Страница:
Я надеялся, что Леди заставит дракона уйти, но этот недоделанный носорог не обратил на нее никакого внимания. Он медленно брел прямо к фургону, поэтому, чтобы добиться внимания, я выстрелил из игольного пистолета примерно туда, где у него должны быть губы. Зверюга остановилась – наверное, удивилась – и широко распахнула рот. Этого я и ждал: не следовало тратить целый заряд, чтобы прожечь бронированную шкуру. Значит, так: минимальный разряд бластера прямо в рот дракону – и еще одного нет в живых.
Он постоял несколько секунд и медленно рухнул. Я подозвал Леди и отправился назад, к забору. Дора ждала.
– Можно я погляжу на него?
Я посмотрел на солнце.
– Любимая, я намереваюсь покончить с Баком до темноты, потом придется привести мулов назад и отъехать подальше. Или ты хочешь, чтобы мы разбили лагерь прямо здесь – между могилой и мертвым драконом?
Дора не настаивала, и я вернулся к работе. Примерно через час я углубил и расширил яму, достал блок и треногу, обвязал задние ноги Бака и потащил.
Дора вышла со мной.
– Минуточку, дорогой. – Она похлопала Бака по шее, потом склонилась и поцеловала его в лоб. – Ну, хорошо, Вудро, давай.
Я навалился на канат. На какой-то миг мне даже показалось, что фургон сдвинется с места, несмотря на тормоза. Но с места сдвинулось тело Бака и поползло к могиле. Свалив его в яму, я отцепил крюк и немедленно приступил к делу: за двадцать минут закидал яму, которую выкапывал почти целый день. – Подымайся в фургон, Адора. Это все.
– Лазарус, хотелось бы знать: что говорят в подобных случаях? Ты не знаешь?
Я подумал. Мне доводилось слыхать с тысячу похоронных речей, но по большей части они мне не нравились. Поэтому я составил из них одну короткую.
– Господи Боже, где бы ты ни был, прошу тебя, позаботься об этом хорошем существе. Он все делал, как надо. Аминь.
(Опущено.) ...даже эти первые годы не были для нас очень трудными, поскольку в Счастливой долине росло все и давало по два и по три урожая в год. Но ее следовало бы наименовать долиной Драконов. Досаждали нам и прыгуны, особенно небольшие, которые охотились стаями. По ту сторону Бастиона о таких не знали. Но проклятые драконы! Они достали меня по-настоящему. Когда четыре дня подряд тебе вытаптывают одно и то же картофельное поле, невольно начинаешь утомляться.
Прыгунов можно было травить, и я так и делал. Их можно было ловить ради разнообразия. А можно было просто выложить приманку и, сев возле нее ночью, по одному выщелкивать стаю иглами из пистолета. Здесь все было понятно. Мулы тоже скоро научились управляться с прыгунами; по ночам они спали, держась поближе к друг другу, и, как у перепелов или бабуинов, один всегда был на страже. Каждый раз, когда с их стороны доносился крик, свидетельствующий о нападении прыгуна, я немедленно просыпался и пытался присоединиться к общей забаве, однако мулы редко оставляли что-либо на мою долю. Они не только лягали прыгунов, но и без труда обгоняли их, добивая остатки стаи, пытавшейся улизнуть. Жертвами прыгунов пали три мула и шесть коз, однако понемногу прыгуны стали держаться от нас подальше.
Но драконы! Чересчур громадные для ловушек, они не обращали внимания на отраву – их интересовала только растительность. А того, что один дракон может наделать на кукурузном поле за одну ночь, не знали даже в Содоме и Гоморре. Луки и стрелы были против них бесполезны, а игольчатый пистолет только щекотал. Пробить толстую шкуру можно было только из бластера, поставив его на полную мощность; если хотелось сэкономить заряд, стрелять следовало в рот, когда удавалось заставить свою жертву распахнуть его. В отличие от прыгунов, они были слишком глупы и не давали нам покоя, невзирая на свои потери. В то первое лето я убил более сотни драконов, защищая свой урожай, что для меня означало поражение, а для драконов – победу. Кругом стояла жуткая вонь – что можно сделать с такой тушей? – но, что еще хуже, заряды кончались, а ряды драконов как будто не редели.
У меня не было источника энергии. Река Бака здесь еще не имела сильного течения. Впрочем, в месте нашего поселения было достаточно воды, и стоило попытаться поставить водяное колесо, пожертвовав ради этого одним фургоном. Ветряк, который я взял с собой, до сих пор лежал разобранным на все шестеренки, и мне следовало сперва поставить башню и сделать лопасти. И до тех пор пока я не сделаю этого, у меня не будет возможности перезарядить заряды для бластера. Проблему разрешила Дора. Мы тогда только приступили к стройке: возвели высокую сырцовую стену, которой оградили фургоны, чтобы было куда загонять на ночь коз, сами же спали в первом фургоне вместе с младенцем Заком и готовили на глиняной датской печи. Среди дыма, коз, цыплят и кислых запахов, которые младенцы, сами того не желая, испускают, а также рядом с выгребной ямой, которую, конечно, тоже пришлось устроить внутри загона, вонь от разлагавшихся драконовых туш, пожалуй, не была такой уж заметной.
Мы заканчивали ужин, Дора как всегда ради такого случая надела рубины. На небе высыпали звезды и проступали диски лун – самое лучшее время дня, – и, как всегда прерываясь, чтобы выразить восхищение тем, как сосет наш первенец, и порадоваться ночному небу, я размышлял о том, где взять энергию и что бы такое сделать с этими погаными драконами, черт бы их драл.
Я успел отбросить несколько простых способов производства электроэнергии. Простых, если находишься на цивилизованной планете или хотя бы в местечке, подобном Питтсбургу с его углем и нарождающейся металлургией. Тут мне пришлось воспользоваться весьма старомодным термином: вместо того чтобы заговорить о киловаттах, мегадинах на сантиметр в секунду или тому подобном, я заметил, что хватило бы и десяти лошадиных сил – было бы откуда взять.
Дора никогда не видела лошадей, но знала, что они из себя представляют.
– Дорогой, а десять мулов не подойдут? – спросила она.
(Опущено.) Мы прожили в нашей долине семь лет, прежде чем в нее прибыл первый фургон. Юному Заку было почти семь, он уже начинал мне помогать... точнее, он полагал, что помогает, но я поощрял его попытки. Энди стукнуло пять, а Элен еще не было четырех. Персефону мы только что потеряли, и Дора уже была беременна снова, и вот почему...
