Хэмбли Барбара. Путешествие в страну смерти

 

* * *

 
   В банке Барклая он снял со своего счета двадцать фунтов (пятьсот франков) — сумму, более чем достаточную, чтобы отобедать в Пале-Рояле и вернуться в Лондон, но неудобства минувшей ночи отбили у него желание вновь испытывать судьбу. Полдень давно уже миновал, но в Вефори еще можно было заказать ленч. Эшер расположился за столиком в углу — с омлетом, кофе, бутербродами, ничуть не напоминавшими ту пародию, что подают в Англии, и номером «Ле Пти Журналь». Отправление следующего поезда — в четыре. Посетить Лувр он, конечно, не успеет, но можно заглянуть к букинистам на набережной и если останется время — в Нотр-Дам.
   Когда состав покинет Гар дю Нор, начнет смеркаться, будем надеяться, что света еще будет достаточно. И пока он перелистывал страницы, одна половина мозга просеивала и сортировала газетные сообщения (сербы требуют независимости от Австрии, Россия требует правоверия для сербов, новое правительство Турции учинило очередную резню армян, султан строит козни, надеясь восстановить утраченную власть, а кайзер нацелен на создание самых быстрых линейных кораблей и самой мощной артиллерии), другая же половина прикидывала, что произойдет, если в эту путаницу вмешается еще и вампир. В любом случае последствия были бы ужасающие. Эшер понимал, что Европа ходит, оскальзываясь, по краю пропасти. Немецкий кайзер заранее просил извинения за то, что сделают его армии; французы распалялись гордостыо, яростью и жаждали реванша. Австрийская империя пыталась укротить славянские меньшинства, в то время как русские трубили о своем намерении эти меньшинства поддержать. Эшер буквально видел спешно закупаемое новейшее оружие и строящиеся железнодорожные линии, готовые нести солдат к местам будущих сражений. В Африке ему уже доводилось наблюдать, на что способно это оружие.
   Люди, готовые без колебаний бросить на пулеметы солдат вооруженных ружьями, с той же готовностью предоставят одного или двух политзаключенных на завтрак тому, кто способен невидимо проскользнуть в любое консульство, лабораторию, штаб армии или флота. Он перевернул еще одну страницу и снова вызвал в памяти бледные лица вампиров. Грубый и мощный Гриппен. Загадочно-презрительный Исидро. Забияка Джо Дэвис. Очаровательная Селеста.
   Граф Эрнчестер. Почему именно он? Эшер искал — и не находил ответа.
   Эрнчестер. Самый слабый из них, странно хрупкий, создание Гриппена, то есть раб Мастера лондонских вампиров… А знает ли Гриппен, что маленький аристократ покинул Лондон и вступил в сговор с иностранной разведкой? Может быть, они сначала пытались выйти на Гриппена, но безуспешно?
   Тот не вампир, — сказала Элиза де Монтадор, и свет газовых рожков замерцал в ее зеленых глазах, — кто подвергает опасности других вампиров, выдавая людям места охоты или самый факт нашего существования. Красивая женщина, с кивающими перьями страуса в волосах, в черно-зеленом платье, сидящем столь естественно, что, право, не верилось, будто владелица его рождена в эпоху пеньюаров и трехфутовых париков. Эшер помнил нечеловеческую силу ее ледяных рук и подобные когтям ногти, разрывающие вены на его руках.
   «Почему бы Игнацу Кароли не войти в контакт с Элизой? — задумался он. — Или с вампирами Вены? В любом городе, где имеется беззащитная беднота, можно найти и тех, кто охотится в ночи».
   Эшер просмотрел газету до конца, но так и не обнаружил сообщения об обескровленном трупе рабочего, найденного в поезде или на пароме.
   — Доктор Эшер?
