Именно в этот момент поток воспоминаний, проплывавший прежде перед моими глазами, возник вновь и понесся вперед, бурля и вихрясь водоворотами.
«Я умерла, – повторяла я себе, не переставая удивляться, что даже в таком состоянии способна мыслить. – Сейчас останется лишь темнота».
Очевидно, я ошибалась.
Вдруг на меня навалилось еще одно воспоминание. Это меня слегка озадачило. Я всегда считала, что по ту сторону жизни память начинает ретроспективный обзор с событий раннего детства. По-видимому, это суждение было ошибочным. Картинка, всплывшая в еще сохранившейся части моего сознания, представляла Мартина в тот момент, когда он достал из моей сумки один из этих проклятых камней и со стуком бросил его на кухонный стол отца Грэхема.
– Вот он! – воскликнул мой муж.
Мартин столь явно выразил свое желание, что я тут же положила свой камень рядом. Я вновь переживала часы, предшествующие моей свадьбе.
Священник Биддлстоуна как зачарованный смотрел на наши талисманы.
– Это то, что я думаю, Мартин? – наконец молвил он.
– Два камня Джона Ди.
– Это… адаманты?
Мартин кивнул.
– Твоя мать много про них говорила. Я представлял их иначе.
– Все хотят увидеть некий полированный кристалл, более обработанный и крупный, – поддержал Мартин, – нечто наподобие «дымящегося зеркала» Джона Ди.
– А что это еще за чертово «дымящееся зеркало»?
Мой вопрос вызвал улыбку у обоих мужчин.
– Ох, Хулия, ты совсем ничего не знаешь! – Упрек Мартина прозвучал мягко, и я не обиделась. – После смерти Джона Ди значительная часть его библиотеки и коллекции артефактов попала в руки британского антиквара Элиаса Эшмола. Этот человек впоследствии стал одним из основателей Лондонского королевского общества, флагмана современной науки. Однако он исповедовал тайную веру: говорят, он собрал вокруг себя тех, кто считал возможным и даже полезным общаться с ангелами. Одержимый стремлением достичь своей цели, он обнаружил «дымящееся зеркало» среди магических приборов Ди и попытался использовать его в своих интересах. В действительности речь идет о великолепно отполированной пластине из обсидиана, явно ацтекского происхождения, которая сегодня хранится в Британском музее.
– Это зеркало, по крайней мере, хоть выглядит диковинно и странно, а вот камни… – проворчал отец Грэхем, прикидывая их вес на руке, – кажутся совсем обыкновенными.
– В этом вы совершенно правы, отец. Если кто-то не знает об их свойствах, то и внимания на них не обратит, пока они не начнут действовать. Поэтому всякий раз, путешествуя из страны в страну, мы декларируем адаманты на таможне, чтобы оставить маршрут их передвижения на тот случай, если мы, хранители, их потеряем.
– Ты собираешься вывезти их из Англии?
– Не исключено.
– А скажи, сын мой, вы уже выяснили, земного ли происхождения эти камни?
Вопрос священника меня ошарашил, но в еще большее недоумение ввел ответ Мартина.
– Они лишь кажутся земными, отец, – сказал он. – Полагаю, что мама должна была вам сообщить, что ей не удалось разыскать ничего похожего ни в одной коллекции минералов мира.
Старик вновь жадно ощупал первый камень.
– А где она их раздобыла? – спросила я.
– В нашей семье есть фамильное сокровище – древний экземпляр «Книги Еноха», и камни были вмонтированы в его переплет. В старину важные книги часто украшали драгоценностями.
– А в других экземплярах этой книги тоже есть похожие камни, инкрустированные в переплет? – вступила я.
– Нет, Хулия. А если и были, то затерялись в веках. Мои родители посвятили долгие годы поискам адамантов, но результатом явились лишь туманные ссылки. Ну, знаешь, упоминания в легендах, хрониках конкистадоров и прочих подобных текстах. Довольно нередкий мотив в индейском фольклоре.
– В индейском?
Отец Грэхем, до сих пор с отрешенным видом поигрывавший камнями, протянул их Мартину и вмешался в нашу беседу.
– Свидетельства об адамантах, – заметил он, – столь же универсальны, как и рассказ о потопе, дорогая. Тебе доводилось слышать про эпопею о Наимлапе? В Перу она очень известна.
– Не думаю, что подобные истории интересны Хулии, отец, – вмешался Мартин.
– Нет-нет, мне очень интересно!
– С каких это пор? Ты никогда не проявляла любопытства к мифологии.