Дора настояла, чтобы очередного ребенка мы завели немедленно, не откладывая ни на день, ни на час, – и оказалась права. Как только она зачала, настроение наше сразу улучшилось. Персефоны нам не хватало, она была такая милая девочка. Но мы перестали горевать. И с надеждой обратились к будущему. Я надеялся, что родится еще одна девочка, но был бы рад любому ребенку – тогда на пол будущего младенца еще не умели влиять. Итак, все в порядке, мы здоровы, ферма процветала, семья счастлива: много скота, в большом дворе находился дом, пристроенный к дальней стене. Ветряк приводил в действие пилу, молол зерно и производил энергию для моего бластера.
Заметив фургон, я подумал, что неплохо было бы обзавестись соседями.
И тут же понял, что буду гордиться – очень гордиться, – показывая свое превосходное семейство и ферму пришельцам.
Дора поднялась на крышу и вместе со мной стала следить за приближением фургона. Он находился примерно в пятнадцати километрах отсюда, и ждать его следовало к вечеру. Я обнял жену.
– Волнуешься, любимая?
– Да. Впрочем, я никогда здесь не скучала – ты не позволял мне испытывать чувство одиночества. Как ты думаешь, сколько человек придется кормить ужином?
– Хмм... только один фургон, одно семейство. Полагаю, что в лучшем случае их двое, без детей либо с одним, самое большее с двумя. Если их окажется больше, я удивлюсь.
– И я тоже, дорогой, но еды у нас довольно.
– Надо бы одеть детишек, прежде чем они приедут, а то подумают, что мы воспитываем дикарей – как по-твоему?
– Значит, и мне придется одеться? – невозмутимо спросила Дора.
– Ах, какое горе! Ну, решай сама, длинноногая Лил. А кто в прошлом месяце жаловался, что нет повода надеть праздничное платье?
– А ты свой килт наденешь, Лазарус?
– Конечно. Можно даже искупаться. Пожалуй, даже придется, потому что до конца дня надо будет вычистить загон и прочие места, чтобы наш дом выглядел более опрятным. И забудь Лазаруса, дорогая, – теперь я снова Билл Смит.
– Не забуду... Билл. Я тоже искупаюсь перед их приездом. Придется похлопотать: надо приготовить угощение, прибрать в доме, выкупать детей и попытаться втолковать им, как разговаривать с незнакомцами. Они же еще не видели людей, дорогой. По-моему, они даже не подозревают, что на свете существует кто-то, кроме нас.
– Ну, они будут молодцами.
Я не сомневался, что так и будет. Мы с Дорой придерживались единых взглядов на воспитание детей. Следовало хвалить их, не ругать, наказывать по необходимости и сразу, а потом забывать обо всем. А отшлепав, немедленно проявить дружелюбие или даже более горячее чувство. Шлепать их приходилось – Дора обычно пользовалась прутиком, – потому что всех отпрысков, которых я породил за несколько столетий, можно было именовать не иначе как сорванцами. Они охотно воспользовались бы любой нашей слабостью. Некоторые из моих жен удивлялись, что я произвожу на свет маленьких чудовищ, но Дора во всем разделяла мои взгляды и в итоге вывела самую цивилизованную породу, числящуюся среди моих потомков. Когда фургон был уже в километре от нас, я выехал навстречу – и сразу же испытал удивление и разочарование. Это была семья, если можно считать семьей мужчину с двумя взрослыми сыновьями. Не было ни женщин, ни детей. Я подивился их странному представлению о жизни поселенцев. Младший сын был еще не совсем взрослым: борода его выглядела редкой и клочковатой. Тем не менее даже он был выше и тяжелее меня. Его отец и брат ехали верхом, а он был возницей – настоящим возницей, поскольку они обходились без ведущего мула. Не видно было никакой живности, кроме мулов. Впрочем, в фургон я заглянуть не пытался.
Внешний вид прибывших мне не понравился – он совершенно не соответствовал моему представлению о соседях. Оставалось надеяться, что они поселятся подальше, километров за пятьдесят. У верховых на поясе висели пистолеты, как и положено в стране прыгунов. Я тоже был украшен игольным пистолетом и поясным ножом. Впрочем, у меня с собой было и еще кое-что, однако, по-моему, невежливо демонстрировать гостям при первой встрече все это снаряжение.
Когда я приблизился, всадники остановились и возница сдержал мулов. Я осадил Бьюлу в десяти шагах от головной пары мулов. – Привет, – сказал я. – Приветствую вас в Счастливой долине. Я – Билл Смит.
Самый старший из троих оглядел меня с ног до головы. Трудно судить о выражении лица мужчины, когда он зарос бородой, но то малое, что мне удалось увидеть, выражало лишь усталость. Мое лицо было гладко выбрито: в честь гостей я побрился и переоделся в чистое. Я брился, потому что так нравилось Доре и еще потому, что хотел быть молодым, как она. Я изобразил на лице самое дружелюбное выражение, а про себя подумал: "Даю вам десять секунд, чтобы ответить и объясниться, – иначе не рассчитывайте, что вам удастся вкусно пообедать".
Старший едва уложился в отведенное время. Я уже отсчитал про себя семь шимпанзе, когда из зарослей, покрывавших лицо, выкарабкалась ухмылка. – Ну что ж, ты весьма любезен, молодой человек.
– Билл Смит, – повторил я. – Но я, кажется, не расслышал вашего имени.
– Наверное, потому, что я не назвал его, – ответил он. – Меня зовут Монтгомери. Для друзей я Монти, а врагов у меня не бывает: долго не живут. Верно, Дарби?
– Да, папаша, – согласился второй верховой.
– Вот это – мой сын Дарби, а там Дэн правит упряжкой. Скажите ему здрасьте, ребята.
– Здрасьте, – повторили ребята.
– Здравствуйте, Дарби, здравствуйте, Дэн. Монти, а миссис Монтгомери с вами? – Я кивнул в сторону фургона, не пытаясь заглянуть в него; фургон человека – его крепость, так же как и дом.
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Потому, – проговорил я, по-прежнему играя дружелюбного идиота, что мне надо сообщить миссис Смит, на сколько человек ей придется готовить ужин.
– Хорошо! Вы слышали, мальчики? Нас приглашают на ужин. Очень приветливый человек. Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Мы с благодарностью примем приглашение. Верно, Дарби?
– Верно, папаша.
Я уже устал от этого эха, но старался сохранить приветливое выражение.
– Монти, вы еще не сказали, сколько вас.
– Во! Нас только трое. Но есть мы способны за шестерых. – Хлопнув себя по колену, он расхохотался собственной шутке. – Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Так что погоняй этих тупиц, Дэн; теперь у нас есть причина поторопить их.
Я остановил готовое сорваться эхо.
– Потише, Монти. Нет необходимости переутомлять мулов. – Что? Это мои собственные мулы, сынок.
