Страница:
– А во-вторых?
– Работа на АНБ предполагает постоянную осторожность и осознание риска. В случае провала неприятель постарается выудить из тебя мельчайшие подробности касательно твоей связи с организацией. Порой даже описание обычного кабинета может позволить враждебно настроенному государству сделать выводы о нашем образе действий или мыслей. По этой причине, поскольку мы все являемся потенциальными жертвами, всех сотрудников обучают навыку зашифровывать просьбу о помощи в самых невинных фразах. Возможность обронить подобную фразу в обыденном телефонном разговоре может спасти тебе жизнь.
Я с удивлением посмотрела на полковника:
– И Мартин тоже умеет это делать?
Аллен кивнул:
– Вы не заметили ничего странного на записи? Ничто не привлекло вашего внимания, например последняя фраза?
В эту минуту американец включил изображение на планшете, где изможденный Мартин опять произносил последние слова на своем более чем приемлемом испанском. Его светлые глаза снова блеснули с маленького сенсорного экрана.
«…И знай, что, даже если тебя будут преследовать, чтобы отнять то, что принадлежит нам обоим, дорога к нашей новой встрече тебе всегда будет указана в виденьях».
Моя душа исполнилась самых тягостных предчувствий.
– Я скажу вам, Хулия, то, что думаю. Полагаю, ключ находится в последних трех словах – «указана в виденьях». Вам это о чем-то говорит? Вы не помните, возможно, ваш муж произносил их прежде – в какой-то особый момент или в каком-то особом месте, которые могут указывать на то, где он спрятал камень?
– Вы всерьез спрашиваете? – вымолвила я.
– Конечно. Структура этой фразы подчеркивает последнее указание. По-видимому, он говорит, что, если вы хотите встретиться с ним снова, есть путь, направление, которое откроется вам в видениях.
– Возможно, он имеет в виду мой дар.
– Это слишком просто.
– А если это игра слов? Мартин очень этим увлекался.
– Возможно. Хотите бумагу и карандаш, чтобы попробовать подобрать буквы? – Он сунул руку в черный портфель и достал стопку листков и маркер.
Прежде чем я успела взять их, зажегся свет и все электроприборы в кафе вернулись к жизни. Загорелись лампочки на автомате с сигаретами у входа. Зарычала кофемолка. Даже холодильники забормотали, вздохнув с облегчением. Но надежда оказалась ложной. Через секунду мираж растаял, как пугливое привидение, и кафе вновь погрузилось во мрак.
22
23
24
25
– Работа на АНБ предполагает постоянную осторожность и осознание риска. В случае провала неприятель постарается выудить из тебя мельчайшие подробности касательно твоей связи с организацией. Порой даже описание обычного кабинета может позволить враждебно настроенному государству сделать выводы о нашем образе действий или мыслей. По этой причине, поскольку мы все являемся потенциальными жертвами, всех сотрудников обучают навыку зашифровывать просьбу о помощи в самых невинных фразах. Возможность обронить подобную фразу в обыденном телефонном разговоре может спасти тебе жизнь.
Я с удивлением посмотрела на полковника:
– И Мартин тоже умеет это делать?
Аллен кивнул:
– Вы не заметили ничего странного на записи? Ничто не привлекло вашего внимания, например последняя фраза?
В эту минуту американец включил изображение на планшете, где изможденный Мартин опять произносил последние слова на своем более чем приемлемом испанском. Его светлые глаза снова блеснули с маленького сенсорного экрана.
«…И знай, что, даже если тебя будут преследовать, чтобы отнять то, что принадлежит нам обоим, дорога к нашей новой встрече тебе всегда будет указана в виденьях».
Моя душа исполнилась самых тягостных предчувствий.
– Я скажу вам, Хулия, то, что думаю. Полагаю, ключ находится в последних трех словах – «указана в виденьях». Вам это о чем-то говорит? Вы не помните, возможно, ваш муж произносил их прежде – в какой-то особый момент или в каком-то особом месте, которые могут указывать на то, где он спрятал камень?
– Вы всерьез спрашиваете? – вымолвила я.
– Конечно. Структура этой фразы подчеркивает последнее указание. По-видимому, он говорит, что, если вы хотите встретиться с ним снова, есть путь, направление, которое откроется вам в видениях.
– Возможно, он имеет в виду мой дар.
– Это слишком просто.
– А если это игра слов? Мартин очень этим увлекался.
– Возможно. Хотите бумагу и карандаш, чтобы попробовать подобрать буквы? – Он сунул руку в черный портфель и достал стопку листков и маркер.
Прежде чем я успела взять их, зажегся свет и все электроприборы в кафе вернулись к жизни. Загорелись лампочки на автомате с сигаретами у входа. Зарычала кофемолка. Даже холодильники забормотали, вздохнув с облегчением. Но надежда оказалась ложной. Через секунду мираж растаял, как пугливое привидение, и кафе вновь погрузилось во мрак.
22
Что-то происходило со светящимся облаком, парящим над троицей чужестранцев. Младший из них зачарованно смотрел вверх, пораженный изменениями, начавшимися в небе после того, как шейх приказал открыть нейлоновую сумку, которую они по очереди несли за спиной, и подставить ее содержимое под сочащуюся с неба влагу. «Надо активировать „ларец“», – коротко приказал он.
Почти тотчас же это нечто, парившее в небесах Сантьяго над старым городом, на глазах начало уплотняться, растягиваться и конвульсивно сокращаться, словно внутри его какое-то живое существо билось, пытаясь освободиться из долгого заточения. Некий организм, реагировавший на содержимое нейлоновой сумки. Действительно, когда юноша увидел, что огни площади Платериас опять погасли, он ни на секунду не усомнился, что это дело рук «монстра». Он знал, что облако для своего существования нуждалось во всем возможном количестве энергии. Включая и его собственную, если понадобится.
