Страница:
— Где? Когда? — Лидия задала эти не слишком внятные вопросы исключительно для того, чтобы выиграть время. Вряд ли из нее могла бы получиться хорошая актриса, но в данном случае страх и отчаяние в ее голосе были искренними. Она поднесла стиснутые руки к груди. — Вы говорили с ним? Как он выглядел?
Связался ли он со своим Департаментом? Знает ли, что я ужинала с мистером Холивеллом? Как ему объяснить, почему я сама оказалась в Константинополе?
— У нас не было возможности поговорить. — Голос Кароли звучал успокаивающе. Прекрасный гибкий тенор, едва заметный акцент, свойственный жителям Центральной Европы. Удивительно искренние интонации. — С виду он был невредим, но, как я уже упоминал, бог знает, надолго ли. Собственно, потому-то я и должен был встретиться с вами. Когда вы сбежали от меня прошлой ночью, я испугался, что до вас дошли некие клеветнические слухи. Уверяю вас, мадам… — Голос его зазвучал серьезно и взволнованно. — Уверяю вас, что все это выдумки тех, кто, кроме вражды двух наших стран, знать ничего не желает…
— Сбежала от вас? — Лидия достала очки из мешочка и, надев их, всмотрелась в собеседника, — Прошлой ночью? То есть вы были вчера на приеме во дворце?
На секунду она его этим просто обезоружила. Двумя быстрыми движениями указательного пальца он оправил усики, скрывая замешательство. Перчатки его, как успела заметить Лидия, были прекрасного покроя, из французской лайки — шесть шиллингов за пару.
— Барон! — Из-за угла лавки показался, проталкиваясь сквозь толпу, огромный Разумовский. Маргарет следовала за ним по пятам. Лидия немедленно сорвала очки и спрятала их в складках юбки. — Я смотрю, быстро вы вернулись из Лондона.
— Князь! — Кароли отдал поклон. — Да, конечно, быстро, но надо же было приодеться! — Он с улыбкой коснулся лацкана своего костюма. — Вы здесь с миссис Эшер?
Пытается застать меня врасплох, — мелькнула мысль. — А буду отрицать — не поверит.
— Простите, ваше сиятельство, но не могли бы вы нас на минуту оставить одних? — И вновь повернувшись к Кароли, Лидия растопырила пальцы заведенной за спину руки. Пять. Пять минут. Будем надеяться, Разумовский увидит и поймет.
— Судя по тому, что я слышала от мистера Холивелла, вас с моим мужем трудно назвать друзьями, — торопливо произнесла она, пытаясь унять дрожь в голосе. — Но, как я понимаю, существует еще нечто… вроде братства, не так ли? Вы все делаете одно дело, безразлично, на чьей стороне. — Она снова нацепила очки, прекрасно сознавая, что это придаст ей внешность школьницы. — Спасибо за то, что дали мне знать… Я чувствовала, чувствовала, что кузина Элизабет не ошиблась!
— Кузина Элизабет?
— Кузина Элизабет из Вены, — пояснила Лидия, как бы слегка удивившись, что Кароли не знаком с ее семейством. — Полторы недели назад она заняла моему мужу двадцать фунтов на поездку в Константинополь Это его кузина — вторая, она живет в пригороде, названия которого все я никак не могу запомнить… Во всяком случае, я позвонила ей, когда мистер Холивелл передал мне записку от мужа…
— Записку? — Красивые брови тревожно сдвинулись.
— Он велел мне возвратиться в Лондон. Написал, что едет еще куда-то, но куда, не сообщил. Мистер Холивелл уговаривал меня вернуться в Англию. Я сказала ему, что так и сделаю, но я чувствовала, что мой муж в беде… — Она вновь стиснула руки, пытаясь не выдать дрожь.
— А как вы оказались в Вене? — Кароли явно собирал кусочки мозаики воедино. Общаясь с Исидро, Лидия привыкла разгадывать любую, едва заметную мимику.
— Он послал за мной! — Она широко раскрыла глаза, будто вопрошая: «А как бы еще, по вашему мнению, я могла там оказаться?» Кароли смотрел на Лидию откровенно скептически, и ей пришлось пояснить: — Он прислал телеграмму, где просил меня приехать для проведения кое-каких медицинских анализов. Видите ли, я — врач, — добавила она, поправляя без нужды очки. — Я провожу исследования в Рэдклиффской лечебнице.
— И в чем же вы специализируетесь?
— Редкие патологии крови. — Не совсем так, но вряд ли Кароли изучает медицинские журналы.
В глазах его она прочла некоторое облегчение.
— Понимаю…
— Но когда я прибыла в Вену, мистер Холивелл сказал, что произошло нечто ужасное и что доктор Эшер был вынужден покинуть город. Показал мне эту записку с просьбой вернуться в Лондон. После телефонного разговора с кузиной Элизабет я окончательно поняла, что мужу грозит опасность… И вот мне здесь говорят, что он исчез, и я не знаю, что мне делать. О, барон Кароли, если вы хоть что-нибудь знаете, помогите мне…
Он выглядел раздосадованным, но по руке похлопал Лидию вполне дружески.
— Успокойтесь, миссис Эшер, успокойтесь… Вы смогли уже выяснить о нем хоть что-нибудь?
Лидия прекрасно сознавала, что именно это ему и требуется узнать.
— Ничего! — сказала она. — И на рынок я пришла потому, что его арестовали где-то здесь. Торговцы могли что-нибудь заметить или узнать… — Она сняла очки и, близоруко моргая, взглянула ему в глаза. — Князь Разумовский любезно согласился меня сопроводить, поскольку он знает язык…
Кароли тихонько фыркнул, и Лидия сообразила, что леди Клэпхэм была права, отрекомендовав князя как любвеобильную натуру. Надо полагать, здесь за ним уже прочно утвердилась репутация грозы женских сердец.
— Послушайте, миссис Эшер, — сказал Кароли, склоняясь и заглядывая Лидии в глаза. — Конечно, официально его сиятельство на стороне Англии, но, поверьте мне, он не тот человек, на которого можно положиться. Что бы вы ни узнали — даже мелочь, даже нелепый, как вам покажется, пустяк! — дайте мне знать немедленно. Если мы с вами объединим усилия, мы сможем найти вашего мужа.
Имеется в виду: найти укрытие Мастера Константинополя, — подумала она. Мгновением позже Кароли растворился в толпе, а вместо него появился Разумовский.
Они собирались покинуть лавочку, когда владелец, до этого тихо тачавший обувь в дальнем уголке, вдруг поднялся на ноги и, подойдя к Лидии, молча приколол к ее воротнику дешевую медную булавку с голубой стекляшкой в виде глаза. Затем поклонился с улыбкой и принялся что-то долго объяснять Разумовскому.
— От сглаза, — перевел князь, когда они вышли. Улица медников состояла из бесчисленного множества крохотных лавочек, где стучали молоточками старики, всячески изукрашивая медные блюда, долгоносые заварочные чайники и даже изображение оленя в натуральную величину. Были там и несколько продавцов инжира, лимонада, конфет, целый взвод нищих.
Не было только сказителя.
— Гелм Мусефир? — переспросил владелец самой большой лавки, когда Разумовский обратился к нему. Это был человечек с бородой цвета железа, вопреки реформам одетый, как в старину: широченные шаровары, пояс с серебряными бляшками, марокканские пурпурные туфли с загнутыми носами. Его зеленый тюрбан был заколот сияющей медной булавкой огромных размеров. Темнолицый, добродушный, во время беседы он перебирал бусины молитвенных четок. — Не видел его с самого понедельника. Подруга жены моего двоюродного брата живет как раз под ним. Так вот она говорит, что дома он тоже с тех пор не появлялся. И этот его армянский мальчишка Исак — тоже.
— А были к тому какие-либо причины? — спросил князь. Медник поколебался. Разумовский указал на Лидию и объяснил на французском, который тут понимали все: — У этой доброй мадам дело к сказителю, и она была бы весьма благодарна тому, кто хотя бы посоветует, как его найти.
— Ax… — Медник склонился, услышав со значением произнесенное слово «благодарна». — По правде сказать, я не знаю. Пусть добрая леди угощается… — Он подал медное блюдо с припудренными сахаром турецкими сластями. — У подруги жены моего двоюродного брата тоже есть подруга, сестра владельца дома, где проживает сказитель. Она говорит, что долгов у него не было и что за квартиру он платил вовремя. А дядя Исака, который захаживает в ту же кофейню, что и мой сводный брат, как-то упомянул, что старик хворает. Так что не знаю…
«Конечно, — думала Лидия, покидая лавку вслед за его сиятельством и облизывая с пальцев сахарную пудру, — никто из них сам не видел Джеймса и даже не слышал о нем. Но если Джеймс прибыл в Константинополь в субботу, то в воскресенье он вполне мог встретиться со сказителем…»
А в понедельник старика уже никто не видел.
16
Искренне, Аврам Костнер, личный секретарь герра Цайттельштейна
Связался ли он со своим Департаментом? Знает ли, что я ужинала с мистером Холивеллом? Как ему объяснить, почему я сама оказалась в Константинополе?
— У нас не было возможности поговорить. — Голос Кароли звучал успокаивающе. Прекрасный гибкий тенор, едва заметный акцент, свойственный жителям Центральной Европы. Удивительно искренние интонации. — С виду он был невредим, но, как я уже упоминал, бог знает, надолго ли. Собственно, потому-то я и должен был встретиться с вами. Когда вы сбежали от меня прошлой ночью, я испугался, что до вас дошли некие клеветнические слухи. Уверяю вас, мадам… — Голос его зазвучал серьезно и взволнованно. — Уверяю вас, что все это выдумки тех, кто, кроме вражды двух наших стран, знать ничего не желает…
— Сбежала от вас? — Лидия достала очки из мешочка и, надев их, всмотрелась в собеседника, — Прошлой ночью? То есть вы были вчера на приеме во дворце?
На секунду она его этим просто обезоружила. Двумя быстрыми движениями указательного пальца он оправил усики, скрывая замешательство. Перчатки его, как успела заметить Лидия, были прекрасного покроя, из французской лайки — шесть шиллингов за пару.
— Барон! — Из-за угла лавки показался, проталкиваясь сквозь толпу, огромный Разумовский. Маргарет следовала за ним по пятам. Лидия немедленно сорвала очки и спрятала их в складках юбки. — Я смотрю, быстро вы вернулись из Лондона.
— Князь! — Кароли отдал поклон. — Да, конечно, быстро, но надо же было приодеться! — Он с улыбкой коснулся лацкана своего костюма. — Вы здесь с миссис Эшер?
Пытается застать меня врасплох, — мелькнула мысль. — А буду отрицать — не поверит.
— Простите, ваше сиятельство, но не могли бы вы нас на минуту оставить одних? — И вновь повернувшись к Кароли, Лидия растопырила пальцы заведенной за спину руки. Пять. Пять минут. Будем надеяться, Разумовский увидит и поймет.
— Судя по тому, что я слышала от мистера Холивелла, вас с моим мужем трудно назвать друзьями, — торопливо произнесла она, пытаясь унять дрожь в голосе. — Но, как я понимаю, существует еще нечто… вроде братства, не так ли? Вы все делаете одно дело, безразлично, на чьей стороне. — Она снова нацепила очки, прекрасно сознавая, что это придаст ей внешность школьницы. — Спасибо за то, что дали мне знать… Я чувствовала, чувствовала, что кузина Элизабет не ошиблась!
— Кузина Элизабет?
— Кузина Элизабет из Вены, — пояснила Лидия, как бы слегка удивившись, что Кароли не знаком с ее семейством. — Полторы недели назад она заняла моему мужу двадцать фунтов на поездку в Константинополь Это его кузина — вторая, она живет в пригороде, названия которого все я никак не могу запомнить… Во всяком случае, я позвонила ей, когда мистер Холивелл передал мне записку от мужа…
— Записку? — Красивые брови тревожно сдвинулись.
— Он велел мне возвратиться в Лондон. Написал, что едет еще куда-то, но куда, не сообщил. Мистер Холивелл уговаривал меня вернуться в Англию. Я сказала ему, что так и сделаю, но я чувствовала, что мой муж в беде… — Она вновь стиснула руки, пытаясь не выдать дрожь.
— А как вы оказались в Вене? — Кароли явно собирал кусочки мозаики воедино. Общаясь с Исидро, Лидия привыкла разгадывать любую, едва заметную мимику.
— Он послал за мной! — Она широко раскрыла глаза, будто вопрошая: «А как бы еще, по вашему мнению, я могла там оказаться?» Кароли смотрел на Лидию откровенно скептически, и ей пришлось пояснить: — Он прислал телеграмму, где просил меня приехать для проведения кое-каких медицинских анализов. Видите ли, я — врач, — добавила она, поправляя без нужды очки. — Я провожу исследования в Рэдклиффской лечебнице.
— И в чем же вы специализируетесь?
— Редкие патологии крови. — Не совсем так, но вряд ли Кароли изучает медицинские журналы.
В глазах его она прочла некоторое облегчение.