– Они твои и делай с ними, что хочешь, но я поеду вперед, чтобы миссис Смит успела подготовиться к встрече. Я вижу у тебя на руке часы. – Я поглядел на свои собственные. – Хозяйка ожидает вас через час. Или, может, вам потребуется больше времени, чтобы добраться, распрячь и напоить ваших мулов?
– А че, эти тупицы потерпят до после ужина. Если приедем пораньше, обождем.
– Нет, – твердо сказал я, – через час, никак не раньше. Вы понимаете, как чувствует себя хозяйка, если гости являются раньше времени? Вы будете мешать ей, и она может испортить ужин. Займитесь-ка своими мулами; здесь есть удобное местечко, где можно их напоить: маленький пляж там, где река ближе всего подходит к дому. Удобное место – можно умыться, прежде чем садиться ужинать с дамой. И не являйтесь к нам раньше чем через час.
– У тебя какая-то странная жена... К чему эти церемонии в диких местах?
– Да уж такая, – ответил я. – Домой, Бьюла.
С рыси Бьюла перешла на торопливый галоп, но мне было не по себе, пока я не удалился настолько, что меня уже было не достать выстрелом. Среди животных лишь одно опасно по-настоящему. И иногда приходится делать вид, что веришь, будто коварная, как кобра, зверюга ласкова и невинна.
Я не стал останавливаться, чтобы расседлать Бьюлу, и поторопился в дом. Дора услышала мои шаги и встретила меня на пороге.
– Что случилось, дорогой? Беда?
– Возможно. Там трое мужчин, они мне не нравятся. Тем не менее я пригласил их на ужин. Дети поели? Уложи их спать и скажи, что, если высунут нос, мы спустим с них шкуры. Я не говорил приезжим о детях, и не надо упоминать о них в разговоре. Я сейчас осмотрю дом, чтобы ничто не выдало присутствия малышей.
– Попробуем. Да, я покормила их.
И ровно через час Лазарус Лонг встречал гостей у порога своего дома.
Они подъехали со стороны пляжа, который Смит показал им. Лазарус решил, что животных напоили, однако с легкой укоризной отметил, что не распрягли, хотя ожидание им, безусловно, предстояло долгое. Однако он с удовольствием обнаружил, что все трое Монтгомери постарались привести себя в порядок. Возможно, они будут вести себя хорошо; его шестое чувство, предупреждающее об опасности, наверное, чересчур обострилось после долгого пребывания в глуши.
Лазарус был одет в самое лучшее – килт с полной выкладкой; впрочем, эффект портила выгоревшая куртка из Нового Питтсбурга. Но она была и в самом деле нарядной и надевалась только на дни рождения детей. В остальные дни он ограничивался рабочим комбинезоном либо собственной шкурой – в зависимости от погоды и рода работы.
Спешившись, Монтгомери остановился и оглядел хозяина.
– Боже, ну и модник!
– В вашу честь, джентльмены. Я храню эту одежду для специальных оказий.
– Да? Весьма благородно с твоей стороны. Ред. Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Монти, меня зовут Билл, а не Ред. Можете оставить свои пистолеты в фургоне.
– Вот еще! Ты не слишком-то приветлив. Мы не расстаемся с нашим оружием. Верно, Дарби?
– Верно, папаша. А если папаша говорит, что тебя зовут Род, значит, тебя на самом деле так зовут.
– Ну-ну, Дарби, я так не говорил. Если Ред хочет звать себя Томом, Диком или Гарри, это его дело. А без пистолетов мы чувствуем себя голыми. Вот так-то вот, Ред... Билл. Я со своими, например, даже сплю. Вон там. Лазарус стоял возле открытой двери своего дома и не делал ни малейшего движения в сторону, чтобы впустить внутрь гостей.
– Разумная предосторожность... когда ты в дороге. Но джентльмены не носят оружие, когда обедают с дамой. Оставьте их здесь или уберите в фургон, если так вам больше нравится.
Лазарус ощущал, как растет напряжение, видел, как двое молодых людей внимательно смотрят на отца, ожидая распоряжений. Не обращая на них внимания, Лазарус с приветливой улыбкой оборотился к Монтгомери, заставляя себя выглядеть непринужденно. Прямо сейчас? Может, этот медведь отступит? Или воспримет его слова как вызов?
На лице Монтгомери расплылась широчайшая улыбка.
– Ну что ж, конечно, соседушка... если уж ты так хочешь. Штаны тоже снять?
– Ограничимся оружием, сэр.
Он правша. А будь я правшой, где спрятал бы второй пистолет под одеждой? Там, я полагаю... А если там, то он невелик: либо игольный, либо старомодный короткоствольный револьвер. А сыновья его тоже правши?
Семейка Монтгомери оставила пояса с пистолетами на сидении своего фургона и вернулась. Лазарус отошел в сторону и пригласил их войти, а потом закрыл и заложил дверь. Дора, одетая в свое лучшее платье, ждала их. Первый раз она не надела перед ужином свои рубины.
– Дорогая, это мистер Монтгомери, это его сыновья, Дарби и Дэн. Это моя жена, миссис Смит.
Дора присела.
– Приветствую вас, мистер Монтгомери... Дарби и Дэн.
– Зовите меня Монти, миссис Смит... а как вас зовут? Приятненькое местечко... в такой-то глуши.
– Джентльмены, извините меня – мне нужно кое-что сделать и подать ужин на стол. – Она быстро повернулась и поспешила на кухню.
– Я рад, что тебе здесь понравилось, Монти, – промолвил Лазарус. Пока нам не удалось сделать что-нибудь получше, мы только начали строить ферму.
В задней половине дома были четыре комнаты: кладовая, кухня, спальня и детская. Все помещения выходили во двор, но сейчас была открыта только дверь в кухню. Внутри все комнаты сообщались.
За кухонной дверью виднелась датская печь, здесь же располагался и очаг. Очаг, печь да бочонок с водой – вот и все, что было у Доры на кухне... однако муж обещал ей проточную воду: "Еще до того, как ты станешь бабушкой, моя дорогая". Она не торопила его: дом рос и с каждым годом становился удобнее.
Позади датской печки вдоль стены стоял длинный стол со стульями. У противоположной стены в маленьком помещении располагалось отхожее место: два деревянных корыта, сделанных из разрезанного пополам бочонка, возле бочонка с водой. Возле отхожего места находилась куча земли с воткнутой в нее лопатой; выгребная яма медленно заполнялась.
– А вы неплохо устроились, – заметил Монтгомери. – Но зачем ты устроил внутри сортир, зачем, а?
– Снаружи есть еще одно отхожее место, – сообщил ему Лазарус Лонг. Этим мы пользуемся пореже, и я стараюсь, чтобы от него не пахло. По-моему, женщине незачем выходить на улицу после наступления темноты, в особенности там, где полным-полно прыгунов. – Много, значит, прыгунов?
