Страница:
Потом одна из статуй, ростом пониже остальных, загородила мне дорогу и оказалась моим соседом по каюте, Пэтом.
– Джоэль? – окликнул он меня. Я с интересом ждал ответа, но ответа не последовало. Он спросил, слышу ли я его. Я поразмыслил и ответил:
– Иногда.
Заворковал голубь. Пэт громко проговорил:
– Минутку, охранник. – Потом он тише добавил: – Возьми это. – Он вложил мне в руку клочок бумаги, сложенный в три раза. Потом сжал мои пальцы и моей рукой сунул сложенную бумажку в нагрудный карман. – Придет время – будешь говорить, – сказал Пэт очень тихо, но необычайно настойчиво, и эти его слова пробились через сковавший меня туман. – Когда настанет время говорить, скажешь в точности то, что написано на этой бумажке, и больше ничего не говори. Слышишь меня, Джоэль? Дай знак, что слышишь.
Я кивнул.
– Хорошо, – произнес он громко и растворился в неожиданно мощной волне, которая объяла меня и уволокла прочь. Я помнил, что надо было сказать ему про то, что его койку сломали. Но мне почему-то сильнее захотелось заинтересовать козлов историей про одного фермера, который держал их штук семь-восемь, но при этом его напрочь не интересовала козлятина. По крайней мере козлы на какое-то время заткнулись. Я наслаждался приятной тишиной, пока не встретился с моей матерью. Я ее сразу узнал и был ужасно рад увидеть, как мама выглядит, какая у нее походка, какой запах. Только заметив тревогу в ее глазах, я понял, сколько же, видимо, я доставил ей забот. Мне стало не по себе, и я сообщил ей об этом. Она сказала, что я могу сесть, и я сел, но когда я понял, что она имела в виду какой-то стул, стоявший неподалеку, было уже слишком поздно. Мой копчик с треском ударился об пол, и в итоге пол настолько разобиделся, что встал на дыбы и шарахнул меня по лбу. Он взорвался, как до того взорвался пузырь, внутри которого я видел Джинни, и как исчезла она, так испарился и я.
Глава 10
Я полностью пришел в себя, голова у меня была ясная. Я находился в абсолютно безликой каюте, пластиковом кубе размером с небольшую студию. Две двери – одна напротив другой, стандартные стулья, большой экран монитора. Меня усадили на стул лицом к одной из дверей, экран располагался на стене справа от меня. Лицом ко мне сидел Соломон Шорт. У него за спиной сидел незнакомый мне мужчина. Он не отрывал глаз от экрана. У меня немного побаливал копчик, побаливал и затылок, но ничего, терпимо.
– Ты согласен считать меня своим адвокатом, Джоэль? – спросил у меня Сол.
Я моргнул.
– Конечно.
– Насколько я понимаю, Пэт снабдил тебя инструкциями.
Я догадался, что он имеет в виду и похлопал себя по груди. Сложенный в несколько раз клочок бумаги все еще лежал там.
– Да.
Сол кивнул и указал на экран.
– Строго по сценарию. Теперь внимание туда.
На экране демонстрировалось помещение размером побольше того, где находились мы. У дальней стены, слева, три человека сидели за длинным столом на небольшом возвышении. Справа, напротив возвышения, стояли три стола поменьше, за крайними сидело по одному человеку, за центральным – двое. Только их я и узнал – Ричи и Жюль.
– Показ в реальном времени?
– Да.
Ну и отлично. Значит, они первыми расскажут, как было дело.
– Ближайший от нас слева, – сообщил Сол, – координатор Меррил Гроссман, она представляет колонию. Рядом с ней – главный судья Элеанор Уилл, а дальше – лейтенант Фрэнк Брюс, третий помощник капитана, он представляет экипаж. Все понимаешь?
– Пока да.
– Молодчина. Ближайший к нам справа – обвинитель Артур Дули, он отвечает за соблюдение статей Конвенции. Будь с ним осторожнее. Думаю, ты знаком со следующими двумя, ссыльными Бутчем и Сандэнсом [38]. Дальше – их адвокат, советник Рэнди Лейхи. – Он бросил через плечо: – Включи звук, Тайгер.
Тот, к кому обратился Сол, необыкновенно изящный и сдержанный японец, взял пульт, которого секунду назад у него в руке не было, и включил звук монитора.
Координатор Гроссман говорила:
– …возможность опровергнуть обвинение или признаться в содеянном до того, как эта запись будет официально приобщена к материалам дела. Вам обоим понятно?
– Угу, – развязно отозвался Ричи. – Ежели это дерьмо собачье, мы вам потом можем так и сказать, я усек. Только я вам прямо сейчас так и говорю: дерьмо это собачье.
Его дружок Жюль бросил на него свирепый взгляд.
– Мы все понимаем, ваша честь.
Я заметил, что в правой руке под столом он держит стакан с каким-то напитком. Камера стакан видела, а судья и ее помощники – нет.
Судья Уилл, яркая стройная брюнетка со скептическим взглядом, говорила с формальной протокольной интонацией:
– Бортовой ИИ "Шеффилда" начал эту запись, когда один из вас произнес одну из ключевых фраз: "серый рынок". Согласно условиям Конвенции, запись была передана для рассмотрения официальным лицам только после зарегистрированного нарушения порядка, имевшего место через несколько секунд после произнесения вышеупомянутой фразы. Сегодня меня больше интересует именно нарушение порядка.
Я был ужасно рад. Если существовала аудиовидеозапись происшествия, то мне волноваться было не о чем – а Жюлю бы понадобилось все содержимое того стаканчика, который он прятал под столом. Я мог вспомнить все, что случилось, очень ясно. Ну, ладно – не очень. Просто ясно. Довольно-таки ясно. Хотя бы в общих чертах.
Вот теперь посмотрим. Ричи и Жюль признались в том, что пытались вовлечь меня в заговор ради производства героина или морфия, а может – опиума. За любое из этих зелий можно схлопотать серьезный срок… если он был предусмотрен действующим кодексом законов. Насколько я знал, на борту звездолета за это тоже назначалось заключение. Естественно, я разозлился и испугался. Я попросил их покинуть мою каюту, но они пропустили мою просьбу мимо ушей. Я попытался направить Жюля к двери, положив руку ему на плечо, и вдруг в этот момент на меня накинулся Ричи. Тут я дал волю накопившейся злости и, признаюсь, немного переусердствовал и погнал Ричи по всей каюте до своей койки. Койка в результате драки была сломана. Потом Жюль дал мне хорошего пинка сзади, и мы все покатились по полу, причем я вцепился в них обоих и не отпускал, пока не прибыли охранники.
