Страница:
Бывали дни, когда ему не удавалось переспорить меня — когда он не приходил ко мне.
Все началось с разногласий по поводу того, сколько времени я должна оставаться в терапии. Я уже через четыре дня почувствовала, что могу отправляться домой или на работу. Хотя у меня пока не было желания ввязываться в драки, я могла заниматься легкой работой — или поехать в Новую Зеландию, как собиралась с самого начала. Все мои болячки заживали.
Их было не так уж и много: куча ожогов, четыре сломанных ребра, переломы левых малой и большой берцовых костей, множественные переломы костей правой стопы и трех пальцев левой, трещина в черепе без осложнений, и (противно, но на работоспособности не скажется) отрезанный сосок правой груди.
Последнее, ожоги и поломанные пальцы — это все, о чем я помню; остальное, должно быть, случилось, когда меня что-то отвлекло.
Босс сказал:
— Фрайдэй, ты знаешь, что на регенерацию соска уйдет по крайней мере шесть недель.
— Но если сделать пластическую операцию, все пройдет за неделю. Так мне сказал доктор Красный.
— Девушка, если кто-то в этой организации получает травму при исполнении служебных обязанностей, он будет излечен настолько, насколько позволяет медицинское искусство. Кроме этой нашей обычной политики, в твоем случае есть еще одна самодостаточная причина. Каждый из нас имеет моральную обязанность сохранять и защищать красоту в этом мире. У тебя удивительно хорошее тело; нанесенный ему ущерб прискорбен. Оно снова должно быть в полном порядке.
— Я же сказала, что хватит косметической хирургии. Молока в этих емкостях я держать не собираюсь. А тому, кто будет со мной в постели, будет все равно.
— Фрайдэй, ты, должно быть, убедила себя в том, что тебе никогда не придется кормить грудью. Но работающая грудь эстетически совершенно отлична от построенной хирургическим путем имитации. Этот гипотетический партнер, может быть, не узнает… но ты будешь знать, и буду знать я. Нет, моя дорогая. Ты будешь, как прежде, совершенна.
— Гм! А когда вы собираетесь регенерировать свой глаз?
— Не надо грубить, малышка. В моем случае не затрагиваются вопросы эстетики.
Поэтому моя грудь вернулась в свое прежнее состояние, а может, стала еще лучше. Следующий наш спор касался переподготовки, в которой, по моему мнению, я нуждалась, чтобы исправить мой чересчур быстрый рефлекс убийства. Когда я снова затронула эту тему, босс посмотрел на меня так, будто ему принесли суп с мухой.
— Фрайдэй, я не помню, чтобы ты убила кого-либо по ошибке. Ты что, совершала убийства, о которых я не знаю?
— Нет, нет, — торопливо сказала я. — Я никогда не убивала до того, как стала работать на вас. И я сообщала вам обо всех своих действиях.
— В таком случае ты убивала только для самозащиты.
— Если не считать Белсена. Это не была самозащита; он и пальцем ко мне не притронулся.
— Бомонта. По крайней мере обычно он пользовался этим именем. Самозащита иногда должна принимать форму «Сделай другому то, что он сделал бы тебе, но сделай это первым». Кажется, Де Камп. Или кто-то другой из школы философов-пессимистов двадцатого века. Я вызову досье Бомонта, чтобы ты сама убедилась, что он принадлежал к числу тех, кому ради общего блага лучше быть мертвыми.
— Не надо. Как только я заглянула в его бумажник, я поняла, что он шел за мной не для того, чтобы поцеловать. Но это было после.
Боссу потребовалось несколько секунд, чтобы найти ответ, много больше, чем обычно.
— Фрайдэй, ты хочешь переменить специальность и стать профессиональным убийцей?
У меня отпала челюсть и глаза вылезли на лоб. Это был весь мой ответ.
— Я не собираюсь пугать тебя насмерть, — сухо сказал босс. — Ты могла догадаться, что среди членов нашей организации есть убийцы. Я не хочу терять тебя как курьера; ты у меня лучшая. Но нам всегда нужны квалифицированные убийцы, так как процент потерь среди них очень высок. Однако, есть большая разница между курьером от убийцей: курьер убивает только с целью самозащиты и часто рефлекторно… и, я согласен, с некоторой вероятностью ошибки… так как не все курьеры обладают твоим великолепным талантом мгновенно учесть все факторы и прийти к верному выводу.
— Что?
— Ты меня правильно поняла, Фрайдэй, недостаток здорового тщеславия — это одна из твоих слабостей. Достойный наемный убийца не убивает рефлекторно, он убивает по намеченному плану. Если все пойдет настолько плохо, что ему понадобится прибегнуть к самозащите, он почти наверняка станет покойником. В своих запланированных убийствах он всегда знает, почему, и соглашается с необходимостью… иначе я не пошлю его на задание.
(Предумышленное убийство? Проснуться утром, плотно позавтракать, потом встретиться с жертвой и хладнокровно ее зарезать? Поужинать и крепко уснуть?)
— Босс, я не думаю, что это работа для меня.
— Я не уверен, что у тебя подходящий характер. Но в этот раз не надо отвергать все с ходу. Мне не очень нравится идея замедлить твой защитный рефлекс. Более того, я могу тебя заверить, что если мы попытаемся переподготовить тебя так, как ты просишь, я не буду тебя больше использовать в роли курьера. Нет. Ты имеешь право рисковать собственной жизнью… в свободное от работы время. Но твои задания всегда предельно важны: я не стану использовать курьера, лучшие черты которого были намеренно уничтожены.
Босс меня не убедил, но он лишил меня уверенности в себе. Когда я повторила ему, что не хочу становиться убийцей, он, похоже, не слушал — только сказал что-то о том, что даст мне кое-что почитать.
Я ожидала, что это — что угодно — появится на терминале в комнате. Вместо этого через двадцать минут после ухода босса в комнату вошел молоденький парнишка — в общем, моложе меня, — и принес книгу, переплетенную книгу с бумажными страницами. На ней был порядковый номер и штампы «Только лично», «Для служебного пользования» и «Строго секретно по специальному допуску».
Я посмотрела на нее, боясь дотронуться, как до змеи.
— Это мне? Я думаю, здесь какая-то ошибка.
— Старик не ошибается. Просто подпишите расписку.
Я заставила его подождать, пока читала набранный мелким шрифтом текст.
— Вот эта часть о том, что «никогда не выпускать из поля зрения». Я время от времени сплю.