– Теперь стало поменьше. А драконов не видели, когда ехали по долине?
– Костей видели много. Похоже, что здесь их поразила какая-то болезнь.
– Что-то в этом роде, – согласился Лазарус. – Леди, к ноге!.. Монти, скажи-ка Дарби, что пинать собаку небезопасно, она может броситься. Это сторожевая собака. Она охраняет дом и знает это.
– Дарби, ты слыхал, что сказал этот человек? Оставь собаку в покое.
– А нечего меня обнюхивать! Не люблю собак. Она рычит на меня.
Лазарус обратился непосредственно к старшему сыну:
– Она зарычала на тебя потому, что ты ее лягнул, когда она стала тебя обнюхивать. А это входит в ее обязанности. И если бы меня здесь сейчас не было, она перегрызла бы тебе горло. Оставь ее в покое, и она тебя тоже не тронет.
– Билл, ты бы выставил ее наружу, пока мы едим. – В просьбе Монтгомери звучали нотки приказа.
– Нет.
– Джентльмены, ужин подан.
– Иди, дорогая. Леди, сторожи. Верх. – Сука глянула на Дарби и сразу отправилась по лестнице на крышу. Там она обошла крышу кругом и уселась так, чтобы одновременно видеть, что творится внизу и за оградой.
Приема из ужина не получилось: разговор вели в основном двое старших мужчин, Дарби и Дэн просто ели. Дора коротко отвечала на реплики Монтгомери и старалась не слушать те из них, которые можно было счесть неприемлемыми. Сыновья как будто удивились, обнаружив около тарелок ножи, вилки, зубочистки и ложку, – они полагались на нож и собственные пальцы, однако отец их, с известной, правда, неловкостью, пользовался каждым предметом и не забывал при этом пачкать бороду.
Дора поставила на стол жареных цыплят, холодную резаную ветчину, картофельное пюре, политое цыплячьим жиром, горячие кукурузные лепешки и целый пшеничный каравай с топленым беконом. Перед каждым стояли кружка с козьим молоком и салат из латука и помидоров, посыпанный сыром; еще были вареная свекла, свежая редиска, свежая клубника с козьим молоком. Семейка Монтгомери, как и обещала, ела за шестерых, и Доре это было приятно. Наконец Монтгомери отодвинулся от стола вместе со стулом и выразительно рыгнул.
– Во повезло! Миссис. Смит будет готовить нам теперь, ребята!
– Верно, папаша!
– Рада, что вам понравился обед, джентльмены.
Дора встала и начала убирать со стола. Лазарус принялся помогать ей.
– Сядь, Билл, – велел Монтгомери, – надо спросить тебя кос о чем.
– Давай спрашивай, – произнес Лазарус, продолжая собирать тарелки.
– Ты сказал, что больше в долине никого нет.
– Это так.
– Полагаю, мы можем здесь остаться. Миссис Смит очень хорошо готовит.
– Пожалуйста, можете сегодня переночевать здесь. А потом выбирайте место: вниз по течению реки земли отличные. А здесь все принадлежит мне. – Как раз об этом я и хотел потолковать. Нехорошо, когда один человек занимает все лучшие земли.
– Монти, это вовсе не лучшие земли, таких здесь не одна тысяча гектаров. Единственная разница в том, что эту часть я уже вспахал и обработал.
– Не будем спорить, все равно мы правы – большинством голосов. Из четырех голосующих то есть. А мы трое голосуем за одно и то же. Верно, Дарби?
– Верно, папаша.
– Мы здесь не голосуем, Монти.
– Да ну тебя! Большинство всегда право. Но не будем спорить. Покормил нас, а теперь развлекай. Любишь бороться?
– Не очень.
– Не порть удовольствие. Дэн, как по-твоему, ты его бросишь?
– Конечно, папаша.
– Хорошо, Билл, сперва ты будешь бороться с Дэном, вот здесь, в середине, а я, значит, буду судьей, чтоб все было хорошо и отлично.
– Монти, я не собираюсь бороться.
– Э, нет. Миссис Смит! Иди-ка сюда, ты должна все видеть.
– Я занята, – отозвалась Дора, – скоро выйду.
– Поторопись. А потом будешь бороться с Дарби, Билл, а уж напоследок со мной.
– Никакой борьбы, Монти. Вам пора в свой фургон.
– Э, нет, ты захочешь бороться, молодой человек. Я ж тебе не сказал, за что мы будет бороться. Победитель спит с миссис Смит. – С этими словами Монти вытащил пистолет. – Ну, че, одурачил я тебя, а?
Выстрелом из кухни Дора выбила пистолет из руки Монти, а в шею Дэна вдруг воткнулся нож. Старательно прицелившись, Лазарус прострелил Монтгомери ногу, а потом, прицелившись еще более тщательно, пристрелил Дарби. Леди Макбет уже пыталась ухватить того за горло. Вся схватка продолжалась менее двух секунд.
– Отличный выстрел, Адора. Леди, к ноге. – Смит похлопал Леди Макбет по спине. – Хорошая Леди, хорошая собачка.
– Спасибо тебе, дорогой. Прикончить Монти?
– Подожди-ка. – Лазарус склонился над раненым. – Ну как, хочешь еще чего-нибудь сказать, Монтгомери?
– Ах вы, сукины дети! Не дали нам даже шанса.
– У вас была бездна шансов. Только вы не воспользовались ими. Дора! Сделаешь? Твое право.
– Что-то не очень хочется.
– Ну, хорошо.
Лазарус подобрал второй пистолет Монтгомери, мельком оглядел его, отметив, что это музейный образчик, тем не менее совершенно целый, и с помощью трофея прикончил его владельца.
Дора уже срывала с себя платье.
– Подожди минутку, дорогой, дай я разденусь: я не хочу, чтобы оно запачкалось в крови.
Когда Дора сняла платье, стало заметно, что она беременна. Она была обвешана оружием, включая пояс с кобурой на бедрах.
Лазарус тоже выбрался из килта и прочего великолепия.
– Можешь не помогать мне, дорогая. Ты сегодня отлично поработала! Дай мне самый старый комбинезон.
– Но я же хочу помочь. Что ты собираешься с ними делать?
– Положу в фургон и отвезу подальше вниз по реке, чтобы о них позаботились прыгуны, потом вернусь. – Он взглянул на солнце. – До заката еще полтора часа. Времени хватит.
– Лазарус, я не хочу, чтобы ты оставлял меня сейчас! Потом сделаешь.
– Ты расстроилась, моя смелая Дора?
– Немного. Не слишком. Ах... Стыдно сказать – мне захотелось. Это извращение, да?
