Страница:
– Oui, mon capitaine.
– Eh, bien! Реut-etre vous avez enrole autrefois en la Legion Etrangere, n'est-ce pas?
– Pardon, mon capitaine? Je ne comprends pas.
< – Вы хорошо говорите по-французски?
– Вполне, капитан.
– Хорошо! Вам приходилось служить в Иностранном легионе, не так ли?
– Простите, капитан, я вас не понимаю.>– Я тоже перестану понимать, если мы произнесем еще три французских слова. Но я учусь, поскольку сам рассчитываю перебраться во Францию из этого пыльного местечка, Бронсон, забудьте про мой вопрос. Но я должен задать вам другой и требую абсолютно честного ответа. Существует ли вероятность, что французские власти заинтересуются вами? Мне не важно, чем вы занимались в прошлом, военному министерству тоже. Но мы обязаны защищать своих людей.
Лазарус чуть помедлил. (Папа недвусмысленно намекает, что считает меня дезертиром из Иностранного легиона, или же беглецом с острова Дьявола, или еще кем-то в этом роде, а потому намеревается защитить меня от французских властей.) – Абсолютно никакой, сэр.
– Рад слышать. Тут болтали кое о чем... Папаша Джонсон ничего не смог опровергнуть или подтвердить. Кстати... Встаньте-ка на минутку. А теперь повернитесь налево, пожалуйста. Меня интересует ваше лицо. Бронсон, теперь я убежден. Я не помню дяди своей жены, но абсолютно уверен, что вы состоите в родстве с моим тестем и его теория, безусловно, правдоподобна. Это делает нас в известной мере родней. После того как война закончится, быть может, мы сумеем во всем этом разобраться. Но я слыхал, что мои дети зовут вас дядей Тедом. Это вполне устраивает меня – и вас, кажется, тоже? – Сэр, я не возражаю. В моем положении иметь семью – дело хорошее.
– Я так и думал. Еще одно (о моих словах вы забудете, сразу как только выйдете отсюда): полагаю, что шевроны ваши потребуются нам в один из самых ближайших дней. Сразу как только вам предоставят отпуск, которого вы не просили. И когда это случится, обойдитесь без всяких историй. Понимаете?
– Да, капитан.
– Хотелось бы быть вместе с вами; папаше Джонсону это понравилось бы.
Но рассчитывать я не могу. И, пожалуйста, не забудьте: я вам ничего не говорил.
– Капитан, я уже забыл обо всем. (Папаша решил, что этим оказывает мне честь.) Благодарю вас, сэр.
– Не стоит. Вы свободны.
DA CAPO: VII
– Eh, bien! Реut-etre vous avez enrole autrefois en la Legion Etrangere, n'est-ce pas?
– Pardon, mon capitaine? Je ne comprends pas.
< – Вы хорошо говорите по-французски?
– Вполне, капитан.
– Хорошо! Вам приходилось служить в Иностранном легионе, не так ли?
– Простите, капитан, я вас не понимаю.>– Я тоже перестану понимать, если мы произнесем еще три французских слова. Но я учусь, поскольку сам рассчитываю перебраться во Францию из этого пыльного местечка, Бронсон, забудьте про мой вопрос. Но я должен задать вам другой и требую абсолютно честного ответа. Существует ли вероятность, что французские власти заинтересуются вами? Мне не важно, чем вы занимались в прошлом, военному министерству тоже. Но мы обязаны защищать своих людей.
Лазарус чуть помедлил. (Папа недвусмысленно намекает, что считает меня дезертиром из Иностранного легиона, или же беглецом с острова Дьявола, или еще кем-то в этом роде, а потому намеревается защитить меня от французских властей.) – Абсолютно никакой, сэр.
– Рад слышать. Тут болтали кое о чем... Папаша Джонсон ничего не смог опровергнуть или подтвердить. Кстати... Встаньте-ка на минутку. А теперь повернитесь налево, пожалуйста. Меня интересует ваше лицо. Бронсон, теперь я убежден. Я не помню дяди своей жены, но абсолютно уверен, что вы состоите в родстве с моим тестем и его теория, безусловно, правдоподобна. Это делает нас в известной мере родней. После того как война закончится, быть может, мы сумеем во всем этом разобраться. Но я слыхал, что мои дети зовут вас дядей Тедом. Это вполне устраивает меня – и вас, кажется, тоже? – Сэр, я не возражаю. В моем положении иметь семью – дело хорошее.
– Я так и думал. Еще одно (о моих словах вы забудете, сразу как только выйдете отсюда): полагаю, что шевроны ваши потребуются нам в один из самых ближайших дней. Сразу как только вам предоставят отпуск, которого вы не просили. И когда это случится, обойдитесь без всяких историй. Понимаете?
– Да, капитан.
– Хотелось бы быть вместе с вами; папаше Джонсону это понравилось бы.
Но рассчитывать я не могу. И, пожалуйста, не забудьте: я вам ничего не говорил.
– Капитан, я уже забыл обо всем. (Папаша решил, что этим оказывает мне честь.) Благодарю вас, сэр.
– Не стоит. Вы свободны.
DA CAPO: VII
Штаб-сержант Теодор Бронсон обнаружил, что Канзас-Сити переменился: повсюду мундиры, плакаты. Со стен на него взирал дядя Сэм: "Ты мне нужен в Армии Соединенных Штатов". Сестра из Красного Креста придерживала раненого человека на носилках, словно дитя; подпись гласила: "Дай". В окне ресторана висела табличка: "Соблюдаем постные дни: ни хлеба, ни мяса, ни сладостей". Во многих окнах виднелись флажки, означающие ушедших на военную службу. На одном из них оказалось пять звезд, на некоторых флажках звезды были золотыми.
Движение сделалось оживленней, чем прежде: автобусы переполнены, многие из пассажиров в форме... Казалось, не только Фанстон, но и все близлежащие лагеря и форты разом переселились в город. Конечно, это было не так, но поезд, в котором Лазарус продремал почти всю вчерашнюю ночь, был так набит военными, что подобная мысль сама родилась в мозгу.
Тот "хаки-экспресс" был таким грязным, словно в нем возили скот, и плелся еле-еле. Он то и дело пропускал грузовые составы, а однажды мимо промчался воинский эшелон. Лазарус прибыл в Канзас-Сити в середине дня. В пути он устал, перепачкался, – а ведь из лагеря вышел чистым и свежим. Но старый потрепанный саквояж был при нем, и, прежде чем посетить семью, так сказать, усыновившую его, Лазарус решил исправить положение. Выйдя на привокзальную площадь, он принялся размахивать пятидолларовой бумажкой, пытаясь привлечь такси. Одна машина остановилась; выяснив, что Лазарусу надо ехать на юг, шоферюга сообщил, что прихватит еще троих пассажиров, которые ехали в ту же сторону. Такси оказалась фордовским ландо, похожим на его собственное, но в гораздо худшем состоянии. Стеклянная перегородка, отделявшая переднее сиденье от заднего и делавшая машину лимузином, была снята, а складная крыша над задними сиденьями, похоже, задвинулась навсегда. В машине уместилось пятеро с багажом на коленях.
