничего изменить нельзя, но, может, так оно и к лучшему.
   Джиорсал ушла от отца в слезах и гневе. Решение Лахлана выкупить в первую очередь наследника было несправедливым. Джиорсал даже собралась пожаловаться на отца мужу, хотя и понимала, что от этого будет мало проку. Как только она наконец нашла мужа, ее внимание отвлек Черный Парлан, неожиданно появившийся в лагере Менгусов.
   Главу клана Макгуинов сопровождали четверо мужчин, столь же высоких ростом и темноволосых, как и он сам. Все они, однако, сильно проигрывали в сравнении со своим господином и походили лишь на бледное его отражение. Джиорсал на мгновение решила, что такой великан может сокрушить Эмил, как хрупкий цветок, и даже не заметить этого. Когда же он остановил на ней свои черные, как обсидиан, глаза, она невольно содрогнулась, но уже не из-за страха за сестру: даже она, замужняя женщина, только недавно познавшая радость близости с мужчиной, почувствовала исходивший от него сильнейший зов плоти. Она поняла, что, если этот самец по-настоящему захочет привлечь к себе внимание младшей сестры, той при всем ее упрямстве не устоять.
   Узнав Иена Макверна, с которым ему довелось однажды встретиться при дворе, Парлан приветствовал того со всей сердечностью. Он перехватил взгляд голубых глаз, которым наградила его супруга Макверна, и пришел к выводу, что это отнюдь не взгляд дамы, склонной к флирту. Затащив в постель Эмил, Черный Парлан неожиданно для себя пришел к выводу, что все прочие женщины его не интересуют.
   Поэтому он даже обрадовался, когда ему представили эту даму как сестру Эмил. Было ясно, что ее интерес к нему имел под собой совсем иную подоплеку.
   Лахлан явился лишь в последний момент — когда с представлениями было покончено, и сразу же обратился к Парлану с вопросом:
   — Что тебе надо?
   — Я пришел, чтобы пригласить тебя и твое семейство отобедать у меня сегодня вечером, — весьма любезно ответил глава Макгуинов, пропустив мимо ушей явную невежливость Лахлана.
   — Эмил будет за столом? — осведомилась Джиорсал, решив, что бархатный голос Парлана ничуть не менее опасен для женщины, нежели его интересная внешность.
   — Да. Эмил в общем-то вполне свободна в своих передвижениях по замку. Итак, вы принимаете мое приглашение — или нет?
   — Да, мы придем, — сказал Лахлан и отвесил Парлану короткий поклон, означавший, что аудиенция окончена, после чего направился к своей палатке.
   — Он слишком опечален свалившимися на него напастями, — заметил Иен словно бы в извинение за грубость Менгуса, — поэтому не стоит на него обижаться.
   — Я не в обиде, — произнес Парлан, но, подумав о слезах Эмил, закаменел лицом. — По крайней мере за то, чему я виновник. Остальных же его обид я не знаю.
   — Интересно, что он этим хотел сказать? — спросила Джиорсал у мужа после того, как Макгуин отбыл восвояси.