— Понимаю…
— Но когда я прибыла в Вену, мистер Холивелл сказал, что произошло нечто ужасное и что доктор Эшер был вынужден покинуть город. Показал мне эту записку с просьбой вернуться в Лондон. После телефонного разговора с кузиной Элизабет я окончательно поняла, что мужу грозит опасность… И вот мне здесь говорят, что он исчез, и я не знаю, что мне делать. О, барон Кароли, если вы хоть что-нибудь знаете, помогите мне…
Он выглядел раздосадованным, но по руке похлопал Лидию вполне дружески.
— Успокойтесь, миссис Эшер, успокойтесь… Вы смогли уже выяснить о нем хоть что-нибудь?
Лидия прекрасно сознавала, что именно это ему и требуется узнать.
— Ничего! — сказала она. — И на рынок я пришла потому, что его арестовали где-то здесь. Торговцы могли что-нибудь заметить или узнать… — Она сняла очки и, близоруко моргая, взглянула ему в глаза. — Князь Разумовский любезно согласился меня сопроводить, поскольку он знает язык…
Кароли тихонько фыркнул, и Лидия сообразила, что леди Клэпхэм была права, отрекомендовав князя как любвеобильную натуру. Надо полагать, здесь за ним уже прочно утвердилась репутация грозы женских сердец.
— Послушайте, миссис Эшер, — сказал Кароли, склоняясь и заглядывая Лидии в глаза. — Конечно, официально его сиятельство на стороне Англии, но, поверьте мне, он не тот человек, на которого можно положиться. Что бы вы ни узнали — даже мелочь, даже нелепый, как вам покажется, пустяк! — дайте мне знать немедленно. Если мы с вами объединим усилия, мы сможем найти вашего мужа.
Имеется в виду: найти укрытие Мастера Константинополя, — подумала она. Мгновением позже Кароли растворился в толпе, а вместо него появился Разумовский.
Они собирались покинуть лавочку, когда владелец, до этого тихо тачавший обувь в дальнем уголке, вдруг поднялся на ноги и, подойдя к Лидии, молча приколол к ее воротнику дешевую медную булавку с голубой стекляшкой в виде глаза. Затем поклонился с улыбкой и принялся что-то долго объяснять Разумовскому.
— От сглаза, — перевел князь, когда они вышли. Улица медников состояла из бесчисленного множества крохотных лавочек, где стучали молоточками старики, всячески изукрашивая медные блюда, долгоносые заварочные чайники и даже изображение оленя в натуральную величину. Были там и несколько продавцов инжира, лимонада, конфет, целый взвод нищих.
Не было только сказителя.
— Гелм Мусефир? — переспросил владелец самой большой лавки, когда Разумовский обратился к нему. Это был человечек с бородой цвета железа, вопреки реформам одетый, как в старину: широченные шаровары, пояс с серебряными бляшками, марокканские пурпурные туфли с загнутыми носами. Его зеленый тюрбан был заколот сияющей медной булавкой огромных размеров. Темнолицый, добродушный, во время беседы он перебирал бусины молитвенных четок. — Не видел его с самого понедельника. Подруга жены моего двоюродного брата живет как раз под ним. Так вот она говорит, что дома он тоже с тех пор не появлялся. И этот его армянский мальчишка Исак — тоже.
— А были к тому какие-либо причины? — спросил князь. Медник поколебался. Разумовский указал на Лидию и объяснил на французском, который тут понимали все: — У этой доброй мадам дело к сказителю, и она была бы весьма благодарна тому, кто хотя бы посоветует, как его найти.
— Ax… — Медник склонился, услышав со значением произнесенное слово «благодарна». — По правде сказать, я не знаю. Пусть добрая леди угощается… — Он подал медное блюдо с припудренными сахаром турецкими сластями. — У подруги жены моего двоюродного брата тоже есть подруга, сестра владельца дома, где проживает сказитель. Она говорит, что долгов у него не было и что за квартиру он платил вовремя. А дядя Исака, который захаживает в ту же кофейню, что и мой сводный брат, как-то упомянул, что старик хворает. Так что не знаю…
«Конечно, — думала Лидия, покидая лавку вслед за его сиятельством и облизывая с пальцев сахарную пудру, — никто из них сам не видел Джеймса и даже не слышал о нем. Но если Джеймс прибыл в Константинополь в субботу, то в воскресенье он вполне мог встретиться со сказителем…»
А в понедельник старика уже никто не видел.
16
После ошеломительных красок и запахов Большого Базара пить чай в отеле «Бристоль» было все равно что, переступив порог, оказаться вдруг на юге Франции. Иллюзия возникала полная — еще и потому, что в окне, выходящем на Золотой Рог, старый город не был виден. За широкими плечами герра Хиндла сияло лишь море. Бесшумно скользили одетые в белое официанты с серебряными подносами.
Женщины в светлых нарядах за цейлонским чаем и крем-брюле болтали на французском и немецком с прекрасно одетыми джентльменами. Маленький оркестр играл Мендельсона. Три девочки в панталончиках до колена и накрахмаленных платьицах поедали мороженое под пристальным взором гувернантки, затянутой в черный бомбазин.
Это было глубочайшее отдохновение.
А в это время, как было заведомо известно Лидии, в двух шагах от холма, на котором располагался район Пера, армяне расчищали завалы от обугленных бревен и битого стекла. Люди, подобные Разумовскому и Кароли, играли в свои тайные игры, продавая оружие туркам, грекам, арабам в преддверии войны, и убеждали себя, что делают это ради установления прочного мира. В каждом доме этого древнего города женщины обитали в тесных комнатках за узорчатыми решетками узких окон, оберегая лица от мужских взглядов и солнечных лучей, — как в том гареме.
А под поверхностью этой обыденной жизни бродили еще более зловещие тени.
— Может быть, потому, что мне все это внове, я испытываю чувство, будто попала в иное время или в иной мир. — Лидия, моргнув, взглянула против света, держа чашку в изящных пальцах, наполовину скрытых кружевными митенками. — Но иногда мне кажется, что так легко сделать этот один-единственный шаг от древнего мира к современному, как это сейчас происходит в Оттоманской империи. Например, установить в домах плиты и печи взамен жаровень… — После двухдневного обитания на рю Абидос Лидия знала о жаровнях все. — Полагаю, вам еще приходится иметь дело с людьми, расплачивающимися пригоршнями золота.