– Значит, сегодня отличный день, чтобы начать, – огрызнулась я.
Довольный священник продолжал:
– Наимлап был таинственным мореплавателем доколумбовой эпохи, добравшийся до берегов Перу благодаря подобному камню. Индейцам он объяснил, что камень помогал ему слышать указания богов и никогда не сбиваться с курса.
– Занятно. А вы не знаете, отец, к какому времени относятся самые ранние упоминания об этих камнях?
– На этот вопрос ответить несложно, – улыбнулся он. – Первыми их стали использовать шумеры. Самым знаменитым из них был некий Адапа, своего рода Адам, чье восхождение в землю богов находит столько параллелей с историей Еноха, что практически можно не сомневаться – речь идет об одной и той же личности.
Отец Грэхем немного помолчал, словно упорядочивая мысли, и затем продолжил:
– Старинные книги изобилуют необъяснимыми совпадениями подобного рода. Независимо от культуры или страны их герои всегда стремятся к одним и тем же целям и одержимы поисками сходных реликвий. Много лет назад я написал диссертацию, где доказывал, что человеческий род на протяжении многих тысячелетий бьется над решением одних и тех же основных вопросов – смерть, общение с Богом и, в меньшей степени, любовь и связанные с ней последствия.
– Правда? А что конкретно вы исследовали, отец?
– Сравнительную мифологию.
– И что вы сравнивали?
– Как раз легенды о Всемирном потопе.
– Ничего себе!
– Потоп, дорогая моя, – это самый распространенный в мире древний миф. И наиболее схожий у всех цивилизаций. Все его вариации – будь то вавилонские или центральноамериканские – повествуют, по сути дела, об одном и том же и несут отпечаток вселенского атавистического ужаса. Утнапишти у шумеров может сойти за брата-близнеца нашего Ноя. Или Девкалион у древних греков. Или же Ману, герой индийской Ригведы, переждавший со своим кораблем наводнение на вершине горы. Всем им удалось пережить потоп потому, что Бог заранее предупредил их о грядущей катастрофе и приказал построить корабли определенных размеров, на которых они смогут спастись.
– Не просто корабли, а один и тот же корабль! – уточнил Мартин. – Шумерские глиняные таблички, описывающие эту историю, известны под названием «Эпос о Гильгамеше», и в них описано строительство корабля точно таких же размеров, как и библейский ковчег. Единственное различие между двумя повествованиями – это то, что шумерский миф входит составной частью в другой рассказ, где говорится об усилиях царя Гильгамеша в поисках единственного человека, пережившего потоп: Утнапишти.
Наверное, я казалась им полной дурой. Или, того хуже, совершенной невеждой. Хотя я и слышала про «Эпос о Гильгамеше», но время его создания – примерно четвертое тысячелетие до нашей эры – оставалось далеко за пределами моих познаний в истории.
– Прошу, продолжай, – попросила я.
– Это крайне любопытная история, Хулия. Своего рода одиссея обычного смертного, подобного Гильгамешу, который, разгневавшись на богов за то, что они обрекли его на старость и смерть, решает отыскать единственного со времен Сотворения мира человека, сумевшего ускользнуть от этого рокового цикла. Некоего Утнапишти – загадочного царя, жившего за многие века до него. Одержимое стремление Гильгамеша найти этого бессмертного и выведать у него секрет вечной жизни, его битвы с богами и ужасными созданиями в конце концов вознаграждаются встречей с Утнапишти в раю. И там обретший вечную жизнь царь рассказывает Гильгамешу о потопе, о том моменте, когда вера человечества в жизнь трагически оборвалась по вине разложения нашей цивилизации. По моим оценкам, этот генетический сбой мог произойти примерно одиннадцать или двенадцать тысяч лет назад, когда мы смешались с некой «ядовитой» расой.
– Это «сыновья Бога», которых упоминает Енох?
– Вне всяких сомнений.
Меня удивило, что Мартин хорошо разбирается в шумерской мифологии. Я и не предполагала, что он настолько эрудирован.
– А как ты определил эпоху, когда это произошло? – спросила я растерянно.
– Скажем, с точки зрения палеоклиматологии это наиболее вероятный период для такой природной катастрофы, как потоп.
– А почему тебя это так интересует? Ты же не историк! И не генетик!
– Дорогая, – улыбнулся он, – на самом деле все эти мифы говорят о первом глобальном изменении климата за всю историю человечества.
– Только поэтому?