   Высокий молодой человек, вошедший в ресторан и направляющийся к его столику, был не знаком Эшеру. Судя по покрою костюма и гладкому с тяжелым подбородком лицу — англичанин. Он протянул Джеймсу руку, карие глаза с любопытством смотрели из-под падающей на лоб пшеничной челки.
   — Я — Эдмунд Крамер.
   — А… — Эшер крепко пожал руку в американской перчатке из дубленой кожи. — Тот сотрудник, чье отсутствие в архиве грозит безопасности государства?
   Крамер засмеялся и сел в кресло, подвинутое ему Эшером. Появился официант с еще одной чашкой черного кофе и бугылкой коньяка. От последнего Эшер отказался.
   — С деньгами у нас в последнее время и впрямь сложно, но Стритхэм мог бы и оплатить вам дорожные расходы, не говоря уже о завтраке. Надеюсь, визит в банк прошел удачно?
   — Вы созерцаете последствия этого визита. — Эшер небрежно указал на пустые тарелки и, когда официант, вернувшись, осведомился, не принести ли еще кофе, вручил ему два франка. — Вы за мной следили?
   — Полагал, что найду вас в одном из кафе в Пале-Рояль, — пояснил молодой человек. — Стрит сказал, что вы хотите зайти в банк Барклая, а это ведь совсем рядом. Я сейчас направляюсь в отель «Терминус» и хотел бы узнать побольше об этом Эрнчестере и его венгерском дружке. — Он достал из нагрудного кармана записку, на которой Эшер обозначил адрес отеля «Терминус», что близ вокзала Сен-Лазар. — Шеф, кажется, полагает, что этот Кароли — крепкий орешек.
   Крепкий орешек.
   Эшер взглянул в сияющие глаза собеседника, и сердце его сжалось. Мальчик был чуть старше тех студентов, которым он должен был сегодня читать лекции в Новом колледже, если бы не его поездка в Уэльс. Как можно посылать безусого новичка по следу такого человека, как Кароли, не говоря уже об Эрнчестере!
   — Он смертельно опасен, — сказал Эшер. — Не попадайтесь ему на глаза, не вздумайте подходить к нему близко — если сможете. Упаси Боже, если он заподозрит, что вы за ним следите. Я знаю, он выглядит так, будто всю жизнь только и делал, что примерял мундиры и подбривал усики, но это, поверьте, не так.
   Крамер кивал, отрезвленный словами Эшера, и тот невольно задался вопросом: что Стритхэм сказал о нем этому юноше?
   — А Эрнчестер?
   — Эрнчестера вы не увидите.
   Вид у молодого человека был озадаченный.
   — Он еще и не на такое способен. — Эшер поднялся, оставив официанту пять франков, и двинулся к дверям. — Так что давайте сосредоточимся на Кароли. Сколько у вас денег?
   Крамер моргнул.
   — На железнодорожный билет и на завтрак хватит?
   — Примерно так…
   Когда они вышли из высоких дверей и оказались в пассаже, вновь пошел дождь и прекращаться не собирался. В галерее стало многолюдно. Преобладали господа с фондовой биржи и из близлежащих банков (все — в цилиндрах и дорогих пальто) и дамы в юбках, подобных блистающим цветам на фоне серого ливня, деревьев, темной почвы садов. Вскоре Эшер нашел то, что искал, — лавку ювелира. Крамер наблюдал в замешательстве, как Эшер покупает три серебряные цепи, — каждая длиной приблизительно восемнадцать дюймов. Торговец уверял, что серебро — чистое.
   — Наденьте на шею. — Когда они снова оказались в пассаже, Эшер вручил одну из них Крамеру. Многие магазины были уже освещены газовыми рожками, свет из широких витрин мерцал на толстых звеньях. Крамер пытался открыть замок, не снимая перчаток. — Эрнчестер искренне убежден в том, что он вампир, — продолжал Эшер, застегивая другую цепь на запястье Крамера. — Так что, серебро может спасти вам жизнь.
