Хайнлайн Роберт Энсон. Будет скафандр — будут и путешествия

   — Какого черта! — вырвалось у меня. Затем я добавил: — Надеюсь, вахтенный знает свое дело, в противном случае нам всем конец.
   На Плутоне, насколько я знал, кислорода нет. Во всяком случае, так утверждали астрономы, а я не испытывал желания проверять их утверждения на собственной шкуре. Уж не бомбят ли нас? Вот было бы здорово. Или это землетрясение?
   Мысль о землетрясении — предположение отнюдь не праздное. Та статья в «Сайентифик Америкен» — о «лете» на Плутоне — предсказывала «острые изостатические колебания» по мере повышения температуры. В переводе на нормальный человеческий язык эта изящная фраза означает: «Держись за шляпы, крыта падает!»
   После того, как я однажды попал в землетрясение близ Санта-Барбары, я на всю жизнь усвоил прописную истину, с которой калифорнийцы рождаются, а все остальные запоминают после первого урока: когда земля трясется, беги наружу!
   Минуты две я проверял, набралось ли у меня достаточно адреналина, чтобы прыгнуть на восемнадцать футов вместо двенадцати. Оказалось, что нет. Но я продолжал заниматься этим еще полчаса, потому что больше делать было нечего, кроме как грызть ногти.
   И тут я услышал свое имя:
   — Кип! Кип, где ты?
   — Крошка, — завопил я. — Сюда! Сюда!
   Целую вечность длиной в три удара сердца стояла тишина.
   — Кип?
   — Да здесь я, внизу!
   — Кип? Ты здесь, в этой яме?
   — Да! Да! Ты что, не видишь меня? — Ее голова показалась в проеме потолка.
   — Теперь вижу. Ой, Кип, как я рада!
   — Так чего ж ты плачешь тогда? Я тоже рад.
   — Я не плачу, — всхлипывала она. — Кип… Кип…
   — Ты можешь вытащить меня отсюда?
   Она осмотрела отверстие и сказала:
   — Оставайся, где стоишь.
   — Эй, не уходи! — Но она уже ушла.
   Прошло две минуты, но мне они показались неделями. Наконец она вернулась с нейлоновой веревкой. Умница!
   — Хватайся! — крикнула Крошка.
   — Погоди секунду. Как она закреплена?
   — Я тебя вытащу.
   — Нет, не вытащишь. Наоборот, мы окажемся в этой дыре оба. Найди что-нибудь, за что можно ее зацепить.
   — Я подниму тебя.
   — Крепи веревку, тебе говорят! Живо!
   Она снова исчезла, оставив конец веревки у меня в руках. Вскоре я услышал издалека:
   — Готово!
   — Проверка! — завопил я в ответ и повис на веревке всем телом. Она держала. — Лезу! — завопил я снова, что было мочи и выскочил наверх вместе с "у".
   Крошка бросилась ко мне, одной рукой обняла меня за плечи, сжимая при этом другой мадам Помпадур. Я стиснул ее в объятиях. Она стала еще меньше и тощее, чем раньше.
   — О, Кип, было так ужасно!
   Я потрепал ее по худеньким лопаткам.
   — Знаю, знаю. Что будем делать? Где…
   Я хотел спросить, где черволицые, но Крошка разразилась слезами.
   — Кип, наверное, она погибла!
   — Кто она? — спросил я, ничего не понимая, потому что содержимое моей головы превратилось в кашу.
   Крошка казалась не менее изумленной, чем я.
   — Как кто? Материня!
   — Вот оно что! — На меня вдруг нахлынула печаль. — Ты точно знаешь? Она ведь говорила со мной до самой последней минуты, а я жив.
   — Что ты несеть… А, да нет. Кип, я не про прошлый раз. Я про сейчас.
   — Сейчас? Так она была здесь?
   — Здесь, конечно, где же еще?
