Страница:
Она села рядом с ним, протянула руку, ладонью коснувшись щеки Лисила, затем придвинулась ближе и вынудила его повернуть к ней лицо. И бережно дотронулась до свертка, который он прижимал к груди.
— Мне так жаль, — прошептала она, — так жаль...
Лисил задрожал и вдруг, не говоря ни слова, уткнулся лицом ей в шею. Магьер ощутила, как по ее коже поползли, стекая за ворот, теплые ручейки его слез.
Малец смотрел, как Магьер обнимает за плечи Лисила, как полуэльф, прижавшись к ней, мелко и часто вздрагивает. И в нем все сильней разгорался гнев, направленный на одно-единственное имя, которое огненными буквами запечатлелось в его памяти.
Бротандуиве...Бротан... старший из двух анмаглахков, с которыми они столкнулись в усыпальнице.
Малец мог вызвать в памяти любое когда-либо подсмотренное им воспоминание, ярко и четко воскресить его в сознании владельца. Тот самый, примитивный, конечно, способ общения (или воздействия), который вызывал такое бешенство у Лисила. Однако же пес не мог показать воспоминания одного человека другому. А в памяти Бротана обнаружилось столько интересного.
Впервые за все время Малец от всего сердца пожалел, что не наделен даром речи. Эльфийский язык, конечно, более утончен и удобен, чем белашкийский, но псу так много надо было рассказать! И слишком многое зависело от того, как сумеет перевести его рассказ Вини. Даже для того, чтобы вкратце рассказать правду, Мальцу пришлось бы ночь напролет молотить лапой по «говорильной коже».
Бротан толкнул Лисила на убийство с помощью лжи.
Малец бесшумно обошел вокруг дерева, подкрадываясь все ближе к Лисилу и Магьер. И прежде чем его заметили, выскочил из-за дерева и вцепился зубами в сверток, который прижимал к себе Лисил. Дернув головой, Малец вырвал сверток у Лисила.
— Что ты делаешь?! — ахнула Магьер.
Глухо вскрикнув, Лисил протянул руки к свертку, но пес оттащил его подальше. И, ухватив зубами край плаща, тряс его до тех пор, пока оба черепа не выкатились на траву. Тогда Малец лег, зажав между передними лапами череп эльфийки.
— Отдай! — закричал Лисил.
Пес зарычал и нарочито громко щелкнул челюстями.
Магьер сзади обхватила Лисила за талию, оттащила, потрясенно глядя на пса. Малец вперил взгляд в полуэльфа, вызывая в его памяти одно за другим воспоминания о Нейне. Затем дважды отрывисто гавкнул «Нет!» и обнюхал череп эльфийки.
— Прекрати! — крикнул Лисил и прижался, как ребенок, к Магьер, корчась под напором невыносимых воспоминаний.
Прекратить Малец не мог. Лисил должен, должен наконец его понять!
Когда там, в усыпальнице, он встретился взглядом с Бротаном, пса вначале смутили шрамы на лице старшего эльфа. Той давней холодной ночью, когда Бротан переходил через горы вместе с Эйллеан, несшей юного Мальца, этих шрамов у эльфа не было. Разрозненные, смятенные воспоминания так и мелькали в памяти Бротана, словно листья на осеннем ветру. И поскольку Малец и ловил их, как листья, одно за другим, но без всякого порядка, — прошло много времени, прежде чем он сумел понять все, что тогда увидел.
Бротан был здесь восемь лет назад, в ту самую ночь, когда Нейна и Гавриел бежали из замка...
Восемь лет назад Бротандуиве и Эйллеан спустились с Коронного хребта и вошли в поросшие лесом предгорья в провинции, которой правил лорд Дармут.
Аойшенис-Ахарэ, Вельмидревний Отче, был недоволен Куиринейной и потребовал, чтобы она вернулась в земли эльфов. Бротан и Эйллеан были посланы в Веньец, дабы доставить домой Куиринейну и ее сына-полукровку.
В таком прямом и неожиданном требовании таилась тень вызова... или угрозы.
Бротан опасался, что Вельмидревний Отче сомневается в его и Эйллеан преданности долгу. За все время пути он только один раз заговорил об этом с Эйллеан. Ответом ему был взгляд, в котором смешались гнев и тревога.
Непокорство было в касте анмаглахков вещью совершенно неслыханной. Не подлежало сомнению, что каждый из них готов пожертвовать всем в служении своему народу. Бродя одиноко вдали от родных мест, анмаглахки в исполнении своей миссии целиком полагались только на свои собственные суждения. Бротан сознавал, что ступает сейчас по тропе, тонкой, как паутинка, и почти такой же ненадежной. У него не было иного выхода, кроме как подчиниться приказу.
Путешествие было долгим, и переход через горы выдался нелегким. Близилась зима, так что обратный путь потайными тропами Коронного хребта обещал быть еще хуже. На пятую ночь после того, как эльфы вступили во владения Дармута, Бротан пересек дорогу, которая вела на юг, к воротам Веньеца. И, оказавшись среди деревьев, стремительно вскинул руку, жестом призывая Эйллеан остановиться.
Кто-то бежал по лесу, бежал напрямик, не особо заботясь о скрытности. Бротан глянул на Эйллеан, понял, что она тоже услышала топот, — и они разделились, укрывшись в густом подлеске.
Из гущи леса вынырнули Куиринейна и незнакомый Бротану человек, оба мокрые от пота, запыхавшиеся. Бротан ничего не понимал. Почему и каким образом прибежала она из города именно сюда, чтобы наткнуться на них?
Он вынырнул из укрытия и встал на пути беглецов. Рядом с ним возникла Эйллеан.
Куиринейна резко остановилась, заскользив по влажной лесной почве. В кулаке у нее была зажата пара серебристых стилетов. Она воззрилась на эльфов, затем перевела взгляд на Эйллеан, а человек между тем лихорадочно всматривался в ту сторону, откуда они прибежали.
— Мама?.. — проговорила Куиринейна.
— Где твой сын? — спросила Эйллеан. — Мы должны увести вас обоих с собой.
Куиринейна ответила не сразу.
— Ни за что! — выпалила она. — Лисил не должен попасть в руки Вельмидревнего!
— Почему вы здесь? — резко спросила мать. — Где Лиишил?
— Лисил сбежал, — отрывисто бросил человек, — а за нами гонятся!
Раздался хриплый рык, и из-за деревьев одна за другой вылетели две темные тени.
Человек толкнул Куиринейну к ее матери.
— Беги!
К ним неслись две хищные кошки, каждая размером с горного льва, с черной, лоснящейся в лунном свете шерстью. Хищники не сводили глаз со своей добычи, но при виде Бротана и Эйллеан на миг опешили, замерли.
Муж Куиринейны присел со стилетами в руках, и сама она, оттолкнув Эйллеан, разделила свои стилеты и шагнула вперед, чтобы встать за ним.
Бротан ухватил ее сзади за плащ и рывком дернул к ближайшему дереву. Одна из кошек прыгнула на мужчину.
— Гавриел! — закричала Куиринейна и замахнулась на Бротана стилетом. — Помоги ему, мама!
Бротан отбил ее выпад, а Гавриел оглянулся на крик.
Прыгнувшая кошка приземлилась прямо на него, передней лапой придавив горло, и он пошатнулся. И едва упал наземь, когти зверя одним взмахом располосовали ему шею и лицо.
Стилеты выпали из рук Гавриела, кровь выплеснулась на землю. Он лежал навзничь, подергиваясь и устремив вверх неподвижный взгляд широко открытых глаз.
— Нет! — пронзительно закричала Куиринейна. Она рванулась, выдернув свой плащ из рук Бротана, а Эйллеан бросилась к кошке, которая навалилась на Гавриела.
Вторая кошка прыгнула на спину Куиринейне и сбила ее с ног.
Бротан пошатнулся, когда край плаща вырвался из его рук. Куиринейна ударилась о землю. Кошка глубоко запустила когти в ее спину, разорвав плащ и рубашку. Куиринейна не кричала и не шевелилась.