   — Он сумасшедший? Эшер отвлекся на секунду, взглянул молодому человеку в глаза — и снова сосредоточился на замочке второй цепи.
   — Будьте с ним осторожны. — Цепочка туго облегла запястье. Крамер был хорошо упитанный молодой человек. — После наступления темноты не расслабляйтесь ни на секунду. Да, он сумасшедший, но это не значит, что он не сможет убить вас в течение нескольких секунд.
   — Тогда, может быть, заглянуть в Нотр-Дам, купить распятие? — Крамер еще силился улыбнуться.
   И Эшер вспомнил лейтенантика, судя по произношению, выходца из восточной Англии, с которым познакомился в вельде. Как его звали-то? Пинчхон? Прадлхом?… Стойка «смирно», руки по швам, взгляд устремлен в пустыню цвета льва. Говорят, это всего лишь горстка фермеров, не так ли?
   — Серебро их отпугивает, — сказал Эшер.
   Крамер, казалось, не знал, что ответить.
   Даже в Пале-Рояле трудно было во время дождя поймать свободный фиакр. Они высаживали седоков у метрополитена близ вокзала Сен-Лазар и сразу направлялись к отелю «Терминус».
   — Может, поспрашивать возниц? — Крамер указал на стоянку, где, впряженные в двухколесные фиакры, мокли понурые лошади, в то время как люди, кутаясь во что попало, старались укрыться от дождя под деревьями.
   Эшер покачал головой.
   — Скорее всего он обратится в компанию грузовых перевозок. Ящик слишком велик. Лондонские четырехколесные повозки ещё могли бы его увезти, а парижские фиакры слишком легки для такой ноши. Но кое-что мы здесь проверим… — Эшер поднялся по серым гранитным ступеням отеля «Терминус» и пересек темный турецкий ковер, устилавший вестибюль. Крамер шел по пятам, как большой, хорошо выдрессированный пёс.
   — Пардон, — сказал Эшер клерку по-французски с немецким акцентом. Вел он себя тоже как немец, держа плечи подобно офицерам из южной Германии, но ни в коем случае не с прусской окаменелостью. У Парижа долгая память, так что с подобной манерой поведения на помощь можно было бы не рассчитывать. — Я пытаюсь выяснить местонахождение моей сестры Агнессы. Она должна была прибыть сегодня дьеппским поездом, но мы не встретились. Затруднение в том, что я не знаю, путешествует ли она под нынешней фамилией, или же под фамилией своего первого мужа, который погиб в Кении…
   Когда они с Крамером вновь пересекли площадь, Эшер сказал:
   — Кароли зарегистрирован. Это хорошо. — Он проскользнул между ярко-красным электрическим трамваем и роскошным автомобилем и направился вверх по рю дю Ром. — Во всяком случае, один из своих титулов он указал. Теперь начинается самая скучная и выматывающая часть нашей работы…
   — Протестую! — радостно сказал Картер, вздергивая воротник от холода. — Нет более скучной и выматывающей работы, чем прочесывать в день сотню парижских газет в поисках одной-единственной заметки, которая могла бы заинтересовать военное министерство. Так что приказывайте!
   Эшер усмехнулся и взошел на крыльцо скромной гостиницы, втиснувшейся между табачной лавкой и какой-то конторой.
   Слышу глас храбреца и настоящего агента?
   Он почти уже забыл тот дух товарищества, что объединял сотрудников секретной королевской службы… А малъчик, между прочим, имел задатки. Жаль только, что у него не было наставника получше, чем этот Стритхэм.
   Снова став страсбургским немцем, Эшер обратился к дежурному клерку с очередной байкой — на этот раз не о потерявшейся сестре, но о пропавшем багаже (ящике полутораметровой длины с кожаной обивкой и железными обручами). Вокзальная неразбериха, неправильно обозначенный адрес… Нет? Нет. Может быть, герр посоветует к какой местной компании по перевозке грузов стоит обратиться? Городской справочник, что и говорить, приобрести недолго, но вряд ли он поможет в данном случае…
   — Есть список фирм, мсье, который мы используем, когда клиент везет такого рода багаж. Не у каждой компании есть телефон, но у нас тут имеется кабинет с телефонным аппаратом…
   — Чудесно! Герр столь добр! Конечно, каждый звонок будет оплачен! Пожалуйста, примите в знак признательности…
   — Теперь действуйте, — мягко сказал Эшер, когда клерк вышел, оставив их вдвоем с Крамером в обшитом деревом кабинетике. — Компании, у которых нет телефона, вам придется посетить лично. Я сейчас возвращусь к отелю «Терминус» и постараюсь не спускать глаз с Кароли. Там есть кафе на углу рю д'Амстердам и Гаврской площади, а напротив, на рю дю Ром, — другое. Оба просматриваются со стоянки кебов. Я буду в одном из них. Если вы меня там не застанете — значит я следую за Кароли. В любом случае вы меня ждете там. Последний поезд на Лондон отбывает от вокзала Сен-Лазар в девять. Постараемся встретиться в полдевятого. Идет?
   Крамер кивнул:
   — Идет. Было весьма любезно с вашей стороны ввести меня в курс…
   Эшер безнадежно покачал головой, встал и достал из кармана перчатки.
   — Не позволяйте им вас заметить. Но и не теряйте их из виду. Все куда серьезнее, чем вам кажется.
   Ответом была ребяческая улыбка:
   — Я буду стараться…
   Эшер взял потрепанный коричневый саквояж, с которым таскался весь день, и кивнул:
   — А большего никто из нас сделать и не сможет.
   Уже на лестнице он приостановился и оглянулся, дабы удостовериться, что тучный сотрудник уже расположился перед аппаратом, положив на колено список телефонных номеров. «И даже нет денег, чтобы нанять кого-нибудь получше!» — подумал он чуть ли не с отчаянием. Париж не был горячей точкой. Все опытные работники Департамента сейчас либо в Ирландии, либо на индийской границе.
   Он почти вернулся домой.
   И что теперь? — спросил он себя — Преследовать Кароли самостоятельно? Или вернуться в Департамент и выполнять все их приказы, как выполнял прежде?
   Тогда какая разница?
   Огромная, — подумал он с горечью. — Однако и в том, и в другом случае делать придется одно и то же.
   Душа ныла, как старая рана перед штормом.
 

* * *

 
   В кафе на углу рю д'Амстердам Эшер заказал черный кофе и приготовился ждать. Газету он читать не мог, поэтому попросил официанта принести ручку с бумагой и, внимательно следя краем глаза за стоянкой такси, развлек себя игрой, состоявшей в угадывании состоятельности, рода занятий и семейных связей выходящих с вокзала пассажиров. Не столь систематически, как это проделывал мистер Холмс Конан Дойла, зато с обостренным привычкой чутьем агента. Место как нельзя лучше подходило для этой полезной забавы. Эшер насчитал три немецких диалекта, пять итальянских, венгерский, голландский и добрую дюжину разновидностей французского. Прошла пара, беседующая по-гречески. «Брат и сестра», — предположил он, исходя из характера беседы и сходства черт. Чуть позже появилось маленькое японское семейство. Однажды, — подумал Эшep, — мне придется выучить и этот язык.
   Если он останется в живых.
   Часы на Трините ударили четыре раза, но Эшер и так уже знал, что не успевает на дневной поезд.
   Ни Крамер, ни Кароли не появлялись.
   Время от времени официант приносил кофе, нисколько не удивляясь такому посетителю. Есть люди, которые просиживают в кафе весь день до вечера: пишут письма, читают, пьют кофе и ликеры, играют в шахматы и домино. Ждут друзей или коротают время до отправления поезда.