– Сержант, вы первый, – произнес водитель. – Куда вам?
Лазарус объявил, что ему нужна комната в отеле – где-нибудь на юге, возле Тридцать первой.
– Вы оптимист, сейчас трудно отыскать комнату в городе, но мы попытаемся. Тогда, быть может, сперва забросим этих джентльменов?
Наконец они оказались на углу 31-й улицы. "Временно и постоянно, все комнаты и квартиры с ванной".
– Тут слишком дорого, – сказал шофер, – но если здесь не подойдет, придется ехать в город. Нет, спрячьте деньги, сначала посмотрим, смогут ли вас принять. Вы собираетесь за море?
– Да, так говорят.
– Тогда с вас доллар. Я не беру чаевых с того, кто собирается туда мой парень уже там. Схожу переговорю с клерком.
Через десять минут Лазарус впервые после 6 апреля 1917 года блаженствовал в ванне. А потом проспал три часа. Когда внутренний будильник разбудил его, он оделся во все чистое и облачился в свой самый лучший мундир (он сам перешивал брюки, чтобы лучше сидели). А потом спустился в гостиную и позвонил "домой".
Трубку взяла Кэролл.
– Ой! – завизжала она. – Мама, это дядя Тед!
Послышался грудной голос Морин Смит:
– Где вы находитесь, сержант Теодор? Брайан-младший хочет привезти вас к нам.
– Передайте ему, пожалуйста, миссис Смит, мою благодарность, но я остановился в отеле на Тридцать первой, неподалеку от остановки, и приеду к вам раньше, чем он успеет добраться сюда, – конечно, если вы будете рады видеть меня.
– Как это – если мы будем рады? Что себе позволяет наш новый родственник? Зачем вы остановились в отеле, когда должны были приехать прямо сюда? Брайан, то есть мой муж... капитан, сказал нам, чтобы мы ждали вас, потому что вы должны остановиться в нашем доме. Разве он не говорил вам этого?
– Мэм, я встречался с капитаном только однажды – три недели назад. И, насколько я знаю, ему не известно, что я в отпуске. – Лазарус помолчал и добавил: – Я не хочу стеснять вас.
– Абсолютная ерунда, сержант Теодор. Чтоб я больше не слышала этого!
В начале войны мы переделали комнату служанки на первом этаже, где я шила, а вы играли в шахматы с Вудро, в комнату для гостей, чтобы капитан мог привезти с собой на уик-энд собрата-офицера. Неужели я должна буду сказать мужу, что вы отказались ночевать в ней?
(Морин, любовь моя, не подпускай кота так близко к канарейке! Я просто не смогу уснуть; буду лежать и представлять тебя наверху, окруженную детьми... рядом с дедусей.) – Мэм, миссис капитан, это очень благородно с вашей стороны. Я буду счастлив жить в вашей мастерской.
– Так-то лучше, сержант. А я уж думала, что маме придется кое-кого отшлепать.
* * *
Брайан-младший ждал на автомобильной стоянке у бульвара Бентон. Кэролл и Мэри сидели на заднем сиденье, Джордж, исполняющий обязанности лакея, забрал у Лазаруса саквояж и принял на себя все заботы о Нем. – А дядя Тед такой хорошенький! – пискнула Мэри.
Кэролл поправила ее:
– Симпатичный, Мэри. Солдатам положено быть симпатичными и бодрыми, а не хорошенькими. Правда, дядя Тед?
Лазарус взял младшую под мышки, поднял, поцеловал в щеку и посадил.
– В общем-то ты права, Кэролл, но мне приятно быть хорошеньким, если это радует Мэри. Вас тут целая команда. Мне сесть назад?
– Садитесь рядом с девочками, – распорядился Брайан-младший. – Но сперва взгляните сюда. Видите – ножной дроссель. Правда, отлично?
Лазарус несколько секунд разглядывал машину. Ей-Богу, она выглядела лучше, чем тогда, когда он ее оставил. Ландо блестело и сверкало от спиц до макушки; помимо ножного дросселя завелось и еще кое-что новенькое: нарядная пробка на радиаторе, резиновые чехлы на педалях, сзади было прикреплено запасное колесо с патентованной кожаной покрышкой, а внутри появилась вешалка, на которой аккуратно висел халат. И наконец последнее новшество: к стеклу была прикреплена вазочка с одной-единственной розой.
– Двигатель тоже в таком великолепном состоянии?
Джордж открыл кожух мотора. Лазарус поглядел и одобрительно кивнул.
– Тут и белых перчаток не испачкаешь.
– Угу. Именно так дедуся и проверяет меня, – сообщил Брайан. – Он говорит, что если мы не станем заботиться об автомобиле, то не будем и пользоваться им.
– Вы прекрасно о нем заботитесь.
Лазарус подъехал к дому с королевской пышностью; одной рукой он обнимал старшую девочку, другой – младшую. Дедуся стоял на крыльце и, завидев Лазаруса, сразу пошел навстречу. Лазарусу пришлось немедленно исправить сложившийся в памяти образ деда: в форме старый солдат казался на целый фут выше и был прям, как шомпол, на груди лента, на рукавах шевроны, обмотки намотаны самым тщательным образом, форменная шляпа чудом держалась на затылке.
Пока Лазарус помогал Кэролл вылезти из автомобиля, Мэри ускакала вперед. Дедуся сделал паузу и отдал Лазарусу честь.
– Приветствую вас в вашем доме, сержант.
Лазарус откозырял в ответ.
– Благодарю вас, сержант; очень рад видеть вас. Мистер Джонсон, а вы никогда не говорили мне, что были интендантом.
– Надо же кому-то считать носки. Я согласился принять...
Остальные слова деда были заглушены воплями Вуди:
– Привет, дядя сержант! Вот теперь мы поиграем в шахматы!
– Обязательно, – согласился Лазарус.
Его внимание привлекли одновременно миссис Смит, появившаяся в открытых дверях, и флажок на окне гостиной. На нем было три звезды... Дедуся пригласил Лазаруса в дом и сказал, что до вечера будет на службе, а потому обедать придется рано. Нэнси поцеловала его, не спросив даже взглядом разрешения матери. Потом Лазарус поцеловал Дикки и кроху Этель, которая уже топала ножками. Наконец Морин протянула Лазарусу тонкую руку и прикоснулась губами к его щеке.
