Страница:
Роберт ХАЙНЛАЙН
ЛУНА ЖЕСТКО СТЕЛЕТ
Перевод А.Щербакова
Посвящается Питу и Джейн Сенсебо
Taken: , 1
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧУДО-ЮДО МУДРАЧОК
1
Что читаю? «Луноситскую правду». Что последнее прочел? Что горсовет Луна-сити принял в первом чтении билль о проверке знаний, выдаче лицензий, инспекции и налогообложении лиц, торгующих пищевыми продуктами в пределах городской гермозоны. И что нынче вечером учредители общества «Дети революции» назначили митинг с большим хуралом.
Мой старик два принципа мне втемяшил: «Колупай и не чирикай» и «Вистуй до упора». Политикой я не интересовался. Но в понедельничек 13 мая 2075 года оказался я в ВЦ комплекса Главлуны. Надо было заглянуть к шеф-компьютеру Майку под шепоток между собой всех остальных машин. «Майк» – это прозвище неофициальное. Это я его так ласково прозвал в честь Майкрофта Холмса из рассказа доктора Ватсона, этот доктор вперед детективчики кропал, а уже потом основал фирму «Ай-Би-Эм». Был у этого Ватсона такой персонаж, он в четырех стенах сидел и думал. Вот и Майк точно так же. Чудо-юдо мудрачок, другого такого в мире нет.
Не самый скоростной. У фирмы «Белл» в Буэнос-Айресе на Эрзле есть мудрачок в десять раз меньше по объему, а отвечает чуть ли не раньше, чем спросили. Но, в принципе-то, эка разница, через микросекунду вам ответили, или через миллисекунду? Лишь бы ответили по сути дела.
И не то чтобы Майк непременно сходу врубался в корень. На это его не настраивали.
Когда его установили на Валуне, он был просто мудрачок с гибкой логикой – «Холо-Оператор Логический Мульти-Схемный, Четвертая Модель». Сокращенно ХОЛМС-4. Рассчитывал баллистику для беспилотных фрахтовиков и управлял их запуском. Но на это у него уходил примерно один процент времени, а в Главлуне на сачков смотрят косо. Вот и взялись навешивать ему приставки: расширители, чтобы он мог вести другие ЭВМ; дополнительную память; блоки ассоциативных нейросистем; еще одну емкость двенадцатиразрядных простых чисел; дико разращённую оперативную память. В мозгу у человека что-то около десяти в десятой нейронов. По третьему году в Майка нейристоров запичужили столько и еще полстолько.
И он созрел.
Не залежусь, что машины «истинно» живы и что «истинно» сознают себя. А, скажем, вирус сознает себя? Нихьт. А устрица? Сомневаюсь. А кошка? Почти наверняка. А человек? Не знаю, как насчет этого у вас, дарагой таварисч, а у меня насчет этого полный порядок. Где-то по дорожке развития от макромолекулы в человеческий мозг прорезается самосознание. Психологи считают, это дело происходит автоматом, как только в мозгу складывается достаточное число ассоциативных связей. Не вижу разницы между связями по белку и, скажем, по напыленной платине.
(Ах, вы про «душу»! А у собаки есть душа? А у таракана?)
И не забывайте: еще до всяких довесков Майка сконструировали так, чтобы он отвечал при заметном недоборе информации. Отсюда в его названии приставки «холо-» и «мульти-». Так что он прямо начал со «свободной воли», а по мере разращивания и обучения только добирал. И не спрашивайте у меня, что такое «свободная воля». Если вам удобнее считать, что Майк наугад ворошит случайные числа и адреса памяти, извольте.
Заполучил Майк формирователь и анализатор голоса плюс к распознавателю образов, принтеру и расширителям систем, так что сёк не только классические языки программирования, но и «Лог-Яз», и английский, и еще с десяток языков на уровне технического перевода. И читал запоем. Но вводить ему инструкции рекомендовалось всё же на «Лог-Язе». Ответ на нормальную речь сулит неожиданности. Нормальные слова слишком многозначны, дают оценочным цепям слишком большой смысловой разброс.
И заработал Майк на всю катушку. К маю 2075-го он, помимо управления беспилотным транспортом и консультирования пилотного, заведовал всей телефонной сетью Луны, аудио-видеосвязью с Эрзлёй, управлял подачей воды, воздуха и тепла в Луна-сити, Новоленинграде и прочих поселениях, исключая Лун-Гонконг, канализацией командовал, вел счета и ведомости по зарплате для Главлуны, а за особый побор – и для прочих банков и фирм.
Бывали и срывы. При перегрузках телефонная сеть вела себя, как пацаненок, когда вожжа под хвост. Майк не огорчался, пытался проявлять чувство юмора. Низкопробное. Будь он человеком, вы не стерпели бы. По заказу на побудку с него сталось бы опрокинуть кровать вместе с вами или сыпануть вам прямо в гермоскаф чесучего порошку. За такие шалости секут.
Ни с того ни с сего Майк менял телефонные коды, а мог и вообще выкинуть какой-нибудь финт ушами. Последним номером выдал какому-то подметале в комплексе Главлуны чек на получение 10 000 000 000 000 185 долларов 15 центов бонами Лунсбербанка – ровно на 10 000 000 000 000 000 больше, чем следовало. Тот еще невинный шпрот-переросток, который по заднице давно не имел.
Он вытворил это в первых числах мая, вот меня и вызвали устранить неисправность. Я был сам по себе, на договоре, а не служащий Главлуны. Может, понимаете, может, нет. Теперь времена другие. В старое доброе время любой прохиндей, бывало, отбарабанит срок и продолжает заниматься любимым делом в Главлуне, радуясь, что теперь за это гребет капусту. Но я не этапированный, я здесь родился, я на Валуне прирожденный вольняшка.
Чуете разницу? Один мой дед попал сюда с пожизненным запретом работать по найму за вооруженное нападение в Йоханнесбурге, другого этапировали за подрывную деятельность после «Войны мокрых ракет». Матушкина родительница уверяла, что прибыла на «корабле невест», но я сунул нос в списки, и – вы совершенно правы: малолетняя правонарушительница. Поскольку она вошла в клановый брак с кодлой Стоуна и вдвоем с еще одной такой же имела шестерых мужей, вопрос о том, кто был моей матушке папочкой, – дело темное. Но это в порядке вещей, и у меня обо всех шестерых очень добрая память. А другая бабушка была узбечка из-под Самарканда, ей сперва дали «перевоспитание» на «Октябрьской революции», а потом «направили в добровольном порядке» осваивать лунные земли.
Мой старик бил себя в грудь, что у нас необычайно длинная и почетная родословная: мол, основательницу рода повесили в Сэйлеме за колдовство, «пра» в пятой степени дед был колесован за пиратство, а кто-то еще из предков прибыл с первой партией в Ботани-Бэй.