– Вы готовы? – спросил шейх, далекий от подобных страхов.
Юноша, который отзывался на имя Ваасфи и происходил из одной из наиболее старинных и знатных семей Армении, согласно кивнул. Его напарник, профессиональный солдат, закаленный в тысяче боев со времени падения советского строя в родной стране, тоже наклонил голову.
Шейх приступил к особому ритуалу. Не сдвигая сумку с места, он простер над ней руки и приблизил лицо.
В тот же миг он ощутил струящийся изнутри легкий аромат и дуновение ветра, которые всегда предшествовали его попыткам вступить в контакт с сокровенной сущностью столь бережно хранимого им предмета. Он надеялся, что теперь, когда его реликвия находится так близко от Хулии Альварес, ему удастся завершить древний цикл. Что «Амрак» – так он называл свое сокровище – сможет показать все, на что он способен.
Не дожидаясь указаний, его спутники встали по обе стороны от него на равном расстоянии и с закрытым ртом начали издавать через нос непрерывный монотонный звук. Мммммммммммм. Шейх обучил их использовать вибрирующее гудение грудной клетки для того, чтобы разбудить «Амрак». Идея была не столь уж странной, как могло показаться. Практически она имела солидное научное обоснование. «Амрак» был сделан из минерала, чья атомная решетка образовывалась геометрически четкими шестиугольными структурами. При контакте со звуком, имеющим соответствующую длину волны, возникало явление резонанса и происходили изменения на атомном уровне. Примерно подобное можно наблюдать, когда тенор берет высокую ноту перед стоящим хрустальным бокалом: энергия его голоса вторгается в геометрию стекла и разрушает его изнутри.
Загадочная реликвия, хранившаяся в сумке, до таких крайностей не доходила. Однако через мгновение она начала отвечать мягким жужжанием. Вначале оно было еле различимо, но вскоре звук окреп и завибрировал, наполнив всех присутствующих уверенностью, что все идет как должно.
Обнадеженный этим знаком, шейх не двигался и не сводил глаз с сумки. Затем он счел, что настал нужный момент, и обратился к реликвии с заклинанием из недоступных пониманию фраз. Впадая в экстаз, он почти зримо ощутил возникшие вокруг святыни кольца дыма. Уже скоро ему суждено почувствовать ее власть – невидимую беспощадную силу, готовую стереть с лица земли каждого, кто не защищен одеждой из просвинцованной ткани, как он сам и его люди.
Никто из его спутников не понимал толком, что происходит, но странная дрожь пробежала по телу. Нельзя сказать, что это ощущение было неприятным или болезненным. Оно напоминало безобидный разряд статического электричества.
Zacar od zamran; odo cicle qaa…
Странные слова шейха заставили их сосредоточиться. Они должны повторять их. Таков был приказ.
…Zorge lap sirdo noco Mad…
Новая волна дрожи. Эти слова прозвучали не на армянском. Это был какой-то иной язык, таинственный и загадочный.
– Zorge nap sidun…
Ни один из невольных свидетелей не смог бы понять, что делают трое одетых в черное мужчин под дождем, стоя вокруг брошенной на землю сумки. А если бы и смог, все равно никогда не поверил, что перед ним разворачивается древнейший ритуал вызова Высшего Существа, Центра Мироздания и результаты этого заклинания превзойдут все мыслимые пределы воображения и веры. Повторяющиеся вновь и вновь слова, часть старинного заговора, хитроумно переплетались, образуя недоступные смыслы на забытом языке, на котором чужестранцы молили о заступничестве «Амрак». Предмет, находившийся у их ног.
– Hoath Iada.
В три тридцать пять ночи старый город в третий раз ослеп. Облако поднялось над крышами домов и начало потихоньку смещаться к сердцу площади, в сторону собора.
Узрев ответ на свои мольбы, шейх был потрясен. «Мощь Бога». «Всепожирающее пламя». «Слава Яхве». Вот имена для обозначения этой силы – энергии, которую лишь избранным удавалось извлечь из древней реликвии, служившей им сейчас оружием. В действительности, лидеру этой группы был известен лишь один человек, способный активировать «ларец». Блестящий научный ум, поведавший ему о том, как мудрая комбинация электромагнитной энергии природного происхождения – берущая начало в движении горных пластов, в подземных потоках, атмосферных явлениях и даже бурях на Солнце – сможет сосредоточить эту сверхъестественную мощь в «Амраке», превратив его в неиссякаемый источник силы. Или же в невероятной интенсивности сигнал. Он называл эту энергию геоплазменной. И это был тот самый человек, ради спасения которого шейх был готов совершать поступки, подобные этому.
Его звали Мартин Фабер.
Почти тотчас же это нечто, парившее в небесах Сантьяго над старым городом, на глазах начало уплотняться, растягиваться и конвульсивно сокращаться, словно внутри его какое-то живое существо билось, пытаясь освободиться из долгого заточения. Некий организм, реагировавший на содержимое нейлоновой сумки. Действительно, когда юноша увидел, что огни площади Платериас опять погасли, он ни на секунду не усомнился, что это дело рук «монстра». Он знал, что облако для своего существования нуждалось во всем возможном количестве энергии. Включая и его собственную, если понадобится.
– Вы готовы? – спросил шейх, далекий от подобных страхов.
Юноша, который отзывался на имя Ваасфи и происходил из одной из наиболее старинных и знатных семей Армении, согласно кивнул. Его напарник, профессиональный солдат, закаленный в тысяче боев со времени падения советского строя в родной стране, тоже наклонил голову.
Шейх приступил к особому ритуалу. Не сдвигая сумку с места, он простер над ней руки и приблизил лицо.
В тот же миг он ощутил струящийся изнутри легкий аромат и дуновение ветра, которые всегда предшествовали его попыткам вступить в контакт с сокровенной сущностью столь бережно хранимого им предмета. Он надеялся, что теперь, когда его реликвия находится так близко от Хулии Альварес, ему удастся завершить древний цикл. Что «Амрак» – так он называл свое сокровище – сможет показать все, на что он способен.
Не дожидаясь указаний, его спутники встали по обе стороны от него на равном расстоянии и с закрытым ртом начали издавать через нос непрерывный монотонный звук. Мммммммммммм. Шейх обучил их использовать вибрирующее гудение грудной клетки для того, чтобы разбудить «Амрак». Идея была не столь уж странной, как могло показаться. Практически она имела солидное научное обоснование. «Амрак» был сделан из минерала, чья атомная решетка образовывалась геометрически четкими шестиугольными структурами. При контакте со звуком, имеющим соответствующую длину волны, возникало явление резонанса и происходили изменения на атомном уровне. Примерно подобное можно наблюдать, когда тенор берет высокую ноту перед стоящим хрустальным бокалом: энергия его голоса вторгается в геометрию стекла и разрушает его изнутри.
Загадочная реликвия, хранившаяся в сумке, до таких крайностей не доходила. Однако через мгновение она начала отвечать мягким жужжанием. Вначале оно было еле различимо, но вскоре звук окреп и завибрировал, наполнив всех присутствующих уверенностью, что все идет как должно.
Обнадеженный этим знаком, шейх не двигался и не сводил глаз с сумки. Затем он счел, что настал нужный момент, и обратился к реликвии с заклинанием из недоступных пониманию фраз. Впадая в экстаз, он почти зримо ощутил возникшие вокруг святыни кольца дыма. Уже скоро ему суждено почувствовать ее власть – невидимую беспощадную силу, готовую стереть с лица земли каждого, кто не защищен одеждой из просвинцованной ткани, как он сам и его люди.
Никто из его спутников не понимал толком, что происходит, но странная дрожь пробежала по телу. Нельзя сказать, что это ощущение было неприятным или болезненным. Оно напоминало безобидный разряд статического электричества.
Zacar od zamran; odo cicle qaa…
Странные слова шейха заставили их сосредоточиться. Они должны повторять их. Таков был приказ.
…Zorge lap sirdo noco Mad…
Новая волна дрожи. Эти слова прозвучали не на армянском. Это был какой-то иной язык, таинственный и загадочный.
– Zorge nap sidun…
Ни один из невольных свидетелей не смог бы понять, что делают трое одетых в черное мужчин под дождем, стоя вокруг брошенной на землю сумки. А если бы и смог, все равно никогда не поверил, что перед ним разворачивается древнейший ритуал вызова Высшего Существа, Центра Мироздания и результаты этого заклинания превзойдут все мыслимые пределы воображения и веры. Повторяющиеся вновь и вновь слова, часть старинного заговора, хитроумно переплетались, образуя недоступные смыслы на забытом языке, на котором чужестранцы молили о заступничестве «Амрак». Предмет, находившийся у их ног.
– Hoath Iada.
В три тридцать пять ночи старый город в третий раз ослеп. Облако поднялось над крышами домов и начало потихоньку смещаться к сердцу площади, в сторону собора.
Узрев ответ на свои мольбы, шейх был потрясен. «Мощь Бога». «Всепожирающее пламя». «Слава Яхве». Вот имена для обозначения этой силы – энергии, которую лишь избранным удавалось извлечь из древней реликвии, служившей им сейчас оружием. В действительности, лидеру этой группы был известен лишь один человек, способный активировать «ларец». Блестящий научный ум, поведавший ему о том, как мудрая комбинация электромагнитной энергии природного происхождения – берущая начало в движении горных пластов, в подземных потоках, атмосферных явлениях и даже бурях на Солнце – сможет сосредоточить эту сверхъестественную мощь в «Амраке», превратив его в неиссякаемый источник силы. Или же в невероятной интенсивности сигнал. Он называл эту энергию геоплазменной. И это был тот самый человек, ради спасения которого шейх был готов совершать поступки, подобные этому.
Его звали Мартин Фабер.
23
Когда погас свет, мне стало дурно. Чувство неизбывной тоски, зародившись где-то в желудке, поднялось к горлу и наполнило мой рот горькой слюной. Я никак не могла сосредоточиться на догадке полковника Аллена, что ключ скрыт в словах «указана в виденьях», мне пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть в обморок. Я неотрывно смотрела на американца и в последней вспышке света, озарившей экран компьютера, успела заметить, что и ему не по себе. Его лицо сморщилось, отчего шрам на лбу стал выглядеть еще безобразнее, а тело раскачивалось на стуле, словно агент вот-вот потеряет сознание. Что меня по-настоящему напугало, так это тень паники в его светлых глазах. Мимолетный страх, но я вдруг с уверенностью поняла, что полковник, прибывший с целью защитить меня бог знает от кого, узнал испытываемые нами симптомы и ужаснулся.
Я не смогла спросить почему.
Мне не хватило времени.
Силы покинули меня до того, как я успела выяснить, что с нами происходит.
Стало невозможно дышать. Грудь не повиновалась приказу глотать воздух. Все мышцы внезапно ослабли, и внешний мир перестал для меня существовать. Боже мой! Что это? Что случилось?
В довершение абсурда я почувствовала какую-то далекую боль. Безошибочно узнаваемое ощущение от горячего кофе, льющегося на мою одежду. Но даже и тогда мне не удалось шевельнуться. Не удалось ни перевести взгляд, ни послать запоздалый нервный импульс рукам, чтобы они не позволили мне упасть на пол. Не было ни малейшей возможности. Вот и все. К счастью, удар при падении на дубовый паркет кафе «Кинтана» также не причинил мне боли.
В самом конце, за тысячную долю секунды до того, как окружающий мир померк, меня озарило понимание. Жуткое, но тем не менее показавшееся мне избавлением.
Я была мертва. Сейчас уже наверняка.
Для меня все закончилось.
Я не смогла спросить почему.
Мне не хватило времени.
Силы покинули меня до того, как я успела выяснить, что с нами происходит.
Стало невозможно дышать. Грудь не повиновалась приказу глотать воздух. Все мышцы внезапно ослабли, и внешний мир перестал для меня существовать. Боже мой! Что это? Что случилось?
В довершение абсурда я почувствовала какую-то далекую боль. Безошибочно узнаваемое ощущение от горячего кофе, льющегося на мою одежду. Но даже и тогда мне не удалось шевельнуться. Не удалось ни перевести взгляд, ни послать запоздалый нервный импульс рукам, чтобы они не позволили мне упасть на пол. Не было ни малейшей возможности. Вот и все. К счастью, удар при падении на дубовый паркет кафе «Кинтана» также не причинил мне боли.
В самом конце, за тысячную долю секунды до того, как окружающий мир померк, меня озарило понимание. Жуткое, но тем не менее показавшееся мне избавлением.
Я была мертва. Сейчас уже наверняка.
Для меня все закончилось.
24
Окна комнатки отца Бенигно Форнеса выходили прямо на северный фасад собора. Она располагалась на балконе семинарии Сан-Мартин Пинарио. Оттуда открывался вид на сады дворца епископа Хельмиреса и площадь Непорочной Девы. Из-за своей балюстрады настоятель мог присматривать за храмом и первым узнавать о происшествиях в нем. Быть может, именно этот уникальный вид на собор и не позволил священнику сомкнуть глаза после перестрелки. Смут ные страхи одолевали его больше, чем когда-либо. Несмотря на царивший снаружи холод, он оставил окно открытым и не отключил мобильный телефон. Если чему-то суждено вновь смутить вековой покой храма, он хотел узнать об этом раньше других.
Старика одолевали дурные предчувствия. Он вырос у этих стен и прекрасно знал, когда грозила опасность. Каким-то неизъяснимым образом чувствовал ее всей кожей. Поэтому, когда под утро цепь незначительных событий нарушила его чуткий сон, он не слишком удивился.
Вначале два раза подряд падало напряжение электросети, что заставило его вылезти из постели. Встав, настоятель убедился, что яркий свет уличных фонарей потух, затем вернулся и снова исчез, и все это на протяжении считаных секунд. Снедаемый беспокойством, старик семидесяти одного года от роду, человек острого как бритва ума и лишенный розовых иллюзий, как и все представители его поколения, решил собираться в путь. Он всемерно соблюдал осторожность. Не производил ни малейшего шума. Ему не удавалось выкинуть из головы ложную пожарную тревогу в соборе, поэтому он оделся, взял пальто и фонарь и на цыпочках прокрался мимо дверей комнат, где спали каноники. Пройдя к храму по узкому переулку, пересекавшему улицу Асабачерия, он вознес молитву, чтобы старая проводка выдержала эти перепады напряжения.
«Господи, хоть бы я ошибался, – шептал он. – Хоть бы я ошибался».
У дверей собора Форнес набрал шестизначный код на электронной панели и отключил сигнализацию. Затем осенил себя крестным знамением, обмакнув костлявые пальцы в чашу со святой водой по левую руку от него и на ощупь отправился по первому проходу, сам точно не понимая, что именно ищет.
На первый взгляд все было спокойно.
Не осталось и следа от оранжевого свечения, так напугавшего окрестных жителей. Даже в темноте это место внушало благоговение. Мерцание последних догорающих поминальных свечей выхватывало из мрака отдельные святыни – то баптистерий, то капеллу Санта-Мария-де-Кортисела. При виде их душа настоятеля сжалась в тревожном предчувствии. В памяти старика Форнеса еще свежи были те годы, когда это святилище, площадью восемь тысяч квадратных метров, было открыто для верующих круглыми сутками. Да, конечно, это была совсем другая эпоха. Времена, когда паломники со всех концов христианского мира приходили сюда ради бдения у реликвий «Сына Грома», помня о том, что Сантьяго, апостол Иаков, был учеником, возглавившим после святого Петра христианскую церковь и присутствовавшим при его преображении и вознесении на небеса. К несчастью, новое время покончило с этой традицией. А эпизоды, подобные сегодняшней стрельбе, вряд ли будут способствовать исправлению ситуации.
Немного успокоившись, настоятель направил луч своего фонаря на врата Платериас, а затем вглубь главного нефа. Облако дыма, замеченное ранее, не оставило никаких следов копоти на стенах церкви.
– А если это было небесное знамение?
Вопрос, который настоятель задал своему архиепископу, предварительно собрав всю информацию о происшедшем событии у безбожника Фигейраса, выражал не просто сомнение. Он заключал в себе намек. Предупреждение. Но облеченное высшими полномочиями лицо – предстоятель Католической церкви в Сантьяго вновь разочаровал его. Этот молодой теолог, всего год назад прибывший в епископат, не был способен понять беспокойство старого священника. Как Форнес и опасался, архиепископа значительно больше заинтересовала стрельба, нежели ложный пожар. Настоятель в глубине души знал, что этого и следовало ожидать. Монсеньор Хуан Мартос был одним из пастырей новой формации, который без сутаны и кольца мог бы сойти за исполнительного директора любой крупной корпорации. Человек среднего возраста, с безликой внешностью, безупречный, холодный, более озабоченный, к вящему сожалению настоятеля, мирской суетой, нежели воспарением человеческого духа.
– Знамение, говорите? – переспросил архиепископ удивленно. – Что, собственно, вы конкретно имеете в виду, отец Бенигно?
– Вспомните, что этот храм был основан в девятом веке, когда отшельнику Пелайо явились волшебные огни, исходящие от некоего священного предмета неподалеку. Предание гласит, что именно он известил об этом своего пастыря, епископа Теодомира, и тот поспешил к этому месту и обнаружил одно из величайших сокровищ христианской веры.
– Ковчег с мощами апостола Иакова, – уточнил без особого энтузиазма его преосвященство Хуан Мартос.
– Именно так, ваше преосвященство. Подумайте, ведь порой подобный свет может явиться знаком божественного присутствия. Сигналом к тому, чтобы мы, люди, воспрянули ото сна.
Монсеньор Мартос без всякой охоты обдумал услышанное. Архиепископ был слишком молод, слишком далек от Сантьяго и его тысячелетней истории, чтобы воспринять то, что пытался донести до него настоятель. Тогда Форнесу стало окончательно ясно, что архиепископ и понятия не имеет о тайной роли собора Сантьяго. Он не был человеком «традиции». В противном случае он не приказал бы закрыть храм и никого не пускать туда до окончания полицейского расследования.
Возможно, поэтому, ревностно относясь к своим обязанностям хранителя секретов храма и в некотором смысле нарушая инструкции своего начальства, настоятель решил собственными глазами оценить обстановку. В конце концов это был дом Господень, который ему поручено охранять Божественным Провидением. Ничто и никто не может ему в этом препятствовать. Даже его собственный архиепископ.
В храме царил покой.
Мрак сгущался более всего там, где находился Портик Славы, так что Форнес решил начать свой обход именно оттуда. Значительная часть фасада была скрыта под строительными лесами и защитной пластиковой пленкой, а у подножия теснились столики с компьютерами и химическими реактивами. Но казалось, святыня оставалась нетронутой, пребывая в том самом виде, в каком, уходя, ее оставила Хулия Альварес, подопечная настоятеля.
Хулия была необычной девушкой. Священник это понял с первого взгляда. Не только благодаря своему послужному списку – надо отметить, блистательному, – но и по своему решительному характеру и открытому уму, которые она демонстрировала на совещаниях с руководителями реставрационных работ. Сама того не зная, связывая причины недавних разрушений стен и скульптур с некими теллурическими влияниями, а также с невидимыми подземными силами, она невольно вплотную приближалась к тайне Компостелы, которую ему, отцу Форнесу, доверено было охранять.
Когда луч фонаря выхватил из темноты портика белое пятно средника, священник отвлекся от невеселых дум. Он должен продолжить свой обход. Мало кому было известно, что именно здесь скрывалась главная суть собора Компостелы. Речь шла об исторической колонне, резьба которой изображала человеческие существа, карабкающиеся вверх по генеалогическому древу Иисуса. У подножия колонны, откуда они начинали свое восхождение, можно было увидеть загадочного бородатого человека, который удерживал двух львов, положив им руки на шею. Как вьющееся растение, колонна тянулась вверх, напоминая спираль ДНК avant-la-lettre[10], к апостолу Иакову и дальше вверх, до фигуры воскресшего Христа.
Все оставалось на своих местах. Слава богу, выстрелы не нанесли ущерба этому чуду света.
Немного успокоившись, настоятель преодолел расстояние до поперечного нефа и направился к месту перестрелки. Полиция огородила периметр лентой, но отца Форнеса это не смутило. Он поднырнул под заграждение и начал бродить по рядам между деревянными скамейками. Фонарь безжалостно осветил следы погрома. Подлокотники пострадали от пуль, усеяв пол множеством щепок. Некоторые из них были пронумерованы, цифры стояли также на еще не убранных гильзах, а на скамейках оставалось лежать оборудование для сбора отпечатков пальцев и других улик – планировалось завершить эту работу на следующий день. Настоятель, насколько мог аккуратно, не дотрагиваясь, осмотрел площадку и направился туда, где был сосредоточен его главный интерес.
И тогда он заметил кое-что еще.
Периметр меньшего размера, чем предыдущий, огораживал участок около врат Платериас, прямо под монументом Campus stellae. Это была – отец Форнес знал лучше, чем кто-либо другой, – самая древняя часть собора. Мало кто из высоколобых эрудитов помнил, что именно на этом месте был основан важнейший христианский храм в мире, второй по значимости после базилики Святого Петра в Ватикане, и еще меньше людей было в курсе того, что эти камни явились свидетелями бессчетного множества чудес. Но помимо всего прочего, именно здесь Бернард Старый, magister admirabilis, в 1075 году заложил краеугольный камень всей постройки, руководствуясь указаниями – как гласит легенда – самих ангелов Господних.
Поэтому сердце старого священника, когда он увидел полицейское ограждение в этом месте, вновь лихорадочно заколотилось.
– Ради всего святого!..
Из стены выступала одна из попавших в нее пуль.
От выстрела в каменном блоке образовалась трещина, и поверхность его вспучилась, словно горка муки. Увидев это, Форнес перекрестился. «Надо сообщить реставраторам», – подумал он. Но это было не все. Часть камня выпала, повредив напольные плиты и обнажив странную тень. Она казалась надписью, фрагментом древней фрески. Или, быть может, клеймом каменотеса. Так или иначе, сердце старика Форнеса заныло еще сильнее.
Знак выглядел так:
Настоятель подошел ближе, сгорая от любопытства. Посветил фонарем и погладил иероглиф кончиками пальцев. Он казался совсем свежим. И хотя он был вырезан довольно глубоко, его контур выделялся на древнем граните собора, излучая переливающийся свет с золотыми искрами. Впечатлительному священнику показалось, что он еще горячий.
«Господи Иисусе! – подумал он. – Надо как можно быстрее предупредить монсеньора!»
Старика одолевали дурные предчувствия. Он вырос у этих стен и прекрасно знал, когда грозила опасность. Каким-то неизъяснимым образом чувствовал ее всей кожей. Поэтому, когда под утро цепь незначительных событий нарушила его чуткий сон, он не слишком удивился.
Вначале два раза подряд падало напряжение электросети, что заставило его вылезти из постели. Встав, настоятель убедился, что яркий свет уличных фонарей потух, затем вернулся и снова исчез, и все это на протяжении считаных секунд. Снедаемый беспокойством, старик семидесяти одного года от роду, человек острого как бритва ума и лишенный розовых иллюзий, как и все представители его поколения, решил собираться в путь. Он всемерно соблюдал осторожность. Не производил ни малейшего шума. Ему не удавалось выкинуть из головы ложную пожарную тревогу в соборе, поэтому он оделся, взял пальто и фонарь и на цыпочках прокрался мимо дверей комнат, где спали каноники. Пройдя к храму по узкому переулку, пересекавшему улицу Асабачерия, он вознес молитву, чтобы старая проводка выдержала эти перепады напряжения.
«Господи, хоть бы я ошибался, – шептал он. – Хоть бы я ошибался».
У дверей собора Форнес набрал шестизначный код на электронной панели и отключил сигнализацию. Затем осенил себя крестным знамением, обмакнув костлявые пальцы в чашу со святой водой по левую руку от него и на ощупь отправился по первому проходу, сам точно не понимая, что именно ищет.
На первый взгляд все было спокойно.
Не осталось и следа от оранжевого свечения, так напугавшего окрестных жителей. Даже в темноте это место внушало благоговение. Мерцание последних догорающих поминальных свечей выхватывало из мрака отдельные святыни – то баптистерий, то капеллу Санта-Мария-де-Кортисела. При виде их душа настоятеля сжалась в тревожном предчувствии. В памяти старика Форнеса еще свежи были те годы, когда это святилище, площадью восемь тысяч квадратных метров, было открыто для верующих круглыми сутками. Да, конечно, это была совсем другая эпоха. Времена, когда паломники со всех концов христианского мира приходили сюда ради бдения у реликвий «Сына Грома», помня о том, что Сантьяго, апостол Иаков, был учеником, возглавившим после святого Петра христианскую церковь и присутствовавшим при его преображении и вознесении на небеса. К несчастью, новое время покончило с этой традицией. А эпизоды, подобные сегодняшней стрельбе, вряд ли будут способствовать исправлению ситуации.
Немного успокоившись, настоятель направил луч своего фонаря на врата Платериас, а затем вглубь главного нефа. Облако дыма, замеченное ранее, не оставило никаких следов копоти на стенах церкви.
– А если это было небесное знамение?
Вопрос, который настоятель задал своему архиепископу, предварительно собрав всю информацию о происшедшем событии у безбожника Фигейраса, выражал не просто сомнение. Он заключал в себе намек. Предупреждение. Но облеченное высшими полномочиями лицо – предстоятель Католической церкви в Сантьяго вновь разочаровал его. Этот молодой теолог, всего год назад прибывший в епископат, не был способен понять беспокойство старого священника. Как Форнес и опасался, архиепископа значительно больше заинтересовала стрельба, нежели ложный пожар. Настоятель в глубине души знал, что этого и следовало ожидать. Монсеньор Хуан Мартос был одним из пастырей новой формации, который без сутаны и кольца мог бы сойти за исполнительного директора любой крупной корпорации. Человек среднего возраста, с безликой внешностью, безупречный, холодный, более озабоченный, к вящему сожалению настоятеля, мирской суетой, нежели воспарением человеческого духа.
– Знамение, говорите? – переспросил архиепископ удивленно. – Что, собственно, вы конкретно имеете в виду, отец Бенигно?
– Вспомните, что этот храм был основан в девятом веке, когда отшельнику Пелайо явились волшебные огни, исходящие от некоего священного предмета неподалеку. Предание гласит, что именно он известил об этом своего пастыря, епископа Теодомира, и тот поспешил к этому месту и обнаружил одно из величайших сокровищ христианской веры.
– Ковчег с мощами апостола Иакова, – уточнил без особого энтузиазма его преосвященство Хуан Мартос.
– Именно так, ваше преосвященство. Подумайте, ведь порой подобный свет может явиться знаком божественного присутствия. Сигналом к тому, чтобы мы, люди, воспрянули ото сна.
Монсеньор Мартос без всякой охоты обдумал услышанное. Архиепископ был слишком молод, слишком далек от Сантьяго и его тысячелетней истории, чтобы воспринять то, что пытался донести до него настоятель. Тогда Форнесу стало окончательно ясно, что архиепископ и понятия не имеет о тайной роли собора Сантьяго. Он не был человеком «традиции». В противном случае он не приказал бы закрыть храм и никого не пускать туда до окончания полицейского расследования.
Возможно, поэтому, ревностно относясь к своим обязанностям хранителя секретов храма и в некотором смысле нарушая инструкции своего начальства, настоятель решил собственными глазами оценить обстановку. В конце концов это был дом Господень, который ему поручено охранять Божественным Провидением. Ничто и никто не может ему в этом препятствовать. Даже его собственный архиепископ.
В храме царил покой.
Мрак сгущался более всего там, где находился Портик Славы, так что Форнес решил начать свой обход именно оттуда. Значительная часть фасада была скрыта под строительными лесами и защитной пластиковой пленкой, а у подножия теснились столики с компьютерами и химическими реактивами. Но казалось, святыня оставалась нетронутой, пребывая в том самом виде, в каком, уходя, ее оставила Хулия Альварес, подопечная настоятеля.
Хулия была необычной девушкой. Священник это понял с первого взгляда. Не только благодаря своему послужному списку – надо отметить, блистательному, – но и по своему решительному характеру и открытому уму, которые она демонстрировала на совещаниях с руководителями реставрационных работ. Сама того не зная, связывая причины недавних разрушений стен и скульптур с некими теллурическими влияниями, а также с невидимыми подземными силами, она невольно вплотную приближалась к тайне Компостелы, которую ему, отцу Форнесу, доверено было охранять.