Так… И это все. Я допускал, что это несколько необычно – чтобы человек моего роста, веса и силы так легко уделал двоих верзил, поэтому был очень рад тому, что существовала эта видеозапись в поддержку моего рассказа.
– "Шеффилд", пожалуйста, включи запись.
– Хорошо, главный судья, – ответил голос бортового ИИ.
Я сел поудобнее и стал наблюдать за собой на экране.
"…– серый рынок", – прозвучал записанный голос Жюля.
"Насколько серый?"– услышал я свой вопрос, прозвучавший после паузы, которая теперь показалась мне немыслимо долгой.
" Да он больше даже бежевый, – ответил Ричи. – Черным становится на денек-другой ближе к концу. А до тех пор он по большей части серый, а кое-где – зеленый. Скажи ему, Жюль".
"Странно, – подумал я. – Маки на всем протяжении своего жизненного цикла никогда не бывают черными. И серыми не бывают, и бежевыми. Ведь я же выращивал их на Ганимеде для городской больницы в Лермере. Это необыкновенно яркие цветы, которые дают белую или бледно-желтую семенную коробочку, выделяющую белый сок. Как же наркоделец мог знать о своем продукте меньше меня? Или Ричи говорил не ртом, а задницей?"
Я посмотрел на Сола, когда прозвучала фраза Ричи насчет "говнопоники", ожидая, что он если не засмеется, то хотя бы усмехнется. Я был уверен, что это словечко его развеселит. Но он сохранил полную серьезность.
Чтобы Соломон Шорт не заметил юмора – это было совсем не в его характере. Я все еще гадал, как же такое могло случиться, когда понял, что ситуация на экране близится к ключевому моменту, и вернул свое внимание к записи. Вот-вот должна была прозвучать фраза, которая меня полностью реабилитирует. Уже недолго осталось ждать моей героической битвы.
Ричи что-то такое выпалил насчет своего незаконченного школьного образования. Я спросил у Жюля:
"Почему бы вам не сказать, какие цветы вы имеете в виду".
Ну, ну…
"Гамак", – ответил мне Жюль.
У меня челюсть отвисла. Я был настолько потрясен, что перестал обращать внимание на события, разворачивающиеся на экране. Кто-то явно поработал над записью!
– Сол! – воскликнул я.
– Тс-с-с! – шикнул он на меня громко и решительно. – Держи в резерве свои вопросы и замечания.
– Но черт побери, он ведь на самом деле сказал…
– Утихни, я тебе говорю!
Проклятье – ведь он же сказал "мак",а не "гамак". Цветы по прозванию "гамак" были выращены на одной из станций "Луна-5". Все, кого обвиняли в их выращивании, дружно отказывались от обвинений, но каждый из них с таким же пылом приватно утверждал, что честь открытия принадлежит именно ему. "Гамак" был цветком, в листьях которого содержался слабоэнтеогенный алкалоид, действие которого было чуть сильнее марихуаны и при использовании которого возникало не больше привыкания, чем к марихуане. Это растение в сравнении с опиумным маком находилось, образно говоря, в противоположном конце спектра. На Земле употребление "гамака" ограничивалось, а согласно законодательству некоторых планет (в частности, Ганимеда) считалось легальным. Я понятия не имел о том, каково отношение к этой травке на борту "Шеффилда". С экрана понеслись крики и прочие громкие звуки, но я ничего не слушал. Я был ошарашен таким неожиданным поворотом событий и пытался осмыслить невероятное. Единственным разумным объяснением, какое приходило в голову, было то, что кому-то каким-то образом удалось поковыряться в бортовом ИИ "Шеффилда". Мне стало не по себе.
– Сол, ты должен меня выслушать!
– Понимаю, – отозвался Сол, не отрывая глаз от экрана. – Разве это не ужасно?
– Но я…
– Нет тут никакого Ноя, – буркнул Сол, взял пульт и прибавил громкость, чтобы меня не было слышно.
Это было не так-то просто. Запись драки закончилась в то время, когда я отвлекся на отчаянные раздумья, и теперь из динамиков доносился только негромкий голос судьи. Но Сол упрямо жал на кнопку громкости и отпустил ее только тогда, когда я замолчал и уставился на экран.
Судья Уилл произносила речь. В ее голосе было больше сожаления, нежели укора.
– …даже упоминать ваши нелепые попытки утверждать, что ваши настоящие имена – Кори Тревор и Джей Рок:
– Да говорю же вам, это вышло просто так, автоматически! – прозвучал голос Ричи.
– Тем не менее, – решительно продолжала судья Уилл, – настоящий суд принимает во внимание вашу особую просьбу относительно языка и неохотно соглашается с вашим заявлением о том, что для того, чтобы защищать себя адекватно, вам нужно пользоваться привычным для вас сленгом. Требовать, чтобы вы разговаривали на языке, привычном для меня, равнозначно тому, если бы вы попросили меня говорить с вами свободно и бегло, не употребляя ни единого слова, содержащего букву "т". Я выношу решение и позволяю вам – тольковам – употреблять во время этого заседания сквернословие.
– Ну ни хрена себе! Спасибочки, ваше судейство, это просто офигенно клево.
– Ричи, – процедил сквозь зубы Жюль.
– Нет, ну правда же клево, – заартачился Ричи. – Ну ладно, чего там – теперь вы сами все видели. Этот хрен взбесился ни из-за чего и начал вопить насчет охранников и прочего дерьма. Ну а у меня-то испытательный срок, вы так сами и сказали уже, а кого, спрашивается, охранник слушать будет – меня или какого-то там гражданина? Ну я тоже психанул и сказал ему, что он – задница, а он задница и есть. А что отмочил он? Врезал мне по морде!
Нет. Это было невероятно. Навернякая не…
Судья Уилл сказала:
– В этот момент охранник увидел бы ваше лицо и руки и поверил бы вам. Почему вы не вызвали охрану?
– А как бы я, блин, мог это сделать? – развел руками Ричи. – Я тогда был, блин, сильно занят, так сказать.
– Он был занят тем, что отбивался от парня, – пробормотал Жюль.
– Ну я же… это… пытался отбиться, да, – подхватил Ричи. – А мне доставалось. Вот ведь, блин… Я что, долбаный боксер, по-вашему? И все ж таки, ваше рассудейство, я вот что сказать хочу: потом уж совсем фиг знает что началось, и уж тут я нихрена не виноват. Короче, мы все были в дерьме, так я говорю: почему бы нам не забыть про все про это. Так же будет честно.