— Позвоните в Архив, спросите служащего по секретным документам — это я — и я буду здесь немедленно. Но старайтесь не заснуть, пока я не приду. Изо всех сил старайтесь.
— Окей. — Я подписала расписку, подняла глаза и обнаружила, что он очень заинтересованно меня разглядывает. — На что это ты уставился?
— Э… Мисс Фрайдэй, вы симпатичная.
Я не представляю, что нужно отвечать в подобных случаях, потому что это неправда. Конечно, я хорошо сложена, но я была одета.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Да ведь все знают, кто вы. Две недели назад. На ферме. Вы были там.
— О. Да, я была там. Но я об этом не помню.
— Зато я — да! — Его глаза сияли. — Это был единственный раз, когда я смог участвовать в боевой операции. Я рад, что тоже внес свой вклад.
(Что же ты делал?)
Я взяла его за руку, подтянула поближе, взяла его лицо в руки, аккуратно поцеловала его, поцелуем, промежуточным между сестринским и «давай-ка этим займемся!» Может быть, протокол требовал чего-то посолиднее, но он был на службе, а я все еще находилась на больничном — нечестно давать обещания, которые невозможно выполнить, особенно подросткам с сияющими глазами.
— Спасибо, что спас меня, — спокойно сказала я, прежде чем выпустить его.
Бедняжка покраснел до ушей. Но он выглядел очень довольным.
Я так долго читала, что ночная дежурная выбранила меня. Однако, сиделки все время о чем-то ругаются. Я не собираюсь цитировать этот невероятный документ… но послушайте эти заглавия:
Сначала название: «Единственное смертельное оружие». Затем:
«Убийство как изящное искусство»
«Убийство как политический инструмент»
«Убийство в корыстных целях»
«Убийцы, изменившие историю»
«Общество за созидательную эвтаназию»
«Каноны гильдии профессиональных убийц»
«Убийцы-любители: нужно ли их уничтожить?»
«Достойные наемные убийцы — несколько реальных случаев»
«„Крайняя мера“ — „Мокрая работа“ — нужны ли эвфемизмы?»
«Вопросы для изучения на семинарах: техника и инструменты»
Уф! Не было никакой причины читать все это. Но я прочла. Книга имела какую-то порочную прелесть. Отвратительно.
Я решила никогда больше не упоминать о возможности поменять специальность и не говорить о переподготовке. Пусть босс сам заговорит об этом, если захочет это обсудить. Я набрала код на терминале, соединилась с Архивом и сказала, что мне нужен служащий по секретным документам, чтобы получить от меня секретный документ номер такой-то и, пожалуйста, принесите мою расписку.
— Сию минуту, мисс Фрайдэй, — ответила женщина.
Известность…
Я с немалым беспокойством ожидала, когда появится этот паренек. Мне стыдно сказать, но эта ядовитая книга повлияла на меня самым неблагоприятным образом. Было раннее утро; не было слышно ни звука — и если бы это милое создание приласкало меня, я, скорее всего, забыла бы, что технически являюсь инвалидом. Мне нужен был пояс целомудрия с большим амбарным замком.
Но он не пришел: симпатичный паренек сменился с дежурства. С моей распиской пришла немолодая женщина, которая отвечала мне по терминалу. Я чувствовала и облегчение, и разочарование — и досаду оттого, что была разочарована. Неужели все выздоравливающие настолько сексуально озабочены? Существует ли в больницах проблема дисциплины? Я слишком мало болела, чтобы знать об этом.
Служащая обменяла мою расписку на книгу, потом удивила меня вопросом:
— А мне поцелуй не полагается?
— О! Вы были там?
— Там были все до единого, дорогая; той ночью у нас страшно не хватало оперативников. Я не лучшая в мире, но я, как и все, проходила курс начальной подготовки. Да, я была там. Не могла этого пропустить.
Я сказала:
— Спасибо, что спасли меня, — и поцеловала ее. Я пыталась сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу и сама решила, каким быть этому поцелую. А именно: грубым и крепким. Этим она мне говорила, что в любое время, когда я захочу сменить направление, она будет ждать.
А что бы вы сделали? Похоже, бывают ситуации, для которых не существует установленных правил. Я только признала, что она рисковала своей жизнью, чтобы спасти меня.
Именно так, потому что этот спасательный рейд не был настолько легким, как можно было бы подумать, выслушав рассказ босса. Босс по привычке все преуменьшает, он даже разрушение Сиэтла описал бы как «сейсмические проблемы». Как я могла отказать ей, если только что сама поблагодарила ее за спасение моей жизни.
Я не могла. Я позволила моей половине поцелуя ответить на ее невысказанное предложение — скрестив пальцы, чтобы никогда не сдержать обещания.
Наконец, она прервала поцелуй, но от меня не отодвинулась.
— Дорогая, — сказала она. — Хочешь, я тебе кое-что расскажу? Помнишь, как ты отшила того придурка, которого они звали «Майор»?
— Помню.
— Здесь ходит нелегальная копия этого эпизода. То, что ты сказала ему и как ты это сказала, восхитило всех. Особенно меня.
— Это интересно. Это ты тот гремлин, который скопировал ленту?
— Как ты могла такое подумать? — Она улыбнулась. — А что, ты возражаешь?
Я обдумывала это целых три миллисекунды.
— Нет. Если людям, которые меня спасли, нравится слушать, что я сказала этому ублюдку, я не возражаю. Но обычно я так не разговариваю.
— Никто так и не думает. — Она меня быстро поцеловала. — Но ты сделала это, когда было нужно, и поэтому все женщины в компании гордятся тобой. И мужчины тоже.
Похоже, она не собиралась отпускать меня, но появилась медсестра и безапелляционно потребовала от меня отправляться в постель, а она мне уколет снотворное — я возражала только для вида. Служащая сказала:
— Привет, Голди. Спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая. — Она вышла.
Голди (ей это имя не шло — она была светлой блондинкой) сказала:
— Хотите, сделаю в руку? Или в ногу? Не обращайте внимания на Анну; она безобидна.
— С ней все в порядке. — Мне пришло в голову, что Голди, наверное, наблюдала за происходящим. Наверное? Определенно! — Вы были там? На ферме? Когда горел дом?
— Когда горел дом — нет. Я была в машине, старалась как можно быстрее привезти вас сюда. Вы ужасно выглядели, мисс Фрайдэй.
— Это уж точно. Спасибо. Голди, вы не поцелуете меня на ночь?
Ее поцелуй был теплым и ни к чему не обязывающим.