Хиндл сочно рассмеялся:
— Ха-ха, в точности так, фрау Эшер! На этом таинственном Востоке то и дело сталкиваешься со странностями. Знаете, не далее как вчера мне пришлось консультировать одного весьма состоятельного человека, намеренного пожертвовать арматуру для приюта при мечети Султана Мехмеда…
История заняла добрых пятнадцать минут, однако, при всей своей занимательности, не имела ни малейшего отношения ни к центральному отоплению, ни к подозрительным финансовым операциям, ни к возможным войнам городских вампиров. Довольно ловко Лидия свела на нет попытки немца перевести беседу в более игривый тон, заявив, что вообще, не в пример многим европейским дамам, интересуется техникой. В конце концов repp Хиндл был дельцом, связанным с самым загадочным городом мира, а не двадцатидвухлетним аристократом, чья вселенная начинается и заканчивается тетеревиной охотой.
Вскоре счастливый Хиндл уже вовсю рассказывал ей о своих клиентах и о странных методах оплаты, принятых в империи, чьи правители наложили вето на сборку динамо-машины, ибо название ее показалось им созвучным с динамитом, а стало быть, и с европейскими анархистами… ну и конечно, о сортах стали и об особенностях берлинских паровых котлов по сравнению с американскими.
— Странный город, фрау Эшер, очень странный город! — Он наставительно потряс пухлым пальцем. — Ни одна леди не должна ходить по нему одна. Я надеюсь, вы не относитесь к числу этих суфражисток, о которых мы так много слышим? Они, говорят, желают носить брюки, курить табак и норовят заставить своих бедных мужей сидеть дома с детьми! Ха-ха!..
Честно говоря, Лидия скорее доверила бы дитя Джеймсу, нежели своей подруге Джозетте или, упаси Боже, себе самой. Она предоставила герру Хиндлу возможность выговориться и на эту тему, затем спросила:
— То есть некоторых ваших клиентов вы даже в глаза не видели? Они что же, полагают ниже своего достоинства иметь дело с неверным? Даже если речь идет о выгоде?
— Дражайшая моя фрау Эшер, — прыснул Хиндл. — Имя им — легион! — Он налил ей еще чашку чая. Официант уже дважды приносил им свежий кипяток. Хиндл был плотный белобрысый берлинец лет тридцати пяти. Его жена и два сына остались в Германии. Таких, как он, преуспевающих немецких дельцов тут насчитывалось около дюжины, но этот, кажется, более других умел вести себя в обществе и даже, если смотреть на него без очков, был вполне симпатичен. Леди Клэпхэм, услышав о предстоящей встрече, сказала после секундного раздумья, что «все в порядке», и посоветовала Лидии на этот раз не брать с собой мисс Поттон, чему та скорее обрадовалась, нежели огорчилась.
Впрочем, когда супруга атташе предложила Маргарет, пока Лидия отсутствует, провести время в посольстве за чаем и картами, бывшая гувернантка ответила отказом.
— Фрау Эшер, если уж вы желаете услышать о необычайных клиентах, то вам лучше поговорить с Якобом Цайттельштейном. Вот уж кому попался эксцентричный малый! Представляете: огромный древний лабиринт заброшенных дворцов в самом центре города! Аккредитивы компаний и корпораций, о которых никто слыхом не слыхивал! Работать — только в определенных условиях! Сам заказчик при свете дня не появляется вообще, присылает взамен себя каких-то головорезов, умеющих лишь двери открывать! Отказывается встречаться в пятницу, субботу и воскресенье, сам не знает, чего хочет, постоянно заставляет все переделывать — и в спешке, в спешке, в спешке… — Он вновь засмеялся и отхлебнул чаю. — Бедный старый Якоб рвет на себе волосы и клянет тот день, когда впервые услышал об этих аммиачных холодильных установках.
— Холодильных? — переспросила Лидия.
— Холодильных? — Исидро чуть откинулся в кресле и плотнее закутался в плед.
«Рефлекс, — подумала Лидия. — Рефлекс, сохранившийся с тех пор, когда его тело еще само вырабатывало тепло».
— Может быть, он хочет хранить кровь в бутылках? — предположила Маргарет. — Так бы ему не пришлось пить ее из… из людей.
— Вампиры питаются не только кровью, но и человеческой агонией. Замораживать кровь бессмысленно, — заметила Лидия, а мгновение спустя пожалела, что вовремя не прикусила язык. Маргарет вспыхнула и бросила виноватый взгляд на Исидро, как бы желая сказать: «Да не обращайте вы на нее внимания, она просто не понимает!»
Впрочем, ни фраза Лидии, ни умоляющий взгляд Маргарет на вампира впечатления не произвели.
— Это уже пробовали, — мягко сказал он. — И, как мне кажется, не столько из соображений гуманности, сколько из соображений удобства. Замороженная кровь теряет свои качества. Во всяком случае, в Константинополе, где так много бродячих псов, хранить кровь незачем.
— Знаете, я удивлялась… — начала было Лидия, но осеклась. Спросить Исидро прямо, не питался ли он все это время собачьей кровью, показалось ей крайне бестактным.
Желтоватые глаза на миг задержались на ее лице, но понять их выражение было трудно. Конечно же, он уяснил суть не заданного ею вопроса.
— Я ни разу не слышал, — заговорил он как ни в чем не бывало, — чтобы холод причинял вред бессмертным или хотя бы погружал их в сон среди ночи. Вампиры Санкт-Петербурга зимой обитают в пустых дворцах, чьи хозяева подались на Крымскую Ривьеру, — и прекрасно себя чувствуют. А вот когда им приходится нелегко, — добавил он, обращаясь в основном к Лидии, — так это во время белых ночей. Но зимой они гуляют чуть ли не до девяти утра. Холод, при котором замерзают живые, им нипочем. Правда, Мастер Петербурга рассказывал мне, что в холода страдает от боли в суставах. Однако…
Он покосился на пухлые гроссбухи, сваленные на столе рядом с керосиновой лампой, принесенной мадам Потонерос. Клерк из посольства доставил их сюда после полудня вместе с запиской от леди Клэпхэм: «Не спрашиваю, зачем это вам понадобилось, милая, только все, что там можно было изучить, уже изучено. Красные — Оттоманский банк, серые — Немецкий. Боюсь, к утру все это нам придется вернуть».
Это «нам придется» просто умиляло. Похоже, леди Клэпхэм и впрямь почитала себя главой британской разведки — во всяком случае, в Константинополе.
— Будет любопытно взглянуть, насколько глубоко Мастер этого города запустил пальцы в дела империи, — промолвил дон Симон.
— Если тот, кого мы ищем, и есть Бей.
— Больше некому. — Исидро поднялся и скинул плед.
Мисс Поттон тут же принесла его плащ, причем ревниво покосившись на Лидию, будто та собиралась оспорить это ее право. — Деньги, вливаясь в то, что называется экономикой, начинают жить собственной жизнью. Хозяева всех крупных городов прекрасно об этом осведомлены и по мере сил участвуют в этой жизни. Потому они и Мастера. Думаю, после июльского переворота Бей вынужден был перейти от старых форм собственности (золотые клады, скупка земель) к новым. В этом его главная защита от чужака (если это чужак) или от взбунтовавшегося птенца. А также от возможных посягательств со стороны смертных.
— А у его противника тоже есть финансовая база?
— Сомневаюсь. Большинство птенцов относятся к капиталу весьма легкомысленно. Они полагают, что бессмертия им вполне достаточно.
И пока он принимал плащ из рук Маргарет, Лидия успела рассмотреть, что золотое кольцо свободно болтается на его пальце. Так бывает, когда плоть съеживается от холода, старости, смерти.
— Что до меня, то я намерен искать Антею и Эрнчестера так, как это принято у нас. Я прослушаю ночные кварталы, где живет беднота, и те места, куда смертные не заглядывают. Если Джеймс жив, как уверяет Кароли, стало быть, зачем-то он нужен Олюмсиз-бею. Хотя бы в качестве приманки для Чарльза и Антеи. А Кароли, очевидно, предлагает Бею какую-то сделку, обещая в эти смутные времена поддержку своего правительства.
— Но зачем… — беспомощно начала Лидия, но Исидро покачал головой.
— Мы движемся в тумане, наведенном, как кажется, не одним Беем, — негромко сказал он. — Возможны ведь и другие варианты, кроме вторжения чужака. Измена выводка, к примеру. Мы должны изучить все, что сумеем. Допустим, вы как врач можете открыть нечто такое, что ускользало от внимания самих вампиров. Затем, подобно рыцарям, ищущим Грааль, мы соберемся снова и расскажем друг другу о наших поисках и сопоставим данные. Не теряйте надежду.
— Да, — сказала Лидия, прислушиваясь к себе. — Да. По меньшей мере я знаю, что Джеймс жив. Если Кароли сказал правду. Хотя я обратила внимание, что он так и не ответил, когда именно видел Джеймса. Может быть, несколько дней назад. Но мы действительно должны сделать все, что можем.
— Наблюдательность, достойная афинских мудрецов, — мрачно изрек вампир и, протянув руку, взял Лидию за пальцы. — Мне нужно сказать вам пару слов.
Чувствуя спиной взгляд Маргарет, Лидия вышла за ним из гостиной на лестничную площадку.
Он стоял спиной к лампе, так что свет лишь слегка касался его скулы и подбородка. Паутинчатые волосы сияли наподобие нимба. В наглухо запахнутом плаще он напоминал Смерть на оперных подмостках.
— Вы раскрыли мой секрет. — В его мягком голосе Лидии почудилась ирония. — Можно питаться и кровью животных, хотя она не согревает, а агония не утоляет мозгового голода. Я не хочу шокировать Маргарет и разрушать созданный ею образ. Сами подумайте: байронический герой, пьющий кровь собак! Да еще таких собак! А вы врач, вам это все равно…
Лидия рассмеялась, страх и напряжение на миг отпустили ее.
— Я думаю, вы просто хотите скрыть это из тщеславия.
Исидро приостановился, придерживаясь рукой за перила.
— Конечно, я тщеславен, — сказал он. — Все бессмертные настолько тщеславны, что не допускают и мысли, будто могут умереть, как все прочие.
Хотел идти, затем вернулся и бережно, чтобы не обжечься о серебряный браслет, поднес ее руку к губам.
Когда он исчезал в тени лестничного пролета, Лидия сказала:
— Будьте осторожны… Неизвестно, услышал он это или нет.
Когда Лидия вернулась в гостиную, Маргарет поспешно сунула в корзинку для рукоделия бумагу, которую за секунду до этого читала. Глаз не подняла, и в молчании компаньонки Лидии почудился упрек.
Приняв пододвинутую пачку серых счетов Немецкого банка, она спросила с неловкостью:
— Вы знаете хоть, что именно мы ищем?
— Счета от новых корпораций за июль-август, оплаченные золотом или уступкой земельной собственности через другие корпорации или через другой банк, — повторила Маргарет недавние слова Лидии, как школьница, отвечающая затверженный ненавистный урок.
— Еще обращайте внимание на переводы от таких корпораций за первую неделю октября: десять тысяч марок или двенадцать с половиной тысяч франков… А если вам попадутся счета от «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт» или от кого-либо из этих лиц… — Лидия передала Маргарет листок, на котором были выписаны имена тех, кто, по мнению Разумовского, мог подкупить начальника дворцовой стражи. — …пожалуйста, дайте мне знать.
— Я понимаю, — терпеливо отозвалась Маргарет и положила листок перед собой, даже не потрудившись его перевернуть. Лидия подавила раздражение. В любом случае без помощи мисс Поттон ей ни за что не справиться до утра с этой грудой бумаг.
На секунду вспомнилось сновидение: мисс Поттон, ожидающая возле готической башни появления некоего всадника, и прячущийся от нее в тени Исидро. Прячущийся… Может быть, потому, что не хочет показываться ей на глаза в своем истинном облике, заставляющем вампиров обходить зеркала подальше?…
Все бессмертные тщеславны…
— Госпожа… — Стефания Потонерос вошла, замешкалась на пороге. В руках у нее были два жестких кремовых конверта.
Первое послание было на английском, отпечатанное на бланке «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт» и скрепленное подписью секретаря:
Миссис Эшер!
К сожалению, вынуждены Вам сообщить, что гepp Якоб Цайттельштейн не сможет Вас принять на этой неделе, поскольку в данный моммент находится в Берлине. Когда он вернется в Константинополь в следующую среду, он, несомненно, будет рад встретиться с Вами.
Женщины в светлых нарядах за цейлонским чаем и крем-брюле болтали на французском и немецком с прекрасно одетыми джентльменами. Маленький оркестр играл Мендельсона. Три девочки в панталончиках до колена и накрахмаленных платьицах поедали мороженое под пристальным взором гувернантки, затянутой в черный бомбазин.
Это было глубочайшее отдохновение.
А в это время, как было заведомо известно Лидии, в двух шагах от холма, на котором располагался район Пера, армяне расчищали завалы от обугленных бревен и битого стекла. Люди, подобные Разумовскому и Кароли, играли в свои тайные игры, продавая оружие туркам, грекам, арабам в преддверии войны, и убеждали себя, что делают это ради установления прочного мира. В каждом доме этого древнего города женщины обитали в тесных комнатках за узорчатыми решетками узких окон, оберегая лица от мужских взглядов и солнечных лучей, — как в том гареме.
А под поверхностью этой обыденной жизни бродили еще более зловещие тени.
— Может быть, потому, что мне все это внове, я испытываю чувство, будто попала в иное время или в иной мир. — Лидия, моргнув, взглянула против света, держа чашку в изящных пальцах, наполовину скрытых кружевными митенками. — Но иногда мне кажется, что так легко сделать этот один-единственный шаг от древнего мира к современному, как это сейчас происходит в Оттоманской империи. Например, установить в домах плиты и печи взамен жаровень… — После двухдневного обитания на рю Абидос Лидия знала о жаровнях все. — Полагаю, вам еще приходится иметь дело с людьми, расплачивающимися пригоршнями золота.
Хиндл сочно рассмеялся:
— Ха-ха, в точности так, фрау Эшер! На этом таинственном Востоке то и дело сталкиваешься со странностями. Знаете, не далее как вчера мне пришлось консультировать одного весьма состоятельного человека, намеренного пожертвовать арматуру для приюта при мечети Султана Мехмеда…
История заняла добрых пятнадцать минут, однако, при всей своей занимательности, не имела ни малейшего отношения ни к центральному отоплению, ни к подозрительным финансовым операциям, ни к возможным войнам городских вампиров. Довольно ловко Лидия свела на нет попытки немца перевести беседу в более игривый тон, заявив, что вообще, не в пример многим европейским дамам, интересуется техникой. В конце концов repp Хиндл был дельцом, связанным с самым загадочным городом мира, а не двадцатидвухлетним аристократом, чья вселенная начинается и заканчивается тетеревиной охотой.
Вскоре счастливый Хиндл уже вовсю рассказывал ей о своих клиентах и о странных методах оплаты, принятых в империи, чьи правители наложили вето на сборку динамо-машины, ибо название ее показалось им созвучным с динамитом, а стало быть, и с европейскими анархистами… ну и конечно, о сортах стали и об особенностях берлинских паровых котлов по сравнению с американскими.
— Странный город, фрау Эшер, очень странный город! — Он наставительно потряс пухлым пальцем. — Ни одна леди не должна ходить по нему одна. Я надеюсь, вы не относитесь к числу этих суфражисток, о которых мы так много слышим? Они, говорят, желают носить брюки, курить табак и норовят заставить своих бедных мужей сидеть дома с детьми! Ха-ха!..
Честно говоря, Лидия скорее доверила бы дитя Джеймсу, нежели своей подруге Джозетте или, упаси Боже, себе самой. Она предоставила герру Хиндлу возможность выговориться и на эту тему, затем спросила:
— То есть некоторых ваших клиентов вы даже в глаза не видели? Они что же, полагают ниже своего достоинства иметь дело с неверным? Даже если речь идет о выгоде?
— Дражайшая моя фрау Эшер, — прыснул Хиндл. — Имя им — легион! — Он налил ей еще чашку чая. Официант уже дважды приносил им свежий кипяток. Хиндл был плотный белобрысый берлинец лет тридцати пяти. Его жена и два сына остались в Германии. Таких, как он, преуспевающих немецких дельцов тут насчитывалось около дюжины, но этот, кажется, более других умел вести себя в обществе и даже, если смотреть на него без очков, был вполне симпатичен. Леди Клэпхэм, услышав о предстоящей встрече, сказала после секундного раздумья, что «все в порядке», и посоветовала Лидии на этот раз не брать с собой мисс Поттон, чему та скорее обрадовалась, нежели огорчилась.
Впрочем, когда супруга атташе предложила Маргарет, пока Лидия отсутствует, провести время в посольстве за чаем и картами, бывшая гувернантка ответила отказом.
— Фрау Эшер, если уж вы желаете услышать о необычайных клиентах, то вам лучше поговорить с Якобом Цайттельштейном. Вот уж кому попался эксцентричный малый! Представляете: огромный древний лабиринт заброшенных дворцов в самом центре города! Аккредитивы компаний и корпораций, о которых никто слыхом не слыхивал! Работать — только в определенных условиях! Сам заказчик при свете дня не появляется вообще, присылает взамен себя каких-то головорезов, умеющих лишь двери открывать! Отказывается встречаться в пятницу, субботу и воскресенье, сам не знает, чего хочет, постоянно заставляет все переделывать — и в спешке, в спешке, в спешке… — Он вновь засмеялся и отхлебнул чаю. — Бедный старый Якоб рвет на себе волосы и клянет тот день, когда впервые услышал об этих аммиачных холодильных установках.
— Холодильных? — переспросила Лидия.
* * *
— Холодильных? — Исидро чуть откинулся в кресле и плотнее закутался в плед.
«Рефлекс, — подумала Лидия. — Рефлекс, сохранившийся с тех пор, когда его тело еще само вырабатывало тепло».
— Может быть, он хочет хранить кровь в бутылках? — предположила Маргарет. — Так бы ему не пришлось пить ее из… из людей.
— Вампиры питаются не только кровью, но и человеческой агонией. Замораживать кровь бессмысленно, — заметила Лидия, а мгновение спустя пожалела, что вовремя не прикусила язык. Маргарет вспыхнула и бросила виноватый взгляд на Исидро, как бы желая сказать: «Да не обращайте вы на нее внимания, она просто не понимает!»
Впрочем, ни фраза Лидии, ни умоляющий взгляд Маргарет на вампира впечатления не произвели.
— Это уже пробовали, — мягко сказал он. — И, как мне кажется, не столько из соображений гуманности, сколько из соображений удобства. Замороженная кровь теряет свои качества. Во всяком случае, в Константинополе, где так много бродячих псов, хранить кровь незачем.
— Знаете, я удивлялась… — начала было Лидия, но осеклась. Спросить Исидро прямо, не питался ли он все это время собачьей кровью, показалось ей крайне бестактным.
Желтоватые глаза на миг задержались на ее лице, но понять их выражение было трудно. Конечно же, он уяснил суть не заданного ею вопроса.
— Я ни разу не слышал, — заговорил он как ни в чем не бывало, — чтобы холод причинял вред бессмертным или хотя бы погружал их в сон среди ночи. Вампиры Санкт-Петербурга зимой обитают в пустых дворцах, чьи хозяева подались на Крымскую Ривьеру, — и прекрасно себя чувствуют. А вот когда им приходится нелегко, — добавил он, обращаясь в основном к Лидии, — так это во время белых ночей. Но зимой они гуляют чуть ли не до девяти утра. Холод, при котором замерзают живые, им нипочем. Правда, Мастер Петербурга рассказывал мне, что в холода страдает от боли в суставах. Однако…
Он покосился на пухлые гроссбухи, сваленные на столе рядом с керосиновой лампой, принесенной мадам Потонерос. Клерк из посольства доставил их сюда после полудня вместе с запиской от леди Клэпхэм: «Не спрашиваю, зачем это вам понадобилось, милая, только все, что там можно было изучить, уже изучено. Красные — Оттоманский банк, серые — Немецкий. Боюсь, к утру все это нам придется вернуть».
Это «нам придется» просто умиляло. Похоже, леди Клэпхэм и впрямь почитала себя главой британской разведки — во всяком случае, в Константинополе.
— Будет любопытно взглянуть, насколько глубоко Мастер этого города запустил пальцы в дела империи, — промолвил дон Симон.
— Если тот, кого мы ищем, и есть Бей.
— Больше некому. — Исидро поднялся и скинул плед.
Мисс Поттон тут же принесла его плащ, причем ревниво покосившись на Лидию, будто та собиралась оспорить это ее право. — Деньги, вливаясь в то, что называется экономикой, начинают жить собственной жизнью. Хозяева всех крупных городов прекрасно об этом осведомлены и по мере сил участвуют в этой жизни. Потому они и Мастера. Думаю, после июльского переворота Бей вынужден был перейти от старых форм собственности (золотые клады, скупка земель) к новым. В этом его главная защита от чужака (если это чужак) или от взбунтовавшегося птенца. А также от возможных посягательств со стороны смертных.
— А у его противника тоже есть финансовая база?
— Сомневаюсь. Большинство птенцов относятся к капиталу весьма легкомысленно. Они полагают, что бессмертия им вполне достаточно.
И пока он принимал плащ из рук Маргарет, Лидия успела рассмотреть, что золотое кольцо свободно болтается на его пальце. Так бывает, когда плоть съеживается от холода, старости, смерти.
— Что до меня, то я намерен искать Антею и Эрнчестера так, как это принято у нас. Я прослушаю ночные кварталы, где живет беднота, и те места, куда смертные не заглядывают. Если Джеймс жив, как уверяет Кароли, стало быть, зачем-то он нужен Олюмсиз-бею. Хотя бы в качестве приманки для Чарльза и Антеи. А Кароли, очевидно, предлагает Бею какую-то сделку, обещая в эти смутные времена поддержку своего правительства.
— Но зачем… — беспомощно начала Лидия, но Исидро покачал головой.
— Мы движемся в тумане, наведенном, как кажется, не одним Беем, — негромко сказал он. — Возможны ведь и другие варианты, кроме вторжения чужака. Измена выводка, к примеру. Мы должны изучить все, что сумеем. Допустим, вы как врач можете открыть нечто такое, что ускользало от внимания самих вампиров. Затем, подобно рыцарям, ищущим Грааль, мы соберемся снова и расскажем друг другу о наших поисках и сопоставим данные. Не теряйте надежду.
— Да, — сказала Лидия, прислушиваясь к себе. — Да. По меньшей мере я знаю, что Джеймс жив. Если Кароли сказал правду. Хотя я обратила внимание, что он так и не ответил, когда именно видел Джеймса. Может быть, несколько дней назад. Но мы действительно должны сделать все, что можем.
— Наблюдательность, достойная афинских мудрецов, — мрачно изрек вампир и, протянув руку, взял Лидию за пальцы. — Мне нужно сказать вам пару слов.
Чувствуя спиной взгляд Маргарет, Лидия вышла за ним из гостиной на лестничную площадку.
Он стоял спиной к лампе, так что свет лишь слегка касался его скулы и подбородка. Паутинчатые волосы сияли наподобие нимба. В наглухо запахнутом плаще он напоминал Смерть на оперных подмостках.
— Вы раскрыли мой секрет. — В его мягком голосе Лидии почудилась ирония. — Можно питаться и кровью животных, хотя она не согревает, а агония не утоляет мозгового голода. Я не хочу шокировать Маргарет и разрушать созданный ею образ. Сами подумайте: байронический герой, пьющий кровь собак! Да еще таких собак! А вы врач, вам это все равно…
Лидия рассмеялась, страх и напряжение на миг отпустили ее.
— Я думаю, вы просто хотите скрыть это из тщеславия.
Исидро приостановился, придерживаясь рукой за перила.
— Конечно, я тщеславен, — сказал он. — Все бессмертные настолько тщеславны, что не допускают и мысли, будто могут умереть, как все прочие.
Хотел идти, затем вернулся и бережно, чтобы не обжечься о серебряный браслет, поднес ее руку к губам.
Когда он исчезал в тени лестничного пролета, Лидия сказала:
— Будьте осторожны… Неизвестно, услышал он это или нет.
* * *
Когда Лидия вернулась в гостиную, Маргарет поспешно сунула в корзинку для рукоделия бумагу, которую за секунду до этого читала. Глаз не подняла, и в молчании компаньонки Лидии почудился упрек.
Приняв пододвинутую пачку серых счетов Немецкого банка, она спросила с неловкостью:
— Вы знаете хоть, что именно мы ищем?
— Счета от новых корпораций за июль-август, оплаченные золотом или уступкой земельной собственности через другие корпорации или через другой банк, — повторила Маргарет недавние слова Лидии, как школьница, отвечающая затверженный ненавистный урок.
— Еще обращайте внимание на переводы от таких корпораций за первую неделю октября: десять тысяч марок или двенадцать с половиной тысяч франков… А если вам попадутся счета от «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт» или от кого-либо из этих лиц… — Лидия передала Маргарет листок, на котором были выписаны имена тех, кто, по мнению Разумовского, мог подкупить начальника дворцовой стражи. — …пожалуйста, дайте мне знать.
— Я понимаю, — терпеливо отозвалась Маргарет и положила листок перед собой, даже не потрудившись его перевернуть. Лидия подавила раздражение. В любом случае без помощи мисс Поттон ей ни за что не справиться до утра с этой грудой бумаг.
На секунду вспомнилось сновидение: мисс Поттон, ожидающая возле готической башни появления некоего всадника, и прячущийся от нее в тени Исидро. Прячущийся… Может быть, потому, что не хочет показываться ей на глаза в своем истинном облике, заставляющем вампиров обходить зеркала подальше?…
Все бессмертные тщеславны…
— Госпожа… — Стефания Потонерос вошла, замешкалась на пороге. В руках у нее были два жестких кремовых конверта.
Первое послание было на английском, отпечатанное на бланке «Цванцигштейархундерт Абкулунггессельшафт» и скрепленное подписью секретаря:
Миссис Эшер!
К сожалению, вынуждены Вам сообщить, что гepp Якоб Цайттельштейн не сможет Вас принять на этой неделе, поскольку в данный моммент находится в Берлине. Когда он вернется в Константинополь в следующую среду, он, несомненно, будет рад встретиться с Вами.