Откуда-то справа до Бротана долетел крик Эйллеан. Прежде чем он успел оглянуться, в воздухе блеснули два стилета. Эйллеан метила в кошку, которая сбила с ног ее дочь, и, хотя оба клинка пролетели мимо, зверь на миг отвлекся и повернул голову. В этот миг Бротан одним взглядом охватил все поле боя и понял, что надежды у них нет.
Эйллеан отбивалась от кошки, которая убила мужа Куиринейны. Сучья и палая листва летели во все стороны, когда она извивалась, пытаясь голыми руками отразить натиск зверя. Ее серые одежды уже были изодраны когтями в клочья. Кошка, оседлавшая Куиринейну, снова повернулась к своей жертве.
Бротан не мог спасти и мать, и дочь.
Он подпрыгнул вверх и левой ногой оттолкнулся от ближайшего дерева. Летя в ночном воздухе, он видел, как зверь, терзавший Куиринеину, лихорадочно вертит головой, пытаясь понять, куда он делся.
Бротан замер и затаил дыхание, когда его полет замедлился и он начал падать прямо на кошку. Обеими руками крепко сжав рукоять стилета, он целил в шею зверя, точнее — в то место, где шея соединялась с затылком. Вот-вот, сейчас он приземлится и...
Кошка глянула вверх.
Дерево, от которого отталкивался Бротан, было чересчур далеко. Зверь изогнулся, чтобы вывернуться из-под него. Бротан вынужден был подогнуть левую ногу, чтобы не удариться о спину кошки стопой, и вместо этого ударился коленом и голенью.
И тут же нанес удар, но зверь успел-таки уклониться. Клинок, казалось, лишь царапнул его по голове — но зверь все же пронзительно завизжал от боли и передней лапой хлестнул Бротана по лицу.
Острые когти промелькнули перед самыми его глазами. Бротан откатился в сторону, изготовился, чтобы отпрыгнуть подальше. Он оказался между Куиринейной и зверем, пригнулся, готовясь к тому, что хищник сейчас прыгнет на него. Правая половина лица саднила, и сердце неистово колотилось в груди, ожидая атаки.
Ее не последовало. Зверь корчился на земле и все так же пронзительно визжал.
Ноющая боль в правой половине лица превратилась в жгучую, когда Бротан наконец разглядел, что у кошки начисто срезано ухо. Черная шерсть в этом месте влажно лоснилась, к ней прилипли хвоинки и сухие листья.
Что-то теплое и влажное поползло по лбу Бротана, затекая в правый глаз.
Вначале он решил, что это капля пота, и усиленно заморгал, чтобы смахнуть ее, — но оттого в правом глазу только больше помутилось и потемнело. Бротан понял, что по лицу его течет кровь.
Ему все же не удалось избежать кошачьих когтей, и он чувствовал, как на лбу и правой щеке жгуче саднят глубокие кровоточащие борозды. Бротан нагнулся, перебросил Куиринейну через плечо и побежал к деревьям на краю дороги. Скрывшись за могучими ветвями старой ели, он начал карабкаться вверх по стволу.
Пронзительный визг кошки сменился раскатистым рыком, который неуклонно приближался.
Бротан устроился в ветвях, уложив на коленях обмякшее тело Куиринейны. Затем он осторожно раздвинул ветки и тыльной стороной ладони протер правый глаз.
Раненая кошка долго металась по лесу, но так и не смогла отыскать его убежище. Тогда зверь вернулся к своему собрату, и Бротан, почти зачарованный, наблюдал за тем, что произошло дальше.
Упав на землю, кошки начали извиваться и вскоре превратились в нагих людей — мужчину и женщину, смуглых и черноволосых. Мужчина стоял на коленях, держась за голову и раскачиваясь от боли. Парочка пошепталась, сопровождая разговор паническими жестами, затем развернулась и дружно уставилась на истерзанное тело Эйллеан. Когда оборотни направились к ней, Бротан оцепенел. Спиной он прижимался к стволу дерева, и бугристая кора впивалась ему в позвоночник.
Подобрав один из стилетов Эйллеан, оборотни отрезали ей голову.
Эйллеан отдала жизнь за человека, смертного, который и так уже был мертв.
Потом люди-кошки отрезали голову Гавриелу и, неся с собой трофеи, убежали в лес.
Больше Бротан их не видел. И когда наконец он собрался с силами, чтобы спуститься с дерева, не было слышно и топота их бегущих ног. Бротан бережно уложил на землю Куиринейну, которая так и не пришла в сознание. И склонился над обезглавленным телом Эиллеан, не зная, как он сможет отдать ей последний долг так далеко от дома.
Малец понял, что сделали Фарис и Вентина. Страшась наказания, они очистили черепа от плоти и преподнесли эти трофеи Дармуту. Их лорд был знаком только с одной эльфийкой, а потому череп Эйллеан послужил достаточным доказательством того, что мондьялитко выполнили приказ.
Этот зловещий трофей обманул Дармута, а позже Бротан вновь использовал его, чтобы направить ярость Лисила в нужное ему русло. И тогда бывший раб обратился против бывшего господина... и все из-за черепа не той женщины.
Из-за черепа Эйллеан, бабки Лисила.
После боя в усыпальнице в памяти Бротана всплыло морщинистое лицо Вельмидревнего Отче... а также приказ, который был отдан патриархом. Бротан знал, что не сможет одолеть и Магьер, и Лисила, чтобы добраться до Дармута. Магьер нанесла ему слишком чувствительную рану. Тем не менее Бротан решил любой ценой сохранить доверие Вельмидревнего Отче. И единственное, что он мог сделать, — вынудить Лисила убить тирана.
Малец мотнул головой, отгоняя воспоминания Бротана, и вновь зарычал. Он не в силах был показать эти воспоминания Лисилу и только вновь и вновь воскрешал в его памяти лицо Куиринейны, двойным лаем повторяя «Нет!». Лисил попятился от него, скорчился, зажав ладонями уши.
— Хватит! — рявкнула Магьер. — Немедленно прекрати!
Малец зло глянул на нее. Затем, не отводя взгляда, носом подтолкнул к ней череп эльфийки и, снова дважды гавкнув — «Нет!», старательно помотал головой.
Магьер все еще обнимала Лисила, но гнев, горевший в ее глазах, угас. Она поглядела на череп, который подталкивал к ней Малец.
— Нет? — прошептала она и качнула головой, подражая движениям Мальца. — Это не... Нейна?
Пес отрывисто гавкнул: «Да». Затем лег, прижавшись мордой к черепу женщины, которая подарила его, Мальца, Лисилу, и закрыл глаза. То, что Магьер наконец начала что-то понимать, не принесло ему ни малейшей радости.
— Винн... — позвала Магьер вполголоса и не слишком уверенно, а затем во все горло, отчаянно закричала: — Винн! Неси сюда «говорильную кожу»... сейчас же!
С приближением рассвета Чейн заполз в густой подлесок и зарылся в палую листву, кое-как присыпав себя сверху хвоей и комьями мерзлой земли. До того он попытался вернуться в город, но ворота ночью оказались закрыты. Солдаты расхаживали по стенам с заряженными арбалетами.
Голод помешал Чейну забыться сном. Он лежал в полудреме и думал о Винн, и солнечные лучи, бесцеремонно проникая даже сквозь толщу хвои и листьев, кололи кожу, словно укусы насекомых. Так он и дотерпел, беспокойно ворочаясь с боку на бок, до самого заката, а потом выбрался наружу, дрожа, как будто вновь восстал из своей второй могилы. С ног до головы он был покрыт прелой листвой и грязью, и это тоже было крайне неприятно. Впрочем, к тому времени, когда Чейн опять добрался до ворот Веньеца, все неприятные воспоминания заглушил разбушевавшийся голод.
Однако даже голод не сумел изгнать из его головы мысли о Винн. Видела ли она хотя бы, осознала ли, что он был рядом там, в замке?
У входа в город собрались несколько фургонов и изрядная толпа пеших крестьян, но ворота по-прежнему оставались наглухо закрыты. Солдат, появившийся на стене над кордегардией, прокричал, что, дескать, капитан Омаста велел закрыть город до дальнейших распоряжений. Приказано никого не впускать и не выпускать.
Чейн понятия не имел, что сталось с Винн. Или с его конем. Или, если уж на то дело пошло, с Вельстилом.