– Вот смотри: во время той встречи Утнапишти с Гильгамешем тот поведал, что в действительности бог Энки спас наш род от истребления потопом.
– Теперь я совсем запуталась. Если бог нас спас, то кто же нас покарал?
– Я к этому и клоню, chérie. Энки описывается у шумеров как брат и вечный соперник божества, желавшего нас уничтожить. Его называли Энлиль. Фактически евреи скопировали этот миф в Месопотамии, лишь изменив имя бога на Яхве.
– Это еще не доказано, – возразил отец Грэхем, насупив брови.
– Но это в высшей степени вероятно, отец. Как Яхве, так и Энлиль были богами властными, ревнивыми и обладали дурным характером. Последний, кстати, особенно недолюбливал род человеческий. Он считал нас жалкими и шумными созданиями и решил истребить нас, подобно библейскому Яхве. К счастью, его брат Энки не разделял его мнения и исхитрился предупредить Утнапишти, чтобы тот построил судно, способное избежать заготовленной Энлилем ловушки. Это должен был быть огромный корабль, по форме напоминающий гроб, причем герметичный, чтобы сдерживать натиск воды. И Энки снабдил его двумя камнями, при помощи которых Утнапишти мог бы общаться с ним.
– Опять два камня… – прошептала я.
– Гильгамеш упоминает о них в самом конце сказания, когда встречает Утнапишти в раю и убеждается, что тот не только жив, но и сохранил молодость.
– А камни? – настаивала я.
– Это были артефакты, сотворенные самими богами. В некоем смысле физическое доказательство их существования, – сообщил Мартин интригующим шепотом. – Фактически Гильгамеш говорит, что эти камни – единственная возможность установить связь с богами. Поэтому их применяли лишь в священных церемониях, когда сила совершенных ритуалов сообщала им особую энергию, при помощи которой зов достигал небес.
– И ты хочешь использовать их сегодня? На нашей свадьбе? – воскликнула я, не представляя, куда меня все это заведет.
Мартин кивнул:
– Именно так, chérie.
30
«Я умерла, – повторяла я себе, не переставая удивляться, что даже в таком состоянии способна мыслить. – Сейчас останется лишь темнота».
Очевидно, я ошибалась.
Вдруг на меня навалилось еще одно воспоминание. Это меня слегка озадачило. Я всегда считала, что по ту сторону жизни память начинает ретроспективный обзор с событий раннего детства. По-видимому, это суждение было ошибочным. Картинка, всплывшая в еще сохранившейся части моего сознания, представляла Мартина в тот момент, когда он достал из моей сумки один из этих проклятых камней и со стуком бросил его на кухонный стол отца Грэхема.
– Вот он! – воскликнул мой муж.
Мартин столь явно выразил свое желание, что я тут же положила свой камень рядом. Я вновь переживала часы, предшествующие моей свадьбе.
Священник Биддлстоуна как зачарованный смотрел на наши талисманы.
– Это то, что я думаю, Мартин? – наконец молвил он.
– Два камня Джона Ди.
– Это… адаманты?
Мартин кивнул.
– Твоя мать много про них говорила. Я представлял их иначе.
– Все хотят увидеть некий полированный кристалл, более обработанный и крупный, – поддержал Мартин, – нечто наподобие «дымящегося зеркала» Джона Ди.
– А что это еще за чертово «дымящееся зеркало»?
Мой вопрос вызвал улыбку у обоих мужчин.
– Ох, Хулия, ты совсем ничего не знаешь! – Упрек Мартина прозвучал мягко, и я не обиделась. – После смерти Джона Ди значительная часть его библиотеки и коллекции артефактов попала в руки британского антиквара Элиаса Эшмола. Этот человек впоследствии стал одним из основателей Лондонского королевского общества, флагмана современной науки. Однако он исповедовал тайную веру: говорят, он собрал вокруг себя тех, кто считал возможным и даже полезным общаться с ангелами. Одержимый стремлением достичь своей цели, он обнаружил «дымящееся зеркало» среди магических приборов Ди и попытался использовать его в своих интересах. В действительности речь идет о великолепно отполированной пластине из обсидиана, явно ацтекского происхождения, которая сегодня хранится в Британском музее.
– Это зеркало, по крайней мере, хоть выглядит диковинно и странно, а вот камни… – проворчал отец Грэхем, прикидывая их вес на руке, – кажутся совсем обыкновенными.