– Сержант Теодор... как хорошо, что вы снова дома.
* * *
Ужин был шумным и веселым, как цирковое представление. Дедуся председательствовал, замещая зятя. На другом конце стола распоряжалась его дочь. После того как Лазарус усадил ее и занял почетное место по правую руку, она не вставала с места, и все необходимое делали три старшие дочери. Этель сидела в высоком стульчике слева от матери, Джордж ухаживал за ней, Лазарус узнал, что обязанностью пятерых старших было по очереди заниматься малышкой.
Для военного времени угощение было обильным. Вместо пшеничного хлеба был подан кукурузный – горячий и золотистый; в тот день пшеницу есть было не положено. Строжайшая дисциплина, заведенная Нэнси и Брайаном-младшим, требовала, чтобы каждый кусок съедали, вспоминая о голодных бельгийцах. Лазарусу было не до еды: он старался одновременно делать комплименты поварам (всем троим) и отвечать всем, кто к нему обращался. Это было немыслимо, поскольку Брайан и Джордж рассказывали ему о том, как всем отрядом ездили собирать каштаны и персиковые косточки и сколько им пришлось собрать, чтобы в награду получить противогаз; Мэри хвастала, что научилась вязать. Почти как Джордж и не упускает петель! А как много квадратиков уходит на одно одеяло! Дедуся пытался говорить с Лазарусом о делах.
Казалось, только Морин Смит считала, что разговаривать не обязательно. Она улыбалась и выглядела счастливой, но Лазарусу чудилось, что под внешней сдержанностью скрывается тревога, вековечная тоска Пенелопы. (По мне, дорогая? Нет, конечно же, нет. Я мог бы сказать, что отец вернется домой без единой царапины, – но как заставить тебя поверить в то, что это правда? Тебе придется пережить разлуку, как той же Пенелопе. Прости меня, моя любовь.) – Извини, Кэролл... я не расслышал.
– Я говорила, как ужасно, что вам придется возвращаться так скоро! И сразу же отправляться туда.
– Для военного времени мой отпуск достаточно долог, Кэролл, но на дорогу туда и обратно уходит масса времени. Мне привилегии не положены. Однако вряд ли мне придется сразу плыть за море.
Сидящие за столом умолкли, старшие мальчики переглянулись. Молчание нарушил тактичный Айра Джонсон:
– Сержант, дети знают, что означает отпуск в середине недели. Но они молчат, потому что знают дисциплину. Мой зять решил – и я полагаю, что это правильно, – не скрывать от них такие тонкости.
– Дедушка, а вот когда у папы увольнение, ему не приходится возвращаться на следующий день. Это несправедливо.
– Это потому, – пояснил опытный Брайан-младший, – что папа обычно приезжает с капитаном Бозеллом в большом старом "Мармоне-6", поэтому они тратят на дорогу меньше времени. Штаб-сержант дядя Тед, я могу отвезти вас прямо в лагерь. Тогда завтра вы сможете побыть у нас до вечера.
– Благодарю тебя, Брайан, но я не думаю, что так будет лучше. Если я сяду на поезд, который мы зовем утренним экспрессом, то приеду в лагерь к вечеру, даже если он опоздает: я не хочу рисковать.
– Я согласен с сержантом Бронсоном, – добавил дедуля. – Так будет лучше, Теду нельзя опаздывать. Однако мне тоже пора. Дочь, ты разрешаешь? – Конечно, отец.
– Сержант Джонсон, я могу отвезти вас? Куда вам надо?
– Мне надо в арсенал. Нет-нет, Тед, меня подвезет капитан. Он меня и домой подбрасывает; мы с ним и приезжаем рано, и задерживаемся допоздна. Мррф! А почему бы тебе не покатать Морин? Она уже неделю сидит дома и, по-моему, даже стала бледной.
– Миссис Смит? Это большая честь для меня.
– Мы тоже все поедем!
– Джордж! – решительно сказал дед. – Я хочу, чтобы ваша мать часок отдохнула от вас и ваших воплей.
– Сержант Тед обещал сыграть со мной в шахматы!
– Вуди, я слышал. Но ведь он не обещал сделать это сегодня. Завтра будет время.
– А еще он обещал свозить меня в Электрический парк. Давным-давно обещал, да так и не свозил!
– Прости меня, Вуди, – произнес Лазарус, – но война началась до того, как открылся парк. Возможно, с этим придется подождать до конца войны.
– Но ты же обещал...
– Вудро! – строго сказала мать. – Прекрати! Отпуск получил не ты, а сержант Теодор.
– И не распускай сопли, – добавил дед, – не то выстроим полк в каре и выпорем тебя у флагштока. Нэнси, сегодня ты дежуришь по дому, моя дорогая. – Но... – начала девушка и умолкла.
– Отец, парень Нэнси сегодня отмечает день рождения, ему не терпится попасть в армию. По-моему, я говорила тебе об этом. Молодежь устраивает для него вечеринку.
– Ах да... позабыл. Прекрасный молодой человек, Тед, тебе бы он понравился. Вношу поправку: Нэнси – ты свободна, Кэролл?
– Мы с Кэролл все сделаем, – вмешался Брайан. – Правда, Кэролл? Я помою посуду, Мэри вытрет, Джордж уберет. В кровать по расписанию, телефоны на случай необходимости написаны на доске – все приказы известны. – Значит, я могу уйти? – спросила Нэнси. – Штаб-сержант Тед, вы ведь пробудете здесь до завтра? Да?
* * *
Лазарус отвез дедусю к его капитану, а когда вернулся, Морин уже поднялась наверх, и Лазарус воспользовался случаем, чтобы принять ванну. А через пятнадцать минут он уже усаживал миссис Смит на переднее сиденье ландо; голова его слегка кружилась от удивительного благоухания ее тела. Неужели она тоже успела выкупаться за эти несколько минут? Возможно... Во всяком случае она переоделась. Странная военная мода... Помогая своей даме усесться в машину, Лазарус заметил не только стройную лодыжку, но и часть икры – чуть-чуть выше. Увиденное произвело на Лазаруса такое впечатление, что он даже испугался.
Сколько же продержится такая мода! Заводя машину, он старался отвлечь себя этой мыслью. Так, корсеты исчезли сразу после войны, юбки тут же полезли вверх, все выше и выше... Бурные двадцатые – век джаза. До конца столетия мода менялась медленно, но неизменно в одном и том же направлении: она все больше открывала взгляду мужчин то, что им так хотелось видеть. Но, насколько он помнил, нагота в общественных местах – даже на пляже – не вошла в привычку до самого конца столетия. В следующем столетии восторжествовало пуританство – жуткое было время.
Интересно, что скажет Морин, если он попытается рассказать ей об этом?
