Между тем демократия коварно и лживо отвечает на главный вопрос: кто будет жить в ближайшем будущем на нашей планете? Ответ демократии фарисейский: будут жить все, потому что все станут демократами и всемирным демократическим консенсусом совладают с нарастающим хаосом. Заявляя это, эгоцентрические уроды ухмыляются себе под нос и думают своё, заветное. Свое думаем об этом мы, свое тихонько кумекают наши желтые братья. Только зажравшиеся европейские братья и наши заблудшие братья-славяне ничего не думают —они глупо верят в демократическую туфту.
Когда в этой книге звучит слово «братья» — европейские, славянские, черно-желтые, — то слово это не содержит даже намека на нежные братские отношения. Как мы знаем из Библии, братья убивали друг друга без остановки и колебаний ничуть не реже, чем чужие люди. Кажется, даже чаще.
Убийство вообще следует признать самой распространенной формой отношений между людьми, если не отрицать очевидного: человек есть часть живой природы, в которой одно живое существо вполне справедливо и закономерно поглощает другое живое творение. То есть убивает, но в случае льва или крокодила убийством это не считается, так как львы и крокодилы еще не доросли в своем развитии до появления касты жрецов, корыстно жаждущих любой ценой обвиноватить всех и каждого. И поэтому превращающих закономерное поведение в ужасный грех.
Мы и наши братья убивали друг друга всегда — об этом, ни о чем другом, говорит история, с какой бы стороны мы ее ни вертели, пытаясь вытрясти какое-то другое умозаключение. Более того, никто не ставит под сомнение, что самые великие представители человечества это те, под чьим руководством убито больше всего людей. От фараонов и цезарей до наполеонов и Сталиных. Так было и будет, хотим мы этого или нет. Пройдет еще пара лет, и наш Сталин станет советским наполеоном, а Гитлер — немецким цезарем.
Эту общедоступную банальность попирает демократическая риторика, которая Черчилля и Рузвельта величает великими полководцами, а вот Сталина с Гитлером —чудовищами. С одним из этих чудовищ, впрочем, с товарищем Сталиным, великие полководцы Запада Разделили мир в Ялте так всерьез и надолго, что условия этого раздела в таких существенных подробностях, как границы в Европе, соблюдаются по сей день.
Мы и наши братья будем убивать друг друга и дальше —еще одна банальность, которую демократический миф опровергнуть не в состоянии. Демократы предпочитают об этом умалчивать, ибо надеются всем запудрить мозги. Надеются напрасно. У демократии в ее сегодняшнем исполнении нет и не может быть будущего. Горстка богатых, как бы сильно эта горстка ни была вооружена, не сможет до бесконечности диктовать правила своих смешных ритуальных игр, которыми обставляется в мире богатых борьба за власть, огромному большинству бедных. Демократия и бедность — явления несовместимые.
Есть расчеты, говорящие о том, что ресурсов нашей планеты хватит максимум на двести лет. Это очень великодушный прогноз. Что будет, когда ресурсы закончатся, никто не знает. Но в одном можно быть уверенным: если люди бесконечно воевали между собой на протяжении всей истории не столько за голое выживание, сколько за богатство и роскошь, то какой же жестокой будет война людей за возможность остаться в живых, за существование в чистом виде. Это будет война войн —назовем ее Война за Выживание, война всех против всех, и война эта начинается уже сегодня.
Все в этой войне победить не могут. Кто-то кого-то убьет, кто-то останется в живых. Возможно, все убьют всех —такой вариант выглядит сегодня самым реальным. Но можно твердо сказать, чего не будет — не осуществится бред уродов, мечтающих безнаказанно убить всех и на костях всех танцевать ритуальные танцы. В войне за жизнь выживет сильнейший, уроды не сильнейшие, их сила — это мыльный пузырь, который все время лопается и который умелый фокусник надувает снова так быстро, что процесс лопанья остается незамеченным.
Сильнейший сегодня это тот, у кого больше всего денег. Повторимся, такое состояние не может продолжаться долго. Деньги в их нынешнем качестве зеленых нулей исчерпают себя. Единицами обмена или новыми деньгами, вероятнее всего, станут какие-то реальные предметы, без которых нельзя будет жить. Скорее всего, это будет питьевая вода, зерно, нефть, газ, уран, какие-то еще конкретные вещи.
Сильнейшим в недалеком будущем станет тот, кто владеет жизненно важными для людей ресурсами и умеет эти ресурсы защитить от чужих посягательств. Война за Выживание, таким образом, начнется, вернее, уже начинается как война за ресурсы.
Сегодня этим главным ресурсом стала нефть. Янки стремятся овладеть арабской и каспийской нефтью и загнать в угол все остальное человечество. Наша слабость дает им шанс — сегодня никто им не покажет водородную бомбу с криком «Руки прочь от социалистического Ирака!».
Цель янки — низкие цены на нефть для Америки, высокие — для всего остального мира. Янки хронически недовольны строптивостью арабов, и сейчас, в эти дни, когда пишутся эти строки, то есть 9 декабря 2002 года, готовятся к войне за арабскую нефть, которую начнут они сами, уже не прячась за спины ненадежных арабских союзников. Когда книга выйдет, война, наверное, уже будет идти и можно будет проверить мое скромное пророчество: арабская нефть выйдет янки боком. Жадность уродов, стоящих у власти в США, на этот раз сыграет с ними злую шутку, которая может быть настолько злой, что сначала обрушится их серо-зеленая пирамида под названием доллар, а потом обрушатся их похожие на цирковые балаганы дома.
Почему я так уверенно говорю об этом? Потому что вижу нечто, что игнорируют многие. У янки и уродов, ведущих их в будущее под слоганом «Пусть весь мир станет Америкой», нет главного ресурса, который не Могут заменить никакие деньги. Янки не бойцы — они торговцы. Их пилоты, краса и гордость их армии, не раз и не два устраивали забастовки с целью выторговать себе побольше денег за то, что засыпают напалмом джунгли Вьетнама и Камбоджи. И стоило нам послать вьетнамцам новые ракеты, как янки отказались летать, из-за чего и была так оперативно свернута вьетнамская война. И это несмотря на то, что потери среди их летчиков были ничтожными, что каждого взятого в плен американца выкупали и осыпали почестями. Несмотря на то, что их самолеты были на порядок лучше стареньких «мигов», которые мы подарили вьетнамским братьям, чтобы не выбрасывать.