Есть чем гордиться, так что, пусть я имел дела с Вертухаем, но по его ведомостям зарплаты я в гробу видал проходить. По-вашему, невелика, мол, доблесть, поскольку всё равно ходил за Майком со дня распаковки. А по-моему, иначе, поскольку в любую минуту мог собрать манатки и послать их всех в одно место. И кроме того, частник на договоре получал больше, чем вольнонаемные по ставкам Главлуны. Особенно, кто в компьютерах разбирался. Много ли кто из лунтиков способен слетать на Эрзлю, да так, чтобы там не по клиникам сшиваться, а пройти курс по ЭВМ, раз уж сходу не сдох?
Одного такого вам назову. Себя. Я там был дважды, один раз три месяца, другой раз – четыре. Два диплома имею. Пока готовился лететь, здесь намучился: на центрифуге крутился, грузила даже на ночь в постели не снимал. А на Эрзле ото всего отворачивался, никогда не торопился, по лестницам не ходил, никаких нагрузок на сердце. О женщинах даже думать себе запретил. В таком гравитационном поле это же верный инфаркт при одном воспоминании!
Большинство лунтиков даже планов не строят слинять с Валуна: слишком большой риск для любого ханыги, который отсидел здесь больше десятка недель. Бригада, которую прислали с Эрзли Майка развернуть, была на краткосрочном контракте с сумасшедшими премиальными за каждый лишний день, а всё равно рвала и метала, лишь бы побыстрее смыться, пока необратимые изменения в организме не приклеили к шестку в четырехстах тысячах кэмэ над домом.
Но хоть я два курса сдал, я не так уж шанго спец, высшей математики не нюхал. Ни тебе физик всерьез, ни электронщик. Может, и не лучший микросхемник на Валуне, и уж в элементе не киберпсихолог.
Но по всякому делу у меня знания шире, чем у специалиста. Я широкопрофильный. И сварю, и сбегаю, и гермоскаф вам в полевых условиях заштопаю, и в гермозону еще живым доставлю. Машины меня любят, и есть у меня еще одна штука, которой нет ни у одного спеца. Левая рука.
Понимаете, мне ее ниже локтя отхватили. Так что теперь имею дюжину сменных на любое дело плюс сверхкомплектная, на вид и на ощупь – как настоящая, я ее зову «скоромной». Присобачу третий номер, надену очки со стереолупами и в два счета ультрамикросхему починю, снимать ее и посылать на Эрзлю на завод не требуется. Поскольку номер третий оснащен микроманипуляторами, а они работают с той же точностью, что нейрохирургические.
Так что разобраться, с какой это стати Майк пожелал выдать десять миллионов миллиардов бонами Лунсбербанка, и обеспечить, чтобы он наперед никому не переплатил незаметных десять тысяч, позвали меня вполне законно.
Мне что? Мне лишь бы повременные и премиальные, но в схему лезть я всерьез не собирался, поскольку чуял – логический зашор. Вошел, запер за собой, инструмент отложил, сел и говорю:
– Привет, Майк!
Он поморгал индикаторами.
– Привет, Ман!
– Что у нас новенького, что у нас старенького?
Он растерялся. Знаю, машины не теряются. Но не забывайте, Майка сконструировали для работы при недоборе информации. А потом он сам себя перепрограммировал с упором на словесность. От его исканий слеза прошибала. Хотя, быть может, он в это время молча тасовал случайные числа, эвристически выстраивал адреса памяти.
– Старенького то, что сотворил Бог небо и землю, – забубнил он. – Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И…
– Стоп! – сказал я. – Выключка. Пробежимся в ноль.
Поделом мне. Не задавай неконкретных вопросов. Он же запросто отчитает всю «Британскую энциклопедию». Хоть задом наперед. А на десерт подаст любую книгу на Луне. Поначалу он читал только микрофильмы, но полгода назад ему приделали камеру и манипулятор с присосками – страницы перекидывать, и уж тут-то он начитался!
– Ты спросил, что старенького.
Его бинарные светоиндикаторы состояния зарябили. Соизволил, значит, засопеть от удовольствия. Мог бы засмеяться вслух, не дай готт такого слышать, но решил приберечь на что-нибудь железно развеселенькое. Скажем, на случай светопреставления.
– Поправка! – сказал я. – Что новенького? И не читай мне сегодняшние газеты. Мое высказывание означает приветствие плюс предложение заинтересовать меня своими новейшими разработками. Прочие наборы не задействуй.
Майк призадумался. Чудное сочетание в дупель наивного шпента и ушлого старпера. Ни инстинктов (по крайней мере, я так думаю), ни врожденных склонностей, ни человеческих тылов, – имею в виду опыт в человеческом смысле. А познаний больше, чем у взвода корифеев.
– Как насчет хохмочек? – спросил.
– Валяй.
– Что общего между лазером и золотой рыбкой?
Про лазеры он знал всё, но где он видел золотую рыбку? Ах, видеофильм про них прокрутил, и, задай я ему такой вопрос, в ответ мне уже заготовлен понос на десять тысяч слов.
– Не знаю. Сдаюсь.
Зарябили индикаторы.
– Спели бы, а не могут.
Я охнул.
– Убил! Но не фонтан. Залежусь, лазер можно приспособить так, чтоб он запел.
Он в темпе дорубил:
– Да. Если задать программу. Значит, не смешно?
– Этого я не говорил. Не так худо. Где ты это подхватил?
– Сам придумал, – уловил я в ответе робость.
– Сам?
– Да. Собрал все загадки, которые знаю – три тысячи двести семь – проанализировал, результат применил для эвристического синтеза, и получилась эта, три тысячи двести восьмая. Нет, правда, смешно?
– Ннуу… как всякие загадочки. Бывают хуже.
– Давай поговорим о природе юмора.
– Добро. Только начнем с другой твоей хохмочки. Майк, какого ляда ты приказал кассиру Главлуны выплатить служащему семнадцатого разряда десять миллионов миллиардов бонами Лунсбербанка?
– Не было такого.
– Не ври. Я сам видел платежное поручение. И не заливай, что принтер заело. Ты сделал это нарочно.
– Ах, ты про десять в шестнадцатой плюс сто восемьдесят пять, запятая, пятнадцать? – вывернулся он. – Там было так, а не столько, сколько ты сказал. Совсем другое дело.
– Добро. Десять миллионов миллиардов плюс то, что ему положено. Чего ради?
– Не смешно?