Машина завелась; Лазарус уселся рядом с Морин.
– Куда бы вы хотели съездить, миссис Смит?
– Ну, куда-нибудь на юг. В тихое место.
– Пусть будет юг. Лазарус посмотрел на заходящее столице и включил фары. Потом развернул машину и поехал на юг. – Кстати, Теодор, когда мы вдвоем, я для тебя не миссис Смит.
– Спасибо... Морин.
На тридцать девятую, а потом к Пасео? Или по проспекту до парка Своуп? Позволит ли она увезти себя так далеко? Эх, вот бы мчаться с Морин по дороге, которой нет конца!
– Теодор, мне нравится, когда ты называешь меня по имени. Помнишь, как ты возил детей на пикник незадолго до начала войны?
– К Синей реке? Ты хочешь побывать там, Морин?
– Да. Если ты не помнишь дороги, я могу быть проводником.
– Найдем.
– Не обязательно на то же самое место. Куда-нибудь, где нет людей, чтобы тебе не приходилось все время смотреть на дорогу.
(Эй-эй, Морин, дорогая моя! Не стоит забираться в уединенное место, а то как бы чего не вышло. Хватит с нас прощального поцелуя. А потом я тихо отвезу тебя домой в целости и сохранности. Ты принадлежишь этому столетию, моя сладкая! Мне вполне достаточно одного поцелуя – и твоей любви и уважения, – я не хочу, чтобы ты вспоминала обо мне с сожалением. Я давным-давно все решил. Так-то вот, милая. ) – Свернуть здесь?
– Да, Теодор, Брайан-младший говорит, что новый дроссель, который он поставил, позволяет вести машину одной рукой.
– Да, это так.
– Ну и веди ее одной рукой. А другой... Я достаточно откровенна или выразиться яснее? – Он осторожно обнял ее за плечи. Она взяла его за руку и потянула вниз, к своей груди. – Некогда стесняться, дорогой. Не бойся прикасаться ко мне.
Упругая мягкая грудь. От прикосновения сосок вздернулся. Она вздрогнула, прижалась к нему, стиснула его руку и коротко простонала.
– Я люблю тебя, Морин, – хрипло произнес Лазарус.
Ее голос был едва слышен из-за шума мотора:
– Мы полюбили друг друга с той ночи, когда повстречались. Просто не могли в этом признаться.
– Да. Я не смел заговорить с тобой об этом.
– А ты бы никогда и не сказал мне ничего, Теодор. Поэтому мне пришлось набраться смелости и заговорить первой. – Морин помолчала и добавила: – Вот он, этот поворот!
– Я вспомнил. Но здесь мне нужно вести машину двумя руками.
– Хорошо. – Она отпустила его руку. – Но только до тех пор, пока не приедем. А уж там мне будут нужны обе твои руки – и все твое внимание.
– Да!
Он осторожно ехал по просеке; наконец узкая дорожка привела к ровной, поросшей травой поляне. Лазарус объехал поляну кругом; отчасти для того, чтобы развернуть машину, но в основном, чтобы убедиться, что здесь никого нет. К его радости фары осветили только траву и деревья. Хорошо! (Хорошо ли? Дорогая, понимаешь ли ты, что делаешь?) Лазарус выключил фары, остановил двигатель, потянул за ручной тормоз. Морин упала в его объятия; губы их слились в долгом поцелуе. Какое-то время они обходились без слов: ее губы и руки поощряли Лазаруса к дальнейшим действиям. Наконец она блаженно улыбнулась и прошептала:
– Ты удивлен? Но я не могу прощаться со своим воином, когда на мне трусики. Я оставила их наверху, вместе с корсетом. Будь смелей, дорогой, ничего не случится.
– Что ты сказала?
– Теодор, неужели мне всегда нужно быть решительной и в словах, и в действиях? Я беременна уже семь недель. Правда.
– О... Сиденье узкое, – задумчиво сказал он.
– Я слыхала, что молодые люди иногда вынимают заднее сиденье и кладут его на землю. Или ты боишься колючек? Где твоя решительность, мой милый, где решительность? Воин должен быть решительным – так говорит отец, а мой муж согласен с ним... Тут еще и коврик есть.
(Морин, любовь моя, теперь у меня нет сомнений, от кого я унаследовал решительность и... похоть. От тебя, дорогая.) – Если ты меня отпустишь, я все сделаю как надо. Я не боюсь ни колючек, ни самой очаровательной женщины в моей жизни. Просто я не могу во все это поверить.
– Я помогу! – Она выскочила из машины, Лазарус последовал за ней, Морин открыла заднюю дверцу и остолбенела. А потом громко и радостно воскликнула: – Вудро, негодник! Сержант Теодор, посмотрите, кто спит на заднем сиденье! – С этими словами она поспешно стала приводить в порядок одежду.
– Сержант Тед обещал взять меня в Электрический парк!
– Так мы туда и направляемся, дорогой, и уже почти приехали. А теперь скажи-ка маме – может, лучше отвезти тебя домой и положить спать? Или ты уже достаточно большой, чтобы по вечерам посещать Электрический парк?
– Да, дружочек, – подхватил Лазарус. – Домой или в Электрический парк? (Морин, значит, дедуся научил и тебя лгать? Или же это природный дар? Я не просто люблю тебя – я восхищаюсь тобой; Першингу следовало бы зачислить тебя в свой штаб.) Он поспешно застегнул пуговки на спине Морин.
– В Электрический парк!
– Тогда садись назад, и мы в момент тебя доставим.
– Я хочу ехать спереди.
– Вот что, дружочек, или ты едешь в Электропарк сзади, или мы возвращаемся домой – и в постель. Втроем мы не уместимся на переднем сиденье.
– А Брайан возит!
– Давайте поедем домой, миссис Смит. Если Вуди не видит, кто сидит за рулем, наверно, ему очень хочется спать.
– Нет-нет, вовсе нет! Я все понял. Хорошо, сажусь па заднее сиденье, и мы едем в Электропарк.
– Миссис Смит?
– Ну что ж, едем в Электропарк, сержант Теодор... Если Вудро ляжет и попытается заснуть.
Вуди торопливо улегся, Лазарус сел за руль и тронулся с места.
– Мне надо позвонить, – чуть слышно прошептала Морин. – У поворота есть аптека. Это как раз по пути к Электропарку.
– Хорошо. Что он слышал, как по-твоему?
– Похоже, он проснулся, когда я открыла дверь. Но даже если он и не спал, все равно ничего не понял. Не волнуйся, Теодор. Решительность и еще раз решительность!
– Из тебя, Морин, вышел бы отличный солдат, а то и генерал.
– Я предпочитаю любить солдата. И чтобы он любил меня. Однако теперь ты снова можешь вести авто одной рукой.