   Небо цвета сажи расцвело над площадью белыми яркими электрическими огнями. Возницы сменили дневных лошадей на разбитых одров (какой смысл ставить доброго коня на суровую ночную работу!) и зажгли желтые лампы, обозначающие их принадлежность к району Монмарта.
   Было почти шесть, когда Эшер увидел Кароли. С хищной грацией (гепард, прикидывающийся домашним котом) Игнац Кароли быстрым шагом приближался к отелю «Терминус», посматривая по сторонам; колыхнулось широкополое венгерское пальто, когда он взбегал по ступеням; дуговые лампы осветили гладко выбритый волевой подбородок и красивые губы; глаза затаились в тени полей шляпы. Таким образом он двигался лишь тогда, когда полагал, что за ним никто не наблюдает, — это удивительное открытие Эшер сделал еще в Вене. Кроме того, Кароли всегда выдавало то, что он был умнее своих поступков.
   Эшер расплатился, проклял Департамент и, прихватив свой саквояжик, долго слонялся по площади, держась в тени деревьев возле стоянки такси, пока венгр не появился снова из дверей отеля. Эшер слышал, как он велит ехать на рю дю Бак. По дороге Кароли вполне мог сменить экипаж, поэтому Эшер просто сказал своему вознице:
   — Следуйте за тем фиакром, но не позволяйте ему нас увидеть.
   Возница — язвительный, похожий на воробья парижанин — понимающе подмигнул в ответ и хлестнул свою клячу.
   Они пересекли Королевский мост. Огни Лувра сияли, отражаясь в черной воде. На набережной Кэ д'0рсэ Кароли отпустил фиакр, и Эшер, последовав его примеру, двинулся за ним по людным улицам левого берега. Под сенью деревьев бульвара Сен-Жермен Кароли подцепил ярко одетую небрежно причесанную женщину — одну из тех, что, подобно вампирам, появляются лишь с наступлением темноты. Джеймс почувствовал легкий приступ неприязни и к своему подопечному, и к себе самому, но продолжал следовать за парочкой на безопасном расстоянии. Они свернули с освещенного бульвара в темные кварталы старых домов, выстроенных еще до нововведений «гражданина короля», остановившегося однажды промочить горло в одной из харчевен. Стоя в сыром мраке переулка, Эшер слышал удар часов. Скулеж скрипок и гармоник достиг его слуха, и в ярком отблеске цветных огней он рассмотрел безвкусный водоворот юбки, полосатые чулки и смеющийся рот, окутанный синеватым дымом сигареты.
   Вечерний поезд уходил в девять. Эшер прикинул, есть ли у него время оставить сообщение для Крамера или даже встретиться с ним. Кажется, придется все-таки провести ночь в Париже. Мысль была не из приятных. Сзади послышался шорох, сердце подскочило к горлу — и Эшер обернулся, уже мысленно видя холодные белые лица и странно мерцающие глаза Мастера Парижа с ее выводком…
   Всего-навсего кот.
   Если бы это была Элиза де Монтадор, он бы вообще ничего не услышал.
   Когда Кароли и женщина снова вышли из кафе, она уже цеплялась за его руку. Не заколотые булавками волосы напоминали овечью шерсть. Насколько помнилось Эшеру, Кароли всегда вел себя галантно с девушками его круга и с дочерьми венских нуворишей, зато инкогнито совращал молоденьких продавщиц, а на постоялых дворах — девчушек, работающих на виноградниках.
   Их шаги звонко отдавались на сыром тротуаре. Когда они поравнялись с невидимой Эшеру нишей, навстречу им щагнул мужчина в полосатом свитере и матросской куртке:
   — Не пожалейте пары су честному-благородному человеку, обиженному судьбой!
   — Иди работай! — Голос Кароли был холоден, произношение — безупречно.