Позже я узнала, что она была в той четверке, которая поднялась наверх, чтобы забрать меня — один мужчина нес большие кусачки, двое были с оружием и стреляли, а Голди в одиночку тащила носилки. Но она мне об этом так и не сказала, ни тогда, ни позже.
Я запомнила свое выздоровление как первый раз в своей жизни — за исключением отдыха в Крайстчерч — когда я была счастлива, каждый день, каждую ночь. Почему? Потому что я была такая, как все!
Конечно, как любой мог уже догадаться, официально я стала как все много лет назад. У меня больше не было документов с большим штампом «ЖА» (или «ИЧ»). Я могла войти в туалет, и никто не потребовал бы от меня пользоваться крайней кабинкой. Но поддельные документы и фальшивое генеалогическое древо не очень согревают душу; просто благодаря им можно не опасаться угроз и дискриминации. Вы по-прежнему сознаете, что ни одна нация не признает право вам подобных получить гражданство и что существует множество мест, где вас могут депортировать или даже убить — или продать в рабство — если откроется правда.
Искусственному человеку не хватает генеалогического древа значительно больше, чем можно себе представить. Где вы родились? Ну, я, в общем, не совсем родился: меня создали в Лаборатории создания жизни Трай-Юниверсити, Детройт. Да, правда? Мое начало было сформулировано компанией «Менделиан ассошиэйтс», Цюрих. Замечательный разговор! Вы его никогда не услышите; это не выдержит сравнения с предками на «Мэйфлауэре» или в земельной описи Вильгельма Завоевателя. Согласно моим документам (одному из наборов), я «родилась» в Сиэтле, разрушенном городе, который является замечательным местом, чтобы терять там документы. Прекрасно подходит также, чтобы потерять всех своих родственников.
Поскольку я никогда не была в Сиэтле, я очень внимательно изучила все записи и снимки, которые смогла найти; даже настоящие уроженцы Сиэтла не смогут меня подловить. Я так думаю. Или пока не смогли.
Но то, что мне дали, пока я выздоравливала после этого глупого изнасилования и вовсе не смешного допроса, было совсем не поддельное, и мне не нужно было волноваться о правдоподобности своей лжи. Не только Голди, Анна и парнишка (Теренс), но больше двух десятков других людей, прежде чем доктор Красный выписал меня. Это были те, с кем мне довелось встретиться. В рейде участвовало больше людей; я не знаю, сколько. Постоянная доктрина босса требовала, чтобы члены его организации не встречались друг с другом, если это не было вызвано выполнением их обязанностей. Объяснялось это так же, как и то, почему он отвергал вопросы. Невозможно выдать секреты, которых не знаешь, точно так же нельзя предать человека, само существование которого тебе не известно.
Но босс не устанавливал правила только ради правил. Встретив однажды коллегу при выполнении своих обязанностей, можно было продолжать встречаться с ним вне работы. Босс не поощрял подобную дружбу, но он был не дурак и не пытался этому противодействовать. Впоследствии Анна часто звонила мне поздними вечерами, прежде чем отправиться на работу.
Она никогда не пыталась получить ей причитающееся. Возможностей особенно не было, но, если бы мы попробовали, мы бы нашли удобный случай. Я не пыталась отбить у нее желание — как я могла! если бы она предъявила чек к оплате, я бы не только с радостью его оплатила, но и попыталась бы убедить ее, что сама это придумала.
Но она этого не сделала. Я думаю, она была как чуткий (и достаточно редко встречающийся) мужчина, который никогда не лапает женщину, если она того не хочет — он чувствует это и не начинает.
Однажды вечером после выписки я чувствовала себя особенно счастливой: в этот день у меня появились два новых друга; «друга по поцелую», люди, которые участвовали в рейде, когда меня спасали — и я пыталась объяснить Анне, как много это для меня значит, и обнаружила, что я начинаю ей рассказывать, что я не совсем такая, какой кажусь.
Она остановила меня.
— Фрайдэй, дорогая, послушай свою старшую сестру.
— А? Я что-то сказала не так?
— Может быть, ты собиралась. Ты помнишь, в ту ночь, когда мы познакомились, ты отдала мне секретный документ? Мистер Два Костыля предоставил мне допуск высшего уровня много лет назад. Ту книгу, которую ты вернула, я могу взять в любое время. Но я ее никогда не открывала, и не буду. На обложке написано «Для служебного пользования», а мне никогда не говорили, что моя служба требует знания ее содержания. Ты ее читала, но я не знаю даже ее названия, только номер.
С личными вопросами то же самое. В свое время существовало такое элитарное военное подразделение, иностранный легион, там считалось, что у легионера нет прошлого до того, как он завербуется. Мистер Два Костыля хочет, чтобы мы вели себя точно так же. Например, если мы вербуем живой артефакт, искусственного человека, работник отдела кадров знает об этом. Я знаю, потому что сама работала в отделе кадров. Надо подделать документы, возможно, потребуется пластическая хирургия, в некоторых случаях надо вырезать лабораторные метки, а затем регенерировать участок кожи.
Когда мы с ним заканчиваем, ему уже не надо больше волноваться, что его могут похлопать по плечу или вытолкнуть из очереди. Он может даже жениться и иметь детей, не волнуясь, что однажды с его детьми может что-нибудь случиться. Ему не нужно будет волноваться и из-за меня, потому что у меня натренированная забывчивость. Дорогая, я не знаю, что ты имела в виду. Но если обычно ты об этом другим не рассказываешь, не рассказывай и мне. Или ты будешь себя ненавидеть утром.
— Нет, не буду!
— Хорошо. Если ты захочешь рассказать мне об этом через неделю, я тебя выслушаю. Договорились?
Анна была права; неделю спустя мне не хотелось ей рассказывать. Я уверена на девяносто девять процентов, что она знала. Так или иначе, замечательно, когда тебя любят просто за то, что ты такая, какая есть, кем-то, кто не думает, что ИЧ — это монстры, недочеловеки.
Я не знаю, предполагал ли или знал это кто-либо из моих любящих друзей. (Я не имею в виду босса; он, конечно, знал. Но он был не друг; он был босс). Неважно, знали мои друзья, что я не человек, или нет, потому что я стала понимать, что им все равно, или было бы все равно. Все, что для них было важно, это являешься ты частью команды босса или нет.
Однажды вечером ко мне, постукивая костылями, зашел босс, позади шла Голди. Он с трудом сел на стул для посетителей, сказал Голди:
— Вы можете идти, сестра. Спасибо. — Потом мне. — Разденься.