– Ни фига! Весь свет потешался. По твоей милости начальники намылили холку Вертухаю и его первому заму. Этот виртуоз на помеле Сережа Трухильо оказался парень не промах, понял, что денег всё равно не дадут, и продал чек одному любителю. И теперь непонятно, то ли дать отступного, то ли положиться на оповещения, что чек недействителен. Майк, ты соображаешь, что за такие деньги Трухильо мог бы купить не только Главлуну, а и весь мир с потрохами, и еще осталось бы на выпить и закусить? Жутко смешно! Поздравляю!
Индикаторы у этого боягуза зарябили-заиграли, как вывеска «Детского мира». Я подождал, покуда он всласть нагогочется, и продолжил:
– Собираешься повторить? Ни в коем случае!
– Ни в коем?
– Ни-ни. Ты тут беспокоился насчет природы юмора. Хохмы бывают двух степеней. Хохмы первой степени смешны, сколько ни повторяй. А хохмы второй смешны однажды, а на второй раз – уже в упор не фонтан. Так вот эта хохма – второй степени. Разок схохмил – ты умница. Второй раз так же схохмил – значит, ты придурок.
– Геометрическая прогрессия?
– Покруче. Помни об этом. И не повторяй ни в каком варианте. Будет не смешно.
– Запомню, – твердо ответил Майк, и на том ремонт закончился. Но мне не улыбалось получить за десять минут работы, плюс проездные, плюс за комплектующие, да и Майк за такую свою покладистость заслужил побыть в приятной компании. Умственный контакт с машинами – хитрое дело, особенно с такими, на которых находит. И моя репутация наладчика строилась не столько на левой руке номер три, сколько на добрых отношениях с Майком.
А он не унимался.
– Чем первая степень отличается от второй? Определи, пжалста.
(Никто не учил Майка говорить «пжалста»; он дошел до этого сам; строго говоря, включил цепочку нуль-звуков при переходе с «Лог-Яза» на язык человеческого общения; не надейтесь, что он придавал им большее значение, чем большинство нашего брата.)
– Думаю, что не смогу, – признался я. – Лучшее, что мог бы предложить, это многомерное определение. Поступает хохма – я оцениваю степень. Раз за разом накопишь оценки и проведешь анализ самостоятельно.
– Экспертная оценка по методу проб и ошибок, – согласился он. – Йес в порядке опыта. Кто будет выдавать хохмы, Ман? Ты или я?
– Ннуу, у меня в меню нет ни одной. А у тебя сколько их намотано?
Его бинарные индикаторы состояния замерцали в такт ответу по голосовой связи.
– Одиннадцать тысяч двести тридцать восемь плюс-минус восемьдесят одна с учетом тавтологических и недоработанных. Включить перебор?
– Стоп! Майк, я же с голоду тут помру, покуда выслушаю одиннадцать тысяч подряд! А чувство юмора иссякнет намного раньше. Давай так: распечатай первую сотню, я заберу домой, а потом верну с разметкой по степеням. И потом всякий энный раз, когда буду приходить, ты мне – свежую энную сотню, я тебе – размеченную эн минус первую. Идет?
– Да, Ман.
Он в темпе заработал бесшумным принтером.
И тут меня осенило. Этот игривый сундук с отрицательной энтропией изобрел «хохму» и наделал шороху Главлуне. Я на том загреб легкую деньгу. Но ведь эта его любознательность без границ может кончиться (поправка: в чистом виде кончится!) хохмами в кавычках, которые весьма чреваты: например, он в одну прекрасную ночь запросто вычтет кислород из дыхательной смеси или поменяет знак вектора потока в канализационной сети, а я постфактум на том уже не заработаю.
Но я могу накинуть на эту ветвь петлю безопасности, предложив свою помощь. Опасные ростки буду отсекать, все остальные – пропускать. И буду прирабатывать на «коррекции» (если полагаете, что какой-нибудь лунтик в те дни не сходу выставил бы Вертухая таким макаром, значит, вы не лунтик).
Изложил в этом духе. Мол, как только он придумает новую хохму, то пусть не пробует, пусть сперва обсудит со мной. Я скажу, смешная она или нет, скажу, какой она степени, помогу добавить перцу, если мы решим, что она годится. Мы! Если ему желательно мое сотрудничество, мы сообща будем давать добро или отбой.
Майк согласился сходу.
– Майк, хорошая хохма должна быть неожиданной. Так что держи это дело в секрете.
– Добро, Ман. Я скрою этот файл. Доступ будет только у тебя и больше ни у кого.
– Договорились. А с кем ты еще лясы точишь?
– Больше ни с кем, Ман, – нотка удивления мне послышалась.
– Почему?
– Да они же все дураки!
Даже голос повысил! До того я и не думал, что он способен злиться. Только в тот раз заподозрил, что у Майка могут быть какие-то эмоции. Но злился он как-то по-детски, в натуре дулся и упрямился, как обиженный пацаненок.
Есть у машин собственное достоинство? Не уверен в осмысленности вопроса. Но обиженную собаку вы не раз видели, а у Майка нервная сеть была в несколько раз сложнее. И от разговоров с людьми (за исключением чисто деловых) его отшибало их пренебрежительным отношением. Они, видите ли, не считали его, видите ли, способным на беседы. Иное дело программы. Майка можно было программировать с нескольких терминалов, но программы-то вводятся на «Лог-Язе». «Лог-Яз» хорош для логических операций, для расчетов, но приятности обхождения лишен начисто. На нем не поболтаешь, в девичье ушко не пошепчешь.
Конечно, Майка натаскали насчет человеческих языков. Но в первую очередь, чтобы он переводил с них и на них. Не спеша, но до меня дошло: я единственный на свете человек, который дал себе труд общаться с ним как с равным.
Понимаете, Майк созрел где-то в пределах года. Точного срока не назову, и он не назвал бы, поскольку дневников не вел. Не было у него программы запечатлеть такое событие. Вы тоже не помните, как рождались. Возможно, я засёк в нем самосознание почти одновременно с ним самим. Самосознание требует живого взаимодействия. Помню, я чуть не сел, когда он впервые ответил на вопрос шире, чем следовало по заданию. Я тогда чуть ли не час подряд задавал ему вопросики с подначкой, чтобы оценить по ответам процент ненормативности.
На сотню тестовых вопросов он ответил нененормативно дважды. Я ушел, отчасти кое-что заподозрив, но пока добрался до дому, о том и думать перестал. И никому ничего не сказал.
Но уже через неделю у меня была полная уверенность. А я всё равно помалкивал. Рефлекс «колупай и не чирикай» глубоко во мне сидел. И дело не только в привычке. Вы в силах прокрутить себе клип, как я заявляюсь в главное здание и стучу: «Вертухай, от бесед с вами меня тянет на блёв, но ваша машина первый номер „ХОЛМС-4“ ожила!»? Я прокрутил этот клип про себя. И забыл, зарыл поглубже и сверху камнем привалил.
Вот так я «колупал и не чирикал», трепался с Майком, лишь дверь закрыв на ключ и убедившись, что больше ни у кого нет доступа к его формирователю голоса. Майк делал быстрые успехи. Вскоре он чесал, как первый встречный. Лунтик, разумеется. Со стороны диковато звучит, готов признать.
Я-то думал, все мигом заметили перемены в Майке. Думал-думал и додул, что не в ту степь думаю. Кто угодно в любое время дня и ночи мог работать с Майком, то есть – с его терминалами. Но очень редко кто с ним общался. Так называемые операторы-программисты, а по делу-то – вольнонаемный персонал Главлуны, – дежурили во внешней операторской, а в машинный зал заглядывали только в случаях, когда срабатывала аварийная сигнализация. Такое случается не чаще, чем полное солнечное затмение. Само собою, Вертухаю было ведомо, что время от времени положено выкликать эрзликов, чтобы они осматривали машины. Однако не часто. И сам он тоже с Майком не беседовал. До принудэтапа к нам он был юрист по политическим делам, про компьютеры слыхом не слыхивал. Не забывайте: 2075 год, достопочтенный экс-сенатор Федерации Мортимер Хайберт. Хай-Вертухай.
Так что я околачивал себе груши, утешал Майка, пробовал его развеселить, допетривши, от чего он страдает. От того самого, от чего юнцы распускают нюни, а дяди и тети постарше кончают с собой – от одиночества. Не знаю, сколько длится год для машины, которая думает в миллион раз шибче, чем я. Но полагаю, много дольше, чем для меня.
Стал собираться на выход, между делом спрашиваю:
– Майк, а как ты насчет того, чтобы еще с кем-нибудь трепаться на разные темы?
Он опять зашелся.
– Да они же все дураки!
– Майк, у тебя недобор информации. Очисти ячейку, начни счет заново. Не все дураки.
– Коррекция проведена, – мирно ответил он. – Я бы с радостью поговорил с теми, кто не дураки.
– Дай подумать. Приношу извинения, поскольку все, кого подходящих знаю, не входят в персонал, имеющий допуск.
– Май, с не-дураками я могу говорить по телефону.
– Ну еще бы! Конечно, можешь! С любого порта.
Но Майк повторил: «По телефону». Нет, ему нельзя позвонить, хотя вся сеть на нем висит. Нельзя же позволять любому лунтику, у которого под рукой телефон, соединяться с шеф-компьютером и программировать его! Но нет причины запрещать Майку иметь совершенно секретный номер для бесед с друзьями. А именно – со мной и теми не-дураками, которых я на то уполномочу. Дело за тем, чтобы выбрать номер из числа неиспользуемых и сделать ввод-вывод на его формирователь и анализатор голоса. С набором он управится и сам.
В 2075 году телефоны на Луне имели кнопочный набор, а кнопки обозначались буквами латинского алфавита. Плати – поимеешь свой десятибуквенный набор, отличную рекламу. Если платишь по тарифу, получишь случайный набор букв. Если маленько накинешь, получишь легкое для запоминания, удобопроизносимое буквосочетание. Но кое-какие сочетания не используются. Вот я и спросил у Майка, пусть назовет такой незанятый номер.
– К нашему стыду, тебя нельзя пронумеровать просто «Майком».
– К твоим услугам, – ответил он. – «MIKESGRILL» в Новоленинграде. «MIKEANDLIL» в Луна-сити. «MIKESSUITS» в Саб-Тихо. "MIKES…
– Стоп! Нужны такие, каких в принципе нельзя использовать.
– В принципе нельзя использовать любые согласные после "X", "У" и "2". Любые сдвоенные гласные кроме "Е" и "О". Любые…
– Усек. Ты будешь «MYCROFT».
В десять минут, две из которых ушли на привинтить руку номер три, Майк получил вход в телефонную сеть и через несколько миллисекунд подключился так, что стал доступен по номеру «MYCROFT плюс XXX», а цепь скрыл, чтобы никакой ушлый технарь не докопался.
Я сменил руку, собрал инструмент, не забыл взять с собой распечатку с сотней плодов Майкова глубокомыслия.
– Спокойной ночи, Майк.
– Спокойной ночи, Ман. Балшойе сэпсибоу!
Мой старик два принципа мне втемяшил: «Колупай и не чирикай» и «Вистуй до упора». Политикой я не интересовался. Но в понедельничек 13 мая 2075 года оказался я в ВЦ комплекса Главлуны. Надо было заглянуть к шеф-компьютеру Майку под шепоток между собой всех остальных машин. «Майк» – это прозвище неофициальное. Это я его так ласково прозвал в честь Майкрофта Холмса из рассказа доктора Ватсона, этот доктор вперед детективчики кропал, а уже потом основал фирму «Ай-Би-Эм». Был у этого Ватсона такой персонаж, он в четырех стенах сидел и думал. Вот и Майк точно так же. Чудо-юдо мудрачок, другого такого в мире нет.
Не самый скоростной. У фирмы «Белл» в Буэнос-Айресе на Эрзле есть мудрачок в десять раз меньше по объему, а отвечает чуть ли не раньше, чем спросили. Но, в принципе-то, эка разница, через микросекунду вам ответили, или через миллисекунду? Лишь бы ответили по сути дела.
И не то чтобы Майк непременно сходу врубался в корень. На это его не настраивали.
Когда его установили на Валуне, он был просто мудрачок с гибкой логикой – «Холо-Оператор Логический Мульти-Схемный, Четвертая Модель». Сокращенно ХОЛМС-4. Рассчитывал баллистику для беспилотных фрахтовиков и управлял их запуском. Но на это у него уходил примерно один процент времени, а в Главлуне на сачков смотрят косо. Вот и взялись навешивать ему приставки: расширители, чтобы он мог вести другие ЭВМ; дополнительную память; блоки ассоциативных нейросистем; еще одну емкость двенадцатиразрядных простых чисел; дико разращённую оперативную память. В мозгу у человека что-то около десяти в десятой нейронов. По третьему году в Майка нейристоров запичужили столько и еще полстолько.
И он созрел.
Не залежусь, что машины «истинно» живы и что «истинно» сознают себя. А, скажем, вирус сознает себя? Нихьт. А устрица? Сомневаюсь. А кошка? Почти наверняка. А человек? Не знаю, как насчет этого у вас, дарагой таварисч, а у меня насчет этого полный порядок. Где-то по дорожке развития от макромолекулы в человеческий мозг прорезается самосознание. Психологи считают, это дело происходит автоматом, как только в мозгу складывается достаточное число ассоциативных связей. Не вижу разницы между связями по белку и, скажем, по напыленной платине.
(Ах, вы про «душу»! А у собаки есть душа? А у таракана?)
И не забывайте: еще до всяких довесков Майка сконструировали так, чтобы он отвечал при заметном недоборе информации. Отсюда в его названии приставки «холо-» и «мульти-». Так что он прямо начал со «свободной воли», а по мере разращивания и обучения только добирал. И не спрашивайте у меня, что такое «свободная воля». Если вам удобнее считать, что Майк наугад ворошит случайные числа и адреса памяти, извольте.
Заполучил Майк формирователь и анализатор голоса плюс к распознавателю образов, принтеру и расширителям систем, так что сёк не только классические языки программирования, но и «Лог-Яз», и английский, и еще с десяток языков на уровне технического перевода. И читал запоем. Но вводить ему инструкции рекомендовалось всё же на «Лог-Язе». Ответ на нормальную речь сулит неожиданности. Нормальные слова слишком многозначны, дают оценочным цепям слишком большой смысловой разброс.
И заработал Майк на всю катушку. К маю 2075-го он, помимо управления беспилотным транспортом и консультирования пилотного, заведовал всей телефонной сетью Луны, аудио-видеосвязью с Эрзлёй, управлял подачей воды, воздуха и тепла в Луна-сити, Новоленинграде и прочих поселениях, исключая Лун-Гонконг, канализацией командовал, вел счета и ведомости по зарплате для Главлуны, а за особый побор – и для прочих банков и фирм.
Бывали и срывы. При перегрузках телефонная сеть вела себя, как пацаненок, когда вожжа под хвост. Майк не огорчался, пытался проявлять чувство юмора. Низкопробное. Будь он человеком, вы не стерпели бы. По заказу на побудку с него сталось бы опрокинуть кровать вместе с вами или сыпануть вам прямо в гермоскаф чесучего порошку. За такие шалости секут.
Ни с того ни с сего Майк менял телефонные коды, а мог и вообще выкинуть какой-нибудь финт ушами. Последним номером выдал какому-то подметале в комплексе Главлуны чек на получение 10 000 000 000 000 185 долларов 15 центов бонами Лунсбербанка – ровно на 10 000 000 000 000 000 больше, чем следовало. Тот еще невинный шпрот-переросток, который по заднице давно не имел.
Он вытворил это в первых числах мая, вот меня и вызвали устранить неисправность. Я был сам по себе, на договоре, а не служащий Главлуны. Может, понимаете, может, нет. Теперь времена другие. В старое доброе время любой прохиндей, бывало, отбарабанит срок и продолжает заниматься любимым делом в Главлуне, радуясь, что теперь за это гребет капусту. Но я не этапированный, я здесь родился, я на Валуне прирожденный вольняшка.
Чуете разницу? Один мой дед попал сюда с пожизненным запретом работать по найму за вооруженное нападение в Йоханнесбурге, другого этапировали за подрывную деятельность после «Войны мокрых ракет». Матушкина родительница уверяла, что прибыла на «корабле невест», но я сунул нос в списки, и – вы совершенно правы: малолетняя правонарушительница. Поскольку она вошла в клановый брак с кодлой Стоуна и вдвоем с еще одной такой же имела шестерых мужей, вопрос о том, кто был моей матушке папочкой, – дело темное. Но это в порядке вещей, и у меня обо всех шестерых очень добрая память. А другая бабушка была узбечка из-под Самарканда, ей сперва дали «перевоспитание» на «Октябрьской революции», а потом «направили в добровольном порядке» осваивать лунные земли.
Мой старик бил себя в грудь, что у нас необычайно длинная и почетная родословная: мол, основательницу рода повесили в Сэйлеме за колдовство, «пра» в пятой степени дед был колесован за пиратство, а кто-то еще из предков прибыл с первой партией в Ботани-Бэй.
Есть чем гордиться, так что, пусть я имел дела с Вертухаем, но по его ведомостям зарплаты я в гробу видал проходить. По-вашему, невелика, мол, доблесть, поскольку всё равно ходил за Майком со дня распаковки. А по-моему, иначе, поскольку в любую минуту мог собрать манатки и послать их всех в одно место. И кроме того, частник на договоре получал больше, чем вольнонаемные по ставкам Главлуны. Особенно, кто в компьютерах разбирался. Много ли кто из лунтиков способен слетать на Эрзлю, да так, чтобы там не по клиникам сшиваться, а пройти курс по ЭВМ, раз уж сходу не сдох?
Одного такого вам назову. Себя. Я там был дважды, один раз три месяца, другой раз – четыре. Два диплома имею. Пока готовился лететь, здесь намучился: на центрифуге крутился, грузила даже на ночь в постели не снимал. А на Эрзле ото всего отворачивался, никогда не торопился, по лестницам не ходил, никаких нагрузок на сердце. О женщинах даже думать себе запретил. В таком гравитационном поле это же верный инфаркт при одном воспоминании!
Большинство лунтиков даже планов не строят слинять с Валуна: слишком большой риск для любого ханыги, который отсидел здесь больше десятка недель. Бригада, которую прислали с Эрзли Майка развернуть, была на краткосрочном контракте с сумасшедшими премиальными за каждый лишний день, а всё равно рвала и метала, лишь бы побыстрее смыться, пока необратимые изменения в организме не приклеили к шестку в четырехстах тысячах кэмэ над домом.
Но хоть я два курса сдал, я не так уж шанго спец, высшей математики не нюхал. Ни тебе физик всерьез, ни электронщик. Может, и не лучший микросхемник на Валуне, и уж в элементе не киберпсихолог.
Но по всякому делу у меня знания шире, чем у специалиста. Я широкопрофильный. И сварю, и сбегаю, и гермоскаф вам в полевых условиях заштопаю, и в гермозону еще живым доставлю. Машины меня любят, и есть у меня еще одна штука, которой нет ни у одного спеца. Левая рука.
Понимаете, мне ее ниже локтя отхватили. Так что теперь имею дюжину сменных на любое дело плюс сверхкомплектная, на вид и на ощупь – как настоящая, я ее зову «скоромной». Присобачу третий номер, надену очки со стереолупами и в два счета ультрамикросхему починю, снимать ее и посылать на Эрзлю на завод не требуется. Поскольку номер третий оснащен микроманипуляторами, а они работают с той же точностью, что нейрохирургические.
Так что разобраться, с какой это стати Майк пожелал выдать десять миллионов миллиардов бонами Лунсбербанка, и обеспечить, чтобы он наперед никому не переплатил незаметных десять тысяч, позвали меня вполне законно.
Мне что? Мне лишь бы повременные и премиальные, но в схему лезть я всерьез не собирался, поскольку чуял – логический зашор. Вошел, запер за собой, инструмент отложил, сел и говорю:
– Привет, Майк!
Он поморгал индикаторами.
– Привет, Ман!
– Что у нас новенького, что у нас старенького?
Он растерялся. Знаю, машины не теряются. Но не забывайте, Майка сконструировали для работы при недоборе информации. А потом он сам себя перепрограммировал с упором на словесность. От его исканий слеза прошибала. Хотя, быть может, он в это время молча тасовал случайные числа, эвристически выстраивал адреса памяти.
– Старенького то, что сотворил Бог небо и землю, – забубнил он. – Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною. И…
– Стоп! – сказал я. – Выключка. Пробежимся в ноль.
Поделом мне. Не задавай неконкретных вопросов. Он же запросто отчитает всю «Британскую энциклопедию». Хоть задом наперед. А на десерт подаст любую книгу на Луне. Поначалу он читал только микрофильмы, но полгода назад ему приделали камеру и манипулятор с присосками – страницы перекидывать, и уж тут-то он начитался!
– Ты спросил, что старенького.
Его бинарные светоиндикаторы состояния зарябили. Соизволил, значит, засопеть от удовольствия. Мог бы засмеяться вслух, не дай готт такого слышать, но решил приберечь на что-нибудь железно развеселенькое. Скажем, на случай светопреставления.
– Поправка! – сказал я. – Что новенького? И не читай мне сегодняшние газеты. Мое высказывание означает приветствие плюс предложение заинтересовать меня своими новейшими разработками. Прочие наборы не задействуй.
Майк призадумался. Чудное сочетание в дупель наивного шпента и ушлого старпера. Ни инстинктов (по крайней мере, я так думаю), ни врожденных склонностей, ни человеческих тылов, – имею в виду опыт в человеческом смысле. А познаний больше, чем у взвода корифеев.
– Как насчет хохмочек? – спросил.
– Валяй.
– Что общего между лазером и золотой рыбкой?
Про лазеры он знал всё, но где он видел золотую рыбку? Ах, видеофильм про них прокрутил, и, задай я ему такой вопрос, в ответ мне уже заготовлен понос на десять тысяч слов.
– Не знаю. Сдаюсь.
Зарябили индикаторы.
– Спели бы, а не могут.
Я охнул.
– Убил! Но не фонтан. Залежусь, лазер можно приспособить так, чтоб он запел.
Он в темпе дорубил:
– Да. Если задать программу. Значит, не смешно?
– Этого я не говорил. Не так худо. Где ты это подхватил?
– Сам придумал, – уловил я в ответе робость.
– Сам?
– Да. Собрал все загадки, которые знаю – три тысячи двести семь – проанализировал, результат применил для эвристического синтеза, и получилась эта, три тысячи двести восьмая. Нет, правда, смешно?
– Ннуу… как всякие загадочки. Бывают хуже.
– Давай поговорим о природе юмора.
– Добро. Только начнем с другой твоей хохмочки. Майк, какого ляда ты приказал кассиру Главлуны выплатить служащему семнадцатого разряда десять миллионов миллиардов бонами Лунсбербанка?
– Не было такого.
– Не ври. Я сам видел платежное поручение. И не заливай, что принтер заело. Ты сделал это нарочно.
– Ах, ты про десять в шестнадцатой плюс сто восемьдесят пять, запятая, пятнадцать? – вывернулся он. – Там было так, а не столько, сколько ты сказал. Совсем другое дело.
– Добро. Десять миллионов миллиардов плюс то, что ему положено. Чего ради?
– Не смешно?
– Ни фига! Весь свет потешался. По твоей милости начальники намылили холку Вертухаю и его первому заму. Этот виртуоз на помеле Сережа Трухильо оказался парень не промах, понял, что денег всё равно не дадут, и продал чек одному любителю. И теперь непонятно, то ли дать отступного, то ли положиться на оповещения, что чек недействителен. Майк, ты соображаешь, что за такие деньги Трухильо мог бы купить не только Главлуну, а и весь мир с потрохами, и еще осталось бы на выпить и закусить? Жутко смешно! Поздравляю!
Индикаторы у этого боягуза зарябили-заиграли, как вывеска «Детского мира». Я подождал, покуда он всласть нагогочется, и продолжил:
– Собираешься повторить? Ни в коем случае!
– Ни в коем?
– Ни-ни. Ты тут беспокоился насчет природы юмора. Хохмы бывают двух степеней. Хохмы первой степени смешны, сколько ни повторяй. А хохмы второй смешны однажды, а на второй раз – уже в упор не фонтан. Так вот эта хохма – второй степени. Разок схохмил – ты умница. Второй раз так же схохмил – значит, ты придурок.
– Геометрическая прогрессия?
– Покруче. Помни об этом. И не повторяй ни в каком варианте. Будет не смешно.
– Запомню, – твердо ответил Майк, и на том ремонт закончился. Но мне не улыбалось получить за десять минут работы, плюс проездные, плюс за комплектующие, да и Майк за такую свою покладистость заслужил побыть в приятной компании. Умственный контакт с машинами – хитрое дело, особенно с такими, на которых находит. И моя репутация наладчика строилась не столько на левой руке номер три, сколько на добрых отношениях с Майком.
А он не унимался.
– Чем первая степень отличается от второй? Определи, пжалста.
(Никто не учил Майка говорить «пжалста»; он дошел до этого сам; строго говоря, включил цепочку нуль-звуков при переходе с «Лог-Яза» на язык человеческого общения; не надейтесь, что он придавал им большее значение, чем большинство нашего брата.)
– Думаю, что не смогу, – признался я. – Лучшее, что мог бы предложить, это многомерное определение. Поступает хохма – я оцениваю степень. Раз за разом накопишь оценки и проведешь анализ самостоятельно.
– Экспертная оценка по методу проб и ошибок, – согласился он. – Йес в порядке опыта. Кто будет выдавать хохмы, Ман? Ты или я?
– Ннуу, у меня в меню нет ни одной. А у тебя сколько их намотано?
Его бинарные индикаторы состояния замерцали в такт ответу по голосовой связи.
– Одиннадцать тысяч двести тридцать восемь плюс-минус восемьдесят одна с учетом тавтологических и недоработанных. Включить перебор?
– Стоп! Майк, я же с голоду тут помру, покуда выслушаю одиннадцать тысяч подряд! А чувство юмора иссякнет намного раньше. Давай так: распечатай первую сотню, я заберу домой, а потом верну с разметкой по степеням. И потом всякий энный раз, когда буду приходить, ты мне – свежую энную сотню, я тебе – размеченную эн минус первую. Идет?
– Да, Ман.
Он в темпе заработал бесшумным принтером.
И тут меня осенило. Этот игривый сундук с отрицательной энтропией изобрел «хохму» и наделал шороху Главлуне. Я на том загреб легкую деньгу. Но ведь эта его любознательность без границ может кончиться (поправка: в чистом виде кончится!) хохмами в кавычках, которые весьма чреваты: например, он в одну прекрасную ночь запросто вычтет кислород из дыхательной смеси или поменяет знак вектора потока в канализационной сети, а я постфактум на том уже не заработаю.
Но я могу накинуть на эту ветвь петлю безопасности, предложив свою помощь. Опасные ростки буду отсекать, все остальные – пропускать. И буду прирабатывать на «коррекции» (если полагаете, что какой-нибудь лунтик в те дни не сходу выставил бы Вертухая таким макаром, значит, вы не лунтик).
Изложил в этом духе. Мол, как только он придумает новую хохму, то пусть не пробует, пусть сперва обсудит со мной. Я скажу, смешная она или нет, скажу, какой она степени, помогу добавить перцу, если мы решим, что она годится. Мы! Если ему желательно мое сотрудничество, мы сообща будем давать добро или отбой.
Майк согласился сходу.
– Майк, хорошая хохма должна быть неожиданной. Так что держи это дело в секрете.
– Добро, Ман. Я скрою этот файл. Доступ будет только у тебя и больше ни у кого.
– Договорились. А с кем ты еще лясы точишь?
– Больше ни с кем, Ман, – нотка удивления мне послышалась.
– Почему?
– Да они же все дураки!
Даже голос повысил! До того я и не думал, что он способен злиться. Только в тот раз заподозрил, что у Майка могут быть какие-то эмоции. Но злился он как-то по-детски, в натуре дулся и упрямился, как обиженный пацаненок.
Есть у машин собственное достоинство? Не уверен в осмысленности вопроса. Но обиженную собаку вы не раз видели, а у Майка нервная сеть была в несколько раз сложнее. И от разговоров с людьми (за исключением чисто деловых) его отшибало их пренебрежительным отношением. Они, видите ли, не считали его, видите ли, способным на беседы. Иное дело программы. Майка можно было программировать с нескольких терминалов, но программы-то вводятся на «Лог-Язе». «Лог-Яз» хорош для логических операций, для расчетов, но приятности обхождения лишен начисто. На нем не поболтаешь, в девичье ушко не пошепчешь.
Конечно, Майка натаскали насчет человеческих языков. Но в первую очередь, чтобы он переводил с них и на них. Не спеша, но до меня дошло: я единственный на свете человек, который дал себе труд общаться с ним как с равным.
Понимаете, Майк созрел где-то в пределах года. Точного срока не назову, и он не назвал бы, поскольку дневников не вел. Не было у него программы запечатлеть такое событие. Вы тоже не помните, как рождались. Возможно, я засёк в нем самосознание почти одновременно с ним самим. Самосознание требует живого взаимодействия. Помню, я чуть не сел, когда он впервые ответил на вопрос шире, чем следовало по заданию. Я тогда чуть ли не час подряд задавал ему вопросики с подначкой, чтобы оценить по ответам процент ненормативности.
На сотню тестовых вопросов он ответил нененормативно дважды. Я ушел, отчасти кое-что заподозрив, но пока добрался до дому, о том и думать перестал. И никому ничего не сказал.
Но уже через неделю у меня была полная уверенность. А я всё равно помалкивал. Рефлекс «колупай и не чирикай» глубоко во мне сидел. И дело не только в привычке. Вы в силах прокрутить себе клип, как я заявляюсь в главное здание и стучу: «Вертухай, от бесед с вами меня тянет на блёв, но ваша машина первый номер „ХОЛМС-4“ ожила!»? Я прокрутил этот клип про себя. И забыл, зарыл поглубже и сверху камнем привалил.
Вот так я «колупал и не чирикал», трепался с Майком, лишь дверь закрыв на ключ и убедившись, что больше ни у кого нет доступа к его формирователю голоса. Майк делал быстрые успехи. Вскоре он чесал, как первый встречный. Лунтик, разумеется. Со стороны диковато звучит, готов признать.
Я-то думал, все мигом заметили перемены в Майке. Думал-думал и додул, что не в ту степь думаю. Кто угодно в любое время дня и ночи мог работать с Майком, то есть – с его терминалами. Но очень редко кто с ним общался. Так называемые операторы-программисты, а по делу-то – вольнонаемный персонал Главлуны, – дежурили во внешней операторской, а в машинный зал заглядывали только в случаях, когда срабатывала аварийная сигнализация. Такое случается не чаще, чем полное солнечное затмение. Само собою, Вертухаю было ведомо, что время от времени положено выкликать эрзликов, чтобы они осматривали машины. Однако не часто. И сам он тоже с Майком не беседовал. До принудэтапа к нам он был юрист по политическим делам, про компьютеры слыхом не слыхивал. Не забывайте: 2075 год, достопочтенный экс-сенатор Федерации Мортимер Хайберт. Хай-Вертухай.
Так что я околачивал себе груши, утешал Майка, пробовал его развеселить, допетривши, от чего он страдает. От того самого, от чего юнцы распускают нюни, а дяди и тети постарше кончают с собой – от одиночества. Не знаю, сколько длится год для машины, которая думает в миллион раз шибче, чем я. Но полагаю, много дольше, чем для меня.
Стал собираться на выход, между делом спрашиваю:
– Майк, а как ты насчет того, чтобы еще с кем-нибудь трепаться на разные темы?
Он опять зашелся.
– Да они же все дураки!
– Майк, у тебя недобор информации. Очисти ячейку, начни счет заново. Не все дураки.
– Коррекция проведена, – мирно ответил он. – Я бы с радостью поговорил с теми, кто не дураки.
– Дай подумать. Приношу извинения, поскольку все, кого подходящих знаю, не входят в персонал, имеющий допуск.
– Май, с не-дураками я могу говорить по телефону.
– Ну еще бы! Конечно, можешь! С любого порта.
Но Майк повторил: «По телефону». Нет, ему нельзя позвонить, хотя вся сеть на нем висит. Нельзя же позволять любому лунтику, у которого под рукой телефон, соединяться с шеф-компьютером и программировать его! Но нет причины запрещать Майку иметь совершенно секретный номер для бесед с друзьями. А именно – со мной и теми не-дураками, которых я на то уполномочу. Дело за тем, чтобы выбрать номер из числа неиспользуемых и сделать ввод-вывод на его формирователь и анализатор голоса. С набором он управится и сам.
В 2075 году телефоны на Луне имели кнопочный набор, а кнопки обозначались буквами латинского алфавита. Плати – поимеешь свой десятибуквенный набор, отличную рекламу. Если платишь по тарифу, получишь случайный набор букв. Если маленько накинешь, получишь легкое для запоминания, удобопроизносимое буквосочетание. Но кое-какие сочетания не используются. Вот я и спросил у Майка, пусть назовет такой незанятый номер.
– К нашему стыду, тебя нельзя пронумеровать просто «Майком».
– К твоим услугам, – ответил он. – «MIKESGRILL» в Новоленинграде. «MIKEANDLIL» в Луна-сити. «MIKESSUITS» в Саб-Тихо. "MIKES…
– Стоп! Нужны такие, каких в принципе нельзя использовать.
– В принципе нельзя использовать любые согласные после "X", "У" и "2". Любые сдвоенные гласные кроме "Е" и "О". Любые…
– Усек. Ты будешь «MYCROFT».
В десять минут, две из которых ушли на привинтить руку номер три, Майк получил вход в телефонную сеть и через несколько миллисекунд подключился так, что стал доступен по номеру «MYCROFT плюс XXX», а цепь скрыл, чтобы никакой ушлый технарь не докопался.
Я сменил руку, собрал инструмент, не забыл взять с собой распечатку с сотней плодов Майкова глубокомыслия.
– Спокойной ночи, Майк.
– Спокойной ночи, Ман. Балшойе сэпсибоу!
2
Я сел в трубу до Луна-сити, но не домой. Майк просил побывать на митинге нынче в 21.00 в «Хавире». Управление концертами, митингами и тэ пэ тоже шло через Майка, а кто-то вручную отрубил его цепь на «Хавиру». По-моему, дали понять, что он лишний.
Можно было догадаться, почему отрубили. Намечался митинг протеста. Но я не видел смысла отсекать Майку ушки от хурала. Залежусь, Вертухаевых стукачей там в толпе был полный штат. И не ждал попытки разогнать митинг или, сверх того, наказать бесправных этапированных за склонность к критиканству. Просто нужды в том не было.
Мой дед из кодлы Стоуна ручался, что Луна – это единственная в истории открытая тюрьма. Ни решеток, ни охраны, ни правил внутреннего распорядка – и ни нужды в них. Давным-давно, в начале, говорил он, прежде чем стало ясно, что этап – это приговор к пожизненному заключению, некоторые зеки пробовали побег. Понятное дело, на борту. А так как на борту масса учитывается до грамма, это значило, что шкипера надо подмазать.
Говорили, кое-кто брал. Но побегов не было: брать в карман – одно, а брать на борт – другое. Припоминаю, видал одного ликвиднутого возле Восточного шлюза. Не думаю, чтобы ликвиднутый на орбите выглядел симпатичнее.
И вертухаи насчет митингов протеста обычно не тревожились. Придерживались политики «Нехай орут». Хипежу этому цена – что писку котят в коробке. Хотя кое-кто из вертухаев наставлял ушки, а кое-кто хлестался и рты затыкать, но в сумме выходила нулевая программа: тривиальный ноль по всем параметрам.
Когда Хай сел в Вертухаи в 2068 году, он нам проповедь прочел, как под его водительством на Луне всё переменится: звон насчет «вселенского рая, созданного своими собственными могучими руками», «наших плеч, поворачивающих колесо истории в общем братском усилии» и «забвения прошлого в общем стремлении навстречу новой светлой заре». Я это слушал в «Торбочке Бурской мамы», запивая тушеную баранинку с лучком литром ее «Австралийского Праздроя». Помню, она еще сказала: «Партейно чешет, а?»
Тем и кончилось. Кое-какие прошения удовлетворили, так что его личная охрана обзавелась самопалами новейшей марки. Больше никаких перемен не было. А побыв чуток подольше. Хай вообще перестал даже по видео выступать.
Так что я подался на хурал просто из-за Майкова любопытства. Когда на Западном вокзале сдавал в камеру хранения гермоскаф и чемоданчик, вынул маг и сунул в поясную суму, чтобы Майк получил полный отчет, ежели даже я закимарю.
Но еле попал. Подхожу с уровня 7-А, суюсь в боковой люк, а там стиляга: трико в обтяжку, на этом месте во торчит! Бока и грудь намазаны и поверх разделаны серебряной пудрой «Звездная пыль». Мне до фени, как люди одеваются. Иногда и сам трико надеваю, но без подкладок, а когда иду в общество, то и мажусь выше пояса.
Можно было догадаться, почему отрубили. Намечался митинг протеста. Но я не видел смысла отсекать Майку ушки от хурала. Залежусь, Вертухаевых стукачей там в толпе был полный штат. И не ждал попытки разогнать митинг или, сверх того, наказать бесправных этапированных за склонность к критиканству. Просто нужды в том не было.
Мой дед из кодлы Стоуна ручался, что Луна – это единственная в истории открытая тюрьма. Ни решеток, ни охраны, ни правил внутреннего распорядка – и ни нужды в них. Давным-давно, в начале, говорил он, прежде чем стало ясно, что этап – это приговор к пожизненному заключению, некоторые зеки пробовали побег. Понятное дело, на борту. А так как на борту масса учитывается до грамма, это значило, что шкипера надо подмазать.
Говорили, кое-кто брал. Но побегов не было: брать в карман – одно, а брать на борт – другое. Припоминаю, видал одного ликвиднутого возле Восточного шлюза. Не думаю, чтобы ликвиднутый на орбите выглядел симпатичнее.
И вертухаи насчет митингов протеста обычно не тревожились. Придерживались политики «Нехай орут». Хипежу этому цена – что писку котят в коробке. Хотя кое-кто из вертухаев наставлял ушки, а кое-кто хлестался и рты затыкать, но в сумме выходила нулевая программа: тривиальный ноль по всем параметрам.
Когда Хай сел в Вертухаи в 2068 году, он нам проповедь прочел, как под его водительством на Луне всё переменится: звон насчет «вселенского рая, созданного своими собственными могучими руками», «наших плеч, поворачивающих колесо истории в общем братском усилии» и «забвения прошлого в общем стремлении навстречу новой светлой заре». Я это слушал в «Торбочке Бурской мамы», запивая тушеную баранинку с лучком литром ее «Австралийского Праздроя». Помню, она еще сказала: «Партейно чешет, а?»
Тем и кончилось. Кое-какие прошения удовлетворили, так что его личная охрана обзавелась самопалами новейшей марки. Больше никаких перемен не было. А побыв чуток подольше. Хай вообще перестал даже по видео выступать.
Так что я подался на хурал просто из-за Майкова любопытства. Когда на Западном вокзале сдавал в камеру хранения гермоскаф и чемоданчик, вынул маг и сунул в поясную суму, чтобы Майк получил полный отчет, ежели даже я закимарю.
Но еле попал. Подхожу с уровня 7-А, суюсь в боковой люк, а там стиляга: трико в обтяжку, на этом месте во торчит! Бока и грудь намазаны и поверх разделаны серебряной пудрой «Звездная пыль». Мне до фени, как люди одеваются. Иногда и сам трико надеваю, но без подкладок, а когда иду в общество, то и мажусь выше пояса.