Он отступил поглубже в лес. Плащ его остался у Винн, а все прочее имущество, кроме меча да одежды, которая была на нем, — в трактире «Хмельная лоза». Чейн затаился за деревом, цепким взглядом обшаривая толпу у ворот и выжидая случая подкрепиться.
Большинство тех, кто пришел в город пешим, так и торчали у ворот, умоляя стражу их впустить. У фургонов и телег с добром остались от силы два-три человека. В том числе и девчонка, которая сидела, совершенно одна, с небольшим фонарем на опущенной ступеньке фургона.
На вид она была совсем юна, от силы лет двенадцати. Точнее сказать было трудно, поскольку она натянула на голову одеяло, да еще и поплотнее закуталась в него. Ноги девчонка тоже подобрала под себя, так что Чейн сумел разглядеть только ее лицо. Худенькая, со впалыми щеками и покрасневшим от холода носом, она вперила взгляд в нечто, лежавшее у нее на коленях.
Чейн пригнулся пониже, стрелой метнулся за соседнее дерево. Схватить ее и уволочь подальше в лес... а уж заткнуть рот такому хилому цыпленку он сможет без труда.
Девчонка выпростала из-под одеяла худую руку и перевернула лежавший у нее на коленях лист пергамента.
Чейн, укрывшийся за деревом, оцепенел.
Это был не пергамент, а книга. Теперь он это ясно видел. Когда девчонка перевернула следующую страницу, он различил даже ряды выцветших строчек на пожелтевшей от времени бумаге.
Голод властно напомнил ему о том, что все смертные — только двуногий скот, которому дано трудиться и размножаться... и проживать свою жалкую жизнь в невежестве, которое не сделает их смерть потерей для мира. Так было, есть и будет, но...
Девчонка читала книгу.
Чейн стиснул зубы. Где, каким образом эта жалкая крестьяночка выучилась грамоте? Как сумела она стать такой, как он сам, такой, как Винн?
— Прячешься? — прошептали сзади.
Чейн круто обернулся, готовый утолить свой голод глупцом, который посмел незамеченным так близко подкрасться к нему. Среди деревьев, в нескольких шагах от него, едва различимой тенью маячил Вельстил.
— Как ты выбрался? — прохрипел Чейн.
— Судя по всему, так же, как и ты.
В голосе Вельстила проскользнуло нечто очень похожее на признание поражения.
— Что случилось? — спросил Чейн.
Вельстил устремил задумчивый взгляд на городские ворота.
— Вполне вероятно, что Магьер все-таки отправится с Лисилом в земли эльфов.
Вот уж это Чейна вовсе не волновало... но больше ему идти было некуда.
— Значит, мы найдем своих коней, каким-нибудь образом добудем из трактира свои вещи и двинемся вслед за ними — как всегда.
— Это невозможно.
— Почему?
— Магьер и ее спутники могут войти в земли эльфов. Один из них — маджай-хи, другой — полуэльф. Нам путь туда заказан. Стоит нам хотя бы пересечь границу — и мы обречены. Живым мертвецам нет места в тех краях.
Чейн помолчал, постигая смысл сказанного. Как же часто Вельстил сообщал о чем-то новом лишь тогда, когда это было выгодно ему самому! И как же ему, Чейну, это осточертело!
— Вернуться в город мы тоже не можем, — продолжал Вельстил. — Теперь, после смерти Дармута, невозможно сказать, когда откроют ворота, — если их откроют вообще.
— Но там наши деньги, одежда, мой фамильяр... мои книги, в конце концов! — сипло рявкнул Чейн. — У нас нет коней, у нас нет вообще ничего, и вдобавок ты говоришь мне, что мы больше не сможем следовать за Винн... то есть за Магьер?! Но наверняка же должен быть способ пробраться в трактир!
Вельстил покачал головой.
— Омаста знает меня в лицо, да и тебя, полагаю, вспомнит. Деньги у меня с собой, так что найдем коней и двинемся в путь.
Чейну даже не верилось, что его спутник способен держаться так хладнокровно.
— Куда?
Вельстил поглядел ему в лицо.
— В горы. На Коронный хребет. У меня есть кое-какие идеи о том, где надлежит вести поиски. Если мы обнаружим местоположение известного предмета, нам скорее удастся заманить туда Магьер — когда закончится это ее нелепое путешествие с Лисилом. Не важно, когда она покинет земли эльфов, ей все равно придется переходить через горы. Если уж мы не можем следовать за Магьер, то придется подождать, пока она сама явится к нам.
Чейн привалился спиной к дереву.
Винн отправится на север в качестве переводчика при Магьер — юный человечек в логове эльфов, которые презирают и ненавидят весь человеческий род. Вельстил опять не сумел подчинить себе Магьер, и Винн опять предстоит опасное путешествие. Вот только на сей раз Чейн не сможет последовать за ней.
— Лисил о ней позаботится, — сказал Вельстил, точно подслушав его мысли. — Думаю, на него можно положиться. Он и Магьер присмотрят за твоей Хранительницей.
Подобная чуткость со стороны Вельстила была неожиданна — и не слишком приятна, но Чейн не видел иного выхода, кроме как снова последовать за своим спутником. Рано или поздно он заставит Вельстила ответить на многие вопросы... и поквитаться с ним за риск, которому он подвергал жизнь Винн.
И к тому же Чейн не Забыл, о чем Вельстил бормотал во сне. Никогда больше не кормиться...
Если то, что ищет Вельстил, обладает подобной властью, — что ж, тогда и Чейн не прочь присоединиться к поискам. Вельстил обещал написать ему рекомендательные письма в Гильдию Хранителей, когда это долгое путешествие закончится. Тайно, в самой глубине души, Чейн позволил себе вообразить, что Винн, быть может...
Он решительно тряхнул головой. Такая возможность для него сейчас недостижима, и маловероятно, что будет когда-либо достижима.
— Нам надо найти коней, — прошептал Чейн.
Вельстил кивнул и, повернувшись, пошел прочь. Прежде чем последовать за ним, Чейн сквозь ветви дерева в последний раз глянул на крестьянскую девочку, которая читала старинную книгу.
Два дня спустя фургон, которым правил Лисил, въехал во внутренний двор каменного поместья лорда Гейрена. Солдат — то ли из гарнизона, то ли из местной стражи — встретил Хеди почтительным приветствием. Правда, все же не сумел сдержать легкого удивления при виде того, каким способом она путешествует и в какой компании прибыла.
Рядом с Лисилом сидела на козлах Магьер, и одежда их, изрядно потрепанная, к тому же отчаянно нуждалась в стирке. Груз фургона составляли сундуки, одеяла и полотнища просмоленного холста. На одном из сундуков восседала Кори — смуглая, с кудрявой копной спутанных волос. Ее обрядили в одну из шерстяных рубашек Хеди и овчинную куртку Винн; то и другое было ей чересчур велико, и она терпеливо выпрастывала руки из сползающих рукавов, чтобы удержать яблоко. На кипе холста, прижавшись к Мальцу, устроилась Винн. Она была в штанах и короткой мантии, но сверху набросила плащ Чейна, который тоже был ей велик и сползал с нее, точно одеяло.
Почти все время этого недолгого путешествия Лисил молчал. У него все еще болело горло, и боль лишь усиливалась, когда он пытался говорить, но вовсе не в том была причина его упорного молчания. Винн и все прочие не знали, как именно умер Дармут. Магьер никому об этом не рассказала.
— Леди, — сказал стражник, обращаясь к Хеди, — я к твоим услугам. Лорд Гейрен сообщил нам о твоем скором прибытии.
Что бы этот человек ни думал о причудливой свите Хеди, он обращался со всеми прибывшими как с дорогими гостями. Слуги выгрузили их сундуки и увели Толстика и Фейку в конюшню. Стражник провел изможденных путников в дом. Хеди шла, обняв за плечи Кори. Не глядя на Лисила, ничем даже не показывая, что замечает его, она обратилась к стражнику:
— Мы бы предпочли, чтобы ужин принесли нам в комнаты. Мы все устали, и моей юной подопечной необходим отдых. Будь любезен, распорядись, чтоб меня и ее поместили в одну комнату.