Из уст любого другого мужчины это было бы или оскорбительно, или приятно, смотря по обстоятельствам. Но в случае с боссом это значило только, что он хочет, чтобы я сняла одежду. Голди тоже поняла это именно так, потому что просто кивнула и вышла — а Голди одна из тех профессионалов, кто возразил бы даже Шиве Разрушителю, попытайся он докучать его пациентам.
Я быстро разделась и стала ждать. Он осмотрел меня с ног до головы.
— Они снова одинаковые.
— Мне тоже так кажется.
— Доктор Красный говорит, что он провел тест на лактацию. Результат положительный.
— Да. Он сотворил что-то с моим гормональным балансом, и они обе стали немного подтекать. Странное было чувство. Потом он все сбалансировал снова, и я иссякла.
Босс усмехнулся.
— Повернись. Покажи мне подошву правой ноги. Теперь левой. Достаточно. Похоже, шрамы от ожогов исчезли.
— Те, что я могу видеть, да. Доктор говорит, что остальные тоже регенерировали. Должно быть, так, потому что зуд прекратился.
— Одевайся. Доктор Красный говорит, что ты здорова.
— Если бы я была хоть немного здоровее, вам пришлось бы пустить мне кровь.
— Завтра утром ты отправляешься проходить курс реабилитационных тренировок. Собери вещи и будь готова к девяти ноль-ноль.
— Поскольку я приехала даже без радостной улыбки, я могу собрать вещи за одиннадцать секунд. Но мне нужны новые документы, новый паспорт, новая кредитная карточка и приличная сумма наличными…
— Все это будет доставлено тебе до девяти ноль-ноль.
— … потому что я не собираюсь ехать тренироваться; я еду в Новую Зеландию. Босс, я вам говорила, и не раз. Я давно не была в отпуске, и, по-моему, я заработала небольшой больничный в качестве компенсации за то время, что провела в кровати. Вы рабовладелец.
— Фрайдэй, через сколько лет ты поймешь, что когда я пресекаю твои капризы, то делаю это не только ради эффективности организации, но и для твоего блага?
— Ух ты, Большой Белый Отец. Я сделаю хуже для себя и пришлю вам открытку из Веллингтона.
— Симпатичную Маори, пожалуйста; гейзер я уже видел. Твой восстановительный курс будет построен таким образом, чтобы удовлетворить твои нужды, и ты решишь, когда будет достаточно. Хотя ты и здорова, тебе нужна физическая подготовка с постепенно увеличивающейся нагрузкой, чтобы снова вернуть тебе тот превосходный мышечный тонус, состояние духа и рефлексы, которые принадлежат тебе по рождению.
— «По рождению». Не надо шутить, босс; у вас нет к этому способностей. «Моя мать была пробирка, мой отец был скальпель.»
— Ты стесняешься недостатка, которого не существует уже много лет.
— Да? В судах утверждают, что я не могу получить гражданство; в церквях говорят, что у меня нет души. Я не «человек, рожденный женщиной», по крайней мере в глазах закона.
— «Закон что дышло». Все записи, касающиеся твоего происхождения, были удалены из картотеки лаборатории и вместо них были помещены подложные документы об улучшенном ИЧ мужского пола.
— Вы мне никогда этого не говорили!
— Пока ты не проявляла невротической слабости, я не видел в этом необходимости. Но подлог подобного рода должен быть сделан настолько аккуратно, что он полностью вытесняет правду. Так и вышло. Если ты завтра попытаешься заявить о своем истинном происхождении, ты не сможешь убедить в этом ни одного чиновника. Ты можешь рассказывать кому угодно; это не имеет значения. Но, моя дорогая, почему ты защищаешься? Ты не просто такой же человек, как Праматерь Ева, ты улучшенный человек, настолько близкая к совершенству, насколько могли это сделать твои создатели. Почему, по-твоему, я изменил своим принципам и завербовал тебя, хотя у тебя не было опыта и сознательного интереса к этой профессии? Почему я потратил небольшое состояние на твое образование и подготовку? Потому что я знал. Я ждал несколько лет, пока не убедился, что ты развиваешься так, как планировали твои конструкторы… потом чуть не потерял все, когда ты вдруг исчезла. — Он состроил гримасу, которая, по-моему, должна была означать улыбку. — Я переживал за тебя, девочка. А теперь о твоей подготовке. Ты хочешь слушать?
— Да, сэр.
(Я не пыталась рассказать ему о лабораторных яслях; люди думают, что все ясли подобны тем, которые они видели. Я не рассказала ему о пластмассовой ложке, которой пользовалась, пока мне не исполнилось десять лет, потому что я не хотела рассказывать, как, когда я первый раз взяла в руки вилку, я поцарапала до крови губу и они надо мной смеялись. Но дело не только в этом, существует миллион разных вещей, которые составляют разницу между воспитанием человека и выращиванием животного.)
— Ты пройдешь курс рукопашного боя, но ты должна работать только со своим инструктором; у тебя не должно быть синяков, когда ты поедешь к своей семье в Крайстчерч. Ты получишь дополнительную подготовку по ручному оружию, включая некоторые виды, о которых ты, может быть, никогда даже не слышала. Если ты сменишь специальность, тебе это понадобится.
— Босс, я не собираюсь быть убийцей!
— Тебе это все равно понадобится. Бывают случаи, когда курьер может иметь оружие, а пользоваться надо любой возможностью. Фрайдэй, не стоит презирать убийц. Как с любым другим инструментом, главное — как его использовать. Расцвет и падение бывших Соединенных Штатов Северной Америки частично связаны с убийствами. Но только отчасти, потому что убийства не были четко спланированы и были бессмысленны. Что ты можешь сказать мне о Прусско-Российской войне?
— Немного. В основном то, что у пруссаков оказались ни на что не годные убежища, хотя по деньгам выходило, что они должны победить.
— А если я скажу тебе, что эту войну выиграли двенадцать человек — семь мужчин и пять женщин — и что самым мощным использованным оружием был пистолет калибра шесть миллиметров?
— По-моему, вы меня никогда не обманывали. Как это получилось?
— Фрайдэй, мозги — это самый дефицитный товар и единственный, который чего-то стоит. Любую человеческую организацию можно сделать бесполезной, беспомощной, опасной для себя самой, если избирательно удалять ее лучшие умы, оставляя при этом глупцов. Понадобилось только несколько аккуратных «несчастных случаев», чтобы до основания разрушить великую прусскую военную машину и превратить ее в шайку неумелых бандитов. Но это не проявлялось, пока не разгорелась драка, потому что до начала схватки дураки выглядят точно так же, как военные гении.