– Но тут же стекло – он заметит.
– Теодор, ты можешь не обнимать меня. Просто прикоснись. А я буду сидеть и делать вид, что ничего не происходит. Как жаль, что у нас ничего не получилось. – Она усмехнулась. – Дураки мы дураки, правда?
– Пожалуй. Но мне не до смеха. – Лазарус стиснул ее бедро. – Мне тоже очень жаль.
– А раз так – улыбайся, Теодор. – Она подняла юбку и прижала его ладонь к своей обнаженной ляжке. – Когда у тебя столько детей, сколько у меня, остается или хохотать, или свихнуться. – Она прикрыла его ладонь юбкой.
Лазарус гладил теплую гладкую кожу. Она раздвинула ноги.
– Действительно, смешно, – согласился он. – Шестилетний мальчишка лишил удовольствия двоих взрослых.
– Пока ему только пять, Теодор; шесть исполнится в ноябре. – Она стиснула ногами его ладонь и расслабилась. – Я так хорошо все помню. Он родился самым крупным – восемь фунтов. С ним всегда было больше хлопот, чем со всеми остальными вместе взятыми. Он всегда был моим любимчиком, этот негодник. А я старалась не показывать этого. Я не боюсь, что ты кому-нибудь скажешь об этом – ведь ты всегда старался поддерживать мою репутацию.
– Да, верно.
– Я это знала, иначе не подстроила бы нашу поездку. Репутация репутацией, а ты теперь знаешь, какая я на самом деле. Я поддерживаю свою добрую репутацию только ради детей, ради моего мужа.
– Ты сказала – "подстроила".
– А ты сомневался? Я поняла, что времени осталось мало, и решила использовать шанс побыть с тобой наедине. Я хочу, чтобы ты вернулся со щитом, а не на щите. А для женщины существует только один способ объяснить это. А потому я попросила отца помочь мне избавиться на время от моей саранчи. – Она усмехнулась. – И самый отпетый из сорванцов погубил все мои хитроумные планы. Теперь все, дорогой мой, – дома я не рискну. Ах, я всегда буду жалеть, что у нас ничего не вышло. Надеюсь, и ты тоже.
– Еще бы! Так значит, мистер Джонсон отпустил нас не без твоей помощи? И он ничего не подозревает?
– Конечно, подозревает. И не одобряет. Но лишь мое поведение, Теодор, а не твое. Ведь он блюдет мою репутацию так же, как и ты. Хочешь расскажу случай, смешной до невозможности? Посмеешься, чтобы забыть о разочаровании.
– Ну, давай хоть посмеемся.
– Ты не подумал, откуда я знаю это место? Видишь ли, я уже там бывала – и с той же самой целью. И весь фокус в том, что разбойник, который спит на заднем сиденье, был зачат именно там, в том самом месте, куда я тебя привела.
Движение сделалось оживленней, чем прежде: автобусы переполнены, многие из пассажиров в форме... Казалось, не только Фанстон, но и все близлежащие лагеря и форты разом переселились в город. Конечно, это было не так, но поезд, в котором Лазарус продремал почти всю вчерашнюю ночь, был так набит военными, что подобная мысль сама родилась в мозгу.
Тот "хаки-экспресс" был таким грязным, словно в нем возили скот, и плелся еле-еле. Он то и дело пропускал грузовые составы, а однажды мимо промчался воинский эшелон. Лазарус прибыл в Канзас-Сити в середине дня. В пути он устал, перепачкался, – а ведь из лагеря вышел чистым и свежим. Но старый потрепанный саквояж был при нем, и, прежде чем посетить семью, так сказать, усыновившую его, Лазарус решил исправить положение. Выйдя на привокзальную площадь, он принялся размахивать пятидолларовой бумажкой, пытаясь привлечь такси. Одна машина остановилась; выяснив, что Лазарусу надо ехать на юг, шоферюга сообщил, что прихватит еще троих пассажиров, которые ехали в ту же сторону. Такси оказалась фордовским ландо, похожим на его собственное, но в гораздо худшем состоянии. Стеклянная перегородка, отделявшая переднее сиденье от заднего и делавшая машину лимузином, была снята, а складная крыша над задними сиденьями, похоже, задвинулась навсегда. В машине уместилось пятеро с багажом на коленях.
– Сержант, вы первый, – произнес водитель. – Куда вам?
Лазарус объявил, что ему нужна комната в отеле – где-нибудь на юге, возле Тридцать первой.
– Вы оптимист, сейчас трудно отыскать комнату в городе, но мы попытаемся. Тогда, быть может, сперва забросим этих джентльменов?
Наконец они оказались на углу 31-й улицы. "Временно и постоянно, все комнаты и квартиры с ванной".
– Тут слишком дорого, – сказал шофер, – но если здесь не подойдет, придется ехать в город. Нет, спрячьте деньги, сначала посмотрим, смогут ли вас принять. Вы собираетесь за море?
– Да, так говорят.
– Тогда с вас доллар. Я не беру чаевых с того, кто собирается туда мой парень уже там. Схожу переговорю с клерком.
Через десять минут Лазарус впервые после 6 апреля 1917 года блаженствовал в ванне. А потом проспал три часа. Когда внутренний будильник разбудил его, он оделся во все чистое и облачился в свой самый лучший мундир (он сам перешивал брюки, чтобы лучше сидели). А потом спустился в гостиную и позвонил "домой".
Трубку взяла Кэролл.
– Ой! – завизжала она. – Мама, это дядя Тед!
Послышался грудной голос Морин Смит:
– Где вы находитесь, сержант Теодор? Брайан-младший хочет привезти вас к нам.
– Передайте ему, пожалуйста, миссис Смит, мою благодарность, но я остановился в отеле на Тридцать первой, неподалеку от остановки, и приеду к вам раньше, чем он успеет добраться сюда, – конечно, если вы будете рады видеть меня.
– Как это – если мы будем рады? Что себе позволяет наш новый родственник? Зачем вы остановились в отеле, когда должны были приехать прямо сюда? Брайан, то есть мой муж... капитан, сказал нам, чтобы мы ждали вас, потому что вы должны остановиться в нашем доме. Разве он не говорил вам этого?
– Мэм, я встречался с капитаном только однажды – три недели назад. И, насколько я знаю, ему не известно, что я в отпуске. – Лазарус помолчал и добавил: – Я не хочу стеснять вас.
– Абсолютная ерунда, сержант Теодор. Чтоб я больше не слышала этого!
В начале войны мы переделали комнату служанки на первом этаже, где я шила, а вы играли в шахматы с Вудро, в комнату для гостей, чтобы капитан мог привезти с собой на уик-энд собрата-офицера. Неужели я должна буду сказать мужу, что вы отказались ночевать в ней?