Искренне, Аврам Костнер, личный секретарь герра Цайттельштейна
В среду… — с ужасом подумала Лидия. — И еще неизвестно, сумеет ли он выкроить время для встречи в первый же день. Джейми может погибнуть…
Или уже погиб.
Дражайшая мадам! — Tак начиналось второе послание, написанное по-французски. — Кажется, мы обнаружили того сказителя, кoтopoгo искал ваш муж. С вашего позволения я пришлю за вами свой экипаж завтра в десять утра. Teм не менее готовтесь к длительной пешей прогулке.
Самый ваш покорный слуга
Разумовский.
— Позволено ли мне будет спросить, эфенди? — Лежа на лавке, Эшер слегка повернул голову, сморгнул капельки пота. В густом пару крохотной бани (калдериума, как их именовали римляне) Мастер Константинополя представлялся ему сливающимся со стеной мраморным изваянием, так что Джеймс временами сомневался, видит ли он его вообще.
— Тебе это всегда позволено, Шехерезада, — раздался из горячего тумана ответ Олюмсиз-бея, и красные отсветы жаровни вспыхнули в его зрачках. Ленивая насмешка просквозила в его голосе, когда он произнес кличку, данную Эшеру за то, что, будучи на волосок от смерти, тот продолжал интересоваться древними словами и легендами. — В мире бы не было мудрости, если бы люди не задавали вопросы.
— Чего ты хочешь от графа Эрнчестера?
Время близилось к полуночи. Сразу после захода солнца Зардалу и прочие птенцы отвели Эшера в огромный подземный резервуар без воды, похожий на пещеру с колоннами, вручили ему жестяной фонарь и оставили в этом каменном лесу.
— Веди себя так, будто ищешь кого-то, инглиз, — шепнул ему глумливо евнух. — Озирайся — вот так! — и прижимай руку к сердцу, как бы пораженный любовью.
Остальные рассмеялись — словно тихо завибрировал металл — и растворились во мраке, бросив его одного.
Он прогуливался точно так же, как на кладбище, а вокруг шатались и приседали тени. Колонны здесь были всех ордеров: стройные ионические с бараньими рогами капителей; гладкие и толстые дорические — все в следах влаги. Пол под ногами представлял собой сухую корку грязи. Кругом лежала ночь, движение холодного воздуха подсказывало Эшеру, что выходов отсюда несколько. И только было он подумал, что, к счастью, свеча в фонаре забрана стеклом, как огонек внезапно погас, словно его задули сквозь колпак.
Он отступил на шаг, прижавшись спиной к ближайшей колонне и борясь с нахлынувшими внезапно равнодушием и сонливостью. Сунул руку в карман, где у него хранились спички, завернутые в провощенный шелк, — и тут ноздрей его коснулся запах старой крови. Рука, подобная по силе слесарным тискам, взяла его за кисть, но прежде, чем он успел размахнуться фонарем или хотя бы закричать, хватка разжалась.
Затем что-то прошелестело во тьме, и Эшер, выхватив из кармана спички, чиркнул одну из них дрожащими пальцами.
Он был один.
— Моя дорогая Шехерезада. — Голос прозвучал неожиданно близко. Эшер снова моргнул и увидел Мастера Константинополя стоящим перед мраморным столом, на котором лежал он сам — нагой, с обернутыми полотенцем бедрами. — Это касается лишь вампиров, но не смертных. Я сомневаюсь, чтобы смертному было под силу это понять.
Или уже погиб.
Дражайшая мадам! — Tак начиналось второе послание, написанное по-французски. — Кажется, мы обнаружили того сказителя, кoтopoгo искал ваш муж. С вашего позволения я пришлю за вами свой экипаж завтра в десять утра. Teм не менее готовтесь к длительной пешей прогулке.
Самый ваш покорный слуга
Разумовский.
— Позволено ли мне будет спросить, эфенди? — Лежа на лавке, Эшер слегка повернул голову, сморгнул капельки пота. В густом пару крохотной бани (калдериума, как их именовали римляне) Мастер Константинополя представлялся ему сливающимся со стеной мраморным изваянием, так что Джеймс временами сомневался, видит ли он его вообще.
— Тебе это всегда позволено, Шехерезада, — раздался из горячего тумана ответ Олюмсиз-бея, и красные отсветы жаровни вспыхнули в его зрачках. Ленивая насмешка просквозила в его голосе, когда он произнес кличку, данную Эшеру за то, что, будучи на волосок от смерти, тот продолжал интересоваться древними словами и легендами. — В мире бы не было мудрости, если бы люди не задавали вопросы.
— Чего ты хочешь от графа Эрнчестера?
Время близилось к полуночи. Сразу после захода солнца Зардалу и прочие птенцы отвели Эшера в огромный подземный резервуар без воды, похожий на пещеру с колоннами, вручили ему жестяной фонарь и оставили в этом каменном лесу.
— Веди себя так, будто ищешь кого-то, инглиз, — шепнул ему глумливо евнух. — Озирайся — вот так! — и прижимай руку к сердцу, как бы пораженный любовью.
Остальные рассмеялись — словно тихо завибрировал металл — и растворились во мраке, бросив его одного.
Он прогуливался точно так же, как на кладбище, а вокруг шатались и приседали тени. Колонны здесь были всех ордеров: стройные ионические с бараньими рогами капителей; гладкие и толстые дорические — все в следах влаги. Пол под ногами представлял собой сухую корку грязи. Кругом лежала ночь, движение холодного воздуха подсказывало Эшеру, что выходов отсюда несколько. И только было он подумал, что, к счастью, свеча в фонаре забрана стеклом, как огонек внезапно погас, словно его задули сквозь колпак.
Он отступил на шаг, прижавшись спиной к ближайшей колонне и борясь с нахлынувшими внезапно равнодушием и сонливостью. Сунул руку в карман, где у него хранились спички, завернутые в провощенный шелк, — и тут ноздрей его коснулся запах старой крови. Рука, подобная по силе слесарным тискам, взяла его за кисть, но прежде, чем он успел размахнуться фонарем или хотя бы закричать, хватка разжалась.
Затем что-то прошелестело во тьме, и Эшер, выхватив из кармана спички, чиркнул одну из них дрожащими пальцами.
Он был один.
* * *
— Моя дорогая Шехерезада. — Голос прозвучал неожиданно близко. Эшер снова моргнул и увидел Мастера Константинополя стоящим перед мраморным столом, на котором лежал он сам — нагой, с обернутыми полотенцем бедрами. — Это касается лишь вампиров, но не смертных. Я сомневаюсь, чтобы смертному было под силу это понять.