Все началось с разногласий по поводу того, сколько времени я должна оставаться в терапии. Я уже через четыре дня почувствовала, что могу отправляться домой или на работу. Хотя у меня пока не было желания ввязываться в драки, я могла заниматься легкой работой — или поехать в Новую Зеландию, как собиралась с самого начала. Все мои болячки заживали.
Их было не так уж и много: куча ожогов, четыре сломанных ребра, переломы левых малой и большой берцовых костей, множественные переломы костей правой стопы и трех пальцев левой, трещина в черепе без осложнений, и (противно, но на работоспособности не скажется) отрезанный сосок правой груди.
Последнее, ожоги и поломанные пальцы — это все, о чем я помню; остальное, должно быть, случилось, когда меня что-то отвлекло.
Босс сказал:
— Фрайдэй, ты знаешь, что на регенерацию соска уйдет по крайней мере шесть недель.
— Но если сделать пластическую операцию, все пройдет за неделю. Так мне сказал доктор Красный.
— Девушка, если кто-то в этой организации получает травму при исполнении служебных обязанностей, он будет излечен настолько, насколько позволяет медицинское искусство. Кроме этой нашей обычной политики, в твоем случае есть еще одна самодостаточная причина. Каждый из нас имеет моральную обязанность сохранять и защищать красоту в этом мире. У тебя удивительно хорошее тело; нанесенный ему ущерб прискорбен. Оно снова должно быть в полном порядке.
— Я же сказала, что хватит косметической хирургии. Молока в этих емкостях я держать не собираюсь. А тому, кто будет со мной в постели, будет все равно.
— Фрайдэй, ты, должно быть, убедила себя в том, что тебе никогда не придется кормить грудью. Но работающая грудь эстетически совершенно отлична от построенной хирургическим путем имитации. Этот гипотетический партнер, может быть, не узнает… но ты будешь знать, и буду знать я. Нет, моя дорогая. Ты будешь, как прежде, совершенна.
— Гм! А когда вы собираетесь регенерировать свой глаз?
— Не надо грубить, малышка. В моем случае не затрагиваются вопросы эстетики.
Поэтому моя грудь вернулась в свое прежнее состояние, а может, стала еще лучше. Следующий наш спор касался переподготовки, в которой, по моему мнению, я нуждалась, чтобы исправить мой чересчур быстрый рефлекс убийства. Когда я снова затронула эту тему, босс посмотрел на меня так, будто ему принесли суп с мухой.
— Фрайдэй, я не помню, чтобы ты убила кого-либо по ошибке. Ты что, совершала убийства, о которых я не знаю?
— Нет, нет, — торопливо сказала я. — Я никогда не убивала до того, как стала работать на вас. И я сообщала вам обо всех своих действиях.
— В таком случае ты убивала только для самозащиты.
— Если не считать Белсена. Это не была самозащита; он и пальцем ко мне не притронулся.
— Бомонта. По крайней мере обычно он пользовался этим именем. Самозащита иногда должна принимать форму «Сделай другому то, что он сделал бы тебе, но сделай это первым». Кажется, Де Камп. Или кто-то другой из школы философов-пессимистов двадцатого века. Я вызову досье Бомонта, чтобы ты сама убедилась, что он принадлежал к числу тех, кому ради общего блага лучше быть мертвыми.
— Не надо. Как только я заглянула в его бумажник, я поняла, что он шел за мной не для того, чтобы поцеловать. Но это было после.
Боссу потребовалось несколько секунд, чтобы найти ответ, много больше, чем обычно.
— Фрайдэй, ты хочешь переменить специальность и стать профессиональным убийцей?
У меня отпала челюсть и глаза вылезли на лоб. Это был весь мой ответ.
— Я не собираюсь пугать тебя насмерть, — сухо сказал босс. — Ты могла догадаться, что среди членов нашей организации есть убийцы. Я не хочу терять тебя как курьера; ты у меня лучшая. Но нам всегда нужны квалифицированные убийцы, так как процент потерь среди них очень высок. Однако, есть большая разница между курьером от убийцей: курьер убивает только с целью самозащиты и часто рефлекторно… и, я согласен, с некоторой вероятностью ошибки… так как не все курьеры обладают твоим великолепным талантом мгновенно учесть все факторы и прийти к верному выводу.
— Что?
— Ты меня правильно поняла, Фрайдэй, недостаток здорового тщеславия — это одна из твоих слабостей. Достойный наемный убийца не убивает рефлекторно, он убивает по намеченному плану. Если все пойдет настолько плохо, что ему понадобится прибегнуть к самозащите, он почти наверняка станет покойником. В своих запланированных убийствах он всегда знает, почему, и соглашается с необходимостью… иначе я не пошлю его на задание.
(Предумышленное убийство? Проснуться утром, плотно позавтракать, потом встретиться с жертвой и хладнокровно ее зарезать? Поужинать и крепко уснуть?)
— Босс, я не думаю, что это работа для меня.
— Я не уверен, что у тебя подходящий характер. Но в этот раз не надо отвергать все с ходу. Мне не очень нравится идея замедлить твой защитный рефлекс. Более того, я могу тебя заверить, что если мы попытаемся переподготовить тебя так, как ты просишь, я не буду тебя больше использовать в роли курьера. Нет. Ты имеешь право рисковать собственной жизнью… в свободное от работы время. Но твои задания всегда предельно важны: я не стану использовать курьера, лучшие черты которого были намеренно уничтожены.
Босс меня не убедил, но он лишил меня уверенности в себе. Когда я повторила ему, что не хочу становиться убийцей, он, похоже, не слушал — только сказал что-то о том, что даст мне кое-что почитать.
Я ожидала, что это — что угодно — появится на терминале в комнате. Вместо этого через двадцать минут после ухода босса в комнату вошел молоденький парнишка — в общем, моложе меня, — и принес книгу, переплетенную книгу с бумажными страницами. На ней был порядковый номер и штампы «Только лично», «Для служебного пользования» и «Строго секретно по специальному допуску».
Я посмотрела на нее, боясь дотронуться, как до змеи.
— Это мне? Я думаю, здесь какая-то ошибка.
— Старик не ошибается. Просто подпишите расписку.
Я заставила его подождать, пока читала набранный мелким шрифтом текст.
— Вот эта часть о том, что «никогда не выпускать из поля зрения». Я время от времени сплю.
— Позвоните в Архив, спросите служащего по секретным документам — это я — и я буду здесь немедленно. Но старайтесь не заснуть, пока я не приду. Изо всех сил старайтесь.