Жюль добавил:
– Неохота признаваться, но он прав, ваша честь. Ничего ведь страшного не случилось. А раз не случилось – так чего дерьмо развозить?
Судья Уилл некоторое время дышала носом и гневно взирала на подсудимых. Наконец она изрекла:
– Вот мое решение. Вы оба извинитесь перед мистером Джонстоном за то, что нарушили неприкосновенность его жилища и частной жизни и испортили мебель в его каюте. Ремонт вы произведете самолично. В течение следующего месяца вам будет запрещено покидать свою каюту за исключением того времени, когда вы будете работать и есть.
Она закрыла папку, лежавшую на столе перед ней. Ричи не мог поверить в такую удачу.
– И все! – выдохнул он и осклабился.
Судя Уилл многозначительно кашлянула. Ухмылка Ричи угасла.
– Я бы вынесла значительно более суровое решение, – заверила она его. – Но старший психотерапевт "Шеффилда", доктор Льюис, проконсультировала меня по этому вопросу и сказала, что считает умеренное употребление "гамака" приемлемым на протяжении данного полета, и капитан корабля ее поддерживает. Ни один из вас не знал об этом, когда вы обратились к мистеру Джонстону, но факт остается фактом. Вы едва избежали серьезных санкций. Считайте, вам очень повезло, что у камеры наблюдения был исправен микрофон.
– Мы так и считаем. Спасибо вам, ваша честь, – торопливо проговорил Жюль. – Пошли, Рич.
Они дружно встали и исчезли из кадра. Через несколько секунд та дверь, лицом к которой я сидел, открылась, и они вышли оттуда в сопровождении Лейхи, своего пузатого адвоката. Они ужасно старались (но без особого успеха) сдержать довольные ухмылки, которые напугали бы наемного убийцу и даже агента по продаже недвижимости. Когда они увидели меня, их ухмылки приобрели более хищный вид.
– Эй, фермер Браун, – крикнул мне Ричи, – тук-тук!
Я был настолько ошарашен и деморализован, что непроизвольно подыграл ему:
– Кто там?
– Там долбанутый кусок дерьма с вымазанными в навозе ботинками, который дубасит хороших ребят, потому что у него глазки говном замазаны.
Я раскрыл рот… но если и можно как-то ответить на такую тираду, то я до сих пор не знаю как.
– Удачи тебе, козел, – сказал Жюль и хлебнул из своего извечного стакана. – Давай, Ричи, потопали.
Они нагло пошли прямо на нас. Пришлось расступиться и дать им дорогу. Они вышли через дверь в противоположной стене.
– Текст при тебе? – еще раз спросил Соломон.
Я вздрогнул и похлопал рукой по карману:
– Черт. Надо было бы проглядеть…
– Теперь уже поздно, – сказал Сол. – Пойдем.
Вскоре я оказался в удивительно удобном кресле. Я сидел лицом к "трем медведям".
Слева сидела координатор Гроссман. Нет, она, конечно, была не так уж огромна, но все ее параметры превосходили средние – и что важнее, она была из тех людей, которые ухитряются доминировать в любом месте, если пожелают. В данный момент она просто наблюдала, но даже это она делала со вкусом, с удовольствием. Видимо, надеялась, что я ее повеселю.
Прямо передо мной сидела "медведица" средних размеров – главный судья Уилл. Когда я видел ее на экране, ее взгляд показался мне скептическим. Сейчас он был более… знающим. Мамы всегда знают, о чем думают дети, – так мне говорили. Пока дети не достигают определенного возраста, по крайней мере. Видимо, я этого возраста еще не достиг. И порадовался тому, что есть еще третий "медведь", поскольку можно было перевести глаза на него…
…И я тут же пожалел о том, что это сделал. Самый маленький медведь, лейтенант Брюс, на самом деле больше походил на бентамского петуха. Большинство мужчин как-то смиряются со своим маленьким ростом, но если их дразнят с детства, порой им так и не удается справиться с комплексом неполноценности. Этот человек постоянно на кого-то злился. А на меня ему злиться разрешили. Я попытался не смотреть на него, но у меня не вышло… Ну точно, хоть у него туфли были и на высоких каблуках, ноги, когда он сидел, до пола все-таки не доставали. И он поймал мой взгляд.
– Добрый вечер, Джоэль, – сказала судья Уилл.
Я перевел взгляд на нее и разжал губы, и только тут понял, что все до единой молекулы влаги в моей ротовой полости куда-то улетучились. Я что-то прохрипел.
Соломон сказал:
– Добрый вечер, главный судья, – и дал знак кому-то, кого я не видел даже краем глаза.
– Вы говорите за гражданина Джонстона, доктор Шорт? – изумленно осведомился лейтенант Брюс.
– Да, третий помощник.
Передо мной возникла бутылка воды. И снова я обрадовался – но лишь на мгновение. Стоило мне только сделать первый глоток, как я сразу понял, в какие края отбыла вся жидкость моего организма.
Услышав свое звание, лейтенант Брюс приободрился.
– Не возражаете, если я поинтересуюсь, почему, доктор?
– Он играет на саксофоне, сэр.
Этот ответ явно сразил Брюса наповал. Ему жутко хотелось к чему-то придраться и вести себя свысока, но даже он не смог бы вести себя свысока с релятивистом.
Судья Уилл вмешалась в их разговор, и снова это был краткий момент радости, потому что с первых же ее слов стало ясно, что она разговаривает в протокольном тоне.
– Джоэль, мы собрались здесь, чтобы рассмотреть в судебном порядке происшествие, имевшее место в вашей каюте сегодня днем. Сначала мы установим все, какие возможно, факты. У вас будет возможность объяснить, интерпретировать, подтвердить или опровергнуть что-либо позднее, но прошу вас воздержаться от каких бы то ни было комментариев до тех пор, пока мы не закончим изучение записи. Бортовой ИИ "Шеффилда" начал эту запись, когда один из вас произнес одну из ключевых фраз: "серый рынок". Согласно условиям Конвенции, запись была передана для рассмотрения официальными лицами только после зарегистрированного нарушения порядка, имевшего место через несколько секунд после…
"О черт, снова здорово, – подумал я. – Ну ладно, вот дойдет до ключевой фразы в записи, и они все услышат, как похоже там было на "мак". Они поймут, что это была честная и откровенная ошибка".