– Длинноногая Лил, ты возбуждаешься от всего. Да, в общем-то твоя реакция извращенная – она на удивление часто встречается, когда человек впервые сталкивается со смертью. Стыдиться нечего. Это просто рефлекс. Кстати, брось комбинезон – смыть кровь с тела гораздо проще, чем с одежды. – Он отодвинул брус и открыл ворота.
Он постоял несколько секунд и медленно рухнул. Я подозвал Леди и отправился назад, к забору. Дора ждала.
– Можно я погляжу на него?
Я посмотрел на солнце.
– Любимая, я намереваюсь покончить с Баком до темноты, потом придется привести мулов назад и отъехать подальше. Или ты хочешь, чтобы мы разбили лагерь прямо здесь – между могилой и мертвым драконом?
Дора не настаивала, и я вернулся к работе. Примерно через час я углубил и расширил яму, достал блок и треногу, обвязал задние ноги Бака и потащил.
Дора вышла со мной.
– Минуточку, дорогой. – Она похлопала Бака по шее, потом склонилась и поцеловала его в лоб. – Ну, хорошо, Вудро, давай.
Я навалился на канат. На какой-то миг мне даже показалось, что фургон сдвинется с места, несмотря на тормоза. Но с места сдвинулось тело Бака и поползло к могиле. Свалив его в яму, я отцепил крюк и немедленно приступил к делу: за двадцать минут закидал яму, которую выкапывал почти целый день. – Подымайся в фургон, Адора. Это все.
– Лазарус, хотелось бы знать: что говорят в подобных случаях? Ты не знаешь?
Я подумал. Мне доводилось слыхать с тысячу похоронных речей, но по большей части они мне не нравились. Поэтому я составил из них одну короткую.
– Господи Боже, где бы ты ни был, прошу тебя, позаботься об этом хорошем существе. Он все делал, как надо. Аминь.
(Опущено.) ...даже эти первые годы не были для нас очень трудными, поскольку в Счастливой долине росло все и давало по два и по три урожая в год. Но ее следовало бы наименовать долиной Драконов. Досаждали нам и прыгуны, особенно небольшие, которые охотились стаями. По ту сторону Бастиона о таких не знали. Но проклятые драконы! Они достали меня по-настоящему. Когда четыре дня подряд тебе вытаптывают одно и то же картофельное поле, невольно начинаешь утомляться.
Прыгунов можно было травить, и я так и делал. Их можно было ловить ради разнообразия. А можно было просто выложить приманку и, сев возле нее ночью, по одному выщелкивать стаю иглами из пистолета. Здесь все было понятно. Мулы тоже скоро научились управляться с прыгунами; по ночам они спали, держась поближе к друг другу, и, как у перепелов или бабуинов, один всегда был на страже. Каждый раз, когда с их стороны доносился крик, свидетельствующий о нападении прыгуна, я немедленно просыпался и пытался присоединиться к общей забаве, однако мулы редко оставляли что-либо на мою долю. Они не только лягали прыгунов, но и без труда обгоняли их, добивая остатки стаи, пытавшейся улизнуть. Жертвами прыгунов пали три мула и шесть коз, однако понемногу прыгуны стали держаться от нас подальше.
Но драконы! Чересчур громадные для ловушек, они не обращали внимания на отраву – их интересовала только растительность. А того, что один дракон может наделать на кукурузном поле за одну ночь, не знали даже в Содоме и Гоморре. Луки и стрелы были против них бесполезны, а игольчатый пистолет только щекотал. Пробить толстую шкуру можно было только из бластера, поставив его на полную мощность; если хотелось сэкономить заряд, стрелять следовало в рот, когда удавалось заставить свою жертву распахнуть его. В отличие от прыгунов, они были слишком глупы и не давали нам покоя, невзирая на свои потери. В то первое лето я убил более сотни драконов, защищая свой урожай, что для меня означало поражение, а для драконов – победу. Кругом стояла жуткая вонь – что можно сделать с такой тушей? – но, что еще хуже, заряды кончались, а ряды драконов как будто не редели.
У меня не было источника энергии. Река Бака здесь еще не имела сильного течения. Впрочем, в месте нашего поселения было достаточно воды, и стоило попытаться поставить водяное колесо, пожертвовав ради этого одним фургоном. Ветряк, который я взял с собой, до сих пор лежал разобранным на все шестеренки, и мне следовало сперва поставить башню и сделать лопасти. И до тех пор пока я не сделаю этого, у меня не будет возможности перезарядить заряды для бластера. Проблему разрешила Дора. Мы тогда только приступили к стройке: возвели высокую сырцовую стену, которой оградили фургоны, чтобы было куда загонять на ночь коз, сами же спали в первом фургоне вместе с младенцем Заком и готовили на глиняной датской печи. Среди дыма, коз, цыплят и кислых запахов, которые младенцы, сами того не желая, испускают, а также рядом с выгребной ямой, которую, конечно, тоже пришлось устроить внутри загона, вонь от разлагавшихся драконовых туш, пожалуй, не была такой уж заметной.
Мы заканчивали ужин, Дора как всегда ради такого случая надела рубины. На небе высыпали звезды и проступали диски лун – самое лучшее время дня, – и, как всегда прерываясь, чтобы выразить восхищение тем, как сосет наш первенец, и порадоваться ночному небу, я размышлял о том, где взять энергию и что бы такое сделать с этими погаными драконами, черт бы их драл.
Я успел отбросить несколько простых способов производства электроэнергии. Простых, если находишься на цивилизованной планете или хотя бы в местечке, подобном Питтсбургу с его углем и нарождающейся металлургией. Тут мне пришлось воспользоваться весьма старомодным термином: вместо того чтобы заговорить о киловаттах, мегадинах на сантиметр в секунду или тому подобном, я заметил, что хватило бы и десяти лошадиных сил – было бы откуда взять.
Дора никогда не видела лошадей, но знала, что они из себя представляют.
– Дорогой, а десять мулов не подойдут? – спросила она.
(Опущено.) Мы прожили в нашей долине семь лет, прежде чем в нее прибыл первый фургон. Юному Заку было почти семь, он уже начинал мне помогать... точнее, он полагал, что помогает, но я поощрял его попытки. Энди стукнуло пять, а Элен еще не было четырех. Персефону мы только что потеряли, и Дора уже была беременна снова, и вот почему...
Дора настояла, чтобы очередного ребенка мы завели немедленно, не откладывая ни на день, ни на час, – и оказалась права. Как только она зачала, настроение наше сразу улучшилось. Персефоны нам не хватало, она была такая милая девочка. Но мы перестали горевать. И с надеждой обратились к будущему. Я надеялся, что родится еще одна девочка, но был бы рад любому ребенку – тогда на пол будущего младенца еще не умели влиять. Итак, все в порядке, мы здоровы, ферма процветала, семья счастлива: много скота, в большом дворе находился дом, пристроенный к дальней стене. Ветряк приводил в действие пилу, молол зерно и производил энергию для моего бластера.