   Вопрос, прямо скажем, неумный, учитывая масштабы Вселенной. Я-то давно уже решил, что Материни здесь нет, поскольку Джок ничего о ней не говорил. А я думаю, что Джок либо сказал бы, что она здесь, либо придумал какую-нибудь изощренную ложь из чистого удовольствия поврать. Но коль скоро он не делал ни того, ни другого, он просто не знал, кто она и где. Может, он вообще видел ее только раз — как горб на моем скафандре.
   Я так был уверен в своей «логике», что очевидный факт до меня дошел не сразу.
   — Крошка, — сказал я, задыхаясь, — у меня такое чувство, вроде я потерял собственную мать. Ты точно знаешь, что она погибла?
   — Как будто, а не «вроде», — машинально поправила меня Крошка. — Нет, не точно, но она там, снаружи, так что…
   — Постой-ка. Если она там, то она должна быть в скафандре.
   — С тех пор, как уничтожили ее корабль, скафандра у нее вообще не осталось.
   Я понимал все меньше и меньше.
   — Как же они доставили ее сюда?
   — Загерметизировали в камере и принесли. Что нам теперь делать. Кип?
   На это у меня было несколько ответов, и все неправильные — я их уже обдумал во время заключения.
   — Где Черволицый? Где они все?
   — Мертвы, наверное.
   — Надеюсь, ты права. — Я огляделся, ища какое-нибудь оружие. В жизни не видел более пустого помещения. Мой игрушечный кинжал лежал всего лишь в восемнадцати футах от меня, но лезть за ним мне не улыбалось. — А почему ты так считаешь?
   Оказалось, у Крошки были веские причины так считать. Хотя с виду у Материни не хватило бы силы, чтобы разорвать газету, она восполняла недостаток мускулов качеством мозгов. Материня сделала то, о чем мечтал я — прихлопнула их всех одним махом. Спешить она не могла, потому что требовалось сочетание многих обстоятельств, некоторые были ей неподвластны, поэтому приходилось выжидать их благоприятного стечения.
   Прежде всего, требовалось дождаться момента, когда здесь останется минимальное количество черволицых. Мы действительно находились на гигантской опорно-перевалочной базе-космодроме, но в большом количестве персонала база не нуждалась. Необычное столпотворение, которое я здесь увидел в первый день, как раз и было вызвано прибытием нашего корабля.
   Во-вторых, следовало выждать момент, когда базу покинут все корабли, потому что справиться с кораблем Материня не смогла бы — он оказался бы вне пределов досягаемости.
   В-третьих, атаку следовало начинать в тот момент, когда черволицые ели. Когда на базе их оставалось настолько мало, что столовая могла работать в одну смену, они обычно собирались все вместе у большого корыта и лакали из него месиво — сцена, достойная пера Данте. Таким образом, все враги сгрудились бы в одну цель, за исключением, может, одного-двух вахтенных.
   — Погоди-ка, — перебил я Крошку, — так они, говоришь, погибли все?
   — Ну, точно не знаю. По крайней мере, я никого не видела.
   — Все отставить, пока я не найду какого-нибудь оружия.
   — Но…
   — Начнем с самого главного. Крошка!
   Сказать, что надо найти оружие — это одно, а вот действительно найти его — дело совсем другое. В коридоре не видно было ничего, кроме отверстий в полу, похожих на то, куда сбросили меня, — поэтому Крошка и не нашла меня сразу; в этом секторе базы ей гулять не разрешали. Джок оказался прав в одном: Крошка и Материня были почетными пленниками, которым предоставили все привилегии, кроме свободы… в то время как Джок, Тим и я оказались то ли третьесортными узниками, то ли запасным суповым набором, то ли и тем, и другим вместе.
   Это вполне соответствовало предположению, что Крошка и Материня считались скорее заложниками, чем просто пленными.
   Заглянув в одно из отверстий, я потерял всякое желание заглядывать в другие, потому что увидел на полу человеческий скелет — этому пленнику им, видно, бросать еду надоело.
   Когда я выпрямился. Крошка спросила меня, почему я затрясся.
   — Да так, ничего. Пошли дальше.