На мониторе передо мной пошла запись с камеры наблюдения. Она дублировалась на мониторе перед обвинителем Дули.
"Да, и конечно, все они согласятся с тем, что, если кто-то действительно пыталсяпроизводить что-то из мака в этом маленьком сообществе, таких людей следует посадить за решетку. И желание поколотить таких поганцев могло возникнуть у кого угодно".
Глядя на экран монитора, я был вынужден с неохотой признать, что на разбойников Ричи и Жюль все же походили не так уж сильно. Они походили на идиотов – и почему-то у них хватало оптимизма на то, чтобы думать, что они все-таки люди, хотя вся их жизнь служила свидетельством обратного. Хуже того – они выглядели совершенно безвредными идиотами, совсем не такими страшными, какими я их запомнил.
Ричи снова произнес шуточку насчет "говнопоники", и на этот раз Сол весело захохотал, хотя он уже слышал это словечко, когда мы просматривали запись в соседней комнате.
Потом запись дошла до того момента, где я услышал слово "мак", но теперь то, что произнес Жюль с экрана, уж точно вовсе не было похоже на "мак". Он четко и внятно произнес: "гамак".
А уж потом все, что я увидел на экране, пошло совсем не так, как мне запомнилось. Глазам своим не веря, я наблюдал за сценой, напоминавшей отрывок из комедийного сериала с персонажами, известными как "Трое Студжей".
Я не нанес ни одного удара. Никто не нанес ни одного удара. Я был единственным, кто изо всех сил старался ударить.
Я на экране велел Ричи и Жюлю убираться, а не то позову охранника. Ричи вскочил и возмущенно закричал: "Эй, не вздумай, ты что, чокнулся – у меня же испытательный срок!" Он положил руку мне на плечо, чтобы развернуть меня к себе лицом и донести до меня свою точку зрения более ясно. Он явно не намеревался бить меня под ложечку. А я попытался крутануться на каблуках и врезать ему по физиономии. Но я крутанулся неловко, с ударом промазал и врезался в Ричи, в результате чего он слегка покачнулся. Находившийся у меня за спиной Жюль попробовал шагнуть вперед и оттащить меня назад, схватив за ворот, вот только в итоге его нога угодила в мои скрещенные лодыжки, и он покачнулся и налетел на меня. Ричи из-за этого отлетел еще дальше назад, и мы все вместе рухнули на койку Пэта, и она оторвалась от стены и упала на пол. У нас с Ричи в легких совсем не осталось воздуха, а Жюль все же сумел немного приподняться и ухватился за край моей койки, которая тут же оторвалась от стены и с такой силой шмякнулась ему на голову, что он замер в полусогнутом положении. Койка скользнула по его затылку, после чего ее край врезался в искаженную ужасом физиономию Ричи и порядком расквасил ее. Примерно в этот же момент коленки Жюля со страшной силой вдавились мне в поясницу. Потом койка рухнула мне на голову, а Жюль шлепнулся на койку лицом. Потом все мы лежали тихо и смирно.
– Вы хотите просмотреть запись еще раз, Джоэль? – осведомилась судья Уилл.
Во рту у меня снова жутко пересохло. Я отрицательно покачал головой, потянулся за водой и позволил себе сделать крошечный глоток.
– Желаете ли сказать что-либо от имени колонии, обвинитель Дули?
– Нет, судья. Полагаю, то, что просмотрели уже дважды, говорит само за себя.
– Безусловно, – еле слышно пробормотал лейтенант Брюс.
– Джоэль, если вы хотите что-то сказать, сейчас самое время это сделать.
Вот к этому я был готов. Спасибо тебе, Пэт! Я сунул руку в карман, вытащил листок со своей речью и попытался незаметно развернуть его под столом, чтобы не слишком бросалось в глаза, что я читаю по бумажке.
Развернул… О боже! Треклятый листок был пуст!
Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я посмотрел на бумажку. Потом перевел взгляд на судью Уилл и покачал головой.
Она кивнула, но уголки ее губ едва заметно дрогнули, и мне показалось, что мой ответ ее почему-то порадовал.
– Что-нибудь добавите, адвокат Шорт?
– Да, ваша честь, – ответил Сол. Он нажал на несколько клавиш на настольной консоли. – Вы видите перед собой мое представление. Здесь изложены некоторые факты и обстоятельства, которые, как я надеюсь, вы сочтете имеющими отношение к данному делу.
Все трое вперили взоры в дисплеи и начали читать. Я посмотрел на наш дисплей. Он был пуст. Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я перевел взгляд на судью Уилл и стал ждать.
– Понятно, – произнесла судья Уилл через несколько секунд. – Благодарю вас, адвокат.
Координатор Гроссман следующей закончила чтение. Она откинулась на спинку стула, повернула голову на пять градусов вправо и, слегка нахмурившись, стала меня рассматривать.
Затем слово взял Брюс. Его голос показался мне немного странным.
– Судя по всему, колонист, в последнее время вы пережили немало стрессов.
Я не сразу понял, что означает изменение его тона. Оказалось, он обращался ко мне с уважением. Это меня настолько озадачило, что пауза, во время которой я мог бы вставить словечко, закончилась прежде, чем я сообразил, что сказать.
Судья Уилл взглядом призвала своих помощников к работе. Между ними произошли какие-то безмолвные переговоры, суть которых я не понял.
– Очень хорошо, – сказала затем Уилл и пронзила меня беспощадным орлиным взором. – Гражданин Джоэль Джонстон, проявление физического насилия на борту запрещено. Вы нанесли вред здоровью граждан и имуществу колонии без причины на то. Исследование материалов следствия позволяет заключить, что вы поступили подобным образом вследствие ситуативного эмоционального расстройства и, вероятно, в результате ошибки восприятия, а не исходя из нездоровой уверенности в том, что вы призваны путем физического воздействия исправлять аморальные качества ваших сограждан. Поэтому рассмотрение этого дела откладывается на неопределенный срок. На этот раз вам не будут в обязательном порядке назначены лечебные успокоительные препараты. Во-первых, вы освобождаетесь под собственную ответственность при том условии, что немедленно подвергнетесь курсу психотерапии и будете дисциплинированно выполнять все рекомендации вашего лечащего врача. Во-вторых, вы либо помиритесь со ссыльными Бентомом и Рэфьюзом, либо все трое подпишете документ о недопустимости приближения друг к другу ближе чем на сто метров. Кроме того, с вас будут удержаны затраты на их лечение и стоимость ремонта мебели в вашей каюте.