— Окей. — Я подписала расписку, подняла глаза и обнаружила, что он очень заинтересованно меня разглядывает. — На что это ты уставился?
— Э… Мисс Фрайдэй, вы симпатичная.
Я не представляю, что нужно отвечать в подобных случаях, потому что это неправда. Конечно, я хорошо сложена, но я была одета.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Да ведь все знают, кто вы. Две недели назад. На ферме. Вы были там.
— О. Да, я была там. Но я об этом не помню.
— Зато я — да! — Его глаза сияли. — Это был единственный раз, когда я смог участвовать в боевой операции. Я рад, что тоже внес свой вклад.
(Что же ты делал?)
Я взяла его за руку, подтянула поближе, взяла его лицо в руки, аккуратно поцеловала его, поцелуем, промежуточным между сестринским и «давай-ка этим займемся!» Может быть, протокол требовал чего-то посолиднее, но он был на службе, а я все еще находилась на больничном — нечестно давать обещания, которые невозможно выполнить, особенно подросткам с сияющими глазами.
— Спасибо, что спас меня, — спокойно сказала я, прежде чем выпустить его.
Бедняжка покраснел до ушей. Но он выглядел очень довольным.
Я так долго читала, что ночная дежурная выбранила меня. Однако, сиделки все время о чем-то ругаются. Я не собираюсь цитировать этот невероятный документ… но послушайте эти заглавия:
Сначала название: «Единственное смертельное оружие». Затем:
«Убийство как изящное искусство»
«Убийство как политический инструмент»
«Убийство в корыстных целях»
«Убийцы, изменившие историю»
«Общество за созидательную эвтаназию»
«Каноны гильдии профессиональных убийц»
«Убийцы-любители: нужно ли их уничтожить?»
«Достойные наемные убийцы — несколько реальных случаев»
«„Крайняя мера“ — „Мокрая работа“ — нужны ли эвфемизмы?»
«Вопросы для изучения на семинарах: техника и инструменты»
Уф! Не было никакой причины читать все это. Но я прочла. Книга имела какую-то порочную прелесть. Отвратительно.
Я решила никогда больше не упоминать о возможности поменять специальность и не говорить о переподготовке. Пусть босс сам заговорит об этом, если захочет это обсудить. Я набрала код на терминале, соединилась с Архивом и сказала, что мне нужен служащий по секретным документам, чтобы получить от меня секретный документ номер такой-то и, пожалуйста, принесите мою расписку.
— Сию минуту, мисс Фрайдэй, — ответила женщина.
Известность…
Я с немалым беспокойством ожидала, когда появится этот паренек. Мне стыдно сказать, но эта ядовитая книга повлияла на меня самым неблагоприятным образом. Было раннее утро; не было слышно ни звука — и если бы это милое создание приласкало меня, я, скорее всего, забыла бы, что технически являюсь инвалидом. Мне нужен был пояс целомудрия с большим амбарным замком.
Но он не пришел: симпатичный паренек сменился с дежурства. С моей распиской пришла немолодая женщина, которая отвечала мне по терминалу. Я чувствовала и облегчение, и разочарование — и досаду оттого, что была разочарована. Неужели все выздоравливающие настолько сексуально озабочены? Существует ли в больницах проблема дисциплины? Я слишком мало болела, чтобы знать об этом.
Служащая обменяла мою расписку на книгу, потом удивила меня вопросом:
— А мне поцелуй не полагается?
— О! Вы были там?
— Там были все до единого, дорогая; той ночью у нас страшно не хватало оперативников. Я не лучшая в мире, но я, как и все, проходила курс начальной подготовки. Да, я была там. Не могла этого пропустить.
Я сказала:
— Спасибо, что спасли меня, — и поцеловала ее. Я пыталась сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу и сама решила, каким быть этому поцелую. А именно: грубым и крепким. Этим она мне говорила, что в любое время, когда я захочу сменить направление, она будет ждать.
А что бы вы сделали? Похоже, бывают ситуации, для которых не существует установленных правил. Я только признала, что она рисковала своей жизнью, чтобы спасти меня.
Именно так, потому что этот спасательный рейд не был настолько легким, как можно было бы подумать, выслушав рассказ босса. Босс по привычке все преуменьшает, он даже разрушение Сиэтла описал бы как «сейсмические проблемы». Как я могла отказать ей, если только что сама поблагодарила ее за спасение моей жизни.
Я не могла. Я позволила моей половине поцелуя ответить на ее невысказанное предложение — скрестив пальцы, чтобы никогда не сдержать обещания.
Наконец, она прервала поцелуй, но от меня не отодвинулась.
— Дорогая, — сказала она. — Хочешь, я тебе кое-что расскажу? Помнишь, как ты отшила того придурка, которого они звали «Майор»?
— Помню.
— Здесь ходит нелегальная копия этого эпизода. То, что ты сказала ему и как ты это сказала, восхитило всех. Особенно меня.
— Это интересно. Это ты тот гремлин, который скопировал ленту?
— Как ты могла такое подумать? — Она улыбнулась. — А что, ты возражаешь?
Я обдумывала это целых три миллисекунды.
— Нет. Если людям, которые меня спасли, нравится слушать, что я сказала этому ублюдку, я не возражаю. Но обычно я так не разговариваю.
— Никто так и не думает. — Она меня быстро поцеловала. — Но ты сделала это, когда было нужно, и поэтому все женщины в компании гордятся тобой. И мужчины тоже.
Похоже, она не собиралась отпускать меня, но появилась медсестра и безапелляционно потребовала от меня отправляться в постель, а она мне уколет снотворное — я возражала только для вида. Служащая сказала:
— Привет, Голди. Спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая. — Она вышла.
Голди (ей это имя не шло — она была светлой блондинкой) сказала:
— Хотите, сделаю в руку? Или в ногу? Не обращайте внимания на Анну; она безобидна.
— С ней все в порядке. — Мне пришло в голову, что Голди, наверное, наблюдала за происходящим. Наверное? Определенно! — Вы были там? На ферме? Когда горел дом?
— Когда горел дом — нет. Я была в машине, старалась как можно быстрее привезти вас сюда. Вы ужасно выглядели, мисс Фрайдэй.
— Это уж точно. Спасибо. Голди, вы не поцелуете меня на ночь?
Ее поцелуй был теплым и ни к чему не обязывающим.