(Морин, любовь моя, не подпускай кота так близко к канарейке! Я просто не смогу уснуть; буду лежать и представлять тебя наверху, окруженную детьми... рядом с дедусей.) – Мэм, миссис капитан, это очень благородно с вашей стороны. Я буду счастлив жить в вашей мастерской.
– Так-то лучше, сержант. А я уж думала, что маме придется кое-кого отшлепать.
* * *
Брайан-младший ждал на автомобильной стоянке у бульвара Бентон. Кэролл и Мэри сидели на заднем сиденье, Джордж, исполняющий обязанности лакея, забрал у Лазаруса саквояж и принял на себя все заботы о Нем. – А дядя Тед такой хорошенький! – пискнула Мэри.
Кэролл поправила ее:
– Симпатичный, Мэри. Солдатам положено быть симпатичными и бодрыми, а не хорошенькими. Правда, дядя Тед?
Лазарус взял младшую под мышки, поднял, поцеловал в щеку и посадил.
– В общем-то ты права, Кэролл, но мне приятно быть хорошеньким, если это радует Мэри. Вас тут целая команда. Мне сесть назад?
– Садитесь рядом с девочками, – распорядился Брайан-младший. – Но сперва взгляните сюда. Видите – ножной дроссель. Правда, отлично?
Лазарус несколько секунд разглядывал машину. Ей-Богу, она выглядела лучше, чем тогда, когда он ее оставил. Ландо блестело и сверкало от спиц до макушки; помимо ножного дросселя завелось и еще кое-что новенькое: нарядная пробка на радиаторе, резиновые чехлы на педалях, сзади было прикреплено запасное колесо с патентованной кожаной покрышкой, а внутри появилась вешалка, на которой аккуратно висел халат. И наконец последнее новшество: к стеклу была прикреплена вазочка с одной-единственной розой.
– Двигатель тоже в таком великолепном состоянии?
Джордж открыл кожух мотора. Лазарус поглядел и одобрительно кивнул.
– Тут и белых перчаток не испачкаешь.
– Угу. Именно так дедуся и проверяет меня, – сообщил Брайан. – Он говорит, что если мы не станем заботиться об автомобиле, то не будем и пользоваться им.
– Вы прекрасно о нем заботитесь.
Лазарус подъехал к дому с королевской пышностью; одной рукой он обнимал старшую девочку, другой – младшую. Дедуся стоял на крыльце и, завидев Лазаруса, сразу пошел навстречу. Лазарусу пришлось немедленно исправить сложившийся в памяти образ деда: в форме старый солдат казался на целый фут выше и был прям, как шомпол, на груди лента, на рукавах шевроны, обмотки намотаны самым тщательным образом, форменная шляпа чудом держалась на затылке.
Пока Лазарус помогал Кэролл вылезти из автомобиля, Мэри ускакала вперед. Дедуся сделал паузу и отдал Лазарусу честь.
– Приветствую вас в вашем доме, сержант.
Лазарус откозырял в ответ.
– Благодарю вас, сержант; очень рад видеть вас. Мистер Джонсон, а вы никогда не говорили мне, что были интендантом.
– Надо же кому-то считать носки. Я согласился принять...
Остальные слова деда были заглушены воплями Вуди:
– Привет, дядя сержант! Вот теперь мы поиграем в шахматы!
– Обязательно, – согласился Лазарус.
Его внимание привлекли одновременно миссис Смит, появившаяся в открытых дверях, и флажок на окне гостиной. На нем было три звезды... Дедуся пригласил Лазаруса в дом и сказал, что до вечера будет на службе, а потому обедать придется рано. Нэнси поцеловала его, не спросив даже взглядом разрешения матери. Потом Лазарус поцеловал Дикки и кроху Этель, которая уже топала ножками. Наконец Морин протянула Лазарусу тонкую руку и прикоснулась губами к его щеке.
– Сержант Теодор... как хорошо, что вы снова дома.
* * *
Ужин был шумным и веселым, как цирковое представление. Дедуся председательствовал, замещая зятя. На другом конце стола распоряжалась его дочь. После того как Лазарус усадил ее и занял почетное место по правую руку, она не вставала с места, и все необходимое делали три старшие дочери. Этель сидела в высоком стульчике слева от матери, Джордж ухаживал за ней, Лазарус узнал, что обязанностью пятерых старших было по очереди заниматься малышкой.
Для военного времени угощение было обильным. Вместо пшеничного хлеба был подан кукурузный – горячий и золотистый; в тот день пшеницу есть было не положено. Строжайшая дисциплина, заведенная Нэнси и Брайаном-младшим, требовала, чтобы каждый кусок съедали, вспоминая о голодных бельгийцах. Лазарусу было не до еды: он старался одновременно делать комплименты поварам (всем троим) и отвечать всем, кто к нему обращался. Это было немыслимо, поскольку Брайан и Джордж рассказывали ему о том, как всем отрядом ездили собирать каштаны и персиковые косточки и сколько им пришлось собрать, чтобы в награду получить противогаз; Мэри хвастала, что научилась вязать. Почти как Джордж и не упускает петель! А как много квадратиков уходит на одно одеяло! Дедуся пытался говорить с Лазарусом о делах.
Казалось, только Морин Смит считала, что разговаривать не обязательно. Она улыбалась и выглядела счастливой, но Лазарусу чудилось, что под внешней сдержанностью скрывается тревога, вековечная тоска Пенелопы. (По мне, дорогая? Нет, конечно же, нет. Я мог бы сказать, что отец вернется домой без единой царапины, – но как заставить тебя поверить в то, что это правда? Тебе придется пережить разлуку, как той же Пенелопе. Прости меня, моя любовь.) – Извини, Кэролл... я не расслышал.
– Я говорила, как ужасно, что вам придется возвращаться так скоро! И сразу же отправляться туда.
– Для военного времени мой отпуск достаточно долог, Кэролл, но на дорогу туда и обратно уходит масса времени. Мне привилегии не положены. Однако вряд ли мне придется сразу плыть за море.
Сидящие за столом умолкли, старшие мальчики переглянулись. Молчание нарушил тактичный Айра Джонсон:
– Сержант, дети знают, что означает отпуск в середине недели. Но они молчат, потому что знают дисциплину. Мой зять решил – и я полагаю, что это правильно, – не скрывать от них такие тонкости.
– Дедушка, а вот когда у папы увольнение, ему не приходится возвращаться на следующий день. Это несправедливо.
– Это потому, – пояснил опытный Брайан-младший, – что папа обычно приезжает с капитаном Бозеллом в большом старом "Мармоне-6", поэтому они тратят на дорогу меньше времени. Штаб-сержант дядя Тед, я могу отвезти вас прямо в лагерь. Тогда завтра вы сможете побыть у нас до вечера.