– В этом вы совершенно правы, отец. Если кто-то не знает об их свойствах, то и внимания на них не обратит, пока они не начнут действовать. Поэтому всякий раз, путешествуя из страны в страну, мы декларируем адаманты на таможне, чтобы оставить маршрут их передвижения на тот случай, если мы, хранители, их потеряем.
– Ты собираешься вывезти их из Англии?
– Не исключено.
– А скажи, сын мой, вы уже выяснили, земного ли происхождения эти камни?
Вопрос священника меня ошарашил, но в еще большее недоумение ввел ответ Мартина.
– Они лишь кажутся земными, отец, – сказал он. – Полагаю, что мама должна была вам сообщить, что ей не удалось разыскать ничего похожего ни в одной коллекции минералов мира.
Старик вновь жадно ощупал первый камень.
– А где она их раздобыла? – спросила я.
– В нашей семье есть фамильное сокровище – древний экземпляр «Книги Еноха», и камни были вмонтированы в его переплет. В старину важные книги часто украшали драгоценностями.
– А в других экземплярах этой книги тоже есть похожие камни, инкрустированные в переплет? – вступила я.
– Нет, Хулия. А если и были, то затерялись в веках. Мои родители посвятили долгие годы поискам адамантов, но результатом явились лишь туманные ссылки. Ну, знаешь, упоминания в легендах, хрониках конкистадоров и прочих подобных текстах. Довольно нередкий мотив в индейском фольклоре.
– В индейском?
Отец Грэхем, до сих пор с отрешенным видом поигрывавший камнями, протянул их Мартину и вмешался в нашу беседу.
– Свидетельства об адамантах, – заметил он, – столь же универсальны, как и рассказ о потопе, дорогая. Тебе доводилось слышать про эпопею о Наимлапе? В Перу она очень известна.
– Не думаю, что подобные истории интересны Хулии, отец, – вмешался Мартин.
– Нет-нет, мне очень интересно!
– С каких это пор? Ты никогда не проявляла любопытства к мифологии.
– Значит, сегодня отличный день, чтобы начать, – огрызнулась я.
Довольный священник продолжал:
– Наимлап был таинственным мореплавателем доколумбовой эпохи, добравшийся до берегов Перу благодаря подобному камню. Индейцам он объяснил, что камень помогал ему слышать указания богов и никогда не сбиваться с курса.
– Занятно. А вы не знаете, отец, к какому времени относятся самые ранние упоминания об этих камнях?
– На этот вопрос ответить несложно, – улыбнулся он. – Первыми их стали использовать шумеры. Самым знаменитым из них был некий Адапа, своего рода Адам, чье восхождение в землю богов находит столько параллелей с историей Еноха, что практически можно не сомневаться – речь идет об одной и той же личности.
Отец Грэхем немного помолчал, словно упорядочивая мысли, и затем продолжил:
– Старинные книги изобилуют необъяснимыми совпадениями подобного рода. Независимо от культуры или страны их герои всегда стремятся к одним и тем же целям и одержимы поисками сходных реликвий. Много лет назад я написал диссертацию, где доказывал, что человеческий род на протяжении многих тысячелетий бьется над решением одних и тех же основных вопросов – смерть, общение с Богом и, в меньшей степени, любовь и связанные с ней последствия.
– Правда? А что конкретно вы исследовали, отец?
– Сравнительную мифологию.
– И что вы сравнивали?
– Как раз легенды о Всемирном потопе.
– Ничего себе!
– Потоп, дорогая моя, – это самый распространенный в мире древний миф. И наиболее схожий у всех цивилизаций. Все его вариации – будь то вавилонские или центральноамериканские – повествуют, по сути дела, об одном и том же и несут отпечаток вселенского атавистического ужаса. Утнапишти у шумеров может сойти за брата-близнеца нашего Ноя. Или Девкалион у древних греков. Или же Ману, герой индийской Ригведы, переждавший со своим кораблем наводнение на вершине горы. Всем им удалось пережить потоп потому, что Бог заранее предупредил их о грядущей катастрофе и приказал построить корабли определенных размеров, на которых они смогут спастись.
– Не просто корабли, а один и тот же корабль! – уточнил Мартин. – Шумерские глиняные таблички, описывающие эту историю, известны под названием «Эпос о Гильгамеше», и в них описано строительство корабля точно таких же размеров, как и библейский ковчег. Единственное различие между двумя повествованиями – это то, что шумерский миф входит составной частью в другой рассказ, где говорится об усилиях царя Гильгамеша в поисках единственного человека, пережившего потоп: Утнапишти.