   — Я хочу посмотреть.
   — Крошка, у нас каждая секунда на счету, а мы только и делаем, что треплемся. Пошли. Держись у меня за спиной.
   Я не дал ей увидеть скелет — значительная победа над ее ненасытным любопытством, хотя весьма возможно, что скелет не произвел бы на нее никакого впечатления. Крошка становилась чувствительной только тогда, когда это ее устраивало.
   Приказ «держаться за моей спиной» звучал вполне по-рыцарски, но был неразумным — я забыл, что напасть на нас могут и с тыла. Мне следовало сказать: «Иди за мной и следи за коридором сзади».
   Но она сама догадалась это сделать. Услышав ее вопль, я повернулся и увидел черволицего, направившего на меня похожий на фотоаппарат прибор. Хотя Тим однажды с его помощью сбил меня с ног, я так и не знал толком, что он собой представляет. На мгновение я застыл на месте.
   Я, но не Крошка. Она прыгнула, выставив вперед руки и ноги, отважно и безрассудно, как котенок.
   Это меня и спасло. Ее прыжок никому не причинил бы вреда, разве что другому котенку, но черволицый растерялся, не успев ни убить, ни парализовать меня, и, споткнувшись о Крошку, рухнул на пол.
   А я прыгнул на него — обеими босыми ногами прямо на эту страшную рачью голову.
   Голова треснула. Жуткое было ощущение.
   Она разлетелась на куски, словно я прыгнул на коробку из-под клубники. Я даже скорчился от отвращения и страха, несмотря на охватившее меня желание драться, убить его.
   Растоптав червяков, я отпрыгнул в сторону; к горлу подкатывала тошнота. Склонившись над Крошкой, я оттащил ее в сторону с таким же сильным желанием выйти из боя, как секунды назад начать его.
   Но врага я не убил. На один страшный миг мне показалось, что придется броситься на него снова. Потом я понял, что хотя он и жив, он больше не реагирует на нас. Он бился, как цыпленок, которому только что отрубили голову, затем стих и начал двигаться осмысленно.
   Но он ничего не видел. Я раздавил его глаза. Может быть, и уши тоже, но уж эти жуткие глаза я раздавил точно.
   Он тщательно ощупал пол вокруг себя, затем поднялся на ноги — целехонький, если не считать продавленной головы. Он замер на месте, опершись на все три ноги, и начал шарить руками в воздухе. Я оттащил Крошку еще дальше от него.
   Он зашагал. Слава Богу, не к нам, а то бы я заорал.
   Он отошел в сторону, врезался в стенку, отлетел от нее, выпрямился и пошел тем путем, которым раньше по коридору шли мы.
   Дойдя до одного из люков в полу, он шагнул прямо в него и провалился вниз.
   Я облегченно перевел дух и только сейчас заметил, что так сильно прижал к себе Крошку, что она не могла дышать. Я поставил ее на ноги.
   — Вот тебе и оружие, — сказала она.
   — Где?
   — На полу. Рядом с мадам Помпадур. Его приборчик. — Она подобрала куклу, стряхнула с нее обломки раздавленного черволицего, затем подняла аппарат и протянула мне. — Только осторожно. Не направь его на себя. Или на меня.
   — Крошка, — только и смог вымолвить я. — У тебя что, совсем нервов нет?
   — Есть, конечно. Когда я могу себе позволить вспомнить о них. Но сейчас явно не время. Ты умеешь с ним обращаться?
   — Нет. А ты?
   — Как будто умею. Видела их в действии, и Материня кое-что рассказывала. — Она взяла аппарат небрежно, но так, чтобы не направить ни на себя, ни на меня. — Вот, видишь, отверстия наверху? Откроешь это — парализуешь, откроешь второе — убьешь. Чтобы включить аппарат, нужно нажать вот здесь, — Она нажала, и из аппарата на стену хлынул сноп ярко-голубого света. — Свет никакого эффекта не производит, — добавила она. — Просто с его помощью легче целиться. Надеюсь, за стеной никого не было. То есть наоборот, надеюсь, что там кто-то был.