– Джоэль? – окликнул он меня. Я с интересом ждал ответа, но ответа не последовало. Он спросил, слышу ли я его. Я поразмыслил и ответил:
– Иногда.
Заворковал голубь. Пэт громко проговорил:
– Минутку, охранник. – Потом он тише добавил: – Возьми это. – Он вложил мне в руку клочок бумаги, сложенный в три раза. Потом сжал мои пальцы и моей рукой сунул сложенную бумажку в нагрудный карман. – Придет время – будешь говорить, – сказал Пэт очень тихо, но необычайно настойчиво, и эти его слова пробились через сковавший меня туман. – Когда настанет время говорить, скажешь в точности то, что написано на этой бумажке, и больше ничего не говори. Слышишь меня, Джоэль? Дай знак, что слышишь.
Я кивнул.
– Хорошо, – произнес он громко и растворился в неожиданно мощной волне, которая объяла меня и уволокла прочь. Я помнил, что надо было сказать ему про то, что его койку сломали. Но мне почему-то сильнее захотелось заинтересовать козлов историей про одного фермера, который держал их штук семь-восемь, но при этом его напрочь не интересовала козлятина. По крайней мере козлы на какое-то время заткнулись. Я наслаждался приятной тишиной, пока не встретился с моей матерью. Я ее сразу узнал и был ужасно рад увидеть, как мама выглядит, какая у нее походка, какой запах. Только заметив тревогу в ее глазах, я понял, сколько же, видимо, я доставил ей забот. Мне стало не по себе, и я сообщил ей об этом. Она сказала, что я могу сесть, и я сел, но когда я понял, что она имела в виду какой-то стул, стоявший неподалеку, было уже слишком поздно. Мой копчик с треском ударился об пол, и в итоге пол настолько разобиделся, что встал на дыбы и шарахнул меня по лбу. Он взорвался, как до того взорвался пузырь, внутри которого я видел Джинни, и как исчезла она, так испарился и я.
Глава 10
Нет, нет, вы не мыслите, вы просто рассуждаете логически.
Нильс Бор [37]
Я полностью пришел в себя, голова у меня была ясная. Я находился в абсолютно безликой каюте, пластиковом кубе размером с небольшую студию. Две двери – одна напротив другой, стандартные стулья, большой экран монитора. Меня усадили на стул лицом к одной из дверей, экран располагался на стене справа от меня. Лицом ко мне сидел Соломон Шорт. У него за спиной сидел незнакомый мне мужчина. Он не отрывал глаз от экрана. У меня немного побаливал копчик, побаливал и затылок, но ничего, терпимо.
– Ты согласен считать меня своим адвокатом, Джоэль? – спросил у меня Сол.
Я моргнул.
– Конечно.
– Насколько я понимаю, Пэт снабдил тебя инструкциями.
Я догадался, что он имеет в виду и похлопал себя по груди. Сложенный в несколько раз клочок бумаги все еще лежал там.
– Да.
Сол кивнул и указал на экран.
– Строго по сценарию. Теперь внимание туда.
На экране демонстрировалось помещение размером побольше того, где находились мы. У дальней стены, слева, три человека сидели за длинным столом на небольшом возвышении. Справа, напротив возвышения, стояли три стола поменьше, за крайними сидело по одному человеку, за центральным – двое. Только их я и узнал – Ричи и Жюль.
– Показ в реальном времени?
– Да.
Ну и отлично. Значит, они первыми расскажут, как было дело.
– Ближайший от нас слева, – сообщил Сол, – координатор Меррил Гроссман, она представляет колонию. Рядом с ней – главный судья Элеанор Уилл, а дальше – лейтенант Фрэнк Брюс, третий помощник капитана, он представляет экипаж. Все понимаешь?
– Пока да.
– Молодчина. Ближайший к нам справа – обвинитель Артур Дули, он отвечает за соблюдение статей Конвенции. Будь с ним осторожнее. Думаю, ты знаком со следующими двумя, ссыльными Бутчем и Сандэнсом [38]. Дальше – их адвокат, советник Рэнди Лейхи. – Он бросил через плечо: – Включи звук, Тайгер.
Тот, к кому обратился Сол, необыкновенно изящный и сдержанный японец, взял пульт, которого секунду назад у него в руке не было, и включил звук монитора.
Координатор Гроссман говорила:
– …возможность опровергнуть обвинение или признаться в содеянном до того, как эта запись будет официально приобщена к материалам дела. Вам обоим понятно?
– Угу, – развязно отозвался Ричи. – Ежели это дерьмо собачье, мы вам потом можем так и сказать, я усек. Только я вам прямо сейчас так и говорю: дерьмо это собачье.
Его дружок Жюль бросил на него свирепый взгляд.
– Мы все понимаем, ваша честь.
Я заметил, что в правой руке под столом он держит стакан с каким-то напитком. Камера стакан видела, а судья и ее помощники – нет.
Судья Уилл, яркая стройная брюнетка со скептическим взглядом, говорила с формальной протокольной интонацией:
– Бортовой ИИ "Шеффилда" начал эту запись, когда один из вас произнес одну из ключевых фраз: "серый рынок". Согласно условиям Конвенции, запись была передана для рассмотрения официальным лицам только после зарегистрированного нарушения порядка, имевшего место через несколько секунд после произнесения вышеупомянутой фразы. Сегодня меня больше интересует именно нарушение порядка.
Я был ужасно рад. Если существовала аудиовидеозапись происшествия, то мне волноваться было не о чем – а Жюлю бы понадобилось все содержимое того стаканчика, который он прятал под столом. Я мог вспомнить все, что случилось, очень ясно. Ну, ладно – не очень. Просто ясно. Довольно-таки ясно. Хотя бы в общих чертах.
Вот теперь посмотрим. Ричи и Жюль признались в том, что пытались вовлечь меня в заговор ради производства героина или морфия, а может – опиума. За любое из этих зелий можно схлопотать серьезный срок… если он был предусмотрен действующим кодексом законов. Насколько я знал, на борту звездолета за это тоже назначалось заключение. Естественно, я разозлился и испугался. Я попросил их покинуть мою каюту, но они пропустили мою просьбу мимо ушей. Я попытался направить Жюля к двери, положив руку ему на плечо, и вдруг в этот момент на меня накинулся Ричи. Тут я дал волю накопившейся злости и, признаюсь, немного переусердствовал и погнал Ричи по всей каюте до своей койки. Койка в результате драки была сломана. Потом Жюль дал мне хорошего пинка сзади, и мы все покатились по полу, причем я вцепился в них обоих и не отпускал, пока не прибыли охранники.