Наверное, я казалась им полной дурой. Или, того хуже, совершенной невеждой. Хотя я и слышала про «Эпос о Гильгамеше», но время его создания – примерно четвертое тысячелетие до нашей эры – оставалось далеко за пределами моих познаний в истории.
– Прошу, продолжай, – попросила я.
– Это крайне любопытная история, Хулия. Своего рода одиссея обычного смертного, подобного Гильгамешу, который, разгневавшись на богов за то, что они обрекли его на старость и смерть, решает отыскать единственного со времен Сотворения мира человека, сумевшего ускользнуть от этого рокового цикла. Некоего Утнапишти – загадочного царя, жившего за многие века до него. Одержимое стремление Гильгамеша найти этого бессмертного и выведать у него секрет вечной жизни, его битвы с богами и ужасными созданиями в конце концов вознаграждаются встречей с Утнапишти в раю. И там обретший вечную жизнь царь рассказывает Гильгамешу о потопе, о том моменте, когда вера человечества в жизнь трагически оборвалась по вине разложения нашей цивилизации. По моим оценкам, этот генетический сбой мог произойти примерно одиннадцать или двенадцать тысяч лет назад, когда мы смешались с некой «ядовитой» расой.
– Это «сыновья Бога», которых упоминает Енох?
– Вне всяких сомнений.
Меня удивило, что Мартин хорошо разбирается в шумерской мифологии. Я и не предполагала, что он настолько эрудирован.
– А как ты определил эпоху, когда это произошло? – спросила я растерянно.
– Скажем, с точки зрения палеоклиматологии это наиболее вероятный период для такой природной катастрофы, как потоп.
– А почему тебя это так интересует? Ты же не историк! И не генетик!
– Дорогая, – улыбнулся он, – на самом деле все эти мифы говорят о первом глобальном изменении климата за всю историю человечества.
– Только поэтому?
– Вот смотри: во время той встречи Утнапишти с Гильгамешем тот поведал, что в действительности бог Энки спас наш род от истребления потопом.
– Теперь я совсем запуталась. Если бог нас спас, то кто же нас покарал?
– Я к этому и клоню, chérie. Энки описывается у шумеров как брат и вечный соперник божества, желавшего нас уничтожить. Его называли Энлиль. Фактически евреи скопировали этот миф в Месопотамии, лишь изменив имя бога на Яхве.
– Это еще не доказано, – возразил отец Грэхем, насупив брови.
– Но это в высшей степени вероятно, отец. Как Яхве, так и Энлиль были богами властными, ревнивыми и обладали дурным характером. Последний, кстати, особенно недолюбливал род человеческий. Он считал нас жалкими и шумными созданиями и решил истребить нас, подобно библейскому Яхве. К счастью, его брат Энки не разделял его мнения и исхитрился предупредить Утнапишти, чтобы тот построил судно, способное избежать заготовленной Энлилем ловушки. Это должен был быть огромный корабль, по форме напоминающий гроб, причем герметичный, чтобы сдерживать натиск воды. И Энки снабдил его двумя камнями, при помощи которых Утнапишти мог бы общаться с ним.
– Опять два камня… – прошептала я.
– Гильгамеш упоминает о них в самом конце сказания, когда встречает Утнапишти в раю и убеждается, что тот не только жив, но и сохранил молодость.
– А камни? – настаивала я.
– Это были артефакты, сотворенные самими богами. В некоем смысле физическое доказательство их существования, – сообщил Мартин интригующим шепотом. – Фактически Гильгамеш говорит, что эти камни – единственная возможность установить связь с богами. Поэтому их применяли лишь в священных церемониях, когда сила совершенных ритуалов сообщала им особую энергию, при помощи которой зов достигал небес.
– И ты хочешь использовать их сегодня? На нашей свадьбе? – воскликнула я, не представляя, куда меня все это заведет.
Мартин кивнул:
– Именно так, chérie.
30
Бенигно Форнес с видимым трудом преодолел расстояние, отделявшее его жилище от покоев архиепископского дворца. Задыхаясь, он подбежал к крыльцу приемной и стал молотить в дверь, пока секретарь монсеньора ему не открыл. Настоятель предстал перед ним в не самом лучшем виде: обливаясь потом, с вылезшими из орбит глазами, старик размахивал фонарем. Глядя на него, секретарь усомнился в здравости его рассудка. Форнес клялся, что разбудил его из-за безотлагательного дела. Он заметно волновался и не переставал твердить, что его преосвященству жизненно необходимо кое-что увидеть. И как можно раньше.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента