Страница:
Но телохранитель Туроли остался жив. И Том понимал, что тот, возможно, видел его, прежде чем Том ударил его в челюсть, и запомнил. До-ведись ему увидеть Тома еще раз, он смог бы его описать или узнать. А Джонатана Туроли вообще не видел, поскольку Джонатан ударил его сзади.
Около половины четвертого, когда Элоиза ушла навестить Аньес Грэ, жившую на другом конце Вильперса, Том поискал номер магазина Треванни в Фонтенбло, а найдя, убедился, что помнит его наизусть.
Трубку снял Треванни.
— Привет. Это Том Рипли. Э-э… насчет моей картины… вы сейчас один?
— Да.
— Я бы хотел повидаться с вами. Думаю, это важно. Мы можем встретиться, ну, скажем… после того, как вы закроетесь? Часов в семь? Я мог бы…
— Да.
В голосе Треванни чувствовалось напряжение.
— Что, если я буду ждать вас в машине у бара «Саламандра»? Вы знаете этот бар на улице Гранд?
— Да, знаю.
— Потом мы могли бы куда-нибудь поехать и поговорить. Без четверти семь?
— Хорошо, — сквозь зубы проговорил Треванни.
Треванни будет приятно удивлен, подумал Том, вешая трубку.
Позднее в тот же день, когда Том находился в своей мастерской, позвонила Элоиза.
— Привет, Том! Я не приду домой. Мы с Аньес собираемся приготовить нечто замечательное и хотим, чтобы и ты пришел. Антуан здесь. Сегодня ведь суббота! Так что приходи в половине восьмого, ладно?
— Как насчет восьми, дорогая? У меня есть кое-какие дела.
— Тu travailles?[77] Том улыбнулся.
— Пишу эскизы. В восемь буду.
Антуан Грэ был архитектором и жил с женой и двумя маленькими детьми по соседству. Том радовался перспективе провести приятный, спокойный вечер с соседями. Он поехал в Фонтенбло пораньше, чтобы купить какой-нибудь цветок — Том выбрал камелию — в качестве подарка для Грэ и оправдания за небольшое опоздание, если он и вправду опоздает.
В Фонтенбло Том также купил «Франс суар», чтобы узнать последние новости о Туроли. Об изменении его состояния ничего не сообщалось, но в газете говорилось, что оба итальянца, по-видимому, являются членами мафиозного семейства Дженотти и могли стать жертвами конкурирующей банды. Хоть что-то доставит Ривзу удовольствие, подумал Том, ведь именно к этому он стремился. Том нашел свободное место у тротуара в нескольких ярдах от «Саламандры». Посмотрев через заднее стекло, он увидел Треванни, направлявшегося в его сторону своей довольно неспешной походкой, а потом и Треванни увидел машину Тома. На Треванни был довольно потрепанный плащ.
— Привет! — сказал Том, открывая дверь. — Садитесь и поедем в Авон или еще куда-нибудь.
Треванни сел в машину, пробормотав что-то в качестве приветствия.
Авон был точно таким же, как Фонтенбло, городишком, правда, немного поменьше. Том поехал вниз по склону к железнодорожной станции Фонтенбло-Авон, держась правой стороны дороги, откуда начинался съезд в Авон.
— Все в порядке? — мягко спросил Том.
— Да, — ответил Треванни.
— Полагаю, вы читали газеты?
— Да.
— Тот телохранитель еще жив.
— Знаю.
Просмотрев в восемь утра страсбургские газеты, Джонатан с тех пор все время представлял, что Туроли вот-вот выйдет из состояния комы и опишет его и Тома Рипли, двух мужчин на площадке вагона.
— Вы вернулись в Париж вчера вечером?
— Нет, я… я остался в Страсбурге и прилетел сегодня утром самолетом.
— В Страсбурге не было проблем? Второго телохранителя не заметили?
— Нет, — ответил Джонатан.
Том медленно вел машину, высматривая какое-нибудь тихое место. Он прижался к краю тротуара на маленькой улочке, застроенной двухэтажными домами, остановился и выключил огни.
— Думаю, — сказал Том, доставая сигареты, — мы довольно хорошо сделали работу, принимая во внимание, что в газетах не сообщается о каких-либо уликах — во всяком случае, прямых.
Единственная неприятность — этот телохранитель в коматозном состоянии.
Том предложил Джонатану сигарету, но тот достал свою.
— От Ривза слышали что-нибудь?
— Да. Сегодня днем. До вашего звонка. Ривз позвонил утром, трубку сняла Симона.
«Из Гамбурга. Какой-то американец», — сказала она. Уже одно то, что Симоне пришлось разговаривать с Ривзом, заставляло Джонатана нервничать еще больше, хотя Ривз и не назвал себя.
— Надеюсь, с деньгами он не задержится, — сказал Том. — К вашему сведению, я поторопил его. Он должен расплатиться сполна.
«А сколько вы хотите?» — хотелось спросить Джонатану, но он решил — пусть Том сам поднимет этот вопрос.
Том улыбнулся и откинулся на своем сиденье.
— Вы, наверное, думаете, что я бы хотел получить кое-что от… сорока тысяч фунтов, так ведь? Но мне это не нужно.
— Вот как. Откровенно говоря, я думал, что вы именно этого хотите. Да.
— Вот поэтому я решил встретиться с вами сегодня. Это одна из причин. Другая причина состоит в том, что я хотел вас спросить — не переживаете ли вы…
Оттого, что Джонатан был напряжен, Том чувствовал себя неловко, с трудом подбирал слова. Он хохотнул.
— Еще как переживаете! Но было бы из-за чего. Я мог бы помочь вам… то есть, если вы мне все расскажете.
«Что ему все-таки нужно?» — думал Джонатан. А ему наверняка что-то нужно.
— Скажем, я не совсем понимаю, почему вы оказались в поезде.
— Да потому что это такое удовольствие! Для меня удовольствие устранить или помочь в устранении таких людей, как те двое. Вот и все! А еще мне доставляет удовольствие помочь вам положить в карман немного денег. Но я хотел узнать — не переживаете ли вы по поводу того, что мы сделали… что-то ведь должно вас беспокоить. Мне трудно выразить это словами. Может, потому что я совсем не переживаю. Пока не переживаю.