Когда луч фонаря выхватил из темноты портика белое пятно средника, священник отвлекся от невеселых дум. Он должен продолжить свой обход. Мало кому было известно, что именно здесь скрывалась главная суть собора Компостелы. Речь шла об исторической колонне, резьба которой изображала человеческие существа, карабкающиеся вверх по генеалогическому древу Иисуса. У подножия колонны, откуда они начинали свое восхождение, можно было увидеть загадочного бородатого человека, который удерживал двух львов, положив им руки на шею. Как вьющееся растение, колонна тянулась вверх, напоминая спираль ДНК avant-la-lettre[10], к апостолу Иакову и дальше вверх, до фигуры воскресшего Христа.
Все оставалось на своих местах. Слава богу, выстрелы не нанесли ущерба этому чуду света.
Немного успокоившись, настоятель преодолел расстояние до поперечного нефа и направился к месту перестрелки. Полиция огородила периметр лентой, но отца Форнеса это не смутило. Он поднырнул под заграждение и начал бродить по рядам между деревянными скамейками. Фонарь безжалостно осветил следы погрома. Подлокотники пострадали от пуль, усеяв пол множеством щепок. Некоторые из них были пронумерованы, цифры стояли также на еще не убранных гильзах, а на скамейках оставалось лежать оборудование для сбора отпечатков пальцев и других улик – планировалось завершить эту работу на следующий день. Настоятель, насколько мог аккуратно, не дотрагиваясь, осмотрел площадку и направился туда, где был сосредоточен его главный интерес.
И тогда он заметил кое-что еще.
Периметр меньшего размера, чем предыдущий, огораживал участок около врат Платериас, прямо под монументом Campus stellae. Это была – отец Форнес знал лучше, чем кто-либо другой, – самая древняя часть собора. Мало кто из высоколобых эрудитов помнил, что именно на этом месте был основан важнейший христианский храм в мире, второй по значимости после базилики Святого Петра в Ватикане, и еще меньше людей было в курсе того, что эти камни явились свидетелями бессчетного множества чудес. Но помимо всего прочего, именно здесь Бернард Старый, magister admirabilis, в 1075 году заложил краеугольный камень всей постройки, руководствуясь указаниями – как гласит легенда – самих ангелов Господних.
Поэтому сердце старого священника, когда он увидел полицейское ограждение в этом месте, вновь лихорадочно заколотилось.
– Ради всего святого!..
Из стены выступала одна из попавших в нее пуль.
От выстрела в каменном блоке образовалась трещина, и поверхность его вспучилась, словно горка муки. Увидев это, Форнес перекрестился. «Надо сообщить реставраторам», – подумал он. Но это было не все. Часть камня выпала, повредив напольные плиты и обнажив странную тень. Она казалась надписью, фрагментом древней фрески. Или, быть может, клеймом каменотеса. Так или иначе, сердце старика Форнеса заныло еще сильнее.
Знак выглядел так:
Настоятель подошел ближе, сгорая от любопытства. Посветил фонарем и погладил иероглиф кончиками пальцев. Он казался совсем свежим. И хотя он был вырезан довольно глубоко, его контур выделялся на древнем граните собора, излучая переливающийся свет с золотыми искрами. Впечатлительному священнику показалось, что он еще горячий.
«Господи Иисусе! – подумал он. – Надо как можно быстрее предупредить монсеньора!»
25
Говорят, что, когда человек умирает, его душа подвергается самому суровому за все время своего существования испытанию. Утверждается, что, прежде чем душа перейдет в высшее измерение, ее подводят к чему-то наподобие «черного ящика», некоему не имеющему ни формы, ни размера сосуду, где хранится все то, что душа совершила в этом бренном теле с того момента, как перерезали пуповину и легкие в первый раз вдохнули воздух. То, что ощущает душа, заглянувшая в это хранилище, вполне напоминает наш чувственный опыт. Внезапно сознание каким-то образом отключается, обретая способность воспринимать себя со стороны и оценивать свои поступки с точки зрения окружающих. Вопреки тому, что твердят мировые религии, в этот момент нет никаких судей. Нет трибунала. Нет чужих глаз, вынуждающих нас принимать или отторгать увиденное. Ни в чем из этого нет необходимости. Душа высвобождает заключенную в ней чистую энергию, способную самостоятельно оценить уроки, усвоенные за время пребывания в телесной оболочке. Затем, после просмотра прожитой жизни, душа выбирает тот путь, который наиболее соответствует ее вибрациям.
Единственный положительный момент в этом процессе – понимание того, что дальше тоже продолжается путь. Вверх или вниз – это зависит от ситуации, поскольку рай или ад, по сути дела, являются лишь результатом этого главного подведения итогов, того состояния души, в котором мы оказываемся, осознав, что же в нашей жизни превалировало – успехи или провалы, добродетели или заблуждения, дух или грубая материя.
Все мы – вне зависимости от практикуемой при жизни религии – слышали о том, что нам предстоит пережить этот момент. И хотя духовные лидеры обманывали нас, предвещая суровое судилище, великое отпущение грехов и даже воскресение из мертвых, единственное, что я могу подтвердить, – эпизод «ретроспективного обзора» жизни совершенно реален.
Мне довелось узнать об этом той ночью в кафе «Кинтана», когда я распростерлась ничком в паре сантиметров от безжизненного тела полковника Аллена и поняла, что настало время подвести итоги.
Меня поразило, как легко оказалось умереть. То, что я вначале сочла безболезненным обмороком, превратилось вдруг в химический шквал ощущений и забытых воспоминаний. Не знаю почему, но я решила, что рассталась с жизнью по вине сильного удара током, как Озиил, сопровождавший ковчег Завета. Наверняка разряд в десять тысяч вольт был способен остановить мое сердце и сжечь мозг. Возможно, поэтому я чувствовала себя так, словно меня катапультировали из времени и пространства и бросили в море образов, поглотивших меня целиком.