   Я взял аппарат, очень осторожно прицелился и, по ошибке, включил на всю катушку.
   Стена, в которую угодил столб голубого света, раскалилась, от нее повалил дым. Я поспешно выключил аппарат.
   — Не трать энергию попусту, — упрекнула меня Крошка. — Еще может пригодиться.
   — Надо же было попробовать. Ладно, пошли.
   Крошка посмотрела на свои детские часики с Микки-Маусом — и мне даже стало обидно, что они выдержали все перегрузки, а мои — роскошные — нет.
   — У нас очень мало времени. Кип. Может, будем считать, что черволицых здесь больше нет?
   — Нельзя! Пока не удостоверимся, что этот был последний, делать ничего нельзя. Пошли.
   — Но… Ладно, я пойду впереди. Я знаю дорогу, а ты нет.
   — Нет.
   — Да!
   Пришлось подчиниться. Она шла впереди с оружием в руках, а я плелся сзади и жалел, что у меня нет третьего глаза как у черволицых. Не мог же я доказывать, что у меня реакция лучше, чем у нее, коль скоро это было не так, да и с оружием она знакома лучше, чем я.
   Но мне все равно было неприятно. База оказалась огромной, ее коридоры и помещения пронизывали скалу не меньше, чем мили на полторы. Мы шли очень быстро, не обращая внимания на вещи, которые выглядели в два раза интереснее и сложнее любых музейных экспонатов, думая лишь о том, наткнемся на черволицых, или нет. Крошка все меня подгоняла: оказывается, план Материни строился еще на одном факторе — все должно было произойти до определенного часа плутонианской ночи.
   — А почему? — выдохнул я на ходу.
   — Чтобы она могла подать сигнал своим соплеменникам.
   — Но… — начал я и замолчал.
   Я задумывался над тем, что из себя представлял народ Материни, но я ведь знал о ней еще меньше, чем о черволицых, за исключением тех качеств, которые и делали ее Материней. А теперь она мертва — Крошка сказала, что она вышла наружу без скафандра, следовательно… Этому мягкому теплому маленькому существу и двух секунд не продержаться на таком морозище, я уж не говорю об удушье и кровоизлиянии в легкие. У меня даже горло сжалось.
   Конечно, Крошка могла и ошибиться, хотя должен отметить, что это случается с ней редко. Но, может, как раз сейчас она и ошиблась… А в таком случае мы Материню найдем. Но если не найдем, значит, она действительно вышла и…
   — Крошка, ты не знаешь, где мой скафандр?
   — Знаю. Там же, где я нашла это, — она похлопала по веревке, которую обмотала вокруг пояса.
   — Как только удостоверимся, что черволицых здесь дольше нет, я пойду ее искать.
   — Конечно, конечно! Но надо и мой скафандр найти, я пойду с тобой.
   И пойдет, это уж точно. Может, удастся уговорить ее подождать меня в туннеле и не выходить на пронизывающий холодом до костей ветер.
   — Крошка, а почему ей обязательно требовалось посылать сигнал ночью? В это время ближе подходит орбита корабля? Или…
   Но слова мои прервал грохот. Пол заходил ходуном в тряске одинаково пугающей и людей, и животных.
   Мы замерли на месте.
   — Что это? — прошептала Крошка.
   Я сглотнул слюну.
   — Если только это не входит в план Материни…
   — Уверена, что нет.
   — Значит, землетрясение.
   — Землетрясение?
   — Ну, плутонотрясение. Надо выбираться отсюда, Крошка!
   Я даже не подумал над тем, куда выбираться — при землетрясении не до того.
   — Нечего обращать внимание на землетрясение, Кип, у нас нет времени на это! — воскликнула Крошка. — Пошли, Кип, пошли!
   Она побежала по коридору, и я последовал за ней, сжав зубы. Если Крошка может игнорировать землетрясение, то и я могу, хотя это все равно, что игнорировать гремучую змею, забравшуюся в постель.
