Страница:
– Например?
– Скажем, что большинство людей учится на опыте...
– Даю поправку. Айра, большинство людей не способны использовать чей-либо опыт, не забывай о силе человеческой тупости.
– Вот вам еще один пример. Кроме того, вы сделали парочку замечаний относительно тонкого искусства лжи... нет, скорее даже три – помните, вы сказали, что ложь не должна быть изощренной. Вы сказали также, что вера преграждает путь познанию, и еще что-то о том, что, только разобравшись в ситуации, можно справиться с ней.
– Я не говорил этого... впрочем, не исключаю.
– Я обобщил ваши слова. Вы сказали, что не плевали против ветра...
Что в обобщенном виде означает: не предавайся мечтаниям, обратись лицом к фактам и поступай соответствующим образом. Впрочем, я предпочитаю вашу формулировку – она сочнее. А также: всегда плутуй, играя в карты. Я уже много лет не играл в них, однако смог предположить, что это значит: не пренебрегай доступными тебе способами увеличения шансов на успех в ситуации, определяемой случайными событиями.
– Хмм. Дедуся сказал бы: не пустословь, сынок.
– Добавим к прочему: плутуй, играя в карты, улыбайся, когда проигрываешь, и не пустословь. Если только на самом деле это не ваша собственная фраза.
– Нет, тоже его. По-моему. Черт побери, Айра, через столько лет трудно отличить истинное воспоминание от воспоминания о воспоминании об истинном воспоминании. Так всегда бывает, когда ты вспоминаешь прошлое.
Редактируешь его и перекраиваешь – чтобы сделать благопристойным...
– Вот и еще одна...
– Умолкни. Сынок, я не хочу вспоминать о былом – это признак старости. Младенцы и дети живут в настоящем времени – в "сейчас". Достигнув зрелости, человек предпочитает жить в будущем. В прошлом обитают лишь старцы... этот признак и заставил меня уразуметь, что я прожил уже слишком много. Я обнаружил, что все больше и больше размышляю о прошлом – и меньше о настоящем, не говоря уже о будущем. – Старик вздохнул. – Так я понял, что стар. Чтобы прожить долго – тысячу лет, скажем – нужно ощущать себя сразу и ребенком, и взрослым. Думай о будущем, чтобы быть к нему готовым, – но без тревоги. И живи так, словно завтра должен умереть, и встречай каждый новый рассвет, словно день творения, и с радостью живи в нем. И не думай о прошлом. А тем более не сожалей о нем. – На лице Лазаруса Лонга проступила печаль. Потом он вдруг улыбнулся и повторил: – Не жалей. Выпьем, Айра?
– Полбокала. Благодарю вас, Лазарус. Если вы все же решились умереть в ближайшее время – никто не смеет оспаривать вашего права – почему бы тогда не вспомнить сейчас о прошлом? Почему бы не облагодетельствовать своими воспоминаниями потомков? Это ваше наследие куда более ценно, чем состояние.
Лазарус поднял брови.
– Сынок, ты начинаешь докучать мне.
– Прошу прощения, сэр. Разрешите откланяться?
– Заткнись и сядь на место. Мы же обедаем. Ты напомнил мне одного... Знаешь, в Новой Бразилии жил один тип, который все скорбел по поводу тамошнего обычая серийного двоеженства, однако старательно следил за тем, чтобы одна из его жен была домохозяйкой, а другая красавицей, так что... Айра, с помощью этой штуковины, которая нас слушает, можно собрать воедино отдельные заявления и составить из них некий меморандум?
– Безусловно, сэр.
– Хорошо. Не важно, как этот хозяин поместья – Силва, да, по-моему, его так и звали, дон Педро Силва – не важно, как он выкрутился из положения. Хочу только заметить, что, когда ошибается компьютер, он с еще большим упрямством, чем человек, цепляется за собственные ошибки. Если я подумаю подольше, то, может быть, и сумею подыскать для тебя какие-нибудь жемчужины мудрости. Точнее, стекляшки. И тогда не придется загружать машину скучными историями о доне Педро и его женах. Значит, ключевое слово...
– Мудрость?
– Иди и вымой рот с мылом.
– И не подумаю. Быть может, подойдет "здравый смысл", старейший?
– Это, сынок, понятие противоречивое. Смысл не может быть здравым. Пусть будут "Заметки" – записная книжка, куда я могу занести все, что запомнилось, все, что достойно упоминания.
– Отлично! Можно немедленно внести изменения в программу?
– Ты можешь сделать это отсюда? Я не хочу прерывать наш обед.
– Это очень гибкая машина, Лазарус. Она является частью той, с помощью которой я правлю планетой... по мере моих слабых сил.
– В этом случае, я полагаю, что ты можешь завести в ее память дополнительный контур, отзывающийся на ключевое слово. Возможно, я захочу заново перебрать искрящиеся шедевры собственной мудрости – дело в том, что универсальные положения лучше всего воспринимаются в форме, обращенной к конкретному времени... Иначе зачем политикам писатели-невидимки?
– Писатели-невидимки? Признаюсь, мой классический английский небезупречен: это выражение мне не знакомо.
– Айра, не надо рассказывать мне, что ты сам пишешь собственные речи.
– Лазарус, я не произношу речей. Никогда. Только отдаю приказы и очень редко пишу отчеты, предназначенные для попечителей.
– Поздравляю. Но могу поспорить – на Счастливой писатели-невидимки есть или вот-вот появятся.
– Сэр, я немедленно заведу этот контур. Дать латинский алфавит и произношение двадцатого столетия? Вы будете диктовать на этом самом языке? – Если только бедная невинная машина не переутомится. В противном случае могу прочитать по фонетической записи.
– Сэр, это очень гибкая машина, она и научила меня говорить на этом языке, а еще раньше – читать на Нем. – Хорошо, пусть будет так. Только распорядись, чтобы она не правила мою грамматику. Хватит с меня и редакторов-людей. От машины я подобной наглости не потерплю.
– Да, сэр. Минуточку... прошу прощения. – И, перейдя на новоримский диалект галактического, исполняющий обязанности подозвал высокого техника. Вспомогательное печатное устройство установили раньше, чем беседующие успели допить кофе.
Устройство включили, и оно тут же зажужжало.
– В чем дело? – поинтересовался Лазарус. – Проверка?
– Нет, сэр, оно печатает. Я попробовал поэкспериментировать. В рамках собственных программ машина обладает известной свободой суждений. Я распорядился, чтобы она просмотрела сделанную запись и попыталась выбрать все утверждения, схожие с афоризмами. Я не уверен, что она способна на это, поскольку любое объяснение понятия "афоризм" – не знаю, какое в нес заложено – волей-неволей окажется абстрактным. Но я надеюсь. Во всяком случае ей твердо приказано: никаких исправлений.
– Хорошо. "Когда медведь вальсирует, удивительно то, что он танцует вообще, а не насколько изящно он это делает". Это не я, не помню кто. Цитата. Посмотрим, что получилось.
Везерел сделал знак рукой маленькому технику, тот торопливо подскочил к машине и вручил каждому по листку.
Лазарус просмотрел свой.
– Ммм... да. Второе неверно – это пародия. Третье придется чуточку переформулировать. Эй! А здесь она воткнула знак вопроса. Наглая железка – я проверил справедливость этого утверждения за многие столетия до того, как добыли руду, из которой ее изготовили. Хорошо хоть, что не влезла с поправками. Не помню, чтобы я так говорит, но это тем не менее верно. Меня чуть не убили, прежде чем я усвоил эту мысль. – Лазарус поднял глаза. – Хорошо, сынок. Если тебе все это нужно – пользуйся. Раз я могу проверить и внести поправки... Не стоит принимать мои слова за Евангелие, прежде чем я выброшу оттуда всю чушь. А я способен это сделать не хуже всякого.
– Конечно, сэр. Без вашего одобрения ничто не войдет в анналы. Если только вы не воспользуетесь этой кнопкой... тогда ваши неизданные заметки придется править мне. Ничего больше мне не останется.
– Пытаешься подловить, так? Хм-м... Айра, что, если я предложу тебе быть Шехерезадой наоборот?
– Не понимаю.
– Неужели Шехерезаду наконец забыли? И сэр Ричард Бартон трудился напрасно?
– О нет, сэр! Я читал "Тысячу и одну ночь" в переводе Бартона. Сказки эти пережили столетия, в новых пересказах они стали доступными и новым поколениям, не утеряв, как я полагаю, обаяния. Просто я не понял вашего предложения.
– Вижу. Ты сказал, что говорить со мной – для тебя самая важная из обязанностей.
– Да.
– Интересно. Если ты действительно так считаешь, заходи ко мне каждый день – поболтаем. Я не собираюсь затруднять себя беседой с самой умной из машин.
– Лазарус, это не просто честь, я польщен предложением и готов составлять компанию, пока вам не надоест.
– Посмотрим. Когда человек делает общее утверждение, он тем не менее всегда имеет в виду некоторые ограничения. Каждый день, сынок, и весь день. И чтобы приходил ты сам, а не заместитель. Приходи часа через два после завтрака – и сиди, пока я тебя не отошлю. Но любой пропущенный день... Хорошо, если будут неотложные дела, позвонишь, извинишься и пришлешь хорошенькую девицу. Чтобы знала классический английский и еще – чтобы была умна и умела не только слушать, потому что старому дураку частенько охота поболтать с хорошенькой девушкой, которая хлопает ресницами и восторгается. Если она угодит мне – я разрешу ей остаться. Или же возмущусь настолько, что воспользуюсь кнопкой, которую ты обещал установить. Конечно, я не стану совершать самоубийство в присутствии гостей – это невежливо. Понял?
– Кажется, да, – медленно ответил Айра, – вы будете сразу Шехерезадой и царем Шахрияром, а я... впрочем, не так: я буду организовывать всю эту тысячу ночей, то есть дней. И если ошибусь – не рассчитывайте на это – вы можете...
– Обойдемся без далеких аналогий, – посоветовал Лазарус. – Я просто разоблачаю твой блеф. Если мои бредни нужны тебе, как ты утверждаешь, значит, будешь сидеть рядом и слушать. Разок-другой можешь пропустить, если девица и впрямь окажется хорошенькой и сумеет польстить моему тщеславию – у меня его до сих пор в избытке – и все сойдет. Но, если ты начнешь часто пропускать наши занятия, я пойму, что тебе скучно и расторгну сделку. Держу пари, твое терпение истощится задолго до наступления тысяча первого дня. Я-то, наоборот, умею терпеть подолгу, годы и годы – в основном поэтому я еще жив. Но ты еще молод, и держу пари, что я пересижу тебя.
– Согласен. Девушка – если мне действительно придется отсутствовать одна из моих дочерей. Она очень хорошенькая. Вы не против?
– Хмм. Ты как тот искандарианский работорговец, что продал собственную мамашу. Зачем мне твоя дочь? Я не намереваюсь жениться на ней, в постели она мне тоже не нужна. Я просто хочу, чтобы мне льстили и развлекали. Кстати, кто тебе сказал, что она хорошенькая? Если она действительно твоя дочь, значит, должна быть похожа па своего отца.
– Не надо, Лазарус. Меня так легко не вывести из себя. Конечно, отцы в таких вопросах необъективны, но я видел, какое впечатление она производит на остальных. Она еще вполне молода, восьмидесяти не исполнилось, и только один раз была замужем по контракту. Вы потребовали, чтобы девица была симпатичной и говорила на вашем "молочном" языке. Такую не сразу найдешь. Но моя дочь наделена и способностью к языкам. Более того, она рвется повидаться с вами. Я могу отложить все срочные дела, чтобы она получше освоила язык.
Лазарус ухмыльнулся и пожал плечами.
– Ну, как хочешь. Можешь сказать ей, чтобы не надевала пояс невинности – у меня уже нет сил. Но пари я выиграю, быть может, даже не увидев ее: ты скоро поймешь, какой перед тобой старый зануда. Я и теперь остаюсь нудным типом, – таким же, как Вечный Жид... Я тебе не рассказывал, как однажды с ним повстречался?
– Нет. Я в это не верю. Вечный Жид – это миф.
– Ну тебе, конечно, виднее, сынок. Я встречался с ним – это вполне реальная личность. В семидесятом году после рождества Христова воевал с римлянами во время осады Иерусалима. Потом участвовал во всех крестовых походах – один из них даже организовывал. Рыжий, конечно – все природные долгожители помечены клеймом Гильгамеша. Когда я встретил его, он носил имя Сэнди Мак-Дугал, оно лучше подходило к его тогдашним занятиям, варьировавшим от простого надувательства до шантажа. <Несмотря на известную противоречивость данного отрывка, идиомы свойственны Северной Америке двадцатого столетия. Они характеризуют определенные разновидности финансового обмана. См. раздел "Обман", подраздел "Мошенничество" в "Новой золотой ветви" Кришнамурти. Академпресс, Нью-Рим. (Дж.Ф.45-й.)>В частности, он... Айра, если ты не веришь мне, зачем тебе записывать мои воспоминания?
– Лазарус, если вы полагаете, что сможете мне до смерти надоесть, – поправка, до вашей смерти – зачем тогда выдумывать сказочки для моего развлечения? Невзирая на все ваши резоны, буду слушать внимательно и долго, как царь Шахрияр. Возможно, компьютер мой записывает все, что вам угодно сказать – без редакции, я гарантирую, – однако при этом он входит в состав чувствительного детектора лжи, способного выделить все придуманные вами побасенки. Видите ли, в том, что вы говорите, меня волнует не историческая достоверность. Не сомневаюсь, что в любой придуманной вами истории сами собой обнаружатся ваши оценки – жемчужины мудрости – чтобы вы там ни говорили.
– "Жемчужины мудрости"! Молокосос, если ты еще раз произнесешь эти слова – оставлю после уроков и велю мыть доску. А что касается компьютера – то объясни ему, что среди всех моих историй верить следует именно самым диким, поскольку они – чистейшая правда. Ни одному писателю не придумать такой фантастической мешанины, происходящей в нашей безумной Вселенной.
– Она уже знает это, но я повторю предупреждение еще раз. Так вы рассказали о Сэнди Мак-Дугале, о Вечном Жиде.
– В самом деле? Если он пользовался этим именем, значит, действие происходило в двадцатом столетии в Ванкувере – было такое место в Соединенных Штатах, где люди была настолько умны, что не платили налогов Вашингтону. Сэнди орудовал в Нью-Йорке – городе, даже тогда славившемся глупостью своих жителей. Я не буду приводить конкретных деталей его мошенничества – это совратит твой аппарат. Будем считать, что Сэнди пользовался самым древним принципом избавления глупца от денег: просто выбирал приманку, на которую должна клюнуть его жертва. Ничего больше не нужно, Айра. Если человек жаден – его можно обманывать и обманывать. Беда состояла в том, что Сэнди Мак-Дугал был, пожалуй, пожаднее собственных жертв, а потому частенько перехватывал через край, и ему приходилось удирать по ночам – иногда оставив позади возмущенную толпу. Айра, если ты обираешь человека, дай ему время снова обрасти шкурой, иначе он будет нервничать. Если ты соблюдаешь это простое правило, можешь стричь своего барана снова и снова – процедура эта помогает ему поддерживать бодрость и сохранять силы. Но Сэнди был слишком жаден для этого – у него не хватило терпения.
– Лазарус, судя по вашим словам, вы в этом деле истинный мастер.
– Ну знаешь, Айра, я все-таки требую уважения к себе. Я никогда никого не надувал. Самое большее – стоял возле него и дожидался, пока он обманет себя. В этом нет ничего плохого – разве можно избавить дурака от глупости. Только попытайся сделать это, и ты немедленно получишь в его лице нового врага. Ты же покусишься на ту скромную выгоду, которую он получает от жизни. Никогда не учи свинью деть: и время потратишь зря, и свинью рассердишь. Но о мошенничестве я знаю изрядно. По-моему, на мне испробовали все возможные варианты мыслимых жульнических уловок. Некоторые из них имели успех, когда я был молод. А потом я воспользовался советом дедуси Джонсона и перестал пытаться удачно вывернуться. И с этого времени меня уже не могли одурачить. Но совет дедуси я понял лишь после того, как несколько раз изрядно обжегся. Айра, уже поздно.
Исполняющий обязанности торопливо поднялся.
– Вы правы, сэр. Разрешите еще парочку вопросов перед уходом? Не о мемуарах, по поводу процедуры.
– Тогда коротко и ясно.
– Терминационную кнопку вам установят прямо с утра. Но вы говорили, что чувствуете себя не столь хорошо. Зачем же мучиться, даже если вы намерены покинуть нас в самом ближайшем будущем? Не продолжить ли нам реювенализацию, сэр?
– Хмм. А второй вопрос?
– Я обещал найти вам нечто неизведанное и интересное. И в то же время обещал проводить с вами все дни. Очевидно противоречие.
Лазарус ухмыльнулся.
– Не пытайся надуть своего дедусю, сынок. Поиски нового дела ты можешь препоручить другим.
– Безусловно. Но следует продумать, как начать их, а потом время от времени проверять исполнение, намечать новые варианты.
– Ммм... если я соглашусь на полный курс, меня то на день, то на два будут забирать медики.
– Современные методики требуют, чтобы пациент как следует отдыхал примерно один день в неделю – в зависимости от его состояния. Но опыт мой ограничивается последней сотней лет. Возможно, достигнуты существенные улучшения в сравнении с прежним положением дел. Итак, вы даете согласие, сэр?
– Я скажу вам об этом завтра, после того, как установят кнопку. Айра, неспешные дела надлежит делать без спешки. Но если я соглашусь, ты получишь необходимое тебе время. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Лазарус. Надеюсь, вы не откажетесь. – Везерел направился было к двери, но остановившись на полпути, что-то сказал техникам. Те немедленно оставили помещение. Обеденный стол поспешил за ними. Когда дверь закрылась, Везерел обернулся к Лазарусу Лонгу. – Дедушка, – негромко проговорил он сдавленным голосом, – вы не против... Кресло Лазаруса раздвинулось, превратившись в ложе, поддерживавшее лежащего мягко, словно гамак, как материнские руки. Услышав слова молодого человека, старик приподнял голову.
– А? Что? Ох! Хорошо, хорошо, иди сюда... внучек, – и он протянул руку к Везерелу.
Исполняющий обязанности поспешно подошел к предку и, встав на колени, поцеловал руку Лазарусу.
Старик отдернул руку.
– Ради бога! Не вставай передо мной на колени, не смей. Хочешь быть моим внуком – тогда веди себя, как подобает.
– Да, дедушка. – Поднявшись, Везерел склонился над стариком и поцеловал его.
Лазарус потрепал внука по щеке.
– Ну, внучек, ты мальчик сентиментальный, но хороший. Вся беда в том, что в хороших мальчиках человечество никогда особой потребности не ощущало. А теперь сотри с лица торжественное выражение, отправляйся домой и ложись спать.
– Да, дедушка. Я так и сделаю. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Давай.
Более Везерел не задерживался. Когда он вышел, стоявшие у двери техники расступились и мгновенно нырнули в палату. Везерел шагал, не замечая людей вокруг; выражение его лица было мягче, чем обычно. Миновав ряд экипажей, он направился прямо к директорскому; повинуясь голосу, машина раскрыла перед ним дверцу, а потом направилась в центр города – прямо к правительственному дворцу.
Лазарус оглядел техников и поманил к себе высокого. Через шлем донесся искаженный фильтрами голос:
– Постель... сэр?
– Нет, я хочу... – Лазарус помедлил и заговорил: – Компьютер. Ты умеешь говорить? Если нет – напечатай.
– Я слушаю вас, старейший, – ответило мелодичное контральто.
– Скажи этому брату милосердия, чтобы дал мне болеутоляющее – я хочу поработать.
– Да, старейший. – Бестелесный голос перешел на галактический и, получив ответ па том же самом языке, сообщил: – Дежурный старший техник желает знать природу и местонахождение боли и предлагает воздержаться сегодня от работы.
Помолчав, Лазарус сосчитал в уме десять шимпанзе. Потом негромко сказал:
– К черту – все тело болит. И мне не нужны советы младенцев. Перед сном я хочу кое в чем разобраться... Никогда не знаешь, в каком состоянии проснешься наутро. Дело не в болеутоляющем. Пусть они уберутся и станут снаружи.
Лазарус пытался не прислушиваться к последовавшему обмену мнениями ему надоедало слушать, понимая и не понимал. Он открыл полученный от Айры Везерела конверт, извлек из него завещание – длинную, сложенную гармошкой распечатку – и начал читать, высвистывая мелодию.
– Старейший, дежурный главный техник заявляет, что вы дали заказ первой очередности, который по правилам клиники следует немедленно удовлетворить. Сейчас вам сделают общую анальгезию.
– Забудем об этом. – Продолжая читать, Лазарус стал напевать прежний мотивчик:
Столетием. Анализ семантики
См. в приложении. (Дж.Ф.45-й.)>
Рядом с Лазарусом вырос рослый техник с блестящим диском, от которого отходили трубки.
– Это... от боли.
Лазарус отмахнулся.
– Не мешай, я занят.
С другой стороны возник низенький техник. Глянув на него, Лазарус спросил:
– Ну, а тебе что нужно?
Едва он повернул голову, рослый быстро уколол Лазаруса в предплечье. Потерев место укола, тот проговорил:
– Расторопный, каналья! Обманул, значит? Ну и утрись! Raus! Пошел вон! – И тут же забыв о случившемся, вернулся к работе. Мгновение спустя он проговорил: – Компьютер!
– Жду ваших распоряжений, старейший.
– Введи для распечатки. Я, Лазарус Лонг, именуемый также старейшим, зарегистрированный в генеалогиях Семей Говарда под именем Вудро Уилсон Смит, год рождения 1912, сим объявляю свою последнюю волю и завещаю... Компьютер, просмотри мой разговор с Айрой и зафиксируй все, что я обещал ему для проведения миграции.
– Сделано, старейший.
– Тогда сделай все необходимое с языком и введи это в качестве первого абзаца. И... кстати, добавь что-нибудь вроде: если Айра Везерел не выполнит условий завещания, пусть мои мирские богатства после моей смерти пойдут на приют для престарелых, проституток, попрошаек... любых подонков, всех, кто подойдет под какое-нибудь из определений, начинающихся с буквы "п". Понятно?
– Записано, старейший. Разрешите высказать совет – по существующим на этой планете правилам последнее ваше желание с высокой степенью вероятности будет опротестовано при апробации завещания.
Выразив риторическое и физиологически невероятное пожелание, Лазарус сказал:
– Хорошо, пусть это будет приют для бездомных котов или любое другое приемлемое с точки зрения закона, по бесполезное дело. Поищи в памяти, чем угодить суду. Чтобы я мог быть уверен, что попечители не сумеют наложить руки на мое состояние. Понятно?
– Выполнить ваше условие, старейший, невозможно. Однако такая попытка будет сделана.
– Проверь, не найдется ли лазейки, и напечатай сразу же, как сумеешь выполнить мое задание. А теперь записывай распределение имущества. Начали. – Лазарус начал читать, но обнаружил, что в глазах его все поплыло. – Черт побери! Эти болваны вкололи мне наркотик, и он начинает действовать. Кровь, мне нужна капля собственной крови, чтобы удостоверить завещание отпечатком пальца! Скажи этим олухам, пусть помогут, если не хотят, чтобы я откусил себе язык. А теперь печатай текст с любой разумной альтернативой, по поспеши!
– Печатаю, – спокойно отозвался компьютер и перешел на галактический. "Олухи" с компьютером спорить не стали, один вынул из принтера готовый лист сразу, как только остановилась машина, другой неизвестно откуда извлек стерильную иглу и уколол Лазаруса в подушечку левого большого пальца, не давая и секунды на раздумья.
Лазарус не стал дожидаться, пока кровь наберут в пипетку. Он выдавил каплю крови, размазал ее по подушечке пальца и прижал палец к завещанию, которое держал невысокий техник.
– Готово, – шепнул он, откидываясь назад, – скажите Айре... – и мгновенно уснул.
КОНТРАПУНКТ: I
– Скажем, что большинство людей учится на опыте...
– Даю поправку. Айра, большинство людей не способны использовать чей-либо опыт, не забывай о силе человеческой тупости.
– Вот вам еще один пример. Кроме того, вы сделали парочку замечаний относительно тонкого искусства лжи... нет, скорее даже три – помните, вы сказали, что ложь не должна быть изощренной. Вы сказали также, что вера преграждает путь познанию, и еще что-то о том, что, только разобравшись в ситуации, можно справиться с ней.
– Я не говорил этого... впрочем, не исключаю.
– Я обобщил ваши слова. Вы сказали, что не плевали против ветра...
Что в обобщенном виде означает: не предавайся мечтаниям, обратись лицом к фактам и поступай соответствующим образом. Впрочем, я предпочитаю вашу формулировку – она сочнее. А также: всегда плутуй, играя в карты. Я уже много лет не играл в них, однако смог предположить, что это значит: не пренебрегай доступными тебе способами увеличения шансов на успех в ситуации, определяемой случайными событиями.
– Хмм. Дедуся сказал бы: не пустословь, сынок.
– Добавим к прочему: плутуй, играя в карты, улыбайся, когда проигрываешь, и не пустословь. Если только на самом деле это не ваша собственная фраза.
– Нет, тоже его. По-моему. Черт побери, Айра, через столько лет трудно отличить истинное воспоминание от воспоминания о воспоминании об истинном воспоминании. Так всегда бывает, когда ты вспоминаешь прошлое.
Редактируешь его и перекраиваешь – чтобы сделать благопристойным...
– Вот и еще одна...
– Умолкни. Сынок, я не хочу вспоминать о былом – это признак старости. Младенцы и дети живут в настоящем времени – в "сейчас". Достигнув зрелости, человек предпочитает жить в будущем. В прошлом обитают лишь старцы... этот признак и заставил меня уразуметь, что я прожил уже слишком много. Я обнаружил, что все больше и больше размышляю о прошлом – и меньше о настоящем, не говоря уже о будущем. – Старик вздохнул. – Так я понял, что стар. Чтобы прожить долго – тысячу лет, скажем – нужно ощущать себя сразу и ребенком, и взрослым. Думай о будущем, чтобы быть к нему готовым, – но без тревоги. И живи так, словно завтра должен умереть, и встречай каждый новый рассвет, словно день творения, и с радостью живи в нем. И не думай о прошлом. А тем более не сожалей о нем. – На лице Лазаруса Лонга проступила печаль. Потом он вдруг улыбнулся и повторил: – Не жалей. Выпьем, Айра?
– Полбокала. Благодарю вас, Лазарус. Если вы все же решились умереть в ближайшее время – никто не смеет оспаривать вашего права – почему бы тогда не вспомнить сейчас о прошлом? Почему бы не облагодетельствовать своими воспоминаниями потомков? Это ваше наследие куда более ценно, чем состояние.
Лазарус поднял брови.
– Сынок, ты начинаешь докучать мне.
– Прошу прощения, сэр. Разрешите откланяться?
– Заткнись и сядь на место. Мы же обедаем. Ты напомнил мне одного... Знаешь, в Новой Бразилии жил один тип, который все скорбел по поводу тамошнего обычая серийного двоеженства, однако старательно следил за тем, чтобы одна из его жен была домохозяйкой, а другая красавицей, так что... Айра, с помощью этой штуковины, которая нас слушает, можно собрать воедино отдельные заявления и составить из них некий меморандум?
– Безусловно, сэр.
– Хорошо. Не важно, как этот хозяин поместья – Силва, да, по-моему, его так и звали, дон Педро Силва – не важно, как он выкрутился из положения. Хочу только заметить, что, когда ошибается компьютер, он с еще большим упрямством, чем человек, цепляется за собственные ошибки. Если я подумаю подольше, то, может быть, и сумею подыскать для тебя какие-нибудь жемчужины мудрости. Точнее, стекляшки. И тогда не придется загружать машину скучными историями о доне Педро и его женах. Значит, ключевое слово...
– Мудрость?
– Иди и вымой рот с мылом.
– И не подумаю. Быть может, подойдет "здравый смысл", старейший?
– Это, сынок, понятие противоречивое. Смысл не может быть здравым. Пусть будут "Заметки" – записная книжка, куда я могу занести все, что запомнилось, все, что достойно упоминания.
– Отлично! Можно немедленно внести изменения в программу?
– Ты можешь сделать это отсюда? Я не хочу прерывать наш обед.
– Это очень гибкая машина, Лазарус. Она является частью той, с помощью которой я правлю планетой... по мере моих слабых сил.
– В этом случае, я полагаю, что ты можешь завести в ее память дополнительный контур, отзывающийся на ключевое слово. Возможно, я захочу заново перебрать искрящиеся шедевры собственной мудрости – дело в том, что универсальные положения лучше всего воспринимаются в форме, обращенной к конкретному времени... Иначе зачем политикам писатели-невидимки?
– Писатели-невидимки? Признаюсь, мой классический английский небезупречен: это выражение мне не знакомо.
– Айра, не надо рассказывать мне, что ты сам пишешь собственные речи.
– Лазарус, я не произношу речей. Никогда. Только отдаю приказы и очень редко пишу отчеты, предназначенные для попечителей.
– Поздравляю. Но могу поспорить – на Счастливой писатели-невидимки есть или вот-вот появятся.
– Сэр, я немедленно заведу этот контур. Дать латинский алфавит и произношение двадцатого столетия? Вы будете диктовать на этом самом языке? – Если только бедная невинная машина не переутомится. В противном случае могу прочитать по фонетической записи.
– Сэр, это очень гибкая машина, она и научила меня говорить на этом языке, а еще раньше – читать на Нем. – Хорошо, пусть будет так. Только распорядись, чтобы она не правила мою грамматику. Хватит с меня и редакторов-людей. От машины я подобной наглости не потерплю.
– Да, сэр. Минуточку... прошу прощения. – И, перейдя на новоримский диалект галактического, исполняющий обязанности подозвал высокого техника. Вспомогательное печатное устройство установили раньше, чем беседующие успели допить кофе.
Устройство включили, и оно тут же зажужжало.
– В чем дело? – поинтересовался Лазарус. – Проверка?
– Нет, сэр, оно печатает. Я попробовал поэкспериментировать. В рамках собственных программ машина обладает известной свободой суждений. Я распорядился, чтобы она просмотрела сделанную запись и попыталась выбрать все утверждения, схожие с афоризмами. Я не уверен, что она способна на это, поскольку любое объяснение понятия "афоризм" – не знаю, какое в нес заложено – волей-неволей окажется абстрактным. Но я надеюсь. Во всяком случае ей твердо приказано: никаких исправлений.
– Хорошо. "Когда медведь вальсирует, удивительно то, что он танцует вообще, а не насколько изящно он это делает". Это не я, не помню кто. Цитата. Посмотрим, что получилось.
Везерел сделал знак рукой маленькому технику, тот торопливо подскочил к машине и вручил каждому по листку.
Лазарус просмотрел свой.
– Ммм... да. Второе неверно – это пародия. Третье придется чуточку переформулировать. Эй! А здесь она воткнула знак вопроса. Наглая железка – я проверил справедливость этого утверждения за многие столетия до того, как добыли руду, из которой ее изготовили. Хорошо хоть, что не влезла с поправками. Не помню, чтобы я так говорит, но это тем не менее верно. Меня чуть не убили, прежде чем я усвоил эту мысль. – Лазарус поднял глаза. – Хорошо, сынок. Если тебе все это нужно – пользуйся. Раз я могу проверить и внести поправки... Не стоит принимать мои слова за Евангелие, прежде чем я выброшу оттуда всю чушь. А я способен это сделать не хуже всякого.
– Конечно, сэр. Без вашего одобрения ничто не войдет в анналы. Если только вы не воспользуетесь этой кнопкой... тогда ваши неизданные заметки придется править мне. Ничего больше мне не останется.
– Пытаешься подловить, так? Хм-м... Айра, что, если я предложу тебе быть Шехерезадой наоборот?
– Не понимаю.
– Неужели Шехерезаду наконец забыли? И сэр Ричард Бартон трудился напрасно?
– О нет, сэр! Я читал "Тысячу и одну ночь" в переводе Бартона. Сказки эти пережили столетия, в новых пересказах они стали доступными и новым поколениям, не утеряв, как я полагаю, обаяния. Просто я не понял вашего предложения.
– Вижу. Ты сказал, что говорить со мной – для тебя самая важная из обязанностей.
– Да.
– Интересно. Если ты действительно так считаешь, заходи ко мне каждый день – поболтаем. Я не собираюсь затруднять себя беседой с самой умной из машин.
– Лазарус, это не просто честь, я польщен предложением и готов составлять компанию, пока вам не надоест.
– Посмотрим. Когда человек делает общее утверждение, он тем не менее всегда имеет в виду некоторые ограничения. Каждый день, сынок, и весь день. И чтобы приходил ты сам, а не заместитель. Приходи часа через два после завтрака – и сиди, пока я тебя не отошлю. Но любой пропущенный день... Хорошо, если будут неотложные дела, позвонишь, извинишься и пришлешь хорошенькую девицу. Чтобы знала классический английский и еще – чтобы была умна и умела не только слушать, потому что старому дураку частенько охота поболтать с хорошенькой девушкой, которая хлопает ресницами и восторгается. Если она угодит мне – я разрешу ей остаться. Или же возмущусь настолько, что воспользуюсь кнопкой, которую ты обещал установить. Конечно, я не стану совершать самоубийство в присутствии гостей – это невежливо. Понял?
– Кажется, да, – медленно ответил Айра, – вы будете сразу Шехерезадой и царем Шахрияром, а я... впрочем, не так: я буду организовывать всю эту тысячу ночей, то есть дней. И если ошибусь – не рассчитывайте на это – вы можете...
– Обойдемся без далеких аналогий, – посоветовал Лазарус. – Я просто разоблачаю твой блеф. Если мои бредни нужны тебе, как ты утверждаешь, значит, будешь сидеть рядом и слушать. Разок-другой можешь пропустить, если девица и впрямь окажется хорошенькой и сумеет польстить моему тщеславию – у меня его до сих пор в избытке – и все сойдет. Но, если ты начнешь часто пропускать наши занятия, я пойму, что тебе скучно и расторгну сделку. Держу пари, твое терпение истощится задолго до наступления тысяча первого дня. Я-то, наоборот, умею терпеть подолгу, годы и годы – в основном поэтому я еще жив. Но ты еще молод, и держу пари, что я пересижу тебя.
– Согласен. Девушка – если мне действительно придется отсутствовать одна из моих дочерей. Она очень хорошенькая. Вы не против?
– Хмм. Ты как тот искандарианский работорговец, что продал собственную мамашу. Зачем мне твоя дочь? Я не намереваюсь жениться на ней, в постели она мне тоже не нужна. Я просто хочу, чтобы мне льстили и развлекали. Кстати, кто тебе сказал, что она хорошенькая? Если она действительно твоя дочь, значит, должна быть похожа па своего отца.
– Не надо, Лазарус. Меня так легко не вывести из себя. Конечно, отцы в таких вопросах необъективны, но я видел, какое впечатление она производит на остальных. Она еще вполне молода, восьмидесяти не исполнилось, и только один раз была замужем по контракту. Вы потребовали, чтобы девица была симпатичной и говорила на вашем "молочном" языке. Такую не сразу найдешь. Но моя дочь наделена и способностью к языкам. Более того, она рвется повидаться с вами. Я могу отложить все срочные дела, чтобы она получше освоила язык.
Лазарус ухмыльнулся и пожал плечами.
– Ну, как хочешь. Можешь сказать ей, чтобы не надевала пояс невинности – у меня уже нет сил. Но пари я выиграю, быть может, даже не увидев ее: ты скоро поймешь, какой перед тобой старый зануда. Я и теперь остаюсь нудным типом, – таким же, как Вечный Жид... Я тебе не рассказывал, как однажды с ним повстречался?
– Нет. Я в это не верю. Вечный Жид – это миф.
– Ну тебе, конечно, виднее, сынок. Я встречался с ним – это вполне реальная личность. В семидесятом году после рождества Христова воевал с римлянами во время осады Иерусалима. Потом участвовал во всех крестовых походах – один из них даже организовывал. Рыжий, конечно – все природные долгожители помечены клеймом Гильгамеша. Когда я встретил его, он носил имя Сэнди Мак-Дугал, оно лучше подходило к его тогдашним занятиям, варьировавшим от простого надувательства до шантажа. <Несмотря на известную противоречивость данного отрывка, идиомы свойственны Северной Америке двадцатого столетия. Они характеризуют определенные разновидности финансового обмана. См. раздел "Обман", подраздел "Мошенничество" в "Новой золотой ветви" Кришнамурти. Академпресс, Нью-Рим. (Дж.Ф.45-й.)>В частности, он... Айра, если ты не веришь мне, зачем тебе записывать мои воспоминания?
– Лазарус, если вы полагаете, что сможете мне до смерти надоесть, – поправка, до вашей смерти – зачем тогда выдумывать сказочки для моего развлечения? Невзирая на все ваши резоны, буду слушать внимательно и долго, как царь Шахрияр. Возможно, компьютер мой записывает все, что вам угодно сказать – без редакции, я гарантирую, – однако при этом он входит в состав чувствительного детектора лжи, способного выделить все придуманные вами побасенки. Видите ли, в том, что вы говорите, меня волнует не историческая достоверность. Не сомневаюсь, что в любой придуманной вами истории сами собой обнаружатся ваши оценки – жемчужины мудрости – чтобы вы там ни говорили.
– "Жемчужины мудрости"! Молокосос, если ты еще раз произнесешь эти слова – оставлю после уроков и велю мыть доску. А что касается компьютера – то объясни ему, что среди всех моих историй верить следует именно самым диким, поскольку они – чистейшая правда. Ни одному писателю не придумать такой фантастической мешанины, происходящей в нашей безумной Вселенной.
– Она уже знает это, но я повторю предупреждение еще раз. Так вы рассказали о Сэнди Мак-Дугале, о Вечном Жиде.
– В самом деле? Если он пользовался этим именем, значит, действие происходило в двадцатом столетии в Ванкувере – было такое место в Соединенных Штатах, где люди была настолько умны, что не платили налогов Вашингтону. Сэнди орудовал в Нью-Йорке – городе, даже тогда славившемся глупостью своих жителей. Я не буду приводить конкретных деталей его мошенничества – это совратит твой аппарат. Будем считать, что Сэнди пользовался самым древним принципом избавления глупца от денег: просто выбирал приманку, на которую должна клюнуть его жертва. Ничего больше не нужно, Айра. Если человек жаден – его можно обманывать и обманывать. Беда состояла в том, что Сэнди Мак-Дугал был, пожалуй, пожаднее собственных жертв, а потому частенько перехватывал через край, и ему приходилось удирать по ночам – иногда оставив позади возмущенную толпу. Айра, если ты обираешь человека, дай ему время снова обрасти шкурой, иначе он будет нервничать. Если ты соблюдаешь это простое правило, можешь стричь своего барана снова и снова – процедура эта помогает ему поддерживать бодрость и сохранять силы. Но Сэнди был слишком жаден для этого – у него не хватило терпения.
– Лазарус, судя по вашим словам, вы в этом деле истинный мастер.
– Ну знаешь, Айра, я все-таки требую уважения к себе. Я никогда никого не надувал. Самое большее – стоял возле него и дожидался, пока он обманет себя. В этом нет ничего плохого – разве можно избавить дурака от глупости. Только попытайся сделать это, и ты немедленно получишь в его лице нового врага. Ты же покусишься на ту скромную выгоду, которую он получает от жизни. Никогда не учи свинью деть: и время потратишь зря, и свинью рассердишь. Но о мошенничестве я знаю изрядно. По-моему, на мне испробовали все возможные варианты мыслимых жульнических уловок. Некоторые из них имели успех, когда я был молод. А потом я воспользовался советом дедуси Джонсона и перестал пытаться удачно вывернуться. И с этого времени меня уже не могли одурачить. Но совет дедуси я понял лишь после того, как несколько раз изрядно обжегся. Айра, уже поздно.
Исполняющий обязанности торопливо поднялся.
– Вы правы, сэр. Разрешите еще парочку вопросов перед уходом? Не о мемуарах, по поводу процедуры.
– Тогда коротко и ясно.
– Терминационную кнопку вам установят прямо с утра. Но вы говорили, что чувствуете себя не столь хорошо. Зачем же мучиться, даже если вы намерены покинуть нас в самом ближайшем будущем? Не продолжить ли нам реювенализацию, сэр?
– Хмм. А второй вопрос?
– Я обещал найти вам нечто неизведанное и интересное. И в то же время обещал проводить с вами все дни. Очевидно противоречие.
Лазарус ухмыльнулся.
– Не пытайся надуть своего дедусю, сынок. Поиски нового дела ты можешь препоручить другим.
– Безусловно. Но следует продумать, как начать их, а потом время от времени проверять исполнение, намечать новые варианты.
– Ммм... если я соглашусь на полный курс, меня то на день, то на два будут забирать медики.
– Современные методики требуют, чтобы пациент как следует отдыхал примерно один день в неделю – в зависимости от его состояния. Но опыт мой ограничивается последней сотней лет. Возможно, достигнуты существенные улучшения в сравнении с прежним положением дел. Итак, вы даете согласие, сэр?
– Я скажу вам об этом завтра, после того, как установят кнопку. Айра, неспешные дела надлежит делать без спешки. Но если я соглашусь, ты получишь необходимое тебе время. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Лазарус. Надеюсь, вы не откажетесь. – Везерел направился было к двери, но остановившись на полпути, что-то сказал техникам. Те немедленно оставили помещение. Обеденный стол поспешил за ними. Когда дверь закрылась, Везерел обернулся к Лазарусу Лонгу. – Дедушка, – негромко проговорил он сдавленным голосом, – вы не против... Кресло Лазаруса раздвинулось, превратившись в ложе, поддерживавшее лежащего мягко, словно гамак, как материнские руки. Услышав слова молодого человека, старик приподнял голову.
– А? Что? Ох! Хорошо, хорошо, иди сюда... внучек, – и он протянул руку к Везерелу.
Исполняющий обязанности поспешно подошел к предку и, встав на колени, поцеловал руку Лазарусу.
Старик отдернул руку.
– Ради бога! Не вставай передо мной на колени, не смей. Хочешь быть моим внуком – тогда веди себя, как подобает.
– Да, дедушка. – Поднявшись, Везерел склонился над стариком и поцеловал его.
Лазарус потрепал внука по щеке.
– Ну, внучек, ты мальчик сентиментальный, но хороший. Вся беда в том, что в хороших мальчиках человечество никогда особой потребности не ощущало. А теперь сотри с лица торжественное выражение, отправляйся домой и ложись спать.
– Да, дедушка. Я так и сделаю. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Давай.
Более Везерел не задерживался. Когда он вышел, стоявшие у двери техники расступились и мгновенно нырнули в палату. Везерел шагал, не замечая людей вокруг; выражение его лица было мягче, чем обычно. Миновав ряд экипажей, он направился прямо к директорскому; повинуясь голосу, машина раскрыла перед ним дверцу, а потом направилась в центр города – прямо к правительственному дворцу.
Лазарус оглядел техников и поманил к себе высокого. Через шлем донесся искаженный фильтрами голос:
– Постель... сэр?
– Нет, я хочу... – Лазарус помедлил и заговорил: – Компьютер. Ты умеешь говорить? Если нет – напечатай.
– Я слушаю вас, старейший, – ответило мелодичное контральто.
– Скажи этому брату милосердия, чтобы дал мне болеутоляющее – я хочу поработать.
– Да, старейший. – Бестелесный голос перешел на галактический и, получив ответ па том же самом языке, сообщил: – Дежурный старший техник желает знать природу и местонахождение боли и предлагает воздержаться сегодня от работы.
Помолчав, Лазарус сосчитал в уме десять шимпанзе. Потом негромко сказал:
– К черту – все тело болит. И мне не нужны советы младенцев. Перед сном я хочу кое в чем разобраться... Никогда не знаешь, в каком состоянии проснешься наутро. Дело не в болеутоляющем. Пусть они уберутся и станут снаружи.
Лазарус пытался не прислушиваться к последовавшему обмену мнениями ему надоедало слушать, понимая и не понимал. Он открыл полученный от Айры Везерела конверт, извлек из него завещание – длинную, сложенную гармошкой распечатку – и начал читать, высвистывая мелодию.
– Старейший, дежурный главный техник заявляет, что вы дали заказ первой очередности, который по правилам клиники следует немедленно удовлетворить. Сейчас вам сделают общую анальгезию.
– Забудем об этом. – Продолжая читать, Лазарус стал напевать прежний мотивчик:
<Стишки датируются двадцатым
Есть ломбард
За углом, за углом,
Где обычно держу я пальто.
А в ломбарде
Есть делец, есть делец,
Управляющий моим капиталом.
Столетием. Анализ семантики
См. в приложении. (Дж.Ф.45-й.)>
Рядом с Лазарусом вырос рослый техник с блестящим диском, от которого отходили трубки.
– Это... от боли.
Лазарус отмахнулся.
– Не мешай, я занят.
С другой стороны возник низенький техник. Глянув на него, Лазарус спросил:
– Ну, а тебе что нужно?
Едва он повернул голову, рослый быстро уколол Лазаруса в предплечье. Потерев место укола, тот проговорил:
– Расторопный, каналья! Обманул, значит? Ну и утрись! Raus! Пошел вон! – И тут же забыв о случившемся, вернулся к работе. Мгновение спустя он проговорил: – Компьютер!
– Жду ваших распоряжений, старейший.
– Введи для распечатки. Я, Лазарус Лонг, именуемый также старейшим, зарегистрированный в генеалогиях Семей Говарда под именем Вудро Уилсон Смит, год рождения 1912, сим объявляю свою последнюю волю и завещаю... Компьютер, просмотри мой разговор с Айрой и зафиксируй все, что я обещал ему для проведения миграции.
– Сделано, старейший.
– Тогда сделай все необходимое с языком и введи это в качестве первого абзаца. И... кстати, добавь что-нибудь вроде: если Айра Везерел не выполнит условий завещания, пусть мои мирские богатства после моей смерти пойдут на приют для престарелых, проституток, попрошаек... любых подонков, всех, кто подойдет под какое-нибудь из определений, начинающихся с буквы "п". Понятно?
– Записано, старейший. Разрешите высказать совет – по существующим на этой планете правилам последнее ваше желание с высокой степенью вероятности будет опротестовано при апробации завещания.
Выразив риторическое и физиологически невероятное пожелание, Лазарус сказал:
– Хорошо, пусть это будет приют для бездомных котов или любое другое приемлемое с точки зрения закона, по бесполезное дело. Поищи в памяти, чем угодить суду. Чтобы я мог быть уверен, что попечители не сумеют наложить руки на мое состояние. Понятно?
– Выполнить ваше условие, старейший, невозможно. Однако такая попытка будет сделана.
– Проверь, не найдется ли лазейки, и напечатай сразу же, как сумеешь выполнить мое задание. А теперь записывай распределение имущества. Начали. – Лазарус начал читать, но обнаружил, что в глазах его все поплыло. – Черт побери! Эти болваны вкололи мне наркотик, и он начинает действовать. Кровь, мне нужна капля собственной крови, чтобы удостоверить завещание отпечатком пальца! Скажи этим олухам, пусть помогут, если не хотят, чтобы я откусил себе язык. А теперь печатай текст с любой разумной альтернативой, по поспеши!
– Печатаю, – спокойно отозвался компьютер и перешел на галактический. "Олухи" с компьютером спорить не стали, один вынул из принтера готовый лист сразу, как только остановилась машина, другой неизвестно откуда извлек стерильную иглу и уколол Лазаруса в подушечку левого большого пальца, не давая и секунды на раздумья.
Лазарус не стал дожидаться, пока кровь наберут в пипетку. Он выдавил каплю крови, размазал ее по подушечке пальца и прижал палец к завещанию, которое держал невысокий техник.
– Готово, – шепнул он, откидываясь назад, – скажите Айре... – и мгновенно уснул.
КОНТРАПУНКТ: I
Кресло осторожно переложило Лазаруса на постель. Техники молча наблюдали. Потом маленький проверил по показаниям датчиков дыхание, сердечную деятельность, мозговые ритмы и прочие параметры жизнедеятельности, высокий тем временем поместил оба завещания, новое и старое, в бронеконверт, запечатал его, запломбировал пальцем, пометил "Не вскрывать. Предназначено только для старейшины и/или исполняющего обязанности". Оставалось дождаться сменщиков. Сменный техник выслушал отчет сдающего дежурство, проверил параметры и внимательно поглядел на спящего клиента.
– Длительность сна рассчитана, – констатировал он.
– Неолетен. Тридцать четыре часа.
Он присвистнул.
– Новый кризис?
– Не такой опасный, как предыдущий. Псевдоболь с иррациональной раздражительностью. Физические характеристики для этого этапа в пределах нормы.
– А что в конверте?
– Распишись и следуй указаниям на Нем. – Прошу прощения за перерасход кислорода.
– Расписывайся.
Сменщик поставил свою подпись, заверил ее отпечатком пальца и потянулся за бронеконвертом.
– Ты свободен, – недовольным тоном проговорил он.
– Спасибо.
Невысокий техник ждал у входа. Старший техник проговорил:
– Не нужно было меня дожидаться. Иногда смену приходится передавать раза в три дольше. Ты можешь уходить сразу же, как придет младший техник – твой сменщик.
– Да, старший техник. Но этот клиент особенный – и я подумал, что могу потребоваться вам в разговоре с этой любопытной Варварой.
– Ну, это не проблема, я спокойно управлюсь. Да, клиент особенный – и то, что квалификационное бюро предложило мне твою кандидатуру, когда удрал твой предшественник, свидетельствует в твою пользу.
– Длительность сна рассчитана, – констатировал он.
– Неолетен. Тридцать четыре часа.
Он присвистнул.
– Новый кризис?
– Не такой опасный, как предыдущий. Псевдоболь с иррациональной раздражительностью. Физические характеристики для этого этапа в пределах нормы.
– А что в конверте?
– Распишись и следуй указаниям на Нем. – Прошу прощения за перерасход кислорода.
– Расписывайся.
Сменщик поставил свою подпись, заверил ее отпечатком пальца и потянулся за бронеконвертом.
– Ты свободен, – недовольным тоном проговорил он.
– Спасибо.
Невысокий техник ждал у входа. Старший техник проговорил:
– Не нужно было меня дожидаться. Иногда смену приходится передавать раза в три дольше. Ты можешь уходить сразу же, как придет младший техник – твой сменщик.
– Да, старший техник. Но этот клиент особенный – и я подумал, что могу потребоваться вам в разговоре с этой любопытной Варварой.
– Ну, это не проблема, я спокойно управлюсь. Да, клиент особенный – и то, что квалификационное бюро предложило мне твою кандидатуру, когда удрал твой предшественник, свидетельствует в твою пользу.