Напомним аксиому любой войны, любой драки, любой стычки в пивной — побеждает не оружие, не количество, а боевой дух. С этим духом у янки всегда было плохо. Чем богаче они становятся, тем хуже обстоят дела с боевым духом. Им бы не воевать, им, пиндосам, сидеть бы тихо и радоваться тому, что их «крейзи экспиримент», их балаганный рай для тупых и толстых еще не развалился.
Русские как цивилизация выживателей
Когда в этой книге звучит слово «братья» — европейские, славянские, черно-желтые, — то слово это не содержит даже намека на нежные братские отношения. Как мы знаем из Библии, братья убивали друг друга без остановки и колебаний ничуть не реже, чем чужие люди. Кажется, даже чаще.
Убийство вообще следует признать самой распространенной формой отношений между людьми, если не отрицать очевидного: человек есть часть живой природы, в которой одно живое существо вполне справедливо и закономерно поглощает другое живое творение. То есть убивает, но в случае льва или крокодила убийством это не считается, так как львы и крокодилы еще не доросли в своем развитии до появления касты жрецов, корыстно жаждущих любой ценой обвиноватить всех и каждого. И поэтому превращающих закономерное поведение в ужасный грех.
Мы и наши братья убивали друг друга всегда — об этом, ни о чем другом, говорит история, с какой бы стороны мы ее ни вертели, пытаясь вытрясти какое-то другое умозаключение. Более того, никто не ставит под сомнение, что самые великие представители человечества это те, под чьим руководством убито больше всего людей. От фараонов и цезарей до наполеонов и Сталиных. Так было и будет, хотим мы этого или нет. Пройдет еще пара лет, и наш Сталин станет советским наполеоном, а Гитлер — немецким цезарем.
Эту общедоступную банальность попирает демократическая риторика, которая Черчилля и Рузвельта величает великими полководцами, а вот Сталина с Гитлером —чудовищами. С одним из этих чудовищ, впрочем, с товарищем Сталиным, великие полководцы Запада Разделили мир в Ялте так всерьез и надолго, что условия этого раздела в таких существенных подробностях, как границы в Европе, соблюдаются по сей день.
Мы и наши братья будем убивать друг друга и дальше —еще одна банальность, которую демократический миф опровергнуть не в состоянии. Демократы предпочитают об этом умалчивать, ибо надеются всем запудрить мозги. Надеются напрасно. У демократии в ее сегодняшнем исполнении нет и не может быть будущего. Горстка богатых, как бы сильно эта горстка ни была вооружена, не сможет до бесконечности диктовать правила своих смешных ритуальных игр, которыми обставляется в мире богатых борьба за власть, огромному большинству бедных. Демократия и бедность — явления несовместимые.
Есть расчеты, говорящие о том, что ресурсов нашей планеты хватит максимум на двести лет. Это очень великодушный прогноз. Что будет, когда ресурсы закончатся, никто не знает. Но в одном можно быть уверенным: если люди бесконечно воевали между собой на протяжении всей истории не столько за голое выживание, сколько за богатство и роскошь, то какой же жестокой будет война людей за возможность остаться в живых, за существование в чистом виде. Это будет война войн —назовем ее Война за Выживание, война всех против всех, и война эта начинается уже сегодня.
Все в этой войне победить не могут. Кто-то кого-то убьет, кто-то останется в живых. Возможно, все убьют всех —такой вариант выглядит сегодня самым реальным. Но можно твердо сказать, чего не будет — не осуществится бред уродов, мечтающих безнаказанно убить всех и на костях всех танцевать ритуальные танцы. В войне за жизнь выживет сильнейший, уроды не сильнейшие, их сила — это мыльный пузырь, который все время лопается и который умелый фокусник надувает снова так быстро, что процесс лопанья остается незамеченным.
Сильнейший сегодня это тот, у кого больше всего денег. Повторимся, такое состояние не может продолжаться долго. Деньги в их нынешнем качестве зеленых нулей исчерпают себя. Единицами обмена или новыми деньгами, вероятнее всего, станут какие-то реальные предметы, без которых нельзя будет жить. Скорее всего, это будет питьевая вода, зерно, нефть, газ, уран, какие-то еще конкретные вещи.
Сильнейшим в недалеком будущем станет тот, кто владеет жизненно важными для людей ресурсами и умеет эти ресурсы защитить от чужих посягательств. Война за Выживание, таким образом, начнется, вернее, уже начинается как война за ресурсы.
Сегодня этим главным ресурсом стала нефть. Янки стремятся овладеть арабской и каспийской нефтью и загнать в угол все остальное человечество. Наша слабость дает им шанс — сегодня никто им не покажет водородную бомбу с криком «Руки прочь от социалистического Ирака!».
Цель янки — низкие цены на нефть для Америки, высокие — для всего остального мира. Янки хронически недовольны строптивостью арабов, и сейчас, в эти дни, когда пишутся эти строки, то есть 9 декабря 2002 года, готовятся к войне за арабскую нефть, которую начнут они сами, уже не прячась за спины ненадежных арабских союзников. Когда книга выйдет, война, наверное, уже будет идти и можно будет проверить мое скромное пророчество: арабская нефть выйдет янки боком. Жадность уродов, стоящих у власти в США, на этот раз сыграет с ними злую шутку, которая может быть настолько злой, что сначала обрушится их серо-зеленая пирамида под названием доллар, а потом обрушатся их похожие на цирковые балаганы дома.
Почему я так уверенно говорю об этом? Потому что вижу нечто, что игнорируют многие. У янки и уродов, ведущих их в будущее под слоганом «Пусть весь мир станет Америкой», нет главного ресурса, который не Могут заменить никакие деньги. Янки не бойцы — они торговцы. Их пилоты, краса и гордость их армии, не раз и не два устраивали забастовки с целью выторговать себе побольше денег за то, что засыпают напалмом джунгли Вьетнама и Камбоджи. И стоило нам послать вьетнамцам новые ракеты, как янки отказались летать, из-за чего и была так оперативно свернута вьетнамская война. И это несмотря на то, что потери среди их летчиков были ничтожными, что каждого взятого в плен американца выкупали и осыпали почестями. Несмотря на то, что их самолеты были на порядок лучше стареньких «мигов», которые мы подарили вьетнамским братьям, чтобы не выбрасывать.
Напомним аксиому любой войны, любой драки, любой стычки в пивной — побеждает не оружие, не количество, а боевой дух. С этим духом у янки всегда было плохо. Чем богаче они становятся, тем хуже обстоят дела с боевым духом. Им бы не воевать, им, пиндосам, сидеть бы тихо и радоваться тому, что их «крейзи экспиримент», их балаганный рай для тупых и толстых еще не развалился.
Русские как цивилизация выживателей
Мы не знаем, кто мы такие, и поэтому не знаем себе цены. Спросите янки, кто он такой, и он автоматически, как заводная кукла, запоет, что он, янки, пуп земли, потому что Вашингтон с Джефферсоном завоевали для него свободу. А весь остальной мир существует для того, чтобы ему, янки, делать приятное.
Спросите то же самое русского, и получите какой-то сумбурный салат — от запредельной святости и соборности до высказываний в духе Исаича: есть ли в мире больший позор, чем быть русским человеком. И, глядя на этот сумбур, хочется иногда плюнуть и сказать: чем иметь такой богатый хаос в душе, может, лучше быть как душевно ущербный янки — подслеповатым, страшно жадным и самовлюбленным уродом.
Мы отдельная, самостоятельная цивилизация. С этого можно начать полировать то правдивое зеркало, которое рано или поздно поднесут русские к глазам. И если зеркало снова не будет злобным и кривым, знакомство с собственным реальным изображением может стать переломным моментом русской истории. Увидев себя такими, какие мы есть, мы, возможно, начнем узнавать себе цену.
Цивилизацией нас делает особенное отношение к миру, о котором я уже сказал и повторю еще много раз: мы ближе остальных народов белой расы находимся к пониманию сущности жизни.
Книги о России как о цивилизации еще ждут своих авторов. По крайней мере, одного я знаю. Но, не дожидаясь этой книги, скажем несколько важных слов об особенностях русского образа жизни.
В августе 2002 года я на два дня очутился в Нижегородской области в деревне под названием Совинское. Деревня состоит из срубов преклонного возраста, причем каждый второй сруб покосился, иногда под таким острым углом, что итальянцы из города Пиза могли бы при виде наших изб испытать острую ревность.
Я спросил местных, почему дома кривые, и получил ответ: у них нет фундамента, а значит, основополагающие бревна потихоньку загнивают и дома начинают крениться. И так вот, как плакучие ивы, могут крениться десятки лет.
Во дворах некоторых домов стояли машины, крыши были в основном железными, вдоль улицы тянулись столбы с проводами, а сама улица представляла собой асфальтовое шоссе — это все, чем деревня Совинское отличалась от того, как она выглядела триста, пятьсот, тысячу лет назад. Но главное в деревне — покосившиеся срубы без фундамента — стоят первозданно нетронутые.
В 1987 году я побывал в английской деревне недалеко от города Солсберри. Не вдаваясь в описания богатых домов местных пейзан, с конюшнями и садами, замечу, что дома эти в массе своей совсем не такие, как были сто лет назад, тем более тысячу. У зажиточных обитателей Южной Англии дома в основном молодые и современные. Традиционный английский дом четырехсотлетнего возраста из неотесанного камня стоял всего один, был покрыт соломенной крышей и функционировал как местный краеведческий музей — жить в этой английской избе никто не стремился. Соломенная крыша на музее была гордостью английских мужиков — она стоила безумно дорого, в три раза больше самой дорогой черепичной. Крышу ваял руками из соломы маэстро «Тэтчер», однофамилец правившей тогда страной Железной Леди.
Прошли годы, за которые я видел собственными глазами деревни многих европейских народов, и скажу однозначно: более консервативной в смысле уклада жизни деревни, чем русская, в Европе нет и быть не может даже в теории. Даже критянин мавританского вида, весь день сидящий за столом перед трактиром и пьющий свое невыносимое вино, способен научиться над своей критянской избой поставить солнечную батарею, которая нагреет ему воду. Критянина подкупит именно то, что вода греется сама по себе, пока он пьет вино в трактире.
Хорват может вдруг научиться косить газон у себя во дворе, хотя хорвату это занятие идет как корове седло. Чехи и словаки успешно осваивают ворота с дистанционным управлением — пусть дорого, но из машины не надо выходить.
А вот мы всем этим ухищрениям прогресса не учимся и не хотим учиться, и это не просто блажь. Это наша позиция, и для нашей цивилизации она единственно возможная. Мы не учимся бытовому комфорту, которому даже жившие недавно беднее нас финны научились в считанные десятилетия. А вот бомбам, танкам, ракетам и спутникам, в отличие от финнов, учимся охотно, весело и с огоньком.
При этом англичан мы почему-то называем самыми большими консерваторами, а их остров музеем Средневековья. А в своем глазу, как говорится, бревна не видим. Они, британцы, консервативны в мелочах и деталях, а вот наш консерватизм высечен из гранитной скалы. Это монолит, мы не то что консервативны — мы непоколебимы в главном, а мелочей просто не замечаем.
Вернемся к деревне Совинское. Писатель-деревенщик Василий Белов в свое время высказал смелую мысль, что наша изба переживет ядерную зиму. Над ним тогда все дружно посмеялись, признаюсь, посмеялся и я. Прошли годы, я поездил по миру, посмотрел на разные другие избы и должен согласиться с Беловым. Да, именно такая бревенчатая изба, так устроенная, без фундамента и, тем более, без остальных излишеств, затерянная в наших дремучих лесах — вот модель выживания в светлом будущем, которое готовят миру одержимые уроды.
Побродив по деревне Совинское, я заметил, что у местных жителей неожиданные трудности с водой — они носят ее ведрами из двух небольших водоемов, в этих же озерках полоскают белье, которое культурно привозят в тазах на машинах. Питьевую воду берут из ключа и носят тоже в ведрах поновей и почище.
При этом деревня Совинское лежит в междуречье двух рек и вода здесь находится на глубине не больше двух метров. Я снова поинтересовался, почему бы в каждом дворе не выкопать колодец и не мучиться с ведрами, и получил ответ: это нужно корячиться копать, и потом, колодезный сруб положено делать из осины, чтобы не сгнил. И хотя осины полный лес, было сказано, что осина в этом лесу растет неблизко — таскать замучаешься. Да и зачем, взяли ведра, пошли принесли воды из озерка — всего-то делов.
Я не стал рассказывать своим собеседникам, что в Словакии в Малых Карпатах при Братиславе, чтобы добраться до воды, нужно бурить на глубину 50 метров — и без гарантии. А вот в Совинском два метра прокопать — корячиться, а уж осиновый сруб изготовить — замучаешься.
Я не был, конечно, во всех домах, но уверен, в Совинском никто не поступил так, как сделал бы на месте аборигенов домовитый словак или даже поляк. Не говоря уже о немце. Никто из жителей Совинского не выкопал колодец, не опустил в колодец насос, не надел на шланг фильтр, не купил электрообогреватель и не завел в своем доме теплую воду с ванной и душем. И туалет с унитазом.
Конечно, это от бедности, скажут мне, и я, конечно, соглашусь, но не совсем. И вспомню знаменитый рассказ Лескова о том, как какой-то помещик-англофил пожалел своих крестьян и построил им каменные дома. Но крестьяне в каменные дома вселяться отказались, считая это жилье нездоровым и даже сатанинским, построили рядом срубы, а каменные строения использовали как нужники. И было это недавно, всего сто пятьдесят лет назад.
Еще о бедности. Во дворах домов, некоторые из которых купили нижегородские и даже московские дачники, кое-где не совсем дешевые машины. Торчат антенны, даже спутниковые тарелки, сквозь окна проглядывают цветные телевизоры. Но все удобства обязательно будут на дворе — покосившаяся будка над вонючей ямой, рядом — рукомойник на гвозде. Зато почти при каждом доме —баня. Отдельный сруб, часто новый. Дороже колодца. Не дешевле, чем колодец, насос, нагреватель воды и ванна с унитазом, вместе взятые. Баня — это святое, это для души. О том, у кого баня лучше и как надо париться, спорят часами.
У нас, если вдуматься, высочайшие требования к гигиене — некоторые бани больше и внушительнее, чем сами избы. Правда, гигиеной занимаются не чаще раза в неделю и обязательно под водку, иногда с закуской.
Я рискну высказать такое предположение. Если бы кто-то в деревне Совинское провел себе теплую воду и соорудил теплый туалет — цена вопроса в скромном исполнении 250 — 300 долларов, и деньги эти у некоторых есть, — то новатор, вероятнее всего, был бы не понят односельчанами и, быть может, стал бы отверженным. Деревня начала бы отторгать его как чужака, издеваться над ним, позорить его. Вместо того чтобы похвалить, доучиться, может быть, даже собрать всем миром деньги и сделать водопровод: при воде на такой смешной глубине, при том, что в самой деревне бьют из-под земли ключи, есть множество дешевых решений. Если решать вопрос воды всем вместе — одного сильного насоса и пары километров труб хватит на всех.
Но теплая вода и теплый туалет не входят в набор жизненных ценностей обитателей Совинского. И решений никто не хочет и не ищет. Ни вместе, ни порознь. Если бы кто-то теплую воду провел в дом бесплатно, причем обязательно всем, они бы, скорее всего, смирились, потом привыкли бы и даже хвалили. Но сами совинцы ради теплой воды не ударят пальцем о палец. У них другие жизненные приоритеты — серьезные, проверенные тысячелетней борьбой за выживание. А там, где в жизни европейца расположена теплая ванная, у нас баня, что, кстати, роднит нас с дремучими финнами. Да и кто вообще сказал, что мыться нужно каждый день? Производители шампуней? Может быть, это вредно, может, от этого кожа портится. А от березового веничка да под водочку кожа расцветает, дышать начинает. И на душе праздник.
Наша цивилизация стоит на понятиях «душа», «для души», «душевный», как земля на трех китах, и понятия эти далеки от того, как их пытаются трактовать православные богословы. В нашей душе царит наш русский порядок, не понимая которого мы сами называем его хаосом, беспорядком, сумбуром. Между тем, в нашей душе уживается то, что не может сосуществовать в душах ограниченных европейцев.
Русская душа — это душа кочевника. Загляните в свои семейные хроники, вспомните, где жили ваши отцы, Деды и прадеды, и у вас не останется ни малейшего сомнения в этом. Русский человек — кочевник не только По территории, русский кочует по жизни. Весь его мир всегда в движении. При этом мир русского всегда так суров и опасен, что готовность в любой момент сняться и двигаться на новое место была и, кстати говоря, остается у нас одной из главных предпосылок выживания, Поэтому какие фундаменты, какие теплые туалеты? Зачем вообще вся эта мишура? Достаточно заглянуть в наше прошлое — и жителей Совинского начнешь не просто понимать, с ними согласишься раз и навсегда. И вместе с ними скажешь: да, баня лучше всего уже только потому, что ее трудно украсть, а срубить можно за один день.
Немного нашей строгой истории. В 1903 году в Совинском был голод, люди пухли и тихо мёрли, многие разбежались на заработки в город. В 1905 до деревни докатился всероссийский бунт, в Совинское приезжала казачья команда пороть бунтарей, часть деревни при этом почему-то сгорела. Говорят, поджег выпоротый «ливоционер». В 1914 забрали половину мужиков на Германскую войну. В 1918 началась Гражданская война, приходили то белые, то красные, и те и другие совинцев грабили и убивали. Начиная с этого года, выращенное зерно регулярно отбирали рабочие с винтовками в руках. В 1924 пообещали больше зерно не отбирать — объявили нэп. Начали совинцы понемногу продавать хлеб. В 1930 раскулачили тех, кто лучше всего сеял и жал — при этом снова грабили и вывозили кулаков в Сибирь вместе с семьями. В 1941 забрали уже всех мужиков, из которых почти никто не вернулся.
Сколько причин не поправлять покосившийся сруб мы насчитали лишь за 38 лет, с 1903 по 1941? Сколько раз только в связи с этими важными историческими событиями имело смысл сняться с места и бежать, сколько людей так и поступало? Сколько было еще событий не очень крупных, но для жизни чувствительных — банды, продналоги, плохие председатели? Так какая же тут, едрёны пассатижи, теплая вода? Какие насосы с обогревателями — все разбомбят, сопрут, заберут, раскулачат, а потом еще и посадят.
Есть ли другая такая деревня, похожая на нашу, в Европе? Есть — в Сербии, Македонии или Боснии. Конечно, не такая первобытно-устойчивая, климат у них теплый, но в целом похожа. И сербы похожи на нас — и нас за это любят, в то время как масса русских не догадывается о существовании сербов, их любящих.
Но больше такой деревни нигде в Европе нет, тем более нет в Америке или Австралии. В словацкой деревне, например, семьи живут столетиями на одних и тех же участках земли и дома строят в расчете на много поколений — это типично для Европы вообще.
Русские — это не кочевники-скотоводы. Русские кочуют не за кормом для овец, коней или верблюдов. Русские кочуют за праздником для души и счастьем. А праздник для русского — это выживание, жизнь как таковая. «Лишь бы не было войны!» — вечный слоган русской цивилизации, постоянно при этом с кем-то воюющей.
В своем первобытном и незамутненном искусстве выживать мы ближе всех остальных представителей белой расы находимся к пониманию сущности жизни. Благодаря этому мы всех объебем, а нас не объебет никто. Из собратьев по белой расе. С нашими желтыми братьями — китайцами, например, — всё сложнее: эти, возможно, объебут всех. Но эта гипотетическая неприятность произойдет не скоро, до этого надо еще дожить.
Снова вернемся в деревню Совинское в пятистах километрах от Москвы и ста километрах от Нижнего Новгорода. По вечерам молодежь там ходит в клуб — выпить, потанцевать, подраться. Деревенские постарше кучкуются при магазине, при озерках, на автобусных остановках, на небольшом базаре, где местные пытаются продать что-то свое дачникам. Но чаще всего совинцы собираются друг У друга в домах. Подобно тому как романские народы живут на улицах, на ступеньках перед своими домами, но в дом чужих не пускают, так русский человек входит в чужой дом, Как только ему открывают дверь, не задавая вопроса, можно войти или нет. Вопросом таким можно даже обидеть.
Там, в этих покосившихся бревенчатых домах, идет главная жизнь русской деревни: сосед приходит с бутылкой что-то обмыть, соседка — рассказать хозяйке дома о другой соседке, конечно, только самое хорошее.
Почему мы так легко пускаем друг друга и чужих в свои дома? Потому что мы странники в этом мире, у нас нет ни своего, ни чужого, у нас все временно, а постоянен только наш русский Бог и бесконечная Дорога, которую нужно понимать как наше неизменное состояние. Дорога, путь — вот главные слова для русской души.
Одичавшая в царстве телевидения и Интернета, наша молодежь уже не знает, что еще недавно в России было невозможно перед людьми и перед Богом не пустить в дом странника, бродягу-нищего, не говоря уже о просто путешествующем. Знала ли что-то подобное Европа? Если да, то очень давно.
Этот незваный гость мог не нравиться, мог оказаться хуже татарина — если он был грязен и вонюч, его посылали в сарай ночевать вместе со скотиной, но не смели гнать, не смели принять грех на душу: а вдруг этот убогий и вонючий замерзнет? Его кормили чем Бог послал. А уж если в дом постучится человек приличный, его принимали как родного и не хотели отпускать.
Еще одно наше отличие от кочевых скотоводческих народов, например, калмыков или казахов: мы кочуем в обширнейших границах нашей цивилизации, которая отличается живучей и непобедимой государственностью. Заметим, что поносить нашу государственность и жаловаться на ее слабость есть фундаментальное свойство русского сознания, которое без доктора Фрейда не объяснишь. Если наше государство — это фрейдовский Отец, то, рассуждая о его слабости, русский человек выпускает свое подсознательное из подполья и страстно желает ненавистному Отцу провалиться. Но на более глубинном этаже русского подсознания государство всегда остается и побеждает: без Отца, каков бы он ни был, нельзя. Отец начало всего.
Возможно, в мире нет другого народа, так обоснованно и свирепо ненавидящего собственное государство — но после каждой исторической катастрофы государство российское возрождается таким же сильным и суровым, каким оно было на протяжении столетий.
Вспоминается одна из излюбленных мыслей Гитлера о том, что умственно отсталые славяне в принципе не способны создать своей государственности. Неправ был фюрер, от необразованности это у него, и от заносчивости. Или оттого, что его в молодости послали воевать во Францию, а не в Россию. Если бы молодой Адольф Шикльгрубер попал на Восточный фронт, стал бы другим человеком и на Россию никогда не напал. А если бы не Бисмарк, немцы, быть может, до сих пор бы жили, как наши чеченцы, родовыми кланами. Всего полтора века назад немцы были слабы, раздроблены и бесконечно грызлись между собой, в то время как государство российское расцветало в полном блеске своей славы. А уж о том, куда сам фюрер завел немецкую государственность, лучше просто помолчать.
Если сравнивать государство российское с государством немецким, то немцы этого сравнения не выдержат, пусть у них во дворе сегодня стоит по два «мерседеса». Это их немецкое жирование — временное. Проезжая через Германию на машине, каждые десять километров наталкиваешься на огромные указатели с надписью «Ю-эс арми». Читая эти надписи, покойный фюрер страшно стыдился бы — именно он у нас заводил указатели на немецком, но таблички эти, хотя и были маленькими, как-то не прижились. А вот «Ю-эс арми» мозолит глаза немцам чуть ли не на каждом перекрестке уже больше полувека. Мне, когда я первый раз приехал в Германию, было неудобно за немцев. Могли бы попросить янки хотя бы буквы сделать поменьше на своих указателях размером с биллборд.
Какая вообще государственность может быть у народа, полвека оккупированного огромной армией янки, уничтоживших накануне оккупации многие немецкие города вместе с населением? Немцы оправдываются, мол, янки так добры и симпатичны, что буквально влюбили немцев в себя, очаровали прелестью демократии. Посмотрим, чем эта любовь кончится.
Наше государство живуче настолько, насколько буен и живуч наш инстинкт власти — инстинкт не менее основной, нежели половой или инстинкт самосохранения. Наш инстинкт власти не знает себе равных — мы просто об этом инстинкте еще слишком мало знаем, нас за последние двести лет затюкали и заплевали наши доморощенные либералы: мол, рабы мы все и холопы. Но если это так, если есть рабы, так ведь и господа должны быть! И они есть, раб и господин гармонично уживаются в душе каждого русского, и это сосуществование есть основа нашей живучести.
За советский период способность к выживанию русских людей приобрела новые качества, связанные как с особенной суровостью сталинского государства, так и с состоявшимся смешением русской и еврейской крови в наших городах. Отказать евреям в высоко развитом инстинкте выживания невозможно. В результате смешения с так же чрезвычайно живучими русскими получился гидрид, который только начинает давать миру о себе знать. Это очень крутая смесь.
Спросите то же самое русского, и получите какой-то сумбурный салат — от запредельной святости и соборности до высказываний в духе Исаича: есть ли в мире больший позор, чем быть русским человеком. И, глядя на этот сумбур, хочется иногда плюнуть и сказать: чем иметь такой богатый хаос в душе, может, лучше быть как душевно ущербный янки — подслеповатым, страшно жадным и самовлюбленным уродом.
Мы отдельная, самостоятельная цивилизация. С этого можно начать полировать то правдивое зеркало, которое рано или поздно поднесут русские к глазам. И если зеркало снова не будет злобным и кривым, знакомство с собственным реальным изображением может стать переломным моментом русской истории. Увидев себя такими, какие мы есть, мы, возможно, начнем узнавать себе цену.
Цивилизацией нас делает особенное отношение к миру, о котором я уже сказал и повторю еще много раз: мы ближе остальных народов белой расы находимся к пониманию сущности жизни.
Книги о России как о цивилизации еще ждут своих авторов. По крайней мере, одного я знаю. Но, не дожидаясь этой книги, скажем несколько важных слов об особенностях русского образа жизни.
В августе 2002 года я на два дня очутился в Нижегородской области в деревне под названием Совинское. Деревня состоит из срубов преклонного возраста, причем каждый второй сруб покосился, иногда под таким острым углом, что итальянцы из города Пиза могли бы при виде наших изб испытать острую ревность.
Я спросил местных, почему дома кривые, и получил ответ: у них нет фундамента, а значит, основополагающие бревна потихоньку загнивают и дома начинают крениться. И так вот, как плакучие ивы, могут крениться десятки лет.
Во дворах некоторых домов стояли машины, крыши были в основном железными, вдоль улицы тянулись столбы с проводами, а сама улица представляла собой асфальтовое шоссе — это все, чем деревня Совинское отличалась от того, как она выглядела триста, пятьсот, тысячу лет назад. Но главное в деревне — покосившиеся срубы без фундамента — стоят первозданно нетронутые.
В 1987 году я побывал в английской деревне недалеко от города Солсберри. Не вдаваясь в описания богатых домов местных пейзан, с конюшнями и садами, замечу, что дома эти в массе своей совсем не такие, как были сто лет назад, тем более тысячу. У зажиточных обитателей Южной Англии дома в основном молодые и современные. Традиционный английский дом четырехсотлетнего возраста из неотесанного камня стоял всего один, был покрыт соломенной крышей и функционировал как местный краеведческий музей — жить в этой английской избе никто не стремился. Соломенная крыша на музее была гордостью английских мужиков — она стоила безумно дорого, в три раза больше самой дорогой черепичной. Крышу ваял руками из соломы маэстро «Тэтчер», однофамилец правившей тогда страной Железной Леди.
Прошли годы, за которые я видел собственными глазами деревни многих европейских народов, и скажу однозначно: более консервативной в смысле уклада жизни деревни, чем русская, в Европе нет и быть не может даже в теории. Даже критянин мавританского вида, весь день сидящий за столом перед трактиром и пьющий свое невыносимое вино, способен научиться над своей критянской избой поставить солнечную батарею, которая нагреет ему воду. Критянина подкупит именно то, что вода греется сама по себе, пока он пьет вино в трактире.
Хорват может вдруг научиться косить газон у себя во дворе, хотя хорвату это занятие идет как корове седло. Чехи и словаки успешно осваивают ворота с дистанционным управлением — пусть дорого, но из машины не надо выходить.
А вот мы всем этим ухищрениям прогресса не учимся и не хотим учиться, и это не просто блажь. Это наша позиция, и для нашей цивилизации она единственно возможная. Мы не учимся бытовому комфорту, которому даже жившие недавно беднее нас финны научились в считанные десятилетия. А вот бомбам, танкам, ракетам и спутникам, в отличие от финнов, учимся охотно, весело и с огоньком.
При этом англичан мы почему-то называем самыми большими консерваторами, а их остров музеем Средневековья. А в своем глазу, как говорится, бревна не видим. Они, британцы, консервативны в мелочах и деталях, а вот наш консерватизм высечен из гранитной скалы. Это монолит, мы не то что консервативны — мы непоколебимы в главном, а мелочей просто не замечаем.
Вернемся к деревне Совинское. Писатель-деревенщик Василий Белов в свое время высказал смелую мысль, что наша изба переживет ядерную зиму. Над ним тогда все дружно посмеялись, признаюсь, посмеялся и я. Прошли годы, я поездил по миру, посмотрел на разные другие избы и должен согласиться с Беловым. Да, именно такая бревенчатая изба, так устроенная, без фундамента и, тем более, без остальных излишеств, затерянная в наших дремучих лесах — вот модель выживания в светлом будущем, которое готовят миру одержимые уроды.
Побродив по деревне Совинское, я заметил, что у местных жителей неожиданные трудности с водой — они носят ее ведрами из двух небольших водоемов, в этих же озерках полоскают белье, которое культурно привозят в тазах на машинах. Питьевую воду берут из ключа и носят тоже в ведрах поновей и почище.
При этом деревня Совинское лежит в междуречье двух рек и вода здесь находится на глубине не больше двух метров. Я снова поинтересовался, почему бы в каждом дворе не выкопать колодец и не мучиться с ведрами, и получил ответ: это нужно корячиться копать, и потом, колодезный сруб положено делать из осины, чтобы не сгнил. И хотя осины полный лес, было сказано, что осина в этом лесу растет неблизко — таскать замучаешься. Да и зачем, взяли ведра, пошли принесли воды из озерка — всего-то делов.
Я не стал рассказывать своим собеседникам, что в Словакии в Малых Карпатах при Братиславе, чтобы добраться до воды, нужно бурить на глубину 50 метров — и без гарантии. А вот в Совинском два метра прокопать — корячиться, а уж осиновый сруб изготовить — замучаешься.
Я не был, конечно, во всех домах, но уверен, в Совинском никто не поступил так, как сделал бы на месте аборигенов домовитый словак или даже поляк. Не говоря уже о немце. Никто из жителей Совинского не выкопал колодец, не опустил в колодец насос, не надел на шланг фильтр, не купил электрообогреватель и не завел в своем доме теплую воду с ванной и душем. И туалет с унитазом.
Конечно, это от бедности, скажут мне, и я, конечно, соглашусь, но не совсем. И вспомню знаменитый рассказ Лескова о том, как какой-то помещик-англофил пожалел своих крестьян и построил им каменные дома. Но крестьяне в каменные дома вселяться отказались, считая это жилье нездоровым и даже сатанинским, построили рядом срубы, а каменные строения использовали как нужники. И было это недавно, всего сто пятьдесят лет назад.
Еще о бедности. Во дворах домов, некоторые из которых купили нижегородские и даже московские дачники, кое-где не совсем дешевые машины. Торчат антенны, даже спутниковые тарелки, сквозь окна проглядывают цветные телевизоры. Но все удобства обязательно будут на дворе — покосившаяся будка над вонючей ямой, рядом — рукомойник на гвозде. Зато почти при каждом доме —баня. Отдельный сруб, часто новый. Дороже колодца. Не дешевле, чем колодец, насос, нагреватель воды и ванна с унитазом, вместе взятые. Баня — это святое, это для души. О том, у кого баня лучше и как надо париться, спорят часами.
У нас, если вдуматься, высочайшие требования к гигиене — некоторые бани больше и внушительнее, чем сами избы. Правда, гигиеной занимаются не чаще раза в неделю и обязательно под водку, иногда с закуской.
Я рискну высказать такое предположение. Если бы кто-то в деревне Совинское провел себе теплую воду и соорудил теплый туалет — цена вопроса в скромном исполнении 250 — 300 долларов, и деньги эти у некоторых есть, — то новатор, вероятнее всего, был бы не понят односельчанами и, быть может, стал бы отверженным. Деревня начала бы отторгать его как чужака, издеваться над ним, позорить его. Вместо того чтобы похвалить, доучиться, может быть, даже собрать всем миром деньги и сделать водопровод: при воде на такой смешной глубине, при том, что в самой деревне бьют из-под земли ключи, есть множество дешевых решений. Если решать вопрос воды всем вместе — одного сильного насоса и пары километров труб хватит на всех.
Но теплая вода и теплый туалет не входят в набор жизненных ценностей обитателей Совинского. И решений никто не хочет и не ищет. Ни вместе, ни порознь. Если бы кто-то теплую воду провел в дом бесплатно, причем обязательно всем, они бы, скорее всего, смирились, потом привыкли бы и даже хвалили. Но сами совинцы ради теплой воды не ударят пальцем о палец. У них другие жизненные приоритеты — серьезные, проверенные тысячелетней борьбой за выживание. А там, где в жизни европейца расположена теплая ванная, у нас баня, что, кстати, роднит нас с дремучими финнами. Да и кто вообще сказал, что мыться нужно каждый день? Производители шампуней? Может быть, это вредно, может, от этого кожа портится. А от березового веничка да под водочку кожа расцветает, дышать начинает. И на душе праздник.
Наша цивилизация стоит на понятиях «душа», «для души», «душевный», как земля на трех китах, и понятия эти далеки от того, как их пытаются трактовать православные богословы. В нашей душе царит наш русский порядок, не понимая которого мы сами называем его хаосом, беспорядком, сумбуром. Между тем, в нашей душе уживается то, что не может сосуществовать в душах ограниченных европейцев.
Русская душа — это душа кочевника. Загляните в свои семейные хроники, вспомните, где жили ваши отцы, Деды и прадеды, и у вас не останется ни малейшего сомнения в этом. Русский человек — кочевник не только По территории, русский кочует по жизни. Весь его мир всегда в движении. При этом мир русского всегда так суров и опасен, что готовность в любой момент сняться и двигаться на новое место была и, кстати говоря, остается у нас одной из главных предпосылок выживания, Поэтому какие фундаменты, какие теплые туалеты? Зачем вообще вся эта мишура? Достаточно заглянуть в наше прошлое — и жителей Совинского начнешь не просто понимать, с ними согласишься раз и навсегда. И вместе с ними скажешь: да, баня лучше всего уже только потому, что ее трудно украсть, а срубить можно за один день.
Немного нашей строгой истории. В 1903 году в Совинском был голод, люди пухли и тихо мёрли, многие разбежались на заработки в город. В 1905 до деревни докатился всероссийский бунт, в Совинское приезжала казачья команда пороть бунтарей, часть деревни при этом почему-то сгорела. Говорят, поджег выпоротый «ливоционер». В 1914 забрали половину мужиков на Германскую войну. В 1918 началась Гражданская война, приходили то белые, то красные, и те и другие совинцев грабили и убивали. Начиная с этого года, выращенное зерно регулярно отбирали рабочие с винтовками в руках. В 1924 пообещали больше зерно не отбирать — объявили нэп. Начали совинцы понемногу продавать хлеб. В 1930 раскулачили тех, кто лучше всего сеял и жал — при этом снова грабили и вывозили кулаков в Сибирь вместе с семьями. В 1941 забрали уже всех мужиков, из которых почти никто не вернулся.
Сколько причин не поправлять покосившийся сруб мы насчитали лишь за 38 лет, с 1903 по 1941? Сколько раз только в связи с этими важными историческими событиями имело смысл сняться с места и бежать, сколько людей так и поступало? Сколько было еще событий не очень крупных, но для жизни чувствительных — банды, продналоги, плохие председатели? Так какая же тут, едрёны пассатижи, теплая вода? Какие насосы с обогревателями — все разбомбят, сопрут, заберут, раскулачат, а потом еще и посадят.
Есть ли другая такая деревня, похожая на нашу, в Европе? Есть — в Сербии, Македонии или Боснии. Конечно, не такая первобытно-устойчивая, климат у них теплый, но в целом похожа. И сербы похожи на нас — и нас за это любят, в то время как масса русских не догадывается о существовании сербов, их любящих.
Но больше такой деревни нигде в Европе нет, тем более нет в Америке или Австралии. В словацкой деревне, например, семьи живут столетиями на одних и тех же участках земли и дома строят в расчете на много поколений — это типично для Европы вообще.
Русские — это не кочевники-скотоводы. Русские кочуют не за кормом для овец, коней или верблюдов. Русские кочуют за праздником для души и счастьем. А праздник для русского — это выживание, жизнь как таковая. «Лишь бы не было войны!» — вечный слоган русской цивилизации, постоянно при этом с кем-то воюющей.
В своем первобытном и незамутненном искусстве выживать мы ближе всех остальных представителей белой расы находимся к пониманию сущности жизни. Благодаря этому мы всех объебем, а нас не объебет никто. Из собратьев по белой расе. С нашими желтыми братьями — китайцами, например, — всё сложнее: эти, возможно, объебут всех. Но эта гипотетическая неприятность произойдет не скоро, до этого надо еще дожить.
Снова вернемся в деревню Совинское в пятистах километрах от Москвы и ста километрах от Нижнего Новгорода. По вечерам молодежь там ходит в клуб — выпить, потанцевать, подраться. Деревенские постарше кучкуются при магазине, при озерках, на автобусных остановках, на небольшом базаре, где местные пытаются продать что-то свое дачникам. Но чаще всего совинцы собираются друг У друга в домах. Подобно тому как романские народы живут на улицах, на ступеньках перед своими домами, но в дом чужих не пускают, так русский человек входит в чужой дом, Как только ему открывают дверь, не задавая вопроса, можно войти или нет. Вопросом таким можно даже обидеть.
Там, в этих покосившихся бревенчатых домах, идет главная жизнь русской деревни: сосед приходит с бутылкой что-то обмыть, соседка — рассказать хозяйке дома о другой соседке, конечно, только самое хорошее.
Почему мы так легко пускаем друг друга и чужих в свои дома? Потому что мы странники в этом мире, у нас нет ни своего, ни чужого, у нас все временно, а постоянен только наш русский Бог и бесконечная Дорога, которую нужно понимать как наше неизменное состояние. Дорога, путь — вот главные слова для русской души.
Одичавшая в царстве телевидения и Интернета, наша молодежь уже не знает, что еще недавно в России было невозможно перед людьми и перед Богом не пустить в дом странника, бродягу-нищего, не говоря уже о просто путешествующем. Знала ли что-то подобное Европа? Если да, то очень давно.
Этот незваный гость мог не нравиться, мог оказаться хуже татарина — если он был грязен и вонюч, его посылали в сарай ночевать вместе со скотиной, но не смели гнать, не смели принять грех на душу: а вдруг этот убогий и вонючий замерзнет? Его кормили чем Бог послал. А уж если в дом постучится человек приличный, его принимали как родного и не хотели отпускать.
Еще одно наше отличие от кочевых скотоводческих народов, например, калмыков или казахов: мы кочуем в обширнейших границах нашей цивилизации, которая отличается живучей и непобедимой государственностью. Заметим, что поносить нашу государственность и жаловаться на ее слабость есть фундаментальное свойство русского сознания, которое без доктора Фрейда не объяснишь. Если наше государство — это фрейдовский Отец, то, рассуждая о его слабости, русский человек выпускает свое подсознательное из подполья и страстно желает ненавистному Отцу провалиться. Но на более глубинном этаже русского подсознания государство всегда остается и побеждает: без Отца, каков бы он ни был, нельзя. Отец начало всего.
Возможно, в мире нет другого народа, так обоснованно и свирепо ненавидящего собственное государство — но после каждой исторической катастрофы государство российское возрождается таким же сильным и суровым, каким оно было на протяжении столетий.
Вспоминается одна из излюбленных мыслей Гитлера о том, что умственно отсталые славяне в принципе не способны создать своей государственности. Неправ был фюрер, от необразованности это у него, и от заносчивости. Или оттого, что его в молодости послали воевать во Францию, а не в Россию. Если бы молодой Адольф Шикльгрубер попал на Восточный фронт, стал бы другим человеком и на Россию никогда не напал. А если бы не Бисмарк, немцы, быть может, до сих пор бы жили, как наши чеченцы, родовыми кланами. Всего полтора века назад немцы были слабы, раздроблены и бесконечно грызлись между собой, в то время как государство российское расцветало в полном блеске своей славы. А уж о том, куда сам фюрер завел немецкую государственность, лучше просто помолчать.
Если сравнивать государство российское с государством немецким, то немцы этого сравнения не выдержат, пусть у них во дворе сегодня стоит по два «мерседеса». Это их немецкое жирование — временное. Проезжая через Германию на машине, каждые десять километров наталкиваешься на огромные указатели с надписью «Ю-эс арми». Читая эти надписи, покойный фюрер страшно стыдился бы — именно он у нас заводил указатели на немецком, но таблички эти, хотя и были маленькими, как-то не прижились. А вот «Ю-эс арми» мозолит глаза немцам чуть ли не на каждом перекрестке уже больше полувека. Мне, когда я первый раз приехал в Германию, было неудобно за немцев. Могли бы попросить янки хотя бы буквы сделать поменьше на своих указателях размером с биллборд.
Какая вообще государственность может быть у народа, полвека оккупированного огромной армией янки, уничтоживших накануне оккупации многие немецкие города вместе с населением? Немцы оправдываются, мол, янки так добры и симпатичны, что буквально влюбили немцев в себя, очаровали прелестью демократии. Посмотрим, чем эта любовь кончится.
Наше государство живуче настолько, насколько буен и живуч наш инстинкт власти — инстинкт не менее основной, нежели половой или инстинкт самосохранения. Наш инстинкт власти не знает себе равных — мы просто об этом инстинкте еще слишком мало знаем, нас за последние двести лет затюкали и заплевали наши доморощенные либералы: мол, рабы мы все и холопы. Но если это так, если есть рабы, так ведь и господа должны быть! И они есть, раб и господин гармонично уживаются в душе каждого русского, и это сосуществование есть основа нашей живучести.
За советский период способность к выживанию русских людей приобрела новые качества, связанные как с особенной суровостью сталинского государства, так и с состоявшимся смешением русской и еврейской крови в наших городах. Отказать евреям в высоко развитом инстинкте выживания невозможно. В результате смешения с так же чрезвычайно живучими русскими получился гидрид, который только начинает давать миру о себе знать. Это очень крутая смесь.