   Попрошайка насупился и преградил им дорогу. Не столь рослый, как венгр, он был широк в плечах, мясист, и поза его теперь таила откровенную угрозу:
   — Рад бы, но… Единым движением руки Кароли стряхнул женщину, оставив ее сползать спиной по черной, как сажа, стене, и перехватил поудобнее трость. Прежде чем нищий смог раскрыть рот, палка с треском опустилась на его череп. Бедняга скорчился — и Кароли ударил снова. Изо всей силы, словно выбивал ковер. Расчетливо. Неторопливо. Этот район редко посещался стражами порядка.
   Женщина стояла, заткнув рот кулаком, и в ужасе глядела на происходящее. Она не попыталась убежать, да и была ли она сейчас на это способна! Покончив с побирушкой, Кароли повернулся к спутнице и, взявши за жакет, рванул к себе. Та повисла на его плече, как пьяная или наркоманка. Скудного света из окон кафе было вполне достаточно, чтобы различить кровь на неровной мостовой. Лежащий дышал хрипло, со стонами.
   Он нуждается в помощи, — подумал Эшер. И затем: — Если я сейчас зайду в кафе, я упущу Кароли.
   Тихо, как бродячий коричневый кот, двигаясь в тени вслед за уходящей парой, Эшер вспомнил, почему он порвал с Департаментом. Однажды ты выполнишь приказ страны — каким бы он ни был — и возненавидишь себя…
   Дом представлял собой одно из тех бесчисленных оштукатуренных с фасада парижских строений, чей облик не изменился со времен Короля-Солнца. Двери и ставни были наглухо закрыты. Как только Кароли отомкнул вход в полуподвальный магазинчик, Эшер нырнул в переулок с немногочисленными трубами над линией крыш и затем проскользнул в заросший сорняками двор. Света за ставнями на втором этаже было вполне достаточно, чтобы различить обрушенный навес старой кухни, наполненные дождевой водой бочки, старые доски, сломанные ящики. Щели в ставнях сияли. Под подошвами ботинок была клейкая грязь, воздух был густ, благоухал навозом, откуда-то тянуло падалью.
   Эшер оставил саквояж возле бочки с дождевой водой и крайне осторожно взобрался на крышу бывшей кухни. Сквозь сломанные жалюзи он увидел Кароли, привязывающего женщину к рахитичному креслу. Она смеялась, запрокидывая голову.
   — Тебе так нравится, да? Хочешь, чтобы я чуток побрыкалась?
   Кароли снял перчатки, бросил шляпу на испятнанный провисший матрац кровати. Безмятежность его красивого лица была сравнима с безмятежностью статуи. Расслабленные плечи также говорили о полном спокойствии. Казалось, он и сейчас действует, ни на секунду не забывая, что все это — для блага страны, и, следовательно, заслуживает поощрения. В голосе Игнаца Кароли звучала ирония:
   — Побрыкайся, пташка. Вдруг поможет…
   В глубине помещения Эшер различил огромный чемодан, обитый кожей, с окованными медью уголками. Он был открыт, и тусклый свет керосиновой лампы мерцал на его металлических частях. Чрево его было залито тенью, но Эшер видел, что внутри находится еще один, несколько меньший чемодан, в котором тем не менее вполне мог поместиться человек.
   Шум во дворе чуть не заставил его сердце остановиться.
   Крысы подрались, — сообразил он спустя секунду и обессиленно прислонился к ледяной кирпичной стене. — Верно из-за той падали под навесом…»
   Когда он оглянулся, Эрнчестер уже был в помещении.
   — Поздно вы, — заметил Кароли. Таким голосом упрекают за опоздание к чаю. — Поезд отходит от вокзала Гар де л'Эст в семь тридцать. Времени у вас осталось только на то, чтобы заняться этим небольшим эклером. Скоро сюда придут извозчики…
   Он подступил к хихикающей женщине, ухватил грязное кружево воротника и разорвал платье до пояса. Сорочки на женщине не оказалось — один корсет, из которого, подобно тесту, выпирала грудь с сосками, похожими на медные пенни. На шее поблескивала дешевая позолоченная цепочка. Женщина подмигнула Эрнчестеру и подбросила юбку движением колена. Штанишек она тоже не носила.