Стражник кивнул.
Раньше Хеди решила, что не стоит в дороге рассказывать Кори о судьбе ее родителей. Теперь она захотела остаться с девочкой наедине. Или, быть может, ей просто не хотелось есть за одним столом с человеком, который уничтожил ее семью. Лисилу было жаль Кори, но она, по крайней мере, не останется одна — с ней будут Хеди и Эмель.
Винн и Мальца проводили в комнату на втором этаже дома, а затем слуга распахнул массивную деревянную дверь комнаты напротив перед Лисилом и Магьер. Полуэльф внес в комнату их дорожный сундук и поставил его в изножье кровати.
На каменном полу комнаты, между мягким креслом и комодом с начищенными до блеска бронзовыми ручками лежал ворсистый ковер. Картина на дальней стене изображала залитые солнцем горы на рассвете. Кровать, на которой без труда поместились бы трое, была покрыта стеганым одеялом, отделанным по краям кружевами.
Магьер поставила на сундук, который принес Лисил, другой сундучок, поменьше. Затем обошла вокруг кровати, потрогала кончиками пальцев одеяло. И просто стояла, глядя на кровать, словно не верила, что и впрямь на свете существует такая роскошь.
Лисил открыл сундучок, который, предварительно вытряхнув все содержимое, отдал ему Эмель. Внутри, бережно переложенные одеялом, лежали два черепа — отца и бабушки, которую Лисил никогда в жизни не видел.
Моя мать жива, подумал Лисил, и сейчас эта мысль отчего-то не принесла ему облегчения. Он коснулся отцовского черепа, затем перевел взгляд на череп бабушки. Малец называл ее Эйллеан. Она была старейшиной анмаглахков.
Сейчас в Древинке бушует гражданская война. Та самая, о которой с горечью и страхом говорил рослый капитан в Соладране, на Стравинской границе. Очень скоро пламя войны охватит и Войнорды.
И первую искру этого огня зажег он, Лисил, в минуту невыносимой душевной муки.
Этого Малец в присутствии Винн и всех прочих не сказал, но Лисил и сам все понял.
Хоть он и противостоял замыслу касты, к которой принадлежала его мать, но в конце концов невольно послужил их целям.
Подошла Магьер, остановилась за спиной у Лисила, и взгляд его переместился на череп Гавриела.
— Мать захочет похоронить его сама, — прошептал Лисил. — Если мы... когда мы найдем ее.
Магьер легонько коснулась ладонью его плеча — и тут же отвела руку.
— Сними-ка ты сапоги.
То была роль, которую она взяла на себя в последние дни, — роль заботливой и вежливо-отчужденной няньки. Лисил встал и, устроившись на краю кровати, снял с себя плащ и сапоги. Стягивая через голову рубашку, он скривился от нестерпимой вони. Хорошо бы найти время выстирать всю одежду перед тем, как отправляться в горы.
Магьер села на кровати рядом с ним, тоже сняла сапоги. Ее рубашка на плече была разодрана и заскорузла от засохшей крови.
— Мы найдем ее, Лисил. Мы завтра же тронемся в путь.
Полуэльф молча кивнул.
— Ляг, — негромко проговорила Магьер.
Лисил лег, глядя, как она развязывает кожаный ремешок, который стягивал в конский хвост ее черные волосы. На правой руке у нее тоже было пятно запекшейся крови.
Магьер уронила на пол кожаный ремешок, тряхнула головой — и волосы рассыпались по спине. В комнате было так темно, что нечему было зажечь в ее гриве алые искорки.
Магьер стояла спиной к Лисилу, стояла так долго, что он поневоле задумался: а только ли отца бесповоротно потерял он в поисках прошлого? И было ли противостояние анмаглахкам, сородичам матери, единственным предательством, которое он совершил, вернувшись домой? Магьер повернулась так стремительно, что Лисил не успел разглядеть выражение ее бледного лица, когда она легла рядом с ним и повернулась на бок. И положила руку ему на грудь.
Полуэльф едва нашел в себе силы накрыть ее ладонь своей — боялся, что Магьер его оттолкнет.
— Все хорошо? — шепотом спросил он.
Ладонь Магьер скользнула к его плечу, женщина придвинулась ближе — так близко, что наконец уткнулась лицом в его висок и волосы. И долго молчала, прежде чем ответить.
— Все будетхорошо, — прошептала она.
Эпилог
— Мне так жаль, — прошептала она, — так жаль...
Лисил задрожал и вдруг, не говоря ни слова, уткнулся лицом ей в шею. Магьер ощутила, как по ее коже поползли, стекая за ворот, теплые ручейки его слез.
* * *
Малец смотрел, как Магьер обнимает за плечи Лисила, как полуэльф, прижавшись к ней, мелко и часто вздрагивает. И в нем все сильней разгорался гнев, направленный на одно-единственное имя, которое огненными буквами запечатлелось в его памяти.
Бротандуиве...Бротан... старший из двух анмаглахков, с которыми они столкнулись в усыпальнице.
Малец мог вызвать в памяти любое когда-либо подсмотренное им воспоминание, ярко и четко воскресить его в сознании владельца. Тот самый, примитивный, конечно, способ общения (или воздействия), который вызывал такое бешенство у Лисила. Однако же пес не мог показать воспоминания одного человека другому. А в памяти Бротана обнаружилось столько интересного.
Впервые за все время Малец от всего сердца пожалел, что не наделен даром речи. Эльфийский язык, конечно, более утончен и удобен, чем белашкийский, но псу так много надо было рассказать! И слишком многое зависело от того, как сумеет перевести его рассказ Вини. Даже для того, чтобы вкратце рассказать правду, Мальцу пришлось бы ночь напролет молотить лапой по «говорильной коже».
Бротан толкнул Лисила на убийство с помощью лжи.
Малец бесшумно обошел вокруг дерева, подкрадываясь все ближе к Лисилу и Магьер. И прежде чем его заметили, выскочил из-за дерева и вцепился зубами в сверток, который прижимал к себе Лисил. Дернув головой, Малец вырвал сверток у Лисила.
— Что ты делаешь?! — ахнула Магьер.
Глухо вскрикнув, Лисил протянул руки к свертку, но пес оттащил его подальше. И, ухватив зубами край плаща, тряс его до тех пор, пока оба черепа не выкатились на траву. Тогда Малец лег, зажав между передними лапами череп эльфийки.
— Отдай! — закричал Лисил.
Пес зарычал и нарочито громко щелкнул челюстями.
Магьер сзади обхватила Лисила за талию, оттащила, потрясенно глядя на пса. Малец вперил взгляд в полуэльфа, вызывая в его памяти одно за другим воспоминания о Нейне. Затем дважды отрывисто гавкнул «Нет!» и обнюхал череп эльфийки.
— Прекрати! — крикнул Лисил и прижался, как ребенок, к Магьер, корчась под напором невыносимых воспоминаний.
Прекратить Малец не мог. Лисил должен, должен наконец его понять!
Когда там, в усыпальнице, он встретился взглядом с Бротаном, пса вначале смутили шрамы на лице старшего эльфа. Той давней холодной ночью, когда Бротан переходил через горы вместе с Эйллеан, несшей юного Мальца, этих шрамов у эльфа не было. Разрозненные, смятенные воспоминания так и мелькали в памяти Бротана, словно листья на осеннем ветру. И поскольку Малец и ловил их, как листья, одно за другим, но без всякого порядка, — прошло много времени, прежде чем он сумел понять все, что тогда увидел.
Бротан был здесь восемь лет назад, в ту самую ночь, когда Нейна и Гавриел бежали из замка...
* * *
Восемь лет назад Бротандуиве и Эйллеан спустились с Коронного хребта и вошли в поросшие лесом предгорья в провинции, которой правил лорд Дармут.
Аойшенис-Ахарэ, Вельмидревний Отче, был недоволен Куиринейной и потребовал, чтобы она вернулась в земли эльфов. Бротан и Эйллеан были посланы в Веньец, дабы доставить домой Куиринейну и ее сына-полукровку.
В таком прямом и неожиданном требовании таилась тень вызова... или угрозы.
Бротан опасался, что Вельмидревний Отче сомневается в его и Эйллеан преданности долгу. За все время пути он только один раз заговорил об этом с Эйллеан. Ответом ему был взгляд, в котором смешались гнев и тревога.
Непокорство было в касте анмаглахков вещью совершенно неслыханной. Не подлежало сомнению, что каждый из них готов пожертвовать всем в служении своему народу. Бродя одиноко вдали от родных мест, анмаглахки в исполнении своей миссии целиком полагались только на свои собственные суждения. Бротан сознавал, что ступает сейчас по тропе, тонкой, как паутинка, и почти такой же ненадежной. У него не было иного выхода, кроме как подчиниться приказу.
Путешествие было долгим, и переход через горы выдался нелегким. Близилась зима, так что обратный путь потайными тропами Коронного хребта обещал быть еще хуже. На пятую ночь после того, как эльфы вступили во владения Дармута, Бротан пересек дорогу, которая вела на юг, к воротам Веньеца. И, оказавшись среди деревьев, стремительно вскинул руку, жестом призывая Эйллеан остановиться.
Кто-то бежал по лесу, бежал напрямик, не особо заботясь о скрытности. Бротан глянул на Эйллеан, понял, что она тоже услышала топот, — и они разделились, укрывшись в густом подлеске.
Из гущи леса вынырнули Куиринейна и незнакомый Бротану человек, оба мокрые от пота, запыхавшиеся. Бротан ничего не понимал. Почему и каким образом прибежала она из города именно сюда, чтобы наткнуться на них?
Он вынырнул из укрытия и встал на пути беглецов. Рядом с ним возникла Эйллеан.
Куиринейна резко остановилась, заскользив по влажной лесной почве. В кулаке у нее была зажата пара серебристых стилетов. Она воззрилась на эльфов, затем перевела взгляд на Эйллеан, а человек между тем лихорадочно всматривался в ту сторону, откуда они прибежали.
— Мама?.. — проговорила Куиринейна.
— Где твой сын? — спросила Эйллеан. — Мы должны увести вас обоих с собой.
Куиринейна ответила не сразу.
— Ни за что! — выпалила она. — Лисил не должен попасть в руки Вельмидревнего!
— Почему вы здесь? — резко спросила мать. — Где Лиишил?
— Лисил сбежал, — отрывисто бросил человек, — а за нами гонятся!
Раздался хриплый рык, и из-за деревьев одна за другой вылетели две темные тени.
Человек толкнул Куиринейну к ее матери.
— Беги!
К ним неслись две хищные кошки, каждая размером с горного льва, с черной, лоснящейся в лунном свете шерстью. Хищники не сводили глаз со своей добычи, но при виде Бротана и Эйллеан на миг опешили, замерли.
Муж Куиринейны присел со стилетами в руках, и сама она, оттолкнув Эйллеан, разделила свои стилеты и шагнула вперед, чтобы встать за ним.
Бротан ухватил ее сзади за плащ и рывком дернул к ближайшему дереву. Одна из кошек прыгнула на мужчину.
— Гавриел! — закричала Куиринейна и замахнулась на Бротана стилетом. — Помоги ему, мама!
Бротан отбил ее выпад, а Гавриел оглянулся на крик.
Прыгнувшая кошка приземлилась прямо на него, передней лапой придавив горло, и он пошатнулся. И едва упал наземь, когти зверя одним взмахом располосовали ему шею и лицо.
Стилеты выпали из рук Гавриела, кровь выплеснулась на землю. Он лежал навзничь, подергиваясь и устремив вверх неподвижный взгляд широко открытых глаз.
— Нет! — пронзительно закричала Куиринейна. Она рванулась, выдернув свой плащ из рук Бротана, а Эйллеан бросилась к кошке, которая навалилась на Гавриела.
Вторая кошка прыгнула на спину Куиринейне и сбила ее с ног.
Бротан пошатнулся, когда край плаща вырвался из его рук. Куиринейна ударилась о землю. Кошка глубоко запустила когти в ее спину, разорвав плащ и рубашку. Куиринейна не кричала и не шевелилась.
Откуда-то справа до Бротана долетел крик Эйллеан. Прежде чем он успел оглянуться, в воздухе блеснули два стилета. Эйллеан метила в кошку, которая сбила с ног ее дочь, и, хотя оба клинка пролетели мимо, зверь на миг отвлекся и повернул голову. В этот миг Бротан одним взглядом охватил все поле боя и понял, что надежды у них нет.
Эйллеан отбивалась от кошки, которая убила мужа Куиринейны. Сучья и палая листва летели во все стороны, когда она извивалась, пытаясь голыми руками отразить натиск зверя. Ее серые одежды уже были изодраны когтями в клочья. Кошка, оседлавшая Куиринейну, снова повернулась к своей жертве.
Бротан не мог спасти и мать, и дочь.
Он подпрыгнул вверх и левой ногой оттолкнулся от ближайшего дерева. Летя в ночном воздухе, он видел, как зверь, терзавший Куиринеину, лихорадочно вертит головой, пытаясь понять, куда он делся.
Бротан замер и затаил дыхание, когда его полет замедлился и он начал падать прямо на кошку. Обеими руками крепко сжав рукоять стилета, он целил в шею зверя, точнее — в то место, где шея соединялась с затылком. Вот-вот, сейчас он приземлится и...
Кошка глянула вверх.
Дерево, от которого отталкивался Бротан, было чересчур далеко. Зверь изогнулся, чтобы вывернуться из-под него. Бротан вынужден был подогнуть левую ногу, чтобы не удариться о спину кошки стопой, и вместо этого ударился коленом и голенью.
И тут же нанес удар, но зверь успел-таки уклониться. Клинок, казалось, лишь царапнул его по голове — но зверь все же пронзительно завизжал от боли и передней лапой хлестнул Бротана по лицу.
Острые когти промелькнули перед самыми его глазами. Бротан откатился в сторону, изготовился, чтобы отпрыгнуть подальше. Он оказался между Куиринейной и зверем, пригнулся, готовясь к тому, что хищник сейчас прыгнет на него. Правая половина лица саднила, и сердце неистово колотилось в груди, ожидая атаки.
Ее не последовало. Зверь корчился на земле и все так же пронзительно визжал.
Ноющая боль в правой половине лица превратилась в жгучую, когда Бротан наконец разглядел, что у кошки начисто срезано ухо. Черная шерсть в этом месте влажно лоснилась, к ней прилипли хвоинки и сухие листья.
Что-то теплое и влажное поползло по лбу Бротана, затекая в правый глаз.
Вначале он решил, что это капля пота, и усиленно заморгал, чтобы смахнуть ее, — но оттого в правом глазу только больше помутилось и потемнело. Бротан понял, что по лицу его течет кровь.
Ему все же не удалось избежать кошачьих когтей, и он чувствовал, как на лбу и правой щеке жгуче саднят глубокие кровоточащие борозды. Бротан нагнулся, перебросил Куиринейну через плечо и побежал к деревьям на краю дороги. Скрывшись за могучими ветвями старой ели, он начал карабкаться вверх по стволу.
Пронзительный визг кошки сменился раскатистым рыком, который неуклонно приближался.
Бротан устроился в ветвях, уложив на коленях обмякшее тело Куиринейны. Затем он осторожно раздвинул ветки и тыльной стороной ладони протер правый глаз.
Раненая кошка долго металась по лесу, но так и не смогла отыскать его убежище. Тогда зверь вернулся к своему собрату, и Бротан, почти зачарованный, наблюдал за тем, что произошло дальше.
Упав на землю, кошки начали извиваться и вскоре превратились в нагих людей — мужчину и женщину, смуглых и черноволосых. Мужчина стоял на коленях, держась за голову и раскачиваясь от боли. Парочка пошепталась, сопровождая разговор паническими жестами, затем развернулась и дружно уставилась на истерзанное тело Эйллеан. Когда оборотни направились к ней, Бротан оцепенел. Спиной он прижимался к стволу дерева, и бугристая кора впивалась ему в позвоночник.
Подобрав один из стилетов Эйллеан, оборотни отрезали ей голову.
Эйллеан отдала жизнь за человека, смертного, который и так уже был мертв.
Потом люди-кошки отрезали голову Гавриелу и, неся с собой трофеи, убежали в лес.
Больше Бротан их не видел. И когда наконец он собрался с силами, чтобы спуститься с дерева, не было слышно и топота их бегущих ног. Бротан бережно уложил на землю Куиринейну, которая так и не пришла в сознание. И склонился над обезглавленным телом Эиллеан, не зная, как он сможет отдать ей последний долг так далеко от дома.
* * *
Малец понял, что сделали Фарис и Вентина. Страшась наказания, они очистили черепа от плоти и преподнесли эти трофеи Дармуту. Их лорд был знаком только с одной эльфийкой, а потому череп Эйллеан послужил достаточным доказательством того, что мондьялитко выполнили приказ.
Этот зловещий трофей обманул Дармута, а позже Бротан вновь использовал его, чтобы направить ярость Лисила в нужное ему русло. И тогда бывший раб обратился против бывшего господина... и все из-за черепа не той женщины.
Из-за черепа Эйллеан, бабки Лисила.
После боя в усыпальнице в памяти Бротана всплыло морщинистое лицо Вельмидревнего Отче... а также приказ, который был отдан патриархом. Бротан знал, что не сможет одолеть и Магьер, и Лисила, чтобы добраться до Дармута. Магьер нанесла ему слишком чувствительную рану. Тем не менее Бротан решил любой ценой сохранить доверие Вельмидревнего Отче. И единственное, что он мог сделать, — вынудить Лисила убить тирана.
Малец мотнул головой, отгоняя воспоминания Бротана, и вновь зарычал. Он не в силах был показать эти воспоминания Лисилу и только вновь и вновь воскрешал в его памяти лицо Куиринейны, двойным лаем повторяя «Нет!». Лисил попятился от него, скорчился, зажав ладонями уши.
— Хватит! — рявкнула Магьер. — Немедленно прекрати!
Малец зло глянул на нее. Затем, не отводя взгляда, носом подтолкнул к ней череп эльфийки и, снова дважды гавкнув — «Нет!», старательно помотал головой.
Магьер все еще обнимала Лисила, но гнев, горевший в ее глазах, угас. Она поглядела на череп, который подталкивал к ней Малец.
— Нет? — прошептала она и качнула головой, подражая движениям Мальца. — Это не... Нейна?
Пес отрывисто гавкнул: «Да». Затем лег, прижавшись мордой к черепу женщины, которая подарила его, Мальца, Лисилу, и закрыл глаза. То, что Магьер наконец начала что-то понимать, не принесло ему ни малейшей радости.
— Винн... — позвала Магьер вполголоса и не слишком уверенно, а затем во все горло, отчаянно закричала: — Винн! Неси сюда «говорильную кожу»... сейчас же!
* * *
С приближением рассвета Чейн заполз в густой подлесок и зарылся в палую листву, кое-как присыпав себя сверху хвоей и комьями мерзлой земли. До того он попытался вернуться в город, но ворота ночью оказались закрыты. Солдаты расхаживали по стенам с заряженными арбалетами.
Голод помешал Чейну забыться сном. Он лежал в полудреме и думал о Винн, и солнечные лучи, бесцеремонно проникая даже сквозь толщу хвои и листьев, кололи кожу, словно укусы насекомых. Так он и дотерпел, беспокойно ворочаясь с боку на бок, до самого заката, а потом выбрался наружу, дрожа, как будто вновь восстал из своей второй могилы. С ног до головы он был покрыт прелой листвой и грязью, и это тоже было крайне неприятно. Впрочем, к тому времени, когда Чейн опять добрался до ворот Веньеца, все неприятные воспоминания заглушил разбушевавшийся голод.
Однако даже голод не сумел изгнать из его головы мысли о Винн. Видела ли она хотя бы, осознала ли, что он был рядом там, в замке?
У входа в город собрались несколько фургонов и изрядная толпа пеших крестьян, но ворота по-прежнему оставались наглухо закрыты. Солдат, появившийся на стене над кордегардией, прокричал, что, дескать, капитан Омаста велел закрыть город до дальнейших распоряжений. Приказано никого не впускать и не выпускать.
Чейн понятия не имел, что сталось с Винн. Или с его конем. Или, если уж на то дело пошло, с Вельстилом.
Он отступил поглубже в лес. Плащ его остался у Винн, а все прочее имущество, кроме меча да одежды, которая была на нем, — в трактире «Хмельная лоза». Чейн затаился за деревом, цепким взглядом обшаривая толпу у ворот и выжидая случая подкрепиться.
Большинство тех, кто пришел в город пешим, так и торчали у ворот, умоляя стражу их впустить. У фургонов и телег с добром остались от силы два-три человека. В том числе и девчонка, которая сидела, совершенно одна, с небольшим фонарем на опущенной ступеньке фургона.
На вид она была совсем юна, от силы лет двенадцати. Точнее сказать было трудно, поскольку она натянула на голову одеяло, да еще и поплотнее закуталась в него. Ноги девчонка тоже подобрала под себя, так что Чейн сумел разглядеть только ее лицо. Худенькая, со впалыми щеками и покрасневшим от холода носом, она вперила взгляд в нечто, лежавшее у нее на коленях.
Чейн пригнулся пониже, стрелой метнулся за соседнее дерево. Схватить ее и уволочь подальше в лес... а уж заткнуть рот такому хилому цыпленку он сможет без труда.
Девчонка выпростала из-под одеяла худую руку и перевернула лежавший у нее на коленях лист пергамента.
Чейн, укрывшийся за деревом, оцепенел.
Это был не пергамент, а книга. Теперь он это ясно видел. Когда девчонка перевернула следующую страницу, он различил даже ряды выцветших строчек на пожелтевшей от времени бумаге.
Голод властно напомнил ему о том, что все смертные — только двуногий скот, которому дано трудиться и размножаться... и проживать свою жалкую жизнь в невежестве, которое не сделает их смерть потерей для мира. Так было, есть и будет, но...
Девчонка читала книгу.
Чейн стиснул зубы. Где, каким образом эта жалкая крестьяночка выучилась грамоте? Как сумела она стать такой, как он сам, такой, как Винн?
— Прячешься? — прошептали сзади.
Чейн круто обернулся, готовый утолить свой голод глупцом, который посмел незамеченным так близко подкрасться к нему. Среди деревьев, в нескольких шагах от него, едва различимой тенью маячил Вельстил.
— Как ты выбрался? — прохрипел Чейн.
— Судя по всему, так же, как и ты.
В голосе Вельстила проскользнуло нечто очень похожее на признание поражения.
— Что случилось? — спросил Чейн.
Вельстил устремил задумчивый взгляд на городские ворота.
— Вполне вероятно, что Магьер все-таки отправится с Лисилом в земли эльфов.
Вот уж это Чейна вовсе не волновало... но больше ему идти было некуда.
— Значит, мы найдем своих коней, каким-нибудь образом добудем из трактира свои вещи и двинемся вслед за ними — как всегда.
— Это невозможно.
— Почему?
— Магьер и ее спутники могут войти в земли эльфов. Один из них — маджай-хи, другой — полуэльф. Нам путь туда заказан. Стоит нам хотя бы пересечь границу — и мы обречены. Живым мертвецам нет места в тех краях.
Чейн помолчал, постигая смысл сказанного. Как же часто Вельстил сообщал о чем-то новом лишь тогда, когда это было выгодно ему самому! И как же ему, Чейну, это осточертело!
— Вернуться в город мы тоже не можем, — продолжал Вельстил. — Теперь, после смерти Дармута, невозможно сказать, когда откроют ворота, — если их откроют вообще.
— Но там наши деньги, одежда, мой фамильяр... мои книги, в конце концов! — сипло рявкнул Чейн. — У нас нет коней, у нас нет вообще ничего, и вдобавок ты говоришь мне, что мы больше не сможем следовать за Винн... то есть за Магьер?! Но наверняка же должен быть способ пробраться в трактир!
Вельстил покачал головой.
— Омаста знает меня в лицо, да и тебя, полагаю, вспомнит. Деньги у меня с собой, так что найдем коней и двинемся в путь.
Чейну даже не верилось, что его спутник способен держаться так хладнокровно.
— Куда?
Вельстил поглядел ему в лицо.