   — Крошка… соплеменники Материни… Они что, в корабле на орбите вокруг Плутона?
   — Что? А, нет, нет. Они не на корабле.
   — Так почему же сигнал надо посылать именно ночью? И как далеко отсюда их база? — Я начал прикидывать, как быстро человек может идти по Плутону. На Луне мы прошли почти сорок миль. Сумеем ли мы пройти здесь хотя бы сорок ярдов? Ноги можно обмотать чем-нибудь, но вот ветер… — Крошка, они случаем, не живут здесь?
   — Что? Не будь балдой! Они живут на своей собственной очень славной планете. И перестань задавать идиотские вопросы. Кип, а то опоздаем. Заткнись и слушай.
   Я заткнулся. Остальное я узнал частично обрывками на бегу, частично уже позже. Когда Материня попала в плен, она потеряла свой корабль, скафандр, средства связи, в общем, все, что у нее было, — Черволицый об этом позаботился. Он захватил ее предательски, во время перемирия для переговоров. «Он схватил ее, когда она была в „домике“, — возмущенно объяснила Крошка, — а это нечестно! Он нарушил слово!»
   Предательство так же естественно для Черволицего, как яд для змеи. Я даже удивился, что Материня рискнула довериться его слову. В итоге она оказалась пленницей безжалостных монстров, оснащенных кораблями, по сравнению с которыми наши корабли похожи на телеги без лошадей, оружием, начиная со «смертельного луча» и кончая бог знает чем, располагающих базами, организацией и тылами.
   А у нее были только голова и маленькие мягкие ручки.
   Прежде чем она могла бы воспользоваться тем редким стечением обстоятельств, которое одно только и могло дать хоть какой-то шанс на успех, ей было необходимо восстановить свой коммуникатор (мысленно я зову его «рацией», на самом деле это гораздо более сложный прибор) и обзавестись оружием. У нее был только один выход — сделать и то, и другое самой.
   Инструментов у нее не было совсем — ничего, даже булавки. Чтобы раздобыть материалы, ей предстояло добиться доступа в крыло, которое я бы назвал электронными лабораториями — они, разумеется, мало напоминали верстак в мастерской, где с электроникой возился я, но движение электронов происходит по объективным законам природы. Если электронам суждено делать то, что от них требуется, то компоненты оборудования будут очень похожими, сделают ли их люди, черволицые или соплеменники Материни.
   Итак, эти помещения походили на лаборатории, и к тому же очень хорошие. Многое из оборудования было мне непонятно, но, думаю, что разобрался бы в нем, если бы мне дали на это время.
   Материня провела в лабораториях несчетное количество часов, несмотря на то, что доступ в них был ей сначала строго запрещен. Хотя ей и разрешалось свободно ходить почти по всей остальной территории базы и находиться без присмотра вдвоем с Крошкой в отведенных им помещениях. По-моему, Черволицый ее боялся, несмотря на ее положение пленницы — он не хотел наносить ей ненужных обид.
   Она сумела открыть себе дорогу в лаборатории, играя на алчности черволицых. Ее народ умел делать многое, чего не умели делать они — различные приборы и остроумные приспособления, намного облегчающие и работу, и быт. Начала она с невинных вопросов — почему они делают что-нибудь так, а не иначе — не другим, более экономным и рациональным способом? По традиции или в силу религиозных соображений?
   Когда ее просили объяснить, что она имеет в виду, Материня демонстрировала беспомощное неумение сделать это и извинялась за то, что не может сообразить, как лучше рассказать о таких пустяках, которые, вообще-то, куда легче смастерить самой и показать наглядно, чем говорить о них.
   Под тщательным наблюдением Материню допустили к работе. Первый же сделанный ею приборчик произвел впечатление. Потом она сделала еще кое-что. И вскоре работала в лабораториях ежедневно, вызывая своей продукцией восторг черволицых. Работала Материня чрезвычайно продуктивно — от ее производительности зависела сохранность завоеванной ею привилегии.