Позже я узнала, что она была в той четверке, которая поднялась наверх, чтобы забрать меня — один мужчина нес большие кусачки, двое были с оружием и стреляли, а Голди в одиночку тащила носилки. Но она мне об этом так и не сказала, ни тогда, ни позже.
Я запомнила свое выздоровление как первый раз в своей жизни — за исключением отдыха в Крайстчерч — когда я была счастлива, каждый день, каждую ночь. Почему? Потому что я была такая, как все!
Конечно, как любой мог уже догадаться, официально я стала как все много лет назад. У меня больше не было документов с большим штампом «ЖА» (или «ИЧ»). Я могла войти в туалет, и никто не потребовал бы от меня пользоваться крайней кабинкой. Но поддельные документы и фальшивое генеалогическое древо не очень согревают душу; просто благодаря им можно не опасаться угроз и дискриминации. Вы по-прежнему сознаете, что ни одна нация не признает право вам подобных получить гражданство и что существует множество мест, где вас могут депортировать или даже убить — или продать в рабство — если откроется правда.
Искусственному человеку не хватает генеалогического древа значительно больше, чем можно себе представить. Где вы родились? Ну, я, в общем, не совсем родился: меня создали в Лаборатории создания жизни Трай-Юниверсити, Детройт. Да, правда? Мое начало было сформулировано компанией «Менделиан ассошиэйтс», Цюрих. Замечательный разговор! Вы его никогда не услышите; это не выдержит сравнения с предками на «Мэйфлауэре» или в земельной описи Вильгельма Завоевателя. Согласно моим документам (одному из наборов), я «родилась» в Сиэтле, разрушенном городе, который является замечательным местом, чтобы терять там документы. Прекрасно подходит также, чтобы потерять всех своих родственников.
Поскольку я никогда не была в Сиэтле, я очень внимательно изучила все записи и снимки, которые смогла найти; даже настоящие уроженцы Сиэтла не смогут меня подловить. Я так думаю. Или пока не смогли.
Но то, что мне дали, пока я выздоравливала после этого глупого изнасилования и вовсе не смешного допроса, было совсем не поддельное, и мне не нужно было волноваться о правдоподобности своей лжи. Не только Голди, Анна и парнишка (Теренс), но больше двух десятков других людей, прежде чем доктор Красный выписал меня. Это были те, с кем мне довелось встретиться. В рейде участвовало больше людей; я не знаю, сколько. Постоянная доктрина босса требовала, чтобы члены его организации не встречались друг с другом, если это не было вызвано выполнением их обязанностей. Объяснялось это так же, как и то, почему он отвергал вопросы. Невозможно выдать секреты, которых не знаешь, точно так же нельзя предать человека, само существование которого тебе не известно.
Но босс не устанавливал правила только ради правил. Встретив однажды коллегу при выполнении своих обязанностей, можно было продолжать встречаться с ним вне работы. Босс не поощрял подобную дружбу, но он был не дурак и не пытался этому противодействовать. Впоследствии Анна часто звонила мне поздними вечерами, прежде чем отправиться на работу.
Она никогда не пыталась получить ей причитающееся. Возможностей особенно не было, но, если бы мы попробовали, мы бы нашли удобный случай. Я не пыталась отбить у нее желание — как я могла! если бы она предъявила чек к оплате, я бы не только с радостью его оплатила, но и попыталась бы убедить ее, что сама это придумала.
Но она этого не сделала. Я думаю, она была как чуткий (и достаточно редко встречающийся) мужчина, который никогда не лапает женщину, если она того не хочет — он чувствует это и не начинает.
Однажды вечером после выписки я чувствовала себя особенно счастливой: в этот день у меня появились два новых друга; «друга по поцелую», люди, которые участвовали в рейде, когда меня спасали — и я пыталась объяснить Анне, как много это для меня значит, и обнаружила, что я начинаю ей рассказывать, что я не совсем такая, какой кажусь.
Она остановила меня.
— Фрайдэй, дорогая, послушай свою старшую сестру.
— А? Я что-то сказала не так?
— Может быть, ты собиралась. Ты помнишь, в ту ночь, когда мы познакомились, ты отдала мне секретный документ? Мистер Два Костыля предоставил мне допуск высшего уровня много лет назад. Ту книгу, которую ты вернула, я могу взять в любое время. Но я ее никогда не открывала, и не буду. На обложке написано «Для служебного пользования», а мне никогда не говорили, что моя служба требует знания ее содержания. Ты ее читала, но я не знаю даже ее названия, только номер.
С личными вопросами то же самое. В свое время существовало такое элитарное военное подразделение, иностранный легион, там считалось, что у легионера нет прошлого до того, как он завербуется. Мистер Два Костыля хочет, чтобы мы вели себя точно так же. Например, если мы вербуем живой артефакт, искусственного человека, работник отдела кадров знает об этом. Я знаю, потому что сама работала в отделе кадров. Надо подделать документы, возможно, потребуется пластическая хирургия, в некоторых случаях надо вырезать лабораторные метки, а затем регенерировать участок кожи.
Когда мы с ним заканчиваем, ему уже не надо больше волноваться, что его могут похлопать по плечу или вытолкнуть из очереди. Он может даже жениться и иметь детей, не волнуясь, что однажды с его детьми может что-нибудь случиться. Ему не нужно будет волноваться и из-за меня, потому что у меня натренированная забывчивость. Дорогая, я не знаю, что ты имела в виду. Но если обычно ты об этом другим не рассказываешь, не рассказывай и мне. Или ты будешь себя ненавидеть утром.
— Нет, не буду!
— Хорошо. Если ты захочешь рассказать мне об этом через неделю, я тебя выслушаю. Договорились?
Анна была права; неделю спустя мне не хотелось ей рассказывать. Я уверена на девяносто девять процентов, что она знала. Так или иначе, замечательно, когда тебя любят просто за то, что ты такая, какая есть, кем-то, кто не думает, что ИЧ — это монстры, недочеловеки.
Я не знаю, предполагал ли или знал это кто-либо из моих любящих друзей. (Я не имею в виду босса; он, конечно, знал. Но он был не друг; он был босс). Неважно, знали мои друзья, что я не человек, или нет, потому что я стала понимать, что им все равно, или было бы все равно. Все, что для них было важно, это являешься ты частью команды босса или нет.
Однажды вечером ко мне, постукивая костылями, зашел босс, позади шла Голди. Он с трудом сел на стул для посетителей, сказал Голди:
— Вы можете идти, сестра. Спасибо. — Потом мне. — Разденься.