– Благодарю тебя, Брайан, но я не думаю, что так будет лучше. Если я сяду на поезд, который мы зовем утренним экспрессом, то приеду в лагерь к вечеру, даже если он опоздает: я не хочу рисковать.
– Я согласен с сержантом Бронсоном, – добавил дедуля. – Так будет лучше, Теду нельзя опаздывать. Однако мне тоже пора. Дочь, ты разрешаешь? – Конечно, отец.
– Сержант Джонсон, я могу отвезти вас? Куда вам надо?
– Мне надо в арсенал. Нет-нет, Тед, меня подвезет капитан. Он меня и домой подбрасывает; мы с ним и приезжаем рано, и задерживаемся допоздна. Мррф! А почему бы тебе не покатать Морин? Она уже неделю сидит дома и, по-моему, даже стала бледной.
– Миссис Смит? Это большая честь для меня.
– Мы тоже все поедем!
– Джордж! – решительно сказал дед. – Я хочу, чтобы ваша мать часок отдохнула от вас и ваших воплей.
– Сержант Тед обещал сыграть со мной в шахматы!
– Вуди, я слышал. Но ведь он не обещал сделать это сегодня. Завтра будет время.
– А еще он обещал свозить меня в Электрический парк. Давным-давно обещал, да так и не свозил!
– Прости меня, Вуди, – произнес Лазарус, – но война началась до того, как открылся парк. Возможно, с этим придется подождать до конца войны.
– Но ты же обещал...
– Вудро! – строго сказала мать. – Прекрати! Отпуск получил не ты, а сержант Теодор.
– И не распускай сопли, – добавил дед, – не то выстроим полк в каре и выпорем тебя у флагштока. Нэнси, сегодня ты дежуришь по дому, моя дорогая. – Но... – начала девушка и умолкла.
– Отец, парень Нэнси сегодня отмечает день рождения, ему не терпится попасть в армию. По-моему, я говорила тебе об этом. Молодежь устраивает для него вечеринку.
– Ах да... позабыл. Прекрасный молодой человек, Тед, тебе бы он понравился. Вношу поправку: Нэнси – ты свободна, Кэролл?
– Мы с Кэролл все сделаем, – вмешался Брайан. – Правда, Кэролл? Я помою посуду, Мэри вытрет, Джордж уберет. В кровать по расписанию, телефоны на случай необходимости написаны на доске – все приказы известны. – Значит, я могу уйти? – спросила Нэнси. – Штаб-сержант Тед, вы ведь пробудете здесь до завтра? Да?
* * *
Лазарус отвез дедусю к его капитану, а когда вернулся, Морин уже поднялась наверх, и Лазарус воспользовался случаем, чтобы принять ванну. А через пятнадцать минут он уже усаживал миссис Смит на переднее сиденье ландо; голова его слегка кружилась от удивительного благоухания ее тела. Неужели она тоже успела выкупаться за эти несколько минут? Возможно... Во всяком случае она переоделась. Странная военная мода... Помогая своей даме усесться в машину, Лазарус заметил не только стройную лодыжку, но и часть икры – чуть-чуть выше. Увиденное произвело на Лазаруса такое впечатление, что он даже испугался.
Сколько же продержится такая мода! Заводя машину, он старался отвлечь себя этой мыслью. Так, корсеты исчезли сразу после войны, юбки тут же полезли вверх, все выше и выше... Бурные двадцатые – век джаза. До конца столетия мода менялась медленно, но неизменно в одном и том же направлении: она все больше открывала взгляду мужчин то, что им так хотелось видеть. Но, насколько он помнил, нагота в общественных местах – даже на пляже – не вошла в привычку до самого конца столетия. В следующем столетии восторжествовало пуританство – жуткое было время.
Интересно, что скажет Морин, если он попытается рассказать ей об этом?
Машина завелась; Лазарус уселся рядом с Морин.
– Куда бы вы хотели съездить, миссис Смит?
– Ну, куда-нибудь на юг. В тихое место.
– Пусть будет юг. Лазарус посмотрел на заходящее столице и включил фары. Потом развернул машину и поехал на юг. – Кстати, Теодор, когда мы вдвоем, я для тебя не миссис Смит.
– Спасибо... Морин.
На тридцать девятую, а потом к Пасео? Или по проспекту до парка Своуп? Позволит ли она увезти себя так далеко? Эх, вот бы мчаться с Морин по дороге, которой нет конца!
– Теодор, мне нравится, когда ты называешь меня по имени. Помнишь, как ты возил детей на пикник незадолго до начала войны?
– К Синей реке? Ты хочешь побывать там, Морин?
– Да. Если ты не помнишь дороги, я могу быть проводником.
– Найдем.
– Не обязательно на то же самое место. Куда-нибудь, где нет людей, чтобы тебе не приходилось все время смотреть на дорогу.
(Эй-эй, Морин, дорогая моя! Не стоит забираться в уединенное место, а то как бы чего не вышло. Хватит с нас прощального поцелуя. А потом я тихо отвезу тебя домой в целости и сохранности. Ты принадлежишь этому столетию, моя сладкая! Мне вполне достаточно одного поцелуя – и твоей любви и уважения, – я не хочу, чтобы ты вспоминала обо мне с сожалением. Я давным-давно все решил. Так-то вот, милая. ) – Свернуть здесь?
– Да, Теодор, Брайан-младший говорит, что новый дроссель, который он поставил, позволяет вести машину одной рукой.
– Да, это так.
– Ну и веди ее одной рукой. А другой... Я достаточно откровенна или выразиться яснее? – Он осторожно обнял ее за плечи. Она взяла его за руку и потянула вниз, к своей груди. – Некогда стесняться, дорогой. Не бойся прикасаться ко мне.
Упругая мягкая грудь. От прикосновения сосок вздернулся. Она вздрогнула, прижалась к нему, стиснула его руку и коротко простонала.
– Я люблю тебя, Морин, – хрипло произнес Лазарус.
Ее голос был едва слышен из-за шума мотора:
– Мы полюбили друг друга с той ночи, когда повстречались. Просто не могли в этом признаться.
– Да. Я не смел заговорить с тобой об этом.
– А ты бы никогда и не сказал мне ничего, Теодор. Поэтому мне пришлось набраться смелости и заговорить первой. – Морин помолчала и добавила: – Вот он, этот поворот!
– Я вспомнил. Но здесь мне нужно вести машину двумя руками.
– Хорошо. – Она отпустила его руку. – Но только до тех пор, пока не приедем. А уж там мне будут нужны обе твои руки – и все твое внимание.
– Да!