Джонатан не знал что и думать. Том Рипли то ли юлит — почему-то, — то ли шутит. Джонатан по-прежнему испытывал враждебность по отношению к Рипли, старался держаться с ним настороже. Но теперь уже слишком поздно. Вчера в поезде, увидев, что Рипли намерен взяться за дело, Джонатан мог бы сказать: «Хорошо, делайте все сами» — и вернуться на свое место. Гамбургское дело, о котором Рипли знал, не забылось бы, но… Вчера главным были не деньги. Просто Джонатан запаниковал еще до того, как явился Рипли. Теперь Джонатан чувствовал, что не знает, как защищаться.
— Думаю, что это вы, — сказал Джонатан, — распустили слух, будто я на последнем издыхании. Вы сказали обо мне Ривзу.
— Да, — с сожалением, но уверенно произнес Том. — Но это был лучший выбор, не правда ли? Вы не смогли отказать Ривзу.
Том сделал паузу, но Джонатан не отвечал.
— Однако, надеюсь, дела у вас сейчас значительно лучше. Не так ли? Полагаю, вы не собираетесь умирать, да и деньжат у вас прибавилось…
На лице Тома появилась его якобы невинная американская улыбка. Глядя на него сейчас, никто бы не сказал, что он может убить человека, задушить кого-то, а именно это он и сделал примерно сутки назад.
— Вам по душе грубые шутки? — с улыбкой спросил Джонатан.
— Нет. Конечно нет. Это в первый раз.
— И вам… совсем ничего не нужно.
— Даже не знаю, что бы мне могло от вас понадобиться. Мне даже дружба не нужна, потому что это будет опасно.
Джонатан смутился. Он заставил себя перестать барабанить пальцами по спичечному коробку.
Том представлял, о чем Джонатан думает, — что теперь он некоторым образом во власти Тома Рипли, хочет этого Рипли или нет.
— Вы настолько же в моих руках, насколько я в ваших, — ответил Том. — Ведь это я его задушил, разве не так? Вы можете свидетельствовать против меня, а я — против вас. Посмотрите на ситуацию с этой стороны.
— Все так и есть, — сказал Джонатан.
— Единственное, чего я хочу, это помочь вам. На этот раз Джонатан рассмеялся, тогда как Рипли оставался серьезным.
— Конечно, моя помощь может и не понадобиться. Будем надеяться. Но от людей только и жди неприятностей. Ха-ха!
Какое-то время Том смотрел сквозь ветровое стекло.
— Например, ваша жена. Что вы ей сказали насчет денег? Откуда они?
Вот проблема, настоящая, ощутимая и неразрешимая.
— Я сказал, что мне платят немецкие врачи. Что они проводят эксперименты… на мне.
— Неплохо, — задумчиво произнес Том, — но, может, придумаем что-нибудь получше? Ведь вы явно не сможете объяснить, откуда у вас столько денег, а они бы вам обоим очень пригодились. Допустим, кто-то умер в вашей семье. В Англии. Двоюродный брат, например, у которого нет других родственников.
Джонатан с улыбкой посмотрел на Тома.
— Я думал об этом, но, откровенно говоря, у меня никого нет.
Том понял, что Джонатан не привык выдумывать. Том смог бы изобрести что-нибудь для Элоизы, если бы вдруг получил очень много денег. Он бы придумал какого-нибудь сумасбродного отшельника, скрывавшегося все эти годы в Санта-Фе или Сосалито[78], третьего кузена своей матери или что-нибудь вроде того, и наделил бы этого персонажа качествами, которые запомнились со времени короткой встречи в Бостоне, когда Том был маленьким мальчиком, лишившимся родителей, как и было на самом деле. Он и знать не знал, что у этого кузена золотое сердце.
— И все же было бы проще, будь у вас родственники в Англии, подальше отсюда. Но мы еще подумаем об этом, — прибавил Том, видя, что Джонатан собирается ему возразить.
Том посмотрел на часы.
— Боюсь, мне надо поспеть к ужину, да и вам, наверное, тоже. Да, еще кое-что: револьвер. Пустяки, конечно, но… вы избавились от него?
Револьвер был у Джонатана с собой, в кармане плаща.
— Он у меня. Я бы очень хотел от него избавиться.
Том протянул руку.
— Давайте его сюда.
Треванни отдал ему револьвер, и Том засунул его в «бардачок».
— В деле не был ни разу, так что не очень опасен, но я все же избавлюсь от него, потому что он итальянский.
Том собрался с мыслями. Должно быть еще что-то, теперь самое время об этом вспомнить, ведь он не намеревался больше встречаться с Джонатаном. И тут его осенило.
— Кстати, полагаю, вы скажете Ривзу, что сделали все один. Ривз не знает, что я был в поезде. Так гораздо лучше.
Джонатан полагал совсем наоборот и какое-то время переваривал услышанное.
— Я думал, что вы с Ривзом довольно близкие приятели.
— О да, мы с ним приятели. Но не очень близкие. Мы держимся на расстоянии.
Том как бы размышлял вслух и одновременно старался говорить правду, чтобы не напугать Треванни и сделать так, чтобы тот почувствовал себя увереннее. Это было трудно.
— Никто кроме вас не знает, что я был в поезде. Я купил билет на другую фамилию. Просто воспользовался фальшивым паспортом. Я понимал, что вам не по душе затея с удавкой, и отговаривал Ривза по телефону. — Том завел мотор и включил фары. — Ривз немного ненормальный.
— Как так?
Из-за угла с ревом выскочил мотоцикл с включенным дальним светом, заглушив на мгновение шум автомобильного двигателя.
— В игрушки играет, — пояснил Том. — Главным образом, укрывает краденое, как вам, может быть, известно. Берет товар, переправляет дальше. Так же глупо, как шпионские игры, но Ривза, по крайней мере, еще не поймали — не поймали, чтобы снова выпустить, как это часто бывает. Ему неплохо живется в Гамбурге, правда, я не видел, где он там обитает. Не следовало бы ему этим заниматься. Не его это дело.
Джонатан раньше думал, что Том Рипли — частый посетитель в доме Ривза Мино в Гамбурге. Он вспомнил тот вечер, когда неожиданно появился Фриц с небольшим пакетом. Драгоценности? Наркотики? Джонатан увидел знакомый виадук, потом в поле зрения появились темные, покрытые зеленью деревья возле вокзала. Их вершины были ярко освещены уличными фонарями. Лишь Том Рипли, сидевший рядом с Джонатаном, оставался для него загадкой. Джонатану снова стало страшно.
— Могу я спросить… как вы все-таки вышли на меня?
Том как раз делал трудный поворот налево с вершины холма на авеню Франклина Рузвельта. Он остановился, пропуская идущие навстречу машины.
— Причина, признаюсь с сожалением, ничтожная. В тот вечер в феврале, у вас на вечеринке… вы сказали кое-что, что мне не понравилось.
Встречных машин больше не было.
— Вы тогда сказали: «Как же, как же, я о вас слышал», и прозвучало это довольно-таки оскорбительно.
Джонатан помнил это. Он также помнил, что в тот вечер чувствовал себя особенно утомленным и, следовательно, более раздраженным. Выходит, Рипли вовлек его во все эти неприятности из-за того, что он был с ним немного резок. Вернее, он сам себя вовлек, подумал Джонатан.
— Вам нет нужды больше со мной встречаться, — сказал Том. — Думаю, дело увенчалось успехом, если этот телохранитель больше нам о себе не напомнит.
Может быть, извиниться перед Джонатаном? Черта с два, подумал Том.
— Что касается морали, надеюсь, вы себя ни в чем не упрекаете. Они тоже убийцы. Эти мафиози часто убивают невинных людей. Поэтому мы взяли закон в свои руки. Мафия первой согласится, что закон нужно брать в свои руки. Она стоит на этом.
Том повернул на улицу Франс.
— Я не буду близко подъезжать к вашему дому.
— Все равно. Большое спасибо.
— Постараюсь кого-нибудь прислать за моей картиной.
Том остановил машину. Джонатан вышел.
— Как угодно.
— Позвоните мне все-таки, если будут проблемы, — улыбнувшись, сказал Том.
Джонатан улыбнулся в ответ, точно его что-то развеселило.
Джонатан направился к улице Сен-Мерри и через несколько секунд почувствовал себя лучше. Ему стало легче, и, главным образом, потому, что Рипли, похоже, не волновался — его не волновало ни то, что телохранитель еще жив, ни то, что они оба недопустимо долго простояли на той площадке в поезде. Да и с деньгами ситуация складывалась невероятная — как и во всем остальном.
Подходя к «дому Шерлока Холмса», Джонатан замедлил шаг, хотя и знал, что опаздывал намного больше, чем обычно. Бланки для образцов подписи из швейцарского банка принесли вчера с почтой в магазин, Симона не распечатывала письмо. Джонатан подписал бланки и в тот же день опустил конверты в почтовый ящик. Он думал, что запомнит четырехзначное число своего счета, но сейчас уже забыл. Симона согласилась с тем, что ему нужно во второй раз побывать в Германии, чтобы повидать там специалиста, но больше поездок не будет, и Джонатану придется объяснить происхождение денег — не всех, но значительной части; ему нужно будет выдумать что-нибудь про уколы, таблетки и, возможно, придется еще разок-другой съездить в Германию, просто чтобы подкрепить свою версию о том, что врачи продолжают проводить эксперименты. Плохо все это, совсем не в духе Джонатана. Он надеялся, что ему придет в голову что-нибудь получше, но знал, что не придет, пока он не пошевелит мозгами как следует, чтобы что-то придумать.
— Поздновато, — сказала Симона, когда он вошел.
Она сидела в гостиной с Джорджем. По всему дивану были разложены книги с картинками.
— Покупатели задержали, — ответил Джонатан, вешая плащ на крючок.
Он с облегчением почувствовал, что револьвер больше не тянет карман.
— Ну, а ты как поживаешь, Камешек? Чем ты тут занимаешься? — улыбнулся он сыну.
Джонатан говорил по-английски.
Джордж напустил на себя важный вид. Пока Джонатан ездил в Мюнхен, у Джорджа выпал передний зуб.
— Шитаю, — ответил он.
— Надо говорить «читаю». Если хочешь правильно говорить.
— Што знашит правильно говорить?
Как на это ответить? Этому не видно конца.
— Правильно говорить значит…
— Джон, смотри-ка, — сказала Симона, разворачивая газету. — За обедом я этого не заметила. Послушай. Двое мужчин… нет, один мужчина убит вчера в поезде, который шел из Германии в Париж. Убит и выброшен из поезда! Как ты думаешь — это не тот поезд, в котором ты ехал?
Джонатан взглянул на фото мертвого человека на откосе, пробежал глазами заметку, будто не видел ее раньше… «задушен»… «руку второй жертвы, возможно, придется ампутировать»…
— Да… экспресс «Моцарт». В поезде я ничего не заметил. Но в нем вагонов тридцать.
Накануне Джонатан сказал Симоне, что приехал слишком поздно вечером, чтобы успеть на последний поезд в Фонтенбло, и остановился в Париже в небольшой гостинице.
— Мафия, — Симона покачала головой. — Они, наверное, задернули занавески в купе, чтобы задушить этого человека. Уф!
Она поднялась и отправилась на кухню.
Джонатан взглянул на Джорджа, который в это время склонился над иллюстрированной книгой про Астерикса. Джонатану не хотелось бы объяснять, что значит «задушить».
В тот вечер Том, хотя и чувствовал некоторое напряжение, в гостях у Грэ пребывал в превосходном расположении духа. Антуан и Аньес Грэ жили в круглом каменном доме с башенкой, окруженном вьющимися розами. Антуан, опрятный и довольно строгий человек лет сорока, чрезвычайно честолюбивый, был настоящим хозяином в своем доме. Всю неделю он работал в скромной студии в Париже, а на уикенд приезжал за город, чтобы побыть с семьей, и трудился в саду до изнеможения. Том знал, что Антуан считает его лентяем, потому что если и у Тома такой же ухоженный сад, то что в этом удивительного — ведь ему весь день нечего делать. Эффектное блюдо, созданное Аньес и Элоизой, оказалось омаром, приготовленным в специальной кастрюле с морепродуктами, рисом и двумя видами соусов.
— Я придумал, как можно замечательно устроить лесной пожар, — задумчиво заговорил Том за кофе. — Особенно хорошо это получилось бы на юге Франции, где летом так много сухих деревьев. К сосне прикрепляете ручную линзу — это можно сделать даже зимой, — а потом, когда появится солнце и начнет светить через нее, благодаря увеличительному стеклу загорятся сосновые иголки. Разумеется, это можно проделать неподалеку от дома того, кто вам не нравится, и — пых! пах! — все вокруг в огне! Скорее всего, ни полиция, ни страховые агенты не найдут в углях линзу, но даже если бы и нашли… Здорово, правда?