Заметив фургон, я подумал, что неплохо было бы обзавестись соседями.
И тут же понял, что буду гордиться – очень гордиться, – показывая свое превосходное семейство и ферму пришельцам.
Дора поднялась на крышу и вместе со мной стала следить за приближением фургона. Он находился примерно в пятнадцати километрах отсюда, и ждать его следовало к вечеру. Я обнял жену.
– Волнуешься, любимая?
– Да. Впрочем, я никогда здесь не скучала – ты не позволял мне испытывать чувство одиночества. Как ты думаешь, сколько человек придется кормить ужином?
– Хмм... только один фургон, одно семейство. Полагаю, что в лучшем случае их двое, без детей либо с одним, самое большее с двумя. Если их окажется больше, я удивлюсь.
– И я тоже, дорогой, но еды у нас довольно.
– Надо бы одеть детишек, прежде чем они приедут, а то подумают, что мы воспитываем дикарей – как по-твоему?
– Значит, и мне придется одеться? – невозмутимо спросила Дора.
– Ах, какое горе! Ну, решай сама, длинноногая Лил. А кто в прошлом месяце жаловался, что нет повода надеть праздничное платье?
– А ты свой килт наденешь, Лазарус?
– Конечно. Можно даже искупаться. Пожалуй, даже придется, потому что до конца дня надо будет вычистить загон и прочие места, чтобы наш дом выглядел более опрятным. И забудь Лазаруса, дорогая, – теперь я снова Билл Смит.
– Не забуду... Билл. Я тоже искупаюсь перед их приездом. Придется похлопотать: надо приготовить угощение, прибрать в доме, выкупать детей и попытаться втолковать им, как разговаривать с незнакомцами. Они же еще не видели людей, дорогой. По-моему, они даже не подозревают, что на свете существует кто-то, кроме нас.
– Ну, они будут молодцами.
Я не сомневался, что так и будет. Мы с Дорой придерживались единых взглядов на воспитание детей. Следовало хвалить их, не ругать, наказывать по необходимости и сразу, а потом забывать обо всем. А отшлепав, немедленно проявить дружелюбие или даже более горячее чувство. Шлепать их приходилось – Дора обычно пользовалась прутиком, – потому что всех отпрысков, которых я породил за несколько столетий, можно было именовать не иначе как сорванцами. Они охотно воспользовались бы любой нашей слабостью. Некоторые из моих жен удивлялись, что я произвожу на свет маленьких чудовищ, но Дора во всем разделяла мои взгляды и в итоге вывела самую цивилизованную породу, числящуюся среди моих потомков. Когда фургон был уже в километре от нас, я выехал навстречу – и сразу же испытал удивление и разочарование. Это была семья, если можно считать семьей мужчину с двумя взрослыми сыновьями. Не было ни женщин, ни детей. Я подивился их странному представлению о жизни поселенцев. Младший сын был еще не совсем взрослым: борода его выглядела редкой и клочковатой. Тем не менее даже он был выше и тяжелее меня. Его отец и брат ехали верхом, а он был возницей – настоящим возницей, поскольку они обходились без ведущего мула. Не видно было никакой живности, кроме мулов. Впрочем, в фургон я заглянуть не пытался.
Внешний вид прибывших мне не понравился – он совершенно не соответствовал моему представлению о соседях. Оставалось надеяться, что они поселятся подальше, километров за пятьдесят. У верховых на поясе висели пистолеты, как и положено в стране прыгунов. Я тоже был украшен игольным пистолетом и поясным ножом. Впрочем, у меня с собой было и еще кое-что, однако, по-моему, невежливо демонстрировать гостям при первой встрече все это снаряжение.
Когда я приблизился, всадники остановились и возница сдержал мулов. Я осадил Бьюлу в десяти шагах от головной пары мулов. – Привет, – сказал я. – Приветствую вас в Счастливой долине. Я – Билл Смит.
Самый старший из троих оглядел меня с ног до головы. Трудно судить о выражении лица мужчины, когда он зарос бородой, но то малое, что мне удалось увидеть, выражало лишь усталость. Мое лицо было гладко выбрито: в честь гостей я побрился и переоделся в чистое. Я брился, потому что так нравилось Доре и еще потому, что хотел быть молодым, как она. Я изобразил на лице самое дружелюбное выражение, а про себя подумал: "Даю вам десять секунд, чтобы ответить и объясниться, – иначе не рассчитывайте, что вам удастся вкусно пообедать".
Старший едва уложился в отведенное время. Я уже отсчитал про себя семь шимпанзе, когда из зарослей, покрывавших лицо, выкарабкалась ухмылка. – Ну что ж, ты весьма любезен, молодой человек.
– Билл Смит, – повторил я. – Но я, кажется, не расслышал вашего имени.
– Наверное, потому, что я не назвал его, – ответил он. – Меня зовут Монтгомери. Для друзей я Монти, а врагов у меня не бывает: долго не живут. Верно, Дарби?
– Да, папаша, – согласился второй верховой.
– Вот это – мой сын Дарби, а там Дэн правит упряжкой. Скажите ему здрасьте, ребята.
– Здрасьте, – повторили ребята.
– Здравствуйте, Дарби, здравствуйте, Дэн. Монти, а миссис Монтгомери с вами? – Я кивнул в сторону фургона, не пытаясь заглянуть в него; фургон человека – его крепость, так же как и дом.
– Почему ты спрашиваешь об этом?
– Потому, – проговорил я, по-прежнему играя дружелюбного идиота, что мне надо сообщить миссис Смит, на сколько человек ей придется готовить ужин.
– Хорошо! Вы слышали, мальчики? Нас приглашают на ужин. Очень приветливый человек. Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Мы с благодарностью примем приглашение. Верно, Дарби?
– Верно, папаша.
Я уже устал от этого эха, но старался сохранить приветливое выражение.
– Монти, вы еще не сказали, сколько вас.
– Во! Нас только трое. Но есть мы способны за шестерых. – Хлопнув себя по колену, он расхохотался собственной шутке. – Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Так что погоняй этих тупиц, Дэн; теперь у нас есть причина поторопить их.
Я остановил готовое сорваться эхо.
– Потише, Монти. Нет необходимости переутомлять мулов. – Что? Это мои собственные мулы, сынок.
– Они твои и делай с ними, что хочешь, но я поеду вперед, чтобы миссис Смит успела подготовиться к встрече. Я вижу у тебя на руке часы. – Я поглядел на свои собственные. – Хозяйка ожидает вас через час. Или, может, вам потребуется больше времени, чтобы добраться, распрячь и напоить ваших мулов?
– А че, эти тупицы потерпят до после ужина. Если приедем пораньше, обождем.
– Нет, – твердо сказал я, – через час, никак не раньше. Вы понимаете, как чувствует себя хозяйка, если гости являются раньше времени? Вы будете мешать ей, и она может испортить ужин. Займитесь-ка своими мулами; здесь есть удобное местечко, где можно их напоить: маленький пляж там, где река ближе всего подходит к дому. Удобное место – можно умыться, прежде чем садиться ужинать с дамой. И не являйтесь к нам раньше чем через час.
– У тебя какая-то странная жена... К чему эти церемонии в диких местах?
– Да уж такая, – ответил я. – Домой, Бьюла.
С рыси Бьюла перешла на торопливый галоп, но мне было не по себе, пока я не удалился настолько, что меня уже было не достать выстрелом. Среди животных лишь одно опасно по-настоящему. И иногда приходится делать вид, что веришь, будто коварная, как кобра, зверюга ласкова и невинна.
Я не стал останавливаться, чтобы расседлать Бьюлу, и поторопился в дом. Дора услышала мои шаги и встретила меня на пороге.
– Что случилось, дорогой? Беда?
– Возможно. Там трое мужчин, они мне не нравятся. Тем не менее я пригласил их на ужин. Дети поели? Уложи их спать и скажи, что, если высунут нос, мы спустим с них шкуры. Я не говорил приезжим о детях, и не надо упоминать о них в разговоре. Я сейчас осмотрю дом, чтобы ничто не выдало присутствия малышей.
– Попробуем. Да, я покормила их.
И ровно через час Лазарус Лонг встречал гостей у порога своего дома.
Они подъехали со стороны пляжа, который Смит показал им. Лазарус решил, что животных напоили, однако с легкой укоризной отметил, что не распрягли, хотя ожидание им, безусловно, предстояло долгое. Однако он с удовольствием обнаружил, что все трое Монтгомери постарались привести себя в порядок. Возможно, они будут вести себя хорошо; его шестое чувство, предупреждающее об опасности, наверное, чересчур обострилось после долгого пребывания в глуши.
Лазарус был одет в самое лучшее – килт с полной выкладкой; впрочем, эффект портила выгоревшая куртка из Нового Питтсбурга. Но она была и в самом деле нарядной и надевалась только на дни рождения детей. В остальные дни он ограничивался рабочим комбинезоном либо собственной шкурой – в зависимости от погоды и рода работы.
Спешившись, Монтгомери остановился и оглядел хозяина.
– Боже, ну и модник!
– В вашу честь, джентльмены. Я храню эту одежду для специальных оказий.
– Да? Весьма благородно с твоей стороны. Ред. Верно, Дэн?
– Верно, папаша.
– Монти, меня зовут Билл, а не Ред. Можете оставить свои пистолеты в фургоне.
– Вот еще! Ты не слишком-то приветлив. Мы не расстаемся с нашим оружием. Верно, Дарби?
– Верно, папаша. А если папаша говорит, что тебя зовут Род, значит, тебя на самом деле так зовут.
– Ну-ну, Дарби, я так не говорил. Если Ред хочет звать себя Томом, Диком или Гарри, это его дело. А без пистолетов мы чувствуем себя голыми. Вот так-то вот, Ред... Билл. Я со своими, например, даже сплю. Вон там. Лазарус стоял возле открытой двери своего дома и не делал ни малейшего движения в сторону, чтобы впустить внутрь гостей.
– Разумная предосторожность... когда ты в дороге. Но джентльмены не носят оружие, когда обедают с дамой. Оставьте их здесь или уберите в фургон, если так вам больше нравится.
Лазарус ощущал, как растет напряжение, видел, как двое молодых людей внимательно смотрят на отца, ожидая распоряжений. Не обращая на них внимания, Лазарус с приветливой улыбкой оборотился к Монтгомери, заставляя себя выглядеть непринужденно. Прямо сейчас? Может, этот медведь отступит? Или воспримет его слова как вызов?
На лице Монтгомери расплылась широчайшая улыбка.
– Ну что ж, конечно, соседушка... если уж ты так хочешь. Штаны тоже снять?
– Ограничимся оружием, сэр.
Он правша. А будь я правшой, где спрятал бы второй пистолет под одеждой? Там, я полагаю... А если там, то он невелик: либо игольный, либо старомодный короткоствольный револьвер. А сыновья его тоже правши?
Семейка Монтгомери оставила пояса с пистолетами на сидении своего фургона и вернулась. Лазарус отошел в сторону и пригласил их войти, а потом закрыл и заложил дверь. Дора, одетая в свое лучшее платье, ждала их. Первый раз она не надела перед ужином свои рубины.
– Дорогая, это мистер Монтгомери, это его сыновья, Дарби и Дэн. Это моя жена, миссис Смит.
Дора присела.
– Приветствую вас, мистер Монтгомери... Дарби и Дэн.
– Зовите меня Монти, миссис Смит... а как вас зовут? Приятненькое местечко... в такой-то глуши.
– Джентльмены, извините меня – мне нужно кое-что сделать и подать ужин на стол. – Она быстро повернулась и поспешила на кухню.
– Я рад, что тебе здесь понравилось, Монти, – промолвил Лазарус. Пока нам не удалось сделать что-нибудь получше, мы только начали строить ферму.
В задней половине дома были четыре комнаты: кладовая, кухня, спальня и детская. Все помещения выходили во двор, но сейчас была открыта только дверь в кухню. Внутри все комнаты сообщались.
За кухонной дверью виднелась датская печь, здесь же располагался и очаг. Очаг, печь да бочонок с водой – вот и все, что было у Доры на кухне... однако муж обещал ей проточную воду: "Еще до того, как ты станешь бабушкой, моя дорогая". Она не торопила его: дом рос и с каждым годом становился удобнее.
Позади датской печки вдоль стены стоял длинный стол со стульями. У противоположной стены в маленьком помещении располагалось отхожее место: два деревянных корыта, сделанных из разрезанного пополам бочонка, возле бочонка с водой. Возле отхожего места находилась куча земли с воткнутой в нее лопатой; выгребная яма медленно заполнялась.
– А вы неплохо устроились, – заметил Монтгомери. – Но зачем ты устроил внутри сортир, зачем, а?
– Снаружи есть еще одно отхожее место, – сообщил ему Лазарус Лонг. Этим мы пользуемся пореже, и я стараюсь, чтобы от него не пахло. По-моему, женщине незачем выходить на улицу после наступления темноты, в особенности там, где полным-полно прыгунов. – Много, значит, прыгунов?
– Теперь стало поменьше. А драконов не видели, когда ехали по долине?
– Костей видели много. Похоже, что здесь их поразила какая-то болезнь.