   Но каждый сделанный ею прибор содержал детали, нужные ей для себя.
   — Материня прятала их в свой мешок, — объясняла Крошка. — Они ведь никогда толком не знали, что именно она делает. Она использовала пять деталей для работы, а шестая шла в мешок.
   — Мешок?
   — Ну да. Она и «мозг» там спрятала, когда мы с ней в прошлый раз угнали корабль. Разве ты не знал?
   — Я не знал, что у нее есть мешок.
   — К счастью, они тоже не знали. Они ведь тщательно следили за тем, чтобы она ничего с собой не вынесла из мастерской, а она и не выносила. На их глазах, во всяком случае.
   — Слушай, Крошка, значит Материня — сумчатое?
   — Что? А, ты имеешь в виду как опоссум? Не обязательно быть сумчатым, чтобы иметь мешок. Взять хотя бы белок — у них же есть защечные мешки.
   — Верно, есть.
   — Итак, она припрятывала детали, и я тоже тащила, что могла. В часы, отведенные для отдыха, она работала с ними в нашей комнате. За все время, проведенное на Плутоне, Материня ни разу не сомкнула глаз. Часами работала она на глазах черволицых, мастеря им стереотелефоны размером с сигаретную пачку и все в таком роде, а потом, когда было положено отдыхать, она работала у себя в комнате, зачастую в темноте, на ощупь, как слепой часовщик.
   Она изготовила две бомбы и коммуникатор-маяк дальней связи.
   Разумеется, подробности я узнал позже, а когда мы с Крошкой неслись по коридорам базы, она лишь объяснила мне на ходу через плечо, что Материня ухитрилась сделать радиомаяк и подготовила взрыв, который я почувствовал. И что мы должны спешить, спешить и спешить изо всех сил.
   — Крошка, — взмолился я, задыхаясь, — к чему такая горячка? Если Материня там, за дверьми, я хочу найти и занести ее — то есть ее тело — обратно сюда. Но, глядя на тебя, можно подумать, что нам установлен какой-то срок, и ты боишься опоздать.
   — Так оно и есть!
   Маяк-коммуникатор требовалось вынести наружу в определенный момент по местному времени (день на Плутоне продолжается с нашу неделю — опять астрономы оказались правы), чтобы сама планета не экранировала его луч. Но у Материни не было скафандра.
   Они обдумывали возможность выхода наружу Крошки — маяк Материня сделала так, что Крошке достаточно было установить его и включить. Для осуществления этого плана требовалось определить местоположение Крошкиного скафандра, и потом пробиться туда, где он находился, и надевать его уже после того, как с черволицыми будет покончено. Но скафандр они не нашли. И тогда Материня сказала мягко, мне даже кажется, что я сам слышал ясные уверенные звуки ее пения:
   — Ничего, деточка, я могу выйти и установить его сама.
   — Что вы, Материня, нельзя! — запротестовала Крошка. — Там же ужасно холодно!
   — Я быстро управлюсь.
   — Но вы же задохнетесь!
   — Некоторое время я могу не дышать совсем. На том и остановились. В определенных отношениях спорить с Материней было так же бесполезно, как и с Черволицым.
   Бомбы были готовы, маяк тоже, складывалась благоприятная обстановка — черволицых на базе осталось мало, рейсов не ожидалось, Плутон находился в удобном положении для того, чтобы послать сигнал. И Материня решила, что пора начинать.
   — Но она сказала мне всего лишь несколько часов назад, как раз когда сообщила, что все надо делать сегодня, что если она не вернется обратно через десять минут, то надеется, что я найду все же свой скафандр и сумею выйти включить маяк, если окажется, что она не смогла. — Крошка заплакала. — Она в-в-впервые призналась, что вовсе не уверена, что это ей удастся!
   — Крошка! Прекрати! А что было дальше?