Антуан неохотно фыркнул, тогда как женщины ужаснулись.
— Если такое случится с моим имением на юге, я буду знать, кто это сделал! — произнес Антуан низким баритоном.
У Грэ был небольшой участок с домом близ Канн, который они сдавали в июле и августе, когда арендная плата значительно поднималась, а в остальное теплое время пользовались им сами.
Однако Том больше думал о Джонатане Тре-ванни. Да, он человек сухой, сдержанный, но в глубине души порядочный. Ему наверняка потребуется еще кое-какая помощь. Том очень надеялся, что только моральная.
13
Около половины четвертого, когда Элоиза ушла навестить Аньес Грэ, жившую на другом конце Вильперса, Том поискал номер магазина Треванни в Фонтенбло, а найдя, убедился, что помнит его наизусть.
Трубку снял Треванни.
— Привет. Это Том Рипли. Э-э… насчет моей картины… вы сейчас один?
— Да.
— Я бы хотел повидаться с вами. Думаю, это важно. Мы можем встретиться, ну, скажем… после того, как вы закроетесь? Часов в семь? Я мог бы…
— Да.
В голосе Треванни чувствовалось напряжение.
— Что, если я буду ждать вас в машине у бара «Саламандра»? Вы знаете этот бар на улице Гранд?
— Да, знаю.
— Потом мы могли бы куда-нибудь поехать и поговорить. Без четверти семь?
— Хорошо, — сквозь зубы проговорил Треванни.
Треванни будет приятно удивлен, подумал Том, вешая трубку.
Позднее в тот же день, когда Том находился в своей мастерской, позвонила Элоиза.
— Привет, Том! Я не приду домой. Мы с Аньес собираемся приготовить нечто замечательное и хотим, чтобы и ты пришел. Антуан здесь. Сегодня ведь суббота! Так что приходи в половине восьмого, ладно?
— Как насчет восьми, дорогая? У меня есть кое-какие дела.
— Тu travailles?[77] Том улыбнулся.
— Пишу эскизы. В восемь буду.
Антуан Грэ был архитектором и жил с женой и двумя маленькими детьми по соседству. Том радовался перспективе провести приятный, спокойный вечер с соседями. Он поехал в Фонтенбло пораньше, чтобы купить какой-нибудь цветок — Том выбрал камелию — в качестве подарка для Грэ и оправдания за небольшое опоздание, если он и вправду опоздает.
В Фонтенбло Том также купил «Франс суар», чтобы узнать последние новости о Туроли. Об изменении его состояния ничего не сообщалось, но в газете говорилось, что оба итальянца, по-видимому, являются членами мафиозного семейства Дженотти и могли стать жертвами конкурирующей банды. Хоть что-то доставит Ривзу удовольствие, подумал Том, ведь именно к этому он стремился. Том нашел свободное место у тротуара в нескольких ярдах от «Саламандры». Посмотрев через заднее стекло, он увидел Треванни, направлявшегося в его сторону своей довольно неспешной походкой, а потом и Треванни увидел машину Тома. На Треванни был довольно потрепанный плащ.
— Привет! — сказал Том, открывая дверь. — Садитесь и поедем в Авон или еще куда-нибудь.
Треванни сел в машину, пробормотав что-то в качестве приветствия.
Авон был точно таким же, как Фонтенбло, городишком, правда, немного поменьше. Том поехал вниз по склону к железнодорожной станции Фонтенбло-Авон, держась правой стороны дороги, откуда начинался съезд в Авон.
— Все в порядке? — мягко спросил Том.
— Да, — ответил Треванни.
— Полагаю, вы читали газеты?
— Да.
— Тот телохранитель еще жив.
— Знаю.
Просмотрев в восемь утра страсбургские газеты, Джонатан с тех пор все время представлял, что Туроли вот-вот выйдет из состояния комы и опишет его и Тома Рипли, двух мужчин на площадке вагона.
— Вы вернулись в Париж вчера вечером?
— Нет, я… я остался в Страсбурге и прилетел сегодня утром самолетом.
— В Страсбурге не было проблем? Второго телохранителя не заметили?
— Нет, — ответил Джонатан.
Том медленно вел машину, высматривая какое-нибудь тихое место. Он прижался к краю тротуара на маленькой улочке, застроенной двухэтажными домами, остановился и выключил огни.
— Думаю, — сказал Том, доставая сигареты, — мы довольно хорошо сделали работу, принимая во внимание, что в газетах не сообщается о каких-либо уликах — во всяком случае, прямых.
Единственная неприятность — этот телохранитель в коматозном состоянии.
Том предложил Джонатану сигарету, но тот достал свою.
— От Ривза слышали что-нибудь?
— Да. Сегодня днем. До вашего звонка. Ривз позвонил утром, трубку сняла Симона.
«Из Гамбурга. Какой-то американец», — сказала она. Уже одно то, что Симоне пришлось разговаривать с Ривзом, заставляло Джонатана нервничать еще больше, хотя Ривз и не назвал себя.
— Надеюсь, с деньгами он не задержится, — сказал Том. — К вашему сведению, я поторопил его. Он должен расплатиться сполна.
«А сколько вы хотите?» — хотелось спросить Джонатану, но он решил — пусть Том сам поднимет этот вопрос.
Том улыбнулся и откинулся на своем сиденье.
— Вы, наверное, думаете, что я бы хотел получить кое-что от… сорока тысяч фунтов, так ведь? Но мне это не нужно.
— Вот как. Откровенно говоря, я думал, что вы именно этого хотите. Да.
— Вот поэтому я решил встретиться с вами сегодня. Это одна из причин. Другая причина состоит в том, что я хотел вас спросить — не переживаете ли вы…
Оттого, что Джонатан был напряжен, Том чувствовал себя неловко, с трудом подбирал слова. Он хохотнул.
— Еще как переживаете! Но было бы из-за чего. Я мог бы помочь вам… то есть, если вы мне все расскажете.
«Что ему все-таки нужно?» — думал Джонатан. А ему наверняка что-то нужно.
— Скажем, я не совсем понимаю, почему вы оказались в поезде.
— Да потому что это такое удовольствие! Для меня удовольствие устранить или помочь в устранении таких людей, как те двое. Вот и все! А еще мне доставляет удовольствие помочь вам положить в карман немного денег. Но я хотел узнать — не переживаете ли вы по поводу того, что мы сделали… что-то ведь должно вас беспокоить. Мне трудно выразить это словами. Может, потому что я совсем не переживаю. Пока не переживаю.
Джонатан не знал что и думать. Том Рипли то ли юлит — почему-то, — то ли шутит. Джонатан по-прежнему испытывал враждебность по отношению к Рипли, старался держаться с ним настороже. Но теперь уже слишком поздно. Вчера в поезде, увидев, что Рипли намерен взяться за дело, Джонатан мог бы сказать: «Хорошо, делайте все сами» — и вернуться на свое место. Гамбургское дело, о котором Рипли знал, не забылось бы, но… Вчера главным были не деньги. Просто Джонатан запаниковал еще до того, как явился Рипли. Теперь Джонатан чувствовал, что не знает, как защищаться.
— Думаю, что это вы, — сказал Джонатан, — распустили слух, будто я на последнем издыхании. Вы сказали обо мне Ривзу.
— Да, — с сожалением, но уверенно произнес Том. — Но это был лучший выбор, не правда ли? Вы не смогли отказать Ривзу.
Том сделал паузу, но Джонатан не отвечал.
— Однако, надеюсь, дела у вас сейчас значительно лучше. Не так ли? Полагаю, вы не собираетесь умирать, да и деньжат у вас прибавилось…
На лице Тома появилась его якобы невинная американская улыбка. Глядя на него сейчас, никто бы не сказал, что он может убить человека, задушить кого-то, а именно это он и сделал примерно сутки назад.
— Вам по душе грубые шутки? — с улыбкой спросил Джонатан.
— Нет. Конечно нет. Это в первый раз.
— И вам… совсем ничего не нужно.
— Даже не знаю, что бы мне могло от вас понадобиться. Мне даже дружба не нужна, потому что это будет опасно.
Джонатан смутился. Он заставил себя перестать барабанить пальцами по спичечному коробку.
Том представлял, о чем Джонатан думает, — что теперь он некоторым образом во власти Тома Рипли, хочет этого Рипли или нет.
— Вы настолько же в моих руках, насколько я в ваших, — ответил Том. — Ведь это я его задушил, разве не так? Вы можете свидетельствовать против меня, а я — против вас. Посмотрите на ситуацию с этой стороны.
— Все так и есть, — сказал Джонатан.
— Единственное, чего я хочу, это помочь вам. На этот раз Джонатан рассмеялся, тогда как Рипли оставался серьезным.
— Конечно, моя помощь может и не понадобиться. Будем надеяться. Но от людей только и жди неприятностей. Ха-ха!
Какое-то время Том смотрел сквозь ветровое стекло.
— Например, ваша жена. Что вы ей сказали насчет денег? Откуда они?
Вот проблема, настоящая, ощутимая и неразрешимая.
— Я сказал, что мне платят немецкие врачи. Что они проводят эксперименты… на мне.
— Неплохо, — задумчиво произнес Том, — но, может, придумаем что-нибудь получше? Ведь вы явно не сможете объяснить, откуда у вас столько денег, а они бы вам обоим очень пригодились. Допустим, кто-то умер в вашей семье. В Англии. Двоюродный брат, например, у которого нет других родственников.
Джонатан с улыбкой посмотрел на Тома.
— Я думал об этом, но, откровенно говоря, у меня никого нет.
Том понял, что Джонатан не привык выдумывать. Том смог бы изобрести что-нибудь для Элоизы, если бы вдруг получил очень много денег. Он бы придумал какого-нибудь сумасбродного отшельника, скрывавшегося все эти годы в Санта-Фе или Сосалито[78], третьего кузена своей матери или что-нибудь вроде того, и наделил бы этого персонажа качествами, которые запомнились со времени короткой встречи в Бостоне, когда Том был маленьким мальчиком, лишившимся родителей, как и было на самом деле. Он и знать не знал, что у этого кузена золотое сердце.
— И все же было бы проще, будь у вас родственники в Англии, подальше отсюда. Но мы еще подумаем об этом, — прибавил Том, видя, что Джонатан собирается ему возразить.
Том посмотрел на часы.
— Боюсь, мне надо поспеть к ужину, да и вам, наверное, тоже. Да, еще кое-что: револьвер. Пустяки, конечно, но… вы избавились от него?
Револьвер был у Джонатана с собой, в кармане плаща.
— Он у меня. Я бы очень хотел от него избавиться.
Том протянул руку.
— Давайте его сюда.
Треванни отдал ему револьвер, и Том засунул его в «бардачок».
— В деле не был ни разу, так что не очень опасен, но я все же избавлюсь от него, потому что он итальянский.
Том собрался с мыслями. Должно быть еще что-то, теперь самое время об этом вспомнить, ведь он не намеревался больше встречаться с Джонатаном. И тут его осенило.
— Кстати, полагаю, вы скажете Ривзу, что сделали все один. Ривз не знает, что я был в поезде. Так гораздо лучше.
Джонатан полагал совсем наоборот и какое-то время переваривал услышанное.
— Я думал, что вы с Ривзом довольно близкие приятели.
— О да, мы с ним приятели. Но не очень близкие. Мы держимся на расстоянии.
Том как бы размышлял вслух и одновременно старался говорить правду, чтобы не напугать Треванни и сделать так, чтобы тот почувствовал себя увереннее. Это было трудно.
— Никто кроме вас не знает, что я был в поезде. Я купил билет на другую фамилию. Просто воспользовался фальшивым паспортом. Я понимал, что вам не по душе затея с удавкой, и отговаривал Ривза по телефону. — Том завел мотор и включил фары. — Ривз немного ненормальный.
— Как так?
Из-за угла с ревом выскочил мотоцикл с включенным дальним светом, заглушив на мгновение шум автомобильного двигателя.
— В игрушки играет, — пояснил Том. — Главным образом, укрывает краденое, как вам, может быть, известно. Берет товар, переправляет дальше. Так же глупо, как шпионские игры, но Ривза, по крайней мере, еще не поймали — не поймали, чтобы снова выпустить, как это часто бывает. Ему неплохо живется в Гамбурге, правда, я не видел, где он там обитает. Не следовало бы ему этим заниматься. Не его это дело.
Джонатан раньше думал, что Том Рипли — частый посетитель в доме Ривза Мино в Гамбурге. Он вспомнил тот вечер, когда неожиданно появился Фриц с небольшим пакетом. Драгоценности? Наркотики? Джонатан увидел знакомый виадук, потом в поле зрения появились темные, покрытые зеленью деревья возле вокзала. Их вершины были ярко освещены уличными фонарями. Лишь Том Рипли, сидевший рядом с Джонатаном, оставался для него загадкой. Джонатану снова стало страшно.
— Могу я спросить… как вы все-таки вышли на меня?
Том как раз делал трудный поворот налево с вершины холма на авеню Франклина Рузвельта. Он остановился, пропуская идущие навстречу машины.
— Причина, признаюсь с сожалением, ничтожная. В тот вечер в феврале, у вас на вечеринке… вы сказали кое-что, что мне не понравилось.
Встречных машин больше не было.
— Вы тогда сказали: «Как же, как же, я о вас слышал», и прозвучало это довольно-таки оскорбительно.
Джонатан помнил это. Он также помнил, что в тот вечер чувствовал себя особенно утомленным и, следовательно, более раздраженным. Выходит, Рипли вовлек его во все эти неприятности из-за того, что он был с ним немного резок. Вернее, он сам себя вовлек, подумал Джонатан.
— Вам нет нужды больше со мной встречаться, — сказал Том. — Думаю, дело увенчалось успехом, если этот телохранитель больше нам о себе не напомнит.
Может быть, извиниться перед Джонатаном? Черта с два, подумал Том.
— Что касается морали, надеюсь, вы себя ни в чем не упрекаете. Они тоже убийцы. Эти мафиози часто убивают невинных людей. Поэтому мы взяли закон в свои руки. Мафия первой согласится, что закон нужно брать в свои руки. Она стоит на этом.
Том повернул на улицу Франс.
— Я не буду близко подъезжать к вашему дому.
— Все равно. Большое спасибо.
— Постараюсь кого-нибудь прислать за моей картиной.
Том остановил машину. Джонатан вышел.
— Как угодно.
— Позвоните мне все-таки, если будут проблемы, — улыбнувшись, сказал Том.
Джонатан улыбнулся в ответ, точно его что-то развеселило.
Джонатан направился к улице Сен-Мерри и через несколько секунд почувствовал себя лучше. Ему стало легче, и, главным образом, потому, что Рипли, похоже, не волновался — его не волновало ни то, что телохранитель еще жив, ни то, что они оба недопустимо долго простояли на той площадке в поезде. Да и с деньгами ситуация складывалась невероятная — как и во всем остальном.
Подходя к «дому Шерлока Холмса», Джонатан замедлил шаг, хотя и знал, что опаздывал намного больше, чем обычно. Бланки для образцов подписи из швейцарского банка принесли вчера с почтой в магазин, Симона не распечатывала письмо. Джонатан подписал бланки и в тот же день опустил конверты в почтовый ящик. Он думал, что запомнит четырехзначное число своего счета, но сейчас уже забыл. Симона согласилась с тем, что ему нужно во второй раз побывать в Германии, чтобы повидать там специалиста, но больше поездок не будет, и Джонатану придется объяснить происхождение денег — не всех, но значительной части; ему нужно будет выдумать что-нибудь про уколы, таблетки и, возможно, придется еще разок-другой съездить в Германию, просто чтобы подкрепить свою версию о том, что врачи продолжают проводить эксперименты. Плохо все это, совсем не в духе Джонатана. Он надеялся, что ему придет в голову что-нибудь получше, но знал, что не придет, пока он не пошевелит мозгами как следует, чтобы что-то придумать.
— Поздновато, — сказала Симона, когда он вошел.
Она сидела в гостиной с Джорджем. По всему дивану были разложены книги с картинками.
— Покупатели задержали, — ответил Джонатан, вешая плащ на крючок.
Он с облегчением почувствовал, что револьвер больше не тянет карман.
— Ну, а ты как поживаешь, Камешек? Чем ты тут занимаешься? — улыбнулся он сыну.
Джонатан говорил по-английски.
Джордж напустил на себя важный вид. Пока Джонатан ездил в Мюнхен, у Джорджа выпал передний зуб.
— Шитаю, — ответил он.
— Надо говорить «читаю». Если хочешь правильно говорить.
— Што знашит правильно говорить?
Как на это ответить? Этому не видно конца.
— Правильно говорить значит…
— Джон, смотри-ка, — сказала Симона, разворачивая газету. — За обедом я этого не заметила. Послушай. Двое мужчин… нет, один мужчина убит вчера в поезде, который шел из Германии в Париж. Убит и выброшен из поезда! Как ты думаешь — это не тот поезд, в котором ты ехал?
Джонатан взглянул на фото мертвого человека на откосе, пробежал глазами заметку, будто не видел ее раньше… «задушен»… «руку второй жертвы, возможно, придется ампутировать»…
— Да… экспресс «Моцарт». В поезде я ничего не заметил. Но в нем вагонов тридцать.
Накануне Джонатан сказал Симоне, что приехал слишком поздно вечером, чтобы успеть на последний поезд в Фонтенбло, и остановился в Париже в небольшой гостинице.
— Мафия, — Симона покачала головой. — Они, наверное, задернули занавески в купе, чтобы задушить этого человека. Уф!
Она поднялась и отправилась на кухню.
Джонатан взглянул на Джорджа, который в это время склонился над иллюстрированной книгой про Астерикса. Джонатану не хотелось бы объяснять, что значит «задушить».
В тот вечер Том, хотя и чувствовал некоторое напряжение, в гостях у Грэ пребывал в превосходном расположении духа. Антуан и Аньес Грэ жили в круглом каменном доме с башенкой, окруженном вьющимися розами. Антуан, опрятный и довольно строгий человек лет сорока, чрезвычайно честолюбивый, был настоящим хозяином в своем доме. Всю неделю он работал в скромной студии в Париже, а на уикенд приезжал за город, чтобы побыть с семьей, и трудился в саду до изнеможения. Том знал, что Антуан считает его лентяем, потому что если и у Тома такой же ухоженный сад, то что в этом удивительного — ведь ему весь день нечего делать. Эффектное блюдо, созданное Аньес и Элоизой, оказалось омаром, приготовленным в специальной кастрюле с морепродуктами, рисом и двумя видами соусов.
— Я придумал, как можно замечательно устроить лесной пожар, — задумчиво заговорил Том за кофе. — Особенно хорошо это получилось бы на юге Франции, где летом так много сухих деревьев. К сосне прикрепляете ручную линзу — это можно сделать даже зимой, — а потом, когда появится солнце и начнет светить через нее, благодаря увеличительному стеклу загорятся сосновые иголки. Разумеется, это можно проделать неподалеку от дома того, кто вам не нравится, и — пых! пах! — все вокруг в огне! Скорее всего, ни полиция, ни страховые агенты не найдут в углях линзу, но даже если бы и нашли… Здорово, правда?
Антуан неохотно фыркнул, тогда как женщины ужаснулись.
— Если такое случится с моим имением на юге, я буду знать, кто это сделал! — произнес Антуан низким баритоном.
У Грэ был небольшой участок с домом близ Канн, который они сдавали в июле и августе, когда арендная плата значительно поднималась, а в остальное теплое время пользовались им сами.
Однако Том больше думал о Джонатане Тре-ванни. Да, он человек сухой, сдержанный, но в глубине души порядочный. Ему наверняка потребуется еще кое-какая помощь. Том очень надеялся, что только моральная.
13
Поскольку состояние Филиппо Туроли продолжало оставаться неопределенным, в воскресенье Том поехал в Фонтенбло, чтобы купить лондонские газеты — «Обсервер» и «Санди тайме», которые он обычно покупал в понедельник утром в Вильперсе в journaux-tabac[79]. Газетный киоск в Фонтенбло находился напротив отеля «Черный орел». Том поискал глазами Треванни, который, вероятно, тоже имел обыкновение покупать здесь лондонские воскресные издания, но не увидел. Сейчас одиннадцать, и Треванни, возможно, уже купил газеты. Том сел в машину и первым делом раскрыл «Обсервер». Там не было ничего о происшествии в поезде. Том не был уверен, что английские газеты вообще станут писать об этом, но, заглянув в «Санди таймс», нашел заметку на третьей странице. Он впился глазами в короткую колонку. Журналист описал ситуацию в нескольких штрихах: «…Дело мафией было сделано исключительно быстро… Филиппе Туроли из семейства Дженотти — у него нет одной руки и поврежден глаз, — пришел в сознание рано утром в субботу. Его состояние улучшается настолько быстро, что, возможно, Туроли скоро отправят самолетом в миланскую больницу. Он ничего не говорит, даже если что-то и знает». Молчание Туроли — не новость для Тома. Ясно одно — жить он будет. К сожалению. Том подумал, что Туроли, вероятно, уже описал его своим приятелям. В Страсбурге Туроли, должно быть, навестили члены семьи. Важных мафиози в больнице днем и ночью сторожат охранники, возможно, и для Туроли не сделано исключение, подумал Том, едва в голове у него промелькнула мысль насчет устранения Туроли. Том вспомнил, как охраняла мафия в нью-йоркской больнице Джо Коломбо, главу семейства Профачи. Коломбо отрицал, что является членом мафии и что мафия вообще существует, несмотря на массу свидетельств, доказывавших обратное. Пока Коломбо находился в больнице, сестрам приходилось перешагивать через ноги охранников, спавших в коридорах. Лучше и не думать о том, чтобы избавиться от Туроли. Он наверняка уже рассказал о мужчине лет тридцати, шатене, чуть выше среднего роста, который влепил ему в челюсть и в живот, а сзади, кажется, находился его сообщник, потому как был нанесен еще один удар — по затылку. Будет ли Туроли абсолютно уверен, если еще раз его увидит, — вот в чем вопрос, а между тем, по мнению Тома, увидеться снова они вполне могут. Туроли, как это ни странно, если бы и увидел его, мог бы скорее вспомнить Джонатана, и то лишь потому, что тот не похож на других — он выше многих ростом, и волосы у него светлее. Туроли, конечно же, сравнит свои впечатления с тем, что запомнил второй охранник, который жив и здоров.
— Дорогой, — сказала Элоиза, когда Том вошел в гостиную, — как ты смотришь на то, чтобы отправиться в круиз по Нилу?
Мысли Тома были так далеко, что он на секунду задумался — что такое Нил и где это? Элоиза лежала на диване с босыми ногами, листая рекламные проспекты. Время от времени она получала из туристического агентства в Море кучу проспектов; их присылали по инициативе агентства, потому что Элоиза была хорошей клиенткой.
— Не знаю. Египет…
— Разве это не seduisant?[80]
Она показала Тому фотографию небольшого судна под названием «Изида», больше похожего на пароход, на которых плавают по Миссисипи. «Изида» плыла мимо заросшего тростником берега.
— В общем, да.
— Или куда-нибудь еще. Если ты никуда не хочешь ехать, я спрошу у Ноэль, как она настроена, — сказала Элоиза, снова углубившись в проспекты.
Весна будоражила ей кровь. Щекотала пятки. Они нигде не были с тех пор, как после Рождества приятно провели время на яхте, путешествуя от Марселя до Портофино и обратно. У владельцев яхты, друзей Ноэль, довольно пожилых людей, имелся дом в Портофино. Сейчас Тому никуда уезжать не хотелось, но он не сказал об этом Элоизе.
Стоял спокойный, приятный воскресный день. Том сделал два подготовительных наброска мадам Аннет за гладильной доской. По воскресеньям днем она гладила на кухне белье и смотрела телевизор, который поместила в одном из настенных шкафов. Нет ничего более домашнего, более французского, чем крепкая фигура мадам Аннет, склонившейся над утюгом воскресным днем. Он хотел запечатлеть эту атмосферу на холсте — розовая стена на кухне в солнечном свете и платье мадам Аннет цвета лаванды, которое так шло к ее красивым голубым глазам.
В начале одиннадцатого, когда Том и Элоиза лежали перед камином и просматривали воскресные газеты, зазвонил телефон. Том снял трубку.
Звонил Ривз. Судя по его голосу, он был чрезвычайно встревожен. Связь была плохая.
— Можешь не вешать трубку? Я поднимусь наверх, может, лучше будет слышно, — сказал Том.
Ривз сказал, что может, и Том взбежал наверх, бросив Элоизе:
— Это Ривз! Плохо слышно!
Вовсе не значит, что наверху слышимость лучше, просто Том хотел побеседовать с ним наедине.
— Я говорю — моя квартира. В Гамбурге. Сегодня в нее бросили бомбу.
— Что? О господи!
— Я звоню из Амстердама.
— Тебя задело?