Так… И это все. Я допускал, что это несколько необычно – чтобы человек моего роста, веса и силы так легко уделал двоих верзил, поэтому был очень рад тому, что существовала эта видеозапись в поддержку моего рассказа.
– "Шеффилд", пожалуйста, включи запись.
– Хорошо, главный судья, – ответил голос бортового ИИ.
Я сел поудобнее и стал наблюдать за собой на экране.
"…– серый рынок", – прозвучал записанный голос Жюля.
"Насколько серый?"– услышал я свой вопрос, прозвучавший после паузы, которая теперь показалась мне немыслимо долгой.
" Да он больше даже бежевый, – ответил Ричи. – Черным становится на денек-другой ближе к концу. А до тех пор он по большей части серый, а кое-где – зеленый. Скажи ему, Жюль".
"Странно, – подумал я. – Маки на всем протяжении своего жизненного цикла никогда не бывают черными. И серыми не бывают, и бежевыми. Ведь я же выращивал их на Ганимеде для городской больницы в Лермере. Это необыкновенно яркие цветы, которые дают белую или бледно-желтую семенную коробочку, выделяющую белый сок. Как же наркоделец мог знать о своем продукте меньше меня? Или Ричи говорил не ртом, а задницей?"
Я посмотрел на Сола, когда прозвучала фраза Ричи насчет "говнопоники", ожидая, что он если не засмеется, то хотя бы усмехнется. Я был уверен, что это словечко его развеселит. Но он сохранил полную серьезность.
Чтобы Соломон Шорт не заметил юмора – это было совсем не в его характере. Я все еще гадал, как же такое могло случиться, когда понял, что ситуация на экране близится к ключевому моменту, и вернул свое внимание к записи. Вот-вот должна была прозвучать фраза, которая меня полностью реабилитирует. Уже недолго осталось ждать моей героической битвы.
Ричи что-то такое выпалил насчет своего незаконченного школьного образования. Я спросил у Жюля:
"Почему бы вам не сказать, какие цветы вы имеете в виду".
Ну, ну…
"Гамак", – ответил мне Жюль.
У меня челюсть отвисла. Я был настолько потрясен, что перестал обращать внимание на события, разворачивающиеся на экране. Кто-то явно поработал над записью!
– Сол! – воскликнул я.
– Тс-с-с! – шикнул он на меня громко и решительно. – Держи в резерве свои вопросы и замечания.
– Но черт побери, он ведь на самом деле сказал…
– Утихни, я тебе говорю!
Проклятье – ведь он же сказал "мак",а не "гамак". Цветы по прозванию "гамак" были выращены на одной из станций "Луна-5". Все, кого обвиняли в их выращивании, дружно отказывались от обвинений, но каждый из них с таким же пылом приватно утверждал, что честь открытия принадлежит именно ему. "Гамак" был цветком, в листьях которого содержался слабоэнтеогенный алкалоид, действие которого было чуть сильнее марихуаны и при использовании которого возникало не больше привыкания, чем к марихуане. Это растение в сравнении с опиумным маком находилось, образно говоря, в противоположном конце спектра. На Земле употребление "гамака" ограничивалось, а согласно законодательству некоторых планет (в частности, Ганимеда) считалось легальным. Я понятия не имел о том, каково отношение к этой травке на борту "Шеффилда". С экрана понеслись крики и прочие громкие звуки, но я ничего не слушал. Я был ошарашен таким неожиданным поворотом событий и пытался осмыслить невероятное. Единственным разумным объяснением, какое приходило в голову, было то, что кому-то каким-то образом удалось поковыряться в бортовом ИИ "Шеффилда". Мне стало не по себе.
– Сол, ты должен меня выслушать!
– Понимаю, – отозвался Сол, не отрывая глаз от экрана. – Разве это не ужасно?
– Но я…
– Нет тут никакого Ноя, – буркнул Сол, взял пульт и прибавил громкость, чтобы меня не было слышно.
Это было не так-то просто. Запись драки закончилась в то время, когда я отвлекся на отчаянные раздумья, и теперь из динамиков доносился только негромкий голос судьи. Но Сол упрямо жал на кнопку громкости и отпустил ее только тогда, когда я замолчал и уставился на экран.
Судья Уилл произносила речь. В ее голосе было больше сожаления, нежели укора.
– …даже упоминать ваши нелепые попытки утверждать, что ваши настоящие имена – Кори Тревор и Джей Рок:
– Да говорю же вам, это вышло просто так, автоматически! – прозвучал голос Ричи.
– Тем не менее, – решительно продолжала судья Уилл, – настоящий суд принимает во внимание вашу особую просьбу относительно языка и неохотно соглашается с вашим заявлением о том, что для того, чтобы защищать себя адекватно, вам нужно пользоваться привычным для вас сленгом. Требовать, чтобы вы разговаривали на языке, привычном для меня, равнозначно тому, если бы вы попросили меня говорить с вами свободно и бегло, не употребляя ни единого слова, содержащего букву "т". Я выношу решение и позволяю вам – тольковам – употреблять во время этого заседания сквернословие.
– Ну ни хрена себе! Спасибочки, ваше судейство, это просто офигенно клево.
– Ричи, – процедил сквозь зубы Жюль.
– Нет, ну правда же клево, – заартачился Ричи. – Ну ладно, чего там – теперь вы сами все видели. Этот хрен взбесился ни из-за чего и начал вопить насчет охранников и прочего дерьма. Ну а у меня-то испытательный срок, вы так сами и сказали уже, а кого, спрашивается, охранник слушать будет – меня или какого-то там гражданина? Ну я тоже психанул и сказал ему, что он – задница, а он задница и есть. А что отмочил он? Врезал мне по морде!
Нет. Это было невероятно. Навернякая не…
Судья Уилл сказала:
– В этот момент охранник увидел бы ваше лицо и руки и поверил бы вам. Почему вы не вызвали охрану?
– А как бы я, блин, мог это сделать? – развел руками Ричи. – Я тогда был, блин, сильно занят, так сказать.
– Он был занят тем, что отбивался от парня, – пробормотал Жюль.
– Ну я же… это… пытался отбиться, да, – подхватил Ричи. – А мне доставалось. Вот ведь, блин… Я что, долбаный боксер, по-вашему? И все ж таки, ваше рассудейство, я вот что сказать хочу: потом уж совсем фиг знает что началось, и уж тут я нихрена не виноват. Короче, мы все были в дерьме, так я говорю: почему бы нам не забыть про все про это. Так же будет честно.