Он осторожно ехал по просеке; наконец узкая дорожка привела к ровной, поросшей травой поляне. Лазарус объехал поляну кругом; отчасти для того, чтобы развернуть машину, но в основном, чтобы убедиться, что здесь никого нет. К его радости фары осветили только траву и деревья. Хорошо! (Хорошо ли? Дорогая, понимаешь ли ты, что делаешь?) Лазарус выключил фары, остановил двигатель, потянул за ручной тормоз. Морин упала в его объятия; губы их слились в долгом поцелуе. Какое-то время они обходились без слов: ее губы и руки поощряли Лазаруса к дальнейшим действиям. Наконец она блаженно улыбнулась и прошептала:
– Ты удивлен? Но я не могу прощаться со своим воином, когда на мне трусики. Я оставила их наверху, вместе с корсетом. Будь смелей, дорогой, ничего не случится.
– Что ты сказала?
– Теодор, неужели мне всегда нужно быть решительной и в словах, и в действиях? Я беременна уже семь недель. Правда.
– О... Сиденье узкое, – задумчиво сказал он.
– Я слыхала, что молодые люди иногда вынимают заднее сиденье и кладут его на землю. Или ты боишься колючек? Где твоя решительность, мой милый, где решительность? Воин должен быть решительным – так говорит отец, а мой муж согласен с ним... Тут еще и коврик есть.
(Морин, любовь моя, теперь у меня нет сомнений, от кого я унаследовал решительность и... похоть. От тебя, дорогая.) – Если ты меня отпустишь, я все сделаю как надо. Я не боюсь ни колючек, ни самой очаровательной женщины в моей жизни. Просто я не могу во все это поверить.
– Я помогу! – Она выскочила из машины, Лазарус последовал за ней, Морин открыла заднюю дверцу и остолбенела. А потом громко и радостно воскликнула: – Вудро, негодник! Сержант Теодор, посмотрите, кто спит на заднем сиденье! – С этими словами она поспешно стала приводить в порядок одежду.
– Сержант Тед обещал взять меня в Электрический парк!
– Так мы туда и направляемся, дорогой, и уже почти приехали. А теперь скажи-ка маме – может, лучше отвезти тебя домой и положить спать? Или ты уже достаточно большой, чтобы по вечерам посещать Электрический парк?
– Да, дружочек, – подхватил Лазарус. – Домой или в Электрический парк? (Морин, значит, дедуся научил и тебя лгать? Или же это природный дар? Я не просто люблю тебя – я восхищаюсь тобой; Першингу следовало бы зачислить тебя в свой штаб.) Он поспешно застегнул пуговки на спине Морин.
– В Электрический парк!
– Тогда садись назад, и мы в момент тебя доставим.
– Я хочу ехать спереди.
– Вот что, дружочек, или ты едешь в Электропарк сзади, или мы возвращаемся домой – и в постель. Втроем мы не уместимся на переднем сиденье.
– А Брайан возит!
– Давайте поедем домой, миссис Смит. Если Вуди не видит, кто сидит за рулем, наверно, ему очень хочется спать.
– Нет-нет, вовсе нет! Я все понял. Хорошо, сажусь па заднее сиденье, и мы едем в Электропарк.
– Миссис Смит?
– Ну что ж, едем в Электропарк, сержант Теодор... Если Вудро ляжет и попытается заснуть.
Вуди торопливо улегся, Лазарус сел за руль и тронулся с места.
– Мне надо позвонить, – чуть слышно прошептала Морин. – У поворота есть аптека. Это как раз по пути к Электропарку.
– Хорошо. Что он слышал, как по-твоему?
– Похоже, он проснулся, когда я открыла дверь. Но даже если он и не спал, все равно ничего не понял. Не волнуйся, Теодор. Решительность и еще раз решительность!
– Из тебя, Морин, вышел бы отличный солдат, а то и генерал.
– Я предпочитаю любить солдата. И чтобы он любил меня. Однако теперь ты снова можешь вести авто одной рукой.
– Но тут же стекло – он заметит.
– Теодор, ты можешь не обнимать меня. Просто прикоснись. А я буду сидеть и делать вид, что ничего не происходит. Как жаль, что у нас ничего не получилось. – Она усмехнулась. – Дураки мы дураки, правда?
– Пожалуй. Но мне не до смеха. – Лазарус стиснул ее бедро. – Мне тоже очень жаль.
– А раз так – улыбайся, Теодор. – Она подняла юбку и прижала его ладонь к своей обнаженной ляжке. – Когда у тебя столько детей, сколько у меня, остается или хохотать, или свихнуться. – Она прикрыла его ладонь юбкой.
Лазарус гладил теплую гладкую кожу. Она раздвинула ноги.
– Действительно, смешно, – согласился он. – Шестилетний мальчишка лишил удовольствия двоих взрослых.
– Пока ему только пять, Теодор; шесть исполнится в ноябре. – Она стиснула ногами его ладонь и расслабилась. – Я так хорошо все помню. Он родился самым крупным – восемь фунтов. С ним всегда было больше хлопот, чем со всеми остальными вместе взятыми. Он всегда был моим любимчиком, этот негодник. А я старалась не показывать этого. Я не боюсь, что ты кому-нибудь скажешь об этом – ведь ты всегда старался поддерживать мою репутацию.
– Да, верно.
– Я это знала, иначе не подстроила бы нашу поездку. Репутация репутацией, а ты теперь знаешь, какая я на самом деле. Я поддерживаю свою добрую репутацию только ради детей, ради моего мужа.
– Ты сказала – "подстроила".
– А ты сомневался? Я поняла, что времени осталось мало, и решила использовать шанс побыть с тобой наедине. Я хочу, чтобы ты вернулся со щитом, а не на щите. А для женщины существует только один способ объяснить это. А потому я попросила отца помочь мне избавиться на время от моей саранчи. – Она усмехнулась. – И самый отпетый из сорванцов погубил все мои хитроумные планы. Теперь все, дорогой мой, – дома я не рискну. Ах, я всегда буду жалеть, что у нас ничего не вышло. Надеюсь, и ты тоже.
– Еще бы! Так значит, мистер Джонсон отпустил нас не без твоей помощи? И он ничего не подозревает?
– Конечно, подозревает. И не одобряет. Но лишь мое поведение, Теодор, а не твое. Ведь он блюдет мою репутацию так же, как и ты. Хочешь расскажу случай, смешной до невозможности? Посмеешься, чтобы забыть о разочаровании.
– Ну, давай хоть посмеемся.
– Ты не подумал, откуда я знаю это место? Видишь ли, я уже там бывала – и с той же самой целью. И весь фокус в том, что разбойник, который спит на заднем сиденье, был зачат именно там, в том самом месте, куда я тебя привела.