Потребовалось невероятное усилие, чтобы попытаться осмыслить происшедшее. Почему я не ощутила боли при падении на пол? Куда подевались Ник Аллен и само кафе? А официант?
В течение долгого времени ничего не происходило.
Совсем ничего.
Мне казалось, будто я потихоньку растворяюсь в некоем приятном блаженстве, страхи исчезли. Я перестала чувствовать холод, и постепенно мною овладела уверенность, что я угасаю.
Когда покой стал всеобъемлющим, нечто зажглось внутри меня. Я услышала голоса. И неизвестно почему, образы былых времен начали проплывать перед моими закрытыми глазами.
Я должна об этом рассказать. И я это сделаю.
Первое воспоминание возникло внезапно. Это был день моей свадьбы, и я на какой-то миг подумала, что это произошло из-за полковника Аллена, который копался в моих чувствах за секунду до смерти.
На этой картинке я увидела, как мы с Мартином приезжаем в графство Уилтшир с ощущением, что наши жизни увлекает вихрящийся смерч. Было раннее утро воскресенья, на следующий день после моего первого знакомства с адамантами Джона Ди, и нам пришлось встать ни свет ни заря, чтобы везде успеть. Честно говоря, нервы у нас обоих были на пределе. Мы не сомкнули глаз всю ночь. И даже поссорились.
Я почти забыла об этом.
Наш спор начался накануне, после возвращения от Шейлы с Даниэлем. И поводом были все те же злосчастные камни. С той минуты, как мне их вручили, ни один из них не переставал являть странные эффекты. Мартин и его оккультисты ликовали как дети, когда один из камней сверкал, двигался, вращался вокруг собственной оси, высвечивая предметы на скатерти, или же начинал издавать негромкое тарахтение, как крошечный паровозик. «Поверни его сюда», «Положи на эту пирамиду», «Подними мизинцами», – твердили они. В конце концов я устала от их забав. Если нам не удастся отдохнуть, завтрашняя церемония превратится в кошмар.
Когда мы вернулись в отель, появились предвестники последующей грозы.
– Разве это не был самый волнующий день твоей жизни? – спросил Мартин, падая на кровать.
Единственный положительный момент в этом процессе – понимание того, что дальше тоже продолжается путь. Вверх или вниз – это зависит от ситуации, поскольку рай или ад, по сути дела, являются лишь результатом этого главного подведения итогов, того состояния души, в котором мы оказываемся, осознав, что же в нашей жизни превалировало – успехи или провалы, добродетели или заблуждения, дух или грубая материя.
Все мы – вне зависимости от практикуемой при жизни религии – слышали о том, что нам предстоит пережить этот момент. И хотя духовные лидеры обманывали нас, предвещая суровое судилище, великое отпущение грехов и даже воскресение из мертвых, единственное, что я могу подтвердить, – эпизод «ретроспективного обзора» жизни совершенно реален.
Мне довелось узнать об этом той ночью в кафе «Кинтана», когда я распростерлась ничком в паре сантиметров от безжизненного тела полковника Аллена и поняла, что настало время подвести итоги.
Меня поразило, как легко оказалось умереть. То, что я вначале сочла безболезненным обмороком, превратилось вдруг в химический шквал ощущений и забытых воспоминаний. Не знаю почему, но я решила, что рассталась с жизнью по вине сильного удара током, как Озиил, сопровождавший ковчег Завета. Наверняка разряд в десять тысяч вольт был способен остановить мое сердце и сжечь мозг. Возможно, поэтому я чувствовала себя так, словно меня катапультировали из времени и пространства и бросили в море образов, поглотивших меня целиком.
Потребовалось невероятное усилие, чтобы попытаться осмыслить происшедшее. Почему я не ощутила боли при падении на пол? Куда подевались Ник Аллен и само кафе? А официант?
В течение долгого времени ничего не происходило.
Совсем ничего.
Мне казалось, будто я потихоньку растворяюсь в некоем приятном блаженстве, страхи исчезли. Я перестала чувствовать холод, и постепенно мною овладела уверенность, что я угасаю.
Когда покой стал всеобъемлющим, нечто зажглось внутри меня. Я услышала голоса. И неизвестно почему, образы былых времен начали проплывать перед моими закрытыми глазами.
Я должна об этом рассказать. И я это сделаю.
Первое воспоминание возникло внезапно. Это был день моей свадьбы, и я на какой-то миг подумала, что это произошло из-за полковника Аллена, который копался в моих чувствах за секунду до смерти.
На этой картинке я увидела, как мы с Мартином приезжаем в графство Уилтшир с ощущением, что наши жизни увлекает вихрящийся смерч. Было раннее утро воскресенья, на следующий день после моего первого знакомства с адамантами Джона Ди, и нам пришлось встать ни свет ни заря, чтобы везде успеть. Честно говоря, нервы у нас обоих были на пределе. Мы не сомкнули глаз всю ночь. И даже поссорились.
Я почти забыла об этом.
Наш спор начался накануне, после возвращения от Шейлы с Даниэлем. И поводом были все те же злосчастные камни. С той минуты, как мне их вручили, ни один из них не переставал являть странные эффекты. Мартин и его оккультисты ликовали как дети, когда один из камней сверкал, двигался, вращался вокруг собственной оси, высвечивая предметы на скатерти, или же начинал издавать негромкое тарахтение, как крошечный паровозик. «Поверни его сюда», «Положи на эту пирамиду», «Подними мизинцами», – твердили они. В конце концов я устала от их забав. Если нам не удастся отдохнуть, завтрашняя церемония превратится в кошмар.
Когда мы вернулись в отель, появились предвестники последующей грозы.
– Разве это не был самый волнующий день твоей жизни? – спросил Мартин, падая на кровать.