   — Я дождалась взрывов и начала обыскивать те места, куда меня не пускали раньше. Но скафандра нигде не было, нигде! А потом нашла тебя и… Кип, она там, снаружи, уже больше часа! — Крошка посмотрела на часы. — И у нас осталось всего двадцать минут. Если к тому времени не включить маяк, то, значит, все ее труды пошли прахом и она п-п-погибла н-н-напрасно! А ей бы это не понравилось!
   — Где мой скафандр?
   Черволицых мы больше не нашли: по всей очевидности дежурил только один, пока остальные ели. Крошка показала мне герметичную дверь, за которой находилась их столовая — должно быть, бомбы там все разнесли в куски, потому что двери закрылись. Мы быстро пробежали мимо.
   Логичная как всегда. Крошка закончила наши поиски как раз там, где находился мой скафандр. Здесь было еще больше дюжины человеческих скафандров — интересно бы знать, сколько супа съели эти вурдалаки.
   Ладно, больше им ничего не съесть! Времени я не терял, я только крикнул: «Привет, Оскар!»— и начал одеваться.
   «Где ты пропадал, дружище?»
   Оскар сохранил отличную форму. Рядом с ним висел скафандр Толстяка, а за ним — скафандр Тима. Натягивая Оскара, я окинул их беглым взглядом, прикидывая, смогу ли использовать что-нибудь из их оборудования. Крошка тоже рассматривала скафандр Тима.
   — Может, я смогу воспользоваться им.
   Скафандр был намного меньше Оскара и значит великоват для Крошки лишь на девять размеров.
   — Что ты! Он на тебя налезет, как носки на петуха. Лучше помоги мне. Сними с него эту веревку, сложи в бухту и пристегни к моему поясу.
   — Она тебе не понадобится. Материня рассчитывала отнести маяк ярдов на сто от туннеля и установить. Это все, что тебе придется сделать, если она не сумела. Потом повернешь верхнюю ручку.
   — Не спорь! Сколько осталось времени?
   — Восемнадцать минут.
   — Здесь сильные ветры, — пояснил я. — Веревка может понадобиться.
   Материня весила немного. Если ее сбило с ног и унесло ветром, может потребоваться веревка, чтобы вытащить тело.
   — Дай мне молоток с пояса Толстяка!
   — Сейчас!
   Я встал. Хорошо было ощутить Оскара вокруг себя. Потом я вспомнил, как у меня замерзли ноги, когда я шел сюда от корабля.
   — Жаль, нет у них асбестовых сапог.
   — Подожди здесь, — встрепенулась Крошка и исчезла, прежде чем я успел хоть что-нибудь сказать.
   Я продолжал застегиваться и волноваться — она ведь даже оружия с собой не взяла. Наконец, я спросил:
   — Порядок, Оскар?
   «Порядок, парень!»
   Клапан под подбородком — нормально; индикатор цвета крови — нормально, радио… Оно мне не понадобится. Вода — резервуар пуст. Ничего, обойдемся, я вряд ли успею захотеть пить. С помощью клапана я травил давление, зная, что и за дверьми оно будет низким.
   Вернулась Крошка, притащив с собой нечто похожее на балетные тапочки для слона. Тесно прижавшись к стеклу моего шлема, она закричала:
   — Они их носят. Сможешь надеть?
   Это казалось сомнительным, но в конце концов они налезли на ноги, как плохо сидящие носки. Встав, я обнаружил, что значительно улучшилось сцепление; хоть они и неуклюжи, ходить в них оказалось нетрудно.
   Минутой спустя мы стояли у выхода из большой комнаты — первой, некогда увиденной мною здесь. Но сейчас ее герметические двери были закрыты — последствия взрыва второй бомбы, которую Материня заложила в ведущем наружу туннеле, чтобы ликвидировать панели-клапаны. Бомбы в столовую подложила Крошка, сразу же убежав оттуда в свою комнату. Я не знаю, поставила ли Материня часовой механизм в обеих бомбах, чтобы они взорвались одновременно, или взрыв одной бомбы дистанционно детонировал вторую, да это и не имело значения; так или иначе, они вывели из строя всю роскошную базу черволицых.