— Нет! — Ривз кричал в трубку, его голос, искаженный помехами, потрескивал. — Это просто чудо. Все случилось около пяти вечера, меня не было дома. И Габи тоже, она не работает по воскресеньям. Эти ребята… должно быть, они бросили бомбу в окно. Ну и дела. Соседи внизу слышали, как быстро подъехала машина, а спустя минуту она так же быстро отъехала, потом через две минуты раздался страшный взрыв — все картины со стен попадали.
— Послушай… неужели им все известно?
— Я решил поберечь свое здоровье. И часа не прошло, как я уехал из города.
— Как они узнали? — еще громче крикнул в трубку Том.
— Не знаю. Правда, не знаю. Может, что-то вытянули из Фрица, потому что Фриц не явился сегодня на встречу со мной. Я, конечно, надеюсь, что со стариком Фрицем все в порядке. Но он не знает — понимаешь, не знает имени нашего друга. Когда он был здесь, я называл его Пол. Я сказал, что это англичанин, поэтому Фриц думает, что он живет в Англии. Если честно, я думаю, что они сделали это по подозрению, Том. Я думаю, наш план в общих чертах сработал.
Старый неисправимый оптимист Ривз — его квартира взорвана, собственность потеряна, а план тем не менее сработал успешно.
— Послушай, Ривз, как насчет… Что с твоими вещами в Гамбурге? С бумагами, например?
— Они в сейфе банка, — быстро ответил Ривз. — Мне их могут переслать. А о каких бумагах ты говоришь? Если ты волнуешься насчет… у меня есть маленькая записная книжка, и она всегда при мне. Конечно, мне чертовски жаль терять столько пластинок и картин, но полицейские сказали, что постараются не допустить, чтобы это повторилось. Естественно, меня допрашивали — конечно, они были любезны — продолжалось это несколько минут, но я объяснил, что нахожусь в шоке, и это почти правда, черт возьми, и должен куда-нибудь уехать на какое-то время. Они знают, где я.
— Дорогой, — сказала Элоиза, когда Том вошел в гостиную, — как ты смотришь на то, чтобы отправиться в круиз по Нилу?
Мысли Тома были так далеко, что он на секунду задумался — что такое Нил и где это? Элоиза лежала на диване с босыми ногами, листая рекламные проспекты. Время от времени она получала из туристического агентства в Море кучу проспектов; их присылали по инициативе агентства, потому что Элоиза была хорошей клиенткой.
— Не знаю. Египет…
— Разве это не seduisant?[80]
Она показала Тому фотографию небольшого судна под названием «Изида», больше похожего на пароход, на которых плавают по Миссисипи. «Изида» плыла мимо заросшего тростником берега.
— В общем, да.
— Или куда-нибудь еще. Если ты никуда не хочешь ехать, я спрошу у Ноэль, как она настроена, — сказала Элоиза, снова углубившись в проспекты.
Весна будоражила ей кровь. Щекотала пятки. Они нигде не были с тех пор, как после Рождества приятно провели время на яхте, путешествуя от Марселя до Портофино и обратно. У владельцев яхты, друзей Ноэль, довольно пожилых людей, имелся дом в Портофино. Сейчас Тому никуда уезжать не хотелось, но он не сказал об этом Элоизе.
Стоял спокойный, приятный воскресный день. Том сделал два подготовительных наброска мадам Аннет за гладильной доской. По воскресеньям днем она гладила на кухне белье и смотрела телевизор, который поместила в одном из настенных шкафов. Нет ничего более домашнего, более французского, чем крепкая фигура мадам Аннет, склонившейся над утюгом воскресным днем. Он хотел запечатлеть эту атмосферу на холсте — розовая стена на кухне в солнечном свете и платье мадам Аннет цвета лаванды, которое так шло к ее красивым голубым глазам.
В начале одиннадцатого, когда Том и Элоиза лежали перед камином и просматривали воскресные газеты, зазвонил телефон. Том снял трубку.
Звонил Ривз. Судя по его голосу, он был чрезвычайно встревожен. Связь была плохая.
— Можешь не вешать трубку? Я поднимусь наверх, может, лучше будет слышно, — сказал Том.
Ривз сказал, что может, и Том взбежал наверх, бросив Элоизе:
— Это Ривз! Плохо слышно!
Вовсе не значит, что наверху слышимость лучше, просто Том хотел побеседовать с ним наедине.
— Я говорю — моя квартира. В Гамбурге. Сегодня в нее бросили бомбу.
— Что? О господи!
— Я звоню из Амстердама.
— Тебя задело?
— Нет! — Ривз кричал в трубку, его голос, искаженный помехами, потрескивал. — Это просто чудо. Все случилось около пяти вечера, меня не было дома. И Габи тоже, она не работает по воскресеньям. Эти ребята… должно быть, они бросили бомбу в окно. Ну и дела. Соседи внизу слышали, как быстро подъехала машина, а спустя минуту она так же быстро отъехала, потом через две минуты раздался страшный взрыв — все картины со стен попадали.
— Послушай… неужели им все известно?
— Я решил поберечь свое здоровье. И часа не прошло, как я уехал из города.
— Как они узнали? — еще громче крикнул в трубку Том.
— Не знаю. Правда, не знаю. Может, что-то вытянули из Фрица, потому что Фриц не явился сегодня на встречу со мной. Я, конечно, надеюсь, что со стариком Фрицем все в порядке. Но он не знает — понимаешь, не знает имени нашего друга. Когда он был здесь, я называл его Пол. Я сказал, что это англичанин, поэтому Фриц думает, что он живет в Англии. Если честно, я думаю, что они сделали это по подозрению, Том. Я думаю, наш план в общих чертах сработал.
Старый неисправимый оптимист Ривз — его квартира взорвана, собственность потеряна, а план тем не менее сработал успешно.
— Послушай, Ривз, как насчет… Что с твоими вещами в Гамбурге? С бумагами, например?
— Они в сейфе банка, — быстро ответил Ривз. — Мне их могут переслать. А о каких бумагах ты говоришь? Если ты волнуешься насчет… у меня есть маленькая записная книжка, и она всегда при мне. Конечно, мне чертовски жаль терять столько пластинок и картин, но полицейские сказали, что постараются не допустить, чтобы это повторилось. Естественно, меня допрашивали — конечно, они были любезны — продолжалось это несколько минут, но я объяснил, что нахожусь в шоке, и это почти правда, черт возьми, и должен куда-нибудь уехать на какое-то время. Они знают, где я.