– Что-то в этом роде, – согласился Лазарус. – Леди, к ноге!.. Монти, скажи-ка Дарби, что пинать собаку небезопасно, она может броситься. Это сторожевая собака. Она охраняет дом и знает это.
– Дарби, ты слыхал, что сказал этот человек? Оставь собаку в покое.
– А нечего меня обнюхивать! Не люблю собак. Она рычит на меня.
Лазарус обратился непосредственно к старшему сыну:
– Она зарычала на тебя потому, что ты ее лягнул, когда она стала тебя обнюхивать. А это входит в ее обязанности. И если бы меня здесь сейчас не было, она перегрызла бы тебе горло. Оставь ее в покое, и она тебя тоже не тронет.
– Билл, ты бы выставил ее наружу, пока мы едим. – В просьбе Монтгомери звучали нотки приказа.
– Нет.
– Джентльмены, ужин подан.
– Иди, дорогая. Леди, сторожи. Верх. – Сука глянула на Дарби и сразу отправилась по лестнице на крышу. Там она обошла крышу кругом и уселась так, чтобы одновременно видеть, что творится внизу и за оградой.
Приема из ужина не получилось: разговор вели в основном двое старших мужчин, Дарби и Дэн просто ели. Дора коротко отвечала на реплики Монтгомери и старалась не слушать те из них, которые можно было счесть неприемлемыми. Сыновья как будто удивились, обнаружив около тарелок ножи, вилки, зубочистки и ложку, – они полагались на нож и собственные пальцы, однако отец их, с известной, правда, неловкостью, пользовался каждым предметом и не забывал при этом пачкать бороду.
Дора поставила на стол жареных цыплят, холодную резаную ветчину, картофельное пюре, политое цыплячьим жиром, горячие кукурузные лепешки и целый пшеничный каравай с топленым беконом. Перед каждым стояли кружка с козьим молоком и салат из латука и помидоров, посыпанный сыром; еще были вареная свекла, свежая редиска, свежая клубника с козьим молоком. Семейка Монтгомери, как и обещала, ела за шестерых, и Доре это было приятно. Наконец Монтгомери отодвинулся от стола вместе со стулом и выразительно рыгнул.
– Во повезло! Миссис. Смит будет готовить нам теперь, ребята!
– Верно, папаша!
– Рада, что вам понравился обед, джентльмены.
Дора встала и начала убирать со стола. Лазарус принялся помогать ей.
– Сядь, Билл, – велел Монтгомери, – надо спросить тебя кос о чем.
– Давай спрашивай, – произнес Лазарус, продолжая собирать тарелки.
– Ты сказал, что больше в долине никого нет.
– Это так.
– Полагаю, мы можем здесь остаться. Миссис Смит очень хорошо готовит.
– Пожалуйста, можете сегодня переночевать здесь. А потом выбирайте место: вниз по течению реки земли отличные. А здесь все принадлежит мне. – Как раз об этом я и хотел потолковать. Нехорошо, когда один человек занимает все лучшие земли.
– Монти, это вовсе не лучшие земли, таких здесь не одна тысяча гектаров. Единственная разница в том, что эту часть я уже вспахал и обработал.
– Не будем спорить, все равно мы правы – большинством голосов. Из четырех голосующих то есть. А мы трое голосуем за одно и то же. Верно, Дарби?
– Верно, папаша.
– Мы здесь не голосуем, Монти.
– Да ну тебя! Большинство всегда право. Но не будем спорить. Покормил нас, а теперь развлекай. Любишь бороться?
– Не очень.
– Не порть удовольствие. Дэн, как по-твоему, ты его бросишь?
– Конечно, папаша.
– Хорошо, Билл, сперва ты будешь бороться с Дэном, вот здесь, в середине, а я, значит, буду судьей, чтоб все было хорошо и отлично.
– Монти, я не собираюсь бороться.
– Э, нет. Миссис Смит! Иди-ка сюда, ты должна все видеть.
– Я занята, – отозвалась Дора, – скоро выйду.
– Поторопись. А потом будешь бороться с Дарби, Билл, а уж напоследок со мной.
– Никакой борьбы, Монти. Вам пора в свой фургон.
– Э, нет, ты захочешь бороться, молодой человек. Я ж тебе не сказал, за что мы будет бороться. Победитель спит с миссис Смит. – С этими словами Монти вытащил пистолет. – Ну, че, одурачил я тебя, а?
Выстрелом из кухни Дора выбила пистолет из руки Монти, а в шею Дэна вдруг воткнулся нож. Старательно прицелившись, Лазарус прострелил Монтгомери ногу, а потом, прицелившись еще более тщательно, пристрелил Дарби. Леди Макбет уже пыталась ухватить того за горло. Вся схватка продолжалась менее двух секунд.
– Отличный выстрел, Адора. Леди, к ноге. – Смит похлопал Леди Макбет по спине. – Хорошая Леди, хорошая собачка.
– Спасибо тебе, дорогой. Прикончить Монти?
– Подожди-ка. – Лазарус склонился над раненым. – Ну как, хочешь еще чего-нибудь сказать, Монтгомери?
– Ах вы, сукины дети! Не дали нам даже шанса.
– У вас была бездна шансов. Только вы не воспользовались ими. Дора! Сделаешь? Твое право.
– Что-то не очень хочется.
– Ну, хорошо.
Лазарус подобрал второй пистолет Монтгомери, мельком оглядел его, отметив, что это музейный образчик, тем не менее совершенно целый, и с помощью трофея прикончил его владельца.
Дора уже срывала с себя платье.
– Подожди минутку, дорогой, дай я разденусь: я не хочу, чтобы оно запачкалось в крови.
Когда Дора сняла платье, стало заметно, что она беременна. Она была обвешана оружием, включая пояс с кобурой на бедрах.
Лазарус тоже выбрался из килта и прочего великолепия.
– Можешь не помогать мне, дорогая. Ты сегодня отлично поработала! Дай мне самый старый комбинезон.
– Но я же хочу помочь. Что ты собираешься с ними делать?
– Положу в фургон и отвезу подальше вниз по реке, чтобы о них позаботились прыгуны, потом вернусь. – Он взглянул на солнце. – До заката еще полтора часа. Времени хватит.
– Лазарус, я не хочу, чтобы ты оставлял меня сейчас! Потом сделаешь.
– Ты расстроилась, моя смелая Дора?
– Немного. Не слишком. Ах... Стыдно сказать – мне захотелось. Это извращение, да?
– Длинноногая Лил, ты возбуждаешься от всего. Да, в общем-то твоя реакция извращенная – она на удивление часто встречается, когда человек впервые сталкивается со смертью. Стыдиться нечего. Это просто рефлекс. Кстати, брось комбинезон – смыть кровь с тела гораздо проще, чем с одежды. – Он отодвинул брус и открыл ворота.