Жюль добавил:
– Неохота признаваться, но он прав, ваша честь. Ничего ведь страшного не случилось. А раз не случилось – так чего дерьмо развозить?
Судья Уилл некоторое время дышала носом и гневно взирала на подсудимых. Наконец она изрекла:
– Вот мое решение. Вы оба извинитесь перед мистером Джонстоном за то, что нарушили неприкосновенность его жилища и частной жизни и испортили мебель в его каюте. Ремонт вы произведете самолично. В течение следующего месяца вам будет запрещено покидать свою каюту за исключением того времени, когда вы будете работать и есть.
Она закрыла папку, лежавшую на столе перед ней. Ричи не мог поверить в такую удачу.
– И все! – выдохнул он и осклабился.
Судя Уилл многозначительно кашлянула. Ухмылка Ричи угасла.
– Я бы вынесла значительно более суровое решение, – заверила она его. – Но старший психотерапевт "Шеффилда", доктор Льюис, проконсультировала меня по этому вопросу и сказала, что считает умеренное употребление "гамака" приемлемым на протяжении данного полета, и капитан корабля ее поддерживает. Ни один из вас не знал об этом, когда вы обратились к мистеру Джонстону, но факт остается фактом. Вы едва избежали серьезных санкций. Считайте, вам очень повезло, что у камеры наблюдения был исправен микрофон.
– Мы так и считаем. Спасибо вам, ваша честь, – торопливо проговорил Жюль. – Пошли, Рич.
Они дружно встали и исчезли из кадра. Через несколько секунд та дверь, лицом к которой я сидел, открылась, и они вышли оттуда в сопровождении Лейхи, своего пузатого адвоката. Они ужасно старались (но без особого успеха) сдержать довольные ухмылки, которые напугали бы наемного убийцу и даже агента по продаже недвижимости. Когда они увидели меня, их ухмылки приобрели более хищный вид.
– Эй, фермер Браун, – крикнул мне Ричи, – тук-тук!
Я был настолько ошарашен и деморализован, что непроизвольно подыграл ему:
– Кто там?
– Там долбанутый кусок дерьма с вымазанными в навозе ботинками, который дубасит хороших ребят, потому что у него глазки говном замазаны.
Я раскрыл рот… но если и можно как-то ответить на такую тираду, то я до сих пор не знаю как.
– Удачи тебе, козел, – сказал Жюль и хлебнул из своего извечного стакана. – Давай, Ричи, потопали.
Они нагло пошли прямо на нас. Пришлось расступиться и дать им дорогу. Они вышли через дверь в противоположной стене.
– Текст при тебе? – еще раз спросил Соломон.
Я вздрогнул и похлопал рукой по карману:
– Черт. Надо было бы проглядеть…
– Теперь уже поздно, – сказал Сол. – Пойдем.
Вскоре я оказался в удивительно удобном кресле. Я сидел лицом к "трем медведям".
Слева сидела координатор Гроссман. Нет, она, конечно, была не так уж огромна, но все ее параметры превосходили средние – и что важнее, она была из тех людей, которые ухитряются доминировать в любом месте, если пожелают. В данный момент она просто наблюдала, но даже это она делала со вкусом, с удовольствием. Видимо, надеялась, что я ее повеселю.
Прямо передо мной сидела "медведица" средних размеров – главный судья Уилл. Когда я видел ее на экране, ее взгляд показался мне скептическим. Сейчас он был более… знающим. Мамы всегда знают, о чем думают дети, – так мне говорили. Пока дети не достигают определенного возраста, по крайней мере. Видимо, я этого возраста еще не достиг. И порадовался тому, что есть еще третий "медведь", поскольку можно было перевести глаза на него…
…И я тут же пожалел о том, что это сделал. Самый маленький медведь, лейтенант Брюс, на самом деле больше походил на бентамского петуха. Большинство мужчин как-то смиряются со своим маленьким ростом, но если их дразнят с детства, порой им так и не удается справиться с комплексом неполноценности. Этот человек постоянно на кого-то злился. А на меня ему злиться разрешили. Я попытался не смотреть на него, но у меня не вышло… Ну точно, хоть у него туфли были и на высоких каблуках, ноги, когда он сидел, до пола все-таки не доставали. И он поймал мой взгляд.
– Добрый вечер, Джоэль, – сказала судья Уилл.
Я перевел взгляд на нее и разжал губы, и только тут понял, что все до единой молекулы влаги в моей ротовой полости куда-то улетучились. Я что-то прохрипел.
Соломон сказал:
– Добрый вечер, главный судья, – и дал знак кому-то, кого я не видел даже краем глаза.
– Вы говорите за гражданина Джонстона, доктор Шорт? – изумленно осведомился лейтенант Брюс.
– Да, третий помощник.
Передо мной возникла бутылка воды. И снова я обрадовался – но лишь на мгновение. Стоило мне только сделать первый глоток, как я сразу понял, в какие края отбыла вся жидкость моего организма.
Услышав свое звание, лейтенант Брюс приободрился.
– Не возражаете, если я поинтересуюсь, почему, доктор?
– Он играет на саксофоне, сэр.
Этот ответ явно сразил Брюса наповал. Ему жутко хотелось к чему-то придраться и вести себя свысока, но даже он не смог бы вести себя свысока с релятивистом.
Судья Уилл вмешалась в их разговор, и снова это был краткий момент радости, потому что с первых же ее слов стало ясно, что она разговаривает в протокольном тоне.
– Джоэль, мы собрались здесь, чтобы рассмотреть в судебном порядке происшествие, имевшее место в вашей каюте сегодня днем. Сначала мы установим все, какие возможно, факты. У вас будет возможность объяснить, интерпретировать, подтвердить или опровергнуть что-либо позднее, но прошу вас воздержаться от каких бы то ни было комментариев до тех пор, пока мы не закончим изучение записи. Бортовой ИИ "Шеффилда" начал эту запись, когда один из вас произнес одну из ключевых фраз: "серый рынок". Согласно условиям Конвенции, запись была передана для рассмотрения официальными лицами только после зарегистрированного нарушения порядка, имевшего место через несколько секунд после…
"О черт, снова здорово, – подумал я. – Ну ладно, вот дойдет до ключевой фразы в записи, и они все услышат, как похоже там было на "мак". Они поймут, что это была честная и откровенная ошибка".