Из уст любого другого мужчины это было бы или оскорбительно, или приятно, смотря по обстоятельствам. Но в случае с боссом это значило только, что он хочет, чтобы я сняла одежду. Голди тоже поняла это именно так, потому что просто кивнула и вышла — а Голди одна из тех профессионалов, кто возразил бы даже Шиве Разрушителю, попытайся он докучать его пациентам.
Я быстро разделась и стала ждать. Он осмотрел меня с ног до головы.
— Они снова одинаковые.
— Мне тоже так кажется.
— Доктор Красный говорит, что он провел тест на лактацию. Результат положительный.
— Да. Он сотворил что-то с моим гормональным балансом, и они обе стали немного подтекать. Странное было чувство. Потом он все сбалансировал снова, и я иссякла.
Босс усмехнулся.
— Повернись. Покажи мне подошву правой ноги. Теперь левой. Достаточно. Похоже, шрамы от ожогов исчезли.
— Те, что я могу видеть, да. Доктор говорит, что остальные тоже регенерировали. Должно быть, так, потому что зуд прекратился.
— Одевайся. Доктор Красный говорит, что ты здорова.
— Если бы я была хоть немного здоровее, вам пришлось бы пустить мне кровь.
— Завтра утром ты отправляешься проходить курс реабилитационных тренировок. Собери вещи и будь готова к девяти ноль-ноль.
— Поскольку я приехала даже без радостной улыбки, я могу собрать вещи за одиннадцать секунд. Но мне нужны новые документы, новый паспорт, новая кредитная карточка и приличная сумма наличными…
— Все это будет доставлено тебе до девяти ноль-ноль.
— … потому что я не собираюсь ехать тренироваться; я еду в Новую Зеландию. Босс, я вам говорила, и не раз. Я давно не была в отпуске, и, по-моему, я заработала небольшой больничный в качестве компенсации за то время, что провела в кровати. Вы рабовладелец.
— Фрайдэй, через сколько лет ты поймешь, что когда я пресекаю твои капризы, то делаю это не только ради эффективности организации, но и для твоего блага?
— Ух ты, Большой Белый Отец. Я сделаю хуже для себя и пришлю вам открытку из Веллингтона.
— Симпатичную Маори, пожалуйста; гейзер я уже видел. Твой восстановительный курс будет построен таким образом, чтобы удовлетворить твои нужды, и ты решишь, когда будет достаточно. Хотя ты и здорова, тебе нужна физическая подготовка с постепенно увеличивающейся нагрузкой, чтобы снова вернуть тебе тот превосходный мышечный тонус, состояние духа и рефлексы, которые принадлежат тебе по рождению.
— «По рождению». Не надо шутить, босс; у вас нет к этому способностей. «Моя мать была пробирка, мой отец был скальпель.»
— Ты стесняешься недостатка, которого не существует уже много лет.
— Да? В судах утверждают, что я не могу получить гражданство; в церквях говорят, что у меня нет души. Я не «человек, рожденный женщиной», по крайней мере в глазах закона.
— «Закон что дышло». Все записи, касающиеся твоего происхождения, были удалены из картотеки лаборатории и вместо них были помещены подложные документы об улучшенном ИЧ мужского пола.
— Вы мне никогда этого не говорили!
— Пока ты не проявляла невротической слабости, я не видел в этом необходимости. Но подлог подобного рода должен быть сделан настолько аккуратно, что он полностью вытесняет правду. Так и вышло. Если ты завтра попытаешься заявить о своем истинном происхождении, ты не сможешь убедить в этом ни одного чиновника. Ты можешь рассказывать кому угодно; это не имеет значения. Но, моя дорогая, почему ты защищаешься? Ты не просто такой же человек, как Праматерь Ева, ты улучшенный человек, настолько близкая к совершенству, насколько могли это сделать твои создатели. Почему, по-твоему, я изменил своим принципам и завербовал тебя, хотя у тебя не было опыта и сознательного интереса к этой профессии? Почему я потратил небольшое состояние на твое образование и подготовку? Потому что я знал. Я ждал несколько лет, пока не убедился, что ты развиваешься так, как планировали твои конструкторы… потом чуть не потерял все, когда ты вдруг исчезла. — Он состроил гримасу, которая, по-моему, должна была означать улыбку. — Я переживал за тебя, девочка. А теперь о твоей подготовке. Ты хочешь слушать?
— Да, сэр.
(Я не пыталась рассказать ему о лабораторных яслях; люди думают, что все ясли подобны тем, которые они видели. Я не рассказала ему о пластмассовой ложке, которой пользовалась, пока мне не исполнилось десять лет, потому что я не хотела рассказывать, как, когда я первый раз взяла в руки вилку, я поцарапала до крови губу и они надо мной смеялись. Но дело не только в этом, существует миллион разных вещей, которые составляют разницу между воспитанием человека и выращиванием животного.)
— Ты пройдешь курс рукопашного боя, но ты должна работать только со своим инструктором; у тебя не должно быть синяков, когда ты поедешь к своей семье в Крайстчерч. Ты получишь дополнительную подготовку по ручному оружию, включая некоторые виды, о которых ты, может быть, никогда даже не слышала. Если ты сменишь специальность, тебе это понадобится.
— Босс, я не собираюсь быть убийцей!
— Тебе это все равно понадобится. Бывают случаи, когда курьер может иметь оружие, а пользоваться надо любой возможностью. Фрайдэй, не стоит презирать убийц. Как с любым другим инструментом, главное — как его использовать. Расцвет и падение бывших Соединенных Штатов Северной Америки частично связаны с убийствами. Но только отчасти, потому что убийства не были четко спланированы и были бессмысленны. Что ты можешь сказать мне о Прусско-Российской войне?
— Немного. В основном то, что у пруссаков оказались ни на что не годные убежища, хотя по деньгам выходило, что они должны победить.
— А если я скажу тебе, что эту войну выиграли двенадцать человек — семь мужчин и пять женщин — и что самым мощным использованным оружием был пистолет калибра шесть миллиметров?
— По-моему, вы меня никогда не обманывали. Как это получилось?
— Фрайдэй, мозги — это самый дефицитный товар и единственный, который чего-то стоит. Любую человеческую организацию можно сделать бесполезной, беспомощной, опасной для себя самой, если избирательно удалять ее лучшие умы, оставляя при этом глупцов. Понадобилось только несколько аккуратных «несчастных случаев», чтобы до основания разрушить великую прусскую военную машину и превратить ее в шайку неумелых бандитов. Но это не проявлялось, пока не разгорелась драка, потому что до начала схватки дураки выглядят точно так же, как военные гении.