   — Торопись, а то опоздаешь на поезд, cher ^[2]! — Она откинула голову, призывно чмокнула накрашенными губами и снова захихикала.
   Эрнчестер смотрел на нее без выражения. Он, казалось, несколько усох с тех пор, как Эшер видел его последний раз. Хрупкий старичок в старомодной одежде. Хотя все остальные вампиры выглядели от силы тридцатилетними. Держался Эрнчестер не по-стариковски, не было и седины в его коротко подстриженных прямых волосах, но, глядя на него, Эшер почему-то представлял себе пустой, покрытый пылью стеклянный сосуд.
   — Я уже отобедал, — отозвался Эрнчестер.
   — Ну и что, маленький? — смеялась женщина. — А десерт?
   Кароли с отвращением пробормотал венгерское ругательство, явно относящееся не к женщине, а к бессмысленно потраченному времени, и вытянул из кармана тонкий шелковый шарф. С убийственным изяществом сложил из него петлю и накинул на шею жертвы. Дыхание пресеклось, она выгнулась, запищала, забила ногами. Один ботинок слетел и с силой влепился в стену.
   Эшер отвернулся, прижавшись щекой к холодным кирпичам. Он знал, что, если попробует вмешаться, станет одним мертвецом больше. Уже с того момента, как Кароли подцепил ее на бульваре, женщина была обречена, и Эшер прекрасно об этом знал.
   А еще он знал, что звуки борьбы — треск и скрип кресла, хрип и агония жертвы — заглушат шум его бегства, и тогда он успеет на Гар де л'Эст раньше, чем там окажутся эти двое, а поезд отходит в семь тридцать…
   «Слишком долго имел дело с Департаментом», — с горечью успел подумать он, тихо соскальзывая по водосточной трубе. Эшер знал, что спасти эту женщину он был не в силах. Попытка стоила бы ему жизни, и еще миллионов жизней она стоила бы Англии — в том случае, если кайзер собирается развязать войну…
   Трус! — проклинал он себя. — Трус, трус!.. Вот и они всегдa говорили, что самое главное — добраться домой с информацией, чего бы то ни стоило вам и всем прочим.
   Честь для сотрудников Департамента считалась непозволительной роскошью.
   Часы пробили семь, напоминая, что времени мало. Эшep приземлился в груду старых досок у стены бывшей кухни. Крысы брызнули врассыпную, и вновь потянуло мертвечиной.
   Он забрал свой саквояж, но что-то заставило его обернуться и возвратиться. Среди развалившихся досок в тонкой полоске света виднелась кисть человеческой руки.
   Я уже отобедал, — сказал Эрнчестер.
   Эшер нагнулся и сдвинул доску в сторону.
   Крысы успели изуродовать лицо мертвеца, впрочем, при таком освещении черт так и так не разглядишь. Однако на пухлом запястье обнаружилась знакомая серебряная цепь.

3

   — Было время, когда я сожалел о манерах, утраченных нынешним обществом.
   Лидия задохнулась, как при пробуждении от холода или ушата ледяной воды. Бледный мужчина одной рукой вынул из ее судорожно сведенных пальцев самодельное оружие, а другой поднял на ноги. Сила пальцев, сомкнувшихся на локте Лидии, не оставляла сомнений в том, что их владелец может при желании пережать ее руку до кости. Решетка за его плечом была открыта, хотя она не уловила ни малейшего движения со стороны ниши. Оставалось предположить, что в течение нескольких предыдущих мгновений Лидия была в состоянии шока.
   И вот теперь он стоял перед ней в белом саване — стройный, надменный и безупречно вежливый. Невысокий. Его глаза, располагавшиеся на одном уровне с ее глазами, мерцали бледной желтизной с коричневыми крапинками, какими обычно покрывается со временем сухая древесина.