На мониторе передо мной пошла запись с камеры наблюдения. Она дублировалась на мониторе перед обвинителем Дули.
"Да, и конечно, все они согласятся с тем, что, если кто-то действительно пыталсяпроизводить что-то из мака в этом маленьком сообществе, таких людей следует посадить за решетку. И желание поколотить таких поганцев могло возникнуть у кого угодно".
Глядя на экран монитора, я был вынужден с неохотой признать, что на разбойников Ричи и Жюль все же походили не так уж сильно. Они походили на идиотов – и почему-то у них хватало оптимизма на то, чтобы думать, что они все-таки люди, хотя вся их жизнь служила свидетельством обратного. Хуже того – они выглядели совершенно безвредными идиотами, совсем не такими страшными, какими я их запомнил.
Ричи снова произнес шуточку насчет "говнопоники", и на этот раз Сол весело захохотал, хотя он уже слышал это словечко, когда мы просматривали запись в соседней комнате.
Потом запись дошла до того момента, где я услышал слово "мак", но теперь то, что произнес Жюль с экрана, уж точно вовсе не было похоже на "мак". Он четко и внятно произнес: "гамак".
А уж потом все, что я увидел на экране, пошло совсем не так, как мне запомнилось. Глазам своим не веря, я наблюдал за сценой, напоминавшей отрывок из комедийного сериала с персонажами, известными как "Трое Студжей".
Я не нанес ни одного удара. Никто не нанес ни одного удара. Я был единственным, кто изо всех сил старался ударить.
Я на экране велел Ричи и Жюлю убираться, а не то позову охранника. Ричи вскочил и возмущенно закричал: "Эй, не вздумай, ты что, чокнулся – у меня же испытательный срок!" Он положил руку мне на плечо, чтобы развернуть меня к себе лицом и донести до меня свою точку зрения более ясно. Он явно не намеревался бить меня под ложечку. А я попытался крутануться на каблуках и врезать ему по физиономии. Но я крутанулся неловко, с ударом промазал и врезался в Ричи, в результате чего он слегка покачнулся. Находившийся у меня за спиной Жюль попробовал шагнуть вперед и оттащить меня назад, схватив за ворот, вот только в итоге его нога угодила в мои скрещенные лодыжки, и он покачнулся и налетел на меня. Ричи из-за этого отлетел еще дальше назад, и мы все вместе рухнули на койку Пэта, и она оторвалась от стены и упала на пол. У нас с Ричи в легких совсем не осталось воздуха, а Жюль все же сумел немного приподняться и ухватился за край моей койки, которая тут же оторвалась от стены и с такой силой шмякнулась ему на голову, что он замер в полусогнутом положении. Койка скользнула по его затылку, после чего ее край врезался в искаженную ужасом физиономию Ричи и порядком расквасил ее. Примерно в этот же момент коленки Жюля со страшной силой вдавились мне в поясницу. Потом койка рухнула мне на голову, а Жюль шлепнулся на койку лицом. Потом все мы лежали тихо и смирно.
– Вы хотите просмотреть запись еще раз, Джоэль? – осведомилась судья Уилл.
Во рту у меня снова жутко пересохло. Я отрицательно покачал головой, потянулся за водой и позволил себе сделать крошечный глоток.
– Желаете ли сказать что-либо от имени колонии, обвинитель Дули?
– Нет, судья. Полагаю, то, что просмотрели уже дважды, говорит само за себя.
– Безусловно, – еле слышно пробормотал лейтенант Брюс.
– Джоэль, если вы хотите что-то сказать, сейчас самое время это сделать.
Вот к этому я был готов. Спасибо тебе, Пэт! Я сунул руку в карман, вытащил листок со своей речью и попытался незаметно развернуть его под столом, чтобы не слишком бросалось в глаза, что я читаю по бумажке.
Развернул… О боже! Треклятый листок был пуст!
Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я посмотрел на бумажку. Потом перевел взгляд на судью Уилл и покачал головой.
Она кивнула, но уголки ее губ едва заметно дрогнули, и мне показалось, что мой ответ ее почему-то порадовал.
– Что-нибудь добавите, адвокат Шорт?
– Да, ваша честь, – ответил Сол. Он нажал на несколько клавиш на настольной консоли. – Вы видите перед собой мое представление. Здесь изложены некоторые факты и обстоятельства, которые, как я надеюсь, вы сочтете имеющими отношение к данному делу.
Все трое вперили взоры в дисплеи и начали читать. Я посмотрел на наш дисплей. Он был пуст. Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я перевел взгляд на судью Уилл и стал ждать.
– Понятно, – произнесла судья Уилл через несколько секунд. – Благодарю вас, адвокат.
Координатор Гроссман следующей закончила чтение. Она откинулась на спинку стула, повернула голову на пять градусов вправо и, слегка нахмурившись, стала меня рассматривать.
Затем слово взял Брюс. Его голос показался мне немного странным.
– Судя по всему, колонист, в последнее время вы пережили немало стрессов.
Я не сразу понял, что означает изменение его тона. Оказалось, он обращался ко мне с уважением. Это меня настолько озадачило, что пауза, во время которой я мог бы вставить словечко, закончилась прежде, чем я сообразил, что сказать.
Судья Уилл взглядом призвала своих помощников к работе. Между ними произошли какие-то безмолвные переговоры, суть которых я не понял.
– Очень хорошо, – сказала затем Уилл и пронзила меня беспощадным орлиным взором. – Гражданин Джоэль Джонстон, проявление физического насилия на борту запрещено. Вы нанесли вред здоровью граждан и имуществу колонии без причины на то. Исследование материалов следствия позволяет заключить, что вы поступили подобным образом вследствие ситуативного эмоционального расстройства и, вероятно, в результате ошибки восприятия, а не исходя из нездоровой уверенности в том, что вы призваны путем физического воздействия исправлять аморальные качества ваших сограждан. Поэтому рассмотрение этого дела откладывается на неопределенный срок. На этот раз вам не будут в обязательном порядке назначены лечебные успокоительные препараты. Во-первых, вы освобождаетесь под собственную ответственность при том условии, что немедленно подвергнетесь курсу психотерапии и будете дисциплинированно выполнять все рекомендации вашего лечащего врача. Во-вторых, вы либо помиритесь со ссыльными Бентомом и Рэфьюзом, либо все трое подпишете документ о недопустимости приближения друг к другу ближе чем на сто метров. Кроме того, с вас будут удержаны затраты на их лечение и стоимость ремонта мебели в вашей каюте.