— В горы. На Коронный хребет. У меня есть кое-какие идеи о том, где надлежит вести поиски. Если мы обнаружим местоположение известного предмета, нам скорее удастся заманить туда Магьер — когда закончится это ее нелепое путешествие с Лисилом. Не важно, когда она покинет земли эльфов, ей все равно придется переходить через горы. Если уж мы не можем следовать за Магьер, то придется подождать, пока она сама явится к нам.
Чейн привалился спиной к дереву.
Винн отправится на север в качестве переводчика при Магьер — юный человечек в логове эльфов, которые презирают и ненавидят весь человеческий род. Вельстил опять не сумел подчинить себе Магьер, и Винн опять предстоит опасное путешествие. Вот только на сей раз Чейн не сможет последовать за ней.
— Лисил о ней позаботится, — сказал Вельстил, точно подслушав его мысли. — Думаю, на него можно положиться. Он и Магьер присмотрят за твоей Хранительницей.
Подобная чуткость со стороны Вельстила была неожиданна — и не слишком приятна, но Чейн не видел иного выхода, кроме как снова последовать за своим спутником. Рано или поздно он заставит Вельстила ответить на многие вопросы... и поквитаться с ним за риск, которому он подвергал жизнь Винн.
И к тому же Чейн не Забыл, о чем Вельстил бормотал во сне. Никогда больше не кормиться...
Если то, что ищет Вельстил, обладает подобной властью, — что ж, тогда и Чейн не прочь присоединиться к поискам. Вельстил обещал написать ему рекомендательные письма в Гильдию Хранителей, когда это долгое путешествие закончится. Тайно, в самой глубине души, Чейн позволил себе вообразить, что Винн, быть может...
Он решительно тряхнул головой. Такая возможность для него сейчас недостижима, и маловероятно, что будет когда-либо достижима.
— Нам надо найти коней, — прошептал Чейн.
Вельстил кивнул и, повернувшись, пошел прочь. Прежде чем последовать за ним, Чейн сквозь ветви дерева в последний раз глянул на крестьянскую девочку, которая читала старинную книгу.
* * *
Два дня спустя фургон, которым правил Лисил, въехал во внутренний двор каменного поместья лорда Гейрена. Солдат — то ли из гарнизона, то ли из местной стражи — встретил Хеди почтительным приветствием. Правда, все же не сумел сдержать легкого удивления при виде того, каким способом она путешествует и в какой компании прибыла.
Рядом с Лисилом сидела на козлах Магьер, и одежда их, изрядно потрепанная, к тому же отчаянно нуждалась в стирке. Груз фургона составляли сундуки, одеяла и полотнища просмоленного холста. На одном из сундуков восседала Кори — смуглая, с кудрявой копной спутанных волос. Ее обрядили в одну из шерстяных рубашек Хеди и овчинную куртку Винн; то и другое было ей чересчур велико, и она терпеливо выпрастывала руки из сползающих рукавов, чтобы удержать яблоко. На кипе холста, прижавшись к Мальцу, устроилась Винн. Она была в штанах и короткой мантии, но сверху набросила плащ Чейна, который тоже был ей велик и сползал с нее, точно одеяло.
Почти все время этого недолгого путешествия Лисил молчал. У него все еще болело горло, и боль лишь усиливалась, когда он пытался говорить, но вовсе не в том была причина его упорного молчания. Винн и все прочие не знали, как именно умер Дармут. Магьер никому об этом не рассказала.
— Леди, — сказал стражник, обращаясь к Хеди, — я к твоим услугам. Лорд Гейрен сообщил нам о твоем скором прибытии.
Что бы этот человек ни думал о причудливой свите Хеди, он обращался со всеми прибывшими как с дорогими гостями. Слуги выгрузили их сундуки и увели Толстика и Фейку в конюшню. Стражник провел изможденных путников в дом. Хеди шла, обняв за плечи Кори. Не глядя на Лисила, ничем даже не показывая, что замечает его, она обратилась к стражнику:
— Мы бы предпочли, чтобы ужин принесли нам в комнаты. Мы все устали, и моей юной подопечной необходим отдых. Будь любезен, распорядись, чтоб меня и ее поместили в одну комнату.
Стражник кивнул.
Раньше Хеди решила, что не стоит в дороге рассказывать Кори о судьбе ее родителей. Теперь она захотела остаться с девочкой наедине. Или, быть может, ей просто не хотелось есть за одним столом с человеком, который уничтожил ее семью. Лисилу было жаль Кори, но она, по крайней мере, не останется одна — с ней будут Хеди и Эмель.
Винн и Мальца проводили в комнату на втором этаже дома, а затем слуга распахнул массивную деревянную дверь комнаты напротив перед Лисилом и Магьер. Полуэльф внес в комнату их дорожный сундук и поставил его в изножье кровати.
На каменном полу комнаты, между мягким креслом и комодом с начищенными до блеска бронзовыми ручками лежал ворсистый ковер. Картина на дальней стене изображала залитые солнцем горы на рассвете. Кровать, на которой без труда поместились бы трое, была покрыта стеганым одеялом, отделанным по краям кружевами.
Магьер поставила на сундук, который принес Лисил, другой сундучок, поменьше. Затем обошла вокруг кровати, потрогала кончиками пальцев одеяло. И просто стояла, глядя на кровать, словно не верила, что и впрямь на свете существует такая роскошь.
Лисил открыл сундучок, который, предварительно вытряхнув все содержимое, отдал ему Эмель. Внутри, бережно переложенные одеялом, лежали два черепа — отца и бабушки, которую Лисил никогда в жизни не видел.
Моя мать жива, подумал Лисил, и сейчас эта мысль отчего-то не принесла ему облегчения. Он коснулся отцовского черепа, затем перевел взгляд на череп бабушки. Малец называл ее Эйллеан. Она была старейшиной анмаглахков.
Сейчас в Древинке бушует гражданская война. Та самая, о которой с горечью и страхом говорил рослый капитан в Соладране, на Стравинской границе. Очень скоро пламя войны охватит и Войнорды.
И первую искру этого огня зажег он, Лисил, в минуту невыносимой душевной муки.
Этого Малец в присутствии Винн и всех прочих не сказал, но Лисил и сам все понял.
Хоть он и противостоял замыслу касты, к которой принадлежала его мать, но в конце концов невольно послужил их целям.
Подошла Магьер, остановилась за спиной у Лисила, и взгляд его переместился на череп Гавриела.
— Мать захочет похоронить его сама, — прошептал Лисил. — Если мы... когда мы найдем ее.
Магьер легонько коснулась ладонью его плеча — и тут же отвела руку.
— Сними-ка ты сапоги.
То была роль, которую она взяла на себя в последние дни, — роль заботливой и вежливо-отчужденной няньки. Лисил встал и, устроившись на краю кровати, снял с себя плащ и сапоги. Стягивая через голову рубашку, он скривился от нестерпимой вони. Хорошо бы найти время выстирать всю одежду перед тем, как отправляться в горы.
Магьер села на кровати рядом с ним, тоже сняла сапоги. Ее рубашка на плече была разодрана и заскорузла от засохшей крови.
— Мы найдем ее, Лисил. Мы завтра же тронемся в путь.
Полуэльф молча кивнул.
— Ляг, — негромко проговорила Магьер.
Лисил лег, глядя, как она развязывает кожаный ремешок, который стягивал в конский хвост ее черные волосы. На правой руке у нее тоже было пятно запекшейся крови.
Магьер уронила на пол кожаный ремешок, тряхнула головой — и волосы рассыпались по спине. В комнате было так темно, что нечему было зажечь в ее гриве алые искорки.
Магьер стояла спиной к Лисилу, стояла так долго, что он поневоле задумался: а только ли отца бесповоротно потерял он в поисках прошлого? И было ли противостояние анмаглахкам, сородичам матери, единственным предательством, которое он совершил, вернувшись домой? Магьер повернулась так стремительно, что Лисил не успел разглядеть выражение ее бледного лица, когда она легла рядом с ним и повернулась на бок. И положила руку ему на грудь.
Полуэльф едва нашел в себе силы накрыть ее ладонь своей — боялся, что Магьер его оттолкнет.
— Все хорошо? — шепотом спросил он.
Ладонь Магьер скользнула к его плечу, женщина придвинулась ближе — так близко, что наконец уткнулась лицом в его висок и волосы. И долго молчала, прежде чем ответить.
— Все будетхорошо, — прошептала она.
Эпилог
Аойшенис Ахарэ — Вельмидревний Отче — ощутил зов Бротандуиве в недрах громадного дуба, который служил ему пристанищем. Древо прожило на свете почти так же долго, как он сам, и было старейшим в этом великом лесу. Одряхлевшая плоть и непостижимо долгая жизнь Вельмидревнего Отче покоились в полости из живой древесины, выращенной внутри дуба.
В незапамятные времена эта полость в стволе гигантского дерева была бережно выпестована для удовлетворения будущих нужд Вельмидревнего. Он жил так долго, что даже старейшины кланов не помнили, откуда он явился или почему привел своих подданных в этот дальний, уединенный угол мира. Искушенный во всем, что касалось деревьев, Вельмидревний более не являлся во плоти среди своих сородичей. Плоть его жила лишь благодаря трудам великого леса, который посредством этого древнего дуба неустанно вливал в него жизненную силу.
По корням дуба, которые под землей соприкасались с корнями соседних деревьев эльфийского леса, Вельмидревний мог свободно перемещать свое сознание в любое место великого леса. Мог он также беседовать с анмаглахками, которые бродили в чужих краях, — для этого им было достаточно приложить к любому живому дереву гладкую щепку «словодрева», вырезанную из плоти гигантского дуба.
Сейчас Вельмидревний Отче выслушал до конца отчет Бротандуиве, обдумывая каждое сказанное им слово, и затем ответил:
Я доволен. Возвращайся домой.
Тиран, человек по имени Дармут, мертв, и провинция, бывшая под его властью, беззащитна. Люди обратят оружие друг против друга, и в грядущие годы кровопролитие в человеческих землях только возрастет.
Вельмидревний Отче удовлетворенно вздохнул, и этот вздох тонкой струйкой вытек из его приоткрытых, давно иссохших губ.
Он защитит свой народ. Древний враг становится все сильнее и уже беспокойно ворочается во сне. Вельмидревний чуял его в земле, в воздухе, в шепоте деревьев. Однажды враг вернется, но теперь к нему не примкнут, как в прошлый раз, людские орды. Об этом он, Вельмидревний, позаботится.
Не все, что поведал Бротандуиве, порадовало его. Еще один анмаглахк сошел в землю, и этой ночью эльфы оплачут его, как велит обычай. Однако же наибольшее беспокойство вызвали у Вельмидревнего последние слова Бротандуиве, более того, выслушав их, он испытал смятение.
Дух его, пробираясь по корням, ветвям и листьям деревьев, достиг некоей поляны. Посреди нее одиноко сидела женщина народа эльфов. Лесу сказано было, что она никогда не должна покидать этой поляны.
Люди считали ее обворожительной, что приносило ей немалую выгоду. Сородичи также считали ее красавицей, даже те, кто видел на ее спине шрамы от когтей. Она сидела на поваленном стволе вяза, и светлые, почти белые волосы ниспадали с плеч, обволакивая шелковистым облаком ее тонкую, гибкую фигуру. Большие янтарные глаза были суровы и неподвижны, золотисто-смуглое лицо застыло, похоже, навеки лишенное чувств. Женщина прямо, не мигая, смотрела на лес, не подозревая, что за ней наблюдают.
Вельмидревний Отче знал, что мучит и терзает ее, однако же сострадание заглушал в нем гнев при мысли о ее предательстве. Даже сейчас он не знал всего, что она натворила, не говоря уже, почему.
Каждый день, на рассвете кто-нибудь из анмаглахков приносил ей пищу и чистую родниковую воду. Сторожевые деревья сохраняли поляну сухой и теплой. По необходимости ей давали одежду, удовлетворяли и иные простые потребности. Рядом с ней стояла корзина с коконами бабочек, и из этих коконов она, спасаясь от праздности, ткала мерцающую ткань шеота. И носила на плечах белоснежную накидку из этой ткани, не делясь с сородичами делом своих рук.
Вельмидревний Отче заговорил с ней, и голосом ему служил шорох листвы.
Куиринейна...
Она резко выпрямилась. Янтарные глаза сузились от ненависти, когда она взглядом обшаривала лес, пытаясь понять, откуда исходит голос.
Твой сын-предатель возвращается домой.
В незапамятные времена эта полость в стволе гигантского дерева была бережно выпестована для удовлетворения будущих нужд Вельмидревнего. Он жил так долго, что даже старейшины кланов не помнили, откуда он явился или почему привел своих подданных в этот дальний, уединенный угол мира. Искушенный во всем, что касалось деревьев, Вельмидревний более не являлся во плоти среди своих сородичей. Плоть его жила лишь благодаря трудам великого леса, который посредством этого древнего дуба неустанно вливал в него жизненную силу.
По корням дуба, которые под землей соприкасались с корнями соседних деревьев эльфийского леса, Вельмидревний мог свободно перемещать свое сознание в любое место великого леса. Мог он также беседовать с анмаглахками, которые бродили в чужих краях, — для этого им было достаточно приложить к любому живому дереву гладкую щепку «словодрева», вырезанную из плоти гигантского дуба.
Сейчас Вельмидревний Отче выслушал до конца отчет Бротандуиве, обдумывая каждое сказанное им слово, и затем ответил:
Я доволен. Возвращайся домой.
Тиран, человек по имени Дармут, мертв, и провинция, бывшая под его властью, беззащитна. Люди обратят оружие друг против друга, и в грядущие годы кровопролитие в человеческих землях только возрастет.
Вельмидревний Отче удовлетворенно вздохнул, и этот вздох тонкой струйкой вытек из его приоткрытых, давно иссохших губ.
Он защитит свой народ. Древний враг становится все сильнее и уже беспокойно ворочается во сне. Вельмидревний чуял его в земле, в воздухе, в шепоте деревьев. Однажды враг вернется, но теперь к нему не примкнут, как в прошлый раз, людские орды. Об этом он, Вельмидревний, позаботится.
Не все, что поведал Бротандуиве, порадовало его. Еще один анмаглахк сошел в землю, и этой ночью эльфы оплачут его, как велит обычай. Однако же наибольшее беспокойство вызвали у Вельмидревнего последние слова Бротандуиве, более того, выслушав их, он испытал смятение.
Дух его, пробираясь по корням, ветвям и листьям деревьев, достиг некоей поляны. Посреди нее одиноко сидела женщина народа эльфов. Лесу сказано было, что она никогда не должна покидать этой поляны.
Люди считали ее обворожительной, что приносило ей немалую выгоду. Сородичи также считали ее красавицей, даже те, кто видел на ее спине шрамы от когтей. Она сидела на поваленном стволе вяза, и светлые, почти белые волосы ниспадали с плеч, обволакивая шелковистым облаком ее тонкую, гибкую фигуру. Большие янтарные глаза были суровы и неподвижны, золотисто-смуглое лицо застыло, похоже, навеки лишенное чувств. Женщина прямо, не мигая, смотрела на лес, не подозревая, что за ней наблюдают.
Вельмидревний Отче знал, что мучит и терзает ее, однако же сострадание заглушал в нем гнев при мысли о ее предательстве. Даже сейчас он не знал всего, что она натворила, не говоря уже, почему.
Каждый день, на рассвете кто-нибудь из анмаглахков приносил ей пищу и чистую родниковую воду. Сторожевые деревья сохраняли поляну сухой и теплой. По необходимости ей давали одежду, удовлетворяли и иные простые потребности. Рядом с ней стояла корзина с коконами бабочек, и из этих коконов она, спасаясь от праздности, ткала мерцающую ткань шеота. И носила на плечах белоснежную накидку из этой ткани, не делясь с сородичами делом своих рук.
Вельмидревний Отче заговорил с ней, и голосом ему служил шорох листвы.
Куиринейна...
Она резко выпрямилась. Янтарные глаза сузились от ненависти, когда она взглядом обшаривала лес, пытаясь понять, откуда исходит голос.
Твой